Поэма Н.А. Некрасова "Саша" в историко-литературном контексте

Весело въехал я в дом тот угрюмый,

Что, осенив сокрушительной думой,

Некогда стих мне суровый внушил…

Как он печален, запущен и хил! Там же. Стр. 11.

Остановимся на образе угрюмого дома. Бросается в глаза рифма угрюмый/думой: не снимается до конца состояние угрюмой задумчивости и напряженности, которое развивалось в предыдущих строфах (к тому же контраст весело въехал/осенив сокрушительной думой работает на это же). Обратимся к стихотворению Некрасова «Родина» (1844 -- 1846), где явлен мотив мрачного пустого дома:

И с отвращением кругом кидая взор,

С отрадой вижу я, что срублен темный бор --

В томящий летний зной защита и прохлада, --

И нива выжжена, и праздно дремлет стадо,

Понурив голову над высохшим ручьем,

И набок валится пустой и мрачный дом, Некрасов Н.А. ПССиП: в 15 томах. Т. 1. Стр. 46.

Это стихотворение занимает одно из центральных мест в некрасовской лирике 1840-х годов. В нём содержатся отсылки к личной истории поэта -- описано родовое поместье Некрасовых в Грешневе и жизнь в нём. Известно, что отношения поэта с отцом были сложными -- в стихотворении дан образ «дикого» помещика, притесняющего всех вокруг себя. Фигура матери поэта также считывается -- страдающая женщина, жертва грубой и развратной среды. Известно, что было несколько вариантов названия стихотворения, когда как название «Родина» считалось крамольным и потому долго не могло появиться в печати Там же. Стр. 586.. При этом такое заглавие подчеркивает широкую направленность содержания стихотворения -- оно выходит за рамки автобиографического: «Незадолго до смерти Некрасов на полях своей книги сделал против текста "Родины" пометку: "Примечание нужно"; редактор первого посмертного издания поэта С. И. Пономарев, видимо, верно понявший смысл этой пометки, писал: "Можно догадываться, что он <Некрасов> хотел предостеречь читателей - не искать здесь вполне автобиографического характера..."» Там же. Стр. 587.. Безусловно, важна линия обличения крепостничества, дворянского усадебного быта -- в масштабах Родины-матери. Можно говорить о том, что угрюмый дом, внушающий сокрушительную думу, -- это продолжение всё той же трагической -- отчасти исповедальной, отчасти социальной -- линии блудный сын/Родина в первой половине вступления (строка: Некогда стих мне суровый внушил… -- тоже может соотноситься как с автобиографическим фактом, так и с образом поэта - заблудшего сына Родины; и всё это отсылает нас к стихотворению «Родина»). В связи с «Родиной» отметим также образ выженной нивы, который контрастирует с просветлевшей, пышной и красивой нивой в конце вступления «Саши» -- представляется, что это соотносится с тем, что рассказчик в поэме уезжает из пресловутого дома (см. ниже), следовательно, эмоциональный фон вступления меняется -- тональность в конце стихотворения «Родина», в свою очередь, гораздо мрачнее.

Далее следует перебой прозаической интонацией: Скучно в нем будет. Нет, лучше поеду -- и в следующей строфе тон снова меняется (переходит в сказовый); вводится ситуация, предшествующая основному сюжету:

И поселюсь среди мирной семьи.

Славные люди -- соседи мои,

<...>

...Недалеко их дом.

Всё ли застану по-прежнему в нем? Некрасов Н.А. ПССиП: в 15 томах. Т. 4. Стр. 11.

Некрасов оканчивает вступление вопросом, на который будто бы должен следовать ответ «нет». Второй раз подобная фраза появится лишь в конце поэмы, а точнее -- в начале последней (четвертой) главы -- для полной симметрии:

Полноте, добрые люди, тужить!

Будете скоро по-прежнему жить: Там же. Стр. 24.

Саша в конце поэмы -- совсем не та Саша, что в начале: зерно упало. И ясно, ничего не будет по-прежнему, но в конце рассказчик уверяет, что они будут жить, как жили раньше -- подобная смысловая игра подчеркивается интонацией (в конце вступления и в начале главы 4 интонации схожи) и производит эффект иронии (что не типично для поэмы, особенно с таким социально значимым тематическим посылом). И в этом отражается работа Некрасова над новой формой в рамках большого жанра, в поэме.



Глава II. Идиллия в структуре поэмы

Рассматривая последующие главы -- 2, 3 и 4, -- мы будем обращаться к сохранившимся черновикам поэмы. Из сохранившихся черновых набросков наиболее ранними являются автографы в Записной тетради №3 (ГБЛ Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина (Москва).) -- прозаический план-набросок и ряд стихотворных текстов. В Записной тетради ЦГАЛИ Центральный государственный архив литературы и искусства СССР (Москва). содержится третья черновая редакция поэмы -- следующий этап работы над произведением. Помимо этого, сохранились варианты корректуры поэмы (ИРЛИ Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР (Ленинград).), предназначавшиеся для печати в «Современнике». Как отмечает А.М. Гаркави: «Авторская правка в этой корректуре имеет как стилистический, так и цензурный характер» ПССиП: в 15 томах. Т. 4. Стр. 531.. Сохранились также корректуры поэмы для Стихотворного сборника 1856 года. И наконец, существуют экземпляры поэмы с различными поправками и вставками, которые получили распространение из-за того, что первая публикация «Саши» сопровождалась цензурными искажениями. Правда, степень авторитетности некоторых разночтений неясна.

Итак, самый ранний прозаический план-набросок поэмы таков: «Описание сельских полевых работДалее: [осень] лето, осень потом зима гаданья катанье жених, приезд героя -- Уля переменяется по отъезде его -- всё читает старики ее не узнают -- жениху с ней неловко -- прошел год -- является герой -- --Так в рукописи побыл с Улей день-два -- и потом исчез -- она грустна неутешна -- что такое? описание героя. Заключение>»ПССиП: в 15 томах. Т. 4. Стр. 269-270.. В первых двух черновых редакциях героиня носит имя Уля, а имя Саша появляется лишь в третьей редакции (Зап. тетр. ЦГАЛИ). В прозаическом плане намечено содержание глав 2, 3 и 4. Однако окончательный вариант главы 2 сильно расходится с первоначальным наброском. Так, например, из ряда «гаданья катанье жених» реализуется только пассаж с катаньем в салазках:

<...> Поутру в салазки

Саша садилась, летела стрелой,

Полная счастья, с горы ледяной.

Няня кричит:"Не убейся, родная!"

Саша, салазки свои погоняя,

Весело мчится. На полном бегу

На бок салазки - и Саша в снегу!

Выбьются косы, растреплется шубка -

Снег отряхает, смеется, голубка! Там же. Стр. 16.

Гаданья будут упомянуты в поэме, в главе 3 (в связи с изменениями, произошедшими в характере Саши после отъезда Агарина), но не получат подробного описания, хотя этот мотив безусловно важен:

Годы ей, что ли, такие пришли?

