Размещено на http://www.allbest.ru/

Министерство образования Российской Федерации

Магнитогорский Государственный Университет

Филологический факультет

Кафедра литературы XX века им. Л.А. Заманского

Библейские мотивы в творчестве А.Блока

Выполнила:

Писарева Н.

Научный руководитель:

Кузнецова Н.А.

Магнитогорск 2002

Содержание

Введение

1. Образы библии в русской литературе. Основные вопросы изучения

2. Библейские образы в лирике А. Блока

3. Библейские образы в поэме А.Блока «Двенадцать»

Заключение

Список литературы

Введение

Творчество Александра Блока -- одно из наиболее значительных явлений русской поэзии. Его стихи продолжают лучшие традиции поэзии XIX века -- философская глубина содержания, лиризм и гражданственность, предельная отточенность формы содержат немало новаторских черт. Благодаря этому его творчество является практически неисчерпаемым для литературоведческих и лингвистических исследований.

Поэзии Блока посвящено немало научных работ как биографического, так и исследовательского характера; достаточно полно изучены его поэтика, творческая эволюция, развитие отдельных мотивов в творчестве. Вместе с тем мировоззрение Блока и его отражение в произведениях освещены все еще недостаточно.

Связано это с односторонним подходом большинства исследователей: при глубочайшем изучении гражданских и биографических мотивов практически без внимания оставались философские и религиозно-мифологические взгляды поэта. Причина состоит в существовавшем долгое время негласном запрете на религию и идеалистические философские учения, составляющие основу мировоззрения Блока.

Основной целью данной работы является рассмотреть, в каких библейских образах нашли отражение философско-религиозные взгляды в поэзии А.Блока. Работа не претендует на абсолютную полноту охвата материала и глобальность исследования, на неопровержимость выводов. При анализе поэтических произведений вообще трудно добиться объективности вследствие предельной субъективности лирики как рода литературы. Основным направлением работы является непосредственный анализ художественных произведений Блока, как их содержательной, так и формальной стороны.

В работе мы попытались определить, как традиционные, «вечные» образы Библии отразились в стихотворениях Блока, как они наполнялись новым содержанием. Мы сделали попытку классифицировать эти образы и задумались о причинах, побудивших автора обратиться к священному тексту. Материалом для исследования послужили стихотворения Блока. Также мы не могли обойти вниманием поэму «Двенадцать» - последнее крупное произведение в творчестве А.Блока, «последнюю вспышку молнии перед окончательной ночью» (Г.Адамович).

Данные исходные позиции обусловили ряд частных задач:

1) определить роль библейских мотивов в лирике Блока;

2) проанализировать ряд лирических произведений поэта и установить как в них трансформируется значение традиционных для литературы библейских образов;

3) выяснить, как отражаются образы Библии в поэме Блока «Двенадцать».

Работа состоит из введения, трех глав и заключение. Во введении определяются цели и задачи исследования. Глава первая посвящена краткому обзору основных исследований по данной теме, рассматриваются работы Долгополова Л.К., Максимова Д.Е. и др. исследователей.

Глава вторая посвящена анализу библейских мотивов в лирике Блока. Анализ строится на основе рассмотрения цитат, образов, восходящих к Библии.

Глава третья рассматривает образ Христа в поэме Блока «Двенадцать».

В заключении подводятся итоги работы.

1. Образы библии в русской литературе. Основные вопросы изучения

Долгое время образы были вне поля зрения российских литературоведов.

Тема библеизмов в творчестве писателей до последнего времени была разработана слабо, только в отдельных работах Библия рассматривалась как источник фразеологии. Одним из первых, кто выделил Библию как источник фразеологии, был А.М. Бабкин. Вслед за А.М. Бабкиным к проблеме библеизмов обращались: Н.М. Шанский, Е.М. Верещагин, В.Г. Гак, Н.П.Матвеева. В своих работах ученые рассматривают вопросы влияния библеизмов на современный русский язык, пытаются дать классификацию библеизмов. В журнале «Русская словесность» публиковались статьи для словаря Н.П. Матвеевой, В.И. Макарова под общим названием «Библеизмы в русской словесности».

В статьях представлены слова, отраженные в церковной литературе. Подход к толкованию библеизмов заключается в совмещении в структуре словарной статьи филологического и энциклопедического принципов. По мнению авторов словаря, такой подход дает читателю возможность познакомиться с историей понятия и со значением слова. Статьи, опубликованные в нескольких номерах журнала, представляют небольшой лексико-фразеологический словарь библейских выражений.

В последние годы появился ряд статей, посвященных церковно-славянской лексике, а также статьи о Библии как источнике фразеологии: В.П. Вомперский «Возвращение к истокам», В.Г. Гак «Особенности библейских фразеологизмов в русском языке», Е.М.Верещагин «Библейская стихия русского языка», Н.М.Шанский «Роль церковно-славянского языка в развитии русского языка», «Евангельский текст и фразеология русского языка».

В данной работе исследуются библейские аллюзии и реминисценции в лирике А.Блока. Одним из отправных понятий является литературоведческий термин аллюзия «Аллюзия - в художественной, ораторской и разговорной речи - одна из стилистических фигур, намек на реальный политический, исторический или литературный факт, который предполагается общеизвестным»1.

Близким к понятию аллюзии понятие реминисценции «Реминисценция - в художественном произведении (преимущественно в поэтическом) черты, наводящие на воспоминание о другом произведении. Реминисценция - нередко невольное воспроизведение автором чужих образов или ритмико-синтаксических ходов. В отличие от заимствования и подражания реминисценции бывают смутными и неуловимыми. Как сознательный прием реминисценция рассчитана на память и ассоциативное восприятие читателя».

Здесь же следует остановиться на проблеме влияния Библии на фонд общенародного языка и роли Библии как одного из источников изобразительно-выразительных средств в художественной литературе.

Библия - общий элемент культуры разноязычных обществ. Под Библией понимается, говоря богословским языком, письменное откровение Божие людям. По религиозным представлениям. Бог открывает себя миру двояким способом: путем устной традиции, восходящей к общественной проповеди святых людей, пророков (эта традиция называется Священным Преданием), и благодаря записанным текстам, которые называются Священным Писанием.

