Сравнительный анализ пушкинской речи Достоевского (1880) и речи Эрнеста Ренана "Что такое нация?" (1882): идеология, риторика рецепция

Таким образом, православная мораль, впитываемая народом веками, оказывается единственно верным нравственным ориентиром, по мысли Ф. Достоевского. Россия, как носительница единственно верной Христовой истины, должна исполнить свое всемирное назначение. Так, в работе «Три идеи» 1877 года писатель размышляет над тремя разветвлениями христианства: православие, католицизм, протестантизм. В основе католицизма, по мнению писателя, лежит насилие. Принимая во внимание тот факт, что во Франции восторжествовал «французский социализм», по выражению писателя, Ф. Достоевский утверждает, что это не что иное, как та же католическая идея, для которой насилие является неотъемлемой частью: «Таким образом, идея освобождения духа человеческого от католичества облеклась тут именно в самые тесные формы католические, заимствованные в самом сердце духа его, в букве его, в материализме его, в деспотизме его, в нравственности его». Протестантизм в свою очередь Ф. Достоевский критикует за то, что в его основе лежит исключительно одно отрицание: «...вера эта есть протестующая и лишь отрицательная, и чуть исчезнет с земли католичество, исчезнет за ним вслед и протестантство, наверно, потому, что не против чего будет протестовать, обратится в прямой атеизм и тем кончится.» Таким образом, Россия, по мысли Ф. Достоевского, оказывается единственным государством на мировой арене, способным объединить цивилизации под своим крылом, основываясь на православной морали.

Подводя общий итог, можно заключить, что «Дневник писателя» - цельное и органичное литературное произведение и вместе с тем злободневное: при всем своем художественном мастерстве Ф. Достоевскому удалось уловить понимание современной жизни и выразить свою общественно-политическую позицию, опираясь на идеи почвенничества. Однако следует понимать, что замысел писателя не укладывается в рамки общественно-политической жизни, он оказывается гораздо шире и находит свое воплощение в «сверхзадаче» России.

ГЛАВА 2. КОМПАРАТИВНЫЙ АНАЛИЗ «ПУШКИНСКОЙ РЕЧИ» Ф. ДОСТОЕВСКОГО И ДОКЛАДА Э. РЕНАНА «ЧТО ТАКОЕ НАЦИЯ?»

2.1 «Пушкинская речь» как квинтэссенция идей «Дневника писателя»: исторический и идеологический контекст

В первой главе было подробно изложено становление национальной идеи во Франции и в России. Национальный вопрос оказался частью публичного дискурса. Общественно-политические объединения вели активную полемику по этому вопросу. Как уже сказано, Ф. Достоевский был сторонником почвенничества. Общественно-политическая позиция Ф. Достоевского наиболее убедительно была отражена в «Дневнике писателя», некоторые работы которого были подробно проанализированы. Как уже было сказано, весь «Дневник писателя» воплощает собой общий авторский замысел касаемо «сверхзадачи» России. Как известно, работа над моножурналом продолжалась с 1876 года по 1880 год. Под конец своей жизни Ф. Достоевский выступил с «Пушкинской речью» (1880 год), которую впоследствии включил в свой моножурнал. Таким образом, «Пушкинскую речь» можно рассматривать как наиболее стройное выражение идеалов Ф. Достоевского, которые он отразил на страницах своего моножурнала.

Для начала необходимо воссоздать исторический контекст возникновения речи. Итак, «Пушкинская речь» Ф. Достоевского возникла в связи с открытием памятника А. Пушкина в Москве. Торжественное открытие было назначено на 6 июня 1880 года в Москве, на родине поэта. Как замечает Л. Синякова в своей работе «Пушкин как основа «мировой гармонии»: Пушкинские торжества 1880 года», поскольку памятник располагался на Страстной площади по соседству с московскими церквями, то он приобретал сакральный образ, то есть символ народного поэта, который был избран пророком. Ф. Достоевским двигала идея предопределения Пушкина как «органического мыслителя и всемирного поэта». Поскольку речь произвела небывалый эффект на публику, Ф. Достоевский пришел к решению опубликовать ее в «Дневнике писателя» за 1880 год. Стоит отметить и то, что речь была дополнена «Объяснительным словом по поводу печатаемой ниже речи о Пушкине».

В «Дневнике писателя», как заявляют многие исследователи, Ф. Достоевский выступает в роли учителя. «Пушкинская речь» была создана с целью объединения всего русского общества того времени, пафос речи объясняется попыткой примирить две враждующие стороны на почве творчества Пушкина. После выступления Ф. Достоевского с речью западники и славянофилы действительно примирились, о чем свидетельствует сам Ф. Достоевский в своем «Объяснительном слове по поводу печатаемой ниже речи о Пушкине».

В произнесенной юбилейной речи и впоследствии в напечатанном варианте, опубликованном уже в «Дневнике писателя», Ф. Достоевский основывается не только на своей личной оценке творчества и личности Пушкина, но и затрагивает фамилии таких литературных деятелей, как Гоголь, Белинский, Дружинин. Благодаря этому Ф. Достоевский стремился доказать, что «...национальная самобытность Пушкина - это не просто факт литературной истории, она сопряжена с жизнью современного человека.» Таким образом, можно заключить, что Пушкин рассматривается писателем не как значимая фигура на литературном поприще, а как перманентное ощущение народной жизни, мирочувствование, «явление русского духа» , говоря словами Ф. Достоевского. Будучи сторонником почвенничества, Ф. Достоевский отмечает, что Пушкин, как никто другой, был един с народом и принял идеалы народа за свои: «Пушкин нашел уже свои идеалы в родной земле, восприял и возлюбил их всецело своею любящею и прозорливою душой.»

