3

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ

РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Государственное образовательное учреждение

Высшего профессионального образования

«Государственная Классическая Академия им. Маймонида»

Филологический факультет

Кафедра истории мировой литературы

Курсовая работа по русской литературе

на тему:

«Морские образы в лирике Марины Цветаевой»

Студент: Дронова Е.Э.

Преподаватель: Саськова Т.В.

Оценка___

Подпись___

Москва 2010

Содержание

Введение

Глава 1. Сущность творчества М. Цветаевой

1.1 Мотивы лирики М. Цветаевой

1.2 Самобытный талант Марины Цветаевой

1.3 Основные темы лирики М. Цветаевой

Глава 2. Анализ морской лирики Марины Цветаевой

2.1 Семантика водной стихии в поэзии М.И. Цветаевой

2.2 Морская тема в лирике М. Цветаевой

Вывод

Список использованной литературы

Введение

Вода, водная стихия относятся к числу основополагающих, всеобъемлющих архетипических образов. В мировой культурной традиции воде, различным формам ее проявления, символике отводится чрезвычайно важное место. Народная мудрость сложила о ней множество изречений: «Вода - сама себе царь»; «Вода - всему голова»; «Вода - кровь матери-земли»1 и т.п. Вода в народном понимании - царица (царь), господин, матушка, первоначало всего: земли, света, жизни. Вода оценивается как дар Божий. Она обладает целительной, чудодейственной, благодатной силой, способна, особенно освященная, очищать от скверны духовной и телесной. Воде приписывают лечебные свойства, дар предсказания. Но, утверждает, в частности, русский народ: «где вода, там и беда»[2]. Она обладает разрушительной силой, ассоциируется с хаосом. Таким образом, очевидно, что вода - двойственный символ: она - источник жизни, но она же таит в себе «угрозу потопления и гибели»[3]. морской лирика цветаева

В русской поэзии этот образ особенно распространен в творчестве А.С. Пушкина, Ф.И. Тютчева и многих поэтов серебряного века: Вяч. Иванова, М. Волошина, А. Блока, А. Белого, К. Бальмонта. Каждый из них по-своему интерпретирует водную символику. Не стало исключением в этом смысле и творчество М.И. Цветаевой. Для нее также характерно постоянное обращение к водной стихии, к различным формам ее проявления, особенно таким, как море (морской) - встречается 180 раз, океан - 37, река - 97, ручьи - 42, дождь - 29 раз. Наиболее значимым в поэтическом мире М.И. Цветаевой является образ моря. Выявить причины его активного использования в творчестве, понять цветаевскую оценку образа и его роль в ее поэтическом космосе - цель данной работы.

Глава 1. Сущность творчества М.Цветаевой

1.1 Мотивы лирики М. Цветаевой

Жизнь посылает некоторым поэтам такую судьбу, которая с первых же шагов сознательного бытия ставит их в самые благоприятные условия для развития природного дара. Такой (яркой и трагической) была судьба Марины Цветаевой, крупного и значительного поэта первой половины нашего века. Все в ее личности и поэзии (для нее это нерасторжимое единство) резко выходило из общего круга традиционных представлений, господствующих литературных вкусов. В этом была и сила, и самобытность ее поэтического слова.

Со страстной убежденностью, провозглашенный ею в ранней юности жизненный принцип быть только самой собой, ни в чем не зависеть ни от времени, ни от среды, обернулся в дальнейшем неразрешимыми противоречиями трагической личной судьбы.

М.Цветаева родилась в Москве 26 сентября 1892 года

Красною кистью

Рябина зажглась.

Падали листья.

Я родилась.

Рябина стала символом судьбы, тоже переходной и горькой. Через всю жизнь пронесла Цветаева свою любовь к Москве, отчему дому. Она вобрала в себя мятежную натуру матери. Недаром самые проникновенные стихи в ее прозе о Пугачеве, в стихах о Родине. Ее поэзия вошла в культурный обиход, сделалась неотъемлемой частью нашей духовной жизни. Сколько цветаевских строчек, недавно еще неведомых и, казалось бы, навсегда угасших, мгновенно стали крылатыми! Стихи были для Цветаевой почти единственным средством самовыражения. Она поверяла им все

По тебе тоскует наша зала,

Ты в тени ее видал едва.

По тебе тоскуют те слова,

Что в тени тебе я не сказала.

Следует отметить, что победоносная слава шла к Цветаевой подобно шквалу. Если Ахматову сравнивали с Сапфо, то Цветаева была Никой Самофракийской. Уже в 1912 году выходит ее сборник стихов “Волшебный фонарь”. Характерно обращение к читателю, которым открывался этот сборник

Милый читатель!

Смеясь как ребенок,

Весело встреть мой волшебный фонарь.

Искренний смех твой -- да будет он звонок

И безотчетен, как встарь.

В “Волшебном фонаре” Цветаевой мы видим зарисовки семейного быта, очерки милых лиц мамы, сестры, знакомых, есть пейзажи Москвы и Тарусы

В небе -- вечер, в небе -- тучки,

В синем сумраке бульвар.

Наша девочка устала,

Улыбаться перестала.

Держат маленькие ручки Синий шар.

В этой книге впервые появилась у Марины Цветаевой тема любви. Многие нынешние сборники Цветаевой открываются стихотворением “Моим стихам, написанным так рано...” Созданное в 1913 году, в пору юности, оно стало программным и пророческим

Моим стихам, написанным так рано,

Что и не знала я, что я -- поэт,

Сорвавшимся, как брызги из фонтана,

Как искры из ракет,

Ворвавшимся, как маленькие черти,

В святилище, где сон и фимиам,

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед.

Трагедия Цветаевой началась с первых же ее шагов в литературе. То была трагедия одиночества и непризнанного таланта. Прекрасными были цветаевские стихотворения “Последняя встреча”, “Декабрь и январь”, “Эпилог”, “Итог дня”.

В 1913--1915 гг. Цветаева создает свои “Юношеские стихи”, которые никогда не издавались. Сейчас большинство произведений напечатано, но стихи рассыпаны по различным сборникам. Необходимо сказать, что “Юношеские стихи” полны жизнелюбия и крепкого нравственного здоровья. В них много солнца, воздуха, моря и юного счастья. Что касается революции 1917 года, то ее понимание было сложным, противоречивым. Кровь, проливаемая в гражданской войне, отталкивала Цветаеву от революции

Белый был -- красным стал

Кровь обагрила.

Красным был -- белый стал

Смерть победила.

Это был плач, крик души поэтессы.