Библия состоит из двух больших частей. В первую часть вошли книги, которые были составлены до Рождества Христова, их совокупность называется Ветхим (буквально «Старым») Заветом. Вторая часть охватывает книги, сочиненные после Рождества Христова - таков Новый Завет.

Современный русский язык, подобно другим языкам христианских народов, испытал на себе влияние языка Библии. Отдельные слова современного русского языка, которые или непосредственно заимствованы из Библии (ад, рай, ангел и др.) или подверглись семантическому воздействию библейских текстов, - называются библеизмами. Наряду с отдельными словами, библеизмами называются устойчивые словосочетания, а также целые выражения и даже фразы, восходящие к текстам Библии. Среди слов-библеизмов можно выделить два разряда. Один составляют нарицательные имена: икона, лавр, аминь, душа, диавол. Другой пласт образует обширная группа собственных мужских и женских имен, которые в настоящие время входят в основное ядро современной русской канонической антропонимики: Иван, Павел, Матвей, Петр, Мария, Анна.

Библейские выражения широко используются в разных жанрах литературного языка, и это позволяет им оставаться значимыми и не уходить в пассивный запас языка. Библеизмы активно используются мастерами художественного слова. Пожалуй, невозможно назвать ни одного сколько-нибудь значительного, выдающегося художника слова, который бы не обращался в своем творчестве к библейским сюжетам, не говоря уже о том, что у большинства писателей можно найти слова или выражения, восходящие к Библии. Достаточно вспомнить Данте, Шекспира, Гете, Пушкина, Достоевского.

Вопрос влияния библейских текстов на творчество отдельных писателей стал рассматриваться в последние десятилетие двадцатого века. Появились статьи о роли Библии в жизни и творчестве А.С.Пушкина, Ф.М.Достоевского, М.Е. Салтыкова-Щедрина.

Образы Библии неоднократно вдохновляли А.С.Пушкина. Поэт обращался к Библии, использовал в своих произведениях библейские темы, образы, стиль. Библейские реминисценции в поэзии А.С.Пушкина получают отражение в стихотворениях: «Десятая заповедь», «Из письма к Вигелю», «В крови горит огонь желанья», «Пророк», «Вертоград моей сестры» и др.

В стихотворении «Пророк» поэт - это библейский пророк, посланец неба, исполненный волею Бога и наделенный им способностью видеть и слышать то, что недоступно телесному зрению и слуху.

Стихотворение «В крови горит огонь желанья» родилось под влиянием одной из библейских книг - «Песни песней царя Соломона».

К проблеме использования библейских выражений в произведениях А.С.Пушкина обращались такие ученые, как Е.М.Верещагин, Д.Благой, Петрунина Н.Н..

Проанализировав несколько работ, можно заключить, что использование библеизмов в языке А.С.Пушкина играет стилистическую роль. В языке поэта они являются одним из средств создания высокого слога и высоких образов произведения.

Библия оказала влияние на формирование религиозно-философских взглядов Достоевского. Священное Писание стало своеобразной точкой отсчета в его творчестве. Достоевский не просто заимствовал отдельные образы, или брал цитаты из Библии, между художественным миром Достоевского и миром Библии существует определенное родство, которое проявляется на уровне воздействия структурных особенностей Библии на структуру произведений Достоевского. Можно сделать вывод, что для Достоевского Библия была не просто настольной книгой, к которой писатель часто обращался, а источником вдохновения, источником для создания образов для своих произведений. Кроме этого Священное Писание служило для писателя средством выражения своих взглядов и своей философской концепции.

Проблема библеизмов в творчестве А.Блока в основном изучается с литературоведческой точки зрения. В работах исследователей: В.Н.Орлова, Д.Максимова, Б.Соловьева, Л.К.Долгополова - можно найти материал о роли Библии в жизни и творчестве поэта, о влиянии библейских текстов на поэтику Александра Блока. На языковом уровне, то есть как лексические и фразеологические средства, библеизмы в лирике Блока изучены слабо, поэтому представляют большой интерес для исследовательской работы.

Долгополов Л.К. в работе «Александр Блок» пытается наметить основные этапы эволюции поэта как своеобразной поэтической личности, формирование которой проходило в непростых условиях исторической жизни России рубежа XIX - XX веков. Блок как человек и поэт - главная тема книги. Автор широко использует биографические сведения, важные факты личной жизни поэта.

Максимов Д.Е. в книге «Поэзия и проза Александра Блока» в качестве центральной проблемы выделяет и проблему своеобразия творческого пути Блока, духовного и художественного смысла этого пути, приведшего к принятию поэтом октябрьской революции. Но автор замечает, что всякое толкование поэзии не может быть совершенным. Читатели должны помнить, что искусство полнее и богаче науки об искусстве.

2. Библейские образы в лирике А. Блока

На протяжении жизни у Блока было сложное отношение к религии. В начале творческого пути на поэта имело большое влияние так называемое «неохристианское», «апокалиптическое» движение. «Люди религиозного сознания» (как они сами себя называли) утверждали, что только в Боге спасение человечества -иначе его ждет неминуемая гибель. Литераторы, проповедавшие «евангелие от декаданса», пытались найти защиту от надвигающейся революции «в тени алтарей», - но алтарей не старых, уже явно разваливающихся, а каких-то новых или имеющих видимость новых.

«Неохристиане» считали, что официальная православная церковь оказенилась, пребывает в состоянии паралича, она растеряла все свои идеи, перестала играть важную роль в жизни общества,

Литераторы утверждали, что необходимо обновление религиозного сознания. В «неохристианском» журнале «Новый путь» был впервые опубликован обширный цикл стихов Блока, вошедший впоследствии в первую книгу поэта.

Идеи В. Соловьева, Д. Мережковского сильно влияли на молодого поэта. В раннем творчестве А.Блока все больше появляется стихов, пронизанных духом апокалипсиса, картин «конца мира». В письме к одному из своих друзей поэт делится мечтами о «белом боге»: «Изредка открываю древние и современные Апокалипсисы, считываю давно ожидаемые и знакомые откровения, дроблю и опять чеканю в горнилах и логики, и мистики» (1902).

