Марина же, повинуясь своим ассоциациям, перевела тогда так: "Из жил томиться по какому-то морю, которого не видал, -- вот душа и вот любовь...”. И приговаривает себя к сказанному: "Что в младенчестве усвоено -- усвоено раз и навсегда”. Так любовь и душа переплелись с тоской по неведомому морю. А какое море -- ведомо!

В 1928 году Цветаева с детьми едет в Понтайак (Средиземное море). "Морем объелась и опилась”, -- говорит она в одном из писем… Ещё в 1911 г. М. Цветаева писала М. Волошину: "Я смотрю на море -- издалека и вблизи, опускаю в него руки -- но всё оно не моё, я не его.

Раствориться и слиться нельзя...”.

В стихах "Наяда”, созданных в Понтайаке, поэт продолжает эту тему. Марина Ивановна завидует рыбам, которые так непосредственно общаются с морем, а у человека -- "вечный третий в любви”, всяческая преграда, скрывающая суть, стоящая между поэтом и небом, поэтом и морем, душой и душой -- третий глаз или "стена”. В данном случае -- это купальный костюм.

Проходи стороной.

Тело вольное, рыбье!

Между мной и волной,

Между грудью и зыбью --

Третье, злостная грань

Дружбе гордой и голой:

Стопудовая дань

Пустяковине: полу.

Узнаю тебя, клин,

Как тебя ни зови:

В море -- ткань, в поле -- тын,

Вечный третий в любви!..

В 1935 году Цветаева везёт сына Мура в Ла Фавьер (Средиземное море).

На этот раз главная беда поэта -- отсутствие стола для писания. Приморская природа её покорила, но зачем ей такое богатство? "Мне вовсе не нужно такой красоты, столькой красоты: море, горы, мирт, цветущая мимоза...

С меня достаточно -- одного дерева в окне... Меня эта непрерывность красоты -- угнетает. Мне нечем отдарить... Любить -- Cоte d,Azur (Лазурный берег. -- И. Н.) -- то же самое, что двадцатилетнего наследника престола...”, -- пишет М. Цветаева. Из-под её пера рождаются стихи о насыщенной красками, точно лубочной, окружающей красоте и об её непричастности к ней:

Небо -- синей знамени!

Пальмы -- пучки пламени!

Море -- полней вымени!

Но своего имени

Не сопрягу с брегом сим.

Лира завет бедности:

Горы -- редей темени.

Море -- седей времени.

И всё же Цветаева создаёт в Ла Фавьере гимн роскошной южной приморской природе, как бы ни открещивалась от неё. (На страницах своей книги "Марина Цветаева: Жизнь и творчество” Анна Саакянц задаёт риторический вопрос: "Разве поэт, сумевший так страстно передать своё языческое любование великолепной южной грозой, не был счастлив?”).

Ударило в виноградник --

Такое сквозь мглу седу --

Что каждый кусток, как всадник,

Копьём пригвождён к седлу.

Из туч с золотым обрезом --

Такое -- на краснозём,

Что весь световым железом

Пронизан -- пробит -- пронзён.

Светила и преисподни

Дитя: виноград! смарагд!

Твой каждый листок -- Господня

Величия -- транспарант.

Хвалы виноградным соком

Исполнясь, как царь Давид --

Пред Солнца Масонским Оком --

Куст служит: боготворит.

В 1937 г. Цветаева -- в Лакано-Океан, на берегу Бискайского залива, где "пустыня берега, пустыня океана”. Волны любви и памяти уносят её в послереволюционную Москву: у моря она пишет "Повесть о Сонечке”. "Пишу свою Сонечку. Это было женское существо, которое я больше всего на свете любила...”.

Наступил 1938 год. Рыбацкий посёлок Див-сюр-Мер на берегу океана выбрала Цветаева, чтобы скоротать время, отведённое ей судьбой до отъезда в СССР ("не жизнь, а бесконечная оттяжка”). Дочь и муж Цветаевой находятся уже в России, М. Цветаева с сыном ожидает отправки в СССР. "Приходится жить только нынешним днём -- без права на завтра...”, -- пишет М. Цветаева Ариадне Берг, и всё же зовёт её к морю: "Там скалы, и ночная рыбная ловля: они бы (Дети. -- И. Н.) -- ловили, а мы бы -- со скалы -- глядели”. А потом вспоминает: "Были чудные прогулки по холмам и с далёким морем, с каждым шагом обретавшим всё своё величие”.

М. Цветаева сравнивала одних поэтов с рекой, других -- с морем (статья "Поэты с историей и поэты без истории”). В море, по мнению М. Цветаевой, нет "кастальского тока” -- символа творческого огня; море апеллирует к вечности ("безвременью”) и безграничности ("замкнутости”); море постоянно; оно, наконец, не имеет цели ("стоячее море”). И поныне спорят литературные критики -- к какому "типу” поэтов отнести самого автора этой классификации? Кем была М. Цветаева, выявляющая подводные ключи и создающая водовороты -- рекой или морем? Каждый открывает в ней свои моря и свои реки. Причём, они индивидуальны и современны, ибо, по мнению М. Цветаевой, "современность есть совокупность лучшего”.

Лирическое море М. Цветаевой не имеет дна, её лирическая река не знает устья и берегов. Несомненно одно: она была поэтом с историей. Вспоминается фраза, сказанная о сибирской реке: "Целое море и течёт”, -- думаю, так можно сказать и о море Марины Цветаевой, перемалывающем всё на своём пути -- "прекрасная мельничиха”.

Вывод

… Последняя встреча поэта с морем -- путь из эмиграции в советскую Россию в 1939- г. (через Гавр и Ленинград). На пароходе "Мария Ульянова” она записывает: "... Было много снов, тема -- невозвратность” -- предчувствие надвигающейся катастрофы”. М. Цветаева фиксирует один из снов:

она идёт "пешком (по морю), сознавая неудобство пешего хода, но предпочитая его качке (больше веря ногам, чем лодке)”. Да, в горнем мире, в мире снов она была идущей по волнам.

Девиз М. Цветаевой (девиз страстного пешехода!) -- "Даль -- ногами добудь!” -- в море был невыполним. "Столько места, а ходить нельзя...”. И вот -- "Марина Цветаева” идёт по волнам. Теплоход, названный в честь великого русского поэта, сошёл с польского стапеля в 1989 году. Он бороздит воды Тихого океана, осуществляя пассажирские и грузовые перевозки между Сахалином, тремя южными островами Курильской гряды и Японией. "Любовь (даже к морю) -- прежде всего -- делать дело”, -- говорила М. Цветаева. "Марина Цветаева” работает. И эта работа -- в краю вулканов, где ощутимы тяжёлые вздохи Земли -- не из лёгких… Надо увидеть "Марину Цветаеву” и пожелать ей -- "Семь футов под килем!”. Да будет путь её долгим и славным, а душа морей и океанов манящей и неразгаданной, как творчество Поэта.

Список использованной литературы