В 1922 г. вышла ее первая книга “Версты”, состоящая из стихов, написанных в 1916 г. В “Верстах” воспета любовь к городу на Неве, в них много пространства, дорог, ветра, быстро бегущих туч и солнца, лунных ночей. В “Верстах” есть целый цикл стихов, посвященных Блоку. Он для Цветаевой -- “рыцарь без укоризны” В том же году Марина переезжает в Берлин, где она за два с половиной месяца написала около тридцати стихотворений. В ноябре 1925 года Цветаева уже в Париже, где прожила 14 лет.

Во Франции она пишет свою “Поэму Лестницы” -- одно из самых острых, антибуржуазных произведений. Можно с уверенностью сказать, что “Поэма Лестницы” -- вершина эпического творчества поэтессы в парижский период. В 1939 году Цветаева возвращается в Россию, так как она хорошо знала, что найдет только здесь истинных почитателей ее огромного таланта. Но на родине ее ожидали нищета и непечатание, арестованы ее дочь и муж, которых она нежно любила.

Одним из последних произведений Цветаевой было стихотворение “Не умрешь, народ”, которое достойно завершило ее творческий путь. Оно звучит как проклятие фашизму, прославляет бессмертие народов, борю- щихся за свою независимость. Поэзия Цветаевой открыто вошла в наши дни. Наконец-то и навсегда обрела она читателя -- огромного, как океан народного читателя, какого при жизни ей так не хватало. В общей истории отечественной поэзии Марина Цветаева всегда будет занимать особое, достойное место. Подлинное новаторство ее поэтической речи было естественным воплощением в слове мятущегося, вечно ищущего истины, беспокойного духа.

1.2 Самобытный талант Марины Цветаевой

"Незаконная комета" поэзии М.И. Цветаевой вспыхнула на небесах русской литературы, когда ей было всего 18 лет. Сборник "Вечерний альбом" стал первым шагом юной гимназистки в творческое бессмертие.

В этом сборнике она определила своё жизненное и литературное кредо-утверждение собственной непохожести и самодостаточности, обеспеченных глубиной души.

Более 70лет назад, отвечая на вопрос одной парижской газеты, что вы думаете о своем творчестве, Цветаева написала:

…Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед.

(Моим стихам, написанным так рано…, 1913)

А в 1939 году, перед отъездом на родину, заявила: "Стихам моим - всегда будет хорошо". Обе "формулы писательской судьбы" М. Цветаевой сегодня сбылись. Её "черёд" пришел уже тогда, когда писались самые первые строки, когда живая, горячая сила чувства заставила ощутить в себе поэта. Пришла пора рождения нового - подлинного по таланту и духу! - русского поэта.

Марина Ивановна Цветаева - это поразительный феномен не только русской поэзии, но прежде всего русской культуры, богатства которой столь неисчерпаемы. Из книг и журналов мы узнаем о различных взглядах цветаевоведов на биографию поэта, на ее судьбу. Судьба поэта была сложна и очень трагична. Творчество Цветаевой по-настоящему не изучено, не прочитано. Само творчество, сам стиль поэтической глубины - философский - недоступен для понимания без декодирования, стих воспринимается внешне, неглубоко. Самобытность Цветаевой, ее необыкновенный талант, чувство Родины и любви, эпатаж, цветаевская фронда, максимализм, свойственный юности - все это привлекает молодежь, но самостоятельно дойти до истоков, до корней, понять личность через стихотворение - это очень трудно.

Наша страна сейчас переживет тяжелое время, когда с экранов телевизоров провозглашается культ денег, затаптываются понятия доброты, порядочности, чести и честности, патриотизма, любви, когда резко падает уровень культуры. Цветаева, с ее большой любовью к Родине, с трепетным отношением к любви, к пониманию долга, поможет нам многое понять и восстановить вечные жизненные ценности.

Ее творчество необходимо изучать именно теперь, когда наше представление о наследии Цветаевой обогатилось новыми текстами - стихотворными циклами, поэмами, эссе, письмами, стал вырисовываться облик, образ крупного явления русской культуры. Цветаева явила нам предельно искреннюю силу страстей, уже позабытых в наш рациональный век, ту силу, у которой любовь и преданность ("Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей…") не слова, а действие, разрывающее словесную оболочку, у которой вера в добро и бескорыстие человеческое - единственно возможный путь.

Поэзия Цветаевой самобытна, и стиль ее стихов очень сложен. Усложненная ритмика, звукопись, сбивающаяся на косноязычие, как будто неконтролируемый синтаксис - это воплощение замысла в той форме, которая представлялась единственной как дыхание.

В 1934 году была опубликована одна из программных статей М.И. Цветаевой "Поэты с историей и поэты без истории". В этой работе она делит художников слова на две категории. К первой относятся поэты "стрелы", т.е. мысли и развития, отражающие изменения мира и изменяющиеся с движением времени; другие - это "чистые лирики", поэты чувства. К последним она относила себя.

Одна из главных черт этого "чистого лирика" - самодостаточность, творческий индивидуализм. Своеобразие цветаевской позиции в том, что ее лирическая героиня всегда абсолютно тождественна личности поэта: Цветаева ратовала за предельную искренность поэзии, поэтому любое "я" в стихотворении, по ее мнению, должно соответствовать биографическому "я", с его настроениями, чувствами и мироощущением.

Поэзия Цветаевой - прежде всего вызов миру. О любви к мужу она скажет в раннем стихотворении: "Я с вызовом ношу его кольцо! "; в цикле "Стихи о Москве" представит себя умершей и противопоставит миру живых, хоронящих ее:

По улицам оставленной Москвы

Поеду - я, и побредете - вы.

И не один дорогою отстанет,

И первый ком о крышку гроба грянет…

(Настанет день, - печальный, говорят! 1916)

В этих стихах эмигрантских лет цветаевское противостояние миру получает уже более конкретное обоснование: в эпоху испытаний поэт видит себя в числе немногих, сохранивших прямой путь чести и мужества, предельной искренности и неподкупности:

Некоторым, без кривизны,-

Дорог дается жизнь.

(Некоторым - не закон. 1922)

Но главное противостояние в мире Цветаевой - это вечное противостояние поэта и черни, творца и мещанина. Цветаева утверждает право творца на свой собственный мир, право на творчество. Так рождается поэма "Крысолов", в основе сюжета которой лежит немецкое предание, под пером поэта получившее иную трактовку - борьбы творчества и мещанства.

Для поэзии Цветаевой характерен широкий эмоциональный диапазон. Ее поэзия строится на контрасте используемой разговорной или фольклорной и усложненной речевой лексики, речевой стихии. Например, поэма "Переулочки" целиком построена на мелодике заговора. Усложнение лексики достигается включением редко употребляемых, часто устаревших слов или форм слова, вызывающих в памяти "высокий штиль" прошлого. В ее стихах встречаются, например, слова "уста", "очи", "лик", "нереида", "лазурь"; неожиданные грамматические формы, например, окказионализм "лия". Контраст бытовой ситуации и обыденной лексики с "высоким штилем" усиливает торжественность и патетичность цветаевского слога.

