Творчество Шолохова, литературный анализ романа "Тихий Дон"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Содержание

Введение

Глава 1. Жизнь Михаила Александровича Шолохова

Глава 2. Начало литературной деятельности

Глава 3. На пути к Тихому Дону

Глава 4. История создания и публикаций романа «Тихий Дон»

Глава 5. Художественное своеобразие романа «Тихий Дон»

Глава 6. «Тихий Дон» -- роман-эпопея

Глава 7. Григорий Мелехов - на грани в борьбе двух начал

Заключение

Список использованной литературы

шолохов тихий дон мелехов

Введение

М.А. Шолохов -- один из крупнейших и талантливейших советских писателей, вся жизнь и творческая деятельность которого посвящены борьбе за осуществление тех целей, к которым стремится советский народ: строительство коммунизма, мир во всем мире. В его творчестве исторически верно отражены переломные моменты в жизни нашей страны: гражданская война, коллективизация, Великая Отечественная война. С художественной правдивостью писатель рисует действительность во всей ее сложности, противоречиях, конфликтах и трудностях, показывает преодоление этих трудностей и победное движение народа вперед под руководством коммунистической партии.

Мой реферат состоит из семи глав, введения и заключения, приложения. В своей работе я хочу рассказать о творческом пути М.А. Шолохова, а также о его великом романе-эпопее «Тихий Дон».

При написании реферата я пользовался литературой: Бирюков Ф. «Художе -ственные открытия Михаила Шолохова»; Хватов. А.И. «Художественный мир Шолохова»; Сойфер. М. «Мастерство Шолохова»; Андриасов. М. «Вешенские были»; Журавлёва А.А. «Михаил Шолохов»; Ковалёва. А.Н. «Мировое значение творчества Михаила Шолохова»; Петелин. В. «Очерк жизни и творчества М.А. Шолохова».

Глава 1. Жизнь Михаила Александровича Шолохова

Михаил Александрович Шолохов родился 24 мая 1905 года в хуторе Кружилином, Вешенской станицы, области Войска Донского (теперь Ростовская область). В самом центре этого хутора и теперь стоит небольшой, крытый чаканом курень, в котором прошли годы раннего детства. Здесь рождались, отсюда шли первые, еще детские, но особенно острые ощущения от восприятия Мира и Человека.

Невдалеке от хутора Кружилина находилось бывшее панское имение Ясеновка. Там много лет жила в услужении мать писателя, Анастасия Даниловна Черникова, дочь крепостного крестьянина из Черниговщины. Отец ее и после реформы 1861 года работал на помещика, был обременен большой семьей и никогда не выходил из нужды. Анастасия Даниловна рано лишилась родителей, с двенадцати лет пошла «в люди» и до самого замужества служила горничной у старой вдовой помещицы. Самобытная, малограмотная женщина (грамоте она выучилась тогда, когда Михаил поступил в гимназию, чтобы самостоятельно писать сыну и читать его письма) наделена была от природы острым умом, живой, образной речью, драгоценным даром творчества. Самое богатое, по словам А.С. Серафимовича, наследство - «наследство быть крупнейшим художником» - и подарила она своему сыну.

Отец писателя, Александр Михайлович Шолохов, выходец из Рязанской губернии. Еще подростком пришел из Зарайска дед писателя - Михаил Михайлович и осел в Вешенской, женившись на купеческой дочке Марии Васильевне Моховой, оброс большой семьей. В девичестве жила в Вешенской и Анастасия Даниловна, но ее насильно выдали замуж за пожилого казака-атаманца. Вскоре выделился из семьи отца Александр Михайлович и добился своего: женился на рано овдовевшей Анастасии Даниловне. С молодых лет пришлось ему работать по найму, разделяя участь всех «иногородних» на Дону. Не имея права на собственный надел земли, он пошел по торговой части, часто менял профессии и кочевал с семьей по донским хуторам и станицам, участвовал в коммерческих предприятиях хуторского масштаба, служил приказчиком, был управляющим на паровой мельнице, а в советское время - заведующим Каргинской заготовительной конторой Донпродкома.

Впечатления детства и юности оказали большое влияние на формирование Михаила Шолохова как писателя. Безграничные просторы донских степей, зеленеющие берега величавого Дона навсегда вошли в его сердце. Он впитывал в себя родной говор, задушевные казачьи песни. Озорные игры на пыльных, поросших травой улицах родного хутора с ровесниками-казачатами, росшими без присмотра занятых в поле родителей, дни, проведенные в степи и на рыбалке под палящим солнцем на Чиру, покосы в займище, пахота, сев, уборка пшеницы, будни донских станиц и хуторов, быт казаков с их каждодневным трудом на земле и тяжкой военной службой - вот атмосфера, которая с детства окружала писателя, которой он дышал и в которой рос.

Значительная часть детства будущего писателя прошла на хуторе Картине, куда семья Шолоховых переехала в 1909 году в связи с началом службы отца приказчиком у купца Левочкина. В станице и теперь сохранился дом, где жили Шолоховы, на площади - школа, в которой учился писатель. Плотный мальчик со светло-русыми вихрами, с бронзовым от загара лицом, с ясными глазами, он выделялся среди друзей-сверстников смышленостью, острой наблюдательностью.

Есть у Шолохова рассказ «Нахаленок», а в нем портрет семилетнего Мишки -«нахаленка»: «Мишка собой щуплый, волосы у него с весны были как лепестки цветущего подсолнечника, в июне солнце обожгло их жаром, взлохматило пегими вихрами; щеки, точно воробьиное яйцо, исконопатило веснушками, а нос от солнышка и постоянного купания в пруду облупился, потрескался шелухой. Одним хорош колченогий Мишка - глазами. Из узеньких прорезей высматривают они, голубые и плутовские, похожие на нерастаявшие крупинки речного льда».

Для отца он - Минька, для матери - Минюшка, для деда - постреленыш, а для всех остальных - для соседок - пересудок, для ребятишек, для всей станицы - Мишка и «нахаленок». Родила его мать, не обвенчавшись с отцом, и «прозвище «нахаленок» язвой прилипло к Мишке».

Часто прибегал домой с невысохшими глазами, уязвленный этим обидным прозвищем, и мальчик Михаил Шолохов. Не раз, видно, как и Мишке из рассказа «Нахаленок», приходилось ему скрываться от нанесенных ребятами обид в колючей заросли конопли, и не раз солнце, заглядывая в глаза, «сушило на щеках слезы и ласково, как маманька, целовало его в рыжую вихрастую маковку».

«В 1912 г. мой отец, Шолохов, - сообщает писатель в автобиографии, - усыновил меня (до этого был он не венчан с матерью), и я стал числиться - «сыном мещанина».

