Отражение православных мотивов в творчестве С.А. Есенина

44

Содержание

Введение

Глава 1. Христианские и языческие начала в структуре миросозерцания С.А. Есенина

Глава 2. Истоки православной тематики в творчестве С.А. Есенина

Глава 3. Спектр молитвенных мотивов в творчестве С.А. Есенина

Глава 4. Аналитический подход в изучении стилевых особенностей есенинской поэзии в контексте времени

4.1 Молитвословный элемент в поэзии Есенина

4.2 Эволюция миросозерцания лирического героя есенинских произведений

4.3 Канонические цвета православной иконописи в поэзии С.А. Есенина

4.4 Образ мирового древа в поэзии Есенина

Глава 5. Духовный кризис, поиск истины, покаяние

Заключение

Приложение

Введение

Кто сам в себе носит солнце и жизнь,

не станет искать света на стороне.

Роллан Р.

Человек - изумительно суетное, поистине

непонятное и вечно колеблющееся

существо.

Монтень М.

Поэзия Есенина - чудесный, прекрасный, неповторимый мир. Мир, в котором бесценный певучий дар славянской души, мечтательной, беспечной, таинственно-взволнованной и вечно скорбящей, глубоко интегрирован в традиции православной культуры, отождествляемой в народном миропонимании с небесным светом, теплом любящего сердца и высшим неземным счастьем.

Но, часто, этот хрупкий, чувствительный внутренний мир поэта кажется нам неоднозначным, нестабильным, импульсивным, колеблющимся из стороны в сторону под влиянием внешних факторов. Кажущаяся бесхарактерность, беспринципность, проявляющаяся во внезапных переменах художественного и религиозного мировоззрения поэта, заставляет нас совершать ошибку в понимании истинного смысла поэзии Есенина. Мы же хотим доказать обратное: чтоего поэзия, наоборот, последовательна, целенаправленна и может подчиняться лишь трезвому самоанализу самого автора.

Для нас, для нашего поколения восемь десятилетий спустя особенно важно иметь достоверную информацию о жизни великого поэта, о его действительном взгляде на жизнь. Без таких сведений, без подробного анализа его произведений невозможна объективная оценка творчества Есенина. Именно в этом и заключается актуальность выбранной нами темы.

Целью нашей научной работы является доказательство существования прочной доминанты православного контекста в поэзии Есенина на протяжении всего его творческого пути. Для многих поколений славян вера во Всевышнего являлась гарантом мира, согласия и счастья. Основываясь на выраженной симпатии Есенина к христианству, подтверждаемой им самим в его произведениях, мы предполагаем, что Есенин всю свою жизнь, даже во время советской власти, оставался искренне верующим человеком.

В процессе работы мы использовали систему аналитических методов исследования поэзии Есенина. Среди них лингвопоэтический и контекстуально-сопоставительный методы.

Максимальному визуальному восприятию результатов исследования способствует использованное нами графическое изображение наблюдений. Таким образом, наши наблюдения объединены в взаимосвязанную систему, что делает передаваемую нами информацию более доступной. В нем объективно отражена динамика есенинской поэзии в целом, и, в частности, особенности цветописи, а также средств художественной изобразительности и спектр лирических образов автора в течении определенного времени, в котором нами были выделены отдельные отличные друг от друга периоды его творчества.

Наша работа разделена на 5 глав, каждая из которых содержит отдельное, но важное для общего хода наблюдений и связанное с остальной частью работы, исследование с большим количеством примеров, что способствует большей объективности анализа.

Итак, главная идея нашей научной работы заключается в доказательстве того, что православие для Есенина - не просто временное убежище от агрессивного окружающего мира, а - образ жизни, особое мировоззрение, сопровождающее поэта на протяжении всей жизни.

Глава 1. Христианские и языческие начала в структуре миросозерцания С.А. Есенина

В сложной структуре миросозерцания С.А. Есенина переплетены христианские и языческие начала, богоборческие и богоискательские тенденции. Духовный путь поэта со всеми его метаниями от веры к безверию и вновь к вере убедительно свидетельствует о неоднозначном и противоречивом отношении к религиозной проблематике.

Резко отрицавший церковную догматику и христианскую аскезу¹, нередко иронизировавший по адресу служителей культа, Есенин вместе с тем всегда сознавал себя законным наследником русской духовной культуры. Традиции православной литургики², иконописи, молитвы органично впитались в духовный контекст его творчества, в образную плоть его стиха. К сожалению, данная область есенинской поэтики исследована недостаточно, а ее «молитвословный» элемент с точки зрения его генезиса и эстетических функций не изучался вообще.

Есенин с его культовым отношением к Слову («слово для меня самоценно») что вообще было свойственно большим русским поэтам, видел в молитвенном творчестве первообраз подлинного искусства. «У прозревших слово есть постижение огня над ним», -- писал он, имея в виду евангельский эпизод о сошествии Святого Духа на апостолов, вследствие чего они обрели способность к пророчествованию. Поэт сочувственно цитировал в своем трактате «Отчее слово» (1918) фрагмент проповеди одного из духовных пастырей русского средневековья: «Выбирайте в молитвах своих такие слова, над которыми горит язык Божий, -- говорил Макарий Желтоводский своим ученикам, -- в них есть спасение грешников и рай праведных... » .

Интерес Есенина к языку церкви, к жанрам церковной гимнографии³ вполне объясним тем, что поэт относился к творчеству как к священнодействию. А настоящим художником он считал того, кто «провожает слова с помазанием», ибо согласно его интерпретации библейской «Книги Бытия», «слово изначально было тем ковшом, которым из ничего черпают живую воду».

Нельзя назвать творчество Сергея Александровича Есенина свободным от религиозных напластований и ассоциаций.

Есенин в своих стихотворениях постоянно ведет с «тайной Бога» «тайно спор», он все понимал «по-своему», отлично от других. В черновом варианте статьи «Ключи Марии» (в беловом варианте эти слова были удалены), Есенин писал: «Оно (христианство) родилось в нас как образ, напоенный прозрениями наших языческих мистерий. Оно дало нам лишь лишние средства в определениях фигурами того мира, который был в нас раньше его появления.» Часто использовал эти «лишние средства» и сам Есенин, стремясь определить фигурами ярчайший мир, в котором идея духовного пастыря родилась самостоятельно.

