Проза М. Павича и русская литературная классика ("Пейзаж, нарисованный чаем" и "Уникальный роман")

Следовательно, вымышленный мир в «Уникальном романе» делится на несколько уровней реальностей. Сначала, мы сталкиваемся с миром, в котором действуют герои. Затем, из этого мира, через сны героев, открывается мир сновидения. Такой мир действует по законам ониризма: теряются границы во времени и в пространстве, что даёт свободу персонажам свободно двигаться между сновидением и явью: «Сновидение контролирует и управляет настоящим и будущим, «оно определяет их суть и толкует её» [Пер. наш.- М. Н.]. Младен Вескович отмечает, что с помощью фантазии Павич релятивизирует реальный мир, а делает материальным мир сновидения. Также автор отмечает, что сновидение «соединяет разные эпохи (Пушкина и нашу, например), живых и мёртвых, и держит - по идее Павича - весь мир вместе». Следовательно, в таком пространстве Пушкин может появиться как герой. Тем более, в мир сна Павич включает и мир персонажей Пушкина из пьесы «Борис Годунов». Надо подчеркнуть то, что все эти миры пересекаются и опираются друг на друга. Жанр «Уникального романа», в основном, можем определить, условно, как детектив. Условно мы можем его назвать детективом, имея в виду то, что Павич разрушает основные постулаты этого жанра. С начала романа читателю известен виновник и убийца. Также пародируется сам образ следователя, который до конца не успевает узнать следы и связи в преступлении. Однако это открывает пространство для игры с читателем, который постепенно знакомится с самым ходом совершения преступления и вместе со следователем обнаруживает нужные связи. Таким образом читатель вовлечён в игру детектива и должен соединить все «рукава» событий и понять ход их действий. При этом весь роман строится по принципе ониризма, так как преступления совершаются с помощью манипуляции неосознанного у героев, проявляющего во снах. Необходимо отметить то, что одним из ключей для решений загадок являются «русские» мотивы, это интертекст с творчеством и биографией Пушкина.

2.2.1 «Сон о смерти Пушкина»

Дистели, рассказывая о своём сне Лемпицкой, отмечает, что ему «снилася какая-то комната, возле окна стоял какой-то маленький, чёрный и очень кудрявый человек. Стоило мне там оказаться, как понял, что это Пушкин. И все его называли Александр Сергеевич». Сам Дистели не узнаёт сразу русского поэта, но что речь идёт о Пушкине, Дистели поймёт после того, как поэт совершит магическое действие «знака Венеры, поцеловав несколько раз ноготь на большом пальце». Этот жест сам Дистели повторяет перед Александром Сергеевичем смотрит в портрет своего прадеда и спрашивает, как заставить злого духа ответить ему на вопросы.

Пушкин, как и сам Дистели, хочет узнать время своей смерти. Для этого поэт использует иглы своего прадеда (африканского происхождения), и монеты графа Рагузинского, серба. Таким образом, Пушкин соединяет африканскую и балканскую магию. Затем, в целях магии Пушкину послужат исторические события и личности. Он берёт три кухонные куклы, с помощью которых накрываются посуды. Более того, кукол нужно оживить и поместить их в определённое историческое пространстве. Пушкин, случайным выбором открывает «Историю Российского государства», первый венецианский том, который написал Захарий Орфелин. Случайным выбором, Пушкин открывает время царствования Бориса Годунова. Кухонным куклам определяет жизнь, именуя их главными характерами истории о Борисе Годунове: Гришка Отрепьев, Марина Мнишка-Сандомирская и монах Пимен.

Таким образом, в целях обряда и приглашения нечистых сил, Пушкин пишет пьесу Борис Годунов: «... чтобы я мог призвать вас в любой момент ... придётся написать драму для театра. Итак, если я сочиню драму о Борисе Годунове, лжецаре Гришке Отрепьеве и о его жене Марине Сандомирской да ещё добавлю что-нибудь об отце Пимене, вы снова оживёте». В течение создания пьесы Павич вносить цитаты из данной пьесы, через слова Пушкина, и указывает на исторические факты из истории о Борисе Годунове. Однако пародируется, не только личность русского поэта, связывая его с магией, но также и сам процесс возникновения пьесы. По словам Живковича. Павич вносит мотив дьявольской природы искусства, а «Борис Годунов» выявляется как «подтекст в функции магического обряда».

