Роман М. Турье "Пятница, или Тихоокеанский лимб" в диалоге с романом Д. Дефо "Робинзон Крузо"

Робинзон видит проявление божественного промысла в каждом происшествии своей жизни; его осеняют пророческие сны, и даже случайные совпадения календарных лет и событий представляется ему знамением свыше. Бури, кораблекрушение, одиночество необитаемого острова, нашествие дикарей - всё это кажется ему божественными карами, призванными очистить и закалить его душу.

На протяжении «Жизни Робинзона Крузо можно проследить борьбу между традиционным пуританизмом, уповающем на благость божественного промысла, и трезвым, разумным отношением к миру, характерным для века Просвещения.

Встречаясь с непредвиденными жизненными обстоятельствами, Робинзон неизменно истолковывает их сперва на пуританско-мистический лад, но затем тотчас же начинает прислушиваться к более практическому и надёжному голосу собственного разума. Увидев возле своего жилища на необитаемом острове колосья риса и ячменя, он готов счесть это чудом. Он горячо благодарит бога, пославшего ему эти злаки. Но вскоре вспоминает, что сам нечаянно «посеял» эти злаки, вытряхнув на лужайке мешок из-под птичьего корма. «Чудо исчезло, а вместе с открытием, что всё это самая естественная вещь, я должен сознаться, значительно поостыла и моя горячая благодарность к промыслу»[10;114] - не без юмора замечает он. При виде таинственного человеческого следа на пустынном берегу острова Робинзон, как истый пуританин, решает, что это дело самого дьявола, но логические доводы разума скоро разубеждают его и приводят к разгадке тайны: «Я признал несостоятельность своей гипотезы о нечистой силе. Но если это был не дьявол, тогда возникало предположение гораздо более устрашающего свойства: это были дикари с материка, лежавшего против моего острова».[10;212]

Робинзон сам сознавал всю противоречивость чувств, вызванных тем, что впервые за долгие годы увидел след человеческой ноги, и он прекрасно выразил это:

«Я, человек, единственным несчастьем которого было то, что он изгнан из общества людей, что он один среди безбрежного океана, обречённый на вечные безмолвия, отрезанный от мира, как преступник, признанный небом, не заслуживающим общения с себе подобными, недостойным числиться среди живых, я, которому увидеть лицо человеческое, казалось, после спасения души, величайшим счастьем, какое только могло быть ниспослано ему провидением, воскресением из мёртвых, - я дрожал от страха при одной мысли о том, что могу столкнуться с людьми, готов был лишиться чувств от одной только тени, от одного только следа человека, ступившего на мой остров!»[10;213]

Новый период существования Робинзона начался с появления Пятницы. Характер Крузо раскрывается и в его общении с Пятницей. В этом молодом дикаре, спасённом им от смерти, Робинзон хочет, прежде всего, видеть своего покорного слугу, раба. Не случайно первое слово, которое он учит его произносить, - «господин». Робинзону необходим послушный и безропотный помощник, и его радует «смиренная благодарность», «бесконечная преданность и покорность» Пятницы. Узнав Пятницу ближе, Робинзон понимает, что по живости своего ума и по «душевным способностям» юноша не уступает ему. Пятница не только услужлив, но умён и восприимчив; он понимает всё, чему его обучают. Благодаря Пятнице, к которому Робинзон искренне привязался, жизнь на острове стала «приятной и лёгкой». Как истинный пуританин Робинзон «не упускал случая насаждать в душе Пятницы основы религии»[10;292]

«С радостным умилением принял он мой рассказ об Иисусе Христе, посланном на землю для искупления наших грехов; о наших молитвах Богу, который всегда слышит нас, хоть он и на небесах».[10;293] «Оказалось, что привить ему правильные понятия о дьяволе не так легко, как правильные понятия о божественном существе».[10;294]

Молодой «дикарь», естественный человек обнаруживал не только способность легко понимать и усваивать мудрость «просвещённого» Робинзона, но и способность самостоятельно мыслить и рассуждать: «Если Бог такой сильный, такой крепкий, как дьявол, почему бог не убей дьявола и сделай, чтобы он не делай больше зла?». «Его вопрос до странности поразил меня» [10;295], - так говорит сам Робинзон о недоумённых замечаниях Пятницы, подрывающих прописные истины богословия, которые преподносит его хозяин. «Я стал горячо молиться Богу, прося его, чтобы он помог мне научить спасению этого бедного дикаря, вдохновил своим духом сердце этого жалкого, невежественного создания, даровал ему свет познания Бога во Христе, обратил его к себе и научил меня, как изложить ему слово Божие, чтобы совесть его окончательно убедилась, глаза открылись, и душа его была спасена». [10;297]

В образе Пятницы в литературу Просвещения впервые входит со своей неискушённостью, наивностью и не испорченным, природным здравым смыслом тот «естественный человек», который в дальнейшем будет играть в ней столь важную роль как живое, одушевлённое мирило пороков и заблуждений цивилизованного общества.[17;49] Религиозный идеал Робинзона состоит в гуманности и полезной жизнедеятельности. В этом отношении показательно следующее рассуждение Робинзона, рассказывающего о том, как он объяснял Пятнице сущность христианства: «Бог свидетель, что во всех методах, которые я применял для обучения этого бедного создания, я проявлял больше искренности, чем умения; я должен признать… что, истолковывая ему различные вещи, я сам обучался многим вещам, которых я не знал или которых раньше по-настоящему не обдумывал...» [10;297]. «Что касается разных тонкостей в истолковании того или другого библейского текста - тех богословских комментариев, из-за которых возгорелось столько споров и вражды, - то нас они не занимали. Так же мало интересовались вопросами церковного управления и тем, какая церковь лучше. Все эти частности нас не касались, да и кому они нужны?»[10;299]. Эти слова Робинзона выражают взгляды самого Дефо, борца за веротерпимость.[3; 95]

Робинзон Турнье, до того, как попал на остров, «не часто обращался к Священному писанию». Но после кораблекрушения Библия попадает к нему в руки, «как единственная духовная пища», он считает это знаком Провидения и решает «искать на этих заветных страницах моральную поддержку». [26; 29] Перед постройкой бота он «наткнулся» в Библии на описание Всемирного потопа и строительства Ноева ковчега и посчитал это благоприятным знаком перед строительством.

Отношение Робинзона к Библии необычно. Читая Священное писание, он не принимает, как догму всё, что там написано, как истинный верующий, а «размышляет над текстами» [26; 80], иногда считая написанное парадоксом. «Его до глубины души поразил вычитанный в Библии замечательный парадокс, согласно которому «религия считает отчаяние непростительным грехом, а надежду - одною из трёх главных христианских добродетелей; вот почему он решил отныне называть остров Сперанцею - этим мелодичным, солнечным именем» [26; 51] (в переводе с итальянского - «надежда»). Однако Робинзон ещё часто будет впадать в отчаяние, живя на Сперанце.