Лексический контраст нередко достигается употреблением иноязычных слов и выражений, рифмующихся с русскими словами:

О-де-ко-лонов

Семейных, швейных

Счастий (Klein wenig!)

Взять ли кофейник?.

(Поезд жизни, 1923)

Для Цветаевой характерны также неожиданные определения и эмоционально - экспрессивные эпитеты. Так, в стихотворении "Орфей" появляются эпитеты "отступающая даль", "кроваво-серебряный, серебро - кровавый след двойной", "осиянные останки".

Эмоциональный накал стихотворения повышается инверсиями ("брат нежный мой", "ход замедлялся головы"), патетическими обращениями и восклицаниями:

И лира уверяла: - мира!

А губы повторяли: - жаль!

…Волна соленая, - ответь!

(Орфей, 1921)

Выразительность стихотворения достигается при помощи эллипсиса.

Цветаевская "оборванная фраза", незавершенная мыслью, заставляет читателя замереть на высокой эмоциональной кульминации:

Так, лестницею, нисходящей

Речною - в колыбель зыбей,

Так, к острову тому, где слаще,

Чем где-либо - лжет соловей…

Отличительная особенность лирики - неповторимая поэтическая интонация, создаваемая искусным использованием пауз, дроблением лирического потока на выразительные самостоятельные отрезки, варьированием темпа и громкости речи. Паузы передаются с помощью многочисленных многоточий и точки с запятой. Кроме того, выделению ключевых слов способствуют "неправильные" с точки зрения традиции переносы, которые нередко дробят слова и фразы, усиливая и без того напряженную эмоциональность:

Расстояние, версты, мили…

На расставили, рассадили,

Чтобы тихо себя вели

По двум разным концам земли.

(Расстояние, версты, мили! 1925)

Цветовая символика выступает как знак художественного мира поэта: "Красною кистью рябина зажглась…", "золото волос…", "подсолнечная ширь", "в янтарную лужу".

Творчество М. Цветаевой стало выдающимся и самобытным явлением как культуры "серебряного века", так и всей истории русской литературы. Она принесла в русскую поэзию небывалую дотоле глубину и выразительность лиризма. Благодаря ей русская поэзия получила новое направление в самораскрытии женской души с ее трагическими противоречиями.

Стихотворения Марины Цветаевой то волнуют, то действуют как успокоительное, но обязательно вызывают эмоции. Для себя я выделила доминирующие темы в творчестве М. Цветаевой: тема дороги, пути - "Всюду бегут дороги…"(1916), "По нагорьям"(1922), " Рельсы" (1923) и др.; тема поэта, его пути и жизни - цикл "Поэт", "Стол", "Разговор с гением"(1928); эволюция темы Родины в произведениях Цветаевой разных лет - цикл "Стихи о Москве"(1916), "Расстояние: версты, мили…"(1925), "Русской ржи от меня поклон…"(1925), "Лучина"(1931), " Тоска по Родине! "(1934); трагичность, разочарованность женской любви в лирике М. Цветаевой - "Соперница, а я к тебе приду…"(1916), "Я - есмь. Ты - будешь. Между нами - бездна…"(1918), "Поэма Горы"(1924), "Поэма Конца"(1924); пушкинская тема в поэтическом творчестве М. Цветаевой - " Стихи к Пушкину"(1931); поэты-современники в поэтическом мире М. Цветаевой - циклы "Стихи к Блоку"(1916-1921), "Ахматовой"(1916), " Маяковскому"(1921), "Памяти Сергея Есенина"(1926); противоборство творчества и духовного мещанства - поэма "Крысолов"(1925), "Поэма Лестницы"(1926), "Читатели газет"(1935); тема одиночества в любви, дружбе и творчестве; символика лирической ситуации сиротства - "Роландов Рог"(1921), цикл "Ученик"(1921), "Деревья"(1923); тема собственной смерти - "Стихи о Москве"(1916), "По набережным, где серые деревья…"(1923), "Что, Муза моя? Жива ли еще? "(1925), " Стол"(1933).

Марина Цветаева, оставаясь верной себе, будучи свободной от каких-то внешних влияний, интеллектуального давления, от подчинения всяким авторитетам, находилась в постоянном поиске, в состоянии чуткого, мучительного осмысления мира. К открытию великих тайн мира она шла, следуя нравственной интуиции и чутью поэта-романтика. Поэтому ее стихи и стали "свидетелями живыми" пережитого, храня подлинные черты бытия человеческого, бытия исторического.

Смысл жизни постигается ею через главную проблему своей жизни - проблему творца. Пишутся циклы стихов о Поэте и поэтах, ей дорогих. Она обращалась в циклах стихов к Пушкину, к Ахматовой, к Блоку, к Пастернаку и Мандельштаму, Маяковскому.

Тема России в творчестве Цветаевой была одной из ведущих. Теперь уже не принято называть отъезд за границу Цветаевой бегством, эмиграцией. Убедительно рассказано о тяжелой изоляции поэта, о чуждости эмигрантской литературной среды, о тоске по родной земле. Она пишет такие стихи, как "Русской ржи от меня поклон", "Расстояния: версты, мили…", "Тоска по Родине", "Рассвет на рельсах". Чувство к покинутой Родине проходило тяжелейшие испытания: сознание вины перед собой и детьми, лишенными Отчизны, дома, будущего. Рождается цикл "Стихов к сыну", в котором она завещает ему свою Русь.

Широк охват лирических тем Цветаевой, но все, как к единому центру, сходятся к любви в различных оттенках этого своенравного чувства. Это и стихи, посвященные Сергею Эфрону ("Я с вызовом ношу его кольцо! "), и Мандельштаму ("У меня в Москве - купола горят…"), "Вот опять окно", "Мне нравится, что вы больны не мной". Любовь строптивая, безудержная, звонкая, нежная - такой ее воспевает Марина Цветаева. Ее героиня не тихая и робкая, а сильная и смелая, не боящаяся своих чувств; ее душа, как оголенный нерв: кричит, когда больно и тоскливо, и радуется, когда любимый отвечает взаимностью. Несколько слов Цветаева посвятила мужу Сергею Эфрону. Огромная человеческая преданность и восхищение выражены в стихотворении "Я с гордостью ношу его кольцо! "

Лирических тем в творчестве Цветаевой М.И. очень много, но я остановилась на трех из них: теме Поэта, Родины и Любви.

1.3 Основные темы лирики М. Цветаевой

Главная тема, "святая святых" лирики Цветаевой в наши дни - высокое предназначение поэта, которое достигается отречением от пригибающих душу к земле страстей:

Умирая, не скажу: была.