Сон Дистели разделяется на «пять страхов», из которых последние три представляют встречи Пушкина со своими героями из пьесы, которых он вытащил из вечной смерти вымышленного мира и ввёл в мир художественного пространства романа Павича. При изображении данных персонажей, Павич опирается на их образ в пьесе Пушкина. Таким образом, Гришка Отрепьев, который появляется в пятом страхе, изображается как хитрый, успевший обмануть даже Пушкина. В образе монаха Пимена, например, изображается военная история монаха и его духовность. Также, в словах Пимена, читатель может узнать игру Павича с хронотопом. Монах, увидя поэта, воскликает: «... что же это вы со мной делаете? ... Вы, батюшка [Пушкин.- наше прим. М. Н], оставили меня ни там, ни здесь, вы забыли меня».. Дальше диалог Пушкина с Пименом иллюстрирует временную и пространственную дистанцию. Пимен удивлён городом, Петербургом, в котором внезапно монах оказался по приглашению поэта. Также отмечается, что старый монах не понимает язык Пушкина. Поэт успокаивает монаха тем, что монах пришёл из времён предков Пушкина и эту тему закрывает приглашением монаха на обед: «Но это не твоё дело разбираться в нашем времени, давай лучше чокнёмся да продолжим обед».

В качестве примера, мы более подробно рассмотрим вторую встречу поэта с Мариной Мнишка-Сандомирской, представляющей демона, которого Пушкин искал. Диалог Марины с Пушкиным пронизан историей, с одной стороны, и литературным творчеством Пушкина с другой. Этот диалог иллюстрирует не только игру с историей, но также диалогическую природу самой игры. В этом диалоге, появляются ирония и гротеск. Гротескным является сам дьявольский образ Марины, которая может съесть целую рыбу и имеет дырку в языке.

Например, реплики Марины насыщены историческим фактами и событиями, связанными с временами Пушкина и созданием его произведений. История, в этом случае, служит как подтекст и основа, на которой строится их разговор:

«Кто не из Венеции?

-Да этот твой венецианский историк. Его звали Захарий Орфелин.

-Откуда ты знаешь? - ошеломленно уставился на неё Александр Сергеевич.

-Есть подписанное издание его книги, которое запрещено... ».

Этот диалог пример игры Павича с историческими данными. Исследуя сербское барокко и взаимоотношения между славянскими народами в то время, сербский писатель обнаружил влияние книги «Житие и славные дела Петра Великого» Захария Орфелина на Пушкина. То, что привлекло внимание Павича был тот факт, что русский поэт не знал о личности венецианского историка. На основе истории Орфелина, Пушкин пишет свои произведения «Полтава» и «Борис Годунов». Следовательно, в это можем обнаружить истоки причины, по которой Павич решил выбрать пьесу «Бориса Годунова», как подтекст своему роману.

2.2.3 «Арап Петра Великого»

Одним из предшественников, который мог дать Павичу образцы для игры с историей, был Пушкин. С точки зрения Попович, в прозе сербского писателя «беспрерывно пересекаются мир книги с реальным бытом, литературные герои с настоящими историческими личностями, а объективный повествователь с личностью автора - как в художественном мире пушкинского «Евгения Онегина».

В целях нашего исследования мы приведём ещё пример незаконченного романа Пушкина, «Арап Петра Великого», в котором изображается жизнь прадедушки поэта, Абрама (Петра) Петровича Ганнибала через историю об Ибрагиме. Данный роман является значительным, так как история об арапе Пётра Великого повлияла на Павича.

Пушкин, как Павич, также вносит исторические факты, не меняя их сути. Так, Ибрагим является первоначальным именем А. П. Ганнибала. Также историческим фактом является то, что Пётр Великий был благосклонен к Ганнибалу. Кроме этого, Пушкин включает в рассказ исторические личности, например, сына графа Рагузинского, семью Ржевских, Шереметьева, Долгорукова, Корсакова и др. Пушкин не выбрал жанр истории или биографии, чтобы изобразить жизнь своего прадедушки. Он выбирает жанр романа. В «Арапе Петра Великого» изображается один период из жизни Ибрагима, его жизнь и любовь в Париже, а также возвращение в Россию и обручение. Читатель может ощутить внутренний мир героев, их эмоции, страсти, счастье и страдания. Биограф или историк не мог бы так выразить чувства и переживания Наташи, когда Пётр Великий приходит в гости, и она подозревает, что посещение великого императора имеет связь с её судьбой: «Сердце в ней замерло, когда государь заперся с её отцом. Какое-то предчувствие шепнуло ей, что дело касается до неё <...> когда же услышала последние отцовские слова, бедная девушка лишилась чувств и, падая, расшибла голову о кованый сундук, где хранилось её приданое».