Итак, отталкиваясь от той мысли, что Пушкин рассматривается Ф. Достоевским именно как мирочувствование, следует подробнее остановиться на значении Пушкина для писателя. Ф. Достоевский условно делит творчество Пушкина на три этапа. На первом этапе Пушкину, по мысли Ф. Достоевского, удалось при всем художественном чутье и глубоком понимании уловить образ «исторического русского скитальца» , на формирование образа которого оказала влияние европейская культура, в частности Байрон. Этот образ Ф. Достоевский разбирает на примере поэмы «Цыгане» и отмечает, что главный герой поэмы представляет собой истинного страдальца и вместе с тем мечтателя, героя, живущего фантазиями, страдающего по всемирному счастью и оторванного от родной почвы. Анализируя тип скитальца, Ф. Достоевский плавно переходит к мысли о том, что этот тип не характеризует исключительно пушкинскую эпоху, он существует поныне: «Тип этот верный и схвачен безошибочно, тип постоянный и надолго у нас, в нашей Русской земле, поселившийся.» Писатель не просто говорит об живучести этого типа, он подразумевает общество либералов, которое живет одними лишь теориями в духе «французского социализма» и оторванного от народной жизни. Писатель видит выход из этого скитальчества в соединении с народом: «Всех в свое время то же ожидает, если не выйдут на спасительную дорогу смиренного общества с народом» . Характеризуя этот тип скитальца, Ф. Достоевский отмечает то, что он отлучен от труда на родной земле, следовательно, от народа и поэтому вынужден страдать в своем одиночестве. Опять же плавно переходя от описания образа Алеко из поэмы «Цыгане», Ф. Достоевский призывает к всеобщему смирению: «Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость. Смирись, праздный человек, и прежде всего потрудись на родной ниве...Победишь себя, усмиришь себя - и станешь свободен, как никогда и не воображал себе, и начнешь великое дело, и других свободными сделаешь, и узришь счастье, ибо наполнится жизнь твоя, и поймешь наконец народ свой и святую правду его.» Эти знаменитые строки, оформленные как цитата, не взяты из художественного произведения, они представляют собой правду народную, они взяты из народа и обращены не только к либеральной части общества, но и к той же власти, способной отреагировать насилием, к представителям революционного террора. В результате все эти слова относятся не к фигуре Пушкина, они адресованы к каждому из присутствующих на этом событии, к обществу в принципе, переживающему кризис. Таким образом, этот отрывок можно рассматривать как призыв к смирению всего общества, столь давно оторванного от правды народной. Но Ф. Достоевский ограничивается не только призывом, он вслед за Пушкиным указывает на конкретный истинно народный образ, взятый из романа в стихах «Евгений Онегин», образ Татьяны. По выражению Ф. Достоевского, Татьяна воплощает собой целиком и полностью народный дух: «Это положительный тип, а не отрицательный, это тип положительной красоты, это апофеоза русской женщины...» Как бы полемизируя с В. Белинским, который утверждал, что Татьяна есть «нравственный эмбрион» , Ф. Достоевский как раз таки отстаивает мнение о том, что Татьяна воплощает собой «законченность и совершенство». Если Онегин является тем же мечтателем, скитальцем как и Алеко, то она находится в гармонии с народом, она твердо стоит ногами на почве: «Это ее [Татьяны] воспоминания детства, воспоминания родины, деревенской глуши, в которой началась ее смиренная, чистая жизнь, - это «крест и тень ветвей» над могилой ее бедной няни.» Таким образом, если в «Цыганах» Пушкин сумел отыскать образ скитальца, то в «Евгении Онегине» поэту удалось конкретнее выразить русскую мысль и обозначить исключительно положительный тип в противовес образу скитальца. В этой убедительности образа Ф. Достоевский видит пророчество Пушкина, наметившего выход из этой бездны: «Повсюду у Пушкина слышится вера в русский характер, вера в его духовную мощь, а коль вера, стало быть, и надежда, великая надежда за русского человека.» ; «Все эти сокровища искусства и художественного прозрения оставлены нашим великим поэтом как бы в виде указания для будущих грядущих за ним художнико, для будущих работников на этой же ниве.» Обозначение положительного типа Ф. Достоевский относит ко второму периоду творчества Пушкина. Третий же период Ф. Достоевский связывает с тем, что в произведениях Пушкина «...засияли идеи всемирные, отразились поэтические образы других народов и воплотились их гении.» Как уже было сказано в работе, эта мысль о Пушкине была уже неоднократно высказана писателем. Так, например, в его работе «О любви к народу. Необходимый контракт с народом». Однако в речи впервые звучат высокопарные слова «всемирная отзывчивость» в отношении фигуры Пушкина. Писатель объясняет это способностью Пушкина «...перевоплощаться вполне в чужую национальность.» и «стремлением ее [силы духа русской народности] в конечных целях своих ко всемирности и ко всечеловечности.» Эта способность, не являющаяся пустым подражанием западным идеалам, по словам писателя, и кроется та самая «сверхзадача» России, ее высшее предназначение: воссоединение всех народов под крылом России, где каждый народ должен по примеру России вернуться к своему народу, потрудиться «на родной ниве» и вступить во всемирное единство. Говоря о братском единении, Ф. Достоевский имеет в виду не универсализм всех наций, он говорит о единстве разного, как было показано на примере Пушкина и его способности к перевоплощению в гении других народностей. Поскольку в основе речи лежит принцип примирения с либеральной частью общества, властью, примирения между западниками и славянофилами, а так же попыткой к примирению между деятелями литературы (так, например, наряду с образом Татьяны, Ф. Достоевский упоминает и образ Лизы из произведения «Дворянское гнездо» Тургенева с целью пресечения конфликтов с писателем), снятие противоречий касаемо петровской реформы, так и в случае с европейскими цивилизациями Россия сможет устранить противоречия благодаря евангельскому закону. Исходя из этого, для Ф. Достоевского было крайне важно донести мысль о всемирном единении во главе с Россией.

