Демонологические образы в романе Михаила Булгакова “Мастер и Маргарита”

В Библии выделяются две крупные части: Ветхий завет (др. сл. “древний союз” или “древний договор”) и Новый завет.

Каждая “книга” Библии имеет свое, особое название, например: Бытие, Книга пророка Иеремии, Псалтырь, Евангелие от Матфея.

Ветхий завет стал священным писанием древнееврейской религии, Новый завет - христианства. Но поскольку христианство сложилось на основе иудаизма, его последователи признавали священным писанием также и Ветхий завет. До сих пор все христианские церкви считают священным писанием всю Библию, то есть Ветхий завет и Новый завет, в то время, как иудеи признают только Ветхий завет.

Ветхий завет был очень рано переведен на греческий язык, почти все сочинения, вошедшие в состав Ветхого завета были написаны на древнееврейском языке, и лишь несколько мест - на родственном ему арамейском языке.

Изучая историю ветхозаветного текста, сообщает в своей работе И.А. Крывелев, исследователи установили в нем помимо оригинального содержания, наличие следов внешних влияний со стороны соседних народов, в частности Египта и Месопотамии.54

Церковное учение о происхождении основных книг Ветхого завета так сформулировано в современном католическом Словаре библейского богословия: “По схематическому представлению, унаследованному церковью от древнего иудейства, считалось, что все Пятикнижие написано Моисеем; все псалмы приписывались Давиду, книги Премудрости - Соломону, все шестьдесят шесть глав книги Исаии - одному -единственному пророку VIII века”.

Древнейшая часть Ветхого завета восходит к XIII в. до н.э. Собирание и систематизация материала, вошедшего в ветхозаветную часть Библии, начались в VI в. до н.э. В нее вошли устные предания, мифы о богах и патриархах, легенды, культовые правила, исторические хроники, юридические и бытовые предписания.

Например, в рассказе об Адаме и Еве, как сообщает в своей работе Л.Я. Штернберг, наблюдаются черты культа змеи, который существовал у многих народов древности. Змея почиталась и “как бог мудрости и прорицания” и как “универсальный демон зла”.55

О злых духах и демонах говориться во многих местах Ветхого завета. Так, книга Судей повествует, что “бог послал злого духа между Авилиленом и между жителями Синема” (кн. Судей IX, 23). Бог, согласно книге Чисел, “насылает на мужчин дух ревности” (Числа V, 14). Существует и “дух блуда” (Осия IV, 12).

В более древних частях Ветхого завета злые духи не противоположны богу, они не враги его, они подчинены ему, исполняют его веления. Здесь еще нет представления о дьяволе. Оно появится в более поздних частях Ветхого завета.

По свидетельству Ветхого завета древние евреи поклонялись многим богам. Библия называет их “бесами”. Книга Второзакония (XXXII, 17) сообщает, что евреи приносили жертвы богам, а не бесам. И в Псалтыре мы читаем, что евреи “приносили сыновей своих и дочерей своих в жертву бесам” (Псалтырь CV, 37). Единобожие далеко не сразу победило.

Поклонение древним богам сохранилось у древних евреев и тогда, когда у них появилось единобожие и сложилась церковная, храмовая организация культа Яхве. Как рассказывает книга Левит (XVI 5-30), бог повелел Моисею, чтобы в десятый день седьмого месяца евреи праздновали “день очищения” от всех грехов. В этот день в храм приносили двух козлов, одинаковых по внешности и росту и одновременно взятых из стада. Первосвященник вынимал из деревянного ящика поочередно две записки: на одной было написано “для бога”, на другой “для Азазела”. Козла, которому падала записка “для бога”, приносили в храм в жертву богу, а второго с нарочным отправляли в пустыню в дар демону Азазелу. Корни этого обычая уходят в глубокую древность, когда евреи-кочевники приносили умилостивительные жертвы козлообразному духу пустыни (слово “Азазел”, точнее “Аза-Эл” значит “козел-бог”).

При переходе к оседлому образу жизни, а в религиозной области - с распространением культа бога Яхве, евреи приносили обычно жертвы этому богу, но в силу этому богу, но в силу традиции продолжали приносить жертву и злому духу пустыни - теперь уже дьяволу Азазелу. Следы веры козлообразного бога - дьявола сохранились и в современных иудейских и христианских верованиях: дьявол, принявший в значительно позднее время в представлении верующих образ человека, сохранил, однако, некоторые свои древние внешние атрибуты: рожки и копыта.56

Вместе с рассказами о злых духах - исполнителях божьей воли, в Ветхом завете рассказывается о демонах и дьяволе, противостоящих богу. Как личность выступает дьявол в книге Иова. Он не враг бога, а скорее, его искуситель; между ними существуют дружеские отношения.

Эта книга, судя по языку и заложенным в ней идеям, по мнению М.М. Шейнмана, относится примерно к V в. до н.э. В ней рассказывается о благочестивом человеке по имени Иов. Было у него семь сыновей, три дочери и много добра, семья жила в довольствии и радости. Но вот пришел к богу сатана, и между ними, как между добрыми знакомыми, происходит мирная беседа. Бог спрашивает: “Откуда ты пришел? И отвечал Сатана Господу и сказал: Я ходил по земле и обошел ее. И сказал Господь Сатане: обратил ли ты внимание твое на раба моего Иова? Ибо нет такого, как он на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла” (Иов I, 6-8). А сатана отвечает богу: это ты же ему все дал и оградил дом его и все, что у него, но “коснись всего, что у него, - благословит ли он тебя? И сказал Господь Сатане: вот, все, что у него, в руке твоей” (Иов I, 11-12). Проще говоря, бог передал верного ему человека в руки сатаны. И сатана сделал свое дело: в кратчайший срок враги захватили у Иова его огромные стада, затем сгорел дом, погибли сыновья и дочери. А Иов? Он разодрал на себе одежду, пал на землю, поклонился и сказал: Господь дал, Господь и взял, но не “произнес ничего неразумного о боге”.

И опять пришел сатана к богу. Бог упрекнул сатану, что он возбуждал его против праведного Иова, между тем как тот остался непоколебимым в своей вере. А дьявол отвечал Господу: “коснись кости его и плоти его - благословит ли он тебя?” Тогда бог опять отдал праведного Иова в руки дьявола. И сказал Господь Сатане: “вот он в руке твоей, только душу его сбереги” (Иов II, 4-6).