В 1924 году Есенин писал: «Самый щекотливый этап это моя религиозность, которая очень отчетливо отразилась на моих ранних произведениях. Этот этап я не считаю творчески мне принадлежащим. Он есть условие моего воспитания и ой среды, где я вращался в первую пору моей литературной деятельности…Я просил бы читателей относиться ко всем моим Иисусам, Божьим Матерям и Миколам, как сказочному в поэзии». От многого в своей ранней поэзии он, словно, отказывался. Вышеизложенная цитата стала очень удобным местом для отговорки при изучении очень неоднозначного вопроса, и, поэтому, концовку в расчет не берут, хотя именно она кардинально меняет акцент высказывания: «Отрицать я в себе этого этапа не могу…».

Вопреки высказыванию самого поэта, и в этих стихах, вроде как, не принадлежащих ему сюжетах Есенин всегда оставался самим собой и был верен своему стилю. Именно в его стиле сочетались и редкая, почти феноменальная самобытность и поверхностная, обманчивая податливость, которую люди, в основном невнимательные или недоброжелательные, с радостью, принимали за крайнюю несамостоятельность и бесхарактерность.

Во всём: в жизни и в своей поэзии, Есенин хотел совместить две точки зрения - языческую и христианскую, пережить данный сюжет двояко - по церковным обычаям и по бытовым устоям, но сделать это так, чтоб не была нарушена естественность жития смирного. Дореволюционные читатели приняли этот сложный ракурс с легкостью. И это понятно, ведь самым глубоким пластом русской души было многовековое язычество, облагороженное десятью веками христианства. В русской душе оставалось еще очень много степи, любви к просторам и вольнолюбия, но появлялось уже и христианская любовь и благочестие. Смешение язычества и христианства характерно и для крестьянского быта, древние верования приспосабливались к христианским, языческие праздники приурочивались к церковным. Древние обряды смешивались, а то и сливались, с новыми, православными.

Например, в своем стихотворении Есенин старается совместить языческие обряды и христианские верования. Здесь ритуальный сев в честь языческих богов согласуется с христианскими представлениями о Боге и рае:

«…Кроют зори райский терем,

У окошка божья матерь

Голубей сзывают к дверям

Рожь зернистую клевать».

Также поэт описывает зимний лес, где человек разговаривает с птахами и тварями, на их, зверином, языке и где в его честь устраиваются совсем не христианские, а языческие игры:

«…Ой, прощайте, белы птахи,

Прячьтесь, звери, в терему.

Темный бор, - щекочут свахи, -

Сватай девицу-зиму».

Присущее многим русским поэтам, начиная от Пушкина, Баратынского, Лермонтова, понимание того, что поэзия есть младшая сестра молитвы, ее мирской «двойник», было свойственно и Есенину. Искренность, простота, естественность сердечного порыва, характерные для православной молитвы и столь родственные есенинскому мирочувствованию, заключали в себе, с точки зрения поэта, высший этический и эстетический канон и для творящего вне церковной традиции. Эта мысль лежит, в частности, в основе оценки Есениным поэзии своего собрата по «крестьянской купнице» Петра Орешина и его книги стихов «Зарево»: «В наши дни, когда «Бог смешал все языки», когда все вчерашние патриоты готовы отречься и проклясть все то, что искони составляло «родину», книга эта как-то особенно становится радостной, -- писал Есенин в 1919 году. -- Даже и боль ее, щемящая, как долгая заунывная русская песня, приятна сердцу, и думы ее в четких и образных строчках рождают милую памяти молитву, ту самую молитву, которую впервые шептали наши уста, едва научившись лепетать: «Отче наш, иже еси...»

Глава 2. Истоки православной тематики в творчестве Есенина

Анализ духовного контекста есенинского творчества со всей очевидностью показывает, что поэт прекрасно знал основной корпус текстов «Православного молитвослова».

Раннее приобщение к молитвенной практике было обусловлено влиянием деда и бабушки, с трехлетнего возраста водившей внука по окрестным монастырям. В стихотворении «Письмо деду» (1924) поэт памятливо воссоздает названия молитв, которым обучал его дед: «Достойно есть» и с «Отче наш», «Символ веры».

Азы духовных дисциплин Есенин постигал в Константиновском земском четырехгодичном училище в 1904-1909 годах. Постановка учебного процесса здесь была достаточно серьезной. Начиная с 1 класса изучались не только Закон Божий, но и «чтение и письмо церковнославянское», в 4 классе уже на более системной основе преподавался церковнославянский язык, чтение Евангелия с переводом на русский язык. Каждому ученику выдавался «Учебный часослов» Широко практиковались классные сочинения на духовные темы: «Храмовый праздник», «Встреча Пасхи», «Троицын день», «Путешествие в Богословский монастырь» От учащихся требовалось твердое знание молитв.

Важно отметить и факт непосредственного участия юного Есенина в праздничных службах родного прихода. Как вспоминала его односельчанка и сверстница М.И. Копытова, «по большим праздникам он в церкви на клиросе пел. Голос у него был мягкий, немного сиповатый. А мы подойдем поближе и дергаем его. Он терпит, терпит, а потом рассмеется. Батюшка так грозно на него посмотрит, он затихнет».

Знание молитвенных текстов, сыгравшее впоследствии большую роль в обогащении поэтического лексикона и образного мышления Есенина, было особенно глубоко усвоено им в Спас-Клепиковской церковно-учительской школе, где будущий поэт обучался в 1909-1912 годах.

В фондах Спас-Клепиковского филиала Государственного музея-заповедника С.А. Есенина хранятся неопубликованные либо малоизвестные широкому кругу исследователей воспоминания однокашников Есенина, а также других учащихся, заканчивавших данное учебное заведение примерно в те же годы. Из воспоминаний явствует, что участию в богослужениях и молитвословию в школе уделялось большое внимание. Так, учащиеся обязаны были регулярно посещать местную Спасо-Преображенскую церковь.

Религиозная жизнь в Спас-Клепиковской школе, готовившей учителей школ грамоты, большинство из которых после дополнительных испытаний становились учителями церковно-приходских школ, была действительно насыщенной.

Наставники следили за духовным чтением воспитанников. «Читали книги русских классиков, но имелось и много церковной литературы», -- вспоминал обучавшийся в школе К.С. Марушкин (1896 г. р.). «У каждого ученика было Евангелие, учебное, небольшое, нам выдавали», -- свидетельствовал М.Н. Молчанов, 1898 г. р., учившийся двумя классами младше Есенина.