Резюмируя вышесказанное, следует добавить, что осмысление творчества Пушкина, посвященное его юбилею, не вписывается в рамки литературной критики. Ф. Достоевский, тонко улавливая общественную напряженность того времени, говорит о будущности России и указывает на пророчество Пушкина. С того момента Пушкин закрепился в русской литературной традиции как национальный поэт. Однако такой манифест Пушкину можно рассматривать и как своего рода утопию Ф. Достоевского, которая отражает его фантастические идеалы. Само слово «фантазия» используется в речи крайне часто. Стоит также обратить внимание на то, что в июньском номере «Дневника писателя» в 1876 году вышел художественный текст «Утопическое понимание истории», в котором Ф. Достоевский описывает общество, основанное на принципе всеединстве и братской любви. В любом случае, несмотря на всю утопичность речи, можно точно утверждать то, что Ф. Достоевский отразил в ней наиболее полно свои идеалы об идеальном обществе, опираясь на пророчество Пушкина. Можно также предположить, что утопизм речи вместе с тем сопряжен с мистицизмом, поскольку, указывая на пророчество и указание Пушкина, все-таки Ф. Достоевский в конце своей речи добавляет от себя, что Пушкин так и остается загадкой: «Пушкин умер в полном развитии своих сил и, бесспорно, унес с собою в гроб некоторую великую тайну.»

Вышесказанное лишь позволяет сформулировать вопрос относительно речи Ф. Достоевского. Что же на самом деле представляет из себя речь? Является ли она манифестом Пушкину, выражением утопических идей писателя или призывом к сплочению общества с целью предотвращения внутренних политических, идеологических конфликтов на почве примирения?

Как отмечали многие современники Ф. Достоевского, писатель избрал лучшую тактику, поскольку в своей речи Ф. Достоевский предстает не просто как писатель, литературный критик или публицист, а как истинный моралист. При всем этом важно понимать, что к моменту выступления Ф. Достоевский уже являлся моральным авторитетом. Пафос, основанный на идеи православной нравственности, идее всемирного единства, братской любви впоследствии убедил многих молодых русских читателей «Дневника писателя» за 1880 год отклониться от «сухой политической злобы нигилизма «. К. Леонтьев, потрясенный выступлением Ф. Достоевского, утверждает, что, несмотря на «личную субъективность» Ф. Достоевского в отношении пушкинских образов, писатель является истинно русским человеком.

Однако, опубликованная позже в «Московских ведомостях» речь, как отмечают современники, весьма отличалась от произнесенной. Л. Синякова пишет: «Потрясающее впечатление слушателей от речи Достоевского было вызвано феноменом устного, произнесенного слова». Если после выступления главные оппоненты Достоевского были потрясены и согласны со многим, то после прочтения опубликованной версии, включенной в «Дневник писателя», появляются примечания и заметки к статьям. Например, К. Леонтьев в «Примечании 1885 года» пишет о том, что для него остаются неясными некоторые фрагменты речи Ф. Достоевского: «Я спрашиваю по совести: можно ли догадаться, что здесь подразумевается некая таинственная церковно-мистическая и даже чуть не апокалипсическая мысль о земном назначении России ?» Также для большей убедительности следует обратиться к словам И. Тургенева после самого выступления Ф. Достоевского: «Вы гений, вы более чем гений!» Впоследствии же после повторных чтений уже опубликованной речи писал Стасюлевичу: «Это очень умная, блестящая и хитроискусная, при всей страстности, речь всецело покоится на фальши, но фальши крайне приятной для русского самолюбия...понятно, что публика сомлела от этих комплиментов; да и речь была действительно замечательная по красивости и такту.» Таким образом, если само выступление Достоевского вызвало всплеск эйфории у публики, то впоследствии на писателя обрушились с критикой. Как позже признается А. Достоевская касаемо травли писателя: «На Федора Михайловича обрушилась целая лавина газетных и журнальных обвинений, опровержений, клевет и даже ругательств. Те представители литературы, которые с таким восторгом слушали его Пушкинскую речь и были ею поражены до того, что горячо аплодировали чтецу и шли пожать ему руку, - вдруг как бы опомнились, пришли в себя от постигшего их гипноза и начали бранить речь и унижать ее автора».

Резюмируя вышесказанное, можно заключить, что юбилейная речь Ф. Достоевского является не только попыткой осмыслить писателем творчество Пушкина, но и определить вектор развития России на основе нравственных идеалов Ф. Достоевского. Со свойственным писателю художественным мастерством Ф. Достоевский сумел заставить публику не только взглянуть под углом писателя на значение Пушкина, но и вызвала глубокую рефлексию у слушающих. В результате произнесенная речь не оставила равнодушным никого. сходя из этого, напрашивается следующий вопрос: если произнесенная речь оказала такое сильное впечатление на аудиторию, то почему же после ее публикации на Ф. Достоевского обрушилась такая критика? В связи с этим необходимо разобрать речевые стратегии речи, что будет проиллюстрировано в следующем подразделе.

2.2 Риторический аспект «Пушкинской речи»

Как уже сказано, после того, как речь появилась в напечатанном варианте, она уже рассматривалась крайне скептически и даже как «патологическая речь», нежели восторженно, как было на выступлении. Этот подраздел посвящен продолжению анализа «Пушкинской речи» именно с точки зрения риторики Ф. Достоевского.

Прежде чем приступить к разбору риторических стратегий, которые были использованы Ф. Достоевским в своей речи и произвели небывалый эффект на публику, необходимо воссоздать картину всеобщей эйфории и обратиться к примечаниям тех, кто присутствовал на заседании.

Так, например, А. Кони, вспоминая это событие, описывает его в своих воспоминаниях следующим образом: «На эстраде он вырос, гордо поднял голову, его глаза на бледном от волнения лице заблистали, голос окреп и зазвучал с особой силой, а жест стал энергическим и повелительным. С самого начала речи между ним и всею массой слушателей установилась та внутренняя духовная связь, сознание и ощущение которой всегда заставляют оратора почувствовать и расправить свои крылья. В зале началось сдержанное волнение, которое всё росло, и когда Фёдор Михайлович окончил, то наступила минута молчания, а затем как бурный поток, прорвался неслыханный и невиданный мною в жизни восторг. Рукоплескания, крики, стук стульями сливались воедино и, как говорится, потрясли стены зала. Многие плакали, обращались к незнакомым соседям с возгласами и приветствиями; и какой-то молодой человек лишился чувств от охватившего его волнения. Почти все были в таком состоянии, что, казалось, пошли бы за оратором, по первому его призыву, куда угодно!» .