Дьявол “поразил Иова проказою лютою от подошвы ноги его по самое темя его.” В конце концов Иов взроптал и проклял день, когда родился на свет. Затем в книге рассказывается о длительном споре между Иовом и тремя его приятелями о боге и справедливости. Иов раскаивается в своей дерзости, а бог возвращает ему его потери.

Нас интересует вопрос: как представлены в книге Иова отношения бога и сатаны. Между ними нет антогонизма, считает М.М. Шейнман. Бог легко отдает дьяволу на глумление и мучения преданного ему человека. Рассказ о беседе бога и сатаны начинается так: “И был день, когда пришли Сыны божии предстать перед Господом, между ними пришел и Сатана” (Иов I , 6).57

Из Ветхого завета нельзя узнать, откуда же взялся дьявол. В перечне существ, сотворенных богом, о которых сообщается в библейской книге Бытие, ни дьявол и ни демоны не упоминаются.

Вместе с ветхозаветным учением о боге христианство восприняло как истину и ветхозаветное учение о дьяволе, нечистой силе, змее-дьяволе, искусившем Еву, грехопадении и первородном грехе, бесах, которые вселяются в людей. Сказалось в этом и влияние эллинистических верований. Христианство разработало, однако, свою демонологию, которая включила и ветхозаветные представления, и верования в злых духов, и новые идеи, связанные с христианским пониманием мира и его судеб.58

Мир, по христианскому учению, делится на царство божие и царство дьявола; между этими двумя царствами идет постоянная борьба за господство над душами людей. Новозаветный сатана и его демоны, в отличие от ветхозаветных, находятся в оппозиции к богу. Цели их деятельности противоположны боговым. Хотя царство бога, по христианскому учению, сильнее царства сатаны, последнее будет существовать до прихода спасителя. В Новом завете сатана - враг бога и людей, мучитель и искуситель. Он настолько силен, что искушал самого Христа: показал ему “все царства мира и славу их” и сказал: “… все это дам тебе, если пав, поклонишься мне” (Матфей IV, 8-9).

Согласно Новому завету, Христос пришел на землю, чтобы освободить людей от власти сатаны, изгнать дьявола. Когда произойдет это событие? Единого ответа на этот вопрос в книгах Нового завета нет, как нет в них единого мнения о судьбе дьявола и армии его бесов. Согласно Евангелию от Иоанна, “князь мира сего”, то есть сатана, будет изгнан “ныне” (Иоанн XII , 31). По Евангелию от Луки, Христос сказал ученикам, что видел сатану, “спадшего с неба” (Лука X, 18), то есть дьявол уже изгнан. По Апокалипсису, это произойдет в будущем (Апокалипсис XII, 9). В послании Апостола Павла говорится, что Христос умер, чтобы лишить силы дьявола (Послание к евреям II, 14).

Точки зрения, как видим, разные, но все они в конечном счете сводятся к тому, сообщает И.А. Крывелев, что судьба сатаны и его царства зависит от пришествия Христа. Когда же это совершится? Первые христиане верили, что это произойдет скоро и “время близко” (Апокалипсис I, 3).

Таким образом, и в христианстве (как и в иудаизме вера в дьявола неразрывно связана с учением о мессии, о спасителе).

В отличие от Ветхого завета, где ангелы (добрые и злые) служат богу, в Новом завете злые ангелы служат сатане, вселяются в человека, чтобы вредить ему.

Откуда же взялись дьяволы и бесы? Новый завет отвечает на него так: бесы - это согрешившие ангелы, они были созданы хорошими, но согрешили против власти бога, возгордились, за что и были наказаны. И бог их “соблюдает в вечных узах под мраком на суд великого дня” (Послания апостола Иуды I, 6). Иоанн, от имени которого написана книга Откровения, возвещает своим единоверцам великую и неутешительную весть: “Блажен читающий и слушающие слова пророчества сего и соблюдающие написанное в нем, ибо время близко”. Суд близок, указан срок - три с половиной года, который еще надо будет ждать и терпеть. В ряде глав (12-22) описываются видения и откровения. На небе явилось чудесное знамение: “жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, а на голове ее венец из двенадцати звезд”. Жена эта рождает младенца мужского пола, которому предстоит спасти все народы жезлом железным. Но также на небе появляется и другое “знамение”: большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, а на рогах десять диадем. Дракон намерен сожрать родившееся дитя. А на небе произошла великая война. Архангел Михаил во главе воинства ангелов вступает в битву с драконом и его “злыми ангелами”, одерживает победу и сбрасывает его с небес. “И низвержен был великий дракон, змей, называемый диаволом и сатаною…”.

Библейский образ дьявола (ветхозаветный, новозаветный) получил дальнейшее развитие в средние века. Еще большая вера в демонов и их влияние на жизнь людей, а также в способность раввинов и благочестивых святых одолевать бесов и командовать ими была в средние века распространена в иудаизме, в особенности в каббалистической литературе (каббала - религиозно-мистическое учение, зародившееся в VIII в.), где содержатся самые фантастические рассказы о дьяволе.

Каббалисты высчитали даже, что каждого человека окружают 11000 чертей: справа 1000, а слева 10000. Каббалисты утверждали, что есть еще и женские демоны, главная из них - Лилит.59

В иудейской демонологии Лилит - злой дух, обычно женского пола. Имя восходит к именам трех шумерских демонов: Лилу, Лилиту и Ардат Лили. Согласно “Зогар” (11, 26 7б), Лилит стала женой Самаэля, матерью демонов. Ей подчиняется 480 демонов - женщин. Она, учили каббалисты, была до сотворения Евы женой Адама, но он постарался от нее избавится.60

Демоны, по учению каббалы, созданы из огня, воздуха и воды. Они могут моментально переноситься с одного места на другое. Подобными фактами, вымыслами, каббалисты укрепляли среди евреев веру в дьявола, в бога, в силу раввинов.61

Каббала оказала влияние на некоторых идеологов христианской церкви, в том числе и на средневекового философа и теолога Фому Аквинского, а также на развитие христианской средневековой демонологии, испытав, в свою очередь, и обратное влияние христианской демонологии.

