Международные отношения. Наука без метода

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

МГИМО МИД России

Международные отношения. Наука без метода

Игорь Истомин

Андрей Байков

Константин Худолей

г. Москва

г. Санкт-Петербург

Аннотация

Год столетия учреждения первой кафедры международной политики - подходящий повод бросить ретроспективный взгляд на историю развития «международных отношений» (МО) как самостоятельного кластера учебно-научных дисциплин, оценив их с точки зрения зрелости сложившихся в его рамках представлений о границах предмета науки о МО и об адекватности её теоретико-методологического инструментария. Авторы настоящей работы, формулируя свою реакцию на открывшую эту своевременную дискуссию статью А.В. Фененко, подвергшего критике использование количественных методов в международно-политических исследованиях, предпринимают более масштабную попытку не только непосредственно ответить А.В. Фененко по конкретным пунктам несогласия с ним, но и в более широком сопоставительном контексте соотнести траектории эволюции МО в России и за рубежом, выявить причины их расхождений, очертить место метода как такового в методологии международно-политической науки и, наконец, охарактеризовать с точки зрения эпистемологии применимость и роль количественного и качественного анализа при изучении явлений международной жизни. Основной тезис предлагаемой статьи состоит в утверждении того, что российская версия науки о МО, в отличие от её западного аналога, совершившего существенный прогресс не только в плане значительно более проработанной методологии, но и в смысле преодоления теоретико-методологической фрагментации сообщества учёных-международников, по-прежнему находится на дометодологической и в этом смысле донаучной стадии развитии, на которой отсутствует согласие по типу «нормальной науки» о приемлемых методах исследования и сохраняется разобщённость среди учёных во взглядах на природу постигаемого объекта и возможности его объективного познания. В заключение авторы излагают своё видение оптимального соотношения эпистемологических и методологических подходов к изучению международно-политической действительности.

Ключевые слова: Теория международных отношений; количественные и качественные методы исследований; профессионализация МО; онтология, эпистемология и методология международно-политических наук; парадигмы в науках; нормальная наука.

Основная часть

Недавняя публикация видного отечественного специалиста А.В. Фененко [Фененко 2018] провокационно ставит вопрос об эффективности количественных методов для изучения международной политики. Вообще в год столетия институционализации «международных отношений» (МО) В англоязычной литературе принято различать «международные отношения» как комплекс учеб-но-научных дисциплин (International Relations -- с заглавных букв) и «международные отношения» как объединяющий их предмет изучения (international relations -- со строчных букв). В российском спе-циализированном дискурсе на письме такое разграничение, как правило, не проводится. В этом случае обычно говорят о международных отношениях как о науке и реальности. Взятое в первом значении словосочетание нередко заключается в кавычки. особенно бросается в глаза тенденция покритиковать их за недостаточную теоретическую стройность, методологический утопизм и даже избыточную схоластичность [Сергеев и др. 2019]. Впрочем, отдельные элементы этой критики звучали в российской науке и раньше. Думается, это происходит отчасти оттого, что многие из авторов-скептиков, представляя дисциплину «международные отношения» номинально, профессионально сформировались в традиции других дисциплин, связанных с МО лишь опосредованно. Речь идёт прежде всего об истории международных отношений, международном праве, политической философии и в какой-то степени военных науках, предмет, теоретический аппарат и методы которых необходимо отличать от тех, что органически развивались в рамках «международных отношений» последние семь-восемь десятков лет. Признавая значимость каждой из отмеченных наук в генезисе «международных отношений», сложившихся в результате междисциплинарного синтеза, следует тем не менее подчеркнуть их самодостаточный характер как подотрасли политической науки по отношению к каждой из упомянутых областей знания.

В ведущих зарубежных научно-образовательных центрах (в том числе в США, Западной Европе, а также наиболее авторитетных китайских университетах) «международные отношения» уже пережили фазу первичной профессионализации, имевшей несколько существенных следствий для их дидактики и социологии.

Во-первых, в их рамках оформился ряд равноположенных, чётко демаркированных теоретических школ (иногда не вполне точно именуемых «парадигмами») и соответствующих им методологических подходов к постановке и решению исследовательских задач. Одновременно с этим утвердился консенсус относительно важности ознакомления студентов и аспирантов со всем множеством взглядов на онтологию МО в целом и на особенности их отдельных функционально-предметных сегментов (разветвлённая система теорий среднего уровня). Во-вторых, на уровне бакалаврских программ сложилась жёсткая матрица обеспеченных авторитетными пособиями учебных дисциплин, реализация которых гарантирует усвоение «золотого стандарта» знаний, умений и навыков, позволяющее рассчитывать на достижение выпускниками минимально приемлемого квалификационного уровня [Walt 2018]. Результатом профессионализации «международных отношений» в зарубежном, преимущественно трансатлантическом, ареале стало уверенное освоение выпускниками ведущих школ набора компетенций, неотъемлемой частью которых является свободное обращение со всем набором вошедших в арсенал науки о МО методов исследования. И количественные методы занимают в их ряду важное место, хотя их значение не стоит абсолютизировать [Байков 2016].