Что-то из «источника мудрости», не смотря на пугающую новизну, он принимает, а что-то и нет. Однажды, рассуждая в дневнике о «коренных переменах» во взглядах на мораль и религию, он говорит о добродетели и пороке. Полученное им воспитание относит к пороку «излишество, избыток, разврат, бесстыдную распущенность», а к добродетели - «покорность, смирение и самоотверженность». Робинзон в своём положении считает такого рода мораль «непозволительной роскошью», которая его погубит и решает «поменять местами понятия добродетели и порока, понимая первую как мужество, силу, самоутверждение, власть над окружающим миром. Пороками же назову я нынче способность к самоотречению, кротость, всёпрощение и болото». [26; 57] Робинзон понимает, что это возврат к «языческому пониманию человеческой мудрости», но он больше не может придерживаться отрицания природы и вещей. «Я восторжествую над своим несчастьем лишь тогда, когда обращусь в противоположную веру и сумею слиться с моим островом так же, как он сольётся со мной». [26; 58]

Библия - голос Сперанцы, «изобилующая образами, которые уподобляли землю женщине, а жену - саду, украсила его любовь благороднейшей из эпиталам». [26; 150]

Ещё одно необычное использование Библии - это своего рода гадание на ней. Так же как при гадании на картах таро (во вводной главе), ван Дейсел вытягивает случайную карту, так же и Робинзон в минуты смятения прочитывает «несколько открытых наугад страниц из Библии» [26; 185], чтобы «омыть свой помрачённый разум в источнике вечной мудрости». [26; 195] Например, тогда, когда Робинзон обнаруживает в розовой ложбинке мандрагоры с полосатыми цветами или когда жестоко избивает Пятницу, застав его в ложбинке, собственными глазами увидев «Сперанцу, изнасилованную негром». [26; 194] Но Библия оправдывает Пятницу, и из «поруганной» Сперанца превращается в «соблазнительницу». Используя Библию в таком необычном свойстве, Робинзон уравнивает два противоположных явления - чтение Священного писания и считающееся греховным гадание на картах.

После взрыва пещеры и перевоплощения Робинзона «теллурическое царствование Сперанцы сменилось царством Солнца» [26;200] Всё чаще Робинзон обращается к светилу: «Солнце, избавь меня от тяжести тела! Научи меня беспечности, весёлой готовности принимать сиюминутные дары наступившего дня без расчёта, без благодарности, без страха!...Солнце, довольно ли ты мною?» [26;241] Из христианина Робинзон превращается в язычника, поклоняющегося Солнцу.

Отношение к острову. Необитаемый остров в романе Дефо находится в Атлантическом океане у берегов Америки, Турнье же переносит его в Тихий океан.

Робинзон Дефо называет остров островом Отчаяния. Попав на остров, Робинзон обследует его, охотится за дичью, определяя ценность её мяса, находит съедобные плоды, отмечает красоту острова: «Вся окрестность зеленела, цвела и благоухала, точно сад, насаждённый руками человека, в котором каждое растение блистало красой весеннего наряда. …Я подумал, всё это моё, я - царь и хозяин этой земли». [10;138]Для Робинзона остров как «земной рай» [10;188], на котором он живёт, восхищаясь красотой природы, пользуясь всеми его благами, «ни в чём не терпит недостатка, за исключением человеческого общества». [10;194] А впоследствии «остров был заселён» и Робинзон считает, что у него «изобилие подданных». [10;328]

Отношение к острову у Робинзона Турнье на разных этапах его жизни разное. «В такой же степени, как и Робинзон, как и Пятница, герой романа - это остров. Он меняет лицо в ходе серии раздвоений не менее, чем сам Робинзон меняет форму в ходе серии превращений. Субъективная серия Робинзона неотделима от серии состояния острова». [9 ; 283] В начале для него остров просто чужая территория, на которой он попал - остров Скорби. Именно здесь, погружаясь в болотную жижу, как дикие свиньи, когда «лишь его глаза, нос и рот выступали из жирной болотной ряски, среди плёнок жабьей икры…, он в сонном оцепенении перебирал обрывочные воспоминания прошлого» [26; 42] из его детства.

Когда Робинзон решает вырваться из «дьявольских тенёт и начинается его истинная жизнь на острове после периода душевного падения», первым делом он обследует остров и учитывает его богатства. Составив, приблизительную карту острова, Робинзон замечает, что он «имеет форму женского тела без головы, женщины, подобравшей под себя ноги; в её позе смутно угадывались покорность, робость или же просто отрешённость». [26; 51] Но у Робинзона ещё не получается полностью справится с «беспросветным отчаянием» и он уступает соблазну поваляться в кабаньем болоте. «Он лежал в качающейся колыбели» улавливая «ясный мелодичный голос матери» [26; 56]

Одиночество, «подобное разъедающей кислоте» [26; 59] и страх лишиться дара речи подталкивают Робинзона вести диалог со Сперанцей, в которой «все жесты, действия и начинания являли собою вопросы; остров же отвечал ему на них счастьем или неудачами, тем самым, одобряя или порицая. Робинзон больше ни минуты не сомневался в том, что всё происходит отныне по воле Сперанцы и зависит от их отношений». [26; 63] Он считает, что рано или поздно остров покорится, создаваемому порядку. И в то же время понимает, что «броня предписаний… была бессильна перед… неукротимой тропической природой и внутренней, разъедающей его душу эрозией одиночества» [26; 91]

Однажды, когда клепсидра остановилась (Робинзон он забыл добавить воды) он вдруг испытал какое-то необъяснимое «счастливое блаженство», ему почудилось «будто за этим островом… встаёт другой - более юный, более жаркий, более гостеприимный, доселе скрытый от него заурядностью повседневных дел». [26; 104]

Робинзон часто задумывался, чем является пещера на «теле Сперанцы» и решается обследовать «чрево». Он проводит в полной темноте четверо суток, находит в самой глубине маленькую нишу, в которую помещается, согнувшись калачиком. «В этой позе он так идеально точно поместился в выемке, что тут же перестал понимать, где кончается он сам и начинается каменная оболочка, он погрузился в счастливое, нескончаемое забытьё». [26; 117] Сладкие воспоминания о матери проникают в самую глубину его сердца. «На этих глубинах женская суть Сперанцы во всей полноте проявляла своей дух материнства. Сперанца беременная мною» [26; 118] Сперанца - мать.