Христианское учение о дьяволе разрабатывалось, пополнялось и обрастало новыми фантастическими измышлениями в процессе церковной организации, роста ее притязаний на господство над умами и в борьбе с языческими культами, иудаизмом и еретическими учениями. Начиная с первых веков христианства и вплоть до нашего времени “отцы церкви” (христианские идеологи первых веков), а затем римские папы издавали буллы, богословы сочиняли труды и послания о дьяволе и ведьмах, колдовстве и прославляли церковь и ее служителей как спасителей от дьявольских козней. В итоге демонология оформилась как целая отрасль богословия.62

Ириней, епископ Лионский, живший во II в. н.э. писал, что дьявол обольстил людей и потому получил над ними власть по праву, но “из любви к справедливости” он не хотел насильственно этого делать. Ириней считал, что Христос, выступивший против дьявола, искупил своей кровью грех людей, и тем самым лишил дьявола его права властвовать над ними. Отныне власть дьявола незаконна. Взгляды Иринея развивали и другие отцы церкви. Ориген - христианский философ, теолог и ученый считал, что смерть евангельского Христа была жертвой “примирения с богом” и одновременно “выкупом”, который должен был быть уплачен дьяволу. Теория о том, что дьявол имел по праву власть над людьми, держалась до начала средних веков. Ее проповедовали и Августин, и Григорий великий, и некоторые другие церковники. 63

Отцы церкви писали о том, как выглядят дьяволы и демоны, чем они питаются. Они считали, что как ангелы, так и демоны обладают телом. При этом некоторые добавляли, что тело демонов плотнее и тяжелее ангельского, став таким после падения с небес. В силу приспособления к земной атмосфере. Зато, сравнительно с телом человеческим, тело демона едва плотно. Однако демон достаточно материален, чтобы иметь вес и тяжестью своей выдавливать следы на сыпучих веществах.

Наличность тела обуславливает наличность физиологических потребностей и отправлений. Будучи телесными, демоны должны питаться. Ориген, Тертуллиан, Афинагор, святой Иоанн Златоуст утверждали, что любимая пища демонов - пар и дым приносимых язычниками жертв. Некоторые раввины добавляли к этому кровь, на которую дьявол бросается всюду, где только может ее достать.64

Немецкая пословица утверждает, что “черт и мух жрет”. Чувство вкуса ему, по-видимому, чуждо. В русских и немецких сказках его верно надувают, подсовывая вместо ореха пулю, вместо сыра - камень, и глупый черт всю эту дрянь добросовестно жует, только удивляется, что люди находят в ней хорошего. Индусские демоны Буты представляются воображению какими-то кишечными паразитами, живущими за счет человеческого тела. Получив возможность войти в человека, Бута помещается в нижней части брюха и питается там всеми нечистыми выделениями. В продолжение своего пребывания там, он, расстраивая у человека воображение и обращение соков, является причиной всяких припадков, параличей, временных умопомешательств, взрывов бешенства, судорог и ревматических болей.

Как бы особенной разновидностью, средней между демоном и “злым мертвецом”, надо указать чертей-людоедов и трупоедов. Это страшные гулы индусских и арабских сказок. Перелетев с Востока, они, под разными именами, расселились по Европе и хорошо знакомы романо-германскому и славянскому фольклору. Но в европейских поверьях “людоед”, “великан”, “огр”, - обыкновенно - только демоническое существо, вассал дьявола, а не сам дьявол.65

Обмен веществ изнашивает материю. Все телесное должно стареть. В народных поверьях старость знает и дьявол. В раввиническом предании они не только стареют, но и умирают. Русский сказочный черт вполне человеческое существо: он охотно ест и пьет все, что люди, стареет, болеет, умирает, бывает ранен и даже по смерти разлагается. Тело дьявола предполагается человекоподобным, однако, не тождественным человеческому.

По мере того как в народе рос внутренний страх к дьяволу, все страшнее воображалась его наружность. Самый обыкновенный и частый образ Сатаны - высокий изможденный человек, с лицом черным, как сажа, или мертвенно-бледным, необыкновенно худой, с горящими глазами на выкате, всей мрачной фигурой своей выражающий ужасное впечатление призрака.

К числу физических недостатков черта надо отнести, что он хромой, вследствие своего падения с неба. В этом случае, по-видимому, на дьявола перенесена примета древнего арийского мифа о хромом огненном божестве. Хром эллинский Гефест - и по той же причине: “раздраженный Зевс схватил его за ногу и стремительно низвергнул с высокого Олимпа на землю, и вследствие этого падения Гефест повредил ногу”. Хромота черта - общеевропейское поверье, сохраняющееся даже на значительных культурных высотах.66 В русских сказках дьявол часто носит имя Анчутки Беспятого (с отшибленной пяткой). Будучи хромым сам, дьявол ищет компаньонов по несчастью и по тому великий охотник портить ноги людям, ему вверяющимся или наоборот, покушающимся на его богатства.

Некоторые богословы утверждают, что у дьявола телесна только внешность, а внутри он пустой, вроде дерева, изъеденного дуплом.67 Иногда животное вытесняет из дьявола человеческое подобие, и тогда является адский зверь, чудовище, зародившееся в мифологических образах Вавилона и Египта, а также на страницах Апокалипсиса и получившее необычайно подробное развитие в видениях средневековых аскетов и дидактически-благочестивых романах.

Дьявол и демоны могут также вызывать болезни, бури, отрывают людей от веры, смущают и обольщают пустынников. Сатана зорко следит за каждым, хотя бы малейшим поводом к грехопадению. Если Бог приставил к каждому человеку ангела-хранителя, то Сатана также приставил демона-искусителя. Неутомимый устроитель всех бед и несчастий человечества: войн, болезней, катастроф всякого рода, - смутитель и отравитель частной жизни, профессиональный мучитель людей Сатана есть великий лжец и обманщик во вселенной. Первая причина зла в мире, неустанный подстрекатель греха и вечный соблазнитель душ, он в то же время оказывается и главным палачом человечества, карающим зло и искупающим грех через справедливое возмездие, которое осуществляется в аду.

Ад, преисподняя [лат. (locus) infernus, “нижнее место”, отсюда итал. Inferno, франц. l'Enfer; англ. Hell, “место сокрытия”, ср. др. сканд. Hel-Хель], пекло (в славянских языках, например, польском piecto - “смола”), в христианском представлении место вечного наказания отверженных ангелов и душ умерших грешников.

Представление об аде (противопоставляемом раю), имеющее своими предпосылками формирование понятий о дуализме небесного и подземного, светлого и мрачного миров, о душе умершего (резко противопоставляемой телу) - в сочетании с возникновением идеи загробного суда и загробного воздаяния сравнительно позднего происхождения. В канонических ветхозаветных текстах подобные моменты практически отсутствуют. В каноне Нового завета предупреждение об угрозе страшного суда и ада занимает важное место, но детализация адских мучений отсутствует.