Только узнать мы ее не могли:

Скучны ей песни, гаданья и сказки.

Вот и зима! - да не тешат салазки. Там же. Стр. 21.



Примечательно, что в плане и в первых черновых редакциях поэмы присутствует фигура жениха Саши (до приезда героя). Это сближало бы сюжет поэмы с сюжетом романа И.С. Тургенева «Рудин» -- образ жениха Саши соответствовал бы Волынцеву (жениху Наташи).

Первая и вторая черновые редакции по большей части имеют отношение к содержанию главы 3, за исключением некоторых фрагментов, относящихся к главе 2 -- мы обратимся к этому в своё время.

Во второй главе рассказчик, с одной стороны, отстраняется от происходящего в поэме, выполняет функцию наблюдателя и повествователя, с другой стороны -- его присутствие отражено из-за периодической смены «точек зрения» по ходу повествования (иногда идёт простое описание, затем -- внедряется точка зрения рассказчика; читатель смотрит на происходящее то глазами Саши, то снова рассказчика). Так, например, в начале второй главы представлена экспозиция:

Добрые люди, спокойно вы жили,

Милую дочь свою нежно любили.

Дико росла, как цветок полевой,

Смуглая Саша в деревне степной.

Всем окружив ее тихое детство,

Что позволяли убогие средства, Там же. Стр. 12.

Заметим, что рассказчик не просто описывает семью своих соседей, как это было в конце главы 1 («Славные люди! Радушье их честно, // Лесть им противна, а спесь неизвестна. // <...> // Он уже дряхлый, седой человек, // Да и старушка не многим моложе»), но обращается к родителям Саши -- иными словами: рассказчик не выводится из действующих лиц поэмы, его позиция не категорично отстранена -- это предвосхищает ситуацию в главе 3, когда повествование вкладывается в уста отца Саши, который рассказывает историю приезда Агарина своему соседу (рассказчик становится слушателем (на какое-то время) в третьей главе) -- отметим, что это приём сказа, характерный для прозы. Вернемся к приведенной цитате из начала второй главы -- после экспозиции следует суждение рассказчика:

Только развить воспитаньем, увы!

Эту головку не думали вы.

Книги ребенку -- напрасная мука,

Ум деревенский пугает наука; Там же.

Таким образом, несмотря на духовный потенциал, заложенный в Саше, прекрасные свойства её характера, всё же её ум неразвит -- «исправлением» дремлющего сознания Саши позднее и займется Агарин. И всё же:

… сохраняется дольше в глуши

Первоначальная ясность души, Там же.

Первая характеристика Саши -- это её сравнение с полевым цветком Кроме как с цветком, в конце главы 2 автор сравнит Сашу с былинкой (об этом см. ниже). Представляется, что мотив цветов в поэме важен, в частности, из-за того, что природный пейзаж и отдельные его элементы несут символическую функцию в поэме. Мотив любви Саши к природе -- с одной стороны, и к народному быту -- с другой, приводит к ощущению «растворения» фигуры Саши в природном мире. Следующий в рассматриваемой главе пассаж (описание прогулки Саши) работает на это ощущение:

Та ли, другая пред нею дорожка --

Смело ей вверится бойкая ножка;

<...>

Сосны вершинами машут приветно,-

Кажется, шепчут, струясь незаметно,

Волны над сводом зеленых ветвей:

«Путник усталый! бросайся скорей

В наши объятья: мы добры и рады

Дать тебе, сколько ты хочешь, прохлады».

Полем идешь -- всё цветы да цветы,

В небо глядишь -- с голубой высоты

Солнце смеется… Ликует природа! Некрасов Н.А. ПССиП: в 15 томах. Т. 4. Стр. 13.

Природа (почти буквально) отвечает героине; совмещение, с одной стороны -- усиления темпа повествования с помощью использования повторов или схожих оборотов (та ли, другая; полем идешь...в небо глядишь; всё цветы да цветы), с другой -- замедление восприятия образов читателем за счёт применения слов, передающих ощущение всеобъелемости, неделимости («...струясь незаметно, // Волны над сводом...ветвей»; объятья) -- всё это усиливает метафору Саша - полевой цветок. В варианте корректуры, назначавшейся для «Современника» (ИРЛИ), стихи 85-87 выглядят следующим образом:

[Ласково сосны вершинами машут,

Тихо струятся и только не скажут

Волны, журча под навесом ветвей:] Там же. Стр. 306.

Хотя в «Современнике» был опубликован иной (окончательный) вариант этих строк (см. выше: «Сосны вершинами машут приветно,- // Кажется, шепчут, струясь незаметно, //Волны над сводом зеленых ветвей»), корректура представляет интерес. По-видимому, правка носила стилистический характер. В окончательном варианте Некрасов усилил олицетворение сосен (только не скажут/кажется, шепчут) и применил более сглаженную лексику (струятся тихо/струясь незаметно, скажут/шепчут, навес ветвей/свод ветвей) -- всё это работает на обогащение стилистики повествования, Некрасов явно ориентирует вторую главу поэмы на весьма традиционный жанр - идиллию.

Возвращаясь к мотиву цветов, укажем на появляющиеся далее строки:

Солнце взошло -- начинается день…

Саша сбирала цветы полевые,

С детства любимые, сердцу родные, Там же. Стр. 14.

А в главе 3, когда Агарин приезжает во второй раз (после того, как покинул Сашу):

Как его весело Саша ждала!

В комнату свежих цветов принесла;

Книги свои уложила исправно,

Просто оделась, да так-то ли славно;



Вышла навстречу -- и ахнул сосед! Там же. Стр. 22.

Перенос цветов в помещение вкупе с упоминанием книг (которые появились в жизни Саши с Агариным) словно бы символизирует изменения, произошедшие в самой Саше -- полевой цветок, естественный мир которого -- природа, превратился в собственно девушку, сознание которой пробудилось чтением книг (ср. с ясностью души в главе 2) и разговорами на общественно-значимые вопросы с Агариным. После этого момента цветы в поэме в связи с Сашей не упоминаются, а природные мотивы представлены в конце поэмы через описание общего (хотя и символичного) пейзажа и метафору упавшего зерна. Таким образом, «идиллия» после встречи Саши с Агариным из текста уходит.

В связи с описанием взаимоотношений Саши и природы резонно напомнить о характеристике главной героини пушкинского романа в стихах:

Не замечаема никем,

Татьяна смотрит и не видит,

Волненье света ненавидит;

Ей душно здесь... она мечтой

Стремится к жизни полевой,

В деревню, к бедным поселянам,

В уединенный уголок,

Где льется светлый ручеек,

К своим цветам, к своим романам Пушкин А.С. Собрание сочинений в 10 томах. Т. 4. Стр. 153. (Глава 7, строфа LIII)

Всё -- помимо романов, конечно -- «напоминает» о Саше. В связи со светлым ручейком у Пушкина: далее в «Саше» следует описание реки-невольницы:

Только у мельницы злится река:

Нет ей простора… неволя горька!

