Помимо названных критиками характеристик, необходимо обратиться и к тем, которые не были четко ими прописаны, однако все же нарушали сложившийся канон русского реалистического романа. Среди характеристик, отличающих «Взбаламученное море» от других романов, Л.А. Аннинский называет, например, отсутствие единой интриги и центрального героя Аннинский Л.А. Три еретика. Повести о А. Ф. Писемском, П. И. Мель-никове-Печерском, Н.С. Лескове. М., 1988. 352 с.. Еще одной особенностью романа является позиция рассказчика. По мере чтения романа кажется, что точки зрения повествователя и автора эквивалентны. Однако это ощущение прерывается, когда в третьей главе пятой части романа повествователь обращается к читателям: «Извиняюсь перед читателем, что для лучшего разъяснения смысла событий я, по необходимости, должен ввести самого себя в мой роман»Писемский А.Ф. Взбаламученное море // Писемский А.Ф. Полное собрание сочинений: В 24 т. СПб., 1895. Т. 10. С. 267.. После этого он «включается» в персонажный уровень и начинает повествование от первого лица: оказывается, что Бакланов - его знакомый, поэтому Писемский (так его называет героиня) приезжает к нему в гости и общается с Софи и другими персонажами; там он читает повесть «Старческий грех», которая написана Писемским в 1861 году. Персонажу свойственны наблюдательность и скептицизм, как и самому Писемскому, по свидетельствам современников См., например, Анненков П.В. Литературные воспоминания. М., 1960; Писарев Д.И. Писемский, Тургенев и Гончаров // Писарев Д.И. Сочинения: В 4 т. Т. 1. М., 1955.. Также один из героев называет его «реалистом»Там же. -- так называли Писемского и ряд критиковАнненков П. Художник и простой человек // Анненков П. Литературные воспоминания. М., 1989; Григорьев А.А. Реализм и идеализм в нашей литературе // Григорьев А.А. Сочинения: В 2 т. Т. 2. С. 57-88. .

Отдельного исследования заслуживает вопрос о том, как повествователь в остальной части романа и насколько биографичен в ней. Однако в этой работе мы лишь заметим эту отсылку к фигуре реального автора. Женнет называл такой прием металепсисом - пересечением излагаемых событий и акта их изложения, выражающимся в том, что повествователь вторгается в момент своего рассказа в повествуемый мир. Женнет Ж. Повествовательный дискурс // Фигуры: В 2 т. Т. 2. М., 1998. С. 308-434.Тогда, когда фигуры повествователя и персонажа уравниваются,повествователь может начать взаимодействовать с персонажем, предсказывать его судьбу и др. Однако, по признанию Женнета, «самое волнующее в металепсисе --это именно то неприемлемое и настойчивое допущение, что экстрадиегетическое, возможно, уже всегда диегетично и что повествователь и его адресаты, то есть вы и я, сами, по-видимому, тоже принадлежат некоторому повествованию». Там же, С. 245.Такой отказ от авторской дистанции мог трактоваться критиками как любительское отношение к литературе.

Подобное нарушение пределов текста вплоть до уподобления законам построения произведения внетекстуальной реальности выходит за рамки фикционального повествования с точки зрения эстетической критики в 60-е годы (радикальная же критика, судя по всему, не должна была обращать на это особого внимания, поскольку это вполне свойственно ее представлениям). Сторонники же эстетической критики, желая сохранить поле автономным, могли воспринять подобный прием не как проявление установки Писемского на «верность действительности» или попытки объяснить авторский замысел, а как вторжение публицистического нарратива в условно художественный, фикциональный текст.

Этих особенностей, серьезно нарушающих канон русского реалистического романа тургеневского и гончаровского извода, критикам было достаточно для того, чтобы обратиться кеще одной распространенной примете фикциональности - жанровой атрибуции произведения писателем. В «романности» «Взбаламученного моря» усомнились многие критики, корректируя его жанр и «выдвигая» произведение за рамки художественности. Он был назван и фельетономЭдельсон Е.Н. Указ.соч. С.22., и памфлетомН.Б. Текучая беллетристика // День. №32. С.17., и полемическим романомАнненков П.В. Русская беллетристика. Взбаламученное море. Роман г. Писемского. (Русский вестник, 1863, №3-8) // Санкт-Петербургские ведомости. 1863. № 250., которые менее фикциональны.