В числе духовных дисциплин Есенин и его однокашники изучали Закон Божий, церковную, общую и русскую историю, церковное пение, церковнославянский язык и раскол. Впоследствии в одной из своих «Автобиографий» Есенин вспоминал, что из Спас-Клепиковской школы он вынес «крепкое знание церковнославянского языка», а, следовательно, и знание богослужебных текстов и молитв, которые привлекались учителями в качестве основного дидактического материала.

Внутреннюю жизнь церкви Есенин мог наблюдать не только в рамках обязательных посещений службы, которые были предписаны учащимся. Порой этому способствовали и другие обстоятельства. Его одноклассник Артем Чернов вспоминал: «В летнюю пору, во время каникул, многие школьники разъезжались по домам Мы с Сергеем оставались в Клепиках. Чтобы иметь хоть немного денег, шли в церковь. Помогали обряжать батюшку перед молебнами, выполняли другие поручения» ,

Возможно, именно отсюда у Есенина такое исчерпывающее знание культовых предметов службы и различных видов церковных облачений, отразившееся в его стихах (епитрахиль, орарь, стихарь, риза, скуфья, ряса, плат и т п.).

Глава 3. Спектр молитвенных мотивов в творчестве С.А. Есенина

Большое влияние оказала на Есенина молитвенная и церковно-гимническая поэзия. Произведения поэта свидетельствуют о его глубокой осведомленности в основных жанрах церковной гимнографии. Среди них -- тропарь («Край родной! Тропарь из святцев...»; «Взрыкает рыбка сонный тропарь..»), канон («Богомолки идут на канон...», «Троицино утро, утренний канон...», «Служи, чернильница, лесной канон...», «Понесут нас в церковь на мирской канон...»), псалом («С голубизны незримой кущи / Струятся звездные псалмы...»).

Есенин включает в свои стихи мотивы специальных молебнов и молебных пений: в их числе -- молебен против бездождия («Засушила засуха засевки...»), заупокойная лития («Поминки»), панихидная служба в церкви («Занеслися залетною пташкой...»).

Чтение Псалтири как акт заупокойной службы воссоздается Есениным в стихах, пронизанных трагическими мотивами, вызванными лишениями первой мировой войны:

Занеслися залетною пташкой

Панихидные песни к нам.

Родина, черная монашка,

Читает псалмы по сынам...

(«Занеслися залетною пташкой...»)

Тематически связана с этим стихотворением и «Молитва матери», навеянная теми же военными событиями:

Молится старушка, сына поминает.

Сын в краю далеком родину спасает.

(«Молитва матери»)

В произведениях поэта представлен широкий спектр молитвенных текстов -- в форме дословных цитат или реминисценций, вариаций, мотивов. В их числе нами отмечены: Иисусова молитва, молитвы Пресвятой Богородицы, молитва за отечество, поминальная молитва, фрагменты покаянных и «хвалитных» псалмов, богослужебных песнопений, исполняемых на Всенощной во время пасхальной литургии, акафистов «Иисусу Сладчайшему» и «Святителю Николаю» и т. д.

Важно отметить, что молитвенные мотивы с разной степенью интенсивности проявляются на разных этапах творческого пути Есенина, хотя для каждого из них характерен определенный доминирующий тип молитвы.

В «библейских» поэмах 1917-1919 годов более отчетливо звучит соборная общественная молитва, активнее проявляют себя церковно-гимнографическая и псалмодическая традиции, акафистные песнопения. Заметно усиливаются интонации духовной риторики, элементы прямого Богообщения: «Господи, я верую!» («Пришествие»).

«Письмо матери» представляет собой, по существу, полемическую интерпретацию богородичной молитвы. Отказываясь от молитвы («И молиться не учи. Не надо! / К старому возврата больше нет...»), поэт адресует традиционные «акафистные» определения («помощь», «отрада», «несказанный свет») родимой «старушке». Всенародную популярность этого стихотворения можно объяснить именно тем, что в безрелигиозную эпоху поэт сумел найти глубоко укорененному в народной душе архетипу Богородицы земной аналог - святую материнскую любовь, создать, по существу, светскую молитву, обращенную к Матери человеческой.

Анализ молитвенных текстов, включенных в повесть, и их сопоставление с каноническими аналогами показывает, что в целом ряде случаев мы имеем дело с авторскими вариантами известных молитв, по существу, с опытом самостоятельного есенинского молитвотворчества.

«…Твой глас незримый, как дым в избе.

Смиренным сердцем молюсь тебе…» (1916)

Так, молитва Натальи Каревой:

«Мати Дево, все принимаю на стези моей, пошли мне с благодатной верой покров твой» -

не находит своего полного соответствия в «Православном молитвослове», а является вольной авторской контаминацией мотивов тропаря в честь Казанской иконы Пресвятой Богородицы, который он мог слышать в престольный праздник в константиновской церкви, носящей ее имя («Мати Господа Всевышнего, всем полезная даруй и вся спаси. Богородице Дево: Ты бо сей Божественный покров рабам своим»), и молитвы в честь праздника Покрова Пресвятой Богородицы («Покрый нас честным Твоим покровом и избави нас от всякого зла»).

Авторское «участие» в создании новой молитвы явственно просвечивает в характерном для Есенина мотиве благостного восприятия жизни (в молитве -- «Все принимаю на стези моей...», а в одном из стихотворений того же периода -- «Все встречаю, все приемлю. / Рад и счастлив душу вынуть...») .

Еще более ярким примером «авторской» молитвы, внутренне связанной с образным миром есенинской поэзии, является молитва Анисима Карева, которую он возносит, вернувшись в родные края после длительного подвижничества в монастыре: «Свете тихий, вечерний свет моей родины, прими наши святые славы» .

Первоисточником этого молитвословия является широко известное духовное песнопение «Свете тихий...», исполняемое во время Великой Вечерни на Всенощном Бдении: «Свете тихий, святые славы Бессмертного Отца Небесного, Святаго, Блаженного, Иисусе Христе! Пришедше на запад солнца, видевше свет вечерний, поем Отца, Сына и Святаго духа. Бога. Достоин еси во все времена пет быти гласы преподобными. Сыне Божий, живот даяй; тем же мир Тя славит» .