Ожидание приближающейся катастрофы, от которой нигде не найти спасения, становится все более углубляющимся пафосом лирики Блока, ставшей летописью повседневных трагедий, отзвуком городской хроники, подчас пошлой, жалкой, а вместе с тем необычайно важной, перекликающейся в ушах поэта с древними пророчествами Библии.

Ощущение катастрофичности крайне усилило религиозно-мистическую настроенность поэта и заставляло Блока внимательно вслушиваться в проповедь «неохристиан», жадно вглядываться в грандиозные и фантастические образы апокалипсиса, словно бы всплывшие со дна его души. На какое-то время его охватили апокалиптические чаяния и настроения, отвечавшие проповеди Владимира Соловьева и Дмитрия Мережковского, чью «теорию» исторического процесса и «конца мировой истории» поэт еще почитал «в основном безукоризненной».

В 1903 году Блок утверждал в одном из писем к Андрею Белому, что величайшим понятием, которое мы можем вместить, является «Конец Мира» - и мотив «конца мира» начинает звучать в стихотворениях Блока все более настойчиво и неотвязно. Именно в подобном ключе трактует Блок ставшие уже привычными для русского читателя библейские образы.

В сборнике «Земля в снегу» стихотворением «Последний день» (1904) открывается цикл «Мещанское житье». В стихотворении поэт в апокалиптическом духе изображает жизнь современного города, о стены которого разбились его блаженные видения и детские сны, вместо них перед поэтом возникли страшные в своей пошлости и трагичности образы домов, ставших вертепами. Все летит куда-то в бездну, объятое тоской, безумием, жаждой уничтожения - и самоуничтожения; поэту казалось - вот и наступили времена, предреченные в апокалипсисе и знаменующие конец мира. Город как символ конца мира можно найти и в других стихотворениях, например, «Повесть», «Из газет», «Невидимка» и других.

В стихотворении «Невидимка» город предстает глазами некоего существа. Перед нами объективная оценка городской жизни, в которой «каждый во мглу увлечен». Читателю показана вся бездна падения людей. В тексте стихотворения доминируют контрастные цвета: черный и красный. Черный становится символом обезличивающего пьянства. Неслучайно в тексте появляются слова «ватага», «толпа» - все это завершается «безумной давкой». Красный выступает символом преступления. В третьей строфе это преступление над любовью, над чистотой человеческих чувств:

Кто небо запачкал в крови?

Кто вывесил красный фонарик?

Но в стихотворении этот цветовой эпитет употребляется дважды:

Под краской зарей вдалеке

Гуляет в полях невидимка

На красной полоске зари

Беззвучный качается хохот…

Таким образом, видим, что красный цвет - это характеристика всего города, его своеобразная «аура», так как весь город погряз в преступлении. Если в начале невидимка наблюдает за тем, что происходит в городе, то в конце стихотворения это переходит в «беззвучный хохот», который становится знаком «ненормальности мира». В данном стихотворении появляется образ «жены на звере». Традиционное воплощение образа «великой блудницы», который в Апокалипсисе символизирует развращенность нравов:

Вечерняя надпись пьяна

Над дверью, отворенной в лавку…

Вмешались в безумную давку

С расплеснутой чашкой вина

На Звере Багряном - Жена.

Этот образ заставляет переосмыслить все стихотворение: речь идет не просто о безумном мире, но о его скором конце или уже наступившем конце. Библейский образ помогает Блоку передать ощущение от эпохи - времени кризисного, «рубежного».

Интерес представляет одно из названий стихотворений «Неведомому богу» (1899).В книге Деяний святых апостолов (17; 22 - 28) читаем: «И, став среди ареопага, Павел сказал: Афиняне! по всему вижу я, что вы как бы особенно набожны. Ибо, приходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано: «Неведомому богу». Сего-то, которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам». Название стихотворения является цитатой библейского текста. Так как в начале своего творческого пути Блок был тесно связан с символистами и «неохристианством», то название стихотворения приобретает символический смысл. В стихотворении речь идет о том, что поэт надеется на нового, неведомого Бога:

О, верь! Я жизнь тебе отдам,

Когда бессчастному поэту

Откроешь двери в новый храм,

Укажешь путь от мрака к свету!..(1,59)

С началом революционного движения 1905 года мировоззрение Блока начинает меняться. В дни революции поэт понял, что пробудившийся и ломающий оковы народ - это огромная сила; революция явилась для него тем откровением, которое он искал в библейских преданиях и мифах, в сочинениях отечественных и зарубежных мистиков. У поэта появился новый источник вдохновения, который придал совершенно новый характер его творчеству; оно - хотя и не сразу - перестало быть криком ужаса, отчаяния, боли, вещанием «конца мира». Революция вывела поэта из тупика, в котором он оказался. Появились новые стимулы внутреннего развития Блока, а стало быть, и новый этап в его творчестве. Открытие нового мира - мира дел, людей, подлинной, а не выдуманной жизни - явилось великим в глазах поэта, жившего до этого своими фантазиями и иллюзиями. На смену вере во всеобщую гибель пришла совершенно иная вера - вера в жизнь, вера в человека, самого простого и обыкновенного, а вместе с тем великого и прекрасного, и этой вере, придавшей новый смысл и новую направленность лирике Блока, поэт не изменял до конца своих дней.

Несмотря на то, что после революции Блок отошел от «неохристианской» философии, он все-таки, как и многие русские интеллигенты того времени, не был безбожником, но отделял Христа от церкви как государственного института самодержавия. Канонический образ Христа отвергался Блоком вместе с казенным, государственным православием и церковностью. Ненависть к церковникам, опошлившим учение Иисуса, ненависть к официальному православию, непринятие многих догматов христианской философии - все это не исключало для Блока преклонение перед личностью Христа. Чистота религиозного самосознания как верность подвигу в определенном смысле - завету противопоставляется внешней обрядности, догматам церковников.