Павич верно переносит исторически материал в роман, создавая эффект достоверности. Например, когда цитирует, он приводит точный текст из определённого источника. Также благодаря ссылке на исторические события и факты, читатель может проверить и узнать точность исторических данных у Павича. Однако в этом и состоит игра с историей Павича. Читатель должен воспринять исторический материал как часть вымышленного мира, чему помогает новая форма. Также более внимательный читатель может заметить, что Павич обращается к историю, толкуя её по-своему.

2.2.4 Мотив русской, псовой борзой

Русская борзая представляет мотив, который Павич часто изображал в своих произведениях. Мотив борзой, с одной стороны, относится к культурной истории России, если иметь в виду существование этой породы на протяжении всей истории России. С другой стороны, красотой и другими свойствами этих собак интересовались Л. Н. Толстой и А. С. Пушкин. Например, Толстой описывает охоту с борзыми в «Войне и мире». Пушкин использует мотив борзых в нескольких произведениях: «Дубровский», «Граф Нулин», «Роман в письмах» и т.д.

В «Уникальном романе» борзая сначала появляется как миньон Дистели, которого он очень любил. Также этот мотив переносится в сон Дистели, как отражение его бессознательного, внутреннего состояния. Во сне борзая принадлежит Пушкину и, в отличии от реальной борзой из жизни Дистели, эта вызывает страх у оперного певца «Страшно то, что в моем сне рядом с Пушкиным на диване спит огромная белая борзая с золотой головой, а я во сне хожу на цыпочках, чтобы эту борзую не разбудить ...». Следом за русскими писателями, Павич также восхищался необыкновенной природой и красотой русской борзой, которая иллюстрирует постмодернистское соединение противоположностей: борзая является, одновременно, верной и спокойной собакой, но которая отличается агрессивностью и скоростью во время охоты.

2.3 Образ Пушкина в «Пейзаже, нарисованный чаем»

2.3.1 История Амалии Ризнич

В «Пейзаже, нарисованном чаем» влияние русского поэта проявляется с помощью истории Амалии Ризнич. О существовании такой связи сам Павич уведомляет читателя: «О том, какова была собою Амалия <...> можно судить по рисунку русского поэта Александра Пушкина, ибо и он посещал её ложу в одесском театре, воспетую потом в “Евгении Онегине”». Павич выбирает тех персонажей и исторические факты, которые возможно прямо или косвенно связать с Пушкиным. Также «Пейзаж, нарисованный чаем» пронизан цитатами и мотивами из «Евгения Онегина».

В рассказе «Грязи» Павич изображает историю Амалии Ризнич и её женской родословной. История Амалии Ризнич представляет собой интертекстуальную связь с Пушкиным, так как русский поэт был близок с Амалией. Поэтому, рассказ «Грязи» Попович определяет как «пушкинскую повесть». Тот же самый рассказ Павич потом включает в роман «Пейзаж нарисованный чаем». Значение такого рассказа он мотивирует тем, что родословная красавиц Ризнич продолжается до Витачы Милут и её сестры Виды. Однако, со смертью дочерей Витачы, этот род трагично закончился. По женской линии Амалия происходит от графов Ржевских. История о графах Ржевских ведёт внимательного читателя до сербского писателя Симеона Пишчевича. Симеон Пишчевич работал у Екатерины Великой, которой Захарий Орфелин, посвятил свою книгу о Пётре Великом. Связь между этими писателями Павич создаёт в «Романе как государство, и другие обзоры», в котором он указывает на близость в их языков. Описывая язык книг Пишчевича, Орфелина и Райича, Павич даёт описание и своих книг как гибридные, книжные смеси которые позволяли и сербским и русским читателям пользоваться ими. Также Павич ссылается на записки Пишчевича о том, как он познакомился с прадедушкой Пушкина в Миргороде. Все эти исторические связи Павич включает в романах и предоставляет читателю возможность обнаружить существующие связи и из них создать новые. Таким образом, Павич даёт достаточно направлений и знаков для читателя, так что он может получить удовольствие от создания собственного рассказа. Например, Павич вносит в сносках информацию об отношении Амалии с русским поэтом Пушкиным, а также, Пишчевича с графами Ржевскими. Тем более, что об этих историях читатель может узнать в уже упомянутой книге «Роман как государство и другие обзоры». Необходимо отметить, что кроме этих ссылок, в самом рассказе «Грязи», Павич не изображает личность поэта. Однако упомянутая рассказчиком связь Амалии с Пушкиным, достаточна чтобы весь рассказ имел «пушкинский» подтекст. Надо отметить, что Павич изображает историю о внучке той Амалии, в которую был влюблён поэт.