За этими скупыми словами автобиографии стоит детство писателя, не только его радости, но и горькие дни.

В семье Шолоховых не жалели средств, чтобы дать единственному сыну хорошее образование. Александр Михайлович был человеком развитым, любил книги и много читал. Рано потянулся к знаниям и Михаил. Уступая просьбам сына, родители начали учить его еще в дошкольном возрасте. В 1911 году он берет уроки у сельского учителя Тимофея Тимофеевича Мрыхина и за несколько месяцев овладевает письмом и счетом в пределах первого года обучения. В 1912 году Шолохов поступает в Каргинское приходское училище, в класс, который вел Михаил Григорьевич Копылов, впоследствии изображенный в «Тихом Доне» под своей фамилией. Вскоре Шолохов заболевает воспалением глаз, и летом 1914 года отец везет его в глазную лечебницу в Москву, в ту самую снегиревскую больницу, в которую попадает с фронта Григорий Мелехов. В это же время будущий писатель начинает учиться в подготовительном классе московской гимназии имени Григория Шелапутина, а с 1915 года перевелся в богучаровскую мужскую гимназию. Несколько месяцев учился еще и во вновь открытой вешенской гимназии, но завершить полный цикл гимназического обучения так и не довелось.

В эти годы Шолохов с увлечением читает книги русских и зарубежных писателей-классиков, до поздней ночи засиживается над страницами гоголевских «Вечеров на хуторе близ Диканьки», над рассказами Чехова, стихами и поэмами Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Некрасова. Особое впечатление произвели на юношу военные рассказы Льва Толстого. Отдавая предпочтение занятиям по русской истории и литературе, он и сам начинает пробовать силы в стихах и прозе, сочиняет рассказы на исторические темы, юмористические сценки, эпиграммы.

Наступила Великая Октябрьская социалистическая революция, а за нею и гражданская война, особенно ожесточенная на юге России.

«Я в это время, - писал позже Шолохов, - учился в мужской гимназии в одном из уездных городов Воронежской губернии».

Когда в июне 1918 года немецкая кавалерия вошла в тихий придонской городок Богучары, Шолохов был уже у отца, на хуторе Плешакове, что против Еланской станицы. Всего один штрих оставляет писатель об этом времени в автобиографии: «В годы гражданской войны был на Дону».

А Дон - кипел событиями, и на глазах юноши развертывалась острая классовая борьба, жестокие схватки белых и красных. С лета 1918 года на верхнем Дону взяли власть белоказаки. Был юный Шолохов и очевидцем вступления в самом начале 1919 года, как раз в районе хуторов Еланской станицы, частей Красной Армии, свидетелем вспыхнувшего ранней весной Вешенского восстания, жил на хуторе Рубежном и наблюдал паническое отступление в конце мая повстанцев, переправу их через Дон у хуторов Базки и Громченок, был в прифронтовой полосе, когда в сентябре на левобережье Дона вновь пришли красные войска. Вскоре через придонские хутора и станицы прошла волна наступления белых казаков, а к концу года, разгромленные под Воронежем, белые армии бежали и с верховьев Дона...

В 1920 году, во время окончательного установления советской власти на Дону, семья Шолоховых переселяется в станицу Каргинскую. Юный Шолохов сначала участвует в переписи населения верхнечирских хуторов, работает учителем по ликвидации неграмотности среди взрослых на хуторе Латышеве, а с середины 1920 года - служащим (журналистом) Каргинского станичного Совета, потом некоторое время - учителем начальной школы. С осени 1921 года Шолохов - станичный статистик в Каргинской, а с января 1922 года - делопроизводитель заготовительной конторы Донпродкома № 32. После окончания в Ростове курсов налоговых инспекторов Донпродкома (февраль - апрель) Шолохов назначается в станицу Букановскую продовольственным инспектором.

В борьбе за хлеб молодежь станицы Каргинской играла большую роль: выпускали рукописную газету «Новый мир», читались доклады для населения о советском строительстве, ставились спектакли. Когда в Каргинскую пришел и расположился на мельничном подворье продовольственный отряд, Шолохов добровольцем вступил в него. Целыми днями ударные подгруппы колесили по хуторам - добывали хлеб. Ходил по дворам, составлял списки, проводил собрания, агитировал и Шолохов, а вечерами играл в станичном клубе. Очевидцы вспоминают: желающих попасть на спектакль, в котором он участвовал, было так много, что клуб не мог вместить всех. Особенно удавались юноше комические роли, обостряя ситуацию, он присочинял от себя, делал это остроумно и вызывал всеобщее одобрение и громкий смех благодарных станичных зрителей.

Ставили А.Н. Островского, А.П. Чехова, но пьес не хватало да и на бурлившую вокруг новую жизнь хотелось откликнуться. Вот и потянулся к перу Шолохов, стал сочинять пьесы, скрывая свое авторство. Одна из них, «Генерал Победоносцев», воспроизводила эпизод из гражданской войны на Дону - трусливое бегство белых и торжество красных воинов. В центре комедийной пьески «Необыкновенный день» стоял образ современного Митрофанушки, роль которого, как вспоминают очевидцы, уморительно играл сам автор. Материал для других пьес молодой писатель черпал из той же станичной действительности. Делая эти еще робкие литературные шаги, Шолохов ступал по «горячим следам» современности.

Поздней осенью 1920 года в верховьях Дона появились первые еще небольшие вооруженные банды. Классовые враги, используя тяжелое хозяйственное положение, создавшееся в стране после окончания гражданской войны, начали разжигать недовольство зажиточных казаков продразверсткой, оживилась деятельность контрреволюционных элементов, возникали кулацкие мятежи. Вспыхнул мятеж и неподалеку от Каргинской. Вступила в пределы округа многотысячная банда Махно. Бандиты заняли Каргинскую, зверски изрубили продкомиссара. Во время боя под хутором Коньковым бандиты взяли в плен Шолохова. Допрашивал его сам Нестор Махно, пригрозив юноше виселицей в случае новой встречи.

Тяжелым, засушливым и голодным оказался на Дону, как и в Поволжье, 1921 год. Одна за другой возникали в округе местные банды Федора Мелихова, Кондратьева, Макарова, прорывались из соседней Воронежской губернии бандитские отряды Маслакова, Курочкина, Колесникова... Особенно долго и жестоко зверствовала банда Якова Фомина, не раз занимавшая станицу Каргинскую и грабившая заготконтору № 32. Шолохов в это время плечом к плечу с коммунистами и комсомольцами боролся с бандами, «служил и мыкался по Донской земле» до тех пор, пока эти банды не были полностью разгромлены.