Очередное предсказание ван Дейсела сбывается: «Воинственный бог осознал своё одиночество. Он укрылся в глубине пещеры, дабы вновь обрести там свою истинную природу. Но, углубляясь таким манером в недра Земли, совершая паломничество вглубь самого себя, он сделался другим существом». [26; 7]

Управление островом всё чаще представляется Робинзону безумной и бесполезной затеей. В такие моменты он останавливает клепсидру и бродит по острову «Почти осязаемая плотская близость острова согревала, волновала его. Эта земля, принявшая человека в свои объятия, была нагой» [26; 139] «В розовой ложбинке желание моё впервые обратились к своей естественной стихии - земле». [26; 147] «Отныне, с благословения Библии, Робинзон сочетался со Сперанцею ещё более глубокой и крепкой связью. Сперанца обрела для него человеческий облик, и теперь он мог называть её своею супругой». [26; 152] Он часто посещает розовую ложбинку, где растут его со Сперанцей дочери-мандрагоры. Сперанца - супруга.

«Однако Робинзон всё чаще задумывается над тем, что всё это созданное им великолепие неумолимо утрачивает смысл. Управляемый остров лишался души, уступал место другому острову, сам же превращался в огромную машину, работавшую вхолостую». [26;154] Когда появился Пятница, он «бесцеремонным хохотом… разоблачает ту ложную серьёзность, какою прикрываются Губернатор и управляемый им остров». [26; 164]

В момент остановки Робинзоном клепсидры и его отсутствия Пятница ощущает себя хозяином острова и занимается тем, чем ему нравится: наряжает кактусы, кидает гальки в море. «Мечта заставить летать камень, прельщала поэтическую душу Пятницы» [26; 177], сажает деревья кроной вниз «Удивительно было и то, что деревца послушно принялись, что Сперанца явно одобрила безумную выходку». [26; 180]

Робинзон считает Пятницу «инородным телом» в «гармонической системе бытья на острове» , «грозившим разрушить её».[26; 182]

Полосатые мандрагоры вызывают приступ ярости у Робинзона «Ярость, обуревавшая Робинзона, как и всё, что имело касательство к его отношениям со Сперанцей, отличалась характером почти космическим. Он выглядел в собственных глазах не обыкновенным раздражённым человеком, но первозданной силой, зародившейся в недрах острова и всё очищающей жгучим своим дыханием. Вулкан! Да, Робинзон был вулканом, чей дымящийся катер разверзся на Сперанце, как праведный гнев её базальтовых утёсов». [26; 192]

После того, как взрывом уничтожает всю «цивилизацию» Сперанца - мать, Сперанца - супруга перестаёт существовать. «Я понимаю, что оба смысла слова благодать - та, что снисходит на святых, и та, что означает райскую жизнь, - могут соединиться под небом Тихого океана, на моём острове». [26; 241] Робинзон понимает, что тот «другой остров», который представал перед ним в минуты озарения, и есть теперешняя Сперанца, восхищающая «волшебной новизной» и требующая «вдумчивого, пристального» внимания. Пообщавшись с людьми с «Белой птицы» Робинзон принимает решение, которое «подспудно и неодолимо зрело в нём всё это время: … остаться вместе с Пятницей жить на острове» [26; 270] Сперанца - солнечный город. «Сияние солнца очищало тело и душу от смертоносной скверны вчерашнего дня и ночи. Огненный меч рассекал грудь, пронизывал всё его существо. Сперанца сбрасывала пелену тумана - чистая, нетронутая, девственная». [26; 280] «В конце концов, Робинзон становится стихийным на своём острове, возвращенном стихиям: Робинзон солнца на ставшем солнечным острове». [ 9; 283]

Таким образом, для Робинзона Дефо остров - это обособленная от мира территория, на которой он искупает свои грехи и исправляется сам. Для Робинзона Турнье остров - живое существо, олицетворяющее женское начало (мать, супруга), а потом - Солнечный город.

Отношение к хлебу. Для Дефо и его героя хлеб - это главная пища христианина (Робинзона возблагодарил Бога, когда увидел около жилища ростки ячменя и риса), продукт, изготовленный посредством непосильного труда, выращенный по Божьему благословению. Для христианина хлеб - это тело Христово, поэтому хлеб для него священен. Робинзон с благоговейным трепетом собрал все колосья, выросшие возле жилища, и решил посеять весь урожай в надежде, что когда-нибудь удастся накопить столько зерна, сколько нужно для того, чтобы обеспечить себе пропитание.

Сначала Робинзона постигла неудача: он посеял свои скудные запасы зерна перед засушливым периодом, и семена не взошли в том количестве, в каком он ожидал. Тогда Робинзон стал наблюдать за сменой погоды, чтобы установить наиболее благоприятные условия для посева. Теперь он уже действовал уже более уверенно и на второй год пребывания на острове добился лучших результатов. Хотя засеянный им участок был невелик, но всё же урожай обещал быть хорошим. И тут Робинзон обнаружил, что рискует потерять его. Поле, засеянное им, опустошалось козами. Тогда Робинзон стал огораживать свой участок, и это заняло у него три недели. Днём он отпугивал животных выстрелами, а ночь привязывал к изгороди собаку, которая лаяла всю ночь. Так удалось спасти посев от четвероногих. Когда он заколосился, появился новый враг - птицы, которые налетели на посев Робинзона. Он подстрелил трёх птиц и «поступил с ними, как поступают у нас в Англии с ворами-рецидивистами, а именно: повесил их для острастки других».[10;157] Птиц это напугало, и они перестали налетать на участок Робинзона.

Настало время уборки урожая. Перед Робинзоном возникла новая трудность. У него не было ни косы, ни серпа. Он догадался воспользоваться для жатвы широким тесаком, который захватил с собой в числе другого оружия с разбитого корабля. Так он собрал свой первый урожай. Только на четвёртый год Робинзон смог уделить мизерную часть от зерна себе на еду, хотя на острове можно было сеять и собирать урожай дважды в год. «Теперь про меня можно было буквально сказать, что я зарабатываю свой хлеб». [10;159]

Появились новые затруднения: как измолоть зерно или превратить его в муку? Как просеять муку? Как сделать из муки тесто? Как, наконец, испечь из теста хлеб? Ничего этого Робинзон не умел. Это навело его на следующие мысли: «Удивительно, как мало людей задумывается над тем, сколько надо произвести различных мелких работ для приготовления только для самого простого предмета нашего питания - хлеба».[10;165] Понятно, что совокупность всех этих «мелких работ» и есть труд, в данном случае преподнесенный, прежде всего, как вынужденная, насущная необходимость для выживания на необитаемом острове. Но тяготит ли она героя? Поразительно, но, несмотря на прямые указания автора на то, что «оказавшись в самых первобытных условиях жизни», Робинзон Крузо ежедневно «приходил в отчаяние», у читателя не создаётся впечатления безысходности и безнадёжности сложившейся ситуации. Для создания положительного эффекта Даниель Дефо изобретает целую систему художественно-изобразительных средств, возвышающих сам процесс труда, который становится спасительным для души. В конце концов, Робинзон научился всем этим «мелким работам». «Иметь хлеб было для меня неоценённой наградой и наслаждением». [26; 160] Настал тот день, когда первые «хлебы испеклись». Робинзон решает сеять столько зерна и риса, чтобы хватало на хлеб и лепёшки на год.