Однако в её истории обнаруживаются некоторые аллюзии на личность Пушкина и на саму Амалию, красавицу из Одессы. Любовный сюжет Афанасия и Витачи похож на исторические события, которые произошли между Амалией и Пушкиным. Об этом сообщает не поименованный слуга дона Азереда, сатаны, и рассказывает дальше о том, что путь Витачи оканчивается как у Амалии Ризнич, «которая подавала голос из овальных часиков госпожи Иоланты. Богатый муж бросил её на произвол судьбы, предоставив ей умирать в нищете на улице Триеста. И все из-за того, что застал её с кудрявым молодым человеком, носившим перстень на большом пальце и по имени Александр Пушкин». Получается, что новый любовник Витачи является слугой сатаны: «В отличии от наших голосов голос молодого человека с кудрявым волосами - глубокий, надтреснутый альт, который заикается и не имеет эха». Из этого можем сделать вывод, что молодой человек с кудрявым волосами представляет самого демона, изображённого в личности русского поэта.

Кроме этого, Амалия, правнучка первой Амалии, рождает сына по имени Александар Пфистер. Имя мальчика заставляет читателя вспомнить о русском поэте, чей имя Александр. Тем не менее, из исторических источников известно, что первая Амалия Ризнич, знакомая Пушкина, имела сына Александра. Рассказ о мальчике Александре представлен в гротескной форме, так как Амалия рождает ребёнка, который умирает из-за ускоренной старости. Ребёнок, в шесть лет, был уже седым близнецом своего ещё не седого отца, а в семь лет он умер: «Однажды весенним утром, как раз в те часы, когда Ризничи переходили с русского языка на греческий, родился маленький Александр Пфистер, красивый, крупный ребёнок». В этом, можно узнать ссылку на слишком раннюю смерть Пушкина. Попович пишет, что события «из жизни своего любимого поэта Павич толковал не только как факт биографии и судьбы, но и как жизненно творческий принцип, оказавший влияние на стихи и повести Пушкина».

Также, линия Амалии продолжается до Витачи и её сестры Виды. При первой встречи Афанасия и Витачи, Афанасий отмечает, что её профиль напоминает «нарисованный рукой Пушкина профиль Амалии Ризнич на полях рукописи «Евгения Онегина». “Вылитая Амалия Ризнич”...». Также в характере Витачи можем обнаружить сходство с Татьяной из «Евгения Онегина». Во-первых, стиль исповеди Витачи о своей любви к новом любовнику, в роли которого оказывается сам читатель, напоминает на письмо Татьяны Онегину. Следуя за примером героини Пушкина, Витача с полной открытостью «поёт» о своей боли из-за смерти своих дочерей, исповедуясь о своей любови. Тем не менее, предшественниц своей любви и страдания Витача видит в героинях мировой литературы: в Ифигении, Дездемоне и в Татьяне Дмитриевной Лариной.

Гадание является ещё одним сходством между Витачей и Татьяной. Героиня Павича гадает над водой, по примеру своей бабушки Йоланты. Образец такого вида гадания, Павич мог найти в стихах «Евгения Онегина». Русский поэт пишет:

«Татьяна любопытным взором

На воск потопленный глядит:

Он чудно вылитым узором

Ей что-то чудное гласит;

Из блюда, полного водою,

Выходят кольцы чередою».

Образ гадания над блюдом с водой и под светом луны для Павича представлял образец игрового приёма. Так гадание имеет ключевое значение в спасении Витачи: от того, увидит ли Витача женщину или мужчину в воде, зависит, выживет ли она. В посуде с водой для гадания, она увидит читателя и её спасение.