Ад определяется как “мука вечная” (25, 46), “тьма внешняя” (8, 12 и др.; по церковно-славянскому “тьма кромешная”). Пребывание в аду - это не вечная жизнь, хотя бы в страдании, но мука вечной смерти. Это не образ пытки, а образ умерщвления. Наиболее устойчивая конкретная черта ада в Новом завете - это упоминание огня, символический характер которого выявлен через очевидную цитатность соответствующих мест: уподобление ада “печи огненной” (Матфей 13, 42) соотносится с контекстом популярных идей о каре, которой были подвергнуты Авраам и гонители трех отроков, а образ ада как “озера огненного и серного” (Апокалипсис 20, 10; 21, 8).

Символика огня получает особенно глубокие измерения, поскольку огнь - это метафора для описания самого бога: Яхве - “огнь поядающий” (Второзаконие 4,24, цитируется в Новом завете - Евр. 12,29); явление духа светлого - “разделяющиеся языки, как бы огненные” (Деяния 2,3); причастие сравнивается в православных молитвах с огнем, очищающем достойных и опаляющих недостойных. Отсюда представление, что нет какого-то особого адского огня, но все тот же огонь и жар бога, который составляет блаженство достойных, но мучительно жжет чуждых ему и холодных жителей ада.

Такое понимание ада не раз возрождалось мистическими писателями средневековья. Однако одновременно создаются чувственно-детализированные картины ада и мучений, рассчитанные на устрашение массового воображения.

Ад рисуется как застенок Божественной юстиции, в которой царствует сатана с бесами (чертями) в роли усердных палачей, как место чувствительных пыток, применяемых за различные категории грехов по некоему потустороннему кодексу: клеветники, грешившие языком, за язык и подвешены; лжесвидетели, таившие в устах ложь, мучимы огнем, наполняющим им рот; ленивцы, которые в неурочное время нежатся в постели, простерты на ложах из огня. Эти подробности в изобилии содержатся в многочисленных апокрифах и “видениях” - от раннехристианского “Апокалипсиса Петра” (начало II в.) и “Апокалипсиса Павла” (различные тексты от II или III в. до V в.) до византийского “Апокалипсиса Анастасии” (XI или XII в.) и так далее.68

Эта тысячелетняя литературно-фольклорная традиция, содержащая актуальные отклики на условия народного быта, но консервативная в своих основаниях, уходит своими корнями в дохристианскую древность; она унаследовала толику позднеиудаистических апокрифов (например, “Книги Еноха”, II в. до н.э.), направление которой непосредственно продолжила, но переняла также и мотивы языческих (греческих, отчасти египетских) описаний загробного мира. Уже само слово с' (легитимированное греческим текстом Библии как передача еврейского “шеол”) образовывает мост между христианскими и языческими понятиями.69

Если говорить о картине мира в целом, то ад - часть строения вселенной, которое представляет из себя трехслойную систему. В центре - земля, над ней - небеса, под ней - преисподняя. Именно так выглядит картина вселенной в книгах Ветхого и Нового завета.

К небу, по библейским представлениям прикреплены светила, причем солнце и луна держатся стационарно и прочно, а звезды могут падать на землю.

Небо стоит на специальных столбах. Не раз повторяется в ,Библии определение неба как “тверди”. Уже в самом начале истории творения много раз встречается это слово, которое обозначает не что иное, как небо: “И назвал Бог твердь небом” (Бытие 1:8).

В библейском тексте говорится не только о небе в единственном числе, но и о небесах, “о небесах небес”. Нигде не сказано, сколько их, этих небесных сфер, есть лишь одно указание, что их не меньше трех.

Во II послании к Коринфянам апостол Павел сообщает: “Знаю человека во Христе, который вознесен был до третьего неба. И знаю о таком человеке… что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которые человеку нельзя пересказать” (12:2-4).

Было время, когда рай существовал на земле, но его судьба, после того как наши прародители были из него изгнаны, остается неизвестной. Ясно лишь, что на небесах рай имеется и его предназначение заключается в том, чтобы вознаградить блаженной жизнью после смерти тех людей, которые этого заслуживают.

Со средним этапом вселенной дело обстоит значительно проще. Здесь с еще большей силой действуют законы наивно-реалистического восприятия. Земля, которую видел человек и на которой он жил, выглядела как круглый и плоский диск, покоящийся под небесным куполом. То, что земля есть диск, вытекает из текста о боге, который “восседает над кругом земли” (Книга Исаии, 40:22).70

На чем держится средний этаж вселенной? Один библейский текст гласит, как указывает И.А. Крывелев, что земля не имеет ни каких подпорок или фундаментов: в книге Иова сказано, что “бог повесил землю ни на чем” (26:7).

Но ему противостоит большое количество других текстов, свидетельствующих о наличии у земли опор. В той же книге Иова бог говорит о себе, что в свое время он “полагал основание земли” (38:4).

Если земля находится перед нами и поддается прямому визуальному наблюдению, если небо тоже можно в какой-то мере видеть, то о преисподней остается только гадать.

В Ветхом завете фигурирует представление, обозначаемое древнееврейским “шеол”, переводимое на русский язык словом “преисподняя”. Более или менее конкретных описаний этого места Библия не дает. Ясно лишь, что находится оно под землей, что оно мрачное и страшное, заселенное покойниками, что после своей смерти люди попадают именно туда.

Преисподняя очень глубока. Когда один из персонажей книги Иова хочет дать представление о размерах бога, он говорит, что бог “превыше небес” и “глубже преисподней”(11:8). В Ветхом завете еще не сказано, что преисподняя является местом наказания грешников. Один из текстов отождествляет преисподнюю с адом (книга Исаии 14:9,15).

Из некоторых ветхозаветных текстов можно сделать вывод о различии судеб праведников и еретиков, которое заключается в том, что вторые заживо попадают в преисподнюю, а первые нисходят туда после смерти (Числа, XVI, 30).

Видимо, на этой стадии религиозного развития, делает вывод исследователь, еще нет четкого представления о разделении функций между небесным раем и преисподней.

Более ощутимым это разделение становится в средние века, апогея достигает фантазия в описании ада.