В-третьих, в глобальном научном сообществе международников широкое признание получил тезис о том, что без открытого, эксплицитного объявления исследователем того, посредством применения каких конкретных методов и на каком контролируемом эмпирическом материале он пришёл к тем или иным заключениям, подтвердить их достоверность и репликацию в последующих работах коллег a priori невозможно [Moravscik 2014a; 2014b; 2019]. Проблема состоит не в том, какое семейство методов выбрать, а в том, чтобы любое исследование не сводилось к логико-интуитивному высказыванию, эмпирическая и теоретическая составляющие которых жили бы каждая своей отдельной жизнью, а общая методология угадывалась бы только по косвенным признакам, если вообще систематически применялась. Важно быть уверенным в том, что использование того или иного метода есть осознанный выбор исследователя, продиктованный его научно-исследовательской программой, а не побочный продукт невладения им количественными и качественными методами, тем более что представление об их сути, не говоря уже о техниках применения, у современных исследователей, отвергающих, как они считают, «принудительную математизацию» МО, крайне расплывчато и неточно Подробнее об этом см. материалы круглого стола в: International History and Politics APSA Section Newsletter (Winter 2016). [Электронный ресурс]. URL: https://dialogueondartdotorg.fNes. wordpress.com/2016/06/international-history-and-politics-newsletter-no-2.pdf (дата обращения:

23.11.2019) ..

Отвечая на вызов А.В. Фененко и разбирая конкретные пункты несогласия с ним, мы в то же время настаиваем на важности фиксации более общей проблемы: в то время как в ведущих зарубежных школах науки о международных отношениях произошёл существенный прогресс в вопросах разработки методологических подходов к изучению международно-политических феноменов и равномерного распространения соответствующих компетенций, сообщество международников в России по-прежнему разделено на тех, кто владеет современной методологией исследований, количественными или качественными методами, и тех, кто предпочитает опираться на традиционный историко-нарративный, или логикоинтуитивный, подход, компенсируя дефицит компетенций напористым критическим настроем в отношении первой охарактеризованной группы исследователей.

Для доказательства этого тезиса мы предполагаем построить своё рассуждение по следующей схеме: в первой части статьи изложить наше понимание истоков методологической разобщённости отечественных международно-политических исследований и очертить место метода как такового и методологии вообще в этой группе общественно-научных дисциплин; во второй части - подробнее задержаться на описании версии «методологического редукционизма» А.В. Фененко и провести его критический разбор; далее обсудить условия достаточности и целесообразности применения в международно-политической науке количественных и качественных методов и, наконец, в заключение оценить перспективы движения дисциплины к методологической консолидации.

«Международные отношения», или МО, представляют собой не вполне конвенциональную область исследований. В каком-то смысле они сродни языкознанию - при всей условности этой аналогии. Сходство прослеживается хотя бы в том, что в обоих случаях, несмотря на то что возникновение первых хрестоматийных для данных дисциплин работ датируют Античностью, систематическое их развитие впоследствии было прервано затянувшейся паузой и возобновилось на новой теоретико-методологической основе спустя почти две с половиной тысячи лет. «Перерождение» обеих наук в середине XX в. стало следствием двух революций в смежных дисциплинах и, шире, в философии познания. В случае с лингвистикой импульсом к повторному обретению дисциплины стала «когнитивная революция» 1950-х годов. В случае с МО обособление международно-политических дисциплин от прочих наук об обществе и человеке стало результатом шока двух мировых войн, а чуть позднее, в 1960-х, - общей тенденции к «модернизации» социогуманитарного знания и связанной с этим профессионализации относящихся к нему наук.

Для «международных отношений» последнее означало конституирование в её рамках предметно специфичной частнонаучной теоретической дисциплины - теории международных отношений - и ускоренной разработки системы методов и методик исследования, испытавших на себе существенное влияние представителей точных и естественных наук с их особым вниманием к верифицируемости и воспроизводимости результатов. На первых этапах обеспечение этих двух характеристик, служащих одними из условий достоверности научного знания, мыслилось на путях максимально возможной квантификации (представление качествен - ных свойств изучаемых явлений в количественной форме). Как следствие, в эпистемологии «международных отношений», как минимум до активного выхода на авансцену представителей конструктивизма в 1990-х годах, стала доминировать триада научного реализма (построения объяснительных моделей, максимально приближенных к описываемой реальности), сциентизма (принятию общенаучных принципов того, какого рода исследовательская деятельность отвечает критериям научности) и методологического позитивизма (установки на приоритет субъект-объектных отношений). В 2000-х и особенно 2010-х годах позитивистская доминанта несколько ослабла, и благодаря работам прежде всего (но не только) конструктивистов качественным методам удалось отстоять свою легитимность. Вместе с тем требования к корректному применению качественной методологии стали не менее строгими, чем к количественной [Moravscik 2014с]. Более того, и в этом безусловное достижение споров между рационализмом и рефлективизмом, качественные и количественные методы стали рассматриваться по меньшей мере как равноценные, а в последнее время всё чаще как дополнительные по отношению друг к другу способы обоснования научных гипотез, совмещать которые в методологическом аппарате конкретных исследований в международно-политической науке становится правилом хорошего тона [Seckon 2004].

Сегодня в контексте обсуждения особенностей МО, как правило, обращают внимание на плюрализм (на грани с эклектизмом) теоретических макроподходов и их внутренних разновидностей (отдельных теоретических концепций) к изучению международно-политических фактов и явлений, затрудняющий формирование общей картины функционирования феноменов этого типа [Торкунов 2019]. Развивая задаваемую в этих публикациях логику, можно найти аргументы, обосновывающие допарадигматический, по Куну, уровень зрелости международно-политических наук, не достигших пока стадии «нормальной науки» [Кун 1977; Гаман-Голутвина 2019], когда между учёными устоялись бы широко разделяемые конвенции о предмете и методах, о канонах исследования и его эталонных образцах; о неоспариваемых началах науки - выверенных дефинициях её фундаментальных категорий и понятий. В самом деле в «международных отношениях» только складывается общепринятый метаязык, позволяющий с помощью системы общепринятых терминов описывать изучаемую реальность, к созданию которого призывал в своей последней крупной работе М.А. Хрусталёв [Хрусталёв 2008]. Состояние «международных отношений» в этом конкретном случае как будто действительно больше походит на то, что Т. Кун называл допарадигматическим периодом, или в лучшем случае на фазу «Основание парадигмы», при которой коммуникация между учёными осуществляется в обособленных анклавах единомышленников, а главным её инструментом продолжают оставаться монографии.