2.4 Культурологические мотивы в «Пейзаже, нарисованный чаем»

Бочкарева определяет роман «Пейзаж, нарисованный чаем» как «роман творения», который соединяет «роман о художнике и роман культуры». Под этим автор имеет в виду метаморфозу главного героя, творящего «новую жизнь», так как он превращается из серба в русского. Эта метаморфоза, по мнении Бочкаревой, совершается в хронотопе культуры. Можно подтвердить это мнение тем, что превращение Афанасия и весь роман опираются на русскую культуру. По словами Шатько, Павич чаще всего изображает народ. Герой представляет часть этого народа, его культуры, истории и религии. Он действует в интересах личного, но и в интересах общины, к которой он принадлежит. Также мы можем отметить, используя слова Шатько, что в «основе большинства «русских» образов, созданных писателем, лежит некая стереотипическая данность».

2.4.1 «Потешная история о Фёдоре Алексеевиче Разине»

Для иллюстрации мы можем привести пример пародийной истории о русском отце Афанасия Свилара в рассказе под названием «Потешная история о Фёдоре Алексеевиче Разине». Этот эпизод насыщен мотивами, относящими к культурной картине России. Во-первых, читатель сразу сталкивается с такими темами, как сталинизм и русский эмигрант-интеллектуал. Повесть начинается ироническим описанием Фёдора: «В сталинские времена жил-был в Москве один видный математик. Звали его Фёдор Алексеевич Разин. Когда-то он был красавцем и прекрасно пел...». Однако видный математик должен был покинуть Москву из-за своих «опасных» слов на собрании политической партии: «Поняв за истекшее время, что именно ожидается в данный момент от организации, к которой он с недавних пор принадлежит, он дома разработал систему необходимых мер...». Организация в этих словах почувствует опасность для себя, но умный математик этого не понимает. В пародийном образе Фёдора Алексеевича мы узнаём представление о русских, согласно которому они «всегда образованны, склонны к философствованию, но при этом несколько далеки от жизни». Швейцар просит от него пирог, причём перебывает беседу Фёдора в организации. По совету швейцара он сразу покидает Москву. Затем, то же самый пирог он обнаруживает, в своей шинели, но «не успел он в него вцепиться зубами, как раздался свисток кондуктора <...> Это была конечная станция. «Русскому человеку только в дороге хорошо», - со страхом подумал Фёдор Алексеевич».

Хотя Фёдор не уезжает совсем из России, он представляет пример тех, многочисленных русских эмигрантов-интелектуаллов, которые должны покинуть страну. Когда Фёдор станет лучшим чистильщиком снега «с тех пор, как снег начал выпадать в том крае», его снова приглашают стать членом коммунистической партии. Для этого неграмотный дворник, бывший известный математик, должен учиться в школе. Оказывается, что он не один, который скрывает свой идентитет: «В ту же минуту весь класс, все двадцать четыре дворника, все, кроме учительницы Натальи Филиповны Скаргиной, стали громко подсказывать ему решение: Постоянная Планка! Постоянная Планка!». Павич, с помощью пародии и иронического голоса рассказчика, показывает судьбу интеллектуалов в коммунистической России, которые были должны покинуть страну из-за своего знаний, а также парадоксальность последствий такого действия. Афанасий пойдёт путём своего отца и станет эмигрантом в Америке. Однако парадокс в том, что Афанасий уезжает в Америку как неудавшимся архитектор, который «когда-то хлебал простецкий суп с тёртым сыром», но который возвращается как обладатель «двух процентов мирового дохода от применения ядерной энергии в мирных целях».

Кроме этих примеров, мы можем привести пример русских эмигрантов в Сербии, от которых молодой Афанасий с друзьями учит запрещённый русский язык: «На уроки русского языка потихоньку бегали к бывшим белым офицерам, к эмигрантам с Украины. <...> Такие учителя обычно любили петь под балалайку, успевали глотнуть водки между двумя словами так стремительно, что на песне это вообще не отразилось».

По словам Шатько, Павич изображает портрет русского и при этом пользуется стереотипными данными о них. При этом, Шатько приводит пример русского эмигранта - интеллигента, который не интегрируется в новое общество, но «с огромным удовольствием» пользуется своим языком и культурой. Таким образом, эмигранты в Сербии продолжают свою русскую жизнь и ждут времени возвращения домой: «Жена русского эмигранта ... сохраняла в шелковом чулке пряди волос, которые успела остричь с тех пор, как уехала из России» Отрезав очередную прядь, она завязывала на чулке узелок. Так она измеряла время. ... По-сербски она вообще не говорила. Автор приходит к выводу, что: «Герой Павича, столкнувшись с русскими человеком, обязательно обогатиться неким (метафизическим) знанием или получит ценный подарок».