И не жаль, и не ищу виновных

Есть на свете поважней дела

Страстных бурь и подвигов любовных

Ты - крылом стучавший в эту грудь,

Молодой виновник вдохновенья -

Я тебе повелеваю: - будь!

Я - не выйду из повиновенья.

(Умирая, не скажу: была, 1918)

Так в лирику Цветаевой вошел образ парящего над поэтом крылатого гения вдохновения, знаменательно, что это - не Муза, а мужское его воплощение:

Рыцарь ангелоподобный -

Долг! - Небесный часовой!…

Единственный господин и повелитель, священный Логос, голос выше, во власти которого целиком находится поэт.

Цветаевой всегда было свойственно романтическое представление о творчестве как о бурном порыве, захватывающем художника: "К искусству подхода нет, ибо оно захватывает", "Состояние творчества есть состояние наваждения", "Поэта - далеко заводит речь". Поэт и дело поэта воплощались для нее сперва в образах "легкого огня" и несгорающей птицы Феникс, позже - в образе "не предугаданной календарем" беззаконной кометы, в католических понятиях "взрыва" и "взлома". Писать стихи - по Цветаевой - это все равно что вскрыть жилы, из которых «неостановимо и невосстановимо хлещут и "жизнь", и "стих"».

Но вихревая исступленность сочеталась у Цветаевой с упорной работой над поэтическим словом. Гениальность поэта, в ее представлении, - это одновременно и "высшая степень подверженности наитию", и "управа с этим наитием". Таким образом, дело поэта предполагает не только согласие со свободной стихией творчества, но и овладение ремеслом. Цветаева не гнушалась этого слова:

Я знаю, что Венера - дело рук,

Ремесленник, - и знаю ремесло!

Поэтому наряду с буйством и хмелем в Цветаевой жила железная дисциплина художника, умеющего работать "до седьмого пота". "Творческая воля есть терпение", - заметила она как-то, и многие ее черновики свидетельствуют об этом с полной убедительностью (например, варианты к стихотворению "Писала я на аспидной доске…"). Об упорном творческом труде говорит она и в стихах, составивших цикл "Стол", и в стихах, обращенных к Пушкину:

Прадеду - товарка:

В той же мастерской!

Каждая помарка -

Как своей рукой…

Пелось как - поется

И поныне - так.

Знаем, как "дается"!

Над тобой, "пустяк",

Знаем - как потелось!.

(Станок, 1931)

При всем том, будучи опытным мастером изощренной формы, Цветаева видела в ней лишь средства, а не цель поэзии. Доказывая, что в поэзии важна суть и что только новая суть диктует поэту новую форму, она спорила с формалистами: "Точно слова из слов, рифмы из рифм, стихи из стихов, рождаются! ". Бориса Пастернака она считала лучшим русским поэтом современности - потому что он "дал не новую форму, а новую сущность, следовательно - и новую форму".

Продолжают ее жизнь стихи, проза, в нашем сознании как замечательное явление духа поэзии Цветаевой. Потому что это прекрасная поэзия, рожденная истинным талантом и вдохновением.

По известному рассказу Пушкина, вдохновение "есть расположение души к живейшему восприятию впечатлений, следовательно, к быстрому соображению понятий, что способствует объяснению оных".

Это теоретический аспект. А в "Осени" Пушкин образно воссоздал то состояние, когда "душа стесняется лирическим волненьем, трепещет и звучит, и ищет, как во сне, излиться наконец свободным проявлением…".

В одном случае - рассудок, в другом - поэзия. Они не противоречат друг другу.

А вот Цветаева:

На черном небе - слова начертаны -

И ослепили глаза прекрасные…

И не страшно нам ложе смертное,

И не сладко нам ложе страстное.

В поэте - пишущий, в поэте - пашущий!

Нам знакомо иное рвение:

Легкий огонь, над кудрями машущий, -

Дуновение - вдохновения!

(Вдохновение, 1931)

Трудно себе представить другого поэта, который бы с такою фантастической убежденностью возвысил надо всем творческое одушевление, как это сделала Марина Цветаева. Цветаевский образ вдохновения по главной сути близок к пушкинскому, хотя Пушкин и не считал вдохновение привилегией поэтов. "Вдохновение нужно в геометрии, как и в поэзии", - утверждал он. Но здесь обращает на себя внимание не столько близкий пушкинскому взгляду на вдохновение, сколько его резкое возвышение над всеми страстями человеческими. Ни страх смерти, ни сладость любви - ничто не может стать вровень с вдохновением. В какие-то счастливые моменты жизни оно возвышает все духовные, нравственные, психические и физические возможности человека и с необыкновенной силой проявляет в нем творческое начало, талант.

Вдохновение - та внутренняя сила, которая и нас, читателей, заражает волнением художника, заставляет сопереживать ему, воспринимать стихи с безоглядным довершением. Это пик творческого самочувствия и самоотдачи поэта.

Но не только, конечно, преданность поэзии давала Цветаевой силу преодолевать тяжкие обстоятельства жизни, и внушало веру в будущее. Она в какой-то мере воплотила в себе многие черты русского национального характера, те его черты, которые прежде всего сказались и в Аввакуме с его гордыней и полным презрением к бедам и напастям, преследовавшим огнепального протопопа, и уже в литературном образе Ярославны, всю страсть души отдавшей любви…

Осмысливая свое положение в русской поэзии, Цветаева отнюдь не принижает собственных заслуг. Так, она естественно считает себя "правнучкой" и "товаркой" Пушкина, если не равновеликой ему, то стоящей в том же поэтическом ряду:

Вся его наука, -

Мощь. Светло - гляжу:

Пушкинскую руку

Жму, а не лижу.

(Станок, 1931)

В стихотворении "Встреча с Пушкиным" она воображает встречу с великим поэтом. По-человечески она ощущает его таким же, вполне реальным существом, как и она сама; ему можно распахнуть свою душу, что она и делает: "Встреча с Пушкиным" - стихотворение - исповедь, оно не о Пушкине, а о себе.

Пушкин! - Ты знал бы по первому взору,

Кто у тебя на пути.

И просиял бы, и под гору в гору

Не предложил мне идти.

(Стихи к Пушкину, 1931)

Она бы шла рядом, "не опираясь на смуглую руку". Почему "не опираясь"? Потому, что ее лирическая героиня - поэт, а не поэтесса; она Пушкину - товарищ, собрат. Неровня, но "коллега" по ремеслу.