В. Михневич в свою очередь описывает реакцию публики под конец выступления так: «...когда г-н Достоевский кончил, в зале поднялось что-то невероятное, не было человека, который бы не хлопал, не стучал и не кричал „браво“ в каком-то исступлении. Женщины махали платками, многие из них встали для этого на стулья, были и такие, что впали в истерическое состояние; в воздух летели шапокляки и цилиндры, тысячи рук простирались по направлению к оратору... У многих глаза сверкали и лица пламенели, как в минуты самого сильного душевного возбуждения.»

Таким образом, всеобщая эйфория, всеобщий восторг и массовая истерия являются ключевыми словами в описаниях свидетелей этого выступления. Чем же была вызвана такая реакция?

Для начала следует отметить, что целью речи является именно ее устное изложение. Ф. Достоевский сделал на этом акцент и пожелал выступить изначально именно устно. Впоследствии же, столкнувшись с восторженной реакцией публики, расценившей речь как «событие», выражаясь словами Аксакова, писатель решается на ее публикацию. Исходя из этого, можно заключить, что, делая ставку на устное выступление, Ф. Достоевский вместе с тем осознавал, что речь будет восприниматься скорее иррационально, на уровне эмоций, нежели как опубликованный текст, который позволяет читателю внимательно вчитаться в текст и допустить собственный анализ. Как уже сказано, Ф. Достоевский изначально обладал внушительным моральным авторитетом, в связи с этим речь из его уст воспринималась как речь из уст пророка, наследовавшего пророческий дар самого Пушкина, которого Ф. Достоевский превозносит в своей речи. Вместе с тем отдельно стоит отметить внешний вид, а также манеру выступления Ф. Достоевского: «Фрак на нём висел, как на вешалке, рубашка была уже измята, белый галстук, плохо завязанный, казалось, вот сейчас совершенно развяжется …» Г. Успенский в своих воспоминаниях характеризует манеру чтения Ф. Достоевского следующим образом: «Говорил он просто, совершенно так, как бы разговаривал со знакомыми людьми, не надседаясь в выкрикивании громких фраз, не закидывая головы.» Исходя из приведенных цитат, можно заключить, что оратор таким образом создал образ человека, внушающего доверие публики, отделил себя от всеобщего торжества и предстал перед аудиторией как юродивый. Такой имидж оратора настроил публику на то, что Ф. Достоевский воспринимался как фигура мистическая, загадочная и даже пророческая, стоящая в один ряд с Пушкиным. Если опираться на слова Г. Успенского о том, что Ф. Достоевский не выкрикивал громких фраз, то можно заключить, что его речь была довольно спокойная по своей подаче. Исходя из этого, можно сделать некоторые выводы. Ф. Достоевский не делает акценты на кульминационных моментах в своей речи, там, где обычно по всем канонам торжественной речи следует эмоционально подчеркнуть слово или фразу. На этом фоне речь звучит очень плавно, без каких-либо колкостей и резкостей, которые могли бы сбить слушателя. Таким образом, несмотря на то, что Ф. Достоевский свою речь структурировал, поделив творчество Пушкина на три условных периода, она воспринимается как органически целостная, и, следовательно, переходы с рассмотрения и анализа пушкинских образов на осмысление общественно-политических проблем современности не ощущаются.

Таким образом, исходя из вышесказанного, можно отдельно выделить три составляющие выступления, которые оказали влияние на публику: ставка на иррациональное восприятие, установленное доверие между оратором и аудиторией благодаря моральному авторитету Ф. Достоевского и мистическому образу самого писателя, устная подача и плавность самой речи. Принимая во внимание эти выводы, а также факт всеобщей эйфории по прошествии выступления, речь можно рассматривать как своего рода заклинание, мистическим образом удерживающее внимание публики и вызвавшее истерический восторг по его окончании.

Если опираться на тезис о том, что речь Ф. Достоевского является заклинанием, то необходимо определить то, с помощью каких риторических средств писателю удалось зомбировать публику?

1. Использование мистически-окрашенных слов, выражений

Опять же, принимая во внимание тот факт, что речь была воспринята как органически целостное явление, отдельного внимания заслуживают слова, которые как раз были переплетены между собой и придали речи ту самую целостность. При внимательном чтении текста можно заметить то, что речь снабжена определенным рядом слов, которые и придают речи некую целостность и даже цикличность. Они сопровождают слушателя независимо от того, о чем идет речь. В результате этого речь не воспринимается как хвалебное слово Пушкину или выступление на общественно-политическую тему под предлогом юбилея, она заключает в себе мистический характер и представляет собой некое таинство, участниками которого стали присутствующие на заседании. Исходя из этого, можно заключить то, что в основе «Пушкинской речи» лежит принцип нарочитого использования высокопарных, мистически-окрашенных слов, а именно: пророчество, указание, всемирное счастье, народная сила, народный дух, высшая цель, русская/народная сила, вера, надежда, мощь, гармония, воссоединение, фантастический, фантазия, единение, воссоединение, «всечеловек» , всемирность, всечеловечность, перевоплощение, великая тайна , «всемирнаяя отзывчивость» . Кроме того, что речь построена благодаря этим устойчивым словам и выражениям, Ф. Достоевский также прибегает к тому, что использует однотипные слова в одном предложении, например: «Ведь мы разом устремились тогда к самому жизненному воссоединению, к единению всечеловеческому! «В этом предложении обнаруживаются два слова с корнем «един»; а также следует отметить наличие 7 слогов в словах «воссоединение» и «всечеловеческому» и 5 слогов в слове «единение». Фонетически такое звучание воспринимается как внутриморфемная аллитерация (под морфемами подразумевается наличие корней в двукорневых словах).

2. Императивные формы

Опираясь на то, что «Пушкинская речь» представляет собой заклинание, то она предполагает обращение к объекту в императивной форме с целью оказания воздействия. Наиболее отчетливо императивная форма прослеживается в следующем фрагменте: «Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость. Смирись, праздный человек, и прежде всего потрудись на родной ниве... Победишь себя, усмиришь себя...» Помимо того, что этот фрагмент представляет собой императив, использованный с целью побуждения, призыва, следует также еще раз обратить внимание на то, что в печатной версии этот фрагмент оформлен как цитата. В связи с этим высказывание приобретает характер еще более мистический характер и воспринимается как древнее заклинание, которое озвучил Ф. Достоевский.

