Диалог национальных культур в русской прозе 20-х годов ХХ века

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Автореферат

диссертации на соискание учёной степени

Диалог национальных культур в русской прозе 20-х годов ХХ века

10.01.01 - русская литература

доктора филологических наук

Подобрий Анна Витальевна

Екатеринбург, 2008 г.

Диссертация выполнена в ГОУ ВПО «Уральский государственный педагогический университет»

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор Лейдерман Наум Лазаревич

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Литовская Мария Аркадьевна

доктор филологических наук, профессор Подшивалова Елена Алексеевна

доктор филологических наук, доцент Пономарева Елена Владимировна

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Самарский государственный университет»

Защита состоится 28 ноября 2008 года в ___ часов на заседании Диссертационного совета Д 212.283.01 при ГОУ ВПО «Уральский государственный педагогический университет» (620017, г. Екатеринбург, просп. Космонавтов, 26)

С диссертацией можно ознакомиться в диссертационном зале научной библиотеки Уральского государственного педагогического университета.

Автореферат разослан _______ 2008 г.

Учёный секретарь диссертационного совета доктор филологических наук, профессор Кубасов А.В.

Общая характеристика работы

На протяжении многих лет литературоведы, фольклористы, культурологи разных стран стремились понять, какими путями шло развитие языков, культур, литератур; что заставляло «вклиниваться» образы одной национальной культуры в другую, видоизменяясь под воздействием законов чужого языка, как происходил «диалог» национальных культурных традиций в эстетическом поле литературы.

Создание поликультурной литературы на русском языке, на страницах которой формировался бы образ иного национального мира, началось еще в XIX веке, но всплеск интереса к жизни представителей других этносов, стремление создать многонациональную и интернациональную картину мира более характерны для советской культуры и литературы. Не случайно возник и новый термин «русскоязычная литература», ибо после 1917 года советская литература стала носить не только национально-специфический, но и «пограничный» характер, когда «писатель мыслит в координатах одной национальной культуры, но на языке, в речевых формах другой национальной культуры» Лейдерман, Н.Л. Русскоязычная литература - перекресток культур [Текст]/ Н.Л.Лейдерман// Русская литература ХХ-XXI веков: направления и течения. - Екатеринбург, 2005. - С. 50..

«Инородцы» заговорили в книгах о себе и своих традициях, но на русском языке. Перед писателями стоял довольно сложный вопрос: какими средствами, способами отобразить национально-культурную самобытность представителя «инонациональной» среды в рамках русского лингвокультурного поля литературы? У многих национальностей не было даже письменности, а следовательно, требовалось адекватно представить с помощью письменного слова чужого языка фольклорный уровень мышления национального героя художественного произведения. Как можно передать представления о мире, способы мирочувствования представителей одной национальности языком другой национальности? И вообще возможно ли с помощью русского языка запечатлеть предметно-чувственный мир другой культуры, отразить ее национальную самобытность? Не исказится ли «чужой» национальный мир, вступив в «диалог» с русской литературной традицией?

Писатели 20-х годов ХХ века в чем-то интуитивно, в чем-то осознанно пришли к пониманию возможностей «диалога национальных культур» в рамках русского языка и способов отражения «инокультуры» в эстетическом поле русской литературы. Сегодня мы имеем много произведений, продемонстрировавших возможности билингволитературы.

Однако встает другой вопрос: как исследовать подобные произведения? Как сопоставить язык, мышление и ступени культурного развития представителей различных национальностей, нашедших отражение в литературе? Какой должна быть адекватная методика анализа поликультурных текстов?

Решая научную проблему создания методики анализа «пограничных» текстов, мы определяем ее актуальность, во-первых, возродившимся интересом к литературе 20-х годов ХХ века, необходимостью по-новому взглянуть на художественный материал этого времени прежде всего с точки зрения способов и приемов построения поликультурного пространства в рамках русскоязычного текста и, наконец, отсутствием методики анализа «диалоговых» межнациональных культурных отношений в литературном произведении; во-вторых, внелитературными аспектами: современная литература - отражение многих типологических черт нашей действительности, а решение так называемого «национального вопроса» на разных уровнях - от политического до культурного - одна из насущных задач Российского государства. Понять глубинные постулаты «другой» культуры, найти пути соположения различных национальных традиций в культурном поле государственного языка - одна из сложнейших задач современности. Изучение принципов построения поликультурного поля литературы, «диалога национальных культур», как нам кажется, может играть существенную культурологическую роль.

Объект исследования: поэтика художественной прозы 20-х годов ХХ века с точки зрения специфики включения в русскоязычную литературу элементов «инонациональной» культуры.

Предмет исследования - одна из ведущих тенденций литературы 20-х годов - «диалог национальных культур» в прозе русскоязычных писателей и семантика этого диалога (на примере произведений Л.Леонова, И.Бабеля, Вс.Иванова, М.Шолохова).

Цель работы - исследовать механизм создания образа «инокультуры» и «иноязыка» в рамках русского литературного языка и выяснить семантику «диалога» русской и «инокультуры» в русскоязычной литературе.

Для реализации цели намечены следующие задачи:

1. Выделить причины активного интереса писателей 1920-х годов к жизни и культуре «чужого» этноса, формирования многонациональной литературы в рамках русского языка и русской литературной традиции.

2. Проанализировать подходы к изучению поликультурных текстов и «интернациональной литературы», способы создания методики анализа «диалоговых» межкультурных отношений в трудах лингвистов и литературоведов ХХ-XХI веков.

3. Разработать методику анализа поликультурных текстов.

4. Выделить и проанализировать разные типы образов «иного» культурного мира в русскоязычных художественных текстах (от обращения к национальным корням какой-то одной нации до создания образа близких в типологическом отношении - в глазах русского читателя - национальных миров).