Бедная! как она вырваться хочет!

Брызжется пеной, бурлит и клокочет,

Но не прорвать ей плотины своей.

«Не суждена, видно, волюшка ей,-

Думает Саша, -- безумно роптанье…» Некрасов Н.А. ПССиП: в 15 томах. Т. 4. Стр. 13.

Здесь важно, во-первых, то, что в конце поэмы «реки покинут свои берега» -- это соотносится с рекой-невольницей у мельницы и с метаморфозами в характере Саши в конце поэмы: «В добрую почву упало зерно -- // Пышным плодом отродится оно!»; во-вторых -- выражение безумно роптанье, вложенное в сознание Саши (подобные выражения представляются нетипичными для образа простой девушки), отсылает читателя к «Людмиле» В.А. Жуковского («Смертных ропот безрассуден»), хотя роптанье встречается у Жуковского не только в этой балладе. В одной из следующих строф в поэме:

Вот по распаханной, черной поляне,

Землю взрывая, бредут поселяне -- Там же. Стр. 13.

Некрасов употребляет слово поселяне. Как замечает А.И. Груздев в статье «Об эволюции жанра поэмы в творчестве Некрасова (1850-е годы)»Груздев А.И. «Об эволюции жанра поэмы в творчестве Некрасова (1850-е годы)» // Некрасовский сборник. Т. 4. Л.: Изд-во «Наука», 1967. Стр. 75-82., это слово нетипично для произведений Некрасова и может «возвращать мысль читателя к идиллиям XVIII века». Учитывая общий эмоциональный фон начала главы 2 (описания прогулки Саши: героиня чувству жизни вся предана -- как позднее (1862 или 1863 г.) напишет Некрасов в стихотворении «Надрывается сердце от муки», обращаясь к весне, описывая её) и интерес Некрасова к работе с жанрами в рамках одного произведения, это замечание кажется вполне корректным.

Посмотрим на строфу:

Саше порукой, что милостив бог…

Саша не знает сомненья тревог. Некрасов Н.А. ПССиП: в 15 томах. Т. 4. Стр. 13.

В 1863 году Некрасов напишет стихотворение «Что думает старуха, когда ей не спится», в нём важны строки:

<...> Вот то-то! мы смолоду дурочки,

Думаем: милостив бог! Некрасов Н.А. ПССиП: в 15 томах. Т. 2. Стр. 144.

Эта формула, упование на милость Бога, часто будет встречаться в произведениях Некрасова, написанных после «Саши» -- например, в поэме «Кому на Руси жить хорошо» герои объясняют многое, что в жизни с ними происходит, через милость или немилость Божью:

Пришла немилость божия,

Деревня загорелася -

<...>

Работа не свалила бы,

Беда не одолела бы,

Нас хмель не одолит!

Не так ли?"

-"Да, бог милостив!"

(Часть первая, глава 3. Пьяная ночь) Некрасов Н.А. ПССиП: в 15 томах. Т. 5. Стр. 37-49.

"А счастье наше - в хлебушке:

Я дома в Белоруссии

С мякиною, с кострикою

Ячменный хлеб жевал;

Бывало, вопишь голосом,

Как роженица корчишься,

Как схватит животы.

А ныне, милость божия!-

Досыта у Губонина

Дают ржаного хлебушка,

Жую - не нажуюсь!"

<...>

"Хожу я за медведями,

И счастье мне великое:

Троих моих товарищей

Сломали мишуки,

А я живу, бог милостив!"

<...>

"Что часом ты поделаешь?

Где денег ты найдешь?"

Авось найду, бог милостив!

(Часть первая, глава 4. Счастливые) Там же. Стр. 49-68.

Причём интересно, что в главе 1 части «Последыш» рассказ о том, что крестьяне теперь вольные, сопровождается этой же формулой:

"Нет, мы, по божьей милости,

Теперь крестьяне вольные,

У нас, как у людей,

Порядки тоже новые,

Да тут статья особая..." Там же. Стр. 89.

А в главе 2 той же части, когда Агап Петров высказывает барину всю правду о его положении (о том, что лишь по воле самих крестьян последние делают вид, что старый барин всё еще владеет ими), Божья милость сменяется милостью мужицкой (хоть и милость глупости, но всё же мужицкая):

Крестьянских душ владение

Покончено. Последыш ты!

Последыш ты! По милости

Мужицкой нашей глупости

Сегодня ты начальствуешь,

А завтра мы Последышу

Пинка - и кончен бал! Там же. Стр. 103.

Представляется, что это смещение маркирует процесс освобождения крестьян: не только формальное освобождение, но и начало изменений в их мировосприятии.

Вернемся к «Саше». В поэме упоминание веры героини в Божью милость предвосхищает описание сельских работ (вновь отчетливая примета идиллии), данное в следующих строфах -- сначала от лица рассказчика:

Вот по распаханной, черной поляне,

Землю взрывая, бредут поселяне --

Далее -- глазами героини:

Саша в них видит довольных судьбой

Мирных хранителей жизни простой: Некрасов Н.А. ПССиП: в 15 томах. Т. 4. Стр. 13.

То, что было говорено нами выше -- про идилличность мировосприятия Саши (описание прогулки Саши) и словно бы растворение Саши в природном мире (сравнение с полевым цветком), иными словами -- естественность в рамках природного мира -- эти мотивы развиваются в описании жизни крестьян глазами героини; перекладываются на восприятие героини реальной жизни. Заметна разница между описанием глазами рассказчика и Саши. В первом случае лексика (черная поляна, землю взрывая, бредут) подчеркивает степень трудности исполняемой крестьянами работы, а также присутствует ощущение тягомотности этого дела -- работа трудная и спорится с трудом. Описание же глазами Саши, сопровождающееся словами: довольные судьбой, мирные хранители, простая жизнь -- скорее контрастирует с картиной в предыдущей строфе. Саша, которая «не знает сомненья тревог», наслаждается «жизни кругом разлитым ликованьем». Однако здесь стоит вспомнить раздумья Саши по поводу реки-невольницы -- девушка сочувствует судьбе реки; представляется, что было бы странно, если бы эмпатия героини не распространялась на людей, окружающих её. Напротив, Саша чувствует степень тяготы крестьянской жизни, но её мировосприятие осложнено верой в то, что труд не напрасен:

Знает она, что недаром с любовью

Землю польют они потом и кровью… Там же. Стр. 14.

Всё это недаром (причём одновременно и недаром, и не даром, с большим трудом -- заметим, что Некрасов рифмует в этой строфе любовь-кровь); без этого не будет «ликованья природы». Как бы ни был тяжел и жесток их труд, но в Сашином сознании он оправдан. С одной стороны, это обнаруживает наивность героини, с другой -- представляется, что такая точка зрения возможна только в своей экстреме (добавление зерна рациональности помешало бы откликаться на жизнь так, как это делает Саша в начале поэмы). Вспомним поэму «Тишина» Некрасова:

<...> Я узнаю

Суровость рек, всегда готовых

С грозою выдержать войну,

И ровный шум лесов сосновых,

И деревенек тишину,

И нив широкие размеры...

