А.С. Пушкин и его роман "Евгений Онегин"

1

Содержание

Введение…………………………………………………………………...……... 2

Глава 1. К проблеме художественной специфичности романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин»……………………………………………………………… 12

1.1. К постановке проблемы: пушкинский концепт русского мира.12

1.2. А.С. Пушкин и его эпоха: «проблема человека» и русского национального характера. ………………….………………………………….. 17

1.3. «Евгений Онегин» как целостное и «вечно движущееся явление». Специфика жанра, композиции и стиля «свободного романа». …….……… 22

Глава 2. Русский мир в романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин»……….... 37

2.1. Историзм и онтологический охват действительности в романе А. С. Пушкина………………………………………………………………………….37

§1. Москва как исторический, духовный и культурный центр России. Петербург светский и европейский. …………………………………….……. 41

§2. Русская деревня и природа в романе «Евгений Онегин». Пространственная картина мира. ………………………………………….….. 49

2.2. Образы «героя времени» и русской героини в контексте пушкинской картины русского мира. …………………………………………………..…... 55

2.3. Авторский идеал в романе «Евгений Онегин». ………………………… 66

Заключение…………………………………………..…………………………. 75

Список использованной литературы………………………….……………… 80

Введение

«До сих пор всякий, желающий говорить о Пушкине, должен, нам кажется, начать с извинения перед читателями, что он берется в том или ином отношении измерять эту неисчерпаемую глубину»[ Страхов Н.Н. Литературная критика. М., 1976, с. 166.].

Слова эти, сказанные более ста лет назад, сохраняют свою справедливость до сих пор. И сейчас одно только ощущение неисчерпаемости этой глубины может служить извинением для всякого желающего говорить о Пушкине. Уже современники Пушкина отзывались о нем как о грандиозном, безусловном явлении. «Солнце нашей поэзии» - Россия навсегда запомнила эти слова Владимира Одоевского.

«При имени Пушкина, - сказал Н.В. Гоголь, - тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте. В самом деле, никто из поэтов наших не выше его и не может более называться национальным; это право решительно принадлежит ему… это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет»[ Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 6-ти т. М., 1953, т. 6, с. 33.]. Гоголь чутко указал нам на глубокую метафизическую связь судьбы России с Пушкиным, увидев в нем культурный ориентир для русского человека.

Значение Пушкина в культуре, наверное, определяется прежде всего тем, что он глубже, свободнее, естественнее и гармоничнее всех ощущает божественную природу бытия и человека в трагическом противоречии с реальным человеческим существованием. Универсальная коллизия Пушкина -- человек перед лицом высших ценностей.

Творческая индивидуальность Пушкина неуловима, но одно из многочисленных определений все же, думается, почти конгениально. Это определение дает известный исследователь В.С. Непомнящий: «Стоит сказать: солнечный гений,-- и имени можно не называть, это приложимо только к Пушкину. Разумеется, в литературе немало радостных произведений и жизнелюбивых художников, которые, изображая зло жизни, отвергают его и утверждают добро. Пушкин ничего не «отвергает» и не «утверждает»; но ни у кого больше не найдем мы -- при столь плотной концентрации трагизма в изображении жизни -- столь мощной солнечной энергии, источаемой этим художественным изображением»[ Непомнящий В.С. Пушкин. Русская картина мира. М., 1999, с. 26.]. К этому замечательному высказыванию можно только добавить, что во все времена в мире, в котором отдельный человек ощущает разлад с самим собой, а все люди находятся в состоянии трагической разобщенности, только подлинный художник способен нести в качестве нормы и образца идеал гармоничного и цельного человека.