Робинзон Турнье мечтает посеять зерно, т. к. придаёт большое значение хлебу - «символу жизни». Ему кажется, что хлеб, который родит ему земля Сперанцы, станет доказательством, что она приняла его. Сперанца даровала радость Робинзону - «первую, но столь глубокую и сладкую! - поглаживать молоденькие голубовато-зелёные стебельки» ячменя и пшеницы. [26; 64] Робинзону огромных усилий над собой стоило удержаться, чтобы не выполоть «сорняки, оскверняющие изумрудный ковёр растущих хлебов», но он не мог пренебречь евангельской заповедью, возбранявшей «отделять плевелы от пшеницы до самой жатвы». [26; 64]

Собрав свой первый урожай, Робинзон обмолотил его цепом и провеял на ветру. Ему нравилась эта работа по очищению «простая, но не скучная, а, напротив, таящая в себе некое духовное начало». [26; 67] Из второго урожая Робинзон позволил выделить себе зерна для выпечки хлеба. Эта выпечка хлеба позволила ему «глубже познать источники человеческого духа: двуединое это действо содержало также и нечто иное, влекущее его как мужчину; скрытые, интимные, затерявшиеся среди прочих постыдных тайн раннего детства ощущения неожиданно расцвели пышным цветом». [26; 88] Робинзон вспоминает детские ощущения, когда он наблюдал за голым по пояс помощником пекаря, припудренным мукой. Он месил белое тесто, погружая в него руки по локоть. «Я никогда не видывал ничего более маслянистого, более женственного и ласкового, чем пухлое тело без головы, тёплая податливая плоть, покорно поддающаяся в глубине квашни тискающим его сильным рукам полуголого мужчины. Теперь-то я понимаю, что мне смутно чудилось тогда загадочное соитие хлебной ковриги и пекаря». [26; 90] Робинзон решает год за годом накапливать урожай, т. к. считает, что сеять - благо, собирать урожай - благо.

Таким образом, для Робинзона Дефо хлеб священен, это главная пища христианина, зарабатывать свой хлеб - это честь для него. Для Робинзона Турнье хлеб - символ жизни, доказательство благосклонности земли Сперанцы, а тесто ассоциируется с телом женщины.

Отношение к деньгам. Робинзон родился в зажиточной семье, состояние отец нажил торговлей. Робинзон был третьим ребёнком в семье, и ни к какому ремеслу его не готовили. Голова его «была набита всякими бреднями» о морских путешествиях. Отец, предлагал Робинзону от необдуманных поступков, объясняя, что в своей стране и вблизи от дома легче выйти в люди, увеличить своё состояние и жить в довольстве. Робинзон пренебрёг советом отца и потом часто думал, что всё произошедшее с ним кара за ослушание.

В кошельке у Робинзона всегда водились деньги, поэтому на судно он всегда являлся «заправским барином» и ничего тем не делал и ничему не научился.

Когда дело касается денег, Робинзон подробно рассказывает, сколько он выручил при сделке, когда сделался купцом. Скрупулезно просчитывает свой доход тогда, когда он продал преданного ему Ксури, баркас и всё, что можно было продать с баркаса. «Мне очень не хотелось брать эти деньги (за Ксури), потому, что мне было жалко продавать свободу бедняги».[10;49] Но всё же он продаёт его и подводит итог своей удачной сделке.

Потом занимается в Бразилии возделывание плантаций табака, различными торговыми сделками, преувеличивая свой капитал. Вся его жизнь вращалась вокруг денег.

Когда Робинзон попал на остров, впервые он видит деньги, перевозя с разбившегося корабля припасы. «Ненужный хлам! Зачем ты мне теперь? Ты и того не стоишь, чтобы нагнуться и поднять тебя с полу. Всю эту кучу золота я готов отдать за любой из этих ножей. Мне некуда тебя девать. Однако ж, поразмыслив, я решил взять их с собой и завернул всё найденное в кусок парусины». [10;82]

Живя на острове, Робинзон однажды вспоминает о деньгах, понимая, что они не имеют никакой цены, что отдал бы их все за вещи, которых ему так не хватало на острове. Однако, когда возле острова разбился корабль и Робинзон обследовал его, он снова нашёл там деньги и так же как в первый раз «принёс эти деньги в пещеру и спрятал». [10;261]

Уплывая с острова, Робинзон не забыл взять с собой припрятанные деньги, хотя они «потускнели и заржавели и только после основательной чистки стали опять похожи на серебро». [10;380] Вернувшись с острова, Робинзон становится преуспевающим дельцом. «Невозможно описать, как трепетно билось моё сердце, когда я … увидел вокруг себя своё богатство». [10;389] Единственное, о чём сожалеет Робинзон, что у него не было пещеры, куда можно было спрятать свои деньги, или места, где бы они летали «без замков и ключей». Он не знал, куда их девать и кому отдать на хранение. Деньги для Робинзона всегда представляли ценность, единственное, что на острове им не было применения.

О жизни Робинзона Турнье до того, как он попал на корабль, мы не знаем почти ничего, и какую роль в его жизни занимали деньги, мы тоже ничего не знаем. Перевозя с корабля всё на остров, он забирает и деньги.