Сохраняя ключевые образы «свете тихий», «свет вечерний», «святые славы», пронизанные особой духовностью и поэтичностью, Есенин вносит существенный «авторский» элемент в молитву своего героя -- тему родины, к которой и обращается, по существу, истосковавшийся вдалеке от нее Анисим, нарушая тем самым все строгие церковные каноны. Из его уст мы слышим молитву родине (а не Богу), что с совершенной очевидностью выявляет в ней «авторское» участие, чисто есенинский мотив поклонения родной земле, в котором всегда присутствовал элемент почти религиозного культа («О Русь, покойный уголок, / Тебя люблю, тебе и верую», )

В период духовного кризиса и разочарования в революционных иллюзиях относительно построения крестьянского рая на земле, наряду с апокалиптическими мотивами, усиливается введение элементов заупокойных молитв, панихидных пении («За прощальной стою обедней / Кадящих листвой берез...»; «Только мне, как псаломщику, петь / Над родимой страной аллилуйя»).

В последние годы жизни в поэзии Есенина заметно влияние мотивов и интонаций покаянной молитвы: «Слишком я любил на этом свете / Все, что душу облекает в плоть...»; «Думы мои, думы! Боль в висках и темени. / Промотал я молодость без поры, без времени...».

Эволюционирует и само молитвенное сознание лирического героя, его отношение к молитве.

Итак, поэтический стиль многих произведений Есенина духовно и эстетически ориентирован на традиции православной молитвы, на жанры и стили церковной гимнографии (канон, тропарь, псалом, акафист). Поэтический текст Есенина, с точки зрения его идиостиля, часто воспроизводит структурно-семантические особенности молитвы как духовно-эстетического целого. Эмоциональная аура молитвы формирует чувство храма в поэтическом мироощущении Есенина, преобразуя его лирику во вдохновенную молитву родине, русской природе, отчему дому.

Глава 4. Аналитический подход в изучении стилевых особенностей есенинской поэзии в контексте времени

В максимально объективной оценке всех индивидуальных стилистических особенностей поэзии Есенина на примере не только общих, но и частных, определяемых в большей степени единовременными эмоциональными порывами, образов и направлений помогает глубокий предметный анализ большого количества произведений автора, поиск и научная интерпретация художественных средств выразительности, используемых в них. Рассмотрим наиболее характерные для есенинской поэзии особенности.

4.1 Молитвословный элемент в поэзии Есенина

Влияние молитвы сказывается не только на содержании, но и на поэтической структуре есенинских стихов. Так, молитвенный, а точнее - «акафистный» стилевой элемент содержится, по нашему мнению, в стихах, посвященных Родине. Для акафистной молитвы характерно обилие метафорических перифраз, украшающих имена Христа, Богородицы или святого затейливой словесной вязью. Например, о Пресвятой Богородице говорится:

О Всепетая Мати, рождшая всех святых Святейшее Слово...

О Пресвятая Дево Мати Господа, Царице Небесе и земли!

В «Акафисте Пресвятой Богородице» ей даются многообразные красочные характеристики: «заря таинственного дня», «древо светлоплодовитое», «цвет нетления», «лестница небесная», «дверь спасения», «нерушимая стена» и т. п.

Лингвопоэтический анализ показывает, что есенинские поэтические обращения к родине строятся по той же аналогии: в форме лирико-патетического обращения с усилительной частицей «о», с распространенным эпитетом-приложением, с орнаментальной красочностью метафорических образов:

И синь, упавшая в реку...

(«Запели тесаные дроги...»)

О Русь, покойный уголок,

Тебя люблю, тебе и верую…

(«Руси»)

«Акафистный» стиль в стихах Есенина о родине мотивируется особым почитанием Богородицы как небесной покровительницы Руси в крестьянской среде, отсюда естественный параллелизм этих образов в произведениях поэта:

О Русь, Приснодева,

Поправшая смерть!

Из звездного чрева

Сошла ты на твердь.

(«Пришествие»)

«Молитвословный» элемент выполняет в произведениях Есенина многообразные художественные функции. В прозаических опытах (рассказ «У Белой воды», повесть «Яр») это проявляется особенно ярко. Так, в повести «Яр» молитв органично включается в духовно-бытовой фон крестьянской жизни, в структуру психологического портрета персонажа и речевой характеристики, фрагменты православных молитв рассыпаны здесь по всему тексту произведения. По нашим подсчетам, их более 10. Среди них такие общеизвестные в крестьянском обиходе, как «Иисусова молитва» и «Отче наш» .

«Молитвословный» элемент повести связан в ней с образами двух праведников -- Натальи и Анисима Каревых, которые, получив горестное известие о гибели единственного сына, приняли решение посвятить остаток своих дней Богу. Наталья отправилась «по православным монастырям поминать новопреставленного Константина», а Анисим, побывав на богомолье «у Сергия Троицы», решил идти в монахи. Исполнение молитв отныне становится неотъемлемой частью их жизни, чем и мотивируется широкое включение молитвенных текстов в художественную ткань есенинской повести.

Направляясь в Печерскую Лавру «мощам поклониться», Наталья в ходе своего нелегкого пешего пути, идя с костылем, «о Киеве думает, ризы божеские бластятся», по дороге творит молитву Иисусу «Господи, помилуй меня, грешную»

Анисим в своей келье монастырской просфору «кусает зубами качающиеся, молитву хлебу насущному читает» -- «Отче наш»; потеряв всех родных, не ропщет, однако, на свою судьбу, а со скорбью глядя на рушник, вышитый руками погибшей снохи, смиренно возносит Богу свою молитву, уподобляясь многострадальному библейскому Иову: «Слава Тебе, Христе Боже наш, Слава Тебе». Порой происхождение тех или иных включенных в повесть молитв установить довольно трудно, поскольку Есенин сокращает и видоизменяет текст первоисточника

Песнопение «Свете тихий...», исполнявшееся на Всенощной, было, по всей видимости, особенно дорого Есенину, оно питало его образную мысль в разные годы (ср. «Кто-то тайный тихим светом напоил мои глаза...», 1915). Образ «вечернего света» как знака высшей духовности, благословения и любви к родному дому появится у него почти десять лет спустя в известном стихотворении «Письмо матери» (1924). Проследим духовно-эстетический генезис этого образа.

В плане лингвопоэтики «тот вечерний несказанный свет» являет собой сложное символическое целое, каждая часть которого, включая местоимение «тот», указывает на «инобытийное» происхождение образа, освященного церковно-гимнографической традицией.

При этом словосочетание «несказанный свет» рождено творческой интуицией самого Есенина, хотя и имеет очевидные параллели в богослужебных текстах, например, в образе «несозданного света» из «Акафиста Святителю Николаю» или «неизреченного света» в «Акафисте Пресвятой Богородице».