Проблема идеала в литературе мыслилась философом Л. Шестовым в нерасторжимой связи с гуманностью (всечеловечностью) и правдивым изображением жизни. «Но мы знаем, что… действительность беспощадна, жестока… Как же может поэт, оставаясь верным жизненной правде, сохранить высшие, лучшие порывы своей души?»[ Цит. по: Каманина Е.В. Л. Шестов о Пушкине//Вест. Моск. ун-та, сер. 9 (филология), 1999, №3, с. 123.] Примирение незримых и зыбких идеалов души «с жизнью, с ее всесильной необходимостью - едва ли не самая мучительная загадка бытия, которая разрешима только в дерзновенной вере и творческом акте»[ Там же. ], в котором человек в его индивидуальном бытии обретает онтологический статус. И, как верно заметил В.С. Непомнящий, «чем более полно, сильно, творчески органично… воплощается в художественном мире устремление к идеалу, к соответствию человека своему предназначению, …тем этот художественный мир -- при любом трагизме -- выше, светлее, значительнее и гармоничнее, …тем более он близок истине жизни»[ Непомнящий В.С. Поэзия и судьба/Пушкин. Избранные работы 1960-х - 1990-х гг. М., 2001, с. 122.].

Все эти характеристики применимы к роману «Евгений Онегин», которому принадлежит в творчестве А.С. Пушкина поистине исключительное место. Н.Н. Скатов по праву называет его центральным произведением Пушкина, «по значению в пушкинском творчестве и во всей русской литературе, по объему и полноте охвата жизни»[ Скатов Н.Н. Пушкин. Очерк жизни и творчества. Л., 1990, с. 180.]. Действительно, едва ли не с самого начала «Евгений Онегин» задумывался Пушкиным как широкая историческая картина, как художественное воссоздание исторической эпохи. За семь лет, в течение которых создавался роман, многое менялось и в России, и в самом Пушкине, и все эти перемены не могли не найти своего отражения в романе. Так роман «Евгений Онегин» становился поэтической хроникой русской жизни, ее своеобразной поэтической историей.

Это одно из самых неисчерпаемых и глубоких произведений русской литературы, что подтверждает огромное количество исследований современных литературоведов, посвященных форме, жанру романа в стихах, сущности замысла и его воплощению, идейной, эстетической, нравственной и философской проблематике романа. Этим исследованиям положили начало критические труды XIX - XX веков. «Автор первого философского обозрения нашей словесности»[ Там же. С. 160.] И.В. Киреевский одним из первых дал серьезную критическую оценку деятельности Пушкина, несмотря на то, что, по его мнению, «трудно… приискать общее выражение для характера его поэзии, принимавшей столько различных видов»[ Киреевский И.В. Критика и эстетика. М., 1998, с. 44.]. Однако о романе в стихах «Евгений Онегин» критик высказался вполне однозначно: «Отличительные черты его суть: живописность, какая-то беспечность, какая-то особенная задумчивость и, наконец, что-то невыразимое, понятное лишь русскому сердцу»[ Там же. С. 54.]. Критик говорил и о стремлении поэта к самобытности, которое, по его словам, обнаруживается в произведении. В заключение, говоря о «сильном влиянии, которое поэт имеет на своих соотечественников», Киреевский отметил в связи с этим «еще одно важное качество в характере его поэзии - соответственность со своим временем»[ Там же. С. 55.].

Вопрос о национальном и мировом значении Пушкина был впервые поставлен В.Г. Белинским. «Пушкин был совершенным выражением своего времени… современного ему мира, но мира русского, но человечества русского»[ Белинский В.Г. Полн. собр. соч. В 13 т. Т.1. М., 1953, с. 50.]. В статье «Литературные мечтания» критик выявил основной вопрос литературной жизни - проблему народности в литературе. Народность, которая состоит в свободе от чуждых влияний и «в верности изображения картин русской жизни»[ Там же. С. 52.], выступает, как обоснованно указывает Белинский, критерием национального значения Пушкина. В фундаментальном труде Белинского - цикле из 11 статей под общим заглавием «Сочинения Александра Пушкина» (1843-1846) - возникает известная формула о «Евгении Онегине» как «энциклопедии русской жизни и в высшей степени народном произведении».