Позже, уже в 1873 году, И.А. Гончаров в письме Писемскому объяснит, что «Современную, текущую жизнь и нельзя уложить в такой прочной и серьезной форме, как драма, даже трудно и в романе, чему служит доказательством Ваше же “Взбаламученное море”. Это возможно в простой хронике, или, наконец, в таких блестящих, даровитых сатирах, как Салтыкова, не подчиняющихся никаким стеснениям формы…» Гончаров И.А. Избранные письма // Гончаров И.А. Собрание сочинений: В 8 т. Т.8. М., 1955. С. 452..

Применяя теорию Уэлша к роману «Взбаламученное море» и его восприятию критиками, можно предположить, что тот акт коммуникации, который должен был установиться между автором романа и его «эстетически» настроенными читателями, дал сбой. Этот факт можно описать, пользуясь фигурой референциальной иллюзии, разработанной Риффатером. Референциальная иллюзия - это возможность прочесть текст и считать определенный код, который дает возможность определить смысл текста. Однако если код дает сбой, и нахождение смысла в тексте представляется невозможным, то первой реакцией интерпретатора будет заявление об отсутствии какого-либо кода и предположение о прямой отсылке к действительности.Riffaterre M. The Referential Fallacy // Columbia Review.  NewYork, 1978. Р. 21-35.

Для сторонников автономного полюса критики существовало особое представление о романе: это произведение художественное, вымышленное, с типическими образами, благодаря которым создается некоторая модель реальности. Сложнее ситуация с представителями гетерономного полюса критики: для них текст произведения должен воспроизводить жизнь. Писемский же в своем романе пытается предоставить читателю «концентрированную действительность»: он не создает ее модель, не воспроизводит ее, но отсылает к ней и преобразует ее в произведении. Возможно, именно эта установка скрывается за словами писателя о том, что «роман <…> должен быть рожден, а не придуман» Писемский А.Ф. Письма. М., Л., 1936. С. 167.. При этом процесс построения образа в романе Писемского не похож на типизацию: это не некоторое воплощение общего в индивидуальном, а скорее напротив - индивидуальное, взятое из действительности, служит общим отражением какой-либо тенденции.

Понимание такой эстетики обоими лагерями критики было сложно. Если вновь обратиться к трактовке фикциональности как риторического режима, то можно предположить, что соотносить происходящее в романе с действительностью было сложно: если критики были готовы воспринять роман как некоторую модель реальности, то Писемский предоставил скорее фрагменты этой реальности, и пространства для референциальной деятельности практически не оставалось. И несмотря на то, что Писемский не всегда фактографически точно представлял указанные фрагменты, общая установка критиков на чтение романа как модели реальности сохранялась. Возможно поэтому они замечали несоответствие модели в тексте и реальности, и поэтому так активно упрекали Писемкого в том, что тот клевещет на действительность.

В свою очередь, представители радикальной критики могли оценить такую близость текста романа к действительности, однако не отказ от установки на ее воспроизведение. Как мы покажем в следующих главах, Писемский хоть и обращается к актуальным событиям и личностям, но все же несколько преобразует их в своем романе, что для представителей радикальной критики представляется отсутствием правдивости в воспроизведении жизни в романе.

Из-за непонимания критиками эстетических установок Писемского у них не было возможности и адекватно оценить его идеологическую позицию. Тут же могли сыграть роль факты, не связанные напрямую с текстом романа. Например, публикация «Взбаламученного моря» в журнале «Русский вестник», известном своей реакционной направленностью.

Для определения присущей Писемскому стратегии репрезентации действительности кажется необходимым рассмотреть, как он изображает конкретные исторические реалии во «Взбаламученном море».

Глава 3. Стратегия изображения Московского университета во «Взбаламученном море»

На страницах «Взбаламученного моря» развертывается история нескольких поколений, которые сталкиваются с различными сторонами социально-политической жизни России в XIX веке. Особое внимание в своем романе Писемский уделяет описанию Московского императорского университета и его воспитанников: на страницах «Взбаламученного моря» появляются и студенты, и преподаватели, зачастую имеющие прототипы в реальной жизни. Интерес писателя к этой теме не случаен: во-первых, Писемский обращается к истории университета, выпускником которого он сам является; во-вторых, после празднования столетия университета в 1855 году появился первый труд, посвященный его истории -- «История Императорского Московского университета» С.П. Шевырева; в-третьих, и в художественной литературе все чаще некоторые персонажи связаны с университетским прошлым (например, в «Накануне» (1860) и «Дворянском гнезде» (1859) Тургенева).