Вместе с тем подобные оценки кажутся нам неполными. Если брать социологический срез ситуации, то в дисциплине, очевидно, сложился «пантеон» теорети - ков-классиков и выдвинутых ими основополагающих допущений, а основная масса исследований, публикуемых в ведущих рецензируемых журналах, проводится не с целью постоянного производства научных инноваций и открытия новых феноменов, а в русле дальнейшей разработки центральной парадигмы для решения и уточнения поставленных в её рамках исследовательских вопросов.

Вот почему есть основания полагать, что в той степени, в которой желанная «нормальность» вообще достижима в социогуманитарных науках, она во всевозрастающей степени характеризует современное состояние «международных отношений». И потому гораздо логичнее вывод о том, что развитие социальных наук, в которых, как правило, соседствуют несколько теоретических традиций, не вполне постигается и описывается логикой Куна [Ritzer 1975].

В этом смысле довольно удивительно наблюдать, как рядом и как будто бы в связи с отмечаемым теоретическим плюрализмом в среде отечественных международников ширится дискуссия о пределах адекватности применяемых методов и конкретных аналитических технологий, позволяющих собирать и обрабатывать данные о природе и закономерностях международной жизни. Примером дискурса о несостоятельности «модернистских» подходов к анализу МО и является обсуждаемая здесь статья А.В. Фененко. Сверх того, и это, наверное, центральный пункт нашего принципиального с ним несогласия, количественные методы критикуются вне рассмотрения теоретических оснований моделирования (объяснения) исследуемых ситуаций, как нечто отдельно стоящее, как если бы методы не являлись частью общей методологии международных отношений. В этом смысле явным диссонансом звучит подразумеваемый в статье вывод о некоем повальном увлечении количественными методами, поскольку он явно идет вразрез с ситуацией «мультипарадигмальности» науки о международных отношениях и порождаемой ею сегментации сообщества учёных-между - народников с точки зрения применяемых методов [Торкунов 2019].

Проблема, таким образом, шире и глубже. Она может быть сформулирована следующим образом: в ходе эволюции мировой науки о международных отношениях произошло размежевание между авторами, следующими рефлективистской традиции логико-интуитивного обоснования научных идей с опорой на качественный исторический анализ, и теми, кто придерживается рационалистских принципов моделирования с применением стандартизированного набора методов обработки данных для выявления вероятностных зависимостей и их последующей каузальной интерпретации. Преодоление этого размежевания стало преобладающим методологическим занятием и предметом осознанной озабоченности мирового сообщества международников начиная со «второго большого спора». О полном преодолении этого размежевания говорить вряд ли возможно. В этом смысле методологический «дуализм», который в начале 2000-х возвестил М.А. Хрусталёв [Хрусталёв 2008], пока так и остаётся лишь пожеланием в отношении мирового состояния дел в МО, не говоря о её российском сегменте. В Соединённых Штатах эта проблема была полемично поставлена в известной статье Дж. Миршай - мера и Ст. Уолта «Забывая о теории…», где авторы удачно передали суть обозначенного противоречия фразой «между теорией и тестированием гипотез» [Mearsheimer, Walt 2011], имея в виду, что речь фактически идёт о делении исследователей на тех, кто ищет причины наблюдаемых явлений и стремится к концептуальному раскрытию лежащих в их основе каузальных зависимостей, и тех, кто занимается эмпирическим подтверждением уже высказанных предположений о природе международно-политических феноменов. В упомянутой статье подробно освещена причина возникшего противостояния, в детали которого мы позволим себе не входить.

Другое дело, что в западном сообществе всё-таки сумели отыскать адекватные способы конвергенции двух методологических подходов на стадии инициации в профессию - аспирантских программ, освоение которых невозможно без овладения инструментарием индуктивного статистического моделирования и хотя бы первичного знакомства с дедуктивным формальным моделированием, основанным на математически обоснованном выведении логических следствий из минимального числа отобранных исходных допущений (аксиом). И это при том, что в дисциплине по-прежнему доминируют качественные исследования.

Между тем в России проблема методологического антагонизма сторонников количественных и качественных методов исследования изоморфна и имеет дополнительные существенные измерения. Дело в том, что для воспроизведения патологического состояния науки, описанного Миршаймером и Уолтом, у нас нет отмеченных ими условий, и прежде всего - массовых программ аспирантуры, на которых соискателей научной степени учат овладевать количественными методами работы с базами данных.

Российская ситуация, скорее, может быть объяснена двумя факторами, один из которых специфичен для России, а второй - имеет общемировое приложение, однако не обсуждался в статье Миршаймера и Уолта. Первое объяснение связано с тем, что «международные отношения», будучи в широком смысле кластером дисциплин, объединённых общим объектом изучения - внешнеполитическим поведением суверенных субъектов и результатами их взаимодействия, - фактически состоят из научных направлений, имеющих в качестве своего непосредственного предмета изучения явления разной степени обобщения и в этом смысле относящихся к типологически различным категориям научных дисциплин. Действующая на уровне выявления предельно общих закономерностей и имеющая дело в основном с обозрением, систематизацией и уточнением понятийного аппарата науки политическая философия с точки зрения идентификации себя как способа познания мира не является, строго говоря, наукой постольку, поскольку содержанием её деятельности не выступает получение объективных знаний о мире в форме проверяемых научных гипотез.