Образ же «вечернего света», эмоционально мотивированный в есенинском стихотворении сыновней нежностью к стареющей матери и подтекстовой параллелью «старость -- вечер жизни», имеет свою духовную традицию. Он восходит к уже называвшемуся выше богослужебному песнопению «Свете тихий...», традиционно воспринимаемому в церковной практике как «гимн на возжжение светильников». Духовная история и поэтика этого знаменитого песнопения глубоко исследована известным ученым С.С. Аверинцевым, отмечающим, что в основе его лежит поэтическое уподобление Божественного Логоса, ради людей смягчившего свое непереносимое для глаза сияние и представшего в смиренном человеческом облике, - «свету вечернему».

В позднейшей литургической традиции, однако, наряду с этим образом стали использовать своеобразный «антонимический синоним», также закрепившийся как метафорическая перифраза имени Христа: «Свет невечерний» (например, в молитве 7-й (утренней) к Пресвятой Богородице «Яже Свет невечерний рождая, душу мою ослепшую просвети. .»).

Интуитивно точно вписанный Есениным в житеиско-бытовой контекст стихотворного послания христианский образ-архетип неожиданно обнаружил в нем новые грани своего традиционного семантического ореола, пронизав свечением высшей духовности вечную тему матери и сына.

В новом лирическом контексте образ «вечернего несказанного света» получил многосмысленное духовное толкование как знак высшего благословения родительскому дому, осеняющего своим животворным Покровом материнский очаг, как молитва Христу, имя которого «зашифровано» в метафоре, как таинство света Преображения, льющегося с «небесной» иконы.

4.2 Эволюция миросозерцания лирического героя есенинских произведений

Лирическому герою ранней поэзии Есенина еще ведомо чувство «иноческого» трепета от самого присутствия в храме («Я стоял, как инок, в блеске алом...»). Но уже и в эти годы он порой считает себя слишком грешным для искренней молитвы и передоверяет молитву о своей «погибшей» душе другому лицу, памятуя о том, что, согласно традиции, праведникам и праведницам дано право отмаливать чужие грехи. Так, чином «сугубой ектений» предусматривалась специальная молитва «о прощении и оставлении грехов рабов Божиих», а чином «великой ектений» -- о спасении «путешествующих, недугующих, страждущих», с чьей судьбой есенинский «вечный странник», видимо, соотносил свой скитальческий удел:

Кроток дух монастырского жителя.

Жадно слушаешь ты ектенью,

Помолись перед ликом Спасителя

За погибшую душу мою...

(«За горами, за желтыми долами...»)

О, помолись и за меня,

За бесприютного в отчизне...

(«В зеленой церкви за горой...»)

Религиозное чувство, однако, вросло в сознание его лирического героя так глубоко, что порой проявляется почти инстинктивно: «И на известку колоколен /Невольно крестится рука...». Молитва еще способна была вызвать в нем искреннее волнение:

В церквушке за тихой обедней

Выну за тебя просфору,

Помолюся за вздох последний

И слезу со щеки утру...

(«Занеслися залетною пташкой...»)

В революционные годы молитва Господу уступает место своеобразной «антимолитве» -- богоборческой инвективе:

Не молиться тебе, а лаяться

Научил ты меня. Господь!

(«Пантократор»)

В ранний период творчества лирический герой Есенина -- странник, скитающийся по равнинам родной земли, -- чаще всего творит молитву под открытым небом, в чем проявляется влияние традиции христиано-языческого двоеверия, древнеславянского культа Матери-земли и ранних народных ересей, связанных с христианизированным землепоклонством (стригольничеством). Эти молитвы, обращенные к природным стихиям, земле и небу, явлениям крестьянского быта, способствуют воссозданию образа мира-храма в его стихах: «Я молюсь на алы зори...» («Я пастух, мои палаты...»), «Я странник убогий, / Молюсь в синеву...» («Я странник убогий...»).

На протяжении всей есенинской поэзии 1916-1925 гг. среди художественных образов важное для понимания нестабильного, хрупкого и сентиментального внутреннего мира поэта место занимает образ «отчего дома». Он является как бы связующей нитью между прошлым и настоящим в жизни Есенина. Поэтому этот образ мягок, нежен, наполнен детскими воспоминаниями. И с каждым годом он становится всё милее для автора.

«Где ты, где ты, отчий дом,

Гревший спину под бугром?...» (1917)

«И вновь вернусь я в отчий дом,

Чужою радостью утешусь..» (1916)

«Не искал я ни славы, ни покоя,

Я с тщетой этой славы знаком.

А сейчас, как глаза закрою,

Вижу только родительский дом…» (1923)

«Низкий дом с голубыми ставнями,

Не забыть мне тебя никогда,-

Слишком были такими недавними

Отзвучавшие в сумрак года…» (1924)

«Не вернусь я в отчий дом,

Вечно странствующий странник…

…Но на склоне наших лет

В отчий дом ведут дороги…

…Ворочусь я в отчий дом…» (1925)

Деревенский уклад, деревенский быт взяты поэтом исключительно с идиллической стороны. В хатах пахнет драченами, квасом, тихо ползают тараканы, «старый кот к махотке крадется на парное молоко», «из углов щенки кудлатые заползают в хомуты». В поле «вяжут девки косницы до пят», косари слушают сказы стариков. Сохнет рожь, не всходят овсы: нужен молебен. Все тихо грезит, все издавна отстоялось, прочно осело; ничто и никто не угрожает твердости этого уклада. От этой неподвижности хаты, овины, поля, речки, люди, животные кажутся погруженными в полусон, в полуявь. Даже такие «случаи»; как набор рекрутов, не нарушают этой идиллии. Рекруты играют в ливенку, гоняются за девками, развеваются платки, звякают бусы. Сотники оповестили под окнами идти на войну. Безропотно, безответно, покорно собираются пахари класть животы свои на поле брани. Конечно, деревня далека была от этой безжалобности, беспечальности и кротости.

Поэт понимал, что близкая его сердцу деревня - это "Русь уходящая". Об этом свидетельствует его поэма "Сороко уст" (1920), сборники стихотворений "Трерядница" (1920), "Исповедь хулигана" (1921), "Стихи скандалиста" (1923), "Москва кабацкая" (1924), "Русь Советская" (1925), "Страна Советская" (1925), "Персидские мотивы" (1925).
Поэма "Анна Снегина" (1925) стала во многом итоговым произведением, в котором личная судьба поэта осмыслена с судьбой народной (см. "Анна Онегина").