Критик А.В. Дружинин в своей статье «А.С. Пушкин и последнее издание его сочинений» (1855 г.) подошел к творчеству Пушкина «с позиций «абсолютных» начал искусства, «вечных» его принципов, и естественно, что для него во многом открывается сверхисторический смысл пушкинского творчества, выступающий уже далеко за рамки своего времени»[ Дружинин А.В. Литературная критика. М., 1983, с. 17.] (Скатов). «Онегин», - писал критик, - в целом представляется одним из занимательнейших романов, когда-либо приходивших на мысль самым высокодаровитым писателям». Дружинин отметил такие черты романа, как «стройность», «мастерское сочетание рассказа с лиризмом», «неожиданность развязки» и «влияние на любопытство читателя»[ Там же. С. 66.]. А. Григорьев, автор знаменитой формулы «Пушкин - наше все», считал, что «лучшее, что было сказано о Пушкине» в современной ему критике, «сказалось в статьях Дружинина»[ Григорьев А. Литературная критика. М., 1967, с. 166.]. Сам он справедливо говорил о поэте как о «единственном полном очерке нашей народной личности», «самородке». Пушкин, по его мнению, - «наш самобытный тип, уже мерявшийся с другими европейскими типами, переходивший сознанием те фазисы развития, которые они проходили, но братавшийся с ними сознанием»[ Григорьев А. Литературная критика, с. 166.]. Натура русского гения, по мнению А. Григорьева, отзывалась на все «в меру русской души»[ Там же. С. 167.]. Это высказывание предвосхитило слова Ф.М. Достоевского о «всемирной отзывчивости» Пушкина: «эту… главнейшую способность нашей национальности он именно разделяет с народом нашим, и тем, главнейше, он и народный поэт»[ Достоевский Ф.М. Пушкин/Дань признательной любви. Русские писатели о Пушкине. Л., 1979, с. 62.].

Критика русского символизма видела в Пушкине пророка, духовный эталон и нравственный ориентир художника. «Пушкин… чутким слухом предугадывал будущую дрожь нашей современной души»[ Брюсов В.Я. Священная жертва/Критика русского символизма: В 2 т. Т. 1. М., 2002, с. 139.], - писал о гении-пророке В. Брюсов и на основании этого выдвигал основное требование к современному поэту: приношение «священной жертвы» «не только стихами, но каждым часом своей жизни, каждым чувством…»[ Там же. С. 144.] «Творчество состоит далеко не в одном бряцании рассеянной рукой по лире, но и в мучительном труде воплощения образов в слово»[ Критика начала ХХ века. М., 2002, с. 91.], - справедливо писали критики начала XX века Ф. Сологуб и Иванов-Разумник об огромной работе, проделанной Пушкиным в период создания романа в стихах «Евгений Онегин».

Интересна история комментирования романа «Евгений Онегин». Ведь как только пушкинский роман перешагнул свое время и оказался достоянием новой читательской среды, многое в нем потребовало дополнительного объяснения. В XX веке первые послереволюционные издания сочинений Пушкина вообще отказались от комментирования «Евгения Онегина». Появлялись отдельные издания «Евгения Онегина», снабженные краткими комментариями Г.О. Винокура и Б.О. Томашевского и рассчитанные в основном на широкий круг читателей. Отметим существенное значение кратких подстрочных примечаний и объяснительных статей к школьному изданию «Евгения Онегина», осуществленному С.М. Бонди. Эти комментарии оказали воздействие и на научное осмысление «Евгения Онегина». В 1932 г. новый комментарий был создан Н.Л. Бродским. О целях и задачах своей книги «Евгений Онегин». Роман А.С. Пушкина»[ Бродский Н.Л. «Евгений Онегин». Роман А. С. Пушкина. М., 1964.] Бродский писал в предисловии к третьему изданию, заявляя, что возникла задача обрисовать время, определившее судьбу и психологию главных героев романа, раскрыть круг идей самого автора в постоянно изменявшейся действительности. Книга Н.Л. Бродского была обращена, в частности, к учителю-словеснику, от уровня знаний которого о «Евгении Онегине» зависит преподнесение его ученикам. В этом смысле значение труда Бродского очень велико. Однако, признавая роман Пушкина вершинным памятником литературы XIX века, Бродский рассматривает его прежде всего как произведение, навсегда отошедшее в прошлое и принадлежащее ему.