Это - критическая, рефлектирующая мысль о предмете - в нашем случае «международных отношениях», - не предполагающая исследования конкретных проявлений мировой политики с целью построения верифицированных научных теорий. История международных отношений также не может быть отнесена к социальным наукам в современном понимании, которое связывает последние с выработкой обобщений о широком классе наблюдений (social sciences), поскольку действует на уровне фиксации и аккумулирования явлений единичного порядка - исторических фактов. В этом смысле вполне уместно введённое В. Виндельбандом дихотомия номотетических, направленных на выявление общих «законов», и идеографических, имеющих дело с изучением уникальных феноменов, наук. К последним Виндельбанд, а вслед за ним и развивший его концепцию Г. Риккерт, среди прочих, относили историю [Thomae 1999].

В то же время для систематизации и осмысления истории специалистам-историкам требуется теоретический аппарат. В силу сложившегося ещё в Советском Союзе доминирования в гуманитарной подготовке дисциплины «Философия» как инварианта общей методологии науки, именно философская парадигма стала главенствующей при концептуализации истории межгосударственных взаимодействий как макропроцесса, в котором действуют «глубинные», или структурные (в духе французских историков-структуралистов), законы. В результате «История международных отношений» сложилась как преимущественно историософская, а не политологическая дисциплина.

Социологический аспект профессионализации МО в России приобретает в данном контексте ключевое значение. В подавляющем большинстве центров подготовки МО в России сложился временноситуативный, но устойчивый союз историков и философов (особенно это характерно для востоковедения), фактически отвергающий любую попытку квантификации качественных свойств в социогуманитар - ном знании. Отрицание количественных методов происходит по основаниям как сущностным - ни философский, ни исторический методы рассуждения не сопрягаются с идеей квантификации, так и чисто квалификационным - вхождение представителей этих наук в МО происходило уже на зрелом этапе карьеры и практически исключало возможность овладения количественной методологией. К ним примыкают специалисты из области права, прежде всего международного, для которого онтологически характерен ярко выраженный крен в сторону нормативности, а эпистемологически - почти полное господство метода дискурс-анализа. Отчасти выровнять ситуацию помогают те, кто пришёл в МО из экономики, психологии, лингвистики (не филологии) и военных наук, где симпатия к стандартным научным методам прививается со студенческой скамьи. Впрочем, в силу тенденции к профессионализации наук возможно думать, что доля учёных этого типа со временем будет снижаться. Поводом для оптимизма является стандартизация учебного плана на всех уровнях профильного образования с расширением в них доли методологических курсов и планомерным генерационным замещением их выпускниками соответствующих академических позиций.

Вторым объясняющим обстоятельством служит в значительной степени остающийся недооценённым факт того, что в силу отмеченной дискретности структуры кластера «международных отношений» в них сложились устойчивые симбиозы-комбинации теоретической ориентации авторов и предпочтительных для них методов и методик. В сущности, можно говорить о своеобразной теоретико-методологической фрагментации дисциплины, разделяющей учёных не только по взглядам на онтологию и эпистемологию международно-политической науки, но и по преимущественному использованию той или иной методологии. Не случайно в МГИМО в 1990-х годах под влиянием ставших классическими работ М.А. Хрусталёва под методологией стало пониматься именно такое синкретическое единство теоретического подхода, метода (под которым он понимал прежде всего логико-интуитивный метод структурированного анализа и рассуждения, и противопоставляемый ему метод более или менее формального моделирования) и конкретных информационно-аналитических методик. Как правило, в этом контексте обычно говорят об устойчивом сочетании метода и методик, и именно это чаще всего подразумевал сам Марк Арсеньевич. Так, традиционному методу (историко-нарративному, или логико-интуитивному) и отчасти логическому моделированию соответствует набор качественных методик проведения исследования, тогда как методы формального и квантитативного моделирования соотносятся с преимущественным использованием количественных методик.

Вместе с тем на деле такого рода сращивание вышло за пределы строго методологии и, соединяясь с теоретической ориентацией авторов, стало образовывать жёсткую теоретико-методологическую матрицу, внутри которой, например, исследования, выполненные в рамках конструктивистского направления, почти абсолютно коррелируют с качественной методологией, а исследования, подготовленные на базе аксиоматики либеральной школы, устойчиво коррелируют с количественной методологией [Farrel, Finnemore 2009]. При этом, хотя методологические предпочтения реалистов жёстко не детерминированы, тем не менее в силу приоритетного внимания, которое они уделяют отношениям между великими державами, в их работах, как правило (хоть и не всегда), актуализируется «историческая» научно-исследовательская программа, тяготеющая к качественному анализу (качественные исследования в данном случае следует отличать от качественных исследований в социологии и антропологии, где обычно под ними понимается включенное и не - включенное наблюдение, интервью и фокус-группы) [Thies 2002].

Российский казус в этом смысле своеобразен только до определенной степени.

Отмеченное нами первое обстоятельство - сложившееся в силу социологии дисциплины доминирование дисциплин исторического, философского и международно-правового ряда - преодолимо на горизонте 15-20 лет и с учётом нынешних темпов интеграции российской науки о международных отношениях в глобальную имеет относительно меньшее значение как препятствие на пути обретения разделяемой большинством учёных методологии, а главное, ключевых принципов научного исследования - недвусмысленности теоретико-методологической позиции автора, воспроизводимости и проверяемости научных результатов, их верификации и фальсификации.