Уйдя из жизни в 30 лет, С.А. Есенин оставил нам чудесное поэтическое наследство. И пока живет земля, Есенину-поэту суждено жить с нами и "воспевать всем существом в поэте шестую часть земли с названьем кратким "Русь".

Не случаен и выбранный поэтом образ пастуха: это символ веры в Бога. Ведь первыми весть о рождении Иисуса Христа получили именно пастухи. Им Бог доверил донести эту новость израильтянам. Есенин уподоблял себя пророку, божьему избраннику.

Но уже в 1916 году Есенин разочаровывается в своем великом «предназначении».

«Не тобой я поцелован,

Не с тобой мой связан рок.

Новый путь мне уготован

От захода на восток…»

(«Там, где вечно дремлет тайна…»)

«Только гость я, гость случайный

На горах твоих, земля…»

С годами образ лирического героя есенинской поэзии меняется: он становится более «земным», уже не таким утонченным, как прежде, часто становясь скорее отрицательным, чем положительным героем. Это - «хулиган», «повеса», «пьяница», «сорвиголова».

Подобные образы - результат критического самоанализа Есенина. Он презирает свой образ жизни, своё окружение, что находит отражение в его творчестве. Поэт находится в упадническом состоянии духа, он устал от жизни:

«Я усталым таким еще не был.

В эту серую морозь и слизь

Мне приснилось рязанское небо,

И моя непутёвая жизнь…

…Бесконечные пьяные ночи

И в разгуле тоска не впервь…»

Кротость, смирение, примиренность с жизнью, непротивленство, славословия тихому Спасу, немудрому Миколе уживаются одновременно с бунтарством, с скандальничеством и прямой поножовщиной:

Я одну мечту, скрывая, нежу,

Что я сердцем чист.

Но и я кого-нибудь зарежу

Под осенний свист.

Поэт говорит о том, что он полюбил людей в кандалах, не ведающих страха, их грустные взоры со впадинами щек. Позднее эти настроения усилились, окрепли и вдохновили его на «Песни забулдыги», «Исповедь хулигана», «Москву кабацкую». Есенин вспоминает себя забиякой и сорванцом и утверждает: «если б не был я поэтом, то, наверно, был мошенник и вор». Есть в этом опоэтизировании забулдыжничества нечто от деревенского дебоша парней, от хулиганства, удали, отчаянности, от неосмысленной и часто жестокой траты сил, а это, в свою очередь, связано с нашей исторической пугачевщиной и буслаевщиной. При этом забулдыжничество юродиво сочетается со смиренностью, молитвой и елеем: нигде нет столько разбойных и духовных песен, как в нашем темном прошлом.

Поэт чувствует непонимание со стороны друзей и всей общественности. Он озабочен сложившимся о нем негативным мнением.

«Прокатилась дурная слава,

Что похабник я и скандалист…» (1923)

«Я обнанывать себя не стану,

Залегла забота в сердце мглистом.

Отчего прослыл я шарлатаном?

Отчего прослыл я скандалистом?

Не злодей я и не грабил лесом,

Не расстреливал несчастных по темницам.

Я всего лишь уличный повеса…»

И сам объясняет причину такого поведения:

«И похабничал я и скандалил

Для того, чтобы ярче гореть…»

Общественность не понимает Есенина, она отвергает его, смеется над ним. Это вызвано особым мировоззрением писателя, отражающимся в повседневной жизни порой эксцентричным буйным поведением. Но сам Есенин не хочет его объяснять. Для него оно совершенно естественно. Но в глубоко в душе у него залегла обида на окружающих его людей, часто его не понимающих. Есенин старается философски относиться к своим взлетам и падениям, хотя и не без благородного негодования:

«…Как тогда, я отважный и гордый,

Только новью мой брызжет шаг…

Если раньше мне били в морду,

То теперь вся в крови душа.

И уже говорю я не маме,

А в чужой и хохочущий сброд:

«Ничего! Я споткнулся об камень,

Это к завтраму заживёт!» (1922)

В этих словах раскрывается вся бунтарская, независимая, вечно борющаяся и стремящаяся к истине, натура Есенина.

Есенин понимает, что в его душу пришла «осенняя пора», пора увядания:

«Этой грусти теперь не рассыпать

Звонким смехом далеких лет.

Отцвела моя белая липа,

Отзвенел соловьиный рассвет…»

«…Одержимый тяжелой падучей,

Я душой стал, как желтый скелет…»

В своем стихотворении «Пушкину» Есенин выражает своё восхищение перед гением русского слова, жалея, что не достиг таких высот как великий поэт, а бездарно погубил свою жизнь:

«…Я умер бы сейчас от счастья,

Сподобленный такой судьбе…»

(«Пушкину»)

Стоит заметить, что частота употребления слов и выражений, относящихся непосредстве

Но, в конце своей жизни Есенин признает в себе исключительную способность, данную только великим поэтам: чувствовать, чувствовать всей душой, всем сердцем, всем существом…

«…Восхищаться уж я не умею

И пропасть не хотел бы в глуши,

Но, наверное, навеки имею

Нежность грустную русской души…»

(«Низкий дом с голубыми ставнями…», 1924)

Лирический образ Есенина в течении всей творческой деятельности подвергался переменам, но всегда оставался хрупким, чувствительным и беззаветно влюбленным в Россию.

4.3 Канонические цвета православной иконописи в поэзии С.А. Есенина

Живописец мыслит цветом. Есенин -- цвето-образом. Русскую иконопись называют «умозрением в красках». Но цвет на иконе связан с предметным изображением, с конкретным смыслом. В поэзии Есенина цветопись занимает очень важное место. Изучение её важно для глубокого понимания мировоззрения писателя, того, что он видит и чувствует. Во многих случаях отдельный цвет имеет какое-то своё смысловое значение, несет в себе отношение автора или символизирует определенные абстрактные предметы. Цвет для Есенина - это способ выражения своего внутреннего мира, его настроения в данный момент. Особым свойством цвета является его светосила, которая не только придает окраске определенную привлекательность, но и создает у человека ощущение тепла или холода. Именно на полярности "теплых" и "холодных" цветов основана символика цвета. К первым относят красный, оранжевый, желтый (включая белый), ко вторым - голубой, синий, фиолетовый (включая черный). Зеленый цвет рассматривается как амбивалентный и входящий в обе группы. Один и тот же цвет может казаться более теплым или более холодным в зависимости от соседних с ним красок. Все светлые цвета, как правило, теплые, дают ощущение легкости и кажутся глазу особенно близкими. В противоположность этому темные цвета излучают холод, воспринимаются как тяжелые и далекие. Чистота цвета всегда соответствует чистоте символического значения. Простые цвета соответствуют прямым эмоциям, составные цвета соответствуют сложным чувствам.