3. Активное взаимодействие с аудиторией

Учитывая то, что публика была проникнута духом мистицизма, Ф. Достоевский также стремился максимально удерживать ее внимание и за счет активного взаимодействия с аудиторией.

Речь построена таким образом, что Ф. Достоевский на протяжении всей речи обращается к публике в форме вопросов. Причем писатель делает это таким образом, когда со всею силой проявляет себя нравственная доминанта. В результате у публики не остается никаких возражений против Ф. Достоевского, у нее не остается никаких сомнений, она воспринимает каждое его слово за истину. Это можно заметить в приведенных отрывках: «...А разве может человек основать свое счастье на несчастье другого?» ; «И вот только его надо опозорить, обесчестить, и замучить и на слезах этого обесчещенного старика возвести ваше здание! Согласитесь ли вы быть архитектором такого здания на этом условии?» Кроме того, можно также предположить, что момент нравственной доминанты совместно с поставленным Ф. Достоевским вопросом пробудили на бессознательном уровне чувство вины у публики.

К методу активного взаимодействия с публикой можно отнести и то, что к концу речи, когда Ф. Достоевский говорит о третьем периоде творчества Пушкина и подразумевает под этим всемирное назначение России, оратор говорит не от своего лица, он использует местоимение «мы», тем самым подчеркивая свою причастность и аудитории. Оратор оказывается неотделим от публики, а публика от оратора. В качестве примера подобного «всепроникновения» можно привести следующую цитату: «Пусть наша земля нищая, но эту нищую землю « в рабском виде исходил, благославляя» Христос. Почему же нам не вместить последнего слова Его?» Наибольшее иррациональное впечатление приобретает использование местоимения «мы» в последнем предложении: «Пушкин умер в полном развитии своих сил и, бесспорно, унес с собой в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем.» Примечательно то, что здесь срабатывает механизм сразу двух речевых стратегий, а именно: взаимодействие с публикой, т.е. использование «мы», как уже было сказано, и использование мистически-окрашенного выражения «великая тайна». В результате такого комбинирования публика ощущает себя максимально причастной к таинству. Крайне важно отметить и то, что причастность, не оставляющая уже никаких сомнений у публики, сопряжена с таинством, которое так и остается загадкой в духе пророчества, то есть мистический характер речи не исчерпывается.

4. Цитирование

Вкрапление цитат можно также отнести к речевой стратегии Ф. Достоевского. Оратор опирается на цитаты из произведений поэта. Поскольку, как было говорилось выше, Пушкин воспринимается как мирочувствование, нежели как деятель литературы, то и цитаты приобретают сакральный, мистический трансцендентный смысл. Цитаты из произведений выходят за рамки общественно-политической плоскости, они воспринимаются как пророчество, некое откровение.

5. Использование пушкинских образов как способ заставить публику рефлексировать

Именно иррациональность речи оказала столь сильное впечатление на присутствующих. Ф. Достоевский описывает в своей речи пушкинские образы, используя при этом к те сакральные слова, о которых написано в третьем пункте. Это придает образам особую значимость для публики, которая не воспринимает художественные образы в рамках литературы. Справедливо было бы добавить, что несколько раз Ф. Достоевский в своей речи открыто заявляет, что он не выступает в своей речи в качестве литературного критика, как бы примиряясь тем самым с обществом и не ограничивая свои полномочия исключительно одной лишь литературой. Таким образом, художественные образы воспринимаются абстрактно и они сами по себе очень пластичны. Таким образом, если Ф. Достоевский говорит об Алеко из «Цыган», скитальце, то общество, оторванное от «почвы», живущее лишь теориями и своими фантазиями, проецирует этот образ на самих себя и ощущает себя тем самым скитальцем, о котором сказано в пророчестве Пушкина. Тот же вывод можно сделать касаемо образа Татьяны. Женское общество не осталось равнодушным, о чем свидетельствует множество воспоминаний очевидцев, и пребывало в восторге. Можно предположить, что в отношении женщин сработал тот же механизм, как и в случае с образом скитальца: «Нет, русская женщина смела.»

Обобщая вышесказанное, следует подвести общий итог: к особенностям «Пушкинской речи» можно отнести не только ее художественность и публицистичность, синтез которых позволил Ф. Достоевскому достигнуть нужного эффекта, но и то, что писателю удалось своим инстинктивным чутьем уловить настроения общества и простроить свою речь таким образом, что она представляла собой некое таинство, заклинание, вызвавшее у публики эйфорию. При этом оратор обращался к определенным речевым стратегиям, а именно: использование мистически-окрашенных слов, выражений, императивные формы, Активное взаимодействие с аудиторией при использовании местоимения «мы» и наводящих вопросов, цитирование Пушкина, использование пушкинских образов с целью воззвать к рефлексии.

2.3 Сравнительный анализ доклада Эрнеста Ренана «Что такое нация?» и «Пушкинской речи» Ф. Достоевского

Прежде чем приступить к анализу двух текстов, необходимо обратиться к историческому контексту, а именно: принять во внимание тот факт, что во вторую половину XIX века и в России, и во Франции складывалась крайне нестабильная ситуация. Так, например, в Российской Империи на момент выступления Ф. Достоевского со своей речью в 1880-х активную работу проводили подпольные террористические организации, целью которых являлось покушение на государственных лиц и в конечном счете насильственная смена режима. На Францию наложило отпечаток поражение во Франко-Прусской войне, в результате которой был заключен Франкфуртский мирный договор, по которому Франция потеряла территорию Эльзас-Лотарингии. Исторически сложилось ситуация таким образом, что население на этой территории говорило в основном на немецком языке. В связи с этим Германия настояла на безоговорочном присоединении этой земли, ссылаясь на единый язык. Таким образом, интеллектуальная элита не могла оставаться в стороне, не замечать гегемонии Германии и несправедливости по отношению к своему государству. В результате этих событий французское общество стало задаваться следующими вопросами: что же на самом деле представляет собой нация? Законно ли поступила Германия в отношении Эльзас-Лотарингии или проявила крайнюю степень антигуманности?