Второе обстоятельство преодолеть гораздо сложнее. Речь идёт о сознательном стимулировании рационалистов и рефлективистов поменяться методологическим инструментарием, то есть о деконструкции привычных поведенческих архетипов в науке. Такого рода путь - один из немногих способов достижения подлинного гносеологического прорыва в дисциплине, её приближения к состоянию «нормальности». Взаимное ознакомление с методологией друг друга раскодирует, а в случае с конструктивизмом - и расколдует - часто недоступные пониманию представителей двух этих научных субкультур секреты построения научного процесса друг друга и обеспечит процесс коммуникации в рамках всего сообщества на одном метаязыке науки, пусть и без необходимости принимать аксиоматику друг друга.

Не предвосхищая предлагаемый ниже критический разбор доводов А.В. Фененко, отметим, что невольно и неосознанно он «нажал» на этот главный болевой нерв нашей науки - проблему сращивания теоретического подхода и метода и вытекающей из него проблемы отсутствия полноценной коммуникативно-семиотической системы в границах сообщества. «Международные отношения» - не первая наука, столкнувшаяся с угрозой дезинтеграции. Ответ на этот вызов предполагает открытый и честный разговор.

А.В. Фененко отмечает, что «…за минувшие десять лет в отечественных международно-политических исследованиях сформировался своеобразный культ количественных методов» [Фененко 2018: 57]. Своими дальнейшими рассуждениями автор пробует обосновать, что этот тренд негативно влияет на приращение научного знания, и заключает: «Сказанное не означает, что количественные методики не нужны международникам. Они важны при изучении определённых специальных отраслей - прежде всего, экономики. В то же время их роль не следует преувеличивать. Главными для международников по-прежнему остаются сравнительно-исторический и нормативный (документальный) методы» [Фененко 2018: 79].

Основным аргументом, подкрепляющим итоговый вердикт А.В. Фененко, выступает увязывание количественных методов со сводом специфических ценностных установок. Он постулирует, что несоответствие идеологических представлений кого-то из участников международной системы этому нормативному консенсусу делает выявляемые исследователями закономерности нерелевантными, то есть неспособными объяснить динамику взаимодействия.

Обсуждаемый автор уже не первый раз обращает внимание читателя на некую идеологическую «заданность» зарубежной науки о международных отношениях. В то же время из его более ранней статьи вытекали прямо противоположные следствия. В ней отмечалось, что именно из-за того, что российские специалисты не способны усвоить западные нормативные установки, для них закрыт путь в ведущие международные издания См.: [Фененко 2016]. Материал, в свою очередь, был ответом на публикацию: [Истомин, Байков 2015].. Иначе говоря, в одном случае А.В. Фененко утверждал, что отечественная наука противостоит интеллектуальной гегемонии США, а в другом - что воспроизводит её некритически посредством заимствования ценностно нагруженных способов проведения исследования. Сама по себе такая логическая непоследовательность ослабляет убедительность выдвигаемых тезисов.

Кроме того, доказательность приводимых утверждений подрывает отсутствие в опубликованной статье разбора хотя бы одного современного академического исследования, основанного на использовании количественных методов! Вместо этого в ней рассматриваются примеры различных индексов, составляемых неправительственными организациями, консалтинговыми центрами и международными организациями. При этом он игнорирует действительно признанные, академические инструменты ранжирования государств в различных сферах, такие как Polity IV или «Корреляты войны» Polity IV. [Электронный ресурс]. URL: http://www.systemicpeace.org/polityproject.html (дата обра-щения: 23.11.2019); Correlates of War. [Электронный ресурс]. URL: http://www.correlatesofwar.org/ (дата обращения: 23.11.2019)..

Несмотря на то что и эти рейтинги не являются идеальными и подвергаются критике в научном сообществе, именно они используются специалистами в качестве источника квантифицированных данных для проведения сравнительных исследований. Выбранные А.В. Фененко примеры могут быть показательны с точки зрения влияния экспертных и псевдоэкспертных инструментов на общественное мнение или даже политику отдельных правительств, но не характеризуют собственно науку о международных отношениях В последнее время политическое значение инструментов рейтингования получило освещение и в зарубежных работах [Kelley 2017]..

Ещё одним аргументом статьи против количественных методов выступает утверждение, что они рассматривают в качестве параметров мощи государств только размеры территории и численность населения. Этот тезис продолжает уже рассмотренную логику деконструкции индексов, но вообще не подтверждается никакими иллюстрациями ни отечественных, ни зарубежных исследователей, допускающих столь упрощённые представления. Вместо этого А.В. Фененко сразу переходит к их опровержению, приводя множество случаев войн и отдельных сражений, в которых сторона, обладавшая количественным перевесом, оказывалась проигравшей.

Отдавая должное обширному эмпирическому материалу, аккумулированному автором, стоит отметить: сама по себе мысль о том, что воевать нужно «не числом, а умением», не является ни слишком оригинальной, ни особенно оспариваемой. Определение адекватных критериев оценки международно-политической мощи государств остаётся предметом жарких научных дискуссий, и в литературе представлены различные подходы к операционали - зации этого понятия (из последних работ по этой тематике см.: [Beckley 2018]). В то же время практически ни один из них не сводит список параметров к тем двум, о которых говорит А.В. Фененко.