По хуторам шла молотьба. Жаркие были дни для продработников. В это время и налетела на станицу банда Фомина. Продработники, занятые своим делом, рассыпались по хуторам, каждый час им грозила опасность.

«Мы в это время, - рассказывал друг детства и юности писателя Алексей Сивоволов, - были в Нижне-Яблоновском. Нас успели предупредить о налете банды, удалось уйти балкой на Верхне-Яблоновский. Доезжаем уже до хутора Топкая балка, а оттуда на двуколке выскакивает Михаил Шолохов. Оказывается, банда и на этот хутор налетела. Едва удалось нам унести на этот раз свои головы».

С бандой Фомина еще не раз приходилось сталкиваться Шолохову.

«И бандиты гонялись за нами, - скупо вспоминает писатель об этом времени. - Все шло как положено. Приходилось бывать в разных переплетах, но за нынешними днями все это забывается».

Детство на Дону, годы первой мировой войны в обстановке гимназической жизни Москвы и Богучара, давшие новый запас впечатлений вместе со знаниями, почерпнутыми из книг, остро пережитая кровавая схватка ожесточенной на юге гражданской войны, непосредственное участие в необычайно сложной борьбе за становление советской власти в казачьих хуторах и станицах - все это не просто «долитературная биография» писателя, годы его детства и юности, а жизнь, прожитая с героями будущих книг. Здесь истоки творчества, его жизненная основа, определившая путь писателя к «Донским рассказам», а от них к «Тихому Дону» и «Поднятой целине».

Глава 2. Начало литературной деятельности

Еще на Дону не раз появлялось желание взяться за перо и рассказать о рождении новой жизни. В октябре 1922 года Шолохов приезжает в Москву с намерением продолжать учебу. Но поступить на рабфак, как он хотел, не удается. Тогда молодой человек в солдатской шинели, в серой казацкой папахе появляется на Малой Бронной, на бирже труда, и на вопрос о профессии гордо отвечает: «Продовольственный комиссар». Другой специальности у него не было. Усиленно занимаясь самообразованием, пришлось работать грузчиком, мостить мостовые в артели каменщиков, служить счетоводом на Красной Пресне, жить «на скудные средства, добытые временным трудом чернорабочего».

В это время и появилась, как вспоминал позже Шолохов, «настоящая тяга к литературной работе». Как и раньше, его тянуло к молодежи, к тем, кто славил новую жизнь и смело окунался в нее. Приход молодого писателя в только что созданную литературную группу «Молодая гвардия» не был случайным. Здесь собралась талантливая поэтическая молодежь, которая вслед за Маяковским училась будить «большевистского пафоса медь», агитировала за поэзию революционных будней (А. Жаров, А. Безыменский, М. Светлов и др.). В трудные нэповские дни «солнценосная» комсомольская поэзия молодогвардейцев стала выражением идей ведущих сил литературы. «Прозаическое крыло» молодогвардейцев также состояло из талантливых молодых людей (А. Веселый, В. Кудашев, М. Колосов, Г. Шубин, В. Герасимова). Близки были к этой группе Ю. Либединский и А. Фадеев. Однажды появился мало чем внешне приметный молодой человек. Это был Михаил Шолохов. В отличие от многих других новичков, он вел себя робко. Позже выяснилось, что прибыл он с Дона, поселился в Камергерском переулке (проезд МХАТа) у своего друга Василия Кудашева, заведующего литературным отделом «Журнала крестьянской молодежи». Вступив в конце 1923 года в литературную группу «Молодая гвардия», а в начале следующего года в РАПП, Шолохов начал жить активной литературной жизнью столицы.

«Жизнь наша была бурной, стремительной, - вспоминает М. Колосов. - Дни проходили в работе, а вечерами на Покровке, у себя в комнатах, мы занимались литературной учебой».

И тогда на этих встречах «струились травы, шумел завод, пахло солнцем, комсомолом, Казиным и Всеволодом Ивановым». Одной из своих главных задач молодогвардейцы считали «студийные собеседования». В «колосовской комнатенке», как рассказывал по горячим следам Б. Рингов, кружок беллетристов плескался в своих и чужих произведениях:

«Языки у всех звенели во рту, как в колокольце. Разбор... Расчленение... Собирание «убитых воинов»... Сюжет... Прием письма... Уздечка на читателя... Снабжение Чеховым шло усиленно, полным карьером. Мы учились».

Принимал участие в этих литературных студиях и совсем юный продовольственный комиссар с Дона Михаил Шолохов.

Первое такое занятие проходило в ноябре 1923 года.

«После беседы «О сюжете» и разбора рассказа Чехова «Пересолил», - вспоминает М. Колосов, - каждый из нас должен был написать рассказ «на обратный эффект».

Наиболее прилежно это задание выполнил Шолохов. Его рассказ произвел на нас особое впечатление. Сюжет его до сих пор помню: секретарь волостного комсомольского комитета просит старика кучера проверить приехавшего из губкома агитатора по дороге в станицу, где этот агитатор должен выступать. Слишком щегольской был вид у представителя губкома комсомола. Смысл проверки был показателен для строгих нравов комсомольцев того времени. Среди агитаторов встречались и такие, которые не столько думали о том, чтобы просветить деревенскую молодежь, сколько «себя показать», произвести впечатление на сельских девчат... Старик кучер в дороге искушает агитатора, советует остановиться на хуторе, где у его кумы имеется самогон. Агитатор отмалчивается. Старик намекает, что на другом хуторе живет его родственница, которая лишь недавно вышла замуж, мужа взяли в Красную Армию, там можно заночевать. Агитатор продолжает молчать. Тогда кучер начинает ругать советскую власть: что это за власть такая, не может дегтем и овсом обеспечить... Тут и произошел «обратный эффект». Парень вскочил и, выхватив револьвер, заговорил:

«Ах ты контрик! Покуда ты мне всякую стариковину городил, я не обращал внимания на твои пережитки, но раз ты нашу родную власть задел, будет тебе сейчас конец!» Кучер, подняв руки, едва сумел растолковать парню, что это он его «проверял»!».

Это был не только остросюжетный, но и сочный по языку рассказ, с запоминающимися лицами, благородный по замыслу. 19 сентября 1923 года читатели «Юношеской правды», развернув поутру свежий номер своей комсомольской газеты, прочли небольшой фельетон «Испытание» за подписью: «М. Шолохов». Это было первое выступление Шолохова в печати. Сюжет фельетона и лег, по всей вероятности, в основу рассказа, прочитанного на учебных занятиях молодогвардейцев.