С этой точки зрения вполне можно рассмотреть доклад Э. Ренана «Что такое нация?», с которым он выступил 11 марта 1882 года в Сорбонне. Устная форма изложения, как и в случае с речью Ф. Достоевского, мыслилась единственно возможной в столь кризисное для страны время. Каждый из мыслителей стремился воздействовать иррационально на аудиторию, делая ставку не только на содержание, но и на ораторское мастерство.

Опираясь на исторический контекст, работу Э. Ренана следует рассматривать как попытку ответить на мучительные для французского общества вопросы того времени, сделать конкретные выводы по политике Германии и переосмыслить понятие «нация» в целом.

Для того чтобы проанализировать идеи Э. Ренана, обратимся к конкретным положениям его доклада.

Сам доклад разбит на три части. В первой части работы Э. Ренан обращается изначально к древней истории и сразу заявляет о том, что наций не существовало в общепринятом виде вплоть до разделения Западной Европы. В тех же Афинах, Спарте, по мнению историка, не было наций. Он рассматривает эти государства как отечество, которому свойственен патриотизм, но не как нацию. Таким образом, Э. Ренан считает, что «нации» появились со времен разделения Западной Европы и обозначил их как «исторические индивидуальности» , стремящиеся к захвату и гегемонии, реализующие свои цели посредством насилия и насаждающие определенные национальные черты, как, например, было в случае с принятием христианства среди германских народов и в случае смешения языков.

В конечном итоге одним из главных тезисов Э. Ренана является утверждение о том, что различные государства характеризует смешение народов, несмотря на фактическую независимость таких государств как Франция, Германия, Англия, Испания в результате Верденского договора. Таким образом, Э. Ренан формулирует свое понимание понятия «нация» и предлагает следующую трактовку: «Современная нация - исторически результата целого ряда фактов, действующих в одном и том же направлении. Единство реализуется то династией (Франция), то непосредственным желанием провинций (Голландия, Швейцария, Бельгия), то общим духом, постепенно побеждающим капризы феодализма (Италия, Германия).» Также Э. Ренан, подчеркивает, что каждое государство воплощает собой национальный индивидуализм, и утверждает следующее: «Единство всегда создается насильно». Эти утверждения пересекаются со взглядами Ф. Достоевского, изложенными в «Пушкинской речи», поскольку здесь можно усмотреть то, что речь идет об отрицании идеи универсализма, который возможен лишь при осуществлении насилия, в пользу единства разного. Примечательно то, что триада Э. Ренана о современном понимании «нации» заканчивается именно понятием «общий дух», то есть Э. Ренан тем самым хотел подчеркнуть градацию сущности «нация» в контексте исторического развития. Таким образом, именно к постижению «общего духа», по мысли Э. Ренана должна стремится каждая нация. В подтверждение этому следует отметить, что впоследствии в своем докладе Э. Ренан опирается на тот тезис, что династический принцип не играет особой роли для существования нации. Выступая против принципа насильственного захвата, Э. Ренан также обращается к идеалам эпохи Просвещения: «Слава Франции - в том, что она провозгласила во время французской Революции, что нация существует по своей воле.» Опять же это высказывание следует рассматривать в историческом контексте и не забывать о том, что Э. Ренан здесь дает прямое указание на гегемонию Германии и вместе с тем подчеркивает национальное превосходство Франции.

Далее во второй части доклада Э. Ренан рассматривает общепринятые признаки нации, стремится привнести новое понимание относительно этой проблемы и указать на несостоятельность и неэффективность этих признаков в современном обществе. Он выделяет следующие признаки: раса, язык, религия, общность интересов, география. Характеризуя и разоблачая каждый из этих признаков, Э. Ренан опирается опять же на тезис о смешении народов. В результате, по мнению Э. Ренана, каждый из этих признаков оказывается ложным и невалидным в современном обществе.

Изначально Э. Ренан выбрал для своей работы аналитический подход, непредвзятость и прямо заявил об этом в начале своего выступления: «Поэтому в обсуждение вопроса мы внесем холодность, совершенное беспристрастие.» . Но все же при внимательном чтении можно заметить, что доклад проникнут гуманистическим пафосом, причем развитие этого пафоса постепенное и достигает доминанты в духе той же нравственности, как и у Ф. Достоевского, в третьей части доклада соответственно. Несмотря на то, что именно в третьей части Э. Ренан выступает не в качестве непредвзятого историка, а оратора, стремящегося при всем своем ораторском мастерстве донести до публики свои идеалы благодаря «слову», уже во второй части доклада, размышляя над расой, как отличительном признаке нации, Э. Ренан говорит не с той холодностью, которую взял за свой принцип, он уже ораторствует о как раз таки о гуманистических идеалах: «Кроме антропологических черт есть разум, справедливость, истина, красота, которые одинаковы для всех.» В связи с этим Э. Ренан выходит за рамки исключительной объективизации исторических фактов и уже предстает как мыслитель, размышляющий над нравственными вопросами и предлагающий свою утопическую картину идеального общества, как и Ф. Достоевский в своей речи. Принимая во внимание все вышеперечисленные признаки нации, общество подвергается опасности, по выражению Э. Ренана: «Преувеличивая значение языка, мы замыкаем в себя ограниченной, так называемой национальной культурой. Мы покидаем просторную арену человечества, чтобы замкнуться в условностях соотечественников. Нет ничего хуже для духа и пагубнее для цивилизации. Не забудем забывать того принципа, что человек является разумным и нравственным существом, прежде чем он примкнет к тому или другому языку, станет членом той или иной расы, сделается приверженцем той или иной культуры. До французской, немецкой, итальянской культур была культура человеческая...Благодаря своим сношениям с древностью, они [великие деятели Возрождения] нашли тайну истинного воспитания человеческого духа посвятили ему свое тело и душу.» Здесь автор наиболее полно изложил свои идеалы, которые вполне можно соотнести со «всемирной отзывчивостью», со способностью к перевоплощению, к которой призывает Ф. Достоевский в своей речи. Но, как уже сказано, ссылаясь на Ф. Достоевского, прежде чем нация станет способна к перевоплощению, общество должно вернуться к своим истокам, к своей «почве», которая как раз подготовит человечество к тому всемирному принятию, выражаясь идеями Ф. Достоевского, в себя других народностей. Э. Ренан делает подобное заявление и приходит к выводу: «Человек весь проявляется в создании того священного явленья, которое называют народом.» Далее он также отмечает: «Нация - это духовный принцип, результат глубоких усложнений истории, духовная семья, а не группа, определяемая формой поверхности [география]». Исходя из этого, понятие «нация» не исчерпывается такими категориями как раса, язык, география и т.д. По Э. Ренану, нация - это прежде всего живое воплощение народного духа, который должен ощутить себя, свою самодостаточность, мощь и силу и уже затем только принять в себя другие народности, основываясь на чувстве братской любви, а не на насилии. Та же мысль звучит в «Пушкинской речи» Ф. Достоевского. Э. Ренан, как и Ф. Достоевский, считает, что именно обращение к «почве» (культ предков, героическое прошлое) служит фундаментом для формирования духа нации.