В творчестве Цветаевой есть интересная черта: часто крупные темы вливаются в стихотворения - миниатюры, представляющие собой своеобразную квинтэссенцию ее чувств и лирических размышлений. Таким стихотворением можно назвать "Вскрыла жилы: неостановимо" (1934), в котором слились и сравнение творческого акта с самоубийством, и мотив вечного конфликта художника с непонимающим его "плоским" миром. В этой же миниатюре - осознание вечного круговорота бытия - смерть, питающая землю, - из которой растет тростник, - питает будущую жизнь, подобно тому, как каждый "пролитый" стих питает творчество настоящего и будущего. Кроме того миниатюра раскрывает также цветаевскую идею "сосуществования" времен (прошлого и будущего) - в настоящем, идею творения во имя будущего, часто - мимо настоящего, вопреки сегодняшнему непониманию ("через край - и мимо").

Даже цветаевская страстность передана здесь, но не через дробление фразы, а с помощью повторов, придающих эмоциональный накал действию - "выхлесту" жизни и стиха ("неостановимо", "невосстановимо" и т.д.). Причем одни и те же слова, относящиеся и к жизни, и к стиху, подчеркивают неразрывность жизни, творчества и смерти художника, всегда живущего на последнем вздохе. Эмоциональное напряжение достигается и графическими средствами - выделением ключевых слов с помощью знаков препинания:

Вскрыла жилы: неостановимо,

Невосстановимо хлещет жизнь.

Подставляйте миски и тарелки!

Всякая тарелка будет - мелкой,

Миска - плоской.

Через край - и мимо -

В землю чугунную, питать тростник.

Невозвратно, неостановимо,

Невосстановимо хлещет стих.

(Вскрыла жилы: неостановимо, 1934)

Одно из наиболее характерных состояний Цветаевой-поэта - состояние абсолютного одиночества. Оно вызвано постоянным противостоянием с миром, а также характерным для Цветаевой внутренним конфликтом между бытом и бытием.

Этот конфликт пронизывает все ее творчество и приобретает самые разные оттенки: это несовместимость небесного и земного, ада и рая, демонического и ангельского начал в человеке; высокого избранничества поэта с его мирским существованием. И в центре этого конфликта сама Марина Цветаева, совмещающая в себе и демонизм, и ангельское начало. Порой она видит разрешение конфликта в собственной смерти: у "новопреставленной болярыни Марины" сквозь повседневное лицо "проступит лик". Цветаева считала творчество поэта работой, которую необходимо выполнять идеально, доводя до совершенства. Но эта работа не могла продвигаться без повелений голоса свыше, некой Музы, во власти которой целиком находится поэт. Именно этот голос свыше приносит вдохновение, которое выше всех страстей человеческих и без которого не появилось бы на свет ни одно стихотворение Марины Цветаевой.

Глава 2. Анализ морской лирики Марины Цветаевой

2.1 Семантика водной стихии в поэзии М.И. Цветаевой

Отношение поэта к образу моря не было однозначным. К нему поэт обращалась не только в стихотворениях, море также являлось предметом ее размышлений во многих письмах и дневниковых записях. Так, в эссе «Мой Пушкин» отражено восхищение Цветаевой морем, вызванное прочтением в детстве стихотворения Пушкина «К морю». Оно настолько поразило девятилетнюю Марину, что все лето 1902 года она переписывала его из хрестоматии в самосшивную книжку: «Зачем в книжку, раз есть в хрестоматии? Чтобы всегда носить с собой в кармане, чтобы с Морем гулять<...>, чтобы мое было, чтобы я сама написала»4. Цветаева пропустила через свое детское сознание пушкинское отношение к морю: «С «Прощай же, море...» начинались слезы. «Прощай же, море! Не забуду...» - ведь он же это морю обещает, как я - моей березе, моему орешнику, моей елке, когда уезжаю... А море, может быть, не верит и думает, что забудет, тогда он опять обещает: «И долго, долго слышать буду - Твой гул в вечерние часы...» (Ц., 50). В ноябре того же 1902 года состоялось столь долгожданное знакомство Цветаевой с реальным морем: «Море. Гляжу во все глаза. Черная приземистая скала с высоким торчком железной палки <...> За скалой - еще вода, много, чем дальше - тем бледней... Море голубое и соленое. И, внезапно повернувшись к нему спиной, пишу обломком скалы на скале: «Прощай, свободная стихия!» (Ц., 54-55). Встреча Цветаевой с морем стала прощанием с тем восторженным восприятием, которое возникло под знаком пушкинского стихотворения: «Моря я с первой встречи никогда не полюбила, я постепенно, как и все, научилась им пользоваться и играть в него...» (Ц., 55).

Впечатления, сложившиеся в детские годы, закрепились последующим жизненным опытом. Так, в письме к Б. Пастернаку от 23 мая 1926 года Цветаева говорит: «Я не люблю моря. Не могу. Столько места, а ходить нельзя <...> А ночью! Холодное и шарахающееся, невидимое, исполненное себя, - как Рильке! <...> Землю я жалею: ей холодно. Морю не холодно, это и есть - оно... Его нельзя погладить (мокрое). На него нельзя молиться (страшное) <...> море - диктатура! <...> Огромный холодильник. (Ночь.) Или огромный котел. (День.) И совершенно круглое. Чудовищное блюдце. Плоское, Борис!»5. Почему такая нелюбовь, даже ненависть к морю? Чем отталкивает Цветаеву море? Целым рядом свойств. Прежде всего, тем, что обрекает на неподвижность. Просто глядеть на него мало - нет жизни. Недаром возникает образ сцены: «Оно двигается, а я гляжу <...> да ведь это та же сцена...» (VI, 252). Море определяет ее поведение - стоять, быть наблюдателем. Отсюда признание: «море - диктатура», потому оно и ненавидится как всякая власть. Иное - горы: «Это, прежде всего, мои ноги!» (VI, 253). Горы - движение, предоставление каждому свободы выбора, в них - отсутствие власти над человеком. В том же 1926 году в письме к А. Тесковой Марина Ивановна уточнила некоторые суждения, прозвучавшие в письме к Пастернаку: «...Никогда не любила море, только раз, в первый раз - в детстве, под знаком пушкинского: «Прощай, свободная стихия!» Она - свободная, а я в ней - связанная. Свобода моря равна только моей несвободе на нем. Что мне с морем делать? Глядеть» (VI, 346). Очевидно, что Цветаева отрицает в море то, что оно обрекает на пассивность. Позиция наблюдателя - не ее ритм жизни, ведь Цветаеву влечет движение, для нее характерна устремленность к высокому, а море ограничивает ее свободу.

Сама Цветаева предпринимала попытки полюбить море: «...Я только что с моря и поняла одно. Я постоянно, с тех пор как впервые не полюбила (в детстве любила, как и любовь), порываюсь любить его, в надежде, что может быть выросла, изменилась, ну просто: а вдруг понравится? <...> И каждый раз: нет, не мое, не могу... Есть вещи, от которых я в постоянном состоянии отречения: море, любовь» (VI, 255). «Не случайно, - замечает исследователь Е. Лаврова, - море и любовь рядом. И то, и другое - стихия, могущая погубить. Быть покорной игрушкой в руках стихии, терять волю и власть над собой - это не для Цветаевой»6. Однако находиться в состоянии постоянного отречения и неприятия Цветаева не могла. Двойственность ее натуры явственно проявляется в отношении к природному миру и, в частности, к образу моря: в жизни Цветаева не принимала его, отрекалась от него, в поэзии же она создавала свой образ моря, отличный от его видения в реальности.