Интересно соотношение понятий «учение Христа» и «христианское учение» в мировоззрении Блока. В статье «Искусство и революция» (по поводу творчества Рихарда Вагнера) поэт устанавливает связь между «учением Христа» и «христианским учением», утверждая их противопоставленность: «Учение Христа, установившего равенство людей, выродилось в христианском учении, которое потушило религиозный огонь и вошло в соглашение с лицемерной цивилизацией».

Цикл стихотворений, под общим названием «Родина», открывается стихотворением «Ты отошла, и я в пустыне». В этом стихотворении есть слова, которые можно отнести к библейским цитатам.

О том, что было, не жалея,

Твою я понял высоту:

Да. Ты - родная Галилея

Мне - невоскресшему Христу.

И пусть другой Тебя ласкает,

Пусть множат дикую молву:

Сын Человеческий не знает,

Где приклонить Ему главу. (1,336)

В стихотворении образ женщины, возлюбленной, и родной земли (Галилея) сливаются. Поэт - «невоскресший Христос» обретает себя, но при этом осознает свою миссию и свою судьбу трагически, о чем говорят последние строки, которые являются почти дословной цитатой из Евангелия от Матфея (8: 20); «И говорит ему Иисус: лисицы имеют норы и птицы небесные гнезда; а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову». Поэт облек библейское выражение в поэтическую форму, что привело к незначительным изменениям исходной формы цитаты.

В стихотворении «В глубоких сумерках собора» читаем:

Смотри, ты многого ль достиг?

Смотри, как жалок ты и слаб,

Трусливый и безвестный воин,

Ленивый и лукавый раб. (1,15)

Слова «ленивый и лукавый раб» - цитата библейского текста. В Евангелии от Матфея (25:26) написано: «Господин же его сказал ему в ответ: «лукавый раб и ленивый! ты знал, что я жну, где не сеял, и собираю, где не рассыпал»...». Эти слова взяты из притчи о талантах. В притчи слова адресованы рабу, который не стал приумножать таланты, данные ему хозяином, за что раб был выгнан в тьму внешнюю.

В стихотворении поэт цитирует текст Библии, но при этом, в контексте стихотворения, оборот приобретает новое значение. Рядом со словами «ленивый и лукавый раб» стоит словосочетание «трусливый и безвестный воин», окружающее семантическое поле способствует тому, что библейская цитата начинает восприниматься как определение жизненных качеств самого воина. В первой публикации стихотворение было озаглавлено следующим образом: «Незнакомка - смертному», то есть перед нами монолог героя-маски (монолог женщины, обращенный к мужчине), причем женщина превосходит мужчину по своему внутреннему миру. Возможно, эта нравственная высота обусловлена принадлежностью незнакомки к духовному миру русской соборности:

В глубоких сумерках собора

Прочитан мною свиток твой…

Реальный мир далек от героини, как и все его ипостаси. Безразличность к страданиям полюбившего ее, характеризует незнакомку. Ее безразличие, вероятно, можно объяснить ее внутренней позицией нравственного превосходства над мужчиной. Она недосягаема для недостойного, поэтому в ее устах появляются слова, упомянутые нами выше.

Как видим, включение в стихотворный текст библейских цитат в большинстве случаев сопряжено с незначительными изменениями в структуре оборотов, которые не влияют на общий смысл выражения. В тех случаях, когда все-таки происходят изменения смысла, это чаще всего связано с контекстом произведения, с расширением семантического поля.

Рассматривая библеизмы, обратимся к фразеологизму «Труба архангела». Выражение обозначает грозное предзнаменование. По евангельскому сказанию, трубы ангелов должны были возвещать великие бедствия людям перед Страшным судом. (Откр. 8: 2 - 12) (6, 408).

В Откровении Иоанна Богослова читаем: «И я видел семь Ангелов, которые стояли перед Богом; и дано им семь труб (...). И взял Ангел кадильницу, и наполнил ее огнем с жертвенника, и поверг на землю: и произошли голоса, и громы, и молнии, и землетрясения ... И семь Ангелов, имеющие семь труб, приготовились трубить. Первый ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела (...) И видел я и слышал одного Ангела, летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трех Ангелов, которые будут трубить». Упоминание о трубных ангелах есть и в Евангелии от Матфея (24:30 - 31): «Тогда явится знамение Сына Человеческого на небе: и тогда восплачутся все племена земные и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою: и пошлет Ангелов Своих с трубою громогласною, и соберут избранных Его от четырех ветров, от края небес до края их». Образ из Евангелия от Матфея перекликается с образом из Апокалипсиса. В обоих случаях речь идет о грозном предзнаменовании.

А.Блок вводит в тексты своих произведений образ «труб Архангела» и «трубного гласа»:

1) Плачет ребенок. И ветер молчит.

Близко труба и не видно во мраке.

(«Плачет ребенок. Под лунным серпом» 14 декабря 1903);

2) Страшно верим, выси мерим,

Вечно ждем трубы

(«Сторожим у входа в терем»);

3) Ангел, Мученик, Посланец

Поднял звонкую трубу.

(«Поединок»)

4) И в полях гуляет смерть -

Снеговой трубач.

(«И опять снега»)

5) Близок вой похоронных труб,

Смертей вздох охлажденных губ.

(«Черная кровь»)

6) Лучи метнулись заревые

И трубный ангел в высоте.

(«Когда я прозревал впервые»)

7) Утешься: ветер за окном -

То трубы смерти близкой

(«Ты в комнате один сидишь»)

8) Нити дьявольской Судьбы,

Звуки ангельской трубы.

(«Угар»)

9) Замолкли ангельские трубы

Немотствует дневная ночь.

(«Когда я прозревал впервые»)

Рассмотрим приведенные выражения с точки зрения их соотнесенности с исходной формой фразеологизма.

Ближе всего к исходному выражению стоят обороты «трубный ангел» и «ангельские трубы». В этих выражениях, во-первых, сохранилось основное значение фразеологизма «грозное предзнаменование», во-вторых, сохранился компонентный состав фразеологизма.