В 1978 г. «Евгений Онегин» вышел с комментариями А.Е. Тархова[ Пушкин А.С. Евгений Онегин: Роман в стихах/Вступит. ст. и коммент. А. Тархова. М., 1978. ]. Цель, которую поставил перед собой автор - проанализировать творческую историю романа в единстве с эволюцией героя. Несмотря на то, что автор уделяет внимание преимущественно общим текстологическим комментариям, а не частностям, его труд дает читателям пушкинского романа подробный и опирающийся на предшествующую научную традицию материал для понимания «Евгения Онегина».

Одним из наиболее значительных событий в современном истолковании «Евгения Онегина» явилась публикация в 1980 г. комментария Ю.М. Лотмана, обращенного, как и труд Н.Л. Бродского, к учительской аудитории. В книгу «Евгений Онегин». Комментарий»[ Лотман Ю.М. «Евгений Онегин». Комментарий. Л., 1980.] включен «Очерк дворянского быта онегинской поры» - ценное пособие при изучении не только «Евгения Онегина», но и вообще всей русской литературы пушкинского времени. Построение книги рассчитано, как отмечает сам исследователь, на параллельное чтение с пушкинским текстом. В основе научного комментария Ю.М. Лотмана лежит глубокая текстологическая работа. Комментарий дает два типа пояснений: текстуальные, интертекстуальные и концептуальные (автор дает историко-литературные, стилистические, философские интерпретации). Задача, поставленная исследователем - «приблизить читателя к смысловой жизни текста» - решается в этой книге на самом высоком уровне.

К комментированию «Евгения Онегина» не раз обращались и зарубежные авторы. Среди наиболее известных можно назвать обширный комментарий В.В. Набокова[ Набоков В. Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина. Пер. с англ. Институт научн. информации по общественным наукам РАН. М., 1999.], характеризующийся обстоятельными объяснениями многочисленных деталей текста пушкинского романа. Здесь немаловажное место занимают пространные экскурсы в историю литературы и культуры, стихосложения, а также заметки переводчика и сопоставления с предшествующими опытами перевода «Евгения Онегина» на английский язык. Писатель объясняет реалии, непонятные прежде всего для иноязычного читателя. Есть в его работе и свои издержки: излишне подробные рассуждения, иногда слишком резкая полемика с предшественниками. Тем не менее, данный комментарий представляет собой значительное достижение западного пушкиноведения - в первую очередь по обстоятельности и масштабам комментирования текста романа.

В 1999 г. в московском издательстве «Русский путь» вышла «Онегинская энциклопедия» в 2 томах[ Онегинская энциклопедия: В 2 т./Под общ. ред. Н.И. Михайловой. М., 1999. ], в создании которой приняли участие такие исследователи, как Н.И. Михайлова, В.А. Кошелев, Н.М. Федорова, В.А. Викторович и другие. От созданных ранее комментариев к «Евгению Онегину» энциклопедия отличается особым принципом организации: в ней объединяются статьи разных жанров (небольшие исследования, литературные эссе, краткие пояснения к тексту романа). Энциклопедия снабжена богатым иллюстративным материалом. Большим плюсом издания является адресованность его как специалистам, так и широкому кругу читателей. Мы можем сказать, что составители энциклопедии приблизились к новому постижению романа благодаря широкому охвату материала.