Говоря уже о «всемирном единении», в отдельном пассаже Э. Ренан пишет о необходимости не только разделять общую славу наций, но и о необходимости разделять общее горе, страдание, особо подчеркивая эту мысль: «Я сказал только что: «вместе страдать.» Да, общие страдания соединяют вместе больше, чем общие радости» . Таким образом, страдание рассматривается Э. Ренаном как истинный путь к объединению наций в духе христианской морали. Концепт страданий также был свойственен и Ф. Достоевскому, который в своем «Дневнике писателя» не раз писал о том, что русский народ воспитывался благодаря опыту многовекового страдания и сумел извлечь из этого страдания милосердие, братскую любовь, стремление к всемирному единению всех наций.

Обобщая вышесказанное, следует заключить, что нравственный принцип, в основе которого лежит христианство, является ключевым для Э. Ренана и Ф. Достоевского в вопросе о нации и устройстве общества. Опираясь на это, следует расширить понимание авторами нравственности, а также разъяснить то, какие аспекты рассматриваются ораторами в контексте принципа нравственности. В статье Е. Кийко «Достоевский и Ренан» исследовательница рассматривает влияние Э. Ренана на Ф. Достоевского и проводит параллель между их мировоззренческими позициями, ссылаясь на произведения авторов, а также на воспоминания, письма и заметки. Известно, что Э. Ренан получил широкое признание благодаря его роману «Жизнь Иисуса», опубликованном в 1863 году, в котором автор рассматривает фигуру Иисуса прежде всего как человека, а не с точки зрения его божественного происхождения. Несмотря на занимаемую Э. Ренаном атеистическую позицию, которая идет вразрез с позицией Ф. Достоевского, писатель отнюдь не обрушивается на Э. Ренана с критикой и сходится с ним во мнении, что Христос воплощает собой идеал человечества и что к этому идеалу безусловно следует стремиться: «Назвав там «Жизнь Иисуса» книгой «полной безверия», Достоевский отметил, что Христос у Ренана «есть идеал красоты человеческой, тип недостижимый, которому нельзя уже более повториться даже и в будущем.» Е. Кийко пишет: «Достоевский сошелся с Ренаном и в представлении, что в христианстве главное не учение ..., а образ Христа, «из которого исходит всякое учение»...Для Достоевского религия -- это комплекс нравственных идей, в основе которых лежит любовь к ближнему, идей, которые воплотил в своей личности и истинность которых доказал пролитой кровью Христос». Таким образом, то, что исследовательница утверждает насчет религиозных воззрений Ф. Достоевского, оказывается справедливым и для Э. Ренана.

Как уже было сказано, оба оратора выступили с речью, тонко чувствуя общественный кризис (Ф. Достоевский ощущал возможность близившейся революции), и оба они были движимы мыслью о том, чтобы напомнить человечеству о христовых ценностях. В связи с этим в обоих случаях у ораторов возникает вопрос о том, возможно ли соблюдение нравственных законов Христа в условиях существования современной цивилизации. Оба автора приходят в конечном счете к выводу о том, что цивилизация в своем историческом развитии переживает утрату истинных нравственных ориентиров: «Затем наступает время переходное, то есть дальнейшее развитие, то есть цивилизация. В этом дальнейшем развитии наступает феномен, новый факт, которого никому не миновать, -- это развитие личного сознания и отрицание непосредственных идей и законов Человек, как личность, всегда в этом состоянии своего общегенетического роста -- становился во враждебное, отрицательное отношение к авторитетному закону масс и всех.» В конце концов, отделяясь от массы, человек становится не частью целого, а представляет собой индивидуум, преследующий исключительно собственные цели и испытывающий жажду наживы в рамках капиталистического общества. И Э. Ренан, и Ф. Достоевский приходят к мысли о том, что буржуазные законы, выместившие нравственные, оказывают разрушительное влияние на общество. Так, например в статье Е. Кийко приводятся следующие утверждения об отношение Э. Ренана к этим проблемам: «...с точки зрения Ренана, социальные революции будут до тех пор бесплодными, пока их лозунгами будут призывы к «грубому материализму», «к невозможному, то есть к основанию всеобщего счастья путем политических и экономических мероприятий». В самом докладе Э. Ренана нет ни слова об обличении капитализма, буржуазии в открытом виде. Можно предположить о том, что автор идет не от отрицания этих явлений, диктующих закон современности, а от обратного: призывает к принятию нравственных законов: «Кроме антропологических черт есть разум, справедливость, истина, красота, которые одинаковы для всех.» . «Героическое прошлое, великие люди, слава (но истинная), -- вот главный капитал, на котором основывается национальная идея». -- в приведенной цитате Э. Ренан использует слово «капитал», которое не рассматривается как понятие, введенное К. Марксом, а отсылает к нравственным законам в противовес современному закону цивилизации. Ту же мысль высказывает Ф. Достоевский наиболее полно в «Объяснительном слове по поводу печатаемой ниже речи о Пушкине»: «Основные нравственные сокровища духа, в основной сущности своей по крайней мере, не зависят от экономической силы.» Более сдержанно звучит та же мысль в и в самой речи: «Что же, разве я про экономическую славу говорю, про славу меча или науки? я говорю лишь о братстве людей и о том, что ко всемирному, всечеловечески-братскому единению сердце русское, может быть, изо всех народов наиболее предназначено...» Исходя из этого, следует сделать вывод о том, что оба автора характеризуют современность как «деспотизм материальных интересов» . В этом плане идеалы эпохи Просвещения, расцениваются авторами не как торжество духа, как ложь, которая привела к утрате нравственных ориентиров. Обобщая вышесказанное о сходстве идей Э. Ренана и Ф. Достоевского, следует закончить следующей цитатой: «Некоторые аспекты мировосприятия Ренана были близки Достоевскому (отношение к личности Христа, антибуржуазная позиция, вера в торжество нравственного принципа в историческом прогрессе).»