В словосочетании «трубный ангел» произошла контаминация двух единиц. Прилагательное «трубный» взято из выражения «трубный глас», а из выражения «трубы архангела» взято существительное, но особенность состоит в том, что поэт не указывает на конкретный вид ангелов, а берет обобщенное наименование. Итак, выражение «трубный ангел» возникло в процессе художественной обработки языкового фразеологизма «трубы архангела», при этом сохранилась его семантика, и выражение легко поддается трансформации в исходную форму.

Выражение «ангельские трубы», как и предыдущий оборот, образовалось на основе библейского фразеологизма. В выражении сохранился компонентный состав, но произошла перестановка компонентов и грамматические изменения, которые не повлияли на значение единицы. В первом, и во втором случае, изменения фразеологизма были вызваны законами построения поэтического текста, и строение оборота не отразилось на его значении.

Выражение «трубы смерти», отражает библейский эпизод о том, что вострубившие ангелы принесут на землю страшные бедствия и разрушения, а вместе с ними и смерть. Блоковский оборот является отголоском библейского фразеологизма. В данном случае «смерть» является контекстуальным синонимом «архангела», который приносит весть о смерти. Выражение Блока «трубы смерти» правильнее считать фразеологической реминисценцией, так как образ смерти, связанный со звуками ангельских труб, в стихотворении Блока получает словесное обозначение.

В выражении «вой похоронных труб», нашедшем отражение в стихотворении «Черная кровь», также прослеживается связь с оборотом «трубы архангела». Словосочетание «похоронные трубы» в сознании читателя ассоциируются со смертью, а через образ смерти происходит связь с фразеологизмом «трубы архангела». От исходного оборота «трубы архангела» остался только образ труб, но он приобретает такую форму, что без помощи ассоциативной памяти его нелегко связать с библейским фразеологизмом.

Цикл А.Блока не случайно называется «Черная кровь»: любовь оборачивается в нем иным, темным, страшным, гибельным ликом. Речь идет о смерти женщины. В стихотворении «Я ее победил, наконец!» (откуда и взяты эти строчки) буквально нагнетаются страшные, смертные образы: «огонь трех свеч», «обугленный рот в крови», «звон и трубы и конский топот», «тяжкий гроб» - все сплетается вокруг образа «похоронных труб». Блок говорит о моменте смерти - уже слышится «вздох охладевших губ».

Укажем несколько выражений, в которых возникает образ «труб смерти», их можно объединить, так как в них слабее всего проявляется связь с библейским фразеологизмом «трубы архангела».

1) Близко труба и не видно во мраке

2) Вечно ждем трубы

3) Ангел поднял звонкую трубу

4) Смерть - снеговой трубач.

В перечисленных выше выражениях прямо не говорится о грозном предзнаменовании, от библейского выражения «трубы архангела» остался только образ трубы как предвестника несчастья. Связь с Библией ощущается только благодаря контексту, в который входят выражения.

Первое выражение нашло отражение в стихотворении «Плачет ребенок. Под лунным серпом...».

Стихотворение на первый взгляд, очень странное. В немало что можно понять: слишком много таинственности и неясных намеков. Если мы рассмотрим, как Блок описывает природу, то получим весьма привлекательную картину: лунный серп, «дорога бледна от луны», озарена, «месяц упал в озаренные злаки»,; но пространство стихотворения перенаселено - здесь и «путник горбатый», и «кто-то косматый, кривой и рогатый», и «бледные девушки». Если путник изображен вполне реально, то в описании «кого-то» можно заметить полную неопределенность. Возможно это какой-то дух леса.

Упоминание о девушках нереально вовсе: это как будто тени. Скорее всего для Блока в стихотворении важен образ ребенка, о котором говорится дважды в однотипных синтаксических конструкциях (двусоставное нераспространенное предложение). Упоминанием о плаче ребенка начинается и заканчивается стихотворение. В последней строфе плач становится единственным звуком, раздающимся под лунным серпом. Это подчеркивается следующим образом: семантикой слов «беззвучно», «молчит», полным отсутствием какого-либо действия во втором стихе строфы («месяц упал»).

Месяц упал в озаренные злаки

Плачет ребенок. И ветер молчит.

Близко труба. И не видно во мраке. (1, 212)

Словосочетания «ветер молчит», «месяц упал», « не видно во мраке», «плачет ребенок» - рисуют мрачную, тревожащую картину, а сочетание «близко труба», дает сигнал к воспоминанию библейского текста о семи вострубивших ангелах. В данном случае, только благодаря контексту, «осколок» фразеологизма «трубы архангела» приобретает свое изначальное значение.

Но Блока «труба» вновь становится знаком смерти, готовящейся гибели.

Второе сочетание взято из цикла «Молитвы» из стихотворения «Сторожим у входа в терем»:

Сторожим у входа в терем,

Верные рабы.

Страстно верим, выси мерим,

Вечно ждем трубы. (1,225)

Как и в первом случае, здесь нет прямого указания на библейский текст. Определить, что выражение «вечно ждем трубы» связано с Откровением, в большей степени помогает то, что глагол «ждем» в сочетании с существительным «трубы» становится синонимичным выражениям «вечно ждем смерти», так как во фразеологизме «трубы архангела» трубящий архангел является предвестником смерти.

Выражения «близко труба» и «вечно ждем трубы» в лирике Блока можно считать синонимами, так как в обоих заложена семантика ожидания «страшного суда».

Следующее выражение нашло отражение в стихотворении «Поединок»:

Ангел, Мученик, Посланец

Поднял звонкую трубу. (1,220)

Поэт заимствует образ из Апокалипсиса, именно там появляется образ ангела, готового вострубить «И семь Ангелов, имеющие семь труб, приготовились трубить». (Откр. 8: 4).

С другой стороны. Блок разделяет «ангела» и «звонкую трубу» рядом однородных членов, что способствует ослаблению первоначального образа ангела как предвестника смерти.

Последнее выражение «Смерть - снеговой трубач», встретившееся в стихотворении «И опять, опять снега»:

И в полях гуляет смерть --

Снеговой трубач.

Цикл Блока существует на соединении «трубы» и «снега». Оба образа связаны с мотивами гибели.