Продуктивным этапом в исследовании пушкинского творчества и в частности романа «Евгений Онегин» стали фундаментальные исследования С.Г. Бочарова («Поэтика Пушкина», «Форма плана»), который уделяет внимание стилистическому миру романа, его языку, говорит о поэтической эволюции автора. Н.Н. Скатов (автор масштабного труда «Пушкин. Русский гений», многочисленных очерков жизни и творчества поэта) исследует поэтику произведений Пушкина, высказывается о непреходящем значении творчества поэта как высшего, идеального выразителя русского национального самосознания. И. Сурат внесла свой вклад в пушкинистику, подняв масштабную проблему «искусство и религия» и выразив мысль о том, что Пушкин воплотил саму поэзию в ее онтологической сути («Пушкин как религиозная проблема»). Суждение о Пушкине как онтологическом, этическом и эстетическом феномене высказывают и такие современные литературоведы, как В.С. Непомнящий, Ю.Н. Чумаков, С.С. Аверинцев, В.К. Кантор и многие другие. Ими разрабатываются вопросы о значении романа «Евгений Онегин» как неповторимого явления мирового искусства, о влиянии его на русскую литературу XIX века и последующих эпох. Внимание исследователей сосредоточено на раскрытии онтологической феноменологии романа Пушкина в контексте мировой литературы.

В настоящее время по-новому актуальной становится проблема реального места гения в национальной истории, его роли в духовном самосознании народа, в судьбах нации, т.е. его исключительной миссии, особого исторического задания. Вслед за религиозно-философской критикой рубежа XIX-XX вв. (Д.С. Мережковский, Н.А. Бердяев, С.Л. Франк), утверждавшей мысль, что «в Духе Святом… происходит то соединение благодати и свободы, которое мы видим в творчестве Пушкина»[ Бердяев Н.А. О назначении человека. М., 1993, с. 121.], пушкинский феномен как философскую и методологическую категорию рассматривает в своих трудах В.С. Непомнящий. По мнению литературоведа, «чтобы гений Пушкина предстал перед нами во всей его яркости и жизненной полноте, необходимо рассматривать его… в онтологическом контексте как феномен бытия»[ Непомнящий В.С. Пушкин. Русская картина мира, с. 507.].

Итак, каждая эпоха «высветила» в романе наиболее близкие ей уровни, что и отразилось на этапах научного изучения. Современный исследователь Ю.Н. Чумаков справедливо полагает, что теперь настало время для прочтения романа «на фоне универсальности»[ Чумаков Ю.Н. Стихотворная поэтика Пушкина. СПб., 1999, с. 52.]. Универсальное содержание «Евгения Онегина» обнаруживает себя в картине мира, представленной как система ценностей, как постоянно развивающаяся, «вечно движущаяся» совокупность представлений о реальной действительности.

Проблема национального и личностного представления о мире, выраженного в произведениях русской и мировой литературы, сегодня предстает как объект изучения литературоведения, психологии, философии, обществоведения. Понятие художественной модели мира выдвигается в разное время такими учеными, как Г.Д. Гачев, И.М. Семенко, Ю.М. Лотман, Ю.Н. Чумаков, В.А. Кошелев, В.С. Непомнящий, О.В. Рябов. Для этого типа исследований характерно постижение художественного творения в его целостности, стремление увидеть отраженный в нем смысл человеческого бытия. В пушкинском идеале исследователи видят светлую жизнеутверждающую силу, которая способна противостоять трагическому одиночеству, глубину осмысления жизни, постоянный диалог с ней. Гений всегда стремится к осознанию своего предназначения, к наиболее полному отражению в художественном творчестве судьбы страны, народа.

Цель настоящей работы - рассмотреть универсальное содержание концепта русского мира, лежащего в основе романа в стихах А.С. Пушкина «Евгений Онегин». В соответствии с целью были определены следующие задачи:

· оценить степень научной изученности концепта русского мира и русского национального характера;

· выявить эстетическое своеобразие пушкинского «свободного романа»;

· рассмотреть роман с позиций историзма и онтологического охвата действительности;

· исследовать специфичность пушкинского концепта русского героя и героини в свете авторского идеала.

Глава 1. К проблеме художественной специфичности романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин».