Однако примечательно то, что, Э. Ренан подводит такой итог для Западной Европы в целом, в том числе имея в виду Францию. Ф. Достоевский же занимает другую позицию в этом вопросе. Таким образом, ниже предпринята попытка обнаружить различия в идеологическом плане между Э. Ренаном и Ф. Достоевским.

В идеологическом плане Э. Ренан занимает нейтральную позицию. Говоря о расовых группах, он ставит на одном уровне арийскую, семитическую и туранскую группы, считая, что сущность расы утратила свое значение ввиду смешения народов. В связи с этим он призывает все нации объединиться, забыть о старых разногласиях и жить в солидарности. Э. Ренан считает, что задача наций заключается в соединении всех людей в их желании жить вместе «выраженном желании продолжать общую жизнь». Таким образом, можно заключить, что Э. Ренан придерживается идей космополитизма.

Коренным образом отличается взгляд Ф. Достоевского по этому вопросу. В своей речи он выдвигает идею о «богоизбранности» русского народа и о его всемирном предназначении, тем самым подчеркивая исключительность русской нации. Однако он идет дальше в своих размышлениях. В объяснительном слове и самой речи писатель обращается к арийской теме, один раз и два соответственно. Так, например, Ф. Достоевский утверждает: «Для настоящего русского Европа и удел всего великого арийского племени так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей родной земли, потому что наш удел и есть всемирность, и не мечом приобретенная, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению людей.» На основе этого можно заключить то, что Ф. Достоевский подходит расово к рассмотрению понятия «нация». Расизм прежде всего связывают с противопоставлением арийской расы и семитской, имея в виду евреев. Будучи приверженцем идеи о превосходстве арийской расы, Ф. Достоевский называл евреев «жидами», подтверждая тем самым свою антисемитскую позицию. В конце своей жизни писатель принимает евреев за реальную угрозу человечеству, которая проникла прежде всего в экономику, политику и, как следствие, в духовную жизнь общества. Таким образом, еврейское общество, по мнению Ф. Достоевского, способно уничтожить русскую национальную идею и помешать России исполнить ее всемирное предназначение, избавив мир от всевластия материализма. Эти антисемитские убеждения отражены в «Дневнике писателя», в котором писатель посвятил целый выпуск «еврейскому вопросу». Возвращаясь к речи, становятся понятны слова писателя о способности Пушкина прозреть идею других наций: русский человек избран Богом, он стоит во главе арийского рода. В этом контексте следует также отметить то, что Ф. Достоевский положительно относится к войне. В апрельском выпуске «Дневника писателя» (1877 г.) Ф. Достоевский выразил свое отношение к войне в публикациях: «Война. Мы всех сильнее» и «Не всегда война бич, иногда и спасение». Таким образом, писатель допускал необходимость войны, то есть проявление насилия, для разрешения «балканского вопроса», ссылаясь на освободительный характер войны. Принимая во внимание то, что Ф. Достоевский был убежден в «богоизбранности» русского народа, который должен встать во главе арийского племени и объединить арийские народы, в том, что «семитская раса» представляет собой угрозу человечеству, а также в необходимости войны с целью объединения славянских народов под покровительством России можно сделать вывод о том, что Ф. Достоевский выдвигает тоталитарную мысль по своему характеру. Прояснение идеологических моментов дает возможность понять то, почему «Пушкинская речь» после публикации была подвержена резкой критике.

Исходя из вышесказанного, следует сделать некоторые выводы. Доклад Э. Ренана «Что такое нация?» и «Пушкинскую речь» Ф. Достоевского можно рассматривать как отклик, реакцию двух ораторов, имеющих на момент выступления уже высокий моральный авторитет, на кризисную ситуацию в своем государстве. Выбор в пользу устного выступления обусловлен тем, что такой формат выступления сильнее воздействует на чувства слушателей. Важно отметить, что и Э. Ренан, и Ф. Достоевский в своих выступлениях отразили собственные идеалы утопического общества, основанного на принципе всемирного единства, но выразили их, разумеется, по-разному: Ф. Достоевский в своей речи обращается к творчеству Пушкина, воплощающего идею перевоплощения и всемирного единства (несмотря на то, что Ф. Достоевский открыто признается несколько раз в своей речи, что не выступает в качестве литературного критика, оратор все же анализирует творчество поэта с точки зрения критики), и, расценивая Пушкина как мирочувствование, Ф. Достоевский выходит за границы анализа творчества поэта и излагает свои взгляды; Э. Ренан, утверждающий еще в начале своего выступления, что он стремится со всей непредвзятостью подойти к рассмотрению вопросов касаемо национального строительства, как бы стремится со всей холодностью рассмотреть понятие «нация» и ее признаки, но также выходит за рамки непредвзятого исторического анализа и выражает свои утопические идеалы. Однако, несмотря на то, что Э. Ренан и Ф. Достоевский сходятся во мнении в том, что нравственные идеалы, воплощением которых является Христос, являются единственными верными ориентирами для наций в противовес развращающему общество капитализму, в их взглядах есть существенная разница, которая кроется в идеологическом плане: Э. Ренан занимает позицию космополита, считая, что раса и другие признаки не определяют нацию, и выражая желание соединиться с другими нациями. Ф. Достоевский предстает как выразитель антисемитских и расистских идей, особо подчеркивая исключительную избранность русского народа в противовес загнивающему Западу и еврейскому обществу.