Собрав свой первый урожай зерна, он размышляет о деньгах: «Моё горькое одиночество лишает смысла накопление денег, в которых я к тому же не испытываю недостатка». [26; 68] Он сравнивает себя с американским фермером, который, продав хлеб, кладёт деньги в сундук, где «они воплотят в себе затраченное время и труд». [26; 68] Робинзон считает, что деньги одухотворяют всё, чего касаются, придавая вещами смысл - «рациональный, конкретно измеримый, … универсальный, … добро, воплощённое в звонкой монете, становится доступно всем людям. Продажность - вот главная человеческая добродетель. Продажный человек умеет заставить молчать свои антиобщественные, смертоносные инстинкты - честь, самолюбие, патриотизм, политические амбиции, религиозный фанатизм, расизм, - стремясь дать волю тяге к сотрудничеству, любви к плодородному обмену, ощущению человеческой солидарности». [26; 69]

О деньгах Робинзон вспоминает ещё раз, когда на острове появится Пятница, он, наконец, находит применение деньгам. Робинзон платит Пятнице каждый месяц, Пятница же покупает себе на них дополнительное питание, разные мелочи или полдня отдыха (целый день не «продаётся»). Деньги мы видим еще, когда на остров приходит «Белая птица». Перевоплощённый Робинзон с любопытством наблюдает за матросами, нашедшими разбросанные взрывом никому не нужные деньги. Они решают выжечь луг, чтобы облегчить поиски. Робинзон знал, что когда-то он был похож на них, «движим алчностью, гордыней, жёсткостью». А теперь он наблюдает за ними, как за мокрицами, «испуганно суетящимися под внезапно поднятым камнем». [26; 261]

Разница очевидна не только в характере главных героев, в пути, который проходит каждый из них, но и в их взаимоотношениях.

Отношение между Робинзоном и Пятницей. С появлением Пятницы, как мы уже указывали, начинается новый этап в жизни Робинзона. Это касается и романа Дефо, и романа Турнье, то эта жизнь в каждом романе наполнена разным смыслом и содержанием.

Когда Робинзон Дефо увидел преследователей и убегающего, то он «почувствовал, что пришла пора действовать, если я хочу приобрести слугу, а может быть, товарища или помощника; само провидение, подумал я, призывает меня спасти жизнь несчастного». [10;273]

Робинзону Турнье «было безразлично, чью сторону принять - жертвы или её палачей, однако благоразумие подсказывало, что союзника следует искать среди более сильных. Прицелившись прямо в грудь беглеца» …он попал в преследователя, т. к. дрогнул мушкет: Тен вздумал высвободиться из-под руки хозяина». [26; 158]

Робинзон Дефо в первый же день даёт дикарю имя (по дню недели, в который он у него появился) и учит его первым словам: «господин», «да», «нет», отмечает красоту его тела, лица, кожи. Пятница же «припав лицом к земле, поставил себе на голову мою ногу, как уже делал это раньше, и вообще всеми доступными ему способами старался доказать мне свою бесконечную преданность и покорность и дать мне понять, что с этого дня он будет мне слугой на всю жизнь». [10;278]

У Робинзона Турнье спасённый не просто, дикарь, а арауканец, но его внешности Робинзона не уделяет внимания, лишь заставляет одеть штаны, но столько для того, чтобы защитить беглеца от холода, сколько щадя собственную стыдливость». [26;159] Первую ночь, проведённую вместе оба не спят, потрясённые случившимся, только под утро арауканец засыпает в обнимку с Теном.

Наутро, когда «тоскливый страх» бессонной ночи рассеялся, Робинзон «одолел приступ нервного громового, неудержимого хохота. …Он с изумлением понял, что смеялся впервые с момента кораблекрушения. Неужто же на него так подействовало присутствие другого человека?» [26; 160] Первая мысль, посетившая Робинзона, была об «Избавлении». Что если индеец поможет спустить бот на воду?

Робинзон даёт имя индейцу «Мне не хотелось нарекать его христианским именем, пока он не заслужил такой чести. Дикарь - это ведь ещё не вполне человек. Пятница - это ведь не имя собственное и не имя нарицательное, а нечто промежуточное, обозначающее полуживое, полуживое, полуабстрактное существо, отличающееся изменчивым, легковесным, непостоянным нравом…» [26; 162]

Робинзон Дефо шьёт для Пятницы одежду из шкур, к которой он быстро привыкает и «чувствует себя в ней хорошо». [10;281] Робинзон решает отучить Пятницу от людоедства, учит его английскому, управлению лодкой с парусами… Пятница с удовольствием помогает Робинзону во всём. «Никто ещё не имел такого любящего, такого верного и преданного слуги, какого имел я в лице моего Пятницы: ни раздражительности, ни упрямства, ни своеволия; всегда ласковый и услужливый, он был привязан ко мне, как к родному отцу». [10;282] Робинзон постоянно беседует с Пятницей, да и «самое присутствие этого парня было для меня постоянным источником радости, до такой степени он пришёлся мне по душе. С каждым днём меня всё больше и больше пленяли его честность и чистосердечие». [10;288]

Робинзон «не упускал случая насаждать в его душе основы религии». [10;292] Пятница «с радостным умилением» принимает рассказы о Иисусе Христе, но не может понять существование дьявола.

«Беседы с Пятницей до такой степени наполняли все мои свободные часы и так тесна была наша дружба, что я не заметил, как пролетели последние три года моего испытания, которые мы прожили вместе. Я был вполне счастлив, если только в подлунном мире возможно полное счастье. Дикарь стал добрым христианином, гораздо лучшим, чем я». [10;298]

Пятница настолько привязан к Робинзону, что, даже когда Робинзон предлагает ему плыть домой, он отказывается. «Убей Пятницу, не гони прочь! Он был искренне огорчён; я заметил на глазах его слёзы. Я тут же сказал ему и часто повторял потом, что никогда не прогоню его, пока он хочет оставаться со мной». [10;307]

Потом, когда Пятница и Робинзон уезжают с острова, Пятница ещё не раз удивляет Робинзона своей отвагой (случай с волком и медведем), оставаясь его преданным слугой.

В романе Турнье Пятнице отведена другая роль. Робинзон разочарован: «Полуиндеец - полунегр. Будь он хотя бы в зрелом возрасте, он смог бы покорно признать своё ничтожество перед лицом цивилизации, которую я воплощаю в себе! Но ему явно не более пятнадцати лет и молодость побуждает его нагло зубоскалить над всеми моими нравоучениями». [26; 161]

Первое время Пятница - послушный слуга и раб: сеет, пашет, чинит одежду, прислуживает за столом, чистит господину сапоги и т. д. «Пятница душой и телом принадлежит белому человеку. Всё, что приказывает господин, - хорошо, всё, что он запрещает, - плохо. Но хотя Пятница совершенно послушен и сговорчив, он всё же слишком молод, и молодость иногда взыгрывает в нём помимо воли. Робинзон ненавидит эти бурные взрывы юношеского веселья, нарушающие его порядок, подрывающие авторитет. Именно смех Пятницы заставил хозяина впервые поднять на него руку». [26; 164]

Пятницу часто смешат отрывки из Библии, которую Робинзон заставляет повторять его.