Храм божий на горе мелькнул

И детски чистым чувством веры

Внезапно на душу пахнул. Там же. Стр. 51.

Это, конечно, напоминает о «Саше» (и о поэме -- описание пейзажей, мотив леса, нивы и проч., и о героине -- чистое чувство веры). Две поэмы безусловно важны друг для друга, мы еще обратимся к «Тишине».

В следующей строфе рассказчик снова «берет» повествование в свои руки (смена «точек зрения» маркируется переменой интонации: она становится более сказовой по сравнению с предыдущей строфой):

Весело видеть семью поселян,

В землю бросающих горсти семян; Там же. Стр. 14.

Рассказчик словно «примеряет» точку зрения СашиСр. с: «Я внял... я детски умилился...» (подчёркнуто мной) -- в поэме «Тишина». (ср. эту строфу со строфой выше: «Вот по распаханной, черной поляне, // Землю взрывая, бредут поселяне» -- обе строфы написаны с позиции рассказчика, но изображаемое в них стилистически различается). Далее -- обращение к ниве:

Дорого-любо, кормилица-нива

Видеть, как ты колосишься красиво,

Как ты, янтарным зерном налита

Гордо стоишь высока и густа! Там же. Стр. 14.

Это отсылает читателя к вступлению поэмы (первое упоминание нивы): «Любо мне видеть знакомую ниву» -- правда, в главе 2 рассказчик напрямую обращается к ниве; эта отсылка словно призвана напомнить об изначальном порыве рассказчика: «Дам же я волю благому порыву // И на родимую землю мою // Все накипевшие слезы пролью!». И сразу -- выражение «весело видеть» («Весело видеть семью поселян») напоминает о стихе во вступлении, который предшествовал первому упоминанию нивы в поэме: «Не весела ты, родная картина!». Так, в главе 2 мы можем наблюдать обратную очередность последовательности мыслей рассказчика: во вступлении -- от невеселой картины к порыву пролить слезы над нивой, в главе 2 -- от веселой картины к возвращению к мысли о ниве как символу изначального порыва рассказчика.

Далее:

Но веселей нет поры обмолота:

Легкая дружно спорится работа;

Вторит ей эхо лесов и полей,

Словно кричит:"Поскорей! Поскорей!" Там же.

Так, в пяти строфах («Весело видеть семью поселян <...> Словно кричит: "Поскорей! Поскорей!"») отображен весь цикл полевых работ -- от посева зерна до молотьбы. Призыв поскорей сбирать и обрабатывать зерно отсылает к стихотворению «Несжатая полоса», в котором колосья сетуют на то, что пахарь не приходит их собирать:

Где же наш пахарь? чего еще ждет?

Или мы хуже других уродились?

Или не дружно цвели-колосились?

Нет! мы не хуже других - и давно

В нас налилось и созрело зерно. Некрасов Н.А. ПССиП: в 15 томах. Т. 1. Стр. 135.

Правда, в поэме полевая работа совершается, и этот призыв -- «звук благодатный!». Далее повествование возвращается к героине:

Звук благодатный! Кого он разбудит,

Верно, весь день тому весело будет!

Саша проснется -- бежит на гумно Некрасов Н.А. ПССиП: в 15 томах. Т. 4. Стр. 14.

В то время, как Саша бежит на гумно, рассказчик сосредотачивается на описании окружающего, но деятельность героини не прекращается, а происходит как бы вне поле зрения рассказчика, и в следующий раз Саша предстает, собирающей цветы (стих 137: «Саша сбирала цветы полевые»), -- это напоминает прозаический приём, который применял, например, Н.В. Гоголь в «Мертвых душах» (весьма значимом произведении для писателей поколения Некрасова, как и творчество Гоголя в целом): создается впечатление, что «не автор ведет персонажа, а персонаж ведет за собою автора» Манн Ю.В. Поэтика Гоголя. 2-е изд., доп. М.: Художественная литература, 1988. Стр. 347.. Следующие строфы («Саша проснется -- бежит на гумно <...> Свидеться с дитятком бойким своим…») -- описание дня Саши, выдержанное в тонах идиллии. В этот промежуток интересно обратить внимание на маркировку не только времени суток (через состояние солнца), но и намёки на изменение времени года -- подмерзлая грязь, желтеющая нива (приближение и наступление осени, как и указано в прозаическом наброске поэмы; хотя об изменении времени года можно судить по завершению земледельческого цикла).

Интересно выражение «пестрое смещение звуков»:

Саша сбирала цветы полевые,

С детства любимые, сердцу родные,

Каждую травку соседних полей

Знала по имени. Нравилось ей

В пестром смещении звуков знакомых

Птиц различать, узнавать насекомых.

Прежде чем обратиться к самому выражению, стоит обратить внимание на глагол «узнавать» (а также производные от него слова и слова, связанные по смыслу). На протяжении поэмы слова, передающие состояние рефлексии, относятся в основном именно к Саше (не считая представленных в приведенных трёх строфах: «Думает Саша, -- безумно роптанье»; «Думает Саша: что петь будут птицы?»; «Думает думу, как будто у ней // Больше забот, чем у старых людей»; «Каждую травку соседних полей // Знала по имени...»; «Саше случалось знавать и печали»; ср. с: «Только развить воспитаньем, увы! // Эту головку не думали вы»; «Вот еще выдумал, старый проказник! // Думай не думай, а будет нам праздник!»; «Только узнать мы её не могли»; «[Агарин] Нынче не знает, что завтра сожнет» -- по отношению к другим героям поэмы; в конце же произведения (глава 4) следует обращение к читателям: «Знайте и верьте, друзья...» -- как призыв к совмещению и веры, и знаний, так как в итоге лишь знания, находящиеся в доброй почве (признак коей -- искренняя, естественная вера) могут дать плоды). Примечательно использование глагола «знать» в начале главы 2: «Саша не знает забот и страстей», «Саша не знает сомненья тревог» -- но при этом: «Знает она, что недаром с любовью // Землю польют они потом и кровью…» -- в начале второй главы это работает на естественность восприятия Саши, чистоту её мировосприятия и духовный потенциал, заложенный в ней, несмотря на отсутствие собственно знаний (в отличие от Агарина). Всё вместе -- большое количество маркеров разного рода рефлексии, происходящей с героиней на протяжении поэмы -- свидетельствует о брожении чувств Саши (своего рода духовная рефлексия), несмотря на то, что её сознание дремлет. Вернемся к выражению «пестрое смещение звуков» и вспомним стихотворение Некрасова «Муза» (1852). В этом стихотворении Муза с колыбели «тревожила младенческий...сон [героя/автора]», говоря ему о всевозможных явлениях жизни, которые тревожат сердце и душу, и призывала поэта к мщенью:

Но тот же скорбный стон

Еще пронзительней звучал в разгуле шумном.