1.1. К постановке проблемы: пушкинский концепт русского мира.

Картина мира - это «система интуитивных представлений о реальности»[ Руднев В.П. Словарь культуры XX века: ключевые понятия и тексты. М., 1999, с. 127.]. Термин «картина мира» (Weltbild) впервые был введен Людвигом Витгенштейном в «Логико-философском трактате», но в антропологию и семиотику он пришел из трудов немецкого ученого Лео Вайсгербера (1899 - 1985).

«Картину мира можно выделить, описать или реконструировать - от нации или этноса до какой-либо социальной или профессиональной группы или отдельной личности»[ Там же. ], - пишет В.П. Руднев. При этом своя картина мира существует в каждом отрезке исторического времени, но в то же время есть и универсальная картина мира, свойственная всему человечеству. Правда, она довольно абстрактна, так как у каждого народа существуют свои представления о добре и зле, о нормах и ценностях. Что касается отдельной личности, то картина мира будет детерминирована прежде всего индивидуальным характером.

Говоря о представлениях о мире в XIX веке, нельзя не отметить самое фундаментальное традиционное философское противопоставление бытия и сознания. Картина мира была материалистической, «материальность мира и его бытие рассматривались как понятия тождественные»[ Философский словарь/Под ред. И.Т. Фролова. М., 1986, с. 55.]. Бытие представлялось первичным, а сознание вторичным (большую роль в то время играли также «идеалистические попытки вывести бытие из акта сознания»[ Там же.]). Нужно учесть и тот факт, что наблюдатель и наблюдаемое, какими они представали в литературном произведении, противополагались. Уже в искусстве XVIII в. субъектно-объектные отношения в тексте выводились за пределы личности автора, совмещались с понятием истины, которую выражал художественный текст. Таким образом, создатель художественного произведения созерцал действительность не просто со стороны, а находился над ней, выступал в сознании читателя как всеведущий носитель оценок всего, о чем говорится в произведении. Читатель же, переживая текст произведения, как отмечает Ю.М. Лотман, «находится вне литературы»[ Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1988, с. 98.] и оценивает произведение, сопоставляя его с жизнью, реконструируя в своем восприятии личность и сознание автора.

Автор творчески воспринимает мир, проникая в его суть мыслью, чувствами и переживаниями художника, в своем творчестве он осмысливает и воспроизводит мир во всем его многообразии. И в этом смысле творчество Пушкина, как верно отметил С.С. Аверинцев, «дает читателю переживание… особой гармонии между формой и содержанием - между движением стиха, с одной стороны, и предметом изображения, с другой стороны»[ Аверинцев С.С. Гете и Пушкин//Новый мир, 1999, №6, с. 195.]. Для творчества Пушкина действительно характерно особое гармоничное философское видение мира. Бытие для него - непостижимая тайна, каждая человеческая душа - тоже тайна. И поэт пристально наблюдает за человеком, оказавшимся перед лицом онтологических ценностей, а «художественной точкой зрения», как обоснованно указал Ю.М. Лотман, становится «отношение истины к изображаемому миру»[ Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь, с. 57.].

По образному выражению В.С. Непомнящего, в пушкинском мире, «свет истины, общей для всех, заставляет тени ложиться в точном соответствии с действительным положением вещей»[ Непомнящий В.С. Пушкин. Русская картина мира, с. 507.]. «Божественная свобода» Пушкина простирается очень далеко: в его видении мира нет ничего осуждаемого, однозначно отрицательного. Если и есть что-то действительно трагическое в его мироощущении, так это то, что истина беззащитна, ею легко пренебречь, потому что она известна всем. Л.А. Коган также обращает внимание на этот факт и указывает на то, что высокое назначение творца - быть «первопроходцем на пути к истине», как духовный учитель он «призван ставить вопросы, пробуждающие и просветляющие человека, предвидеть и облегчать их решение»[ Коган Л.А. «Самостоянье человека»: философское кредо Пушкина//Вопр. философии, 1999, №7, с. 48.]. Нельзя не согласиться с исследователями: философия поэзии Пушкина состоит именно в ее общечеловеческой, правдоискательской направленности, в своем художественном мироощущении он стремится к сокровенному и возвышенному. Бытие выступает перед творцом как некая сверхзадача, а поскольку бытие неисчерпаемо, у поэзии нет и не может быть последнего слова.