2.4.2 Мотивы снега и чая

Рассмотрим ещё мотивы снега и чая, которые пронизывают весь роман, которые Павич связывает с русским культурным пространством. Мотив чая находим уже в названии романа. Алла Максимовна Марченко видит в том, что Павич в заглавии романа соединяет неславянский, японский мотив «пейзаж, нарисованный чаем» с романом, который полностью славянский, пример постмодернистской поэтики культуры. Это культура-мозаика, которая подразумевает соединение случайных, но не бессмысленных, связей. Хотя, поднимается вопрос, зачем Павич дал такое название роману-кроссворду. Из записок Афанасия мы узнаём, что он рисовал чаем и, при этом использовал разные типы чая, в том числе и русские. Особенность картин, нарисованных чаем, состоит в их бледном цвете и короткой длительности. После определённого времени краски на картине исчезают. Эти свойства рисования чаем напоминают строительство Афанасия, которое представляет бледную копию оригинала и является недолговечным. В конце романа, единственная вилла, которую он успел построить, разрушается под метелью.

Весь роман пронизан этим мотивом. О чае речь идёт несколько раз в романе. Причём вводится и понятие «самовара», который представляет значительную часть культуры чая в России. Мотив самовара развивается через рассказ о производителях русских самоваров. Также из записок Афанасия, мы узнаём о его интересе к теме чая и то, что он записывал цитаты русских писателей на эту тему: «На следующей странице были вписаны от руки выдержки из книг, где речь идёт о чае. Выписки из китайских и японских справочников, из восточной литературы и, наконец, из Гоголя, Достоевского и других писателей. Цитата из Пушкина, например, гласила:

Смеркалось; на столе, блистая,

Шипел вечерний самовар,

Китайский чайник нагревая;

Под ним клубился лёгкий пар».

Мы можем привести и пример, когда слово чай используется неоднозначно: «Это был знаменитый белый чай [водка.- прим. пер. ], тот самый, что в царской России продавали по десяти рублей серебром за фунт». Через мотив водки включается ещё одно традиционное видение русских, как народа, который много пьёт. В качестве примера можно привести описание характера Федора Алексеевича, которое объединяет несколько русских предметов: «Выпив водку, он надевал рюмку на язык и держал её языком. Настоящим же его призванием был чай. Он даже разрисовывал чаем матрёшек и деревянные ложки». Более того, Павич соединил две стереотипные характеристики русского народа, а которые, на первый взгляд, противоположные: они сильные как казаки, и одновременно, они тщательные и творческие. Кроме того, этот пример открывает ещё одно ссылку на историю России. Речь о цитатах из пародийной истории об отце Афанасия, которая пронизана темой коммунизма и сталинизма, упоминание «царской России» напоминает читателю те исторические события революции, когда царскую Россию сменила коммунистическая власть.

Кроме мотива чая, Павич в большой мере посвящает внимание снегу. Во- первых, мотив снега всегда повторяется когда речь идёт о русском окружении. Таким образом, упоминается, что снег идёт на улице, в эпизоде когда молодой Афанасий встречается с женой учителя русского языка. Также снег изображается в двух эпизодах «сталинистской метели»: первая, когда Федор Алексеевич приезжает в незнакомое место в России и начинает чистить снег. Вторая, фантастический эпизод, когда Афанасий, следуя за отцом, чистит снег на своей вилле. Стереотипное видение России соединяют эти два понятия, как страна зимы и снега, а также русские как народ, который любит чай.

Текст романа заканчивается главой «Разин». В последнем эпизоде этой главы, Павич соединяет русские мотивы, используемые раньше в романе. Так, в комнате Афанасия появляется внезапно и фантастически снег, и он начинает убирать его, как его отец. Снег превращается в метель, а Афанасий продолжает чистить его, пока все в комнате получает иной вид: «Барочные скульптуры оделись в белые шапки, у африканских масок поседели усы и волосы...». Всё меняет свой вид под снегом: лось которого он поймал в Москве, боровы из Польши и его коллекция чая. Кроме снега и чая, в этой картине метели мы узнаём мотивы барокко, меховых шапок, африканских масок и Москвы. Под африканскими масками мы можем узнать ссылку на прадедушку А. С. Пушкина, который был по происхождении африканец.