Всё же иногда Пятнице удаётся «снискать милость своего хозяина».[26; 167] Например, когда Пятница решил проблему уборки пищевого мусора. [26; 168]

Пятница «рабски покорен», это даже иногда раздражает Робинзона (случай с ямами), Робинзон чувствует, что за покорностью скрывается «настоящий бес». Пятница - дитя природы, он не принимает порядок, установленный Робинзоном на острове и вольно или невольно пытается его разрушить.

Когда Робинзон останавливает клепсидру и уходит в розовую ложбинку, Пятница преображается. «Сейчас он сам себе хозяин, а заодно и хозяин острова». [26; 173] Он наряжает кактусы в одежды из сундуков Робинзона, курит его трубку, вернее пускает кольца дыма. «Когда Пятница начинал действовать по собственному усмотрению, ему почти никогда не удавалось заслужить похвалу Робинзона. Робинзону поневоле приходилось сознаться самому себе, что под покорной услужливостью Пятницы скрывается личность, которая во всех своих проявлениях глубоко шокирует его». [26; 179] В этом Робинзон убеждается, когда идёт на поиски Пятницы, отсутствующего двое суток после остановки клепсидры. Робинзон, считающий все действия Пятницы бесполезными или бессмысленными, «опомниться не мог от открытия»: причудливое вдохновение арауканца (посадка деревьев кроной вниз) завершилось конкретным результатом, который… выразился в созидании, а не в разрушении». [26;180]

В этой части острова Пятница вёл свою жизнь, о которой Робинзон и не подозревал.

Пятница постоянно удивляет Робинзона то своей жестокостью, когда он жарил черепаху на костре, чтобы сделать из неё щит; то своей заботливостью, когда выхаживал «маленькое страшилище» - птенца стервятника, пережёвывая для него личинки с тухлого мяса. «Впервые он спросил себя, не являются ли его стремление к душевной тонкости, отвращение и гадливость, которую он считал последним драгоценным залогом цивилизованности, мёртвым, ненужным балластом» [26; 191], от которого следует избавиться.

Обнаружив полосатые мандрагоры в розовой ложбинке, а потом и самого Пятницу, Робинзон взбешён, он избивает Пятницу до полусмерти. «Лицо индейца усеяно синяками и ссадинами, … на скуле зияет открытая рана… И вдруг среди этого ландшафта уродливой страдальческой плоти он замечает нечто острое, чистое, блестящее - глаза Пятницы… Может быть, арауканец весь, целиком являет собой соединение других, замечательных свойств, которые ослепления до сих пор мешало ему увидеть?» [26; 200]

Сорок бочонков пороха взрываются, уничтожая следы «цивилизации». «Пятница, в конечном счете, одержал победу над порядком, который презирал всеми силами души. Разумеется, он вызвал катастрофу не намеренно». [26; 208] Робинзон давно уже понял, что в действиях его компаньона таилось мало умысла. «Невзначай освободив своего господина от земных корней, Пятница теперь мог увлечь его к иному укладу». [26; 209]

Робинзон начинает приобщаться к свободолюбию Пятницы, и теперь он не задумывается, кто господин, а кто слуга. Много лет он был Пятнице господином. «За несколько последних дней он стал ему братом, и притом далеко ещё не был уверен в своём старшинстве». [26; 212]

Робинзон помолодел внешне, сбрив «патриархальную» бороду, перестал прятать тело от солнечных лучей, и кожа приобрела бронзовый оттенок. Робинзон «расцвёл на глазах», наполненный гордостью и уверенностью. Он разделял с Пятницей игры и упражнения. Робинзон начинает понимать смысл некоторых действий Пятницы. Например, для чего тот так усердно делает стрелы с луком и стреляет «до изнеможения» - чтобы сделать стрелу, которая будет лететь, парить как можно дальше и дольше, т. е. будет принадлежать одной стихии - ветру. А схватка Пятницы и Андоара - «иудейского патриарха с зелёными глазищами». [26; 218] Пятница обрёл в Андоаре равноправного партнёра по игре и восхищался «тупой злобностью животного». Пятница с риском для жизни в сложной схватке всё же побеждает козла и с гордостью сообщает Робинзону, что «большой козёл мёртвый, но скоро Пятница заставить его летать и петь…» [26; 222]

В течение многих дней Пятница возится со шкурой Андоара, скрывая свои намерения. И вот однажды Робинзон, наслаждаясь восходящим солнцем с верхушки араукарии, увидел, как «в воздух взмыла фантастическая птица, огромный ромб цвета старого золота. Пятница исполнил своё таинственное обещание: он заставил Андоара летать». [26; 227]

Через некоторое время, Пятница вспоминает о голове козла, брошенной в муравейник, и «озарённый некоей идеей, с головой погружается в занятия». [26; 231] Робинзон догадывается, что это занятие тоже будет иметь отношение к воздушным играм, как и многие другие. Пятница из головы и кишок Андоара смастерил «инструмент стихии », эолову арфу; где единственным исполнителем будет ветер. «Арфа пела на одной-единственной ноте, но какую же бесконечную, пленяющую душу гармонию заключал в себе этот аккорд из несметного количества звуков; каким неодолимым, роковым очарованием обладала его властная мощь! Первозданная, нечеловеческая музыка стихий - мрачный зов земли, гармония небесных сфер и тоскливый стон принесённого в жертву большого козла. Прижавшись друг к другу под нависающей скалой, Робинзон с Пятницей вскоре позабыли обо всём на свете, потрясённые величием тайны единения первородных стихий. Земля дерево и ветер согласно праздновали ночной апофеоз Андоара». [26;232] Позже Робинзон понимает, что «Андоар - это был я!» [26; 250] Андоар земной воспарил и запел в другой стихии. Робинзон тоже всё чаще тянется к солнцу, ощущая почти физическую слабость во время отсутствия солнечных лучей в пасмурные дни. Робинзона влечёт солнце и ветер, он становится похожим на Пятницу, он и сам этого хочет. «Солнце, сделай меня похожим на Пятницу!» [26;241] Раньше, особенно в первое время, когда Пятница появился на острове, Робинзон не обращал внимания на его внешность. Теперь он просит Солнце подарить ему такое же, как у Пятницы, лицо, «сияющее улыбкой», высокий лоб, вечно смеющиеся озорные глаза, то иронически прищуренные, то взволнованно распахнутые, и «лукаво изогнутые» губы, и откинутую назад голову, «сотрясающуюся от жизнерадостного хохота надо всем в мире, что достойно насмешки, а главное, над двумя самими нелепыми вещами - глупостью и злобою». [26; 241]

Робинзон восхищается красотой Пятницы: «он облачён в свою наготу, словно в королевскую мантию, он несёт своё тело с царственной дерзостью. Прирождённая, первозданная, звериная красота, всё вокруг обращая в небытие». [26; 245] Робинзон недоумевает, как мог он, так долго проживший с Пятницей рядом, практически не видеть его, быть равнодушным и слепым к нему, воплощающему в себе «всё человечество». Теперь их интерес друг к другу взаимен: Пятница тоже изучает, как «анатом», тело Робинзона.