И опять, опять снега

Замели следы…

Над пустыней снежных мест

Дремлют две звезды

И поют, поют рога

Этими строками Блок создает картину, в которой в дальнейшем разворачивается действие - перед читателем возникает не только зрительное восприятие (семантика слов «снега», «снежных», «пустыня», «две звезды»), но и слуховые пространственный ассоциации (ритмическая организация текста, конечный ударный звук [а]).

В следующей строфе:

Над парами злой воды

Вьюга строит белый крест,

Рассыпает белый крест

Одинокий смерч.

Появляется образ креста. Это зрительный образ, что подчеркивается эпитетами «белый», «снежный». Неустойчивость его подчеркивается мгновенностью происходящего, зрительными метаморфозами: вьюга то строит крест, то рассыпает его. В контексте стихотворения эти глаголы являются антонимами. Крест символизирует смерть в христианстве. В этой связи примечателен тот факт, что строфа заканчивается стихом: «одинокий смерч». Существительное очень близко по звучанию слову «смерть», хотя само это слово еще не употреблено Блоком. Эпитет «одинокий» также наводит на размышление о смерти. Вероятно, можно говорить о стихии смерти, которой подвластно все. Смерть разрушает, обращая все на земле в прах. Всесильность смерти раскрывается в следующих строках:

И вдали, вдали, вдали,

Между небом и землей

Веселится смерть.

Но смерть оборачивается и неким сном, замиранием жизни. Вместе с названием, слова «снега», «снежных», «снеговой», употребляются десять раз, трижды - «смерть», дважды - «смерч». Почему соотносится смерть и снег?

Традиционно зима трактуется как смерть природы, замирание ее. Это нагнетение «снежного», с одной стороны показывает смерть природы, растений и т.п., с другой стороны, образ смерти в контексте стихотворения сопоставлен с образом креста («снежный», «белый крест») - крест же - символ смерти человека. В итоге рождается образ смерти - «снегового трубача», который с одной стороны, продолжает мотив снежной стихии, а с другой стороны, связан с библейскими образами Апокалипсиса.

В последних двух строфах Блок возвращается к содержанию второй строфы, дополняя ее. Можно говорить о своеобразном нагнетении: величие и сила смерти подчеркивается употреблением старославянского глагола («вздымает»). Активное действие подчеркивается однотипными глаголами («строит», «заметает», «разрушает», «бежит»). Блок дает читателю возможность домыслить происходящее за счет использования стилистической фигуры - умолчание.

Завершается стихотворение апофеозом смерти: употребленный возвратный глагол («глядится») как бы оставляет смерть наедине с собой. Она вечно «глядится» «с беззакатных звезд».

С образом трубы связано еще одно выражение - «иерихонская труба». «Иерихонская труба - громкий голос или человек с таким голосом». По библейскому мифу евреи, идущие из египетского плена, хотели покорить город Иерихон, прочные стены которого они не могли разрушить. И вдруг стены города пали сами собой от звуков священных труб. (Нав. 6).

Образ громкого голоса, напоминающего звук трубы, также встречается в Откровении Иоанна Богослова (1: 10): «Я был в духе в день воскресный и слышал позади себя громкий голос, как бы трубный, который говорил: Я есмь Альфа и Омега, первый и последний».

Фразеологизм «Иерихонская труба» нашел отражение в стихотворении «На поле Куликовом». В четвертом стихе читаем:

И слышу рокоты сечи

И трубные крики татар,

Я вижу над Русью далече

Широкий и тихий пожар.

Блоковское выражение «трубные крики» можно трактовать с двух точек зрения. «Трубные крики» - это громкие крики. Но если связывать блоковское выражение с приведенным фрагментом библейского текста, то в этом случае его можно считать реминисценцией, так как поэт обыгрывает библейский текст. В Библии - «громкий голос, как бы трубный», у Блока «трубные крики» произошло сужение границ оборота. Слово «крики» синоним словосочетания «громкий голос».

Интерес представляет выражение, связанное с обыгрыванием фразеологизма «обетованная земля - место, где царит довольство, изобилие, счастье, куда кто-либо стремится попасть». На основе этого фразеологизма Блоком создан собственный поэтический образ в стихотворении «На смерть Комиссаржевской» (февраль 1910).

Известно, что Блок восхищался драматической актрисой русского театра Верой Федоровной Комиссаржевской. Высоко ценя ее талант, он считал, что с ее смертью «умерла лирическая нота на сцене». Может быть поэтому стихотворение проникнуто таким лиризмом и драматизмом. Поэтически Блок описывает силу таланта актрисы, голос которой был подобен ветру то поющему, то стенающему, способен затронуть струны человеческой души.

Актриса сравнивается с Серафимами, то есть талант имеет божественное происхождение. Не удивительно, что Блок задается риторическими вопросами относительно ее внутреннего мира:

Что в ней рыдало? Что боролось?

Чего она ждала от нас?

Смерть вырвала из жизни великую актрису, но жизнь ее не была безоблачной - Блок говорит о клевете и жестокости людей. Он не прощается с нею, оставляя ее в своем сердце: «Пускай хоть в небе - Вера с нами». Примечательно, что в связи с этим Блок говорит об «обетованной весне», переосмысливая библеизм. Актриса всю свою жизнь «пела и плакала о весне», а после смерти символизирует некую субстанцию - обетованную весну. реминисценция художественный библейский поэма

Смотри сквозь тучи: там она -

Развернутое ветром знамя,

Обетованная весна. (1,89)

«Весна» здесь выступает контекстуальным синонимом слова «мечта», что при общем значении «обетованной земли» как чего-то желанного усиливает выразительность библейского образа.

Проанализировав пласт библейских фразеологизмов в лирике Блока, можно сделать вывод о том, что поэт не использует готовых штампов, он всегда вносит свои изменения, которые часто приводят к тому, что связь с исходным фразеологизмом ослабевает настолько, что выражение становится трудновосстанавливаемым. Блок не цитирует, но думает: образами Библии, отбирая среди с детства знакомых выражений то, что отвечает его сегодняшнему мироощущению - он буквально заворожен смертью, «концом эпохи». Когда кажется, что человек утратил всякую опору - «двери распахнуты на вьюжную площадь» (статья «Безвременье»).