Наиболее распространёнными выступают различные системы индикаторов, построенные на комбинации демографических, экономических, технологических и военных показателей (см. в том числе: [Treverton, Jones 2005]). Более того, наиболее последовательно тезис о том, что государства с большим валовым хозяйственным потенциалом не в отдельных столкновениях, а в долгосрочной перспективе выходят победителями в междержавной конкуренции, отстаивался не адептами количественных методов, а британским историком Полом Кеннеди. Последний аргументировал свои выводы обширным содержательным исследованием развития международной системы с конца XV века [Kennedy 2010].

Наконец, специального рассмотрения в статье А.В. Фененко удостаивается теория игр. При этом наибольшей критике подвергается допущение, которое делают прибегающие к ней специалисты, о наличии известных участникам анализируемого взаимодействия правил игры. Как и в других разделах, автор статьи указывает на возможность появления радикальных ревизионистов, руководствующихся принципиально иной, чем конвенциональные игроки, системой ценностей, а потому действующих вне установленных норм.

В отличие от остальных разделов в данном случае А.В. Фененко ссылается на ряд работ типичных представителей рассматриваемого направления, включая Джона фон Неймана, Оскара Моргенштерна, Джона Нэша. Перечисленные авторы, безусловно, относятся к числу классиков рассматриваемой дисциплины. В то же время их труды были опубликованы в 1940-х - 1950-х годах. За прошедшие десятилетия сформировался обширный корпус научной литературы, связанной с приложением теории игр к исследованиям международных отношений, которая далеко ушла от первоначальных и, надо сказать, весьма грубых попыток формализации [Kydd 2015].

Теоретико-игровой анализ, позиционируемый в статье А.В. Фененко как первоисточник интереса к математизации в социальных науках, остаётся специфическим и достаточно ограниченным направлением, слабо связанным с тем, что в зарубежных публикациях обычно имеют в виду, когда говорят о количественных методах. Он предполагает построение дедуктивных моделей стратегического взаимодействия двух и более игроков, в ходе которого каждый стремится оптимизировать собственное поведение с учётом возможных реакций других участников.

Опора на теоретико-игровой анализ, действительно, связана с принятием множества допущений, которые существенно ограничивают возможность приложения получаемых выводов к реальным ситуациям. В частности, конструктивистская критика указывает на несостоятельность его опоры на теорию рационального выбора, предполагающую, что предпочтения игроков, определённые до начала игры, остаются неизменными в её процессе. Между тем непосредственно с замечаниями А.В. Фененко в отношении этого способа осмысления международных ситуаций согласиться трудно. Под требованием наличия разделяемых правил игры совсем необязательно скрывается допущение, что игроки безропотно следуют международному праву, нормам морали или этике. Теория игр сама по себе не устанавливает никаких содержательных требований касательно правил, по которым они взаимодействуют. Возможности обмана, предательства и даже физического устранения соперника вполне могут быть заложены в используемую модель.

Традиционно вероятность насильственной экспансии и дефицит ограничений на реализацию агрессивных намерений в мировой политике увязываются с отсутствием верховного легитимного арбитра - ситуацией международной анархии [Waltz 1979]. Между тем анархия сама по себе представляет разновидность базового института, который порождает определённый набор ожиданий относительно поведения игроков. Отклонение от них возможно, но чревато издержками. Тем самым связанные с анархией социальные ожидания вполне соответствуют устоявшемуся определению социальной нормы. Более того, как показал Александр Вендт, естественное состояние войны «всех против всех» может быть само по себе высоко институционализировано [Wendt 1999] См. также работу Ворда Томаса о высокой степени нормативного регламентирования органи-зованного применения насилия в межгосударственных отношениях [Ward 2001]..

Наконец, регулярные отсылки А.В. Фе - ненко к возможности возникновения неограниченного ревизионизма должны рассматриваться в контексте мощной тенденции к социализации в международной политике На значение социализации в изменении поведения государств указывал ещё Кеннет Уолтц. В то же время эта тематика получила более широкое освещение в работах представителей конструк-тивистского направления, см.: [Wendt 1994; Flockhart 2006].. То, что государства не всегда следуют отдельным нормам устоявшегося порядка, не означает в большинстве случаев, что они готовы отказаться от него полностью. Зачастую им есть что терять в случае полного развала существующих нормативных установлений. В результате раз сформировавшиеся правила нередко оказываются весьма устойчивыми.

Более того, исторический опыт, на который ссылается сам А.В. Фененко, свидетельствует как раз о том, что влиятельные ревизионисты появляются нечасто [Fenen - ko 2019], а большинство игроков предпочитает встраиваться в установленный порядок, потому что «плыть по течению» обычно проще, чем разрушать до основания и строить новый мир. Революционная Франция и гитлеровская Германия выступали исключениями из этой логики (так же, как и ныне существующие радикальные исламистские группировки, хотя их способность пошатнуть основания существующей политической системы мира значительно скромнее). Тем не менее невозможно ограничивать анализ международной политики только набором редких, экстремальных ситуаций, игнорируя широко распространённые, пусть и менее судьбоносные практики взаимодействия.

Возвращаясь к основному тезису статьи А.В. Фененко, необходимо указать, что выдвинутая им критика количественных методов грешит тремя фундаментальными ограничениями.

Во-первых, она стала продуктом смешения понятий. Обвинения сторонников количественных методов в ценностной предвзятости могут быть справедливы, но пристрастность исследователей не связана с природой инструментария, который они используют Среди работ, раскрывающих легитимирующий характер экспертных и исследовательских раз-работок, см.: [Войтоловский 2006; Цыганков, Цыганков 2007; Цыганков 2013].. Попытки обосновать американскую, либеральную, западную гегемонию регулярно предпринимаются без использования каких-либо количественных методов в исследованиях с обширным описанием исторической фактуры В наиболее известных работах, открыто обосновывающих американскую гегемонию, количе-ственные методы, как правило, не используются. См.: [Kagan 1998; Mandelbaum 2005; Ikenberry 2011; Nye 2015; Brooks, Wohlforth 2016]..