5. Сосредоточив анализ на прозе М.Шолохова, И.Бабеля, Вс.Иванова и Л.Леонова как на материале, наиболее репрезентативном с точки зрения взаимодействия национальных культур, апробировать возможности использования разработанной нами методики как в «единичных» текстах, так и объединенных в цикл, а также при исследовании любого диалогового текста, включающего в себя различные национально-культурные пласты.

Гипотеза: мы предполагаем, что, во-первых, именно после Октябрьской революции в литературе 20-х годов ХХ века в результате невиданной активизации контактов между разными национально-культурными традициями стал активно формироваться новый тип литературы - русскоязычная. Интерес литературы к национальному был обусловлен причинами как политического плана, так и собственно художественными. Русский язык стал базой для формирования литературы «пограничного» типа.

Во-вторых, писатели той эпохи смогли показать столкновение новых социальных идей (умозрительного) и древнейших, генетически заложенных культурных установок (коренного).

В-третьих, диалог национальных культурных традиций в рамках русскоязычной прозы способствовал не только интересу к жизни «инородцев», но и закладывал основы создания новой художественной реальности, включавшей в себя соположение различных фольклорных, мифологических и (если есть) литературных традиций, в конечном итоге формируя русские образы инонациональных миров.

Методологическая база исследования определяется его задачами и спецификой изучаемого художественного феномена. Она предполагает интегративность, синтезирование филологических, философских, культурологических и лингвистических подходов, направленных на освоение концептуальных, эстетических поисков в русской литературе 20-х гг. XX века. Комплексный подход обеспечивается сочетанием сравнительно-исторического, структурно-семиотического и типологического методов анализа, распространённых как в отечественном, так и в зарубежном литературоведении.

Научная новизна исследования обусловлена тем, что в нём впервые предпринимается попытка комплексного исследования диалога национальных культур в русской прозе 1920-х годов, выяснение семантики этого диалога, создание адекватной методики анализа «пограничной» литературы.

Теоретическая значимость исследования состоит в реализации нового, оригинального, системного историко-теоретического подхода (основанного на соединении культурологического, эстетического и собственно литературного контекстов) при изучении «пограничной литературы» на русском языке, включающей в себя разные национальные «образы мира» и «национально-культурный диалог» разных этносов.

Апробированные подходы, оригинальная методика и полученные результаты могут быть использованы при исследовании подобных художественных моделей в рамках мирового литературного процесса.

Практическая ценность работы заключается в том, что изложенные в ней наблюдения и выводы расширяют восприятие поликультурных текстов, написанных на одном языке, но создающих образы разных национальных культурных миров; исследованы принципы взаимодействия национальных миров в русскоязычной прозе; даются ключи к прочтению и пониманию таких явлений литературы.

Основные положения диссертации могут быть использованы в образовательной практике: положены в основание вузовских и школьных курсов по истории и теории литературы, культурологии; спецкурсов по проблемам анализа литературного произведения, творчеству отдельных писателей.

Апробация промежуточных и итоговых результатов диссертационного исследования проводилась на международных, российских и зональных конференциях, среди которых: Международная научно-практическая конференция «Литература в контексте современности» (Челябинск, 2002, 2004, 2007); Международная научная конференция «Россия и Восток: проблемы взаимодействия» (Челябинск, 1995); Международная научно-теоретическая конференция «Теоретические и методологические проблемы современного литературоведения и фольклористики» (Алма-Аты, 2007); Всероссийская научно-практическая конференция «Русская литература ХХ века: проблемы изучения и обучения» (Екатеринбург, 2006, 2007); Всероссийская научная конференция «Лазаревские чтения» (Челябинск, 2001, 2003, 2006, 2008); Международная научная конференции «Иностранные языки и литературы: актуальные проблемы образования и науки» (Пермь, 2007, 2008); Международная научная конференция «Синтез в русской и мировой художественной культуре» (Москва, 2002) и пр.

Текущие результаты исследования были представлены и обсуждались на заседаниях кафедры современной литературы УрГПУ (Екатеринбург), кафедры РЯ иЛ и МПРЯ и Л ЧГПУ (Челябинск).

Основное содержание диссертации представлено в монографии «Диалог национальных культур в русской сказовой прозе 20-х годов ХХ века» и ряде научных статей, посвящённых исследуемой проблеме.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Постреволюционная действительность и политика советского государства в области национальных отношений стала базой для формирования интереса к национальным культурам народов, населяющих бывшую Российскую Империю. Интерес писателей к жизни «инородцев» был «спровоцирован» многими причинами, одна из главных - стремление запечатлеть процесс «пробуждения» национального сознания под влиянием революционных перемен.

В то время как на политическом уровне происходил процесс «унификации» национальной самобытности, «интернационализации», литература стремилась показать, как национальная культура вступала во взаимодействие с новыми политическим реалиями, как сложно переплетены в сознании человека древнейшие культурные установки, проявляющиеся едва ли не на генетическом уровне, и зачастую противоречащие им новые социальные и политические идеи; как в рамках одного языка создавались различные национальные миры или образы национальных миров.

2. Процесс формирования русскоязычной литературы активно начался в 20-е годы ХХ века.

Русская литература начала ХХ века оказалась в окружении «разноуровневых» литератур. С одной стороны, на нее влияли древнейшие мировые литературы, имеющие мощный культурный потенциал и традиции (немецкая, французская, польская и пр.), а с другой стороны, ее окружали только что сформировавшиеся, младописьменные литературы, стоящие едва ли не на мифологическом уровне своего развития (например, литературы народов Севера). Именно это «окружение» стало одной из причин процесса появления «пограничной» русскоязычной литературы, процесса создания «диалога» национальных культур в рамках русского языка и русской культуры.

3. Литература 20-х годов ХХ века стремилась отразить сложность и противоречивость времени, она была максимально честной, потому что мощного идеологического давления со стороны советской власти еще не было.