К студенческой теме подступался и сам Писемский: персонажи-студенты уже появлялись на страницах его произведений (например, Павел из повести «Тюфяк», 1850), хоть их университетские годы и не являются предметом подробного описания. Однако в романе «Взбаламученное море» Писемский представляет читателю одну из первых подробных картин студенчества как цельного социального явления.

Критики невысоко оценили попытки Писемского изобразить университетские будни:«Взять каких-то мальчишек, считающих за дело кидание дохлой кошки замечательной артистке - за то только что она имела несчастие приехать из Петербурга, <…> и думать, что эти пошлые мальчики представители известной полосы университетского развития, <…> воля ваша - это значит лгать на университет и на теоретиков, лгать сознательно, с предвзятою темою, или бессознательно, по ограниченности взгляда, но все равно - лгать» Григорьев А.А.] Взбаламученное море. Роман в 6 ч. А.Ф. Писемского (Русский вестник, №3 и 4) // Якорь. №25. С. 485..

Наиболее значимыми в плане изображения студенчества и университета являются третья («Андреянова на московской сцене») и четвертая («Платон Степанович») главы из второй части романа. В основу третьей главы легла история о том, как во время выступления студенты освистали приму, а после кто-то из зала бросил ей под ноги мертвую кошку. В четвертой же главе инспектор отчитывает студентов за этот поступок.

Оба фрагмента отсылают читателя к историческим реалиям. Балерина Андреянова, описанная Писемским в третьей главе, -- историческое лицо, Елена Ивановна Андреянова (1819 -- 1857), и во время концерта 5 декабря 1848 года ей действительно бросили под ноги кошку. Достоверность соответствующего эпизода легко заметить, если сравнить два текста: первый - из донесения Московской конторы Директору императорских театров, второй - из воспоминаний А.А. Стаховича, третий и четвертый - из текста романа:

«Сего, 5 декабря <1848 года>, во время представления балета в 1-м акте после saltarello, которое танцевали г-жа Андреянова и г-н Монтасю и которое публика потребовала повторить, на сцену была брошена мертвая кошка с привязанной к хвосту надписью: «Первая танцовщица». Представление на время остановилось». Танаев С.В. Из прошлого императорских театров: В 5 т. СПб., 1886. Т.2. С. 164.

«…возгорелась балетная война между поклонниками Санковской и приезжей петербургской танцовщицы Андреяновой (которой очень протежировал директор театров Гедеонов), и дошло до того, что Павел Булгаков<>, вместо букета, г-же Андреяновой кинул на сцену дохлую кошку, как эмблему худобы этой балерины».Стахович А. А. Клочки воспоминаний. М., 1904. С. 57.

«В директорской ложе ей слегка похлопывали. В публике сначала застучали саблями два офицера,имевшие привычку встречать аплодисментами всех примадонн. Хлопали также дежурный квартальный и человека три театральных чиновника, за которыми наконец грохнуло и купечество, когда примадонна очень уже высоко привскочила». Писемский А.Ф. Взбаламученное море // Писемский А.Ф. Полное собрание сочинений: В 24 т. СПб., 1895. Т. 9. С. 139.

«В тот самый момент, когда она, вняв мольбам прелестного юноши, подлетела к нему легкою птичкой -- откуда-то сверху, из ложи, к ее ногам упала, громко звякнув,черная масса. Примадонна с ужасом отскочила на несколько шагов. Жен-премьер, тоже с испугом, поднял перед публикой брошенное.

-- Мертвая кошка! -- произнес чей-то голос на креслах». Там же, С. 141.

Следующая глава -- «Платон Степанович» -- описывает не конкретное событие, а личность инспектора Московского университета в 1834--1848 гг. Платона Семеновича Нахимова, «который как есть в своем флотском мундире завербован г. Писемским в число действующих лиц романа» Зайцев В.А. Указ.соч. С.141.. Однако изображение реалий не было оценено критиками: «Ничего, так ровно ничего не вышло из университета - никакой подробности: даже исторической. Платон Степанович - и то не вышел, и тот - в действительности был крупнее, типичнее… Эдакая мелочность взгляда, что просто совестно за автора»[Григорьев А.А.] Взбаламученное море. Роман в 6 ч. А.Ф. Писемского (Русский вестник, №3 и 4) // Якорь. №25. С. 486..