А. Амфитеатров в книге “Дьявол” приводит “Видение” Тундала, которое дышит самой возвышенной поэзией ужаса:

“Избежав лап бесчисленных демонов, душа Тундала, сопровождаемая светлым ангелом, достигла сквозь густейший мрак ужасной долины, усеянной пылающим углем и покрытой небом из раскаленного железа толщиной в шесть локтей. На эту ужасную крышу непрерывным дождем падают убийцы, чтобы растаять в ее жару, подобно жиру на сковородке; сделавшись жидкими, они протекают сквозь металл, как сквозь сукно, и капают на горящие угли внизу, после чего принимают свой первичный вид, обновляясь для вечного страдания…”

Некоторые описывали ад огромной кухней или трапезной, в которой дьяволы - повара и едоки, а души умерших - кушанья редкого приготовления.71

Чем больше церковь проповедовала в народе о необыкновенной власти и злобных ухищрениях дьявола, тем больше порождала страх перед ним, тем больше отодвигала на задний план самого бога. Церковь насаждала в народе невежество, что способствовало укреплению веры в дьявола. Большое распространение получил культ святых. “Жития” святых, которые составлялись церковными авторами, были приукрашены особыми “подвигами”, что выделяло их из массы верующих. Святые почитались как антагонисты дьявола. Их “жития” пестрели рассказами о творимых ими чудесах, и прежде всего, о их неустанной борьбе с дьяволом и бесами. Одна из главных профессий святых - “изгнание дьявола”, причем не только из людей, но и из животных.72

Существующая в народе вера в дьявола, которую церковь широко пропагандировала, принимала все более фантастический характер и в XIV - XVI веках переросла в настоящую дьяволоманию.

Глава II. Образ, место и значение Воланда и его свиты в романе Михаила Булгакова “Мастер и Маргарита”

Роман Михаила Булгакова “Мастер и Маргарита” - замечательное творение ХХ века. Это интересное произведение, подвергающееся изучению многих ученых и исследователей.

Мировоззрение Булгакова наиболее полно воплотилось в его “последнем закатном романе”1, как удивительно окрестил “Мастера и Маргариту” сам автор.

Автор “закатного романа” вроде бы не претендует на философичность, однако постановка проблем и “проверка” современности прошлым как раз рождают философский настрой и нравственную одухотворенность произведения 2.

Вот как два разных литературоведа оценили роман “Мастер и Маргарита”.

А. Метченко: “Основная коллизия романа традиционна. Это роман о гибели таланта и о трагедии всепоглощающей любви”3. В. Лакшин же в основном заостряет свое внимание на социально-политической обстановке в СССР в конце 20-х - начале 30-х годов, нашедшей отражение в романе и объясняющей основною его идею4.

Один из выразителей идеи произведения - Воланд. Он - воплощенная идеальная концепция той действительности, которая создана автором-творцом, точно так же, как автор-творец - выразитель концепции всего произведения. И Воланд, и “автор” - единственные персоны со знанием конечной истины в пределах романа5.

Воланд самый загадочный персонаж романа. Называть его просто сатаной было бы опрометчиво - хотя бы потому, что именно сатана “изобрел” спокойную совесть. Воланд же не терпит скрытых пороков и равнодушия, и непременно их разоблачит. С другой стороны складывается иное мнение: Воланд - это переосмысленный Иисус6.

Кто же все-таки Воланд на самом деле? Для Иванушки Воланд - иностранный шпион. Для Берлиоза - профессор истории, сумасшедший иностранец, для Степы Лиходеева - “черный маг”, для мастера - литературный персонаж.

Несомненно, что в романтической структуре Воланд несет большую смысловую нагрузку.

Поэтому Воланд зримо или незримо присутствует в романе на всем пространстве текста. По его словам, он даже был при допросе Иешуа Пилатом: “… Я лично присутствовал при всем этом. И на балконе был у Понтия Пилата, и в саду, когда он с Каифой разговаривал, и на помосте, но только тайно, инкогнито, так сказать, так что прошу вас - никому ни слова и полнейший секрет!.. Тсс!”7 (с.273).

Комически обыгрывая свое появление, - вот и в этом случае, когда он явственно насмехается над наивной “бдительностью” литераторов, - Воланд никогда не говорит неправды, ему это ни к чему. Так что можно не сомневаться: он был рядом с Пилатом8.

Несомненно, утверждает В.И. Немцев, что Воланд находился с Пилатом и после казни, в образе его любимого пса Банга. До этого Воланд, очевидно, был невидимым наблюдателем. Банга появляется тогда, когда Пилата “постигла беда”. А беда эта - пробудившаяся совесть.

Пес и хозяин всегда неразлучны, причем Банга “утешает своего хозяина и несчастье готов встретить вместе с ним”9. Они словно представляют одно целое. Воланд всегда за тех, у кого беспокойная совесть, ибо человек, который “всегда прав”, погиб для морали10.

Оттого и появились попытки объяснить наличие этого героя как воплощенной идеи возмездия и справедливости, на что как раз и неспособно учение Иешуа 11.

По мнению А. Зеркалова Иешуа - Иисус, подчеркнуто лишен именно тех качеств евангельского Христа, которые переданы Воланду; например, он решительно отказывается судить людей. В истории Иешуа нет ни намека на главный двигатель евангельского действия, идею божественного предопределения. Она заменена вполне современной идеей власти общественных сил. Воланд, в свою очередь, олицетворяет некое “дьявольское предопределение” - он как будто может распоряжаться человеческими судьбами, о чем прямо заявляет на первых же страницах романа 12.

М. Гаврошин Предполагает, что существует “глубинное единство” и таинственная связь Иешуа - Иисуса и Воланда - Сатаны 13.

Как известно, христианская церковь исповедует единобожие, где дьявол занимает подчиненное положение.

В.П. Крючкова говорит о взаимоотношениях Иешуа и Воланда, как о нетрадиционных, а скорее о партнерских.

Модель мира в романе, несмотря на ее намеренную независимость, “открытость”, может быть охарактеризована как дуалистическая. Исследователь связывает ее с дуалистическим учением древнегреческого философа и ученого Оригена, выдвинувшего идею о примирении Дьявола с Богом в конце всемирной истории, а также с учениями альбинойцев и манихеев, утверждавших, что земля неподвластна Богу, а находится в ведении Дьявола 14.

Интересно, что в ранних редакциях романа, в соответствии с христианской традиционной космологией, Воланд получал “распоряжение от Иешуа” относительно судьбы мастера.