Литература этого периода запечатлела фрагментарность, «лоскутность» нового мира, в котором человек стремился к стабильности, но не мог ее найти, а поиск стабильности в конечном итоге приводил к обращению к постулатам исповедуемой религии и фольклорному сознанию с четко фиксированными этическими и эстетическими нормами поведения. Сказ и «орнаментальная проза», зафиксировавшие и отразившие не только хаотичность нового мира, но и национальное, культурное и в какой-то мере сословное мировоззрение (герой из народной среды), стали наиболее удобной базой для изображения культурного самосознания представителей различных национальностей, для создания межкультурного диалога на страницах русскоязычных произведений.

4. В своих новеллах И.Бабель, Вс.Иванов, М.Шолохов и Л.Леонов, обращаясь к инонациональной тематике, стремились построить образ чужого национального сознания, чужой национальной культуры в рамках русского языка.

На страницах своих произведений они создавали своеобразный межкультурный «диалог», который строился на разных уровнях: от диалога субкультуры и культуры-домена (М.Шолохов, Вс.Иванов), диалога мира самобытной, древнейшей культуры и мира субкультуры до создания образа «чужой» культуры в рамках русского языка.

5. В своих произведениях вольно или невольно писатели показали крайнюю сложность, а порой утопичность практического воплощения одной из центральных задач Октябрьской революции: объединения людей в интернационал; показали невозможность осуществления великой идеи мировой гармонии без учета глубоких национальных первооснов, без взаимокоррекции с национальной системой ценностей, выработанной веками.

Таким образом, методика анализа поликультурных текстов, предложенная нами, дает возможность выяснить не только приемы и методы, с помощью которых создается межкультурный, межнациональный диалог, но и семантику этого диалога.

Структура диссертации определяется поставленными целями и задачами. Работа состоит из введения, четырёх глав, заключения, библиографического списка (176 источников).

Основное содержание диссертации

Во Введении ставится проблема, обосновывается избранный ракурс исследования, актуальность и научная новизна темы, определяются цели и задачи работы, характеризуется теоретико-методологическая база исследования, теоретическая и практическая значимость; постулируются положения, выносимые на защиту.

Глава первая - «Принципы формирования диалоговых межкультурных отношений в произведениях русской литературы 20-х годов ХХ века» - представлена тремя разделами.

В первом разделе «История изучения диалога национальных культур в исследованиях отечественных филологов» мы рассматриваем подходы к изучению поликультурных текстов и приходим к выводу, что в рамках литературоведения проблема взаимовлияния разных национальных культур в эстетическом поле одной национальной литературы стала рассматриваться более или менее целенаправленно только в ХХ веке. При всей разнохарактерности многочисленных работ, посвященных взаимосвязи различных национальных литературных традиций, четко выделяется несколько линий исследований.

Во-первых, речь шла о специфике литератур народов СССР и интернационализме многонациональной советской литературы. Интерес исследователей был связан с анализом творчества отдельных писателей, где на уровне упоминаний, замечаний говорилось о включении в канву художественного текста элементов национальной культуры. Авторы в этих работах См., например: Замятин, Е.И. О сегодняшнем и современном [Текст]/ Е.И.Замятин// Русский современник.- 1924. - № 2; Свентицкий, А. Литературные характеристики [Текст]/ А.Свентицкий// Звезда.- 1925.- № 2; Жинкин, Н.П. Новелла [Текст]/ Н.П.Жинкин// Красное слово. - Харьков.-1928. - № 6; Н.Н. По журналам [Текст]/ Н.Н.// На литературном посту.- 1928.- № 23; Локс, К.Г. Современная проза [Текст]/ К.Г.Локс// Печать и революция.- 1927.- № 8; Ставский, В. Творчество пролетарских писателей Северного Кавказа [Текст]/ В.Ставский// Октябрь.- 1927.- № 4; Воронский, А.К. Литературные отклики [Текст]/ А.К.Воронский// Красная новь.- 1922.- № 2; Литературная Одесса[Текст]// Литературный еженедельник.- 1923.- № 4 и пр. не ставили перед собой цели разработать принципы и методы анализа взаимовлияний различных национальных традиций в русской литературе, поэтому они не анализировали эстетические качества литературных произведений, включающих в себя элементы инонациональной культуры и быта. В основном исследования носят перечислительный характер, отсутствуют даже элементы методики анализа путей совмещения разных культур в границах литературного текста См., например: Шошин, В.А. Николай Тихонов [Текст]/ В.А.Шошин. - М.-Л.: Изд. АН СССР, 1960 (об интернациональной тематике в творчестве Тихонова); Шошин, В.А. Национализм и интернационализм в советской литературе [Текст]/В.А.Шошин. - М., 1971; Егорова, Л.П. В семье единой [Текст]/ Л.П.Егорова. - М., 1986; Шошин, В.А. Интернационалисты - мы [Текст]/ В.А.Шошин. - Л., 1982; Ломидзе, Г.И. Интернациональный пафос советской литературы [Текст]/ Г.И.Ломидзе. - М., 1970; Бычков, Д. Братство народов - братство литератур [Текст]/ Д.Бычков. - Нальчик, 1957 и пр..

Вторая линия исследований межнациональных связей русскоязычной литературы связана с введением категорий «национальный характер» и «национальный стиль». Анализируя как творчество отдельных писателей, так и целые ветви национальных литератур, авторы ограничивались постановкой вопроса о необходимости разработки способов анализа разных национальных культурных традиций в рамках иноязычного для одной из культур текста, но не решением его Эльсберг, Я. Классическое наследство и художественное новаторство литературы соц.реализма [Текст]/ Я.Эльсберг//Проблемы социалистического реализма. - М.: Советский писатель, 1961; Скосырев, П. Наследство и поиски [Текст]/ П.Скосырев. - М.: Советский писатель, 1961; Бурсов, Б. О национальном своеобразии и мировом значении русской классической литературы [Текст]/ Б.Бурсов// Русская литература. - 1958. - № 3; Бурсов, Б. Национальное своеобразие русской литературы [Текст]/ Б.Бурсов. - Л.: Советский писатель, 1967.- Изд. 2 дораб. - 396 с; Берковский, Н.Я. Мировое значение русской литературы [Текст]/ Н.Я.Берковский. - Л., 1975 и пр..