Бросается в глаза степень сходства Платона Степановича в романе и в воспоминаниях А.Н. Афанасьева (они были написаны в 1855 году, но опубликованы лишь в 1872, поэтому маловероятно, что Писемский опирался на них при создании образаПлатона Степановича) - от идентичных фраз до ярких черт образа. Например, почти идентичными являются описания костюма инспектора:

«Как военный человек, с раннего утра был он уже в форменном сюртуке, застегнут на все пуговицы, навытяжку». Афанасьев А.Н. Московский университет (1848-1855) // Московский университет в воспоминаниях современников. М., 1989. С. 250.

«--Это что еще? А? Что вы еще придумали? -- говорил инспектор студентов, в своем флотском мундире, застегнутом на все пуговицы». Писемский А.Ф. Указ.соч. Т. 9. С. 142.

В другом фрагменте он одними и теми же словами отчитывает уличенного в незнании предмета студента:

«-- Вот теперь пристаешь, -- сказал Платон Степаныч, -- а зачем не учился?

-- Помилуйте, Платон Степаныч, я отлично знаю; ну хоть сами меня спросите.

--Да, есть мне когда вас спрашивать - отвечал старик, не признаваясь, что в медицине он ни аза не смыслит; подошел к профессору и упросил переправить отметку». Афанасьев А.Н. Указ.соч. С. 252.

«-- Есть мне когда вас спрашивать! -- сказал серьезнейшим образом Платон Степанович и потом вдруг крикнул: -- Ермолов!» Писемский А.Ф. Взбаламученное море // Писемский А.Ф. Полное собрание сочинений: В 24 т. СПб., 1895. Т. 9. С. 144.

И в воспоминаниях, и в романе упоминаются неприятие Платоном Степановичем длинных волос студентов и его любовь к спиртному:

«Покажутся ли … длинные волосы -- краса, которой многие гордились, -- Платон Степаныч (которого шутя называли Флакон Стаканыч, намекая на его любовь к крепким винам) пускался вдогон за ними или сам, или посылал своих субинспекторов…» Афанасьев А.Н. Московский университет (1848-1855) // Московский университет в воспоминаниях современников. М., 1989. С. 250.

«-- Вот возьми этого господина, -- продолжал он, указывая на одного из медиков: -- сведи его в цырульню и остриги его на мой счет. Вот тебе и четвертак! -- прибавил он и в самом деле подал солдату четвертак.

-- Да как же это-с? -- возразил было студент.

-- Не прощу! Не прощу! -- закричал Платон Степанович, хватая себя заголову и махая руками.

Студент, делать нечего, пошел.

Волосы студенческие были одним из мучительнейших предметов для благородного Платона Степановича: насколько он, по требованию начальства, желал, чтобы они были острижены, настолько студенты не желали их стричь». Писемский А.Ф. Указ.соч. Т. 9. С. 142.

«Ты задолжал; не платишь, да еще и буянишь», -- сказал он <Платон Степаныч> студенту. …

«Я-с, Платон Степанович, не собрался с деньгами; я ему заплачу… а он - просто грабит, цены берет хорошие, а если бы видели, какая у него водка скверная, хоть не пей» вот извольте попробовать сами…»

Платон Степанович взял рюмку и выпил: «Ах ты, мошенник, -- закричал он на трактирщика, -- такую-то продаешь ты водку!» -- и распек его на чем свет стоит, а потом, обращаясь к студенту, сказал: «А ты бы лучше ром пил!» Афанасьев А.Н. Указ.соч. С. 251.

«-- Не знаю, что я против правительства сделал, -- проговорил он.

-- А, не знаете! -- прикрикнул Платон Степанович: -- а вейнхандлунг так знаете!

-- Вы сами-то пуще ее знаете! -- бухнул прямо Бирхман.

-- Я знаю... разумеется... -- произнес Платон Степанович каким-то странным голосом: улыбка, как он ни старался скрыть, проскользнула по его лицу». Писемский А.Ф. Указ.соч. Т. 9. С. 144.