Их отношения, ставшие теплее и человечнее, не всегда безоблачны, они иногда ссорятся, но свою злость и недовольство они вымещают на своих двойниках: бамбуковом Робинзоне и песчаном Пятнице. «Сами же они жили в мире и согласии». [26; 235]

Пятница придумал игру с переодеванием, в котором он был Робинзоном - господином, а Робинзон - Пятницей - рабом. Под влиянием Пятницы Робинзон прошёл путь долгих и мучительных преображений. «Ведь главный персонаж, как и говорит название, это Пятница, юноша, почти мальчик. Только он и может вести и завершить превращение, начатое Робинзоном, открыть тому его смысл, его цель. Всё это невинно, поверхностно. Именно Пятница разрушает экономический и моральный распорядок, восстановленный Робинзоном на острове. Именно он отвращает Робинзона от расселины, взрастив из собственного удовольствия другой вид мандрагоры. Это он взывает остров, куря запрещённый табак рядом с пороховой бочкой, и возвращает небу землю и воды с огнём. Это он заставляет летать и петь мёртвого козла (Робинзона). Но, прежде всего, именно он показывает Робинзону образ личного двойника как необходимое дополнение к образу острова. Наконец, именно он подвёл Робинзона к открытию свободных стихий Элементов, более основных, чем Образы или Двойники, поскольку они-то их и составляют». [ 9; 297]

Пятница обращает Робинзона к иной стихии природы. Капитан ван Дейсел предсказывает Робинзону, что он достигнет «апогея человеческого совершенства», став обитателем «Солнечного города, простирающегося между временем и вечностью, между жизнью и смертью». Обитатели этого города отличаются «младенческой невинностью», потому что они наделены «солнечной сексуальностью», которая кольцеобразна, - «эротика, замкнутая на самоё себя». [26;11]

«Судорога сладострастия» превратилась для Робинзона в «сладостный, пьянящий душу восторг», которым упивается он «в то время, что Бог-Солнце омывает моё тело своими лучами». «Любострастие дарует жизненную энергию» [26; 252]. Робинзон осознаёт, что, достигнув высшей стадии, различие полов утратило своё значение.

Но эта идиллия продолжается не долго. К острову подходит шхуна «Белая птица». «Целая вселенная, так долго и терпеливо, по нитке, по камешку создаваемая им, одиноким и брошенным, должна была подвергнуться страшному испытанию».[26; 257] Робинзон ужасается, наблюдая за матросами, разоряющими остров - этой «грубой и жадной сворой варваров, распоясавшихся скотов». [26;260] Робинзон удивлен, что никто из людей даже не подумал расспросить его о жизни на острове, все погружены в свои собственные дела, мысли. Робинзон осознаёт, что он не сможет вновь окунуться в прежнюю жизнь, и он решает остаться на острове с Пятницей, не посоветовавшись с ним.

«Белая птица» - этот огромный парусник, «стройный, дерзко спорящий с ветром, стал для арауканца завершающим аккордом, торжественным апофеозом победы над эфиром». [26; 266] Пятница не смог устоять, он сбегает ночью на шхуну и уплывает на ней, бросая Робинзона.

Робинзон ощутил, как «внутри его разверзлась гулкая, мрачная пещера отчаяния…». [26; 273] Он почувствовал, как все двадцать восемь лет обрушились на его плечи, обратив его в старика. «Их принесла с собою «Белая птица», принесла, словно начатки смертельной болезни, которая разом обратила его в старика. И еще он понял, что для старика нет худшего проклятия, нежели одиночество… Лицо его исказила гримаса отчаяния, но он не плакал: ведь старики не плачут… Неужто ему придется все начинать сначала… Но как, как ему, старому, обессиленному, вновь обрести состояние благодати, достигнутое за такой долгий срок и с таким неимоверным трудом?!» [26; 276] Он решает спуститься в заветную нишу, чтобы не подняться от туда уже никогда. Ван Дейсел: «Юпитер! Вы спасены, Робинзон. Вы уже шли ко дну, когда Господь Бог пришёл к вам на помощь. Он, точно самородок, вырванный из мрака шахты, воплотился в золотого младенца и теперь возвращает вам ключи от Солнечного города». [26; 12] … из пещеры вылез ребёнок - юнга со шхуны «Белая птица».

Робинзон взял мальчика за руку «вечность вновь завладела Робинзоном», «неодолимый восторг наполнил душу …». [26; 280] Теперь Робинзон уже в качестве учителя поведёт ребёнка, ставшего новым обитателем Солнечного города.

Таким образом, для Робинзона Дефо Пятница все-таки остаётся слугой, хотя между ними очень тёплые отношения, почти дружеские. В романе Турнье Пятница проходит путь от раба и слуги до учителя и брата-близнеца. Благодаря Пятнице происходит превращение Робинзона из земного в стихийного.

Интересным представляется нам сравнение отношений двух Робинзонов к такой категории как время.

Отношение ко времени. Робинзон Дефо дней через десять - двадцать пребывания на острове понимает, что потеряет счёт времени. Поэтому он водружает деревянный столб на берегу и делает на нём каждый день зарубки, выделяя более длинной зарубкой воскресенье и каждый первый день нового месяца. «Таким образом, я вёл мой календарь, отмечая дни, недели, годы». [26; 93]

Робинзон какое-то время ведёт дневник, обозначая точную дату происходящего, отмечает для себя некоторые временные промежутки: время уборки хлеба, время, затраченное на изготовление изгороди вокруг посевов, на изготовление стола, глиняной посуды. Его дневник как отчёт о проделанном за день. Ежедневными занятиями Робинзона были чтение Библии, охоте, сортировка, сушка и приготовление дичи. Для Робинзона время - это отрезок его жизни, потраченный на занятие чем-либо.

Робинзон Турнье, попав на остров, не хотел вести счёт бегущим дням «К чему? Он всегда сможет узнать от своих спасителей, сколько времени прошло с момента кораблекрушения». [26; 24] Он так и не определил, через сколько дней или месяцев созерцание горизонта стало его угнетать.