В начале творчества Цветаева просто живописно рисует внешний вид моря. И позже в ряде стихотворений поэт сохранит такое восприятие моря своей лирической героиней, передаст краски моря, оно - синее, голубое, серое, изумрудное. Изменчивость красок моря запечатлеет через цвет глаз возлюбленного: «На светло-золотистых дынях / Аквамарин и хризопраз / Сине-зеленых, серо-синих / Всегда полузакрытых глаз» (I, 185).

Цветаева отмечала способность моря жить своей жизнью, испытывать чувства: оно тревожится, правит рулем корабля, играет, несет, оглушает. Слышала Цветаева и звучание моря, его голос: оно рокочет: «Рокот моря - что рев львиный...», говорит «роскошным голосом морским», ревет: «Не реви, царь морской...». Вместе с тем, образ моря несет у Цветаевой свою смысловую нагрузку. Как уже отмечалось в анализе писем, оно является олицетворением стихии, способной погубить, сокрушить: «Берегите от злобы волн / Садик сына и дедов холм» (I, 407). Или: «Море - мельничиха!» (III, 111). Море здесь - злая стихия, которая разрушает, перемалывает все, что попадается на ее пути.

Море осознается как смерть: «Кто бросил розы на снегу? / Ах, это шкурка мандарина... / И крутится в твоем мозгу: / Мазурка - море - смерть - Марина...» (I, 386). Здесь Цветаева ставит в один ряд море и смерть, отождествляя их.

Море в поэтическом мире Цветаевой выступает как символ разлуки. И его атрибуты - корабли, берега, острова - тоже предстают символами разлуки, они связаны с темой путешествия, бродяжничества, паломничества и одиночества: «Я вижу: мачта корабля, / И вы - на палубе...» (I, 227). Или: «Я бродяга, родства не помнящий, / Корабль тонущий...» (II, 224). Создается впечатление, что море создано, чтобы разлучать людей: «И что тому костер остылый, / Кому разлука - ремесло! / Одной волною накатило, / Другой волною унесло...» (I, 545).

В поэме «С моря» возникает параллель: море - творчество. Творческий процесс ассоциируется с приливом и отливом: «Я нанесла тебе столько дряни, / Столько заморских див: / Все, что нанес прилив» (III, 112). Творческое вдохновение, образно воплощенное как морской прилив, в статье «Искусство при свете совести» Цветаева представила как «нашествие стихии», из «многоголосия» которой поэт выводит заданную, единственно возможную формулу. А в статье «Поэты с историей и поэты без истории» (1933), говоря о «чистых лириках», она использует ту же символику: «Лирику дана лишь воля исполнения: ровно столько, чтобы разобраться в дарах прилива» (V, 401). То, что остается после «отлива», и есть «нотный лист», материал, с которым работает поэт: «Не узнаешь ли нот, / Нам остающихся по две, по три / В час, когда Бог их принесший - отлил, / Отбыл... Орфей... Арфист... / Отмель - наш нотный лист! (III, 112).

В данном случае Цветаева совмещает значения природной стихии (воды) и стихии как мощного энергетического воздействия на поэта («прилив» вдохновения), что подтверждается и в статье «Поэты с историей и поэты без истории» (1932). Воздействие моря на поэта представлено как балансирование творческой личности на краю гибели: смерть поэта возможна в случае растворения в стихии, но он гибнет и без желанного «прилива»: «Море все унесло и до своего часа не вернет... А если однажды оно меня отпустит?» (V, 401).

Таким образом, море в творческом сознании Цветаевой - многозначный символ. Оно являет собой некий холодный, замкнутый мир, обрекающий человека на подчинение, несвободу. В этом обнаруживается своеобразная цветаевская полемика с Пушкиным, для которого море, - напротив, - символ духовной свободы. Море предстает и злой, разрушительной, смертоносной силой, олицетворением разлуки. С другой стороны, динамика моря, его волнение родственны творческому вдохновению, процессу, без чего поэт погибнет. В мощи моря, его реве, голосе есть не только пугающая и отталкивающая сила, но и притягивающая, очаровывающая своей красотой.

Как же соотносятся эти характеристики со сложившимся в читательском представлении цветаевским восторгом своим морским именем?: «Кто создан из камня, кто создан из глины, - / А я серебрюсь и сверкаю! / Мне дело - измена, мне имя - Марина, / Я - бренная пена морская» (I, 534). В этом стихотворении обнаруживается связь имени Марина и моря. Исследователь творчества Цветаевой Лаврова Е. предполагает, что здесь имя Марина отождествляется с именем богини любви Афродиты: «Море есть символ любви. В море родилась богиня любви Афродита. Имя Марина рождает в сознании Цветаевой следующие ассоциации: море - Афродита - Марина - пена»7. И действительно, пена по-гречески - «афрос», отсюда - Афродита. «Я - пена», - значит: я - Афродита. Все остальные люди сотворены из чего угодно, но Афродита-Марина - из пены: «Дробясь о гранитные ваши колена, / Я с каждой волной воскресаю! / Да здравствует пена - веселая пена - / Высокая пена морская!» (I, 534). Марина, отождествляющая себя с морской пеной, - символ бессмертия («Я с каждой волной воскресаю!»). К тому же, если учесть, что первоначально Афродита была богиней моря и покровительницей мореплавания, то такая интерпретация вполне закономерна. Отсюда морское начало имени Марина. Но следует также обратить внимание на тот факт, что пена - не вода. Пена - явление иллюзорное, непостоянное, пена олицетворяет собой изменчивость, движение, и Цветаева сравнивает свое имя именно с динамичной изменчивой пеной, а не со статичным морем («плоским блюдцем»). И это вполне соответствует цветаевскому мировосприятию: ведь для ее лирической героини характерен порыв, движение ввысь. Таким образом, здесь обнаруживается еще одно значение моря, которое и объясняет восхищение поэта своим морским именем, отраженное в данном стихотворении.

Говоря о водной символике, нельзя не заметить частое обращение поэта к таким ее проявлениям, как река и ручей. В данных образах Цветаеву привлекает движение, их принадлежность одновременно и земле, и морю.