В более поздних мемуарах начали появляться неоднозначные трактовки личности субинспектора: например, Фет в «Ранних годах моей жизни», чтобы подчеркнуть нечуткость Нахимова к поэзии, приводит шуточное стихотворение Полонского, в котором герой Нахимова в беседе с поэтом говорит: «Кто вам мешает дома петь? // Мне дела нет, что вы поете: // Стихов-то не могу терпеть». Фет А.А. Ранние годы моей жизни. М., 1893. С. 212. Однако сам автор стихотворения в своих мемуарах утверждает, что «шуточные стихотворения, приводимые Фетом в своих воспоминаниях, очевидно, не нравились нашему доброму, нежно любимому инспектору». Полонский Я.П. Мои студенческие воспоминания // Московский университет в воспоминаниях современников. М., 1989. С. 244.

У большинства подопечных Нахимова, написавших мемуары к шестидесятым годам, сложились исключительно теплые впечатления об инспекторе:

«Инспектором в то время был человек, о котором у всех старых студентов сохранилась благоговейная память, Платон Степанович Нахимов, старый моряк, брат знаменитого адмирала. Это была чистейшая, добрейшая и благороднейшая душа, исполненная любви к вверенной ему молодежи. Тихий и ласковый, он был истинным другом студентов, всегда готовым прийти к ним на помощь, позаботиться о их нуждах, защитить их в случае столкновений. Хлопот ему в этом отношении было немало, ибо в то время студенты вовсе не подлежали полиции, а ведались исключительно университетским начальством; казенные студенты жили в самых стенах университета, под непосредственным надзором инспекции. Поминутно студентов ловили в каких-нибудь шалостях, и все это надобно было разбирать; приходилось и журить и наказывать; но все это совершалось с таким добродушием, что никогда виновные не думали на это сетовать». Чичерин Б.Н. Студенческие годы // Московский университет в воспоминаниях современников. М., 1989. С. 376.

Положительные характеристики можно найти не только в текстах мемуаров. Например, в некрологе Нахимова А.И. Полунина(«Москвитянин», 1850 год) говорится, что Нахимов «заботился о студентах, как отец»Полунин А. Некролог П.С. Нахимова // Москвитянин. 1850. № 15. Отд. V. С. 52. , ходатайствовал перед начальством за лучших выпускников, помогал бедным студентом и «умел соединять справедливость с снисходительностью» Там же, С. 53., а в конце некролога отмечается, что о нем не отзывались плохо. Там же.

Писемский завершает главу своего романа в том же духе: «Здесь мы не можем пройти молчаньем: мир праху твоему, добрый человек! Ты любил и понимал юность! Ты был только ее добродушным распекателем, а не губителем!» Писемский. Указ.соч. С. 146.

Несмотря на общую «положительность» образа Платона Степановича, он вызвал неоднозначную реакцию: 24 марта 1864 года на страницах «Московских ведомостей» появляется письмо сына Платона Степановича Александра. Он упрекает Писемского в том, что тот «мало заботился о верной передаче характера», поскольку ради «комизма» приписал Платону Степановичу «пламенное желание полковничьего чина». Нахимов А. Письмо к издателю «Русского вестника» // Московские ведомости. 1864. 24 марта. №67. В последующем глава действительно была переработана Писемским: если в первых изданиях Платон Степанович отправляет Бакланова в карцер, поскольку тот мстит за его намек о неполученном чине, то в последующих мотивы для отправления в карцер не упоминаются. Зубков К.Ю. Роман А. Ф. Писемского «Взбаламученное море»: Восприятие современников и история текста // Озерная текстология: Труды IV летней школы на Карельском перешейке по текстологии и источниковедению русской литературы. Пос. Поляны (Уусикирко) Лен. обл., 2007. С. 109.

Описания, представленные в первой части, действительно оказываются практически документальными, при этом предшествуя большинству мемуаров. Из-за ориентации текста «Взбаламученного моря» на документальные или претендующие на подлинность тексты, на него казалось возможным сослаться как на описание реальных людей и событий. Например, Погодин, повествуя об исполнении Т.И. Филипповым народной песни, утверждает, что Писемский «вспоминает» об этом во «Взбаламученном море», а после приводит цитату оттуда. Барсуков Н.П. Жизнь и труды М. П. Погодина: В 22 т. СПб., 1897. Т. 11. С. 72.