Всё слышалося в нем в смешении безумном:

Расчеты мелочной и грязной суеты,

И юношеских лет прекрасные мечты,

Погибшая любовь, подавленные слезы,

Проклятья, жалобы, бессильные угрозы.

В порыве радости, с неправдою людской

Безумная клялась начать упорный бой.

Предавшись дикому и мрачному веселью,

Играла бешено моею колыбелью,

Кричала: "Мщение!"- и буйным языком

В сообщники звала господень гром! Некрасов Н.А. ПССиП: в 15 томах. Т. 1. Стр. 99.

Нечто схожее можно обнаружить между состоянием поэта в стихотворении -- Муза воздействовала на него, пытаясь вызвать в нём брожение мыслей и чувств -- и состоянием Саши, которая тоже находится в поиске, предчувствии, она «чутко внимает» окружающему миру. Правда, эмоциональный фон в двух произведениях разный: Саша -- фигура более лёгкая, светлая (хотя бы по началу), когда как поэт в стихотворении с детства -- пришелец, его душа в итоге станет озлобленной; однако ощущение мощного потенциала сопровождает героев в обоих произведениях -- потенциала, становлению которого мешают препятствия (Саше-былинке предстоит вынести бой, а поэт в стихотворении вступает в ожесточенный и, как кажется, противоречивый бой с Музой). Но все же сходство меж Сашей и рассказчиком-поэтом явно есть.

Что же молчит мой озлобленный ум?..

Сладок мне леса знакомого шум,

Любо мне видеть знакомую ниву --

Дам же я волю благому порыву



Ср. с рассказом о Саше в главе 2:

<...> Нравилось ей

В пестром смещении звуков знакомых

Птиц различать, узнавать насекомых. Некрасов Н.А. ПССиП: в 15 томах. Т. 4. Стр. 15.

Правда, рассказчик в поэме уже знаком с шумом леса и нивой, а Саша лишь учится различать и узнавать звуки птиц и насекомых -- это лишний раз подчеркивает дистанциированность фигур рассказчика и героини, некоторое превосходство рассказчика над Сашей (по степени всеведения -- что интересно преломляется в начале главы 2, когда сменяются «точки зрения» героини и повествователя (см. выше)).

В то время пока родители Саши ищут свою дочку:

<...> С желтеющей нивы

Слышатся песни простой переливы Там же.

Здесь важны два обстоятельства. Во-первых, представляется, что именно здесь возникает намёк на вырубку леса, о чём прямо будет сообщено позднее:

Саше случалось знавать и печали:

Плакала Саша, как лес вырубали,

Ей и теперь его жалко до слез.

Сколько тут было кудрявых берез! Там же. Стр. 16.



О вырубке леса, символически предвещающей конец идиллии, в поэме сообщается постфактум. Что указывает на вырубку в строфе выше? -- песни простой переливы. Позднее говорится, что «с песнями труд человека спорился» -- пока вырубали лес, пели песни. Так, можно предположить, что в момент, когда родители искали Сашу, пока та гуляла и собирала полевые цветы, «за кулисами» происходила вырубка леса.

Во-вторых, стоит снова посмотреть на стихотворение «Муза»:

Она певала мне - и полон был тоской

И вечной жалобой напев ее простой.

<...>

Так вечно плачущей и непонятной девы

Лелеяли мой слух суровые напевы,

Покуда наконец обычной чередой

Я с нею не вступил в ожесточенный бой.

В начале поэмы (глава 1) образ Музы также сопровождается намерением спеть про нее песню (правда, Муза убитая и песни, соответственно, похоронные):

Сколько б на нивах бесплодных твоих

Даром не сгинуло сил молодых,

Сколько бы ранней тоски и печали

Вечные бури твои не нагнали

На боязливую душу мою --

Я побежден пред тобою стою!

<...>

И про убитою Музу мою

Я похоронные песни пою.

В главе 2, в описании вырубки леса, срубленная сосна сравнивается с героем:

Так, победив после долгого боя,

Враг уже мертвого топчет героя. Там же. Стр. 17.

Впрочем, уподобление (олицетворение) леса (и отдельных деревьев) павшему во время битвы герою, бойцу, встречается и далее:

Из перерубленной старой березы

Градом лилися прощальные слезы

И пропадали одна за другой

Данью последней на почве родной.

<...>

И над поверженным лесом луна

Остановилась, кругла и ясна,-

Трупы деревьев недвижно лежали;

Сучья ломались, скрипели, трещали,

Жалобно листья шумели кругом.

Так, после битвы, во мраке ночном

Раненый стонет, зовет, проклинает.

Ветер над полем кровавым летает --



Праздно лежащим оружьем звенит,

Волосы мертвых бойцов шевелит! Там же. Стр. 17.

Хотя образ леса-героя, павшего от руки врага, который танцует на его «теле», многозначен, но представляется, что он соотносится с молодыми, сгинувшими на бесплодных нивах силами, упоминание которых предшествует появлению Музы в главе 1 поэмы (см. выше). Упоминание желтеющей нивы (пятое по счёту в поэме -- напомним, что всего нива появляется шесть раз, и в последний раз -- в главе 4), с которой доносится простая песнь (если предполагать, что это намёк на вырубку леса, как мы оговорили выше) соответствует ниве, на которой сгинули молодые силы во вступлении. Так, мы снова благодаря мотиву «нивы» возвращаемся в пределы размышлений рассказчика (как это было выше в главе 2, в связи со сменой «точек зрения» и возвращением рассказчика к мысли о своём изначальном порыве). Примечательно, что после описания того, как Саше нравилось различать пестрое смещение звуков, героиня пропадает из поля зрения не только родителей, но и читателей:

Время к полудню, а Саши всё нет.

«Где же ты, Саша? простынет обед,

Сашенька! Саша!..» С желтеющей нивы

Слышатся песни простой переливы;

Вот раздалося «ау» вдалеке;

Вот над колосьями в синем венке

Черная быстро мелькнула головка… Там же. Стр. 15.

С точки зрения сюжета -- пропажа, задержка Саши, с точки зрения формы -- анафора (Вот...// Вот...) и употребление знака «;», который маркирует разрывность повествования (мелькание «кадров»), -- всё это указывает на недосказанность и отражается на образе Саши, о которой мы позднее (постфактум) узнаем, что ей случалось и печали знавать.

Далее непосредственно участвующими в действии героями становятся сначала родители Саши, затем -- её няня. Все радуются на героиню, любят её -- описание поимки Саши и катания зимой на салазках даётся рассказчиком, учитывая эмоции стариков и няни. Затем -- резкий перебой -- сообщение о печалях Саши и вырубке леса, сигнале о будущей «взрослой жизни», конце идиллии. Так, Некрасов «играет» с читателем, работая над последовательностью повествования и меняя позиции, с которых даётся описание того или иного события.