В стихотворении «Успение» образ звезды приобретает очень интересную форму - «другая, поздняя звезда». У А.Блока «звезда» становится не символом рождения, а символом смерти. Такое значение вытекает, с одной стороны, из названия стихотворения, «Успение - один из двунадесятых праздников, посвященный смерти матери Иисуса Христа». С другой стороны, эпитеты «другая» и «поздняя» говорят о том, что «звезда» Блока, это совсем не та «звезда - предвестница», что встречается в библейском тексте и несет радость, а звезда, несущая горе. В стихотворении речь идет о смерти женщины:

Ее спеленутое тело

Сложили в молодом лесу.

Оно от мук помолодело,

Вернув бывалую крас. (1,69)

Поэт осмысливает смерть женщины как событие вселенского масштаба, сравнимое с рождением Иисуса Христа. Выражение «другая, поздняя звезда» библеизм, так как поэт переосмысливает библейский символ, вкладывая в него новое значение, а от исходного оборота остался только образ «звезды».

Символические образы библейской «звезды - предвестницы» в стихотворениях «Успение» и «Был вечер поздний и багровый» можно считать антонимами, так как в первом случае звезда является символом смерти, а во втором случае звезда - символ рождения.

Образ библейской звезды встретился в стихотворении «Я не предал белое знамя»

А вблизи - все пусто и немо,

В смертном сне - враги и друзья.

И горит звезда Вифлеема

Так светло, как любовь моя

Оборот «звезда Вифлеема» в сознании читателя соотносится с текстом Библии, но благодаря контексту значение выражения расширяется. В стихотворении Вифлеемская звезда не просто путеводная звезда, лирического героя, но она является единственной реальностью в раздвоенном мире героя. Эта раздвоенность вызвана войной, принесшей на землю «страшный сон», в котором произошло смешение врагов и друзей, и лишь на небе горит звезда, свет которой для поэта отожествляется с любовью. Блоковское выражение «звезда Вифлеема» можно считать реминисценцией, так как поэт, хотя и обыгрывает библейский образ, но в нем сохраняется значение «путеводности», и есть указание на библейский город Вифлеем, над которым пастухи увидели звезду, возвестившую о рождении Иисуса.

В стихотворении «Свирель запела на мосту» связь с библейским текстом почти неуловима:

Свирель запела на мосту

И яблони в цвету.

И ангел поднял в высоту

Звезду зеленую одну,

И стало дивно на мосту

Смотреть в такую глубину,

В такую высоту.

Свирель поет: взошла звезда,

Пастух, гони стада...

И под мостом поет вода:

Смотри, какие быстрины,

Оставь, заботы навсегда,

Такой прозрачной глубины

Не видел никогда ...

Сюжет стихотворения на прямую не соотносится с библейской легендой о рождении Христа, и связь с Библией угадывается только благодаря элементам контекста (ангел, высота, пастух). В первом случае связь с Библией осуществляется за счет употребления слова «ангел». Во втором случае, упоминание пастухов, которые гоняют стада, воскрешает в памяти читателя образ библейских пастухов, которые погнали свои стада с полей, чтобы поклониться Иисусу. О пастухах сказано в Евангелии от Луки (2: 8-11; 15): «В той стране были на поле пастухи, которые содержали ночную стражу у стада своего. Вдруг предстал им Ангел Господень, и слава Господня осияла их; и убоялись страхом великим. И сказал им Ангел: не бойтесь, я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям. (...) Когда ангелы отошли от них на небо, пастухи сказали друг другу: пойдем в Вифлеем и посмотрим, что там случилось, о чем возвестил нам Господь».

В стихотворении «Свирель запела на мосту» библейский образ «звезды» становится символом счастья, надежды. Как видим, в лирике Блока образ библейской «Путеводной звезды» получает различное осмысление в зависимости от того, каково содержание стихотворения в целом, и в зависимости от того, как поэт трансформирует исходный оборот.

Однако последние строчки стихотворения буквально переворачивают исходное содержание. Все мысли о счастье, надежде, покое, тишине оказываются лишь сном:

Смотри, какие быстрины?

Когда ты видел эти сны?

В стихотворении «Сон» поэт почти дословно передает слова из Евангелия от Матфея, но на место Бога он ставит лирического героя.

Нет, мать. Я задохнулся в гробе,

И больше нет бывалых сил.

Молитесь и просите обе,

Чтоб ангел камень отвалил. («Сон»)

В стихотворении поэт обыгрывает сам библейский сюжет о смерти и воскрешении Иисуса, только на месте Христа - лирический герой, который является alter ego автора. Герой считает себя «задохнувшимся в гробе», но в то же время надеется на ангела, который отвалит камень.

Обратимся к фразеологизму «Неопалимая купина» - по библейскому мифу - чудесный горящий, но не сгорающий куст терновника, в пламени которого Бог явился Моисею (Исход, 3:2). Выражение это употребляется как образное определение нерушимости, сохранности (6, 274).

В «Исходе» читаем: «И явился ему Ангел Господень в пламени огня среди тернового куста. И увидел он (Моисей), что терновый куст горит огнем, но куст не сгорает». (Купина (со старославянского) - терновый куст).

В стихотворениях Блока встречается образ купины в таком виде:

1) Моисеев куст («Весна в реке ломает льдины»)

2) Белый огонь Купины («Странных и новых ищу на страницах»)

3) Но за майскими, тонкими чарами

Затлевает и нам Купина («Старушка и чертенята»)

4) Тайно тревожна и тайно любима

Дева, Заря, Купина. («Странных и новых ищу на страницах»)

5) «В синем утреннем небе найдешь

Купину расцветающих роз» («Влюбленность»)

6) Этот злак, что сгорел, - не умрет.

Этот куст - без истления - тощ. («Полюби эту вечность болот»)

Выражение «Моисеев куст» встретилось в стихотворении «Весна в реке ломает льдины»

Что сожалеть в дыму пожара,

Что сокрушаться у креста,

Когда всечасно жду удара

Или божественного дара

Из Моисеева куста!