В качестве примера интертекста, на языковом уровне, мы можем привести ещё русское имя и фамилию Афанасия Федоровича Разина. За этим именами стоит русская история: «В новом имени героя используются знаковые имена Афанасия Никитина, совершившего путешествие на Восток, и Степана Разина, предводителя крестьянской войны». Также в этих именах можно заметить и другую ссылку на книгу о Пётре Великом, о котором писал Захарий Орфелин. В «Романе как государстве, и других обзорах» Павич отмечает, что барочный писатель пишет об истории России, охватывая период правительства «М. Ф. Романова и Алексея Михаиловича, восстание Стеньки Разина <...> окоренение Федора Алексеевича <...> мир с Китаем <...> битва у Полтавы». Эта книга была в личной библиотеке Пушкина. Поэт не знал имя автора, но брал из неё материал для своих произведений.

2.4.3 Метафора «русский»

В конце необходимо отметить, что Павич часто использует прилагательный «русский», в его гротескной форме. Например, в рассказе «Грязи», семья Амалии Ризнич «уже сто лет осенью говорили по-немецки, зимой по-польски или по-русски, весной по-гречески и только летом по-сербски». В связи с темой языка Шатько отмечает, что те герои, которым Павич симпатизирует, обычно владеют русским языком, помимо других языков. Кроме того, такой же приём используется при описании голода Амалии, когда у голода бывают разные национальности: «Голод больше всего напоминает времена года, ведь у него тоже четыре руки: есть голод русский, греческий, немецкий и, конечно же, сербский голод!». Шатько отмечает, что сам эпитет «русский» представляет многозначную метафору. Можем отметить, что за этой метафорой читатель обнаруживает русский мир со своей традицией и культурой, точнее, «читатель сам достраивает эту метафору, исходя из своего видения русского народа».

2.5 Славянская идентичность

Павич видел в Пушкине литературного предшественника и образец для своего творчества. Тем, что возбудило его особый интерес к русскому поэту. был «сербский вопрос» в его биографии и в творчестве. Таким образом, в целом значение русских мотивов обнаруживается через национальное тождество не только с русской культурой, но также с славянской вообще. В интервью для журнала «Иностранная литература» сам писатель отмечает, что он «воспитался скорее не на письменной традиции, а на традиции устной. Я имею в виду устную сербскую литературу... Сюда же относятся и сборники российских и сербских проповедей эпохи барокко. И конечно же, особое место тут принадлежит сборникам византийский проповедей».

Таким образом, необходимо коротко рассмотреть общие связи между сербскими народом и русским, на которые делает аллюзии Павич. Во-первых, это православие и славянская идентитчность, являющиеся ключевыми связями в сербско-русских взаимоотношениях. Павич изображает эту связь с помощью образа Святой Горы и монастыря Хиландар в «Пейзаже, нарисованный чаем». Святая Гора представляет духовное и культурное сокровище славянских народов. Через монастыри и свою долгую традицию, Святая Гора представляет место где соединяются славянские народы. Особое внимание Павич уделяет изображению Хиландара, сербского монастыра: «Поэтому, Хиландар место где соединяются линии повествования «Маленького ночного романа». Это соединение совершается не только в плане фабулы, но и в плане значения - имея в виду то, что Хиландар колыбель сербской грамотности и один из символов национального идентичности» [Пер. наш, М. Н.]. Однако, обращение к Святой Горе указывает, насколько для Павича важна не только сербская традиция, но и русская: «А русский учили сами, посещая русские монастыри на Святой горе, где долгими ночами в пост слушали украинских монахов и иконописцев, которые за послушанием читали русские стихи». Кроме того, данная цитата представляет аллюзию на культурно-исторический контекст барочного славизма. Ход западноевропейского, литературного влияния, в эпоху барокко, шёл из Польши в Киевскую школу. Влияние расширилось на Москву, а от Москвы, через Святую Гору на сербских писателей. С точки зрения Делича, барокко представляет не только присоединение сербской литературы к западноевропейской, но и связь с сербско-византийской литературой. Барокко, по мнению Павича, является идеалом. В эту эпоху, славянские народы стали частью европейских, литературных движений и, используя свой язык и свою культуру принесли в Европу что-то из своего, богатого наследия. Также, Делич отмечает, что герои прозы Павича бродят между Хиландаром на Афоне и церковью Святого Саввы сербского, которую построил граф Рагузинский в России.