Во время строительства бота Робинзон сталкивается с Теном, но пёс, зарычав, убегает. Робинзона осеняет испугавшее его предположение, что прошло слишком времени и пёс одичал. Робинзон поклялся себе каждый день делать зарубки на дереве и «отмечать крестом каждый прошедший месяц».[26; 35] Но потом забыл обо всём и вновь занялся строительством «Избавления».

Эволюция (вернее, осмысленное противостояние деградации) Робинзона на острове начинается с зарубок, отмечающих дни. [33; 1] Поэтому он не очень огорчён, что не может точно определить, сколько этот период длился. От дня кораблекрушения Робинзона отделяла «тёмная бездна страданий, - и Робинзон чувствовал себя отрезанным от летоисчисления остального человечества так же бесповоротно, как был отрезан от него водами океана; отныне он был вынужден жить на своём островке одиноким, как во времени, так и в пространстве». [26; 51]

Уступив однажды соблазну поваляться в кабаньем болоте, Робинзон ощущая, как «время и пространство таяли, обращались в ничто» [26; 56]

Собрав свой первый урожай зерна, Робинзон отказывается печь из него хлеб пусть это произойдёт позже. Он ставит перед собой задачу бороться со временем, «взять время в плен. Пока я живу, не заботясь о нём, оно утекает, как вода сквозь песок, я теряю его, теряю самого себя. В сущности, все проблемы на этом острове можно выразить во временных категориях». [26; 67] Робинзон считает, что в период душевного падения он жил как бы вне времени, а как только восстановил календарь, он вновь обрёл себя.

Обустраивая остров, Робинзон «счёл необходимым» завести часы или прибор, способным измерять время. Поэкспериментировав, он остановился на клепсидре - водяных часах. Она стала для Робинзона огромным утешением, «Время перестало быть для него мрачной бездной; он покорил его, упорядочил, можно сказать, приручил». [26; 74]

Однажды Робинзон проснулся от странного ощущения. Впервые за многие месяцы «ритм капель» перестал «руководить всеми его действиями. Время остановилось». [26; 103] Робинзон забыл наполнить клепсидру водой. У Робинзона наступили каникулы. «Могущество Робинзона над островом, распространялось даже на само время!» Он с радостью думал о том, что в его воле «сознательно оставить бег времени».[26; 103] Вначале он подумал, что остановка клепсидры лишь разрушила распорядок дня, но потом заметил, что пауза эта не его личное дело она касалась всего острова в целом. «Вещи, стоило им вдруг прекратить соотносится меж собой, вновь вернулись к своей первоначальной сути, обогатились в свойствах, зажили для самих себя - наивно, невинно, не ища своему бытию иных оправданий, кроме собственного совершенства». [26; 104] Небеса сияли, воздух был наполнен «невыразимым счастливым блаженством» и Робинзону, охвачённому непонятным экстазом почудилось, что за этим островом встаёт другой. Робинзон назвал этот миг «мгновением ненависти». Много раз позже он останавливал клепсидру, чтобы повторить этот «опыт, который позволит ему когда-нибудь высвободиться из кокона, где он вёл своё дремотное существование, и стать новым Робинзоном», [26; 105] но другой остров не возникал в «розовом мареве рассвета».

Во «второй жизни» Робинзона, которая начиналась с остановкой клепсидры, Сперанца из управляемой территории превращалась в живое существо, которое он обследовал. Ощущение другого острова всё больше утверждалось в нём самом.

Пятница, появившийся на острове, воспринимал остановку клепсидры, как отмену установленного Робинзоном порядка и возможность заниматься, чем ему захочется.

Взрыв пещеры уничтожил «цивилизацию» на острове, в том числе клепсидру и мачту-календарь. С тех пор Робинзон никогда не ощущал потребности вести счёт времени.

Робинзон считал, что самое большее изменение в его жизни - «это ход времени, его скорость и даже направление». [26; 242] Раньше время для Робинзона проходило быстро и плодотворно - чем плодотворнее, тем быстрее, - оставляя «позади себя нагромождение памятников и отходов, именуемое историей». [26; 242] Сейчас же время было трудно отличить от мгновения и поэтому оно не отличалось от неподвижности.

«Мне чудится, будто я живу в одном единственном, вечно повторяющемся дне. Время застыло в тот момент, когда клепсидра разлетелась на куски. И с тех пор мы - Пятница и я - поселились в вечности». [26; 243] Поселились на том, другом острове и живут в «мгновении невинности».

Капитан пришедшей к острову шхуны сообщил Робинзону дату. Двадцать восемь лет два месяца девятнадцать дней - срок этот показался Робинзону фантастическим. Но он чувствовал себя сейчас, в свои пятьдесят лет моложе, чем тогда, когда взошёл на борт «Виргинии» в двадцать два года. «Его молодость вдохновлялась божеством, Солнцам. В сиянии Бога-Солнца Сперанца жила и полнилась вечным сегодняшним днём, не зная ни прошлого, ни будущего. И он страшился покидать этот нескончаемо длящийся миг, променяв его на тленный, переходящий мир, мир праха и руин!» [26; 271]

Поняв, что остался на острове один, Робинзон решает, что «обрести состояние благодати» ему поможет Смерть - форма вечности, единственно возможная для него. Но, увидев юнгу с «Белой птицы» Робинзон понимает, что появление этого «золотого младенца» - возврат ключей от Солнечного города, как и предсказывал Питер ван Дейсел.

Есть люди, для которых время подобно воде; в зависимости от темперамента и личных обстоятельств они представляют его себе в виде бурного потока, все разрушающего на своем пути, или ласкового ручейка, стремительного и прохладного. Это они изобрели клепсидру - водяные часы, похожие на капельницу; в каком-то смысле каждый из них - камень, который точит вода; поэтому живут они долго, а стареют незаметно, но необратимо.

Есть те, для кого время подобно земле: оно кажется им одновременно текучим и неизменным. Им принадлежит честь изобретения песочных часов; на их совести тысячи поэтических опытов, авторы которых пытаются сравнить ход времени с неслышным уху шелестом песчаных дюн. Среди них много таких, кто в юности выглядит старше своих лет, а в старости - моложе; часто они умирают с выражением наивного удивления на лице, поскольку им с детства казалось, будто в последний момент песочные часы можно будет перевернуть. Есть и такие, для кого время - огонь, беспощадная стихия, которая сжигает все живое, чтобы прокормить себя. Никто из них не станет утруждать себя изобретением часов, зато именно среди них вербуются мистики, алхимики, чародеи и прочие охотники за бессмертием. Поскольку время для таких людей - убийца, чей танец завораживает, а прикосновение - отрезвляет, продолжительность жизни каждого из них зависит от его воинственности и сопротивляемости.