Третьей линией исследования поликультурных текстов становится поиск методики, которая бы позволила выделить основные приемы и способы соположения различных национально-культурных традиций в рамках русского языка Это, например, такие работы: Гнатенко, П.И. «Национальный характер» [Текст]/ П.И.Гнатенко. - Киев, 1984; Магомет-Расул. Папаха и посох Сулеймана: О национальном характере [Текст]/ Магомет- Расул. - М., 1987; Мусаев, Кичибек. Межнациональные связи и развитие национальных литератур [Текст]/ Кичибек Мусаев. - Баку: Элм, 1989; коллективные сборники статей: Взаимообогащение национальных советских литератур и художественный перевод [Текст]. - Фрунзе, 1987; Национальные традиции и процесс интернационализации литератур [Текст]. - Киев, 1987; Якимова, Л.П. Литература и литературы Сибири [Текст]/ Л.П.Якимова. - Новосибирск, 1988; Помотаева, А.В. Литературы народов Севера [Текст]/ А.В.Помотаева. - М., 1988; Давыдова, Т.Т. Проза Средней Азии и Казахстана [Текст]/ Т.Т.Давыдова. - М., 1989; Русская литература и Восток. (Особенности художественной ориенталистики XIX-XX вв.) [Текст]. - Ташкент: Изд-во «Фан», 1988.- 160 с. и пр.. Но целостной системы анализа создано не было, представлены лишь ее отдельные, часто не связанные друг с другом элементы.

По другому пути пошли литературоведы, ставившие перед собой задачу определить приемы и методы создания образа «чужого» мира на страницах русскоязычных произведений литературы. Это такие исследователи, как Г.Д.Гачев См.: Гачев,Г.Д. Образ в русской художественной культуре [Текст]/ Г.Д.Гачев. - М., 1981; Гачев, Г.Д.. Национальные образы мира: Общие вопросы русской, болгарской, киргизской, грузинской, армянской литератур [Текст]/ Г.Д.Гачев. - М.: Советский писатель, 1988; Гачев, Г.Д. Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос [Текст]/ Г.Д.Гачев. - М., 1994; Гачев, Г.Д. Национальные образы мира (Курс лекций) [Текст]/ Г.Д.Гачев. - М.: Academia, 1998.- 430 с., Ш.Маркиш, М.М.Гейзер, Н.Л.Лейдерман См., например: Гейзер, М.М. Когда «чужой язык» становится родным… [Текст]/ М.М.Гейзер// Русская литература XX-XXI веков: Направления и течения. - Вып. 8. - Екатеринбург, 2005; Лейдерман, Н.Л. Русскоязычная литература - перекресток культур [Текст]/ Н.Л.Лейдерман// Русская литература ХХ-XXI веков: Направления и течения. - Екатеринбург, 2005; Маркиш, Ш. Бабель и другие [Текст]/Ш.Маркиш. - 2 репринтное изд. - Персональная творческая мастерская «Михаил Щиголь». - Москва, 1997 - Иерусалим, 5758. -236 с.; Маркиш, Ш. Русско-еврейская литература: предмет, подходы, оценки [Текст]/ Ш.Маркиш // Новое литературное обозрение. - 1995. - № 15.. Однако необходимо признать, что целостной МЕТОДИКИ анализа «диалога национальных культур» и способов его воплощения на страницах русскоязычной литературы отечественными литературоведами предложено не было.

Во втором разделе - «К вопросу о понятии «русскоязычная литература»» - формулируются основные критерии этого литературного феномена.

Изменения в политической, культурной, социальной жизни России после революции, создание национальных литератур, массовый интерес к жизни и культуре «инородцев», возникновение единого культурного пространства сформировали не только новые формы художественного мышления, но и новый, особый «пограничный» тип литературы (поликультурную литературу), которую мы называем «русскоязычная».

В третьем разделе - «Приемы установления диалога национальных культур в ранней советской литературе» - мы предлагаем методику анализа диалоговых национально-культурных отношений в литературных текстах на материале произведений писателей 20-х годов ХХ века.

Можно выделить три ступени совмещения «инокультур» в произведении литературы.

1) Практически полная доминанта одной культуры (русской) над другой. Элементы «инокультурной» действительности, такие, как названия предметов быта, оружия, местности, нарядов и пр., призваны лишь создать «колорит» иной национальной среды или показать экзотику национальной жизни. Эти элементы факультативны и играют в диалоге национальных культур незначительную роль, они становятся лишь внешней приметой национальности персонажа (например, «Огуречная королева» Ю.Слезкина, «Фазаны» В.Правдухина, «Шакир» Д.Фурманова, «Зеленя» Ф.Гладкова и пр.).

2) Писатель сознательно вводит в один национальный мир героя из другой национальной среды, происходит взаимопроникновение разных культур в художественный текст, написанный на русском языке. Именно на этом уровне автор может построить несколько различных моделей мировосприятия, «проверяя» их в столкновении друг с другом и действительностью. Самым показательным примером можно считать новеллы из цикла «Конармия» И.Бабеля (такие, как «Мой первый гусь», «Сын рабби», «Костел в Новограде», «Берестечко» и пр.).

3) Писатель использует русский язык как средство представления перед читателем картины иного национального мира (неважно, мира какой-то одной нации, мира целого ареала близких культур или субкультуры какого-либо региона). В русскоязычных формах текста автор рисует мир иной культуры или субкультуры, перед ним стоит задача - средствами одного национального языка (в данном случае русского) показать своеобразие мышления и говорения носителей другой лингвокультуры.

Если первую ступень в какой-то мере можно назвать поверхностной, так как создается лишь национальный колорит, характеризующий условно представляемое национальное бытие (например, в произведениях писателей-романтиков), то вторая и третья - более сложные: писатели используют все возможности различных литературных и фольклорных культур для установления диалога между ними. В зависимости от аспекта совмещения различных национальных традиций можно предложить следующие уровни анализа «диалога инокультур».