“Разве вам могут велеть?” - удивленно спрашивал Воланда мастер, зная о его могуществе 15.

В начальной работе над романом автор замышлял Воланда как классического сатану. Это подтверждает редакция 1936 года:

“Нос его ястребино свесился к верхней губе… оба глаза стали одинаковыми, черными, провалившимися, но в глубине их горели искры. Теперь лицо его не оставляло сомнений - это был Он”. И обращаются к Воланду - “Великий Сатана” 16.

И вот последняя правка текста. Она была сделана Булгаковым 13 февраля 1940 года. В последней редакции Воланд утрачивает все атрибуты классического Сатаны: исчезают копыта, буква F на портсигаре (от Faland - черт); из сцены с буфетчиком Соковым просто вычеркнуто число “666”17.

Булгаков, по-видимому, не хотел, чтобы читатель с первых страниц романа открыл принадлежность Воланда к потусторонним силам, или же великое произведение в процессе создания начало жить собственной жизнью, обнаруживать собственную логику. В окончательном варианте романа, с одной стороны, как бы проводится граница между владениями Иешуа и Воландом, а с другой - явно ощущается их единство противоположностей. В дуалистических мифах сформировалось противопоставление добра и зла, как полярных начал, но очевидно и то, что эти понятия могут существовать лишь относительно друг друга. В романе это косвенным образом подтверждается и символикой треугольника Воланда, который трактуется булгаковедами неоднозначно.

Так, Л.М. Яновская видит в треугольнике начальную букву слова “Дьявол”18. И.Ф. Бэлза считает, что речь идет о божественном треугольнике: “Достаточно хорошо известно, что треугольник изображался на царских воротах и на порталах храмов, всегда был символическим изображением “всевидящего ока” - иными словами, первой ипостаси Троицы”19.

В работе В. Акимова сказано, что “Святая Христова церковь допускает изображение Пресвятой Троицы фигурой равнобедренного треугольника, обращенного вершиной вверх. По откровению дьявол возомнил о себе, что он подобен всевышнему. Каббалистическая тетраграмма или масонская печать, посему изображали дьявола тоже равносторонним треугольником, равным первому, но только обращенным вершиной вниз, а не вверх, обозначая полную противоположность Сатаны Богу, не без свидетельства о том, что Божий противник низвергнут с неба”.

Конечно, в романе не говориться, как именно изображен “бриллиантовый треугольник” на портсигаре Воланда, а затем алмазный треугольник на крышке его часов, - это было бы прямой подсказкой читателю. Но именно в связи с принятой символикой имеет смысл фиксировать внимание читателя на треугольнике Воланда.

В. Акимов делает заключение, что полярная устремленность вершин обоих треугольников (троицы и дьявола) в романе представляется как их тяготение друг к другу, невозможность существования порознь 20.

Возможно, что булгаковский дьявол обладает качествами, которые должны принадлежать божеству, поэтому ему и передано “око божие”.

Но Воланд лукаво притворяется тем самым “диаволом”, который фигурировал в Новом завете и пытался соблазнить Христа. Но на самом деле от него исходят и добро и зло…

В. Лакшин окрестил Воланда “задумчивым гуманистом” 21. Как можно решить судьбу Мастера и Маргариты, не руководствуясь нравственными понятиями? Или спорить с милосердной Маргаритой, пожалевшей Фриду? Воланд уподоблен Иешуа, но их власть разграничена на два различных принципа. В одном, главном, преобладает теоретический разум, а в другом, подчиненном ему, - творец представляет себе действительность, воссозданную в романе.

Совершенно противоположна мысль А.П. Казаркина. Он считает, что Воланду чужды человеческие ценности, иначе придется объявить его сторонником Иешуа 22.

В этом вопросе я придерживаюсь мнения В. Акимова. То, что добро и зло по Булгакову не могут существовать друг без друга доказывают слова Воланда, который, отвечая на дерзость ученика Иешуа, говорит: “… Ты произнес свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также зла. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом” (с. 559).

Левый Матвей называет Воланда “старым софистом” справедливо.

Софизм (от греч. sophisma - уловка, ухищрение, выдумка, головоломка), умозаключение или рассуждение, обосновывающее какую-нибудь заведомую нелепость, абсурд или парадоксальное утверждение 23.

Утверждение сатаны недоказуемо, но, тем не менее, оно справедливо по своей сути и близко понятию зла в христианской теодицее. Зло, как контраст добра, его тень, является злом только для человеческого восприятия, а в целом есть часть, укрепляющая всеобщий порядок. Греховность и порок, дурные сами по себе, существуют для того, чтобы укреплять веру и добродетель 24.

В.И. Немцев считает, что оценивать роман “Мастер и Маргарита” и его героев - занятие бесперспективное потому только, что перед нами чрезвычайно жизнелюбивое и пластичное художественное произведение, а не философский, тем более не религиозный трактат; да и есть в нем отступления от христианский канонов, что дает при подобном подходе резкое смещение акцентов и путает весь смысл разговора. Обращение к богословским категориям возможно лишь для ориентации в художественном пространстве романа, вобравшего в себя, кроме прочего, ощущения религиозного человека.

К тому же христианское учение монистично; дьявол - это мятежный ангел, не властный противостоять божьему всемогуществу. Это лишь в бытовом представлении средневекового человека дьявол столь же могущественен, как бог, что объясняло существование зла и страдания в земной жизни 25.

Но и такой дуализм далеко не все проясняет в загадочной персоне Воланда.

Несомненно одно. Образ Воланда очень обаятелен и именно он отражает нравственные понятия “автора”. Но обаяние художественного образа содержит разные краски - от черной до белой, которые и отражают суть изображенного явления, так вот Воланду явно не хватает черной краски 26.

Более того, он не приносит ничего, кроме справедливости. Наконец, Воланд - ироник, а ирония предполагает определенную позицию. Чрезмерным видится определение “роли зловещей и могущественной фигуры Воланда в судьбах людей” 27.

Все карательные “мероприятия” Воланда встречают понимание читателя, и направлены не столько против тех, кто творит явно неправые дела, сколько против тех, кто хотел бы сотворить, но выжидает или боится; кто толкает на них других, оставаясь неподсудным земным юридическим законам 28.