Второй фельетон Шолохова - «Три» - посвящался рабфаку имени Покровского и был связан с контрастами нэпа. Простые, дышащие молодостью и здоровьем, упрямые и веселые парни изучают марксизм, готовятся быть стойкими бойцами за новое, хозяевами своего рабоче-крестьянского государства. Шолохов противопоставляет их не только тем, кто с презрением относится к новой жизни, но и тем, кого засосало мирное затишье, для кого героическая борьба минула, «как сладкий сон», кто стал обывателем.

В третьем фельетоне - «Ревизор» - Шолохов обращается к изображению родного Дона. «Истинное происшествие» происходит в станице Букановской. Комсомолец Кособугоров, рассеянность которого «достигла анекдотических размеров», командируется в эту станицу для работы среди батрачества. Перетрусивший, позеленевший от страха кассир кредитного товарищества принимает Кособугорова за ревизора. В конце фельетона недоразумение выясняется. Оказывается, Кособугоров по рассеянности надел на постоялом дворе лохматое пальто, которое принадлежало остановившемуся там ревизору.

Шолохов начинал свой путь в литературу изображением молодежи - рабфаковцев, комсомольцев, в среде которых он жил и на Дону, и по приезде в Москву. Уже первые его фельетоны шли от жизни, связь с ней он подчеркивал настойчиво. От фельетона к фельетону усиливается комическая струя. Юмор, ставший существенной особенностью таланта Шолохова-художника, проявляется в самом начале его творческого пути. С первых литературных опытов устанавливается связь с лучшими образцами русской классики. Молодой Шолохов учится у Чехова мастерству развертывания сюжета, краткости, логичности и цельности повествования. Знаменитая гоголевская комедия подсказывает структуру одноименного фельетона. Правда, в зрелом творчестве эти связи окажутся значительно глубже и в ином плане - в наследовании народной первоосновы творчества Гоголя. Требовались еще годы напряженной работы, прежде чем автор фельетонов о молодежи пришел к большому мастерству.

Глава 3. На пути к Тихому Дону

В конце 1924 года на страницах московской комсомольской газеты «Молодой ленинец» появился первый рассказ Шолохова «Родинка». Вскоре здесь была опубликована и повесть «Путь-дороженька». Часть рассказов печаталась в «Журнале крестьянской молодежи», многие другие - в «Комсомолии», «Смене», среди них и знаменитые рассказы: «Пастух», «Бахчевник», «Коловерть», «Жеребенок», «Лазоревая степь». В 1925 году Госиздат один за другим выпускает отдельными красочными книжками пять рассказов Шолохова («Двухмужняя», «Алешкино сердце», «Против черного знамени», «Нахаленок», «Красногвардейцы»). Большую помощь Шолохову оказывает известный в то время писатель Феоктист Березовский, а к М. Горькому в Сорренто доходят первые сведения о молодом талантливом рассказчике с тихого Дона.

Подготовив к печати сборник «Донских рассказов», Шолохов еще в рукописи познакомил с ним своего земляка А.С. Серафимовича. В конце 1925 года в Москве состоялась встреча писателей, положившая начало их многолетней дружбе. Серафимович с участием отнесся к своему «литературному крестнику», написал предисловие к «Донским рассказам», восторженно приветствуя молодого «желтоклювого орелика».

«Советская литература создавалась людьми такими, как мы, - говорил позже об этом времени А. Фадеев. - Когда по окончании гражданской войны мы стали сходиться из разных концов нашей необъятной Родины - партийные, а еще больше беспартийные молодые люди, - мы поражались тому, сколь общи наши биографии при разности индивидуальных судеб. Таков был путь Фурманова, автора книги «Чапаев»... Таков был путь более молодого и, может быть, более талантливого среди нас Шолохова... Мы входили в литературу волна за волной, нас было много. Мы приносили в литературу свой личный опыт жизни, свою индивидуальность. Нас объединяло ощущение нового мира как своего и любовь к нему».

В рассказах молодого Шолохова, созданных в 1923-1925 годах, реалистически зримо, с идейных позиций писателя нового мира, борьба за советскую власть на Дону предстала как сложный социальный процесс. Молодой писатель черпал материал из жизни донского казачества, пути исканий которого в революции оказались длительными и более сложными, чем пути значительной части крестьянства.

Шолохов шел по горячим, опаленным дыханием времени следам событий. Часть его рассказов связана с последними годами гражданской войны, но большинство их - об исходе этой войны, о борьбе с бандами и трудном становлении советской власти на Дону. Сборник «Донских рассказов» Шолохов открыл первым своим увидевшим свет рассказом - «Родинка» (1923), выдвинув уже этим на первый план одну из главных мыслей всей книги - острая классовая борьба размежевала не только Дон, станицу, хутор, но и казачьи семьи: одни защищают собственнические, сословные интересы, другие стоят на защите завоеваний революции. Командир эскадрона, восемнадцатилетний Николай Кошевой, сталкивается в бою с бандой, во главе которой - его отец. Юный Николка в суровых схватках со старым миром гибнет от руки отца - отец убивает сына и случайно узнает его по родинке.

Непримиримость классовой борьбы определяет пафос и второго сборника рассказов Шолохова «Лазоревая степь» (1926). Совершая экскурсы в годы гражданской войны, писатель вновь обращается к началу 20-х годов, ко времени своей молодости, начала активного участия в строительстве новой жизни на Дону. Многие рассказы связаны с финальными страницами «Тихого Дона», с годами, предшествовавшими событиям, воссозданным в «Поднятой целине».

Глава 4. История создания и публикаций романа «Тихий Дон»

История создания и публикаций романа «Тихий Дон» (1928-1940) - это одновременно история становления великого художника и торжество гуманистической мысли о России и революции. Шолохов не просто ввел множество новых фактов (прежде всего грандиозный факт восстания - протеста казаков против террора в отношении казачества, проводимого Троцким в 1919 г.), освоил жанр эпопеи (впервые после «Войны и мира» Л.Н. Толстого). Шолохов боролся с явным непониманием своего замысла, убеждал в глубочайшем трагизме революции, раскола народа на враждующие группы. Никакого ликующего праздника угнетенных с барабанным грохотом в кипении революции нет: это очень кровавый путь обновления, может быть, неизбежный, но противоречивый и страшный для отдельного человека, его семьи, целого рода и всей страны. Нельзя говорить о том, что народ только «очищается» в революциях от навыков покорности, рабства: он часто и дичает, безумеет, попросту звереет от вседозволенности, ломает нерушимое, становится игрушкой злых сил. Особенно осторожным следует быть с разжиганием революции в России - и об этом сказал «Тихий Дон».