Образ реки у Цветаевой чаще всего географически конкретен, и каждая отдельная река имеет свое значение. Так, например, Ока является символом детства, времени, утекшего безвозвратно: «Мой утраченный рай в уголке, / Где вереницею плыли / Золотые плоты по Оке» (I, 163). Часто встречаются в лирике такие реки, как Москва-река, Нил, Герб. Позже (с 1921 года) река утрачивает географическую конкретность. Обобщенный образ имеет ряд значений, наиболее распространенными из которых являются следующие: река символизирует утекающее время, разлуку: «Руслом расставаний, не встреч / Реке моей бечь» (II, 103). Река - символ поэта и его поэтической воли: «Поэты мы - и в рифму с париями, / Но, выступив из берегов, / Мы бога у богинь оспариваем, / И девственницу у богов!» (II, 185). Река, выступающая из берегов, ассоциируется с жизненной энергией: «Не возьмешь моего румянца - / Сильного - как разливы рек!» (II, 251). Однако образ реки не всегда носит позитивный характер: «Клятвы, кольца… / Да, но камнем в реку - / Нас-то - сколько / За четыре века! / Вода любит концы / Река любит тела» (II, 228). Река здесь обладает способностью соблазнять на самоубийство.

Еще один образ водной стихии - ручей. Он близок образу реки, однако имеет ряд собственных значений. Так, например, ручьи для поэта - воплощенная музыка: «Прорицаниями рокоча, / На раскаянного скрипача / Рiccikata'ми... Разрывом бус! / Паганиниевскими добьюсь!.. / Страдивариусами в ночи / Проливающиеся ручьи» (II, 195). Цветаеву привлекает в ручьях стремительность, движение, бег, упорство, отождествляемое с упорством Паганини. Звучание ручья для поэта подобно звучанию речи: «Ручьев ниспадающих речь / Сплеталась предивно с плащом» (I, 16). Ручьи выступают олицетворением поэтической речи и самого поэта: «Подобье сердца моего! / Сопровождаем - кто кого?.. / Поэт, / Сопровождающий поток! / Или поток, плечом пловца, / Сопровождающий певца?» (II, 343). Итак, в образах реки и ручья Цветаева ценит динамику, изменчивость, постоянное обновление.

Таким образом, рассмотрев основные значения водной стихии в творчестве Цветаевой, мы увидели, что отношение поэта к ней не было однозначным. Проявления водной стихии интересовали поэта в состоянии волнения, что было созвучно ее душевной сути. К образу моря Цветаева чувствовала некую неприязнь, так как оно пугало ее своей статичностью и стихийностью. Сознанию поэта более близки и понятны были образы реки и ручья, поскольку в них она находила «подобье сердца» своего. Цветаевой не было чуждо традиционное понимание воды: источника жизни, с одной стороны, и смертоносной силы, перед которой человек беспомощен, с другой. Но в то же время она вмещала в конкретные образы свой смысл, наделяла их собственными характеристиками и давала им свою интерпретацию. Очевидно одно: образы водной стихии раскрывают душу и лирической героини Цветаевой, и ее самой, о чем говорит такое утверждение поэта: «Воды, ветры, горы, деревья даны нам, чтоб понять человеческую душу, скрытую глубоко-глубоко» (V, 497).

2.2 Морская тема в лирике М. Цветаевой

"Столько места, а ходить нельзя”, -- сетовала Марина Цветаева, глядя на морскую гладь. Имя поэта неотделимо от моря. Вспомним строчки из её стихов:

Пока огнями смеётся бал,

Душа не уснет в покое.

Но имя Бог мне иное дал:

Морское оно, морское!

Или другие строки:

Кто создан из камня, кто создан из глины, --

А я серебрюсь и сверкаю!

Мне дело -- измена, мне имя -- Марина,

Я -- бренная пена морская.

Поэт блестяще использовал морские образы и краски, создавая строки -- то торжественные, то полные вселенской тоски. Морские метафоры М. Цветаевой убеждают раз и навсегда: "Ваш нежный лик -- сомнительный и странный,.. знобящий грудь, как зимние моря…”.

Цветаева открыла нам море и наполнила нас морем -- у нас знобило грудь "как зимние моря”. И всё же она признавалась: "Моря не люблю”. Как же так? Чем было для Цветаевой море, какой представлялась поэту его душа? -- Ибо в любом "предмете” она искала душу. И к чему обязывала её любовь?

Бог дал поэту имя стихии, и поэт всю жизнь оправдывал это имя: сдерживая стихию в себе и противостоя внешним стихиям. Марина говорила: не позволяй себе отдаваться стихиям, говорить им: твой! -- они только этого и ждут! Но из последнего уцелевшего атома -- утверждала она -- только и возможно возрождение человека.

Впервые Цветаева увидела море в 1-02 г. Для маленькой Марины море началось с мечты о нём, со стихов Пушкина "К морю”. "Когда... мать, войдя в нашу детскую, сказала: к морю -- она не подозревала, что произносит магическое слово, что произносит К Морю, то есть даёт обещание, которое не может сдержать. С этой минуты я ехала К Морю, весь этот предотъездный, уже внешкольный и бездельный, бесконечный месяц одиноко и непрерывно ехала К Морю. По сей день слышу своё настойчивое и нудное, всем и каждому: "Давай помечтаем!””. Марина приставала ко всем -- к сёстрам Асе и Лёре -- "Давай помечтаем!”. Чего она ждала от них? И сама отвечает: "Памятника Пушкина на Тверском бульваре, а под ним -- говора волн…”. В страстном ожидании свидания с морем, Марина "выкрала” у Лёры открытку с видом итальянского городка Нерви -- "первая и единственная морская достоверность: синяя открытка от Нади Иловайской из того самого Nervi, куда ехали -- мы” (М. Цветаева. Мой Пушкин). Поездка к морю была связана с болезнью матери, Марии Александровны Мейн, страдавшей, как и её сводная сестра, Надя Иловайская, туберкулёзом (им был необходим мягкий климат). По той же невесёлой причине в 1905-1906 г. Цветаевы живут у другого моря, в Ялте…

Но стихия мечты Марины Цветаевой оказалась сильней морской стихии. И первая встреча-разочарование во многом определила судьбу поэта: «Свободная стихия» оказалась стихами, а не морем, стихами, то есть единственной стихией, с которой не прощаются -- никогда”, -- резюмирует поэт.

В 1911-1915 гг. Марина гостит в Коктебеле у поэта и художника Макса Волошина. К нему же обращены и первые признания Цветаевой о море.