С появлением родителей и няни вводятся важные мотивы. Во-первых, старик-отец прямо говорит о том, что близок час появления жениха в жизни Саши:

Э!.. да никак колосистую рожь

Переросла наша дочка!» -- «Так что ж?»

-- «Что? ничего! понимай как умеешь!

Что теперь надо, сама разумеешь:

Спелому колосу -- серп удалой

Девице взрослой -- жених молодой!»

-- «Вот еще выдумал, старый проказник!»

-- «Думай не думай, а будет нам праздник!» Там же. Стр. 15.



Важно, что о взрослении дочки и её будущем (свадьба) отец говорит, используя «земледельческие» метафоры, (Саша-рожь, жених-серп -- это и продолжает «идиллическую» линию, и сложным образом подготавливает ситуацию сначала борьбы, которую предстоит вынести былинке степной (Саше), затем -- конец поэмы, в котором рассказчик уверяет, что благодатна всякая буря душе молодой и что в добрую почву упало зерно).

Во-вторых, важно описание катания на салазках. Изначально, во второй черновой редакции (ГБЛ), этот пассаж относился к главе 3 и следовал сразу за первым отъездом Агарина:

Всё что бывало ее веселило

Словно наскучило словно постыло

Скучны ей стали гаданья и сказки

И по зимам разлюбила салазки

А как бывало с горы ледяной

Катится Улинька наша стрелой --

Видим как алый платок подымая

Дышит упругая груд<ь> молодая

Видим как в белой морозной пыли

Щеки румяные рдеют вдали...

Любо и страшно глядеть! Не боялась!

Падать проказнице часто случалось

Словно споткнувшись на полн<ом> бегу

Набок салазки -- и Уля в снегу.

Косы растреплются, свалится шубка

Снег отряхает -- смеется голубка!.. В окончательном варианте Некрасов добавляет реплику няни: «Няня кричит:"Не убейся, родная!"» -- и сокращает описание -- всё это разбавляет тон повествования, делает его более разговорным.

Почему Некрасов «переставил» забавную сценку? Оказавшись в главе 2, эпизод этот несет больше функций. В черновом варианте он необходим для передачи контраста между состоянием Саши до и после приезда и отъезда Агарина. Помимо этого, считывается отсылка к «Евгению Онегину»:

Татьяна (русская душою,

Сама не зная почему)

С ее холодною красою

Любила русскую зиму,

На солнце иний в день морозный,

И сани, и зарею поздной

Сиянье розовых снегов,

И мглу крещенских вечеров.

По старине торжествовали

В их доме эти вечера:

Служанки со всего двора

Про барышень своих гадали

И им сулили каждый год

Мужьев военных и поход.Глава 5, строфа IV

Отсылка эта считывается в обоих случаях -- где бы ни находилось описание катания на салазках. Однако в окончательном варианте этот фрагмент сильнее дополняет характеристику СашиПомимо этого, присутствие этого пассажа в главе 2 работает на усложнение структуры повествования (на что мы указали выше) и заставляет читателя мысленно возвращаться к содержанию главы 2, что делает повествование более целостным., так что в главе 3 её образ кажется более цельным. Сразу уточним, что в строфе третьей главы:

Скучны ей песни, гаданья и сказки.

Вот и зима! -- да не тешат салазки. Некрасов Н.А. ПССиП: в 15 томах. Т. 4. Стр. 21.

-- отсылка к пушкинской Татьяне выполняется по всему «комплексу» из сказок, гаданий и салазок (саней):

И были детские проказы

Ей чужды: страшные рассказы

Зимою в темноте ночей

Пленяли больше сердце ейГлава 2, строфа XXVII.

<...>

Татьяна верила преданьям

Простонародной старины,

И снам, и карточным гаданьям,

И предсказаниям луны.Глава 5, строфа V

<...>

Татьяна, по совету няни

Сбираясь ночью ворожить,

Тихонько приказала в бане

На два прибора стол накрыть;

Но стало страшно вдруг Татьяне...Глава 5, строфа X

Причем если про сказки и салазки в поэме упоминается не единожды (см. строфы, предшествующие описанию катания в главе 2: «В зимние сумерки нянины сказки // Саша любила. Поутру в салазки // Саша садилась, летела стрелой...»), то гадания в третьей главе («Скучны ей песни, гаданья и сказки...») появляются как бы вдруг -- представляется, что это подчеркивает отсылку к Татьяне. На этом соотношение Саши и Татьяны не исчерпывается, мы вернемся к этому вопросу ниже.

Далее в главе 2 идёт описание вырубки леса -- слишком большое отступление для того, чтобы быть просто отступлением (треть всей главы -- учитывая, что глава 2 самая длинная из четырех глав поэмы). В этом отступлении интересны интонационные переходы, которые маркируют игру с жанрами. Первые несколько строф описания (от «Сколько тут было кудрявых берез!» до «В недоуменьи тащат муравьи // Что ни попало в жилища свои») описывают не собственно лес, а переживания его обитателей. Тон и стиль (лексика) этих строф кажутся несколько игривыми и прозаическими (по сравнению с последующим описанием самой вырубки и «реакции» леса):

Понизу всякие звери таились.

Вдруг мужики с топорами явились --

Лес зазвенел, застонал, затрещал.

Заяц послушал -- и вон побежал,

В темную нору забилась лисица,

Машет крылом осторожнее птица,

В недоуменьи тащат муравьи

Что ни попало в жилища свои. Некрасов Н.А. ПССиП: в 15 томах. Т. 4. Стр. 17.

Отметим, что третья из приведенных строф немного выбивается из-за более мрачной лексики и ослабления темпа повествования -- этот перебой словно подготавливает к смене интонации в другой части описания вырубки. По сути, фразой «Лес зазвенел, застонал, затрещал» передана вся ситуация -- лес начали вырубать, всё изменилось для его обитателей. Далее следует уже детальное описание самого процесса (от «С песнями труд человека спорился» до «Жалобно листья шумели кругом») -- интонация меняется, лексика усложняется и становится мрачнее, «действующим лицам» (людям, деревьям, лесу) в этом отрывке сопутствуют разного рода сравнения и метафоры, их образы более символичны (ср. с всякими зверьми: птицы, слушающий заяц, лисица, недоумевающие муравьи). Так, Некрасов использует небольшие штрихи для того, чтобы «оживить» деревья:

Словно подкошен, осинник валился,

<...>

Корчили с корнем упорный дубняк,

Далее -- натуралистичное описание борьбы со старой сосной, после которого следует метафора:

Так, победив после долгого боя,

Враг уже мертвого топчет героя.

-- сочетается, с одной стороны, эпическое (с уклоном в былинность -- бой, враг, герой), с другой стороны, лирическая тональность, которая раскрывается на фоне всего сюжета поэмы и фигуры Саши.

Далее:

Много тут было печальных картин:

Стоном стонали верхушки осин,



Из перерубленной старой березы

Градом лилися прощальные слезы

И пропадали одна за другой

Данью последней на почве родной.