Роман, с самого начала имевший название «Тихий Дон» (название «Донщина» относится к совершенно иной, ненаписанной повести о казаках-большевиках Подтелкове и Кривошлыкове), Шолохов создавал с осени 1925 года. В отрывке, датированном «1925 год. Осень», обнаруженном Л.Е. Колодным (20 стр. текста), главный герой назван Абрам Ермаков (не Григорий Мелехов) и действие начинается с отказа казаков идти на Петроград с генералом Корниловым летом 1917 г. Эта находка полностью подтверждает прежнее объяснение - в 1937 г. - Шолоховым своего замысла:

«Привлекала задача показать казачество в революции. Начал я с участия казачества в походе Корнилова на Петроград... Донские казаки были в этом походе в составе третьего казачьего корпуса... Начал с этого... Написал листов 5-6 печатных. Когда написал, почувствовал, что не то... Для читателя останется непонятным - почему казачество приняло участие в подавлении революции? Что это за казак? Что за область Войска Донского?».

Эпопея начиналась фактически с нынешней 2-й книги, без предыстории. А затем - уже от нее - действие то отодвигалось назад, в 1914 г., в хутор Татарский, в дом семьи Мелеховых и их соседей, то продвигалось вперед, к событиям 1917-1919 гг. Шолохов созидал роман, но и роман созидал Шолохова.

О мужестве и благородстве писателя (по отношению к людям, помогавшим ему) говорит простой факт: реальный казак Харлампий Ермаков, участник восстания против троцкистского расказачивания, в середине 20-х гг. жил уже под угрозой ареста. Попросту говоря, на него, якобы «душегуба», писали доносы члены семей, где были погибшие красные казаки, требовали казни, грозили ему точно так же, как Михаил Кошевой в «Тихом Доне» грозит Григорию Мелехову даже после его возвращения из Первой Конной. Шолохов не хотел привлекать к Ермакову особого внимания (произошла замена Абрама Ермакова на Григория Мелехова). Он продолжил, судя по письму к X. Ермакову (весна 1926 г.), общение с ним, получал «дополнительные сведения относительно эпохи 1919 г.» (письмо это найдено было литературоведом К. Приймой в архиве ростовского КГБ). Это общение с обвиненным и вскоре расстрелянным человеком требовало большого мужества: судьба реального погибшего Ермакова наложила особый трагический отсвет и на финальные деяния живого Григория Мелехова.

Первая часть романа - описание двора, семьи Мелеховых, история замужества Аксиньи, приезд хорунжего Мануйлова (будущий Листницкий), первая ссора Григория с отцом из-за Аксиньи, наконец, сватовство к Наталье и др. - была создана, как справедливо заметил Л.Е. Колодный, в режиме «бури и натиска» в ноябре 1926 г. Есть в этом черновике расхождения с каноническим текстом романа - так, отец Григория еще зовется Иваном Семеновичем, а не Пантелеем Прокофьевичем, семья Коршуновых живет еще где-то вне хутора, на отшибе... Но уже прочерчена линия, уводящая соперников, Григория и Степана Астахова, в 1914 г., на поля Восточной Пруссии.

«Тихий Дон» (1-2 книги) был опубликован благодаря активному участию А.С. Серафимовича, назначенного в конце 1927 г. редактором журнала «Октябрь», в № 1 за 1928 г. И почти сразу же - даже вопреки высоким оценкам А.В. Луначарского, А.М. Горького, А.А. Фадеева, самого Серафимовича, призывавшего не учить Шолохова, а учиться у него, создателя «Илиады» гражданской войны, - начались споры о том, «куда течет «Тихий Дон». Они показали, что Шолохов - гуманист, летописец, глубоко народный художник, намного опередил свое время. Многие собратья по перу еще жили романтическим упоением от сабельных походов, любовались рубкой голов. Шолохов показал красоту жизни мирной, даже патриархальной, важность покоя и единения народа. А ведь это (а не разобщение) уже было - в последнее предвоенное десятилетие! - чрезвычайно важным. Его не хотели понять: послышались обвинения в том, что «расплывчата идейная установка романа», что Шолохов «любуется кулацкой сытостью, зажиточностью». Возникли обвинения (в 1930 г.) в плагиате. Наконец, выросла целая система препятствий для публикации 3-й книги романа, посвященной Верхнедонскому восстанию казаков в 1919 г. Писать о гражданской войне со стороны «белого стана», жалеть «реакционеров» как живую яркую часть, пусть и заблуждающуюся, единого народа, жалеть их семьи, детей - даже после «Белой гвардии» («Дни Турбиных») М.А. Булгакова - как бы не полагалось. «Куда течет Тихий Дон?» - вопрошали наиболее «бдительные» критики. О том, насколько трагично было положение Шолохова, свидетельствуют материалы встреч и бесед писателя с И.В. Сталиным (на даче М. Горького в 1931 г.), когда Сталин требовал, говоря о «мягком изображении» Корнилова, его «образ ужесточить», а затем рекомендовал вообще доказать, что «Тихий Дон» течет в правильном направлении. Беседа их протекала так:

«-А вот некоторым кажется, что третий том «Тихого Дона» доставит много удовольствия белогвардейским эмигрантам. Что вы об этом скажете? Шолохов ответил:

- Хорошее для белых удовольствие. Я показываю в романе полный разгром белогвардейщины на Дону и Кубани. Помолчав, подумав, раскурив трубку, Сталин ответил:

- Да, согласен. Изображение хода событий в третьей книге «Тихого Дона» работает на нас».

В беседах с М. Горьким, предшествовавших съезду, созданию Союза писателей, Сталин, отвечая на прямой или косвенный вопрос о феномене Григория Мелехова, командира белой дивизии, объективно якобы оправдывал, разрешал эту крайность: «Это казак. А среднерусский крестьянин не мог стать командиром белой дивизии». Но и это не смиряло неистовых ревнителей. Федор Гладков, автор «Цемента», самый упорный недоброжелатель Шолохова, почти не скрывал классовой неприязни и к роману, и к Шолохову:

«У меня свой взгляд на этого писателя. Идеализируя казачество, он противопоставляет ему большевиков как жалких евреев (первый том «Тихого Дона»). Большевиков он не знает и не любит. Они способны только на анархию и грабежи («Поднятая целина»), И я не знаю, что, собственно, в Шолохове от социалистического реализма».