Бочкарева сделает вывод, что Павич в «Пейзаже, нарисованном чаем» можем обнаружить загадку о судьбе «Европы вообще и Югославии - в частности. Один их ключей - русская ментальность, выраженная в русской истории и культуре». Автор считает, что Павич изобразил русскую ментальность «глазами серба, пережившего связанные с русскими победу в войне и социализм, осознающего общность славянских корней, но остро ощущающего собственную индивидуальность».

2.6 Выводы

Во второй главе мы рассмотрели образ Пушкина в «Уникальном романе» и в «Пейзаже, нарисованный чаем». На основе приведённых примеров мы можем сделать вывод, что Павич пародирует образ Пушкина. При этом Павич сохраняет дискурс серьёзного, так как читатель всё время знает, что речь идёт о русском поэте, занимающем влиятельное место в истории русской литературы. Однако Павич изображает Пушкина в «обычных обстоятельств», в низком дискурсе, как человека, который хочет узнать время своей смерти и при этом обращается к магии. Читатель Пушкина не представляет себе великого русского поэта в окружении, в котором изображает его Павич.

Павич использует цитаты русского поэта, он строит свой художественный мир на основе фактов из жизни Пушкина и его творчества. Следует отметить, что почти все стихи, на которые Павич ссылается, относят к изображении зимы, снега, дороги, грусти поэта и его одиночества. Попович пишет, что Павич был «увлечён творческим гением и трагической судьбой изгнанного поэта». Также Попович ссылается на интервью с писателем, в котором говорил о том, что он в «юности полностью сочувствовал русскому поэту, считая его переживания своими личными, и был уверен, что ему надо повторить творческий путь Пушкина». Необходимо отметить, что тему одиночества мы можем обнаружить и в образах других персонажей русских писателей, на которые ссылается Павич: Чичикова, Анны Карениной, Акакия Акакиевича и Амалии Ризнич. Они одиноки в своей боли, в жизненных страданий, одиноки по своему характеру. Они не находят своего места в мире и в обществе, частью которого они являются, и из-за этого они страдают.

Драгиня Рамадански пишет, что личность Пушкина «находится между своими персонажами и читателями, и представляет связь содержания и формы романа». По мнению Рамаданской, Павич в таком приёме Пушкина мог найти истоки своей идеи интерактивного чтения и игры с восприятием читателей. Кроме того, в «Евгении Онегине» мы можем узнать игру с формой и композицией произведения. Во-первых, Пушкин пишет роман в стихах. Во-вторых, «Евгений Онегин» включает в себя множество фрагментов и требует от активного читателя заполнить своим воображением пробелы между ними. Кроме этого, ироническое отношение к своим героям мы находим как у Пушкина в «Евгении Онегин», так и у Павича в «Пейзаже, нарисованном чаем». Наконец оба персонажа мы можем только условно назвать героями. Они, прежде всего, примеры антигероев, имея в виду то, что они лишены героических черт.

По мнению Весковича, повествование в «Уникальном романе» потеряло свой магический характер по сравнению с предыдущими произведениями Павича. Он отмечает, что «остались только форма и хореография игры». С одной стороны, мы можем согласиться, что слово в «Уникальном романе» проще и что Павич больше внимания обращает на форму. С другой стороны, с помощью анализа образа Пушкина и игры с фактами из его биографии и творчества, мы показали, что игра Павича, его эрудиция и энциклопедизм, компенсируют недостаток магии в повествовании.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В данной работе мы поставили перед собой цель выявить характер отношения М. Павича к русской литературной классике и русской культуре и определить, какова функция «русских» интертекстуальных мотивов. Материалом нашего исследования выступили два произведения Павича - «Пейзаж, нарисованный чаем» и «Уникальный роман». При этом «русские» мотивы рассматривались нами как элемент постмодернистской поэтики писателя.

В первой главе мы охарактеризовали приёмы интертекстуальности и игры у Павича. Мы отметили, что Павич понимал интертекстуальность как диалог культур, причём писатель мир толковал как текст. Также мы выделили игровые модели, с помощью которых изображаются русские мотивы:

Игра с историей и традицией. - «Русские» мотивы в прозе Павича мы рассматривали как знаки культуры и истории, с которыми писатель играет. Исторические личности (например, Пушкин) и события представляют материал, из которого выстраивается художественный мир. В рамках этой игровой модели значительную роль играет сумма предзнаний читателя.