Те же, кто страдал и томился, встречают в Воланде всесильного покровителя. “Жертвы” Воланда в основном люди не самые худшие, неисправимо плохих и так много. В.И. Немцев считает, что “автор” ставит вопрос не о бесконечно плохом и бесконечно хорошем. Дело идет о степени моральной ответственности за поступки, уточняются критерии нравственности. Воланд - это своего рода персонифицированный вечный жизненный принцип справедливости, которому подвластно все живое 29.

Ироничны и клевреты Воланда, всегда проясняющие позицию по отношению к тому или иному явлению. Они прямо-таки издеваются над тем, по чьей вине нарушилась справедливость, - и неизменно почтительны к Мастеру и его подруге, к которой даже относятся как к особе королевской крови. На протяжении романа все демоны из окружения Воланда играют роль нечистой силы. Свита дьявола состоит из Коровьева - Фагота, Азазелло и Бегемота. Конечно, Абадонна и Гелла тоже служат “духу зла и повелителю теней”, но не входят в состав его наиболее близкого окружения.

Если принимать Воланда и его “шайку” всерьез, то можно прийти к выводу, что Михаил Булгаков был склонен к религиозному мистицизму. Но на самом деле, как считает В. Петелин, Булгаков обладал резким, определенно реалистичным мышлением, хотя был поистине великим импровизатором и имел неземное, просто фантастическое воображение30.

По мнению В. Петелина образ Воланда и его свиты - символ, поэтическое уподобление. В Воланде автор изобразил какую-то частицу себя, в его мыслях легко угадываются некоторые мысли Булгакова. В образе князя тьмы - гуманистические идеалы писателя. Воланд наделен авторским всезнанием. Он знает мысли своих героев, их намерения и переживания31.

А. Зеркалов считает, что Воланд тесно связан с чертом, являющимся к одному из героев романа Ф.М. Достоевского “Братья Карамазовы”, Ивану. И поэтому Иван Бездомный не случайно назван Иваном - в знак родства с Иваном Карамазовым. Бездомный буквально копирует Карамазова: сначала говорит о дьяволе, затем ищет его под столом, затем кричит, дерется и его связывают. Связанный, он вопит и вырывается, в результате чего его уносят. Но у Ф.М. Достоевского явление черта - следствие. Он - бредовое отражение уже пробудившейся совести Ивана Карамазова. У Достоевского не может быть иначе, так как по его убеждениям, пробудить совесть может только сын божий. Напротив, у Булгакова причиной преображения Ивана Бездомного оказывается Воланд. Из этого следует, что пробуждению совести способствует именно Сатана, что противоречит его природе32.

Напротив, изображая Иешуа Га-Ноцри, Булгаков показал, каким должен быть в его понимании Христос - абсолютно не похожим на Воланда. Иисус лишен качеств судьи, ему отвратительны карающие молнии, он человек неслыханной доброты. Он идеальный человек, как утверждает Г. Стальная33.

Образ Воланда также очеловечен, он может болеть и лечить свои недуги, как люди. Это подтверждает следующее высказывание Воланда:

“Приближенные утверждают, что это ревматизм, - говорит Воланд, не спуская глаз с Маргариты, - но я сильно подозреваю, что эта боль в колене оставлена мне на память одной очаровательной ведьмой, с которой я близко познакомился в 1971 году в Брокенских лесах, на Чертовой Кафедре” (с.467).

Этой сложной и разветвленной игрой Булгаков дает понять, что авторы евангелий все “перепутали”. Они приписали богочеловеку то, что следовало бы приписать дьяволочеловеку: грозный суд, кару. И что в художественной литературе давно исправлено: язвительным судьей и разоблачителем показан очеловеченный дьявол. Недаром писатель отсылает нас к своим литературным предшественникам: реже - прямым намеком, чаще - в завуалированной форме.

Если говорить о предшественниках, то первым толчком к замыслу образа сатаны, как предполагает в своей работе А. Зеркалов, была музыка - опера Шарля Гуно, написанная на сюжет И.В. Гете и поразившая Булгакова в детстве на всю жизнь. Идея Воланда была взята из поэмы И.В. Гете “Фауст”, где она упоминается лишь однажды и в русских переводах опускается. Сам роман также перекликается с произведением И.В. Гете. Но перекличка, пронизывающая действие романа затеяна не для того, чтобы развлечь читателя. Трагедия И.В. Гете - точка опоры, начало отсчета. Если сравнивать образ дьявола у И.В. Гете и М.А. Булгакова, станет ясно, что Воланд резко противоположен Мефистофелю, как Мастер Фаусту, и Маргарита - Гретхен. Булгаков опротестовывает мораль “Фауста” - преклонение перед активной деятельностью, перед созиданием вопреки всему и оправдывает верность любви и творчеству. Причем Мефистофель - классический сатана - искуситель, тогда как Воланда вообще трудно назвать дьяволом.34

В то же время Булгаков указывает на библейское происхождение Воланда и младших дьяволов.

Имя Азазелло и его титулы взяты из вероисповедальных книг. Оно образовано Булгаковым от ветхозаветного имени Азазел (или Азазель). Так зовут отрицательного героя ветхозаветного апокрифа книги Еноха, падшего ангела, который научил людей изготовлять оружие и украшения. Благодаря Азазелло, женщины освоили “блудливое искусство” раскрашивать лицо. 35

Может быть, именно потому у М. Булгакова передает Маргарите крем, меняющий ее внешность, именно Азазелло. “Крем Азазелло” делает ее не только невидимой, но и одаривает новой, ведьминой красотой. В некоторых сохранившихся редакциях романа, точнее фрагментах редакции, имя Азазелло носит сатана - будущий Воланд. Здесь Булгаков, очевидно, учел указания И.Я. Порфирьева на то, что у мусульман Азазел - высший ангел, который после своего падения был назван сатаной. 36

В романе Азазелло является правой рукой Воланда, выполняет его поручения. Именно Азазелло является Маргарите в саду, дает волшебный крем и приводит на бал, а также убивает барона Майгеля и препровождает влюбленных в мир иной с помощью отравленного вина. В отличие от Коровьева и Бегемота образ Азазелло не комичен.

Бегемот - кот-оборотень, любимый шут Воланда. Бегемот - взято также из апокрифической книги Еноха. В ветхозаветных преданиях это чудовищный зверь, который считается королем млекопитающих. Он настолько огромен, что способен выпить целую реку и проглотить за один присест 1000 городов. По воле небес они с Левиафаном перед тем, как произвести потомство, должны сразиться насмерть, иначе им просто не хватит места на земле.