О том, что пушкинская поэзия является фактом глубинного и полного осмысления бытия, писал Н.О. Лосский: «Даже в изображении… обыденной действительности он умеет достигнуть такой многосторонности и гармонии, такого синтеза, в силу которых… творение его фантазии оказывается таким же содержательным и полным смысла, трудно постижимого нами, как и сама мировая действительность»[ Лосский Н.О. Условия абсолютного добра: Основы этики; Характер русского народа. М., 1991, с. 94.]. Поддерживая это высказывание, добавим, что основа творческой силы и подлинной свободы поэта в видении «мировой действительности» - это «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам» («Два чувства дивно близки нам…», 1830 г.). Доказательством этой мысли может служить высказывание С.Л. Франка: «Укорененность в родной почве, ведя к расцвету духовной жизни, тем самым расширяет человеческий дух и делает его восприимчивым ко всему общечеловеческому. Этот мотив проникает и всю поэзию, и всю мысль Пушкина»[ Франк С.Л. Этюды о Пушкине. М., 1999, с. 137.]. В этом и состоит народность поэта. И эта народность совсем не предполагает замкнутости от чужих влияний, обособленности национальной культуры. Современный исследователь А. Панарин справедливо отмечает, что «проблему российской самобытности, своеобразия национальной судьбы Пушкин решал не в этнографическом ключе, а в историческом и цивилизационном»[ Панарин А. Миссия А.С. Пушкина на исходе ХХ века//Москва, 1999, №6, с. 7.].

В настоящее время исследователями актуализируется высказанная еще русскими символистами и западноевропейскими философами мысль о том, что «два противоположных начала» якобы «легли в основу формации русской души»: «природная, языческая стихия и аскетически-монашеское православие»[ Ярославцева И.П. Русский мир в контексте мировых цивилизаций. М., 2002, с. 8.]. В этом схематизированном концепте «загадочной русской души» упущено, может быть, самое существенное, что было так чутко и точно угадано русским гением. Ведь Пушкин видит в России онтологически и эстетически закономерное, драматически сложное и мощное движение от язычества к православной цивилизации. В противоположность западному потребительскому мировоззрению, его культу «материального» человека Пушкин «судит о людях и народах не по критериям развитости или неразвитости, успеха или неуспеха, а по универсальным критериям духовного плана»[ Панарин А. Миссия А.С. Пушкина на исходе XX века, с. 7.]. Эта истинно христианская позиция стала источником силы поэта и его творческой самостоятельности. Как верно отмечает В.К. Кантор, критерием Пушкина при подходе к изображению любого социального слоя российского государства были ценности цивилизации, так как она «была той высшей точкой, движение к которой объединяло и в этом смысле уравнивало народы, разные по национальности и по уровню развития»[ Кантор В.К. Пушкин, или Формула русской истории//Вопр. философии, 1999, №7, с. 42.].

Широко известно признание Пушкина в письме к П.Я. Чаадаеву, которое в полной мере характеризует отношение поэта к особенностям русской истории: «… я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора - меня раздражают, как человек с предрассудками - я оскорблен, - но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество, или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал»[ Пушкин А.С. Письмо к П.Я. Чаадаеву от 19 октября 1836 г.//Русская идея. М., 1992, с. 51.].

Пушкин вмещает весь космос народного духа со всеми его гранями и оттенками - и поэтому он так же не укладывается в определения, как и то, что называют «русской духовностью». В.С. Непомнящий очень тонко определил сущность пушкинского гения: «Из гигантов мировой культуры лишь он один соединяет в себе предельную недоступность с предельной же фамильяризованностью, царственный статус с родственной близостью каждому…»[ Непомнящий В.С. Пушкин через двести лет//Москва, 1999, №12, с. 192.]