I. Лексический уровень (уровень внешней формы)

Чужая культура может усваиваться не статично, а только в процессе какой-либо деятельности, например, передаче смысла понятия через слово (в свое время за словом был закреплен смысл, связанный с трудовой или какой-либо иной деятельностью человека, природной средой и т.п.). Идет процесс «переформулирования» чужой культуры в терминах, определениях своего лингвокультурного опыта. Поэтому лексический уровень «маркирует» присутствие «чужой» культуры, заставляет «переводить» понятия на родной язык, особую роль здесь играет слово «чужого» (отличного от русского) языка, «вводимое» в текст различными способами.

1) Иноязычное слово включается в текст без объяснения со стороны автора или героя, его значение или настолько плотно вошло в русскую языковую традицию, что не нуждается в «переводе», или легко вычленяется из контекста. Например: «ведь не потому же ноет сердце. А оно ноет и ноет, словно раскаленную тамгу положили» (Вс.Иванов «Гафир и Мириам»); «в те дни Али-Акбыр подыскал в соседнем кишлаке Учим невесту, именем Идрис, по красоте своей способную превысить красоту Джаланлум. Калым за нее просили большой…» (Вс.Иванов «Оазис Шихир-и-Себс») и пр.

В данном случае иноязычное слово становится маркером героя, представляющего нерусскую национальность, создает атмосферу присутствия образа чужой для русского языка культуры, но не настолько «чужой», чтобы понятие, обозначенное этим словом, не имело аналогов в русском языке или оно не настолько важно в понимании нюансов смысла текста, создает лишь внешнюю оболочку «чужого» мира (в принципе, легко заменимую любой другой языковой оболочкой).

2) Иноязычное слово дается с «подстрочником». Автор сознательно включает чужое слово в массив русской речи для придания национального колорита как языку героев, так и тексту в целом. Например: «он знал только кетмень - тяжелую мотыгу - и тяжелую работу. Когда не стало эмира в Бухаре, муллы и старшины с раскрашенными бородами потребовали, чтобы чайрикер стал резать джадидов - большевиков, врагов ислама»; (Н.Тихонов «Чайхана у Ляби-Хоуза»); «однажды Левка, младший из Криков, увидел Любкину дочь Табл. Табл по-русски значит голубка» («И.Бабель «Закат») и пр. В этом случае автор сознательно строит межъязыковые «диалоги», противопоставляя одну культуру (в ее словесном выражении) другой.

3) Если речь идет о так называемой субкультуре национального региона, то в текст включаются диалектизмы для характеристики говора носителей данной субкультуры. Они могут использоваться без «перевода», а могут поясняться автором, если их суть для читателя из контекста не проясняется. Например: «тот молчком спускается. А на чувале у нас всегда дрова сохнут» («Про двух аргамаков» Вс.Иванов); «в лощине, возле высыхающей музги, овцы жмутся в тесные кучи. Устало откинув зады, вихляют захлюстаными курдюками, надрывно чихают от пыли» («Лазоревая степь» М.Шолохов).

4) Калькирование национальных речевых оборотов средствами русского языка. Например, у И.Бабеля в «Одесских рассказах» ощущение речи бабелевских героев как неправильной вполне объяснимо. «Переведенное» на русский язык еврейское предложение действительно мыслится как неправильное (хотя на самом деле таковым не является). Например: «я удивляюсь, - сказал Нафтула,- когда человек делает что-нибудь по-человечески, а когда он делает сумасшедшие штуки - я не удивляюсь…» (И.Бабель «Карл-Янкель»).

Или кладбищенский служка Арье-Лейб в «Как это делалось в Одессе» И.Бабеля, с напыщенностью повествуя о похоронах Мугинштейна, заявляет: «И вот я буду говорить, как говорил господь на горе Синайской из горящего куста. Кладите себе в уши мои слова» (И.Бабель «Как это делалось в Одессе»). Обращение к Ветхому Завету традиционно для евреев, но совершенно неуместно в том месте, где события предопределяются бандитской этикой; более того, непроизвольное сравнение Арье-Лейба себя с самим Господом Богом вызывает только усмешку, хотя на самом деле можно говорить о «неправильном» «переводе» библейской метафоры на русский язык.

По сути, уровень внешней формы формирует уровень выразительных средств, которые, в свою очередь, «работают» на создание более сложного уровня - формирование образа национального мира. В центре любой модели мира лежит мировоззренческий уровень, основы которого были заложены в мифологии и фольклоре нации. Отсюда следующий уровень анализа.

II. Уровень мышления героев или рассказчика (уровень внутренней формы)

1) Использование архетипов инонационального сознания в контексте русского мировосприятия и русской языковой культуры. Метафоры, метонимии, сравнения и прочие тропы носят национальный характер, ибо обусловлены национальной средой, национальным социальным опытом. В пределах иного языка они четко маркируются невключенностью в привычный языковой, образный ряд.

Например, таковым становится образ арбы как символа жизни, жизненного пути в рассказе Л.Леонова «Туатамур».

В новелле И.Бабеля «Как это делалось в Одессе» Беня говорит матери покойного Мугинштейна: «Тетя Песя.., если вам нужна моя жизнь, вы можете получить ее, но ошибаются все, даже бог. Вышла громадная ошибка, тетя Песя. Но разве со стороны бога не было ошибкой поселить евреев в России, чтобы они мучились, как в аду?..». Обращение к Богу, «включение» его в бытовую жизнь - в традиции еврейского речевого стиля. «Народ книги», «народ Бога» не отделяет себя от Яхве. Отсюда и эта «ссылка» на Господа в речи одесского бандита.

2) Соположение различных национальных архетипов, то есть поиск сходных образов, моделей бытия, наконец, восприятия этих образов представителями разных национальных культур, дополнение этих рядов-символов схожими, но в линейке другого национального мышления, а в конечном итоге - создание «пограничной» модели мира посредством сближения национальных архетипов. Например, образ Луны воспринимается многими нациями в сходном значении: как символ мира мертвых, глаза мертвых, следящих за живыми. В этом мифологическом качестве Луна рисуется и воспринимается, например, Лютовым в «Конармии» И.Бабеля и рассказчиком в «Туатамуре» Л.Леонова.

3) Стилизация «инонациональных» легенд, былей, мифологем по аналогии с русскими литературными или фольклорными жанрами. Например, «Уход Хама» Л.Леонова, «О казачке Марфе», «Алтайские сказки» Вс.Иванова, «Шабос-Нахаму» И.Бабеля, вставная легенда о соколе в «Касыде о другом хератском утре» (Л.Леонов «Халиль»).

Подобные легенды, предания, национальные сказы позволяют стилизовать повествовательную манеру рассказчика, который обращается к слушателям, иногда отвлекаясь в процессе рассказа от фабулы, с другой стороны, создание таких «сказов» «работает» на формирование образа фольклорного мышления рассказчика и создает образ «чужого» сознания.

4) Включение определенного инонационального фольклорного мотива, образа, целого жанра в литературный текст (причем эти элементы перенесены без изменений и адаптаций к литературному произведению, посредством цитат). Чаще всего «напрямую» используются малые фольклорные жанры: пословицы, поговорки, присловья, частушки, песни.

Цель подобного «включения» не только в том, чтобы максимально четко запечатлеть «принадлежность» героя к народу, но прежде всего, чтобы показать народный, национальный культурный «опыт» персонажа. Например: «еще сказал Иавал, простираясь в грязи и прах вчерашней непогоды: - Тяжела борода моя днями, как медом пчелиный сот…» (Л.Леонов «Уход Хама»); «сказывают: счастье наше за девять морей, за десять земель, на десятом острову на Сарачинском. А как тебе пешком туда идти, в три года не дойти, орлом лететь тебе, в три года не долететь…» (Вс.Иванов «Авдокея») и пр.

Фольклорные «миниатюры» плотно вошли в жизнь любого народа. Соответственно, опыт, закрепленный в них и выраженный в максимально сжатом метафорическом виде, ярко отражает и уровень мировоззрения той или иной нации. Используя в тексте фольклорные жанры (или их имитацию) авторы стремятся создать своеобразный ассоциативный ряд, напрямую связанный с реалиями бытовой жизни, который, естественно, у разных народов разный.

Каждый из писателей, обращаясь к национальной тематике, стремится построить образ национального сознания, национальной культуры. Его возможно осознать, лишь заставляя читателя «сталкивать» и «соединять» в своем сознании различные национальные традиции, одна из которых всегда русская, ибо использован русский язык.

Глава вторая - «Образ казака и мир казацкой субкультуры в «Донских рассказах» М.Шолохова и новеллах Вс.Иванова».

Диалоговые отношения могут строиться не только между разными национально-культурными традициями в рамках одного языка, но и между национальной культурой и субкультурой, ощущавшей себя независимой, самобытной. Одной их таких уникальных субкультур было казачество.

Первый раздел - «Образ казака в «Донских рассказах» М.Шолохова». После Октябрьской революции началась борьба новой власти с казачьим сословием. Государственная установка на «расказачивание» казака, лишение вековых привилегий породила жестокое сопротивление советской власти и, одновременно, «размежевание» в самой казачьей среде.

Мир «Донских рассказов» - это жестокий мир противодействия старых культурных установок и нового социального порядка. «Диалог» между ними идет по водоразделу жизнь/смерть. Разрушение казачьего уклада жизни, гибель культуры, сопровождаемые насилием и смертью, один из доминантных мотивов в «Донских рассказах».

Не менее важным был тот факт, что писатель, сознательно встав на сторону революции, стремился показать, насколько косной, патриархальной, жестокой и нетерпимой к новому и чужому была казацкая среда. Именно поэтому молодое поколение, не успевшее «вжиться в казачество», стремящееся к новому, неизведанному, выступило против отцов и дедов. На своей спине испытав суровость нрава и кулака старшего в семье, молодой казак отрицает не только родительский деспотизм, но и, интуитивно, всю систему ценностей казачества, его кастовость, сословную спесь, формировавшиеся в течение многих столетий и ставших основой субкультуры донца.

«Диалог» национально-культурного и социального, непримиримая борьба двух мировоззрений, перенесенная в самое дорогое для человека - в семью, - становится материалом новелл М.Шолохова.

В § 2.1.1 - «Создание языковой модели казацкого мира в новеллах Шолохова» - исследуются способы включения в массив русской речи особенностей говора казака и мировидения, запечатленного в языке.

Шолохов обратился к фольклорной поэтике, ибо его герои плоть от плоти народа. С одной стороны, в основе любого его рассказа лежит случай, включенный в целый ряд подобных (трагедия семьи, противостояние новой и старой идеологии, крушение привычного быта); этот случай воспринимается рассказчиком и передается в соответствии с выработанными фольклором моральными критериями и нормами поведения; с другой стороны, рассказчик обращается к фольклорным текстам, которые в концентрированном виде отражают народный опыт.

Таких «включений» у Шолохова немного. В основном это пословицы, поговорки, присловья или заимствованные из фольклора, или созданные по типу фольклорных, например: «назови хоть горшком, да в печь не сажай», «крапива «черту на семена росла» («О Колчаке…»), «голосок, как у черта волосок» («О Донпродкоме…») и пр.

Для фольклорной культуры характерна особая структура эпитетов и метафор. У Шолохова герой-рассказчик включает в свою речь постоянные эпитеты («меня под белы руки и на фронт», «скачут злые враги», «и упал я на сыру землю» и пр.); сложные эпитеты, которые бывают двух видов: 1- когда создаются приложения, где соединены два тавтологических или синонимических слова («убью я ее… за тех братов-товарищев», «Христом-богом прошу вас», «горе горюем» и пр.), или 2- собственно сложные («вши горболысые», «пешеходной кладкой прошли» и т.д.). Широко пользуется шолоховский рассказчик и реализованной метафорой («ущемила меня тоска - житья нету», «нехай твое семя растет», «тяперя лупай обоими фонарями, смотри в оба» и пр.).

Встречаются в новеллах писателя диалектизмы, характерные для донского казачества, например: «лазоревая степь» (в смысле «красная», в донском казачьем диалекте слово «лазоревый» не означает «лазурный». Прежде всего «лазоревый» ассоциируется с «лазоревым цветком», т.е. с тюльпаном. В своих произведениях Шолохов употребляет слово «лазоревый» как синоним слов «красный» и «желтый»); «коханый» [любимый]; «слез, вижу - жива, двошит [т.е. дышит]»; «лохуны казакам выстирает»; «латку [заплатку] на шаровары кому посодит»; «ростом низенький, тушистый [в теле]»; «знать, замстило» и пр.

Соответствуют речи неграмотного казака и просторечия в сочетании с канцеляризмами, которые пронизывают все повествование. Например: «получилось у нас в станице противу Советской власти восстание»; «прошу вас, товарищ, тут не сурьезничать, а засчет республики могу объяснить: была она по случаю банды, а теперича, при мирном обхождении, называется хутором Топчанским» и пр.

Однако можно говорить и о более сложном обращении Шолохова к народно-поэтической традиции. В его рассказах изобразительные средства полностью соответствуют типу героя, воссоздаваемой среде, восприятию мира казачества. Источником для их создания являются вечные реальности жизни: казачий быт, человек в его постоянных ощущениях и переживаниях, природа. Особенно заметно обращение писателя к миру казака-землероба при создании художественных образов, построенных на сравнении: «голос у него густо-мягкий, добротная колесная мазь»; «...сама собой - как перекисшая опара»; «трое суток раздумья и вздохов легли через Семкину жизнь, как длиннющий, неезженый проследок через степь» и т.д.

Героя в немалой степени формирует тип физического труда, которым он вынужден заниматься, так что система сравнений при описании того или иного персонажа часто профессионально окрашена. У деревенского плотника, ушедшего в город, строчки выходят из-под руки «косые и курчавые, упавшие на бумагу, как пенистые стружки из-под рубанка» («Илюха»). «Командир, бывший машинист чугунолитейного завода, такой же медлительный, как первые взмахи маховика, голову бритую приподнял, трубки изо рта не вынимая: -- По коням!..» («Коловерть»).

Создает Шолохов также один из наиболее емких природных образов -- образ степи, который несет в себе древнейший, архетипический мотив простора и связанный с ним мотив жизни/смерти. Для казака эти понятия неразделимы. Степь дает пропитание для коня и человека, степь же несет с собой и смерть всему живому. Шолохов постарался запечатлеть нерасчлененность мотивов. Например, в «Пастухе», «Председателе реввоенсовета республики», «Алешкином сердце», «Обиде».

Можно выделить у писателя приемы «оживления», «очеловечивания» природы, которые используются с двойной целью: одна - типичная для фольклорной эстетики - удвоить восприятие человеческих чувств и эмоций с помощью природных образов, отражающих настроение героя; с другой - Шолохов стремится показать, что казак постоянно связывают себя с природой, ищет помощи в отображении своих эмоций, которые, может быть, по малограмотности герои вразумительно, своими словами выразить не могут («Коловерть», «Алешкино сердце», «Жеребенок» и пр.).

Шолохов создает и особую глагольную экспрессию, которая пронизывает насквозь мир его рассказов: и природный, и человеческий. Его герои не успевают оглянуться и подумать, время заставляет их действовать быстро, без оглядки, чутьем. Таким образом, начинает проявляться архетипическая основа поведения, родовая, культурная, рефлекторная.

Обращение к традициям фольклора, фольклорной символике, образности позволило маркировать особенности мировосприятия и поведения казака, с одной стороны, стремящегося сохранить традиционную обособленность своего сословного положения, свои традиции и национально-культурную самобытность, а с другой стороны, изменяющего миропорядок вопреки своим древнейшим культурным установкам.

§ 2.1.2. Архетипы казачьей культуры в их столкновении с реалиями нового времени и социальными отношениями в «Донских рассказах» М.Шолохова.

Почти все рассказы Шолохова написаны с позиции молодого поколения, посягнувшего на вековечные устои родной среды, но в них нет романтики революции, а есть показ глубинной народной трагедии.

С первого же рассказа цикла «Родинка» вводится мотив убийства, уничтожения самого дорогого - своей «кровинки». Старинный сюжет «отце-сыноубийства» у Шолохова приобретает новую окраску. В древнем архетипе неузнавания родных запечатлен сюжет нового времени, времени вопиющей «неродственности».

Шолохов очень четко обрисовывает контуры сил, противостоящих друг другу в момент крушения старого культурного уклада и формирования новых социальных отношений. Большинство старших казаков, отцов, старших братьев укоренены в традицию. В них писатель подчеркивает природную силу, упорную и беспощадную защиту своего исконного, того, во что они генетически вросли (дом, хозяйство, обычаи и верования). Именно они всеми силами противостоят новой власти (Бодягин-старший из новеллы «Продкомиссар», старик Нестеров и Игнат-мельник - «Пастух», Иван Алексеев - «Алешкино сердце» и пр.).

В красном стане и самые бедные казаки, и бунтари, изгнанные из казацкого сословия (например, Александр Четвертый из повести «Путь-дороженька»), сироты или младшие сыны из офицерских семейств, встающие на сторону большевиков из непонятного старшим бескорыстного нравственного чувства.

«Старые» стремятся оставить миропорядок неизменным, чтобы на их «избранничество», особый статус как военного сословия, ценимого царской властью, не смел никто из городских или «мужиков» покуситься. В сознании старого казака мир должен быть неизменным, ибо их деды и прадеды заслужили право быть особенными. В тесном сословном кругу казаки «вводили» свои законы, направленные на сохранение кастовости, с одной стороны, с другой - на подчинение и тех, кто находился вне их круга, и своих родных: жен, детей, внуков. Считалось, что только жесткая иерархия в семье и суровость в отношениях между казаком и неказаком могли сохранить неизменным традиционный казачий миропорядок.

Молодое же поколение казачества хочет мира всеобщей гармонии и равенства, что и было обещано революцией, т.е. размежевание между поколениями идет и по линии «старое, неизменное/ новое, притягательное своими перспективами».

Если для старших священны традиции и вековой отцовско-дедовский уклад, то молодые видят лишь его внешнее проявление: собственнический дух, наживу, сословные предрассудки, подавление личности. Поэтому и рвутся стряхнуть с себя, уничтожить этот уклад, а вместе с тем приходится физически уничтожать и дедов, отцов, старших братьев, вросших в этот уклад и вставших на защиту своего исконного.

Взамен порушенного естественного родства по крови возникло новое родство - по классу, по принятой новой вере («Путь-дороженька», «Батраки», «Червоточина» и пр.). Эта новая общность стремится найти возможность сделать мир лучше, но война оставляет лишь один путь - пройти через кровь и смерть. Только преодолев в себе «застывшие формулы миропонимания», отрешившись от сословных предрассудков, открыв в себе «всечеловеческое», казак может прийти к пониманию глубинной сути революции, считает Шолохов. Поэтому из рассказа в рассказ писатель заставляет своих героев совершать мучительный выбор. Например, в «Родинке» атаман принял самое простое решение: случайно убив сына, он убивает и себя, ибо жить больше не для чего и не для кого.

Трудно казаку, выросшему в недрах свой субкультуры, отрешиться от ее традиций, трудно преодолеть себя, но когда это происходит, Шолохов рисует совсем иного человека. Особенно это заметно в «Чужой крови». Гаврила в начале рассказа и в конце его - совсем другой человек. Все наносное - нарочитый вызов в одежде, бравада орденами, словесные перепалки с председателем - сменяется глубокой грустью по погибшему сыну и новой любовью к «белоголовому» продотрядовцу, с которым на глазах у Гаврилы безжалостно расправились «свои» казаки. Человеческое горе и любовь оказались выше, чем сословная спесь.

С другой стороны, Шолохов запечатлел, как под воздействием революционных изменений трансформируются, а где-то даже разрушаются основы казачьей субкультуры, как порой казачий менталитет перерастает в советский («Продкомиссар», «Бахчевник», «Нахаленок», «Смертный враг» и пр.), и что процесс этот не менее трагичен, чем физическая смерть человека, трагичен и для старшего, и для младшего поколения.

Одним из важнейших архетипов казачьего сознания была вера в Бога. Вера становится духовным знаком несовместимости, беспощадной вражды двух сторон. Старшее поколение - христианско-православное, младшее идет к новой вере - в Ленина и прекрасное будущее. В рассказах Шолохова то, что молодые отрешились от веры, не крестят лоб, не ходят в храм, а вместо этого едва ли не молятся на нового вождя, ощущается стариками как страшное кощунство, предательство вековых устоев, а значит, несет в себе разрушение веками установленного кодекса «казачьей чести». Отсюда и жестокость по отношению к тем, кто «отошел от истинной веры» («Червоточина», «Бахчевник», «Нахаленок» и пр.). Однако новая вера в Ленина и революцию и противостояние ей постепенно вытесняют в казаке основы веры в Христа с его гуманистическими идеалами, остается только беспощадная жестокость, забирающая жизни самых близких людей.

Очень важное место в сознании и мировидении казака занимает земля, пашня, зерно. Эти архетипы непосредственно связаны с жизнью, а значит, обладают неким духовным и эротическим началом. Многие герои Шолохова относятся к земле как к живому существу. Особенно это характерно для старшего поколения. За землю можно и убить, ибо, отнимая ее, отнимали и часть сущности землероба. Шолохов не занимает какой-то односторонней позиции по отношению к вопросу, кто имеет право на землю и зерно. Писатель показывает, что и богатый казак и бедный относятся к земле и семени одинаково трогательно, но и одинаково ожесточенно будут бороться за них («Коловерть», «Пастух», «Нахаленок», «Червоточина», «Обида» и пр.).

Шолоховские казаки, воюющие за старый уклад жизни, воспринимают выращенное зерно не только как еду, но и как символ старой жизни. Поэтому и урожай продотрядовцам они добровольно отдавать не хотят. Отсюда и еще один уровень противостояния: отдавать чужакам родное (едва ли не собственное семя) не позволяет не только ужас перед голодом или жадность, но нечто родовое, запрятанное в подсознании, чего нет и не было у городских, «иногородних». Но еще трагичнее, когда зерно отбирают свои же - казаки. Это противостояние четко зафиксировано, в частности, в новелле «Продкомиссар».

Автор показывает читателю, что невозможно мгновенно переменить мировосприятие человека, его национально-культурные установки, традиции. Образ казачьего мира создается писателем с помощью художественных средств, главным из которых становится маркировка диалектного слова, фольклорных и мифологических образов, определяющих сознание казака и заставляющих принимать то или иное решение в зависимости от глубинных, веками устоявшихся культурных норм и правил.

В «Донских рассказах» Шолохов показал и изменение архетипов казачьего сознания, «уход» от традиционных норм кастовой субкультуры. Столкновение новых социальных порядков и патриархальных казачьих устоев привело к разрушению целостности казацкой субкультуры и рождению культуры новой - советской. Это и зафиксировал писатель в своих рассказах.

Второй раздел второй главы - «Субкультура казачества и способы маркирования ее элементов в новеллистике Вс.Иванова.

«Казацких» новелл у писателя немного, но в каждой из них образ казака строится как антипод образу «не-казака»: киргизу («Дитё», «Лога», «Киргиз Темербей»), русскому («О казачке Марфе», «Про двух аргамаков»). Вс.Иванов отказался от острой фабульности, перенеся вес с внешнего на внутреннее, с действия на переживание.