Интересен переход планов -- от верхушек осин вниз, ближе к земле, к перерубленной березе, слёзы которой, падая на землю, растворяются в ней -- лиро-эпический пассаж оканчивается трагичной, смягченной (прощальные слёзы пропадали...), но всё ещё напряжённой тональностью. Затем -- перебой, интонация снова становится повествовательной: «Кончились поздно труды роковые», -- но слово «роковые» не позволяет выйти из стилистического и тематического (роковые не только для леса, но и для Саши) поля предыдущих строф. Наступает ночь, рассказчик констатирует (застывшая, круглая и ясная луна, освещающая (во всех смыслах) картину) итоги «сражения»:

Вышли на небо светила ночные,

И над поверженным лесом луна

Остановилась, кругла и ясна,-

Трупы деревьев недвижно лежали;

Сучья ломались, скрипели, трещали,

Жалобно листья шумели кругом. Некрасов Н.А. ПССиП: в 15 томах. Т.4 стр. 17.

Затем -- снова метафора (заметим, что все метафоры, коих в пассаже три, обозначены наречием «так»):

Так, после битвы, во мраке ночном

Раненый стонет, зовет, проклинает.

В первой метафоре враг топтал уже мертвого героя, здесь -- у раненного остаются силы, чтобы звать и проклинать.

После описания того, как лес вырубали, внимание снова акцентируется на обитателях леса:

Низко летали, вились колесом

Совы, шарахаясь оземь крылом;

Звонко кукушка вдали куковала,

Да, как безумная, галка кричала,

Шумно летая над лесом… но ей

Не отыскать неразумных детей!

С дерева комом галчата упали,

Желтые рты широко разевали,

Прыгали, злились. <...> Там же. Стр. 17-18.

Интонация, как и в первом описании переживаний обитателей (см. выше: от «Сколько тут было кудрявых берез!» до «В недоуменьи тащат муравьи // Что ни попало в жилища свои»), повествовательная, но осложнена более напряженной реакцией зверей на произошедшее. И затем:

<...> Наскучил их крик --

И придавил их ногою мужик.

Недоумение сменяется конкретностью вмешательства людей в естественную жизнь леса и его обитателей -- и придавил их ногою мужик. В приведенной строфе можно заметить перебой прозаической интонацией («Прыгали, злились. Наскучил их крик...»), свойственной Некрасову; как и в следующей:

Утром работа опять закипела.

Саша туда и ходить не хотела,

Да через месяц -- пришла. Перед ней...

И читатель видит последствия вырубки глазами Саши. После -- следует третья метафора:

<...> Перед ней

Взрытые глыбы и тысячи пней;

Только, уныло повиснув ветвями,

Старые сосны стояли местами,

Так на селе остаются одни

Старые люди в рабочие дни. Там же. Стр. 18.

Интересно, что после сравнения деревьев с трупами павших в битве героев, Некрасов дает неожиданное в таком контексте сравнение со старыми людьми на селе. Таким образом, мы возвращаемся в тематическое поле поэмы, для которой крестьянская, земледельческая тематика безусловно наиболее значима:

Но уже зреет на ниве поемной,

Что оросил он волною заемной,

Пышная жатва. Нетронутых сил

В Саше так много сосед пробудил…

Вернемся на несколько строф назад -- важен мотив тени, вступивший в силу в картине вырубки леса:

Тени ходили по пням беловатым,

Жидким осинам, березам косматым;

До этого тень уже упоминалась во второй главе, но представляется, что именно теперь она вступает в силу («тени ходят по пням... осинам, березам...», до этого тень даже не успевала улечься: «Да высоко молотила взлетают, // Не успевает улечься их тень»). Мотив тени важен в связи с Сашей: он маркирует происходящие с героиней изменения. Тени начали посягать на жизненное пространство Саши после того, как вырубили лес. Чуть ниже в главе 2:

Долго в ту ночь, не смыкая ресницы,

Думает Саша: что петь будут птицы?

В комнате словно тесней и душней.

Саше не спится,- но весело ей.

Пестрые грезы сменяются живо,

Щеки румянцем горят не стыдливо,

Утренний сон ее крепок и тих…

Первые зорьки страстей молодых!

Полны вы чары и неги беспечной,

Нет еще муки в тревоге сердечной;

Туча близка, но угрюмая тень

Медлит испортить смеющийся день,

<...>

Но безотчетно пугает гроза…

Эти ли детски живые глаза,

Эти ли полные жизни ланиты

Грустно поблекнут, слезами покрыты?

<...>

Мимо идите, угрюмые тучи!

Горды вы силой! свободой могучи:

С вами ли, грозные, вынести бой

Слабой и робкой былинке степной?.. Там же. Стр. 18-19.

Тень от сияния луны ночью, недвижный узор света и тени, наводимый солнцем по утру -- в конце концов, этот мотив становится символом изменений, происходящих внутри Саши: вырубка затронула многих, многое изменилось, «...но весело ей» -- утверждает рассказчик. Представляется, что это можно соотнести с верой Саши, о которой мы говорили выше: «Знает она, что недаром с любовью // Землю польют они потом и кровью…» -- эпитет «весело» появляется в поэме в местах, где либо происходящее изображено через призму восприятия героини (например, когда рассказчик «примеряет» точку зрения Саши: «Весело видеть семью поселян...», «Но веселей нет поры обмолота...»), либо изображены светлые моменты из жизни Саши (например: «Звук благодатный! Кого он разбудит, // Верно, весь день тому весело будет! // Саша проснется -- бежит на гумно...», «Сашу поймают и весело им // Свидеться с дитятком бойкимКстати, эпитет бойкая по отношению к Саше важен: в конце поэмы он окажется напрямую связан с мыслью о заложенном духовном потенциале героини, которому суждено развиться: «Чем неутешнее дитятко ваше, // Тем встрепенется светлее и краше». своим…», «Саша, салазки свои погоняя, // Весело мчится...»). Иными словами -- мы снова оказываемся в чумдном естественном мире Саши:

Верхние ветви так плотно сплелися,

Словно там гнезда жар-птиц завелися,

Что, по словам долговечных людейВместе с народной тематикой Некрасов вплетает в сюжет поэмы народные пословицы: «Спелому колосу -- серп удалой // Девице взрослой -- жених молодой!» -- и легенду: «Что по словам долговечных людей, // Дважды в полвека выводят детей» -- последнее усиливает сказочный мотив, который работает на передачу мировосприятия Саши. Эти изречения вводятся в текст через старых людей, мирных хранителей жизни простой -- люди, без влияния которых не сформировалась бы Саша со всеми прекрасными особенностями её характера; так что между героиней и поселянами существует если не нерушимая, то очень прочная связь -- та самая связь с народом, которой исчисляется духовный потенциал человека.,

Дважды в полвека выводят детей.

Саше казалось, пришло уже время:

Вылетит скоро волшебное племя,

Чудные птицы посядут на пни,

Чудные песни споют ей они!

Саша стояла и чутко внимала.