Существовал (помимо обвинений во внеклассовости, запретов на публикацию, обвинений в недостаточном очернении Корнилова и белых офицеров) и еще один, самый кошмарный, путь разрушения романа. Шолохову стали усердно рекомендовать один поворот сюжета: быстренько «перевоспитать», «перековать» Григория Мелехова... в большевика, свести его с пролетариатом, к которому он и так зорко присматривался. Не отдавать его «белым»! Уже А.С. Серафимович в первом из отзывов требовал от Шолохова немыслимого: «идти в самую толщу пролетариата» (из своеобразной военной общины казачества) и... туда же вести заблуждающегося героя! В дальнейшем критики, явно «не разрешая» писателю ни погубить героя как замечательную человеческую ценность (это было бы обвинением революции!), ни оставлять его «у белых», требовали именно перевоспитать героя. Ведь перевоспитается же впоследствии, и весьма прочно, герой «Хождения по мукам» А.Н. Толстого белый офицер Вадим Рощин! Кстати, А.Н. Толстой, «красный граф», тоже требовал перековки Григория, исправления «ошибки»:

«Григорий не должен уйти... как бандит. Это неверно по отношению к народу и революции».

Даже М. Горький, в целом активно помогавший публиковать «Тихий Дон», не избежал участи незадачливого разрушителя характера Григория Мелехова. 3 июля 1931 г. он написал А.А.Фадееву:

«...Автор («Тихого Дона»), как и герой его, Григорий Мелехов, «стоит на грани между двух начал», не соглашаясь с тем, что одно из этих начал в сущности - конец, неизбежный конец старого казачьего мира и сомнительной «поэзии» этого мира. Не соглашается он с этим потому, что сам все еще - казак, существо, биологически связанное с определенной географической областью, определенным социальным укладом...».

Далее он рекомендует Шолохову (и иным областникам!) осознать превосходство индустрии над деревней и молитвой, понять, что «фабрика более человечна, чем церковь, и что хотя фабричная труба несколько портит привычный лирический пейзаж, но исторически необходима именно она, а не колокольня церкви».

В этих условиях, да еще в трагической атмосфере коллективизации, в борьбе за своих друзей, неоправданно репрессированных работников Вешенского райкома партии, отрываясь надолго от письменного стола, чтобы спасти голодающие станицы (об этом письма Шолохова И.В. Сталину, 1933 г.), роман «Тихий Дон» был закончен, спасен и в год его окончания (1940) удостоен Государственной премии.

«Тихий Дон» - эпос и трагедия: такова глубина постижения исторических процессов, событий гражданской войны и личных драм героев. Уже первые главы «Тихого Дона», вплоть до конца 2-й части, когда молодой казак Григорий Мелехов, призванный на службу, впервые покидает хутор Татарский, свой дом, жену Наталью и любящую его Аксинью, поражают редкой мощью «природных» красок, точностью деталей, ощутимостью вещей. Ничего приблизительного, блеклого, тусклого, невыразительного. Поймали, скажем, в донских водах Григорий с отцом сазана: он запоминается и в биении, окраске, форме:

«Схлынула вода, и двухаршинный, словно слитый из меди, сазан со стоном прыгнул вверх, сдвоив по воде изогнутым хвостом. Зернистые брызги засеяли баркас».

Восходит солнце над Доном, степями, над мелеховским двором, что стоит на самом краю хутора. И это солнце - часть шолоховского эпического мира, близкая страстным, бурным характерам, населяющим этот мир. Оно не просто жаркое, южное, непохожее на северное солнце, которое усмиряют дожди, слякоть, которое, как писал Ф.И. Тютчев, «неохотно и несмело... смотрит на поля». Шолоховское солнце имеет огромную власть над миром, оно смело и охотно «смотрит» на мир, творит его:

«С крыши капало, серебрились сосульки, дегтярными полосками чернели на карнизе следы стекавшей когда-то воды. Ласковым телком притулялось к оттаявшему бугру рыжее потеплевшее солнце, и земля набухала, на меловых мысах, залысинами стекавших с обдонского бугра, малахитом зеленела ранняя трава».

Самое любопытное, что шолоховское солнце не только воздействует на состояние героев, наделяя их радостями весны или лета, делая и их то «потеплевшими», то угрюмо-озабоченными. Оно и само поддается... человеческим воздействиям. Это солнце грозное, «независимое», но одновременно и крайне чувствительное. Оно «принимает» в себя человеческие тревоги, порывы, отчаяние, проклятия. И тут же окрашивается в цвета надежды или печали! Так, в финальном эпизоде эпопеи, когда Григорий Мелехов молчаливо, в полном одиночестве хоронит Аксинью, хоронит одну из последних своих надежд на осмысленную, нужную людям жизнь, его лицо озарило - какое неожиданное превращение! - «черное небо и ослепительно сияющий черный диск солнца». А задолго до этого промелькнет в эпопее солнце, вобравшее и иную печаль - вдов и сирот во время первой мировой войны:

«По-вдовьему усмехалось обескровленное солнце, строгая девственная синева неба была отталкивающе чиста, горделива».

Точно так же ведут себя и два других «героя» эпопеи, сквозные образы ее, определяющие самочувствие героев и меняющиеся от разных состояний этих героев: образ степного простора, бесконечной дали и образ песни, песенной души народа. Читатель «Тихого Дона» может и сам уловить особенность именно этих сквозных образов эпопеи - степного простора, песен о батюшке тихом Доне, о казачьей воле. Они возникают, как правило, в лирических отступлениях, в особых состояниях героев, прощающихся с прошлым. Шолохов одновременно рисует и окружающий хутор, дом Мелеховых, всю Донщину и... свое состояние тревоги, заботы о героях, наивных детях природы, людях «с солнцем в крови», с песней в душе:

«Степь родимая! Горький ветер, оседающий на гривах косячных маток и жеребцов. На сухом конском храпе от ветра солоно, и конь, вдыхая горько-соленый запах, жует шелковистыми губами и ржет, чувствуя на них привкус ветра и солнца. Родимая степь под низким донским небом! Вилюжины балок, суходолов, красноглинистых яров, ковыльный простор с затравевшим гнездовым следом конского копыта, курганы в мудром молчании, берегущие зарытую казачью славу... Низко кланяюсь и по-сыновьи целую твою пресную землю, донская, казачья, не ржавеющей кровью политая степь!».

Как мы уже отмечали, Шолохов, начав «Тихий Дон» с эпизода мятежа Корнилова, решил как бы пояснить сущность казачества, его бытового уклада, природных и исторических предпосылок бытия. Но возникла отнюдь не предыстория, не вспомогательное, «поясняющее» описание области Войска Донского. Хотя очевидно, что автор «Тихого Дона» сумел многое сказать и о походах казаков «против турок», об атаманах Платове и Бакланове, о распорядке службы казаков в лагерях, в Польше, о свадьбах и скачках, о купце Мохове, о взаимоотношениях казаков с иногородними и т. п. Главное, что вызвало затем упреки в идеализации казачества, любовании «сытой кулацкой жизнью», состояло в том, что он показал сам дом, семейный очаг Мелеховых, всю стихию трудов на сенокосе, на пашне как нечто замечательное, прекрасное, почти священное.