Красный цвет в стихотворениях Есенина - наиболее действенный и активный цвет, который трудно подавить другими - страсть, чувственность и жизненные силы; психологически соответствует страданию, возвышению и любви; в символике средневекового христианского искусства красный цвет означает любовь и милосердие. Ему соответствует кровь, но, в то же время, это символ жизни, счастья, красоты. Также, красный цвет символизирует революцию, волнения, протест. Не случайно, именно в период 1917-1925 гг. этот цвет был одним из самых часто употребляемых Есениным. (см. приложение, табл. 2) Подобное значение имеет и алый - цвет крови Христа, символ жизни;

Розовый цвет символизирует молодость, любовь, нежность; В поэзии Есенина розовым цветом передается ощущение счастья и чего-то высокого, недостижимого, мифологического.

«Словно я весенней гулкой ранью

Проскакал на розовом коне…» («Не ругайтесь», 1922)

«Пусть не сладились, пусть не сбылись

Эти помыслы розовых дней…» («Мне осталась одна забава…», 1923)

«Там, где омут розовых туманов

Не устанет берег золотить…» (1925)

«Оттого и сердцу стало сниться,

Что горю я розовым огнем…» (1925)

И хотя розовый цвет в поэзии Есенина не так часто встречается, он имеет большое значение.

Желтый -- вызывает ощущение тепла, света, веселья и легкости - знак славы, великодушия, интуиции и интеллекта; символизирует великолепие, блеск, богатство, желтый может означать рассудительность, рассудок, единство с богом, с властью; В стихотворениях поэта желтый - цвет увядания, грусти, смерти. ". Желтый цвет в суевериях народа является символом разлуки, горя.

«Снова пьют здесь, дерутся и плачут

Под гармоники желтую грусть…» (1922)

«Каждый сноп лежит, как желтый труп…» (1921)

«За горами, за желтыми долами

Протянулась тропа деревень…»

«Желтые поводья месяц уронил…»

Золотой - символизирует истину, постоянство, устойчивость, божественность. В поэзии Есенина золотым обозначается все то, что дорого поэту, то, что он любит.

«Звени, звени, златая Русь!...» (1917)

«Здравствуй, златое затишье!...» (1918)

«Золотые пески Афганистана…» (1923)

«Золотая моя голова…» (1922)

«Увяданья золотом охваченный…» (1921)

«Золото овса…», «Золотая дремотная Азия…»

«Вьются паутины с золотой повести…»

Это самый часто употребляемый в стихах Есенина цвет. Именно он имеет самое большое значение и определяет сущность есенинской поэзии.

Зеленый - двойственный цвет. С одной стороны, это цвет природы, означает весну, плодородие полей, бессмертие и симпатию, символ молодости, но с другой стороны, зеленый - эгоизм, депрессия, инертность, безразличие, - цвет праха. В христианском искусстве зеленый цвет - мост между двумя группами цветов; в более поздних традициях считается цветом юности или мудрости; У Есенина - цвет природы и мудрости.

«Дорога мне зеленая ширь …»

«Я хотел бы затеряться

В зеленях твоих стозвонных…»

Голубой - действует как ясный, чистый цвет, символизирует душу; божественный, иной мир. В христианской традиции - цвет истины, верности, целомудрия и правосудия . Светло-голубой цвет - символ непостижимого и чудесного; В есенинской поэзии очень важный цвет, один из самых часто употребляемых.

«Замутили слезы душу Божью голубую…» (1916)

«Голубого покоя нити…» (1917)

«Стережет голубую Русь

Старый клен на одной ноге…» (1918)

«Мир тебе, голубая прохлада…» (1925)

«Там с утра над церковными главами

Голубеет небесный песок…»

Синий - строгий, холодный, но полный энергии, знак религиозного чувства, веры, преданности, невинности; в христианстве символизирует искренность, благоразумие и набожность; темно-синий - цвет непостижимой тайны, божественной истины. Синий цвет, как и слово «милый», имеет у Есенина мистический оттенок. В «Исповеди хулигана»: «...свет такой синий, / В эту синь даже умереть не жаль». Как будто синий цвет (любимый цвет Андрея Рублева) содержит нравственную категорию. Издалека, из космоса наша планета сине-голубая -- основное ее цветовое содержание. Есенин изображает Русь синей. «…Далекий синий край…» (1924) «Синий туман» (1925). «Несказанное, синее, нежное. / Тих мой край после бурь, после гроз». Это тишина океанских глубин, донного непроницаемого мира, куда в XX веке спустился французский океанолог Жак Кусто. Но еще раньше, только в ином, метафизическом измерении, на той же глубине побывал и Есенин. В рублевской «Троице» синим цветом (светом) сияют облачения ангелов. Можно предположить, что «синий» у Есенина в соединении «несказанного» и «нежного» передает сакральный смысл. Страна, которую он любит, и есть для него земля обетованная, как бы глубоко ни погружалась она в небытие и какие бы чудища ни разгуливали по ее поверхности. Самый широко используемый цвет. В поэзии 1914-1917 гг. - основной цвет. («Каждый вечер, как синь затуманится…», «Там синь и полымя воздушней…», «Роща синим мраком…»)

Черный означает грехопадение, психологически соответствует стадии сомнения и раскаяния; символ конца; может означать также постоянство и верность; В поэзии Есенина используется редко, по необходимости.

«Он не любит чёрны косы…»

Серый - надежда, расположение, а также печаль и уныние;

Белый сильно контрастирует со всеми темными окрасками, в пестрые сочетания вносит свет и оживление, увеличивает объемность; символизирует вечность, психологически соответствует просветлению, восхождению, откровению и прощению; в символике христианского искусства означает чистоту и невинность. Белый - такой же двойственный цвет, как и зеленый: с одной стороны, это символ радости и праздника, с другой - старости и смерти. Один из самых распространенных в стихотворениях Есенина цветов.