Политическая ангажированность не имеет методологической привязки и широко распространена в публикациях, претендующих на научность в международных отношениях. Само по себе стремление к присвоению такого статуса идеологическим мифологемам отражает привилегированный характер этого типа дискурса по сравнению с другими. Стремление к усилению риторической убедительности утверждений признанием их в качестве научных повышает авторитет с учётом распространённых представлений о науке как об объективной и ориентированной на установление истины практике О специфическом статусе научного дискурса см.: [Ish-Shalom 2013]..

В вопросах имитации научности западные практики мало отличаются от многих других, в том числе и от отечественных. Если и есть какие-то различия, то они связаны с более высоким порогом трудоёмкости для попадания в международные научные издания, обусловленным необходимостью освоения специфических методологических компетенций.

Иными словами, выработка наукообразной пропаганды требует приложения больших усилий, хотя она и не может быть исключена как таковая.

Проблема, которую затрагивает А.В. Фененко, связана также с интернализацией ценностных установок вплоть до неспособности подвергнуть их критическому осмыслению. Соответственно, речь может идти не только о сознательной пристрастности, но и о подспудных, неотрефлексированных искажениях в исследованиях. Эта проблема связана опять же не со спецификой метода, а с особенностями теоретической базы, на которую опираются специалисты, степенью её нормативной заданности. Выбор метода определяет то, каким образом исследователь анализирует ситуацию. Однако он не сообщает нам, какие именно переменные должны быть включены в анализ [Хрусталёв 2008].

Во-вторых, статья А.В. Фененко, ориентируясь на неакадемические примеры построения индексов, сильно недооценивает методологическую сложность инструментария количественных исследований, используемого в зарубежных академических работах. В настоящее время они опираются на разнообразный аппарат эконометрического анализа, на многочисленные, объёмные базы данных, на развёрнутое обоснование использования тех, а не иных переменных (с обязательным введением контрольных показателей), а также на проверку полученных результатов на чувствительность к возможным ошибкам.

В результате научные статьи с использованием количественных методов обрастают обширными приложениями, объём которых может на порядок превышать собственно саму публикацию. Подобная практика также может представлять проблему - высокая транспарентность не означает проверяемость. Зачастую верификация полученных выводов связана с трудовыми и временными затратами, сопоставимыми с теми, которые были необходимы для проведения оригинального исследования¹¹.

Критика справедлива в том смысле, что расчёт на внедрение математического аппарата как на магический способ получения интересных исследовательских результатов с минимальными усилиями ошибочен. Подбор корректных показателей, которые могут быть представлены в количественной форме и при этом представляются содержательно значимыми, крайне сложен и не всегда может быть осуществлён на практике. Несмотря на растущее число баз данных, доступных специалистам, исследователи нередко вынуждены прибегать к сложным и весьма оригинальным способам квантификации трудных для вычленения свойств изучаемых объектов Например, объём опубликованной в 2017 г. статьи, посвящённой перспективам сохранения и получения международного признания де-факто государствами, составил 15 полос журнала (см.: [Florea 2017]). Материал сопровождался двумя приложениями общим объёмом 228 страниц. Оно включало описание всех использованных переменных, данные по каждому из 34 выявленных случаев, которые можно отнести к де-факто государствам, а также проверку робастности статисти-ческих выводов. Например, в одной из недавних работ вероятности втягивания государства в вооружённые конфликты перед исследователем встал вопрос дифференциации государств с различным уровнем национализма. Для формирования выборки двух групп государств, сопоставимых по всем параме-трам, кроме интересующей качественной характеристики, использовались результаты отборочных турниров к чемпионатам мира по футболу (см.: [Bertoli 2017]).. Выбор модели, описывающей данные, также требует глубокого понимания анализируемых процессов.

Ряд авторитетных зарубежных теоретиков в этой связи отмечают, что методоцентризм современной западной науки о международных отношениях в ряде случаев приводит к искажённой логике постановки исследовательских задач [Mearsheimer, Walt 2013]. Молодые специалисты с учётом потребности в скорейшем самоутверждении в дисциплине сталкиваются с соблазном разрабатывать не темы, существенные с точки зрения развития науки, а темы, по которым имеются готовые базы данных и в которых легче установить статистически значимые корреляции. Более того, растущее внимание к тестированию значимости отдельных параметров, объясняющих те или иные типы международных взаимодействий, происходит без попытки объяснить значение рассматриваемых переменных в рамках более широких теоретических конструкций.

Таким образом, увлечение количественными методами действительно связано с рисками для развития исследований международных отношений, но совсем не с теми, которые стремится обосновать А.В. Фенен - ко. Более того, указанные проблемы сами по себе не являются непреодолимыми, а стремление к научной строгости необязательно противоречит постановке продуктивных научных задач. В этом смысле исследовательское сообщество способно к самокоррекции.

В-третьих, утверждения о «культе» количественных методов непосредственно в отечественной практике не имеют под собой основания. Как показал Д.А. Дегтерёв, в российских публикациях по международно-политической тематике они остаются исключительно маргинальным явлением [Дегтерёв 2015: 35]. Наоборот, во многих случаях присутствует активное отторжение внедрения эконометрического анализа или любых других способов исследования, основанных на использовании математического аппарата. Таким образом, А.В. Фе - ненко призывает бороться с практически несуществующим явлением.