В 1923 г., когда еще царствовало - в поэзии особенно - упоение разрушительством, О.Э. Мандельштам прозорливо предостерегал:

«Бывают эпохи, которые говорят, что им нет дела до человека, что его нужно использовать как кирпич, как цемент, что из него нужно строить, а не для него... Но есть и другая социальная архитектура, ее масштабом, ее мерой тоже является человек, но он строит не из человека, а для человека... Кто осмелится сказать, что человеческое жилище, свободный дом человека не должен стоять на земле как лучшее ее украшение и самое прочное из всего, что существует?». («Гуманизм и современность»).

В сущности, Шолохов, без конца возвращаясь к дому Мелеховых, показав всех его обитателей как ярких, красивых по-своему людей (а разве не таковы Наталья, Ильинична, сам Григорий Мелехов?), отверг бесчеловечную традицию «невнимательности», неуважения к тому, что ломала, разрушала революция. Сколько писателей 20-х гг. воспевало разрушительную силу ветра, бури, урагана, не очень-то и всматриваясь в то, что они разрушали! «Свобода приходит нагая», - писал В. Хлебников, т. е. приходит без всякого прошлого, без песен и преданий, ей не нужно всматриваться в какие-то избы, в их обитателей. Шолохов выдвинул иную проблему: как сберечь человека, Россию в вихре революции, как отделить деяния революции «для человека» от тех, в которых сам человек только строительное средство, только кирпич и цемент для утверждения каких-то утопий, догм?

Отделить эти начала «из человека» и «для человека» в бурном потоке восстаний, войны на Дону, среди развала домов, семей, стихий, братоубийств нелегко. Шолохову потребовалось воссоздать множество индивидуальных линий поведения, часто споров героев со временем, эпизодов отстаивания «своей правды» и стариком Мелеховым, и есаулом Листницким, и Натальей, и Михаилом Кошевым, и Григорием Мелеховым. Он услышал всех.

Крушение романтического монархизма. Одним из центральных эпизодов «Тихого Дона» и ключевых моментов в судьбе Евгения Листницкого, сквозного героя романа, появляющегося в 1-й книге (гл. VIII) в эпизоде скачек и исчезающего после полного краха белого движения, после призрачной женитьбы на «тургеневской девушке» (вдове погибшего друга), стала изумительная по словесной пластике сцена в Могилеве, в ставке царя Николая II после его отречения. Среди разноголосицы современных мнений о Николае II - от попыток канонизации его как почти святого, всем пожертвовавшего во имя блага России, взошедшего на Голгофу во имя ее покоя, до критики царя как «профнепригодного», бросившего корабль в канун шторма, - и ныне выделяется сцена в «Тихом Доне» как пролог последующей трагедии.

Евгений Листницкий видит, как уезжает из ставки император. Он уезжает в полном смысле слова в небытие. Ощущение бессилия, обреченности разлито во всем:

«Обуглившееся лицо его с каким-то фиолетовым оттенком. По бледному лбу косой черный полукруг папахи, формы казачьей конвойной стражи. Листницкий почти бежал мимо изумленно оглядывавшихся на него людей. В глазах его падала от края черной папахи царская рука, в ушах звенел бесшумный холостой ход отъезжающей машины и унизительное безмолвие толпы, молчанием провожавшей последнего императора».

Как превосходно говорит о бессилии, убивающем волю к защите царя, власть присяги, эта парадоксальная подробность: «в ушах звенел бесшумный ход... и унизительное безмолвие»! Еще будет ледовый поход монархистов на Екатеринодар, гибель Корнилова, но тень смерти - недалекой и ужасной - уже нависла над императором. Шолохов разрушает старый миф о том, что казачество - это опричнина, опора царизма. Увы, эти дети природы, до поры охранявшиеся общим порядком, имевшие право на беспечность, наивность, растерялись. Никто не знал, как же себя вести, как бороться с обманом.

Состояние недоумения, какой-то детской обиды на злой рок истории, подсунувшей России в трудный час слабохарактерного царя («Царек-то у нас хреновый - нечего греха таить. Папаша ихний был потверже», - говорит казак Чубатый), сопровождает народное сознание. И разрушить его никаким энтузиазмом рыцарей ледового похода невозможно. «Обуглившееся лицо», «фиолетовые оттенки», «бледный лоб», «падающая рука» Николая II после приветствия в вышеприведенной сцене - это чудо в изображении именно бессилия идеи монархизма.

Шолохов первый оценил трагическую глубину этого мгновения. Лишь один Листницкий пробует разорвать кольцо унизительного рабского безмолвия казаков, их слепого соглашательства с нынешней бедой царя (а завтрашней - своей).

Идея дома, святого домашнего очага Пантелея Прокофьевича Мелехова развернута в романе в ситуациях своеобразного поединка этого трудолюбивейшего казака-крестьянина с разрушающими его гнездо вихрями истории. Как и все казаки, но, с любовью вспоминает все ритуалы императорских скачек, эпоху покоя, вносимого самим сидением на престоле «батюшки-царя». Когда в Новочеркасске выбирают вместо застрелившегося Каледина нового атамана и казакам представляют Краснова, то «буря восторга гуляла по рядам делегатов от одного вида молодецкого генерала «с густым засевом крестов и медалей, с эполетами... многие увидели тусклое отражение былой мощи империи». Но никаких обязательств - хранить, возрождать эту мощь, охранявшую и его дом, его очаг, Пантелей Прокофьевич не осознает. Дальше умиления: «Вот это генерал!.. Как сам император, ажник подходимей на вид. Вроде аж шибается на покойного Александра!» - его монархизм стирается.

Где же спасение? В малом доме, в своей семье, своем клочке земли...