М. Волошин был увлечён теорией Р. Кентона о происхождении жизни из морских глубин, о "тождестве между кровью и морской волной”. "Значит, мы -- морские?.. Как хорошо совпало!” -- восклицает М. Цветаева. Жизнь у моря с "причудами бесед и троп”, с чтением стихов на "башне” дома под шум волн, яркий образ Макса оживут в её прозе "Живое о живом”, посвящённой М. Волошину. Там же, на берегу Чёрного моря в 1-11 г. Цветаева встретилась со своим будущим мужем -- Сергеем Эфроном. Но в Коктебеле же -- у моря! -- в 1913 г. написано много грустных строк ("... Я найду в своих стихах / Всё, чего не будет в жизни”) и пронзительных, о смерти ("Идёшь, на меня похожий...”), и пророческих: Моим стихам, написанным так рано, Что и не знала я, что я -- поэт, Сорвавшимся, как брызги из фонтана, Как искры из ракет,

Ворвавшимся, как маленькие черти,

В святилище, где сон и фимиам,

Моим стихам о юности и смерти, --

Нечитанным стихам!

Разбросанным в пыли по магазинам,

Где их никто не брал и не берёт,

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черёд.

У моря думается не о море: оно заставляет думать о вечном…

О своём "последнем” Коктебеле М. Цветаева пишет в 1917 г.: "Только что отгремевший Московский Октябрь... Взлохмаченные седины моря”, и Макс "как добрый колдун детям, картину за картиной” рассказывает о будущей судьбе России: "террор, гражданская война, расстрелы, заставы, Вандея... и кровь, кровь, кровь...”. В данной картине море выступает как предвестник грозных событий,а Макс -- в роли оракула.

В 1922 г., получив известие о том, что её муж, Сергей Эфрон, сражавшийся в Добровольческой армии, жив и находится в Праге, М. Цветаева с дочерью Ариадной (Алей) покидает советскую Россию. Короткое время они находятся в Берлине, в 1922-1925 гг. живут в Чехии. В чешской деревне под Прагой, во Вшенорах, в 1925 г. родился сын Георгий (Мур). Вскоре семья переезжает во Францию. В летние месяцы М. Цветаева старалась вывезти к морю своих детей, но это удавалось не каждый год из-за скудных средств семьи. И каждый раз она надеялась, что её отношение к морю изменится: "а вдруг -- полюблю?..”.

1926 год. Берег Атлантического океана, городок Сен-Жиль (департамент Вандея). В Вандее, воспетой Цветаевой как символ мятежа и героики, где люди "живут приливом и ...отливом”, сверяя по ним часы (у поэтов -- поэтические приливы и отливы), она пишет поэму "С моря” -- поэтическое письмо Борису Пастернаку, приснившемуся ей. Море рождает в поэте широчайший спектр ассоциаций. Море то играет с поэтом (играть -- "быть добрым”, "быть глупым”), то пугает и восхищает его -- "прекрасная мельничиха”. И, наконец, устаёт ("устать -- быть добрым”). Море -- бессмертие, обмелевающее жизнь. Материки -- это мели моря, а родиться (выпасть из вечности) -- сесть на мель!..

... Мельня ты мельня, морское коло!

Мамонта, бабочку, -- всё смололо

Море. О нём -- щепоть

Праха -- не нам молоть!

Вот только выговорюсь -- и тихо,

Море! прекрасная мельничиха,

Место, где на мели

Мелочь -- и нас смели!

Преподаватели! Пустомели!

Материки, это просто мели

Моря. Родиться (цель --

Множиться!) -- сесть на мель.

Благоприятную, с торфом, с нефтью.

Обмелевающее бессмертье --

Жизнь. Невпопад горды!

Жизнь? Недохват воды

Надокеанской...

Из писем М. Цветаевой к Б. Пастернаку: "Океан на меня наводит страшную жуть от чувства безграничности и какого-то равнодушия... Он со мной не считается, а я его боюсь...”, "Я не люблю моря”, -- признаётся она и разъясняет: "Не могу. Столько места, а ходить нельзя. Раз. Оно двигается, а я гляжу. Два... Да ведь это та же сцена, т.е. моя вынужденная, заведомая неподвижность... Огромный холодильник. (Ночь). Или огромный котёл. (День)... Его нельзя погладить (мокрое). На него нельзя молиться (страшное)... Море -- диктатура... Вижу, слышу, вдыхаю всё, что полагается, но -- мне этого мало... Море смеет любить только рыбак или моряк.

Только моряк или рыбак знают, что это. Моя любовь была бы превышением прав... На горе я не хуже горца, на море я -- даже не пассажир: дачник”. То же повторяет и два года спустя: "... Лежать возле моря -- не значит любить. Любить -- знать, любить -- мочь, любить -- платить по счёту. Как я смею сказать, что люблю море, когда не плаваю, не гребу, не -- не -- не...”.

Запомним эти слова М. Цветаевой: любовь -- это платить по счетам.

Цветаевские "разъяснения” идут и по другим морским руслам. У моря думается не о море.

"Мазурка -- море -- смерть -- Марина”, -- одна из строк поэта даёт нам одновременно её ассоциативный ряд... При этом нельзя не ощущать дыхания и взгляда Моря: из "фона” оно обращается в "мерило” -- в зеркало, камертон, равнодушного свидетеля или карателя.

"Мы песчинок морских бесследней”, "Всё уносят волны. / Море -- не твоё”, "Временем как океаном / Прокрасться, не встревожив вод...”.

Хотя Цветаева и сравнивала душу с морем, но душу моря она полюбить не могла. Ибо, по Цветаевой, что такое душа? -- "Наша способность к боли -- и только”. Способно ли море страдать, любить? По Цветаевой -- нет.

"Раз ему кораблекрушения -- всё равно -- что же для него я?”. И ещё её пугала "полная пустота”, которую она так боялась в жизни -- "на качелях, в лифте, на море, внутри себя”.

Цветаева проводит параллель между морской стихией и любовной. А быть счастливой в любви она не умела. Волны любви, как и морские волны, способны созидать, очищать, но более -- разрушать. Они знаменуют собой готовность поэта "вновь и вновь с надеждой и безмерной щедростью распахивать руки, бросая вызов неотвратимому, сжигаясь на костре любви и вдохновения” (образ филолога О. Калининой). "Всегда уходили”, -- признаётся М. Цветаева. Около моря ей думается о любви: "Только что с моря и поняла одно. Я постоянно, с тех пор как впервые не полюбила (В детстве любила, как и любовь), порываюсь любить его... Точь-в-точь как с любовью. Тождественно. И каждый раз: нет, не моё, не могу... То же неожиданное блаженство, которое забываешь, как только вышел (из воды, из любви) -- невосстановимое, нечислящееся... Есть вещи, от которых я в постоянном состоянии отречения: море, любовь”.

В прозе "Чорт” (Цветаева писала по старой орфографии) она вспоминает услышанную в детстве песню. Мать и сводная сестра Валерия пели по-немецки: "Keine Rose, keine Nelke / Kann bluhen so schon, / Als wenn zwei verliebte Seelen / Zu einander thun stehn” (перевод: "Ни гвоздика, ни роза / Не столь хороши, / Как льнущие друг к другу / Две любящих души”).