В стихотворении «Моисеев куст» олицетворяет божественную силу, которая может даровать человеку и божественный дар, и удар. С помощью антитезы поэт показывает двоякую сущность «неопалимой Купины». На связь «Моисеева куста» с Библией указывает прямое включение в ткань стихотворения имени библейского героя Моисея.

В стихотворении «Странных и новых ищу на страницах» образ Купины выступает как символ вечной женственности.

Белая Ты, в глубинах несмутима,

В жизни - строга и гневна.

Тайно тревожна и тайно любима,

Дева, Заря, Купина.

Блекнут ланиты у дев златокудрых,

Зори не вечны, как сны.

Терны венчают смиренных и мудрых

Белым огнем Купины.

У Блока любимая ассоциируется с белым цветом. В данном случае белый цвет выступает как традиционный символ чистоты и невинности.

У поэта в одном ряду стоят понятия «Дева» и «Заря». В данном контексте сближение этих двух понятий имеет подтекстовый смысл, происходит сближение земного «Дева» и божественного «Заря». Для поэта любимая олицетворяет одновременно земное и космическое.

Терны венчают смиренных и мудрых

Белым огнем Купины.

В данном случае синонимом выражения «Белый огонь Купины» может служить выражение «Чистый (божественный) огонь Купины», то есть в контексте стихотворения «неопалимая Купина» становится символом некой очищающей, божественной силы. В приведенных выше строчках поэт создал образ тернового венца, приносящего страдания, но эти страдания являются для человека очищающими. Созданию единого образа способствует употребление в одном контексте слов «терны» и «Купина», которые являются синонимами.

В стихотворении «Странных и новых ищу на страницах» образ Купины является аллюзией библейского образа «неопалимой Купины», так как в тексте стихотворения нет конкретного указания на «несгорающий божественный куст». Связь с библейским образом возникает на основе «памяти слова».

Следующее выражение, приводящее к ассоциации с библейским образом «неопалимой Купины», встретилось в стихотворении «Старушка и чертенята»:

Занимаются села пожарами,

Грозовая над нами весна,

Но за майскими тонкими чарами

Затлевает и нам Купина...

Нас интересует выражение «Затлевает и нам Купина». Рассмотрим значение слова «затлевать». «Тлеть - гореть, сгорать без пламени, еле поддерживать собой горение». Приставка «за» имеет значение начала действия. Итак, слово «затлевать» имеет значение начала длительного процесса горения. Следовательно, отчетливо прослеживается связь между выражениями «неопалимая Купина» и «затлевает и нам Купина», значит блоковское выражение можно считать библейской реминисценцией, так как поэт обыгрывает библейский образ, и этот образ легко поддается восстановлению.

Не случайно Купина «затлевает» чертенятам, а не «горит»: мирок, создаваемый Блоком, слишком мал и его обитатели вряд ли могут рассчитывать на «горение».

Выражение «В синем утреннем небе найдешь Купину расцветающих роз», встретилось в стихотворении «Влюбленность». Образ «расцветающей Купины» - аллюзия библейского образа. От фразеологизма «неопалимая Купина» употреблен только «осколок» -образ самого куста, и этот образ приобретает в лирике Блока новую форму. Можно предположить, что в стихотворении «Влюбленность» куст купины является синонимом терновникового куста, так как куст терновника может цвести. «Терновник - колючий кустарник семейства розоцветных с терпкими синевато-черными плодами». Как помним, купина со старославянского - терновый куст, поэтому поэт мог подразумевать под «Купиной расцветающих роз» куст терновника.

И, наконец, рассмотрим выражение, в котором связь с библейской «неопалимой Купиной» едва уловима. В стихотворении «Полюби эту вечность болот» есть строки:

Полюби эту вечность болот:

Никогда не иссякнет их мощь.

Этот злак, что сгорел, - не умрет.

Этот куст - без истления - тощ.

В стихотворении нет конкретного упоминания Купины, но связь с библейским образом осуществляется за счет семантического поля вокруг слова «куст». Рядом стоят определения «куст без истления», это можно расшифровать как куст, который тлеет постоянно, далее, «этот злак, что сгорел, - не умрет», если сгорел, но не умер, значит, способен возродиться, В данном случае выражение «Куст - без истления - тощ» - неатрибутивная аллюзия образа «неопалимой Купины», связь с библейским текстом происходит на ассоциативном уровне.

Итак, образ купины в лирике Блока практически всегда выступает как символ божественного, и в большинстве случаев можно проследить связь между фразеологизмом «неопалимая Купина» и образами, нарисованными Блоком.

Таким образом, мы можем заключить, что Блок не просто «цитирует Библию», не просто приводит традиционные выражения для подтверждения своих ощущений, но переосмысливает их, думает «строчками Библии». Среди множества образов он отбирает то, что отвечает его мироощущению, «чувству эпохи» - образы трагические, связанные со смертью. Не является исключением и поэма «Двенадцать».

3. Библейские образы в поэме А.Блока «Двенадцать»

На протяжении жизни Блок часто обращался к текстам Библии и другой церковной литературе. Начиная работать над поэмой «Двенадцать», поэт перечитывал «Евангелие», весь январь 1918 года Блок готовил себя к большой работе. Это был месяц Эрнеста Ренана и его «Жизни Христа», Вдохновленный Ренаном, Блок расписывал в дневнике план пьесы о Христе, много думал о предательстве Петра, миссии Андрея и, может быть, больше всего о Марии Магдалине.

Атеистически настроенный в период работы над «Жизнью Христа», Ренан нисколько не сомневался в историчности фигуры Иисуса, но не признавал факта Воскресения. Для него «воскресение» являлось следствием видения не в меру экзальтированной Магдалины, сумевшей внушить окружению Христа веру в истинность своих откровений. По Ренану, воскресший Иисус был мифом, рождением своим исключительно обязанный Марии из Магдалы.

Поэтому в книге Ренана он увидел блестящее подтверждение своим сокровенным мыслям. Пусть Христос только миф, но и в основе этого, быть может, самого жизнеутверждающего мифа лежит его, Александра Блока, выстраданная Душа Мира.