В трагические дни, когда рушится большой дом - Россия, когда весь мир во власти катастрофы, Пантелей Проькофьевич как муравей, тащит в дом все, что подвернется, что плохо лежит, что стало вдруг «бесхозно». Готовясь в очередной «отступ» из Татарского, он намечает свой маршрут с непонятными для сына «заездами» и «крюками». Зачем так криво, так нелепо? «А за тем, что и в Латышевом у меня двоюродная сестра, у ней я и себе и коням корму добуду, а у чужих придется свое тратить…» В сущности, мы видим трагический поединок «естественного» человека, привыкшего вить гнездо, тащить «соломку» на его сооружение, скреплять даже кусочки старого быта, и исторических смерчей, разваливающих, сносящих это гнездо, рассыпающих на составные части. И, прежде всего отдаляющих, убивающих сыновей... Назвать это накопительство Пантелея Прокофьевича, всю его борьбу за сохранность дома, сохранность привычного ритма трудов, сбережение детей и внуков «кулацким стяжательством» было более чем просто. Он даже... пулемет вывез откуда-то и спрятал для нужд хозяйства! Он же умело «калечит» лошадей, чтобы их не забрали проходящие части... Собственник, враг, чуждая новому миру душа? Но как радуется старик Мелехов двум внукам - ведь и новый мир будет пуст без них! - как устойчиво мелеховское гнездо, пока он жив, пока этот хромой старик трудится на земле. И горестная нота начинает звучать, когда этот герой впадает в равнодушие и начинает хулить свое же, невольно утраченное, - полушубок ли, поросенка ли,- смутно догадываясь: «Какие-то иные, враждебные ему начала вступили в управление жизнью».

Мысль семейная Натальи Мелеховой также развертывается не в идиллическом мире покоя, устойчивости быта, а в сложном поединке с судьбой, с «годиной смуты и разврата». Она, оскорбляемая и часто унижаемая роковой отрешенностью от нее Григория, то униженно вымаливает его у Аксиньи, то бунтует, уходит из дома Мелеховых, покушается на свою жизнь. Вероятно, любой читатель «Тихого Дона» не раз будет изумлен редкой точностью соотнесенности сюжетных поворотов и характера того или иного героя. Почему, например, Наталья то уходит из дома Мелеховых, то вновь - еще без надежд на его, Григория, возвращение - возвращается из родного дома в дом свекра? И это не выглядит непоследовательностью героини, а лишь усиливает ее цельность, верность идее семьи, дома. Дело в том, что вещий инстинкт подсказывает ей: в доме свекра она еще дождется возвращения неверного мужа, она восстановит разрушенную семью, обретет детей. Ведь тут у Мелеховых ей и стены помогают: ее союзником становится и свекор Пантелей Прокофьевич, собиратель гнезда, и суровая Ильинична. Она делается сильнее, опираясь на их традиции, их чувство гнезда. А что ее ждет вне дома Мелеховых? Там она обречена на вечное одиночество, сиротство, явно лишена надежд на материнство. Поразительна эпическая высота этих психологических прозрений Шолохова... И как же возвеличена благодаря Наталье идея дома, домашней ячейки человеческого бытия!

Всякое насилие, разрушительство быстро истощается, показывает свое бесплодие, а вот идея жизни Натальи, ее путь к созданию семейного гнезда, дома - даже после поражений - лишь крепнет. Наталья побеждает «разлучницу» Аксинью талантом верности, терпения. Ее душа - самая крепкая ограда для всего дома Мелеховых. Это тонко чувствует и Пантелей Прокофьевич, и старая Ильинична, нашедшие в невестке надежную союзницу в борьбе за домашний очаг как одну из высших морально-этических ценностей.

Наталья погибает в тот момент, когда она не просто отказалась от идеи материнства, но самым злым, мстительным образом растоптала, разрушила эту идею. И как гениально выбран был собеседник Натальи, свидетель ее душевного кризиса: им стала Ильинична, человек, глубоко родственный ей, мать Григория, впервые не нашедшая слов для оправдания сына, для опровержения правоты Натальи. Ильинична смогла лишь убедить Наталью не проклинать Григория, не желать ему смерти. Но отказаться от рокового решения - «родить от него больше не хочу» - Наталья не смогла: слишком уж оскорблена, унижена была идея верности, чистоты - ее идея жизни.

Характер и судьба Аксиньи Астаховой, наиболее трагического после Григория Мелехова персонажа «Тихого Дона», - одно из наивысших художественных открытий Шолохова. Если смысл любви, всегда таинственной, могучей силы, состоит в беспредельном самопожертвовании, утрате эгоизма, в перенесении центра своей жизни в другого человека, «в способности жить не только в себе, но и в другом» (В.С. Соловьев), то в Аксинье именно это чувство живет в особенно глубоком, страстном виде. Это чувство Аксиньи не переносится, как у Натальи, на детей, на родню. Как раз дети - это роковое несчастье для Аксиньи - вблизи нее не выживают. О родне она почти не помнит.

«У тебя хоть дети есть, а он у меня, - голос Аксиньи дрогнул и стал глуше и ниже, - один на всем белом свете! Первый и последний...»

Так говорит эта героиня в последнем диалоге с Натальей, искренне откинув как нечто малозначительное ее упрек:

«Ты с Листницким путалась, с кем ты, гулящая, ни путалась? Когда любят - так не делают...».

Безусловно, противопоставление Аксиньи и Натальи как носительниц двух женских правд играет в романе огромную роль. Ведь и ту и другую любит - и опять без тени раздвоенности! - Григорий. Наталья порой поражает его одним: «Сияющая какой-то чистой внутренней красотой...» Она вся в стихии семьи, дома, где ей и родные стены помогают, вся в традициях казачьего быта, возле нее уютно, тепло и спасительно и ее детям. Она и живет, и любит Григория, и умирает в родном, еще устойчивом доме, обнимая детей. Об Аксинье многие в романе говорят иначе - и это восприятие передается Григорию: «какая порочная красота», «вызывающая красота». Ее встречи с Григорием - тайные, вызывающие - почти всегда вне дома, вне обычаев.

И Григорий, и Листницкий почти одинаково заниженно воспринимают демоническое воздействие этой порочной красоты: «глаза ласкали ее тяжко и исступленно» (о Григории), «желал ее исступленно» (о Листницком). О грубой страсти Степана Астахова, когда-то не простившего ей - не вины, а ее же девичьего горя, «пихнувшего» ее к Григорию, - и говорить не приходится: он и бьет ее, и люто рубит платья, кофты Аксиньи в слепом отчаянии грубо-чувственной страсти.

Путь Аксиньи в романе (а он начат почти с первых страниц и доведен до трагического финала в 4-й книге, до роковой погони за Григорием и Аксиньей разъезда красных) преисполнен множеством конфликтов. Красота отрицает серость равенства, она свободна. На первых порах Аксинья столкнулась со страшной повелительной силой рода, традиций, тиранией, обычаев. «Кинем все, уйдем!» - зовет она Григория, еще юношу, во многом уступающему ей в тонкости, глубине чувств. Ей не нужна уравниловка, несвобода. Впрочем, его воли хватило не на уход, а на полууход: за пределы хутора, но не очень далеко, в имение Листницких. Лишь позднее он станет эмоционально равен Аксинье, сказав удивительную фразу со смещенным порядком слов: «Здравствуй, Аксинья, дорогая!».