Скептическое отношение к количественным методам не является исключительно российской особенностью. Оно характерно и для ряда других европейских исследовательских школ [Waever 1998], в частности для британской и французской науки по международным отношениям. Вместе с тем оно сильно выделяет отечественных специалистов-международников на фоне их российских коллег из других дисциплин. Парадокс сложившегося положения в том, что математическая подготовка по-прежнему считается сильной стороной отечественной науки в целом, в значительной степени обеспечивающей её конкурентоспособность на мировой арене Корягин В. «Чтобы сохранить уровень науки, нужно не идти, а бежать». Газета.ру. 27.04.2015. [Электронный ресурс]. URL: https://www.gazeta.ru/science/2015/04/27_a_6638965.shtml (дата обращения: 23.11.2019).. В то же время в большинстве отечественных образовательных программ по международным отношениям выработке соответствующих компетенций времени практически не уделяется. Такое игнорирование может объясняться фокусированием на традиционных компонентах дипломатической подготовки, которое получило закрепление в учебном процессе ещё в советское время, - приобретением обучающимися языковых и исторических знаний, акцентом на страноведении и регионоведении при в целом скептическом отношении к широким генерализациям [Алексеева, Дегтерёв 2017].

Между тем на фоне наращивания использования математического аппарата в зарубежных исследованиях и даже прикладных аналитических разработках большее внимание к освоению соответствующих компетенций необходимо хотя бы для того, чтобы критически оценивать и обсуждать публикуемые работы западных коллег. Для этого требуется расширение по крайней мере базовых представлений о возможном значении и инструментарии количественных исследований.

В отечественных дискуссиях под использованием количественных методов нередко понимается включение в анализ любых числовых данных. Особенно если сведения организованы в виде таблицы или графика. Подобного рода расширительное понимание отчасти обусловлено тем, что дальше такого «применения математики» в большинстве случаев дело не идёт [Алексеева, Дегтерёв 2017] Задачи, типы и способы осуществления количественных исследований применительно к про-блематике международных отношений комплексно освещаются в специализированном учебном пособии [Дегтерёв 2016]. Представленный в настоящем разделе разбор призван лишь дать общее понимание с точки зрения поставленной в статье задачи оценки современного состояния использо-вания научных методов в принципе.. При этом хотя количественные данные действительно задействованы, их анализ осуществляется зачастую вполне традиционными способами логического сопоставления - никакой специфический метод на деле не используется Это подчёркивает необходимость разделения данных и метода. В зависимости от применимой к ним шкалы измерения различные типы данных допускают, но не предписывают использование большего или меньшего числа математических операций. Даже если выраженность свойств изуча-емого объекта позволяет разместить полученные сведения на шкале отношений, отнюдь не обяза-тельно к ним применять весь доступный аппарат. В то же время доступность данных может ограни-чивать использование некоторых методов..

Наиболее часто встречающиеся методы, предполагающие использование математического инструментария для решения аналитических задач в зарубежных международно-политических исследованиях, можно разделить на четыре большие группы:

1. дескриптивный статистический анализ;

2. корреляционный и регрессионный анализ;

3. сетевой анализ;

4. формальное моделирование.

Дескриптивные инструменты работы со

статистическими данными предполагают выявление обобщённых характеристик собранного массива данных, которые могут быть неочевидны или непроверяемы при интуитивном оценивании. Они могут включать в себя особенности распределения наблюдений, среднее и медианное значения совокупности, такие параметры, как дисперсия и стандартное отклонение. Все эти показатели обеспечивают лучшее описание явлений, столь часто повторяющихся, масштабных и сложных, что требуется множество наблюдений для выявления их характерных особенностей. Такого рода объекты исследования не могут быть корректно охвачены без использования математического аппарата ввиду ограниченной способности человеческого мышления по запоминанию и обработке информации [Baddeley 2012].

К дескриптивным инструментам также может быть отнесено выявление линии тренда на графике. Такого рода приём выступает значимым компонентом ивент-анализа. Последний предполагает сбор и систематизацию данных по однотипным событиям, распределённым во времени [Боришполец 2010]. Составленный массив может в дальнейшем использоваться для последующих математических преобразований, а также для представления в графической форме.

Дескриптивные статистические методики работают с отдельным рядом данных (однотипным массивом), помогая его описать. Более сложная задача связана с выявлением зависимостей между несколькими переменными, для определения которых используются различные варианты корреляционного и регрессионного анализа.

Возвращаясь к вопросу, поднятому в статье А.В. Фененко относительно того, что определяет мощь государств. Именно оценка выраженности зависимостей и степени значимости переменных выступает предметом корреляционного и регрессионного анализа. В этой связи, если у нас есть достаточно репрезентативный набор данных о вооружённых конфликтах на протяжении истории, мы можем установить, насколько часто их исход определялся соотношением размеров территории и численности населения участников. При этом корреляционный и регрессионный анализ априори отнюдь не предполагают, что такая зависимость существует. Результатом исследования может стать выявление отсутствия статистически значимой взаимосвязи Подобная попытка была предпринята американским исследователем Стивеном Биддлом при-менительно к объяснению исхода военных операций (а не войн в целом) в период с начала XX века. Его исследование показывает, что ни материальный, ни технологический перевес не способны дать решающего преимущества в конвенциональных конфликтах. Наиболее значимым параметром, опре-деляющим успех на поле боя, остаётся усвоение набора специфических организационных практик, которые он обозначает как «современная система» использования войск [Biddle 2004]..