Однако тенденциозность романа можно обнаружить по тому, как приведенные описания прошлого соотносятся с современными Писемскому событиями. Показанные в романе реалии университетской жизни отсылают и к историческому контексту его написания: в 1861 году Петербургский университет временно закрывают из-за студенческих волнений. Несмотря на то, что Писемский напрямую не высказывался по поводу этих событий, в критике закрепилось мнение о писателе как о противнике студенчества.

В романе Писемский представляет образ доброго инспектора Платона Степановича, который помогал студентам и отчитывал их за проступки. Сам «проступок» он представляет мелкой шалостью, которая скорее свидетельствует об интересе молодежи к творчеству, чем о политической опасности. Бакланов и публика радуются произошедшему: «Общий хохот раздался на всю залу» Писемский А.Ф. Указ.соч. С.141., «--Браво! Мертвая кошка! Браво! --кричал неистово в креслах Бакланов, так что все на него обернулись» Там же.. Более того, в агентурном донесении по наблюдению за студенческим движением в Петербурге агент рапортовал, что писатель был готов помогать студентам и прятать их у себя ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1а. № 1045..Так, исходя из того, какое отношение к современным студентам выводится из романа, можно судить, что Писемский оказывается писателем скорее либеральным, сочувствующим студентам, нежели консервативным и обличающим молодежь, каким его представляли критики.

Для уточнения позиции Писемского можно сопоставить его описание университетских реалий с «Былым и думами» и публицистикой Герцена, который, как и автор «Взбаламученного моря», негативно относился к позиции, занятой правительством в студенческом вопросе. Вопрос о связях Герцена и Писемского не раз ставился предметом изучения в литературоведении: например, Б.П. Козьмин установил, что «с 1861 года мысль Писемского постоянно обращается к Герцену». Козьмин Б.П. Писемский и Герцен (К истории их взаимоотношений) // Козьмин Б. П. Литература и история. М., 1982. С. 121.

Интерес Писемского к фигуре Герцена и даже обращение к деятельности последнего во «Взбаламученном море» уже позволяют обратиться к сопоставлению описаний университетской жизни, представленных в произведениях обоих писателей. Например, Герцен в «Былом и думах» (1856) дает четкие характеристики студенчества: «юные силы России» в университете «очищались от предрассудков»; «Пестрая молодежь … сплавлялась в компактную массу товарищества» Герцен А.И. Былое и думы // Герцен А.И. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 8. М., 1956. С. 109.. Оценка Герцена тоже весьма прозрачна: «Молодежь была прекрасная в наш курс», поскольку у студентов была «гражданская нравственность» Там же, С. 118.. Герцен вспоминает, как он сам и его товарищи «говорили в аудитории открыто все, что приходило в голову; тетрадки запрещенных стихов ходили из рук в руки, запрещенные книги читались с комментариями, и при всем том я не помню ни одного доноса из аудитории, ни одного предательства» Там же..

Это соотносится с позицией, выраженной в его статье в «Колоколе» по случаю закрытия университета:

«Хвала вам! Вы начинаете новую эпоху, вы поняли, что время шептанья, дальних намеков, запрещенных книг проходит. Вы тайно еще печатаете дома, но явно протестуете. Хвала вам, меньшие братья, и наше дальнее благословение! О, если б вы знали, как билось сердце, как слезы готовы были литься, когда мы читали о студентском дне в Петербурге» Герцен А.И. Исполин просыпается! // Герцен А.И. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 15. М., 1958. С. 175..

Несмотря на то, что Герцен и Писемский оказываются солидарными в вопросе поддержки студенчества, но их взгляды на него разнятся: Герцен в первую очередь обращает внимание на студенческие волнения и трактует их как политический жест; Писемский же говорит об инциденте с кошкой, представляя ее как шалость, устроенную на почве увлечения искусством, не акцентируя внимание на политическом подтексте этого действия. Однако различные взгляды писатели высказывают по похожей модели: и Герцен в «Былом и думах», и Писемский во «Взбаламученном море» сохраняют установку на достоверность изображаемого, в то же время превращая описание прошлого в средство прямо выразить свои идеологические установки, давая четкие оценки описываемому. С одной стороны, идеологические установки писателей различны, но общие принципы построения их произведений являются в некоторых отношениях близкими.