По демонологической традиции Бегемот - это демон желаний желудка. 37

Возможно, что отсюда обжорство Бегемота в Торгсине. Кот - оборотень неразлучен с Коровьевым-Фаготом.

Образ Фагота, как и образ Бегемота и Азазелло, по мнению многих исследователей, связан с предшествующими ему литературными и демонологическими персонажами.

М. Йованович высказывает мнение о том, что большое воздействие на образ Коровьева оказало произведение Ренессанса - “Декамерон” Боккаччо. Воздействие его, пожалуй, наиболее определенно сказывается в характере сэра Чаппеллетто, далекого предка кривляки Коровьева, якобы переводчика при иностранном профессоре Воланде. Оба как будто персонажи “отрицательные”, но тем не менее сэр Чаппеллетто в переводе Памфило, как и Коровьев - Фагот в передаче повествователя, интересны и симпатичны своим артистизмом и свободным, веселым юмором. Оба охотно совершают свои виртуозные “злодейства”, им не нужны какие-то блага мира, просто грехи доставляют им “своеобразную идеологически густо окрашенную радость”. 38

Коровьев и Бегемот - разоблачители лжи, лицемерия, жадности и других человеческих пороков. Они играют свои роли, забавляясь людской глупостью и невежеством.

Гелла - женщина-вампир, член свиты Воланда.

Имя “Гелла” Булгаков почерпнул из статьи “Чародейство” Энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона, где отмечалось, что на Лесбосе этим именем называли безвременно погибших девушек, после смерти ставших вампирами. 39

В романе Гелле присущи функции вампира. Она “целует” Варенуху и тот уподобляется ей. Вот как Михаил Булгаков описывает женщину-вампира в сцене с Римским:

“Рама широко распахнулась, но вместо ночной свежести и аромата лип в комнату ворвался запах погреба. Покойница вступила на порог. Римский отчетливо видел пятна плесени на ее груди. И в это время крик петуха долетел из сада…

С третьим криком петуха она вылетела вон” (с. 377).

То, что крик петуха заставил удалиться Геллу и ее подручного Варенуху, полностью соответствует широко распространенной в дохристианской традиции многих народов ассоциации петуха с солнцем - он своим пением возвещает приход рассвета с востока и тогда вся нечисть, в том числе и ожившие мертвецы - вампиры, удаляются на запад, под покровительство дьявола. 40

Абадонна - демон войны, приближенный Воланда, выступает в качестве предвестника, носителя смерти. На это указывает последняя сцена жизни барона Майгеля:

“Абадонна оказался перед бароном и на секунду снял свои очки. В тот же момент что-то сверкнуло в руках Азазелло…” (с. 482).

Барон посмотрел смерти в глаза - в глаза Абадонны, а осуществил эту смерть, убийство, Азазелло.

Абадонна слеп, он всегда в черных очках и поэтому не может оказывать предпочтение никому из участников войны. Но зачем демон снимал очки перед бароном, ведь Абадонна не видит? По всей видимости, предполагает И.Л. Галинская, дело здесь в самих глазах Абадонны, а не в их слепоте или зрячести.

Имя Абадонна восходит к древнееврейскому Аваддон. Так зовут ангела Апокалипсиса. Это ветхозаветный падший ангел, возглавивший восстание ангелов против Бога и в наказание сброшенный на землю и обреченный на бессмертие. 41

Может поэтому Абадонна и является демоном войны, смерти в романе. Он приносит смерть, показывает людям ее “лицо”, но не может погибнуть сам.

Аваддон (“погибель”), в иудаистической мифологии олицетворение скрывающей и бесследно уничтожающей ямы могилы и пропасти преисподней; фигура, близкая к ангелу смерти (Малах Га-Мавет). Таков Аваддон в Ветхом завете (Иов. 26,6; 28, 28; 31,12; Притча 15, 11, где о нем говорится как о глубокой тайне, проницаемой, однако, для бога). В христианской мифологии Аваддон, называемый по-гречески Аполлион (“губитель”, возможно, соотносится с именем Аполлона), ведет против человечества в конце времен карающую рать чудовищной “саранчи” (Апок. 9, 11).

Несмотря на то, что Абадонна - один из приближенных Воланда, он также, как и Гелла, не присутствует в сцене последнего полета.

Может быть, считает Л. Яновская, он принадлежит иному царству или стихии, чем Воланд, хотя и подчиняется ему. Демон войны скитается по земле, неся смерть, тогда как сатана - владыка космоса, бездны.

Гелла же принадлежит к вампирам, которые являются низшим разрядом нечистой силы. К тому же Гелле не в кого было превращаться после, в последнем полете, когда ночь разоблачала все обманы, Гелла могла только снова стать мертвой девушкой. 42

Но все эти образы, по всей видимости, лишь маски, которые одевает автор на своих героев, ведь недаром они меняют свой облик на протяжении всего романа. Мы видим то жутких размеров черного кота, то котообразного толстяка. Коровьев - не только маг, регент, но и переводчик при иностранце. Иностранец, он же чародей, историк, Мессир и сам дьявол.

“Воланд играет несколько ролей, подыгрывая как бы своим помощникам, а главным образом - читателю” - пишет в своей работе В.И. Немцев. Воланд вообще ни перед кем не намерен раскрываться до конца, и повествователи ему в этом способствуют. В заключительной, 32-й главе, одна Маргарита замечает, что он “летел в своем настоящем обличье”. Но затем следует описание коня Воланда, и ни слова о всаднике.

Еще одна особенность. Все, кто способен понять проделки “нечистой силы” (Мастер, Маргарита) или способен хотя бы оценить (Поплавский, “умный дядя Берлиоза”), щадимы ею. Проделки демонов, да и сам визит Воланда в Москву, преследует какую-то определенную, конечно, известную “автору” цель. И цель эта - разоблачение обманов действительности. С помощью игры Воландовы помощники вскрывают изъяны действительности в их самом существенном плане - нравственном.43

В.И Немцев указывает на то, что “наказание” высшие силы посылают только неисправимым. В полном смысле слова “наказаны” в романе Булгакова Берлиоз да Майгель как неисправимые. И еще порождение Берлиоза, сгоревший “дом Грибоедова”, где собираются люди, чья отдача от их труда ничуть не соответствует обилию благ, - дом, где “все позволено”, а также Торгсин у Смоленского рынка. Но предварительно подручные Воланда все-таки доводят до абсурда сам факт существования обоих заведений.