Так, несмотря на произошедшее, Саша не утратила веру, она всё еще по-особенному, по-своему смотрит на мир и, кажется, открыта грядущим изменениям, чутко внимая им.

Кроме того, учитывая присутствие рассказчика, который знает, чем дело кончится, мотив тени предрекает «грозу», которую предстоит пережить героине. В главе 3, после второго появления Агарина, когда Саша стала разочаровываться в герое, она сама метафорически стала тенью:

Вот уж сегодня семнадцатый день

Саша тоскует и бродит как тень!

Таким образом, с одной стороны -- передается подавленное, возможно, растерянное состояние Саши, с другой -- учитывая духовный потенциал героини, заложенный в ней, всего лишь маркируется переходное состояние её сознания и чувств, чтобы в конце:

Поняли?.. нет!.. Ну, беда небольшая!

Лишь поняла бы бедняжка больная.

-- рассказчик мог уверить читателя в возможности благополучного исхода истории.

Крайний важный для нас момент в главе 2 -- сравнение Саши со степной былинкой. Мы уже упоминали об этом, когда речь шла о сравнении Саши с полевым цветком в начале главы 2. Здесь важно имя Жуковского -- у поэта героиня часто сравнивается (напрямую или косвенно) с цветком (например: «Идиллия» (1806), «К Нине» (1808), «Эолова арфа» (1814), «Унидина» (1831 -- 1836)). Стоит отдельно взглянуть на стихотворение Жуковского «Овсяный кисель» (1816) - один из самых ярких образцов русской идиллии Об этом см.: Вацуро В.Э. Русская идиллия в эпоху романтизма // Вацуро В.Э. Пушкинская пора. СПБ.: Академический проект, 2000. С. 523-525; Виницкий Илья. Поэтическая семантика Жуковского, или Рассуждение о вкусе овсяного киселя // Виницкий Илья. Дом толкователя: Поэтическая семантика и историческое воображение В.А. Жуковскго. М.: Новое литературное обозрение, 2006. С. 29-70.. Оно является переводом одноименного стихотворения И.-П. Гебеля «Das Habermuss». В нём описывается «история жизни» зернышка, которое выросло в былиночку, а после:

Что-то былиночка делает? О! уж давно пополнела;

Много, много в ней зернышек; гнется и думает: «Полно;

Время мое миновалось; зачем мне одной оставаться

В поле пустом меж картофелем, пухлою репой и свеклой?»

Вот с серпами пришли и Иван, и Лука, и Дуняша; Жуковский В.А. Собрание сочинений в четырёх томах. Т. 1. Стр. 275-278.

Фон повествования -- деревенская жизнь: рассказчик как бы повествует детушкам историю про былиночку, которое благополучно выросло и дало плод по воле Божьей, после того как «в поле отец посеял овес и весной заскородил»; периодически рассказчик делает ремарки, обращаясь к детям, -- так, история про былиночку становится аллегорией:

Ах! мой бедный зародышек, как же он зябнет! как ноет!

Что с ним будет? земля заперлась, и негде взять пищи.

«Где же (он думает) красное солнышко? Что не выходит?

Или боится замерзнуть? Иль и его нет на свете?

Ах! зачем покидал я родимое зернышко? Дома

Было мне лучше; сидеть бы в приютном тепле под землею».

Детушки, так-то бывает на свете; и вам доведется

Вчуже, меж злыми, чужими людьми, с трудом добывая

Хлеб свой насущный, сквозь слезы сказать в одинокой печали:

«Худо мне; лучше бы дома сидеть у родимой за печкой...»

Бог вас утешит, друзья; всему есть конец; веселее

Будет и вам, как былиночке. Слушайте: в ясный день майский

Свежесть повеяла... солнышко яркое на горы вышло,

Смотрит: где наш зародышек? что с ним? и крошку целует.

Былинка у Жуковского очевидно сравнивается с девушкой -- в начале «наша былинка стоит, как невеста в уборе венчальном», к ней «слетаются мошки, жучки молодую поздравить, // Пляшут, толкутся кругом, припевают ей: многие лета»», а в конце -- «много, много в ней зернышек», которые позже стали мукою. Таким образом, цикл завершается. Важен мотив милости Бога:

В поле отец посеял овес и весной заскородил.

Вот господь бог сказал: поди домой, не заботься;

Я не засну; без тебя он взойдет, расцветет и созреет.

<...>

Смотришь -- господь бог ангела шлет к нему с неба:

«Дай росинку ему и скажи от создателя: здравствуй».

Мотив этот, как мы уже выяснили, важен в поэме -- он отражен в описании народной жизни и значим для Саши, так как является важнейшим оплотом её веры. Стихотворение Жуковского интересно нам, так как в нём метафора былинки (под которой можно понимать и просто травку, и цветок, и рожь, и проч.) и «история» её жизни сопряжена с жизнью простых людей. Если у Жуковского это сопряжение происходит через аллегорию, то у Некрасова повествовательная структура осложнена -- метафора вплетена в поэтическую ткань через большое количество образов, отсылок, сплетение крестьянской, земледельческой и граданственной тематик, а также передена через форму (игра с жанрами, связь отдельных мотивов внутри текста поэмы через отсылки к другим текстам). В примечании к стихотворению Жуковский писал: «Гебель, -- говорит Гете об авторе Аллеманских стихотворений, -- изображая свежими, яркими красками неодушевленную природу, умеет оживотворять ее милыми аллегориями. Древние поэты и новейшие их подражатели наполняли ее существами идеальными: нимфы, дриады, ореады жили в утесах, деревьях и потоках. Гебель, напротив, видит во всех сих предметах одних знакомцев своих поселян, и все его стихотворные вымыслы самым приятным образом напоминают нам о сельской жизни, о судьбе смиренного земледельца и пастуха. <...> Во всем, и на земле и на небесах, он видит своего сельского жителя; с пленительным простосердечием описывает он его полевые труды, его семейственные радости и печали; особенно удаются ему изображения времен дня и года; он дает душу растениям; привлекательно изображает все чистое, нравственное и радует сердце картинами ясно-беззаботной жизни. Но так же просто и разительно изображает он и ужасное и нередко с тою же любезною простотою говорит о предметах более высоких, о смерти, о тленности земного, о неизменяемости небесного, о жизни за гробом, -- и язык его, не переставая ни на минуту быть неискусственным языком поселянина, без всякого усилия возвышается вместе с предметами, выражая равно и важное, и высокое, и меланхолическое» Там же. Стр. 275-276.. Конечно, Некрасов, кажется, не избирал «милую простоту наречия» и язык его не «неискусственный язык поселянина», хотя поэт вводит в стих народный язык (и даже подчас с сохранением диалектических особенностей); но обращение к народной жизни не для создания отвлеченной идиллической картины, а для того, чтобы попытаться уловить и передать, собственно, чем люди живы -- это то, что мы можем видеть в приведенном стихотворении Жуковского, и то, что волновало Некрасова.