Обращение к истории своей альма-матер, детальное описание реальных личностей и событий, неприкрытых выдуманными именами, позволили Писемскому создать текст, который читатели часто воспринимали как во многом нефикциональный. Однако картины, которые изображены в романе, прочитанные сквозь призму современного Писемскому исторического контекста могут позволить выделить и идеологические установки писателя. Некоторые эпизоды романа действительно можно назвать одновременно фактологически точными и тенденциозными, хотя усматриваемая в нем идея противоположна той, что увидели большинство критиков. Так роман оказывается не случайной подборкой воспроизведённых из жизни фактов, а повествованием, выстроенным в соответствии с определенной стратегией репрезентации прошлого, соединяющей установку на достоверность и аллюзии на актуальные политические события современности.

Глава 4. Стратегия изображения героя-разночинца во «Взбаламученном море»

Мысль же Григорьева в письме 1859 года «мало мирится» с уже упоминаемым выше «слепым и отвергающим все артистическое социализмом Чернышевского». Григорьев А.А. Письма. М., 1999. С. 153.И иллюстрацию этого отвержения можно найти в тексте романа рядом с «игрой нелепостями»:

«-- В грацию уже не верит! -- сказал Бакланов, показывая Варегину головой на Проскриптского.

Во вздор верит, а в то, что перед глазами -- нет! --отвечал Варегин, спокойно усаживаясь на стул.

-- Что такое верит? Я не знаю, что такое значитверить;или,всамом деле, вераестьуповаемыхвещейизвещение,невидимыхвещейобличение! хи-хи-хи!

-- Мы говорим про веру в мысль, в истину, -- подхватил Бакланов.

-- А что такое мысль, истина? Чтосегодняистина,завтраможетбыть пустая фраза. Ведь считали же люди землю плоскостью!

-- Стало быть, и Коперник врет? -- спросил уж Варегин.

-- Вероятно!

-- Но как же пророчествуют по астрономическим вычислениям?

-- Случайность!»Писемский А.Ф. Указ.соч. Т.9. С. 128.

В большинстве примеров детали описания параллельны указанным в источниках, однако есть несколько характеристик, присущих только Проскриптскому. Например, в романе Писемского у Проскриптского уже есть поклонники, которые ему подражают: «Не слушал только Проскриптский, сидевший уткнув глаза в книгу, и двое его почитателей, которые, вероятно, из подражания ему, вели между собою довольно громкий разговор» Там же, С.129.; «Около Проскриптского поместились двое его поклонников, один -- молоденький студент с впалыми глазами, а другой -- какой-то чрезвычайно длинноволосый, нечесаный и беспрестанно заглядывающий в глаза своему патрону» Там же, С.132..

Эти описания появляются во второй части романа; в пятой же поклонников становится больше, и они объединены общим названием - «новые люди»:

«-- А ты у кого был? -- прибавила она.

-- У Проскриптского! -- отвечал Бакланов недовольным голосом.

-- Ну, и что же там?

-- Так, чорт знает что: три каких-то небольших комнатки, и в них по крайней мере до пятидесяти человек, и все это, изволите видеть, новые, передовые люди...

И Бакланов с грустью развел руками.

«-- В мою молодость, когда я был здесь, -- продолжал он: -- Петербург был чиновник, низкопоклонник, торгаш, составитель карьеры, все, что ты хочешь, но все-таки это было взрослые люди, которые имели перед собой и несовсем, может быть, чистые, но очень ясные и определенные цели, а тут какие-то мальчишки, с бессмысленными ребяческими стремлениями. Весь город обратился в мальчишек...

-- Но где же весь город? -- возразила Софи.

-- Разумеется, не по числу, но все-таки на них смотрят, в них видят что-то такое... думают наконец, что это сила»Писемский А.Ф. Указ.соч. Т.10. С. 96..

Главный герой, хоть и называет их представителями «новых людей», хоть и не признает в них «силу», увиденную обществом, и скептически относится к их идеям. Замечателен и тот факт, что Проскриптский в романе изображается в окружении студентов университета, а не критиков и литераторов, как, например, в «Школе гостеприимства». Сочетание «силы» и наличие почитателей отсылает к образу Базарова.