Россия знаменовала для Пушкина нелегкую, но плодотворную встречу разных пространств, разных жизненных укладов, народов, верований, языков, человеческих характеров. Пушкин твердо убежден в своеобразии русского мира, в существенном отличии между историей России и историей Западной Европы. Никогда не переступив западной границы России, Пушкин воспринял западную культуру, воспитывался сначала на Вольтере и французской литературе, потом на Байроне, Шекспире, Гете... Но в его душе утонченность влияния европейской культуры уживалась с «русским духом». Мы говорим о гениальной способности Пушкина к синтезу, примиряющему противоположности, открывающему широкие духовные и исторические перспективы. Он защищает ценность русской культуры, но утверждает и необходимость западной культуры для России. «В искусстве, …в художественном творчестве он проявил эту всемирность стремления русского духа неоспоримо»[ Достоевский Ф.М. Пушкин/Дань признательной любви. Русские писатели о Пушкине, с. 67.], - утверждал Ф.М. Достоевский.

Говоря о романе в стихах «Евгений Онегин», мы понимаем, что это «произведение не только о любви, но и о судьбах России» Непомнящий В.С. Книга, обращенная к нам: «Евгений Онегин» как «проблемный роман»//Москва, 1999, №6, с. 164.. Сюжет его строится на притяжении-противостоянии «героя века», скованного «европейским» воспитанием, усвоившего чуждое России мировоззрение, - и уездной барышни, оставшейся русской по своим идеалам, жизненным и религиозным представлениям, несмотря на французский язык и английские романы. Само это притяжение-противостояние (Запад - Россия) заключает в себе огромный исторический смысл. Проблему судьбы России и русского человека, проблему всемирно-исторического масштаба решает в своем произведении великий поэт.

1.2. А.С. Пушкин и его эпоха. «Проблема человека» и русского национального характера.

В ходе написания романа «Евгений Онегин» и его публикации менялся автор, менялся читатель, менялась эпоха. Замысел первой главы романа возник в Кишиневе в связи с постоянным и тесным общением с декабристским кружком Орлова и Раевского. По наблюдению Ю.М. Лотмана, «одной из характерных сторон пушкинского творчества 1822-1823 гг., наряду с тяготением к гражданственной тематике, …является обострение интереса к сатире»[ Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь, с. 33.], который «находился в русле развития передовой литературы той эпохи»[ Там же. С. 36.]. Исследователь отмечает, что замысел «Евгения Онегина» первоначально намечался в плане сатирического противопоставления светского общества и светского героя высокому авторскому идеалу: поэт стремился «создать сатирический образ представителя «изнеженного племени переродившихся славян»[ Там же. С. 37.].

В своей книге «Роман Пушкина «Евгений Онегин» Г.П. Макогоненко отмечает, что «типичными чертами характера молодого человека этой поры было недовольство, равнодушие, охлажденность души»[ Макогоненко Г.П. Роман Пушкина «Евгений Онегин». М., 1968, с. 23.]. Центральной темой романа «Евгений Онегин» явилась судьба героя времени, его духовно-нравственное самоопределение, неудовлетворенность сущим и поиски места в жизни. Определяющей чертой своего поколения и его судьбы, смыслом его исторической драмы Пушкин считал трагическое противоречие между огромными скрытыми возможностями личности и ее общественной невостребованностью. В своих современниках (Чаадаеве, Каверине, Пущине) поэт видел «выдающихся русских людей эпического масштаба»[ Гроссман Л.П. Пушкин. М., 1958, с. 224.], которые в большом свете вынуждены были вести жизнь заурядных людей - помещиков, офицеров, чиновников. Это было следствием колоссального трагического разрыва двух сословий и двух Россий.

Впервые тип человека, созданный временем, Пушкин запечатлел в характере пленника в поэме «