«Опять раскинулись узорно

Над белым полем багрянец…»

«…В роще по березкам белый перезвон…»

При анализе поэзии Есенина наиболее ярко выделяются три периода творчества поэта. Для периода 1910-1914 характерны красочные, чистые, легкие, наивные черты (см. приложение). В некоторых стихотворениях поэта так переполняет чувство любви к Родине, что он использует огромное множество эпитетов, метафор, сравнений и перифраз. Одним из ярчайших примеров стихотворений этого периода является стихотворение «За горами, за желтыми долами», в этом стихотворении используется очень характерная для этого периода цветопись, Есенин применяет довольно яркую палитру красок: жёлтый, голубой, зеленый, синий. Голубой употребляется, чтобы передать необычайные чувства поэта при виде непревзойденных небесных просторов своей Родины: «голубеет небесный песок», пишет он. Есенин часто голубым цветом олицетворяет всю Россию. Зеленый и желтый цвет поэт употребляет для передачи чувств радости и гордости за свою Родину, с её необъятными лесами и долами, «За горами, за желтыми долами» или «дорога мне зеленая ширь» эти строки очень ярко передают чувства поэта. Похожее использование зеленого в цветовой палитре можно встретить в стихотворении «Сыплет черемуха снегом»: «зелень в цвету и росе» здесь одного слова «зелень» достаточно, чтобы представить себе открывающийся пейзаж. В стихотворении «Край любимый! Сердцу снятся» Есенин уже более широко использует зеленый цвет, «Я хотел затеряться / в зеленях твоих стозвонных» пишет поэт, и мы видим, что чувства любви к Родине и её зеленым просторам возрастает настолько, что он хочет затеряться в ней. Приведенные выше строчки перекликаются со строчками из стихотворения «Я пастух, мои палаты», здесь цвет зелени олицетворяет что-то настолько родное неотделимое от души, что поэт и представить себя без них не может, и он как бы духовно отождествляет себя с ними: «Я пастух, мои хоромы -/ В мягкой зелени поля». В этом стихотворении также очень важно использование других цветов, так например алый цвет настолько переполняет автора радостью и благоговением, что начинает на них молиться, и посвящает им одно из важнейших православных таинств: «Я молюсь на алы зори,/ Причащаясь у ручья». Жёлтый цвет, в этом стихотворении навивает чувство тихой, спокойной печали, и это очень присуще для русского человека. Немного другие чувства передает нам автор с помощью красок в стихотворении «Чёрная, потом пропахшая выть!». Здесь она используется для передачи настроений деревенской жизни, синий передает небесную благодать, ведь где еще, как не в деревне, человек становится ближе всего к Богу, и сильнее всего чувствует душевные порывы себя и других? «Красный костер окровил таганы», читая эти строки, мы вспоминаем чувства, охватывающие нас под тихую природную песню у костра, и тихо молчим, каждый о своем. Это достигается с помощью непревзойденного таланта Есенина.

4.4 Образ мирового древа в поэзии Есенина

Большинство стихотворений раннего С. Есенина проникнуты ощущением неразрывной связи с жизнью природы ("Матушка в Купальницу…", "Не жалею, не зову, не плачу…"). Поэт постоянно обращается к природе, когда высказывает самые сокровенные мысли о себе, о своем прошлом, настоящем и будущем. В его стихах она живет богатой поэтической жизнью. Подобно человеку она рождается, растет и умирает , поет и шепчет, грустит и радуется. Природа у Есенина очень загадочна, так как каждое деревце, каждая травинка заключает в себе определенный символ. Именно это мы и попытаемся доказать в своей научной работе. Вот, например, почти во всех есенинских стихотворениях березки уподобляются девушкам, клен сторожу, лирическому герою. Образ природы строится на ассоциациях из деревенского крестьянского быта, а мир человека раскрывается обычно через ассоциации с жизнью природы. Одухотворение, очеловечивание природы свойственно народной поэзии. «Древний человек почти не знал неодушевленных предметов, - отмечает А. Афанасьев, - всюду находил он разум, и чувство и волю. В шуме лесов, в шелесте листьев ему слышались те загадочные разговоры, которые ведут между собой деревья». Центральным, всеобъемлющим понятием поэтических воззрений славян, согласно, А. Афанасьеву, является образ мирового древа или "древа жизни", олицетворяющий собой мировую гармонию, единство всего сущего. Таков этот образ в народной поэзии, таков он и в поэтике Есенина, вот почему в центре многих стихотворений С. Есенина оказался образ дерева. Поэт с детских лет впитал в себя это народное мировосприятие, можно сказать, что оно образовало его поэтическую индивидуальность. «Все от древа вот религия мысли нашего народа… Древо жизнь. Вытирая лицо свое о холст с изображением древа, наш народ немо говорит о том, что он не забыл тайну древних отцов вытираться листвою, что он помнит себя семенем надмирного дерева и, прибегая под покров ветвей его, окунаясь лицом в полотенце, он как бы хочет отпечатать на щеках своих хоть малую ветвь его, чтоб, подобно древу, он мог осыпать с себя шишки слов и дум и струить от ветвей рук тень-добродетель»,- писал С. Есенин в своем поэтико-философском трактате «Ключи Марии». В древних мифах образ дерева был многозначен. Древо, в частности, символизировало жизнь и смерть (цветущее или сухое), древние представления о вселенной (верх небо, низ подземное царство, середина земля), древо в целом могло сопоставляться с человеком (голова вершина, уходящая в небо, ноги корни, ощущающие крепость в земле, раскинутые руки, подобно ветвям, обнимают мир вокруг). Итак, древо мифологический символ, обозначающий вселенную, гармонию вселенной. Впрочем, для Есенина уподобление человека дереву больше, чем «религия мысли» : он не просто веровал в существование узловой завязи человека с миром природы, он сам себя чувствовал частью этой природы, этой религии. Есенинский мотив «древесного романа», выделенный М. Эпштейном, восходит к традиционному мотиву уподобления человека природе. Опираясь на традиционный троп «человек-растение», Есенин создает «древесный роман», герои которого клен, березы и ивы. Очеловеченные образы деревьев обрастают «портретными» подробностями: у березы «стан, бедра, груди, ножка, прическа, подол, косы», у клена «нога, голова». Так и хочется руки сомкнуть Над древесными бедрами ив. ( " Я по первому снегу бреду …" , 1917 ), Зеленая прическа, Девическая грудь, О тонкая березка, Что загляделась в пруд? ( " Зеленая прическа ." , 1918 г. )