Немаловажно и то, что в образе Проскриптского подчеркиваются не только отрицательные характеристики. Например, один из персонажей романа, Варегин, после ухода Проскриптского обсуждает его, и, хоть и говорит о гадкости и злости персонажа, но после признается, «потупляя свои умные глаза», что «все-таки это хоть какая-нибудь да сила, а не распущенность»Писемский А.Ф. Указ.соч. Т.9. С. 162.. В романе нам представляется сочетание злости и силы, в отличие от, например, дневниковой записи Дружинина, где Чернышевский «зол, да не силен»Дружинин А.В. Повести. Дневник. М., 1987. С. 389..

Даже в уста Бакланова, который отрицательно относится к Проскриптскому, Писемский вкладывает положительную характеристику героя, подкрепленную акцентом на его социальный статус: «Он идет, куда следует; знает до пяти языков; пропасть научных сведений имеет, а отчего? Оттого, что семинарист: его и дома, может-быть, и в ихней там семинарии в дугу гнули, характер по крайней мере в человеке выработали и трудиться приучили»Писемский А.Ф. Указ.соч. Т.9. С.135..

Несмотря на это можно сказать, что образ Проскриптского списан с Чернышевского, между ними есть некоторые различия. В первую очередь бросается в глаза смена места обучения: Чернышевский окончил курс в Санкт-Петербургском университете, Проскриптский - в Московском. Возможно, так Писемский старается отвести внимание от сложной обстановки, связанной с закрытием Санкт-Петербургского университета, и избежать явного политического подтекста. Во-вторых, бросается в глаза некоторый анахронизм: Проскриптский в романе в 1848 году - уже кандидат, Чернышевский же окончил университетский курс несколькими годами позже. В романе создается впечатление, что Проскриптский несколько состарен, изображен в окружении студентов в сороковые годы в университете. Так, получается, что классическое противопоставление «отцов и детей», которое находили критики в романе, не совсем реализуется: Писемский сознательно уводит Проскриптского в другой университет, в другое время, ставит его в контекст студентов, а не литераторов, чтобы показать, что конфликт между главным героем и Проскриптским - это не конфликт представителей двух поколений, а скорее конфликт между двумя персонажами разного социального положения.

Это подтверждает и тот фрагмент, когда Проскриптский называет Бакланова барчонком, а Бакланов его -- кутейником Там же, С. 148., в котором акцентируется внимание на скорее сословных различиях между персонажами, нежели поколенческих.

Тем не менее, в романе все-таки появляются представители шестидесятников. К ним можно отнести, например, поклонников Проскриптского, которых Бакланов называет «новыми, передовыми людьми». К молодежи шестидесятых годов можно причислить и других персонажей романа, например, Валерьяна Сабакеева, который описан исключительно положительно. Это оценил Писарев, назвав Сабакеева «самым чистым и светлым характером во “Взбаламученном море”». Писарев Д.И Наши усыпители // Писарев Д.И. Полное собрание сочинений и писем: В 12 т. Т. 9. М., 2005. С.374-381. Поколение шестидесятых годов представлено либо положительно (в случае Сабакеева), либо довольно нейтрально и скупо, поэтому нельзя говорить о полноценном конфликте между представителями сороковых и шестидесятых годов в романе.

Изображая разночинца Проскриптского, Писемский «отрывает» его от шестидесятых годов, а также пытается избежать однозначной положительной или отрицательной оценки и изобразить Проскриптского вне этих рамок. Делая это, он действительно следует заветам Зарина и его плану демифологизации Добролюбова: Проскриптский показан не как «монумент», икона, а как обычный человек, не без положительных качеств. Тем не менее, те черты, которые приписаны Проскриптскому, спустя годы будут появляться в мемуарах, посвященных Чернышевскому. Причем обнаруживаются не только те приметы, которые «поддержал» роман Писемского (пискливый голос, близорукость, сутуловатостьНиколай Гаврилович Чернышевский, его жизнь в Саратове (Рассказы саратовцев в записи Ф. В. Духовникова) // Н.Г. Чернышевский в воспоминаниях современников. М., 1982. С. 27-102.), но и те, которые он впервые ввел, например хихиканьеСтахевич С.Г. Среди политических преступников // Н.Г. Чернышевский в воспоминаниях современников. М., 1982. С. 289-353. Проскриптского или энциклопедические знания: