М.Ю. Лермонтов - очень сложное явление в истории литературной жизни России. Поэт, проживший всего 26 лет и оставивший относительно небольшое литературное наследство, до сих пор остается неразгаданной и до конца не понятой личностью. В литературной критике творчества Лермонтова, начиная с прижизненных публикаций и кончая сегодняшним днем, можно наблюдать острую борьбу мнений, подчас полностью противоположных, искусственные выпрямления, идейные затемнения и неизбежное проявление исторической ограниченности - черты, в которых отразился ход развития русской истории и русской культуры со всеми его противоречиями.

Гоголь, со слов Жуковского, определил существо лермонтовской поэзии словом "безочарование" [30, 1]. Люди различных эпох, различного душевного строя, умственных сил, религиозных устремлений сходились в общем "безочаровании" от Лермонтова. Гоголь в статье о русской лирике уделил Лермонтову места менее, чем Языкову. Ценитель и друг Жуковского, Пушкина, Гоголя Плетнев дал такую оценку Лермонтова: "Это был после Байрона и Пушкина фокусник, который гримасами своими умел толпе напомнить своих предшественников. Придет время, и о Лермонтове забудут" [30,2]. Такое мнение разделялось едва ли не большинством знавших Лермонтова людей. Иван Аксаков: "Поэзия Лермонтова - это тоска души, болеющей от своей собственной пустоты вследствие безверия и отсутствия идеалов" [30,2]. Достоевский выразился про своего Ставрогина: "в злобе выходил прогресс даже против Лермонтова" [30,2]. Вл.С. Соловьев только завершил историю всеобщего “безочарования” Лермонтовым, устрашась за религиозную судьбу того, в котором "демон кровожадности" к концу жизни уступил "большую часть своей силы своему брату, "демону нечистоты". Он определил религиозную судьбу Лермонтова, как гибель, а долг читателей увидел в том, чтобы обличением демонизма, обуявшего Лермонтова "демона гордости", "уменьшить хоть сколько-нибудь тяжесть, лежащую на этой великой душе” [30,2]. Из приведенных мнений следует, что вопрос о своеобразном религиозном мировоззрении Лермонтова возник, уже по мере выхода в свет его произведений.

В.Г. Белинский, поначалу также принадлежавший к этому лагерю, впоследствии переменил свое мнение о Лермонтове. Собственно с его работ и началось изучение творчества Лермонтова в литературоведческом плане.

Очень важны в раскрытии лермонтовского творчества статьи о нем Аполлона Григорьева, боровшегося с Лермонтовым, тяготевшего к нему и во многом глубоко его постигавшего. Также как и Шевырев он боролся с "гордыней духа", занесенной с Запада.

Детализированное изучение Лермонтова в духе старой академической науки началось главным образом в последние десятилетия ХIХ века и было продолжено в нашем столетии. Сторонники этого воззрения видели в Лермонтове крайнего индивидуалиста, выразителя "чисто отрицательного взгляда", скептического романтика, сомневающегося во всех человеческих ценностях и опирающегося на чужие - отечественные и западноевропейские - образцы, в которых такое миропонимание представлялось художественно закрепленным. Работы о жизни и творчестве Лермонтова представителей этой науки А.Н. Пынина, П.А. Висковатова, В.Д. Спасовича, Д.И. Абрамовича, Н.А. Котляревского и др. знаменуют новый этап в исследовании поэта. Среди различных тем и разработок рассматривается и вопрос о религиозности поэта и его байронизме, демонизме. Затрагивается также проблема религиозного воспитания Лермонтова в доме его бабушки Е.А. Арсеньевой. Трудами названных выше ученных (особенно трудами Висковатого) был накоплен и частично, по мере сил, обобщен большой материал фактов и наблюдений, без которого наше знание о Лермонтове и общее представление о нем были бы значительно беднее.

В 1892-1894 г. г. в Казанском университете А.А. Царевский читает лекции и произносит торжественные речи о Православии и о значении русской словесности в национальном русском образовании. Царевского интересует, почему в России наблюдается недостаточная читаемость произведений Лермонтова? Совместимы ли понятия религиозности и народности Лермонтова? [92,13]

В последние предреволюционные годы публикуют свои работы такие исследователи творчества Лермонтова как С.Н. Дурылин "Судьба Лермонтова", Л.П. Семенов "Лермонтов и Библия", М. Никитин "Идеи о боге и судьбе в творчестве М.Ю. Лермонтова”, С.В. Шувалов "Религия Лермонтова" [см. библ.].

Все эти работы можно назвать первыми основательными, специализированными исследованиями, в которых авторы решают один и тот же вопрос, обозначившийся еще при жизни поэта. Каково же действительное отношение Лермонтова к Богу, к Библии; верит ли он в судьбу; откуда берет свои истоки воинствующая богоборческая, демоническая лирика, и как в то же время появляются лучшие образы традиционной молитвы ко Всевышнему в его творчестве?

Л. Семенов отмечает в своей работе серьезное влияние Библии на творчество Лермонтова. Она помогает поэту "в минуту жизни трудную", к ней он обращается в поисках новых мотивов. С.Н. Дурылин считает, что Лермонтов в конце своего творческого пути устает от демонического начала в своей душе и приходит к написанию "чудных молитв", чистых, светлых, полных веры, надежды и любви.

Параллельно с такими воззрениями продолжает набирать обороты богоборческая, антирелигиозная направленность в исследованиях творчества Лермонтова. Начало свое она берет из высказываний Герцена и Добролюбова. Еще одним крайним выражением поляризации мысли в подходе к Лермонтову явился формализм. Формалисты стали рассматривать стихотворения лишь с их структурной и звуковой стороны (те же самые молитвы ими оценивались с точки зрения строфики, размера, совершенно не обращалось внимание на их идейно-эмоциональный план). Такой подход можно наблюдать и в советском литературоведении. К формалистским относится книга о Лермонтове Б. Эйхенбаума (1924 года).

Второе и третье десятилетия ХХ века (повлияла Октябрьская революция) характеризуются исключительно острым столкновением идеологий и методологий. Но приблизительно к концу 30-х годов острый антагонизм в толковании Лермонтова исчезает: точки зрения и подходы исследователей сближаются. Начинается синтетическое, многостороннее изучение поэта с учетом всех прежних достижений, но идейно однобокое. Лучшие лермонтоведы, такие как Л.Я. Гинзбург, Е.Н. Михайлова, И.Л. Андроников, В.А. Мануйлов предпочитают не затрагивать тему библейского влияния на поэта. А если и касаются ее, то лишь бегло, поверхностно, с точки зрения богоборческой направленности. Архипов в своей книге "М.Ю. Лермонтов. Поэзия познания и действия" пишет об атеистическом мировоззрении поэта. "При всех видимых или кажущихся противоречиях и отступлениях у Лермонтова была стройная атеистическая философия, нашедшая в лирике и поэмах богоборческую формулу выражения. В русской поэзии всегда велись ожесточенные схватки с Богом (Полежаева, Есенина, Маяковского). И едва ли будет ошибкой сказать, что поэзия богоборчества имела в виду не столько царя небесного, сколько земного" [7,65].

В 60-х же годах появляются исследования, названия которых говорят сами за себя: "Антирелигиозные и антиклерикальные идеи в русской литературе ХIХ века" Н.В. Карпова и М.Ю. Попова [40] и "М.Ю. Лермонтов - обличитель церкви и религиозных догматов" А.П. Рубановича [80].

В 1981 году выходит в свет "Лермонтовская энциклопедия", где появляются отдельные статьи: "Религиозные мотивы", "Библейские мотивы", "Богоборческие мотивы" и "Демонизм", все они тесно соотнесены друг с другом [47].

В постперестроечное время вновь стали появляться статьи и заметки в журналах, комментирующие связь Лермонтова с Библией на примерах одного или группы стихотворений. Появились новые исследования: Котельникова "Христианские мотивы у русских поэтов" [43]; Т. Жирмунской "Русские поэты и Библия" [34]. Кроме этого стали публиковаться в литературных газетах статьи, изданные на западе нашими русскими эмигрантами (статья И. Лукаша о цикле стихотворений-молитв у Лермонтова).

Таким образом, не трудно заметить, что в литературоведении (лермонтоведении) вновь возникает пристальный интерес к этой проблеме, делаются попытки, пусть пока на материале отдельных произведений, исследовать вопрос, интересующий многих. Для критиков здесь открывается поле для дальнейшей деятельности. На основе всего имеющегося на сегодняшний день материала обозначить и рассмотреть основные, наиболее важные, моменты противоречивого лермонтовского отношения к Библии.

Название 2 главы работы - "Библейские мотивы в творчестве М.Ю. Лермонтова" - весьма распространенно и многозначно. Сам термин "мотив" несет на себе отпечаток условности и недостаточной определенности. В литературоведческих словарях нет единого, точного определения этого термина.

В Лермонтовской энциклопедии (1981г.) дается следующее определение: "Мотив - (от французского motif - мелодия, напев) - устойчивый смысловой элемент литературного текста, повторяющийся в пределах ряда фольклорных (где мотив означает минимальную единицу сюжетосложения) и литературно-художественных произведений".

Мотив может быть рассмотрен в контексте всего творчества одного или нескольких писателей, какого-либо литературного направления или литературы целой эпохи, а также отдельного произведения. В поэзии воплощается в ведущих темах, символах, сюжетных ситуациях, образах [47].

Распространившись на сферу исследований индивидуального творчества и став актуальным аспектом современного литературоведческого анализа, термин "мотив" все более утрачивает свое прежнее содержание, относившееся к формальной структуре произведения: из области "строгой" поэтики он переходит в область изучения мировоззрения и психологии писателя (или даже психологии творчества). Мотивами стали называть и характерные для поэта лирические темы или комплекс чувств и переживаний, а также константные свойства его лирического образа, независимо от того, находили ли они соответствующее выражение в какой-либо устойчивой формуле. В этом смысле термин "мотив" широко используются в исследованиях поэзии и в современном лермонтоведении. Именно в таком расширенном варианте и будет использоваться этот термин в данной работе.

Творчество Лермонтова представляет собой несомненное и органическое единство, естественно, что и мотивы его лирики взаимосвязаны, тесно переплетены друг с другом, часто “просвечивают" один через другой.

Формулировка "Библейские мотивы" включает в себя, на правах обобщающей, такие мотивы, как христианские, евангельские, т.к. эти названия берут свое начало из книг Нового Завета. Здесь же пойдет речь и о религиозных и богоборческих мотивах, которые в Лермонтовской энциклопедии выделены в отдельные статьи, но без которых анализ влияния Библии на Лермонтова будет неполным, потому что только в совокупности микроанализов раскрывается объемность и целостность миросозерцания поэта, его отношение к жизни и Богу.

Библейские мотивы относятся к философско-символическим мотивам. Библейские мотивы могут быть также своеобразным историко-культурным комментарием к лермонтовским текстам.

Библейские мотивы входят в поэзию разными путями, получают разную художественную разработку. Но они всегда дают творчеству духовно восходящее направление, ориентируют его на абсолютно ценное.

У поэтов это принимало и принимает несколько форм, зачастую сочетающихся в одном произведении.

лермонтов поэт библия демонический

Во-первых, форму лирического переживания, религиозных состояний и настроений в многообразии и их интимно-психических оттенков. Стихи рождаются или могут рождаться из молитвенных движений души. Точно так же покояние, вера в милосердие Божие, надежда на спасение, христианская любовь, мистическое созерцание, пророческое прозрение - всему этому поэзия умеет дать богатое смыслом и эмоциональными красками выражение.

Во-вторых, форму поэтического воплощения идей о Боге, о мироздании, о человеке как образе и подобии Божием.

В-третьих, форму художественного истолкования лиц и сюжетов из Библии.

В-четвертых, форму отображения живой религиозной жизни нации, ее религиозно-мистического опыта, нравственных и эстетических идеалов, воспринятых русским сознанием из библейских источников (из православия).

Конечно, черты мировосприятия, умственного склада, литературного вкуса налагают свою печать на разработку этих мотивов каждым поэтом. В ней может преобладать гармоническое, примиряющее звучание или, наоборот, драматически обостряться противостояние истины и лжи, праведности и греховности, веры и неверия. Один поэт благоговейно приемлет мир Божий, другой, как библейский Иов, обращает к Богу вопросы о причинах и целях творения, вопросы, нередко исполненные сомнений и скорби.

Именно таким противоречивым, религиозным и борющимся, пытающимся понять непознанное и был М.Ю. Лермонтов.

И кто знает, не скажет ли Бог судьям Лермонтова, как друзьям Иова:

"Горит гнев Мой за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб мой Иов"-раб Мой Лермонтов" (Мережковский).

Актуальность исследования:

Из всех новозаветных книг в творчестве Лермонтова наиболее заметный след оставил Апокалипсис. А если говорить точнее - два мотива, издавна питавшие народное воображение.

Во-первых, у поэта встречается образ занебесной "книги жизни"; где записаны судьбы народов и личные жребии живых и мертвых. Этот образ перешел в Апокалипсис (др. название "Откровение Иоанна" - заключительная книга Нового завета, пророчащая будущее) и в христианское молитвословие из ветхозаветных "пророческих" книг (сравн." И увидел я, и вот, рука простерта ко мне, и вот, в ней книжный свиток. И он развернул его передо мною, и вот, свиток исписан был снаружи и внутри, и написано на нем: "плач, стон, и горе" (кн. Иезекииля 2.9-10).

"И увидел я другого Ангела сильного, сходящего с неба, облеченного облаком; над головой его была радуга, и лицо его как солнце, и ноги его как столпы огненные, в руке у него была книжка раскрытая. И я пошел к ангелу, и сказал ему: дай мне книжку. Он сказал мне: возьми и съешь ее; она будет горька во чреве твоем, но в устах твоих будет сладка, как мед" (Откровение от Иоанна 10.1-2,9); и др.).

Образ "книги жизни" ассоциировался там с темой божьего суда: "Судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими" (Откровение 20.12).

Идея рока, судьбы рано складывается в душе поэта. Бесконечно, в самых разнообразных сочетаниях, этот образ "грозного рока" повторяется в его стихотворениях. Что идея Судьбы сильно занимала ум и воображение Лермонтова видно из того, что на маскарад (1830?) в Благородном Собрании Лермонтов явился в костюме астролога с огромною книгою судеб под мышкой [73, 20]. В том же году, может непосредственно перед или после маскарада, Лермонтов в стихотворении "Смерть" ("Ласкаемый цветущими мечтами") писал:

Вдруг передо мной в пространстве бесконечном

С великим шумом развернулась книга

Под неизвестною рукой. И много

Написано в ней было Но лишь мой

Ужасный жребий ясно для меня

Начертан был кровавыми словами. [1, I,287]

Лирический герой читает в ней свое осуждение, свой приговор - в адских мучениях духа наблюдать за разложением собственного тела (характер описания этой части позволяет предполагать также, по мнению Н. Мотовилова, [47,531], непосредственное влияние Дж. Байрона, его стихотворения "TheDarkness").

Впрочем, приговор этот воспринимается не как "сообразно с делами", а как непостижимое проклятие. Хотя в "Смерти поэта" (1837г.) Лермонтов, однако, сочетает в духе Апокалипсиса идеи божественного предвидения "мыслей и дел" с идеей справедливого воздаяния.

В духе Апокалипсиса написано "Предсказание" (1830г.). Оно построено в двух планах: конкретно-историческом и мифологическом. Именно с этой стороны оно ориентированно на библейскую книгу, содержащую рассказ-предсказание о конце света, когда будут твориться ужаснейшие разрушения по всей земле:

Настанет год, России черный год,

Когда царей корона упадет,

Забудет чернь к ним прежнюю любовь,

И пища многих будет смерть и кровь!

Когда детей, когда невинных жен

Низвергнутый не защитит закон;

Когда чума от смрадных, мертвых тел

Начнет бродить среди печальных сел,

Чтобы платком из хижин вызывать,

И станет глад сей бедный край терзать,

И зарево окрасит волны рек:

В тот день явится мощный человек. [1, I,128]

Упоминается у Лермонтова и об апокалипсическом числе 666 [1,V,154]. Во-вторых, мотив, затрагивающий тему небесного сражения архангела Михаила и его ангельского войска с Сатаной и падшими ангелами (Откровение Иоанна 12,7-9: "И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и Сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним").

Следует заметить, что в своих произведениях Лермонтов часто говорит об ангелах. Ангелы немолчно славят Бога; Азраил произносит такие слова:

Я часто ангелов видал

И громким песням их внимал,

Когда в багряных облаках

Они, качаясь на крылах,

Все вместе славили Творца,

И не было хвалам конца [1, III,143].

Вспоминаются здесь и первые строчки знаменитого "Ангела":

По небу полуночи ангел летел,

И тихую песню он пел;

И месяц, и тучи, и звезды толпой

Внимали той песне святой.

Он пел о блаженстве безгрешных духов

Под кущами райских садов;

О боге великом он пел, и хвала

Его непритворна была [1, I,228].

Эти стихи напоминают древний Псалом:

Хвалите господа с небес;

Хвалите Его, все ангелы Его;

Хвалите Его, все воинства Его;

Хвалите Его, солнце и луна;

Хвалите Его все звезды света. (Псалом 148,1-4).

Под влиянием Библии Лермонтов создает дивные образы ангелов света и тьмы ("Ангел", "Демон").

У Лермонтова можно найти и глубоко архаичное соотнесение ангелов "воинства небесного" со звездами

И пусть они блестят до той поры,

Как ангелов вечерние лампады. [1, III,380].

Астральные пейзажи в "Демоне", особенно в так называемом ереванском списке, где герой, выполняя до своего падения традиционные ангельские функции, "стройным ходом возводил /Кочующие караваны/ В пространстве брошенных светил", и христианско-мистическую идею об ангельской иерархии как зеркалах "славы божией" (песня монахини во 2-й редакции "Демона"), и интимно лирическое ощущение неуловимого ангельского полета, сравниваемого с несущимся звуком или скользящим по ясному небу следом. Пишет он и об ангеле смерти в одноименной поэме:

Есть Ангел смерти; в грозный час

Последних мук и расставанья

Он крепко обнимает нас,

Но холодны его лобзанья,

И страшен вид его для глаз

Бессильной жертвы. [1, III,148].

Об ангелах смерти говорит Библия: " И вышел Ангел Господень и поразил в стане Ассирийском сто восемьдесят пять тысяч человек. И встали по утру, и вот, все тела мертвые" (кн. пр. Исайи 37.36).

В создании образа могучего, дерзкого Демона тоже сказалась библейская начитанность Лермонтова. Именно в книгах Библии лежат истоки зарождения и становления демонического начала в мире. Пророк Захария видел: “Иисуса, великого Иерея, стоящего перед вечносущим Ангелом, и Сатану, стоящего по правою руку его, чтобы противодействовать ему" (Захария III,1).

Говоря о "битве незабвенной" на небесах, следует подробнее остановиться на стихотворениях, в которых так или иначе присутствует эта сцена. Как и с какой целью использует автор этот библейский мотив?

Содержание раннего стихотворения Лермонтова "Бой" (1832г.) - фантастическая картина боя враждующих "сынов небес". Предполагают, что непосредственным толчком к созданию этого стихотворения послужило зрелище грозы. Поэт опирается на метафорическое изображение пейзажа с грозой, на те же формы образности ("черный плащ", "рыцари"), но возводит их на новый уровень, облекая ассоциациями и создавая на их основе целостную картину столкновения Добра и Зла.

Сыны небес однажды надо мною

Слетелися, воздушных два бойца;

Один - серебряной обвешан бахромою,

Другой - в одежде чернеца [1, I,360].

В воине "Боя", одетом в серебристые одежды, угадывается архангел Михаил, главный воитель, вождь небесной рати, именуемый в ветхо - и новозаветных текстах "князем снега, воды и серебра" (изображение его Лермонтов мог видеть, в частности, на иконе, имевшейся в доме Е.А. Арсеньевой, бабушки поэта).

Но Лермонтов отказывается от библейской фразеологии, от именования враждующих сил (поэту достаточно неопределенных указаний: "воздушных два бойца") и от традиционной религиозной интерпретации самого поединка и его исхода, не допускающей сомнения в конечном торжестве тех, кто сражается на стороне Бога. Герой стихотворения первоначально убежден в превосходстве темных сил:

И, видя злость противника второго,

Я пожалел о воине младом;

Вдруг поднял он концы сребристого покрова,

И я под ним заметил - гром [1, I,360].

Исход поединка выясняется лишь в финале:

И кони их ударились крылами,

И ярко брызнул из ноздрей огонь;

Но вихорь отступил перед громами,

И пал на землю черный конь [1, I,360].

О битве ангельского войска с Сатаной упоминается также в 5-ой редакции “Демона”; ср. также во 2-ой редакции поэмы:

"Когда блистающий Сион

Оставил с гордым Сатаною".

А потом было заключение Сатаны и его помощников в бездну: "И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на 1000 лет, и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится срок; после же сего ему должно быть освобожденным на малое время (Откровение 20.1-3).

Сравните с лермонтовским "Отрывком" (1830г.), где осужденные люди, подобно демонам, "окованы над бездной тьмы" [1, I,104], или в "Демоне": "Взвился из бездны адский дух" [1, III,473].

Небесная битва и ее итог - все это составляет подразумеваемый "пролог на небесах" к сюжету "Демона", особенно первых вариантов поэмы, еще близких мистерии и не обретших "земного" колорита "восточной повести". Сопоставление Демона с Молнией ("Блистал, как молнии струя") и особенно в 5-ой редакции ее - более сниженно и катастрофично:

По следу крыл его тащилась

Багровой молнии струя [1, III,491], -

восходит, вероятно, к евангельским словам Христа:

"И видел Сатану, спадшего с неба, как молнию" [Лука 10.18].

Лермонтов очень восприимчив к поэзии культовых, молитвенных, апокрифических образов.

Он то вспоминает мистическую "топографию" рая в стихотворении "К деве невинной", 1831г.:

Когда бы встретил я в раю

На третьем небе образ твой (ср.2 Коринфянам 12.2-4 где сказано: "Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли-не знаю, вне ли тела - не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба. Он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать"), то, сравнивая себя со своим демоном именует его "царем воздушным" (стих. "Одиночество", 1830г.) - в соответствии с церковным представлением о Сатане как "князе воздуха" или "о духах злобы поднебесных", разгоняемых колокольным звоном, - то, в согласии с храмовой символикой, зрительно отождествляет прегражденный доступ в рай с затворенными "царскими вратами", ведущими в алтарь ("решетка райской двери", упомянутая в романе "Вадим" или строки из стих. “М.П. Соломирской”, 1840г.:

Над бездной адскою блуждая,

Душа преступная порой

Читает на воротах рая

Узоры надписи святой.

И часто тайную отраду

Находит муке неземной,

За непреклонную ограду

Стремясь завистливой мечтой [1, II,76].

Лермонтовская "ангелология" и "демонология" очень обширна. Она оформлена библейско-церковными представлениями о духовно-личностных, бестелесных существах, чья особая природа описана в "Сказке для детей" (строфа 5-ая):

То был ли сам великий Сатана,

Иль мелкий бес из самых нечиновных,

Которых дружба людям так нужна

Для тайных дел, семейных и любовных?

Не знаю! Если б им была дана

Земная форма, по рогам и платью

Я мог бы сволочь различить со знатью;

Но дух - известно, что такое дух:

Жизнь, сила, чувство, зренье, голос, слух

И мысль - без тела - часто в видах разных;

(Бесов вообще рисует безобразных) [1, III,419].

Таким образом, из всего выше сказанного следует, что Ангелы и Демоны присутствуют в поэзии Лермонтова на правах конкретных “иконографических" персонажей, а не только ценностных символов.

Мир божницы, заполненный предметами культа (образ, крест, лампада), неизгладимо врезался в память и душу поэта ещё в ранние детские годы. Все шло от бабушкиной божницы. Детские впечатления от православного уклада её дома в Тарханах не растаяли с возрастом, потому-то и позднее вид образной всегда производил на Лермонтова впечатление.

В письмах Арсеньевой к своему внуку всё те же благославляющие слова: "Христос с тобою, будь над тобою милость Божия". Чувствовала ли она что-нибудь недоброе, но "бабушка так дрожала над внуком, что всегда, когда он выходил из дому, крестила его и читала над ним молитву. Он уже офицером, бывало, спешит на ученье или парад, по службе торопится, но бабушка его задерживает и произносит обычное благословение, и так бывало по нескольку раз в день" [73,4].

Прозрачный сумрак, луч лампады,

Кивот и крест, символ святой.

Всё полно мира и отрады

Вокруг тебя и над тобой [1, II,18].

"У боярина Орши образа в ризе дорогой, в

алмазах, в жемчуге, с резьбой" [1, III,285].

По инстиктивному движению православного человека, поэт, войдя в хату в Тамани, тот час же заметил отсутствие образа. "На стене ни одного образа - дурной знак" [1,V,231]. И предчувствие не обмануло его.

Всё это - предметы культа, внутрихрамовое пространство, звон церковного и монастырского колокола - вызывает у поэта умиленный (стихотворение "Ветка Палестины", где, в частности, "чистые воды Иордана" напоминают о крещальных водах) или сумрачно-трагический ("Боярин Орша - описание образов, безнадёжные удары колокола в "Мцыри"), но всегда живой и глубоко заинтересованный отклик. Где образа, там и молитва. Но об этом речь пойдет во второй главе.

А здесь, подводя итог всему написанному в этой части дипломной работы, необходимо отметить следующее.

Все книги Ветхого и Нового Завета - это история борьбы двух начал - Добра и Зла, Бога и Дьявола; этот же мотив проходит через всё творчество Лермонтова.

Отношение поэта к Богу, основанное на текстологическом анализе, является весьма противоречивым.

Ветхозаветные книги и пророчества представляют для Лермонтова наибольший интерес, и в процентном отношении мотивы из Ветхого завета преобладают над собственно христианскими.

Наиболее важными в лично-психологическом плане являются библейские мотивы, затрагивающие темы сверхчеловеческой мощи (пророчества), необъяснимых "метафизических" тревог и страданий, странничества и одиночества; скоротечности человеческой жизни. А так же два мотива из Апокалипсиса, перешедшие туда из ветхозаветных "пророческих" книг.

Библейские мотивы своеобразно воплощены в текстах то в виде собственного библейского имени, то образа, то сюжета, то идеи. Они могут нести большую смысловую нагрузку или просто использоваться в качестве цитаты - поговорки. Но любое употребление библейских мотивов в поэзии и в прозе Лермонтова рассчитано на читателя, знакомого с Библией и умеющего делать определенные выводы для себя, исходя из контекста произведения.

Глава 2. Библейские мотивы в творчестве М.Ю. Лермонтова

2.1 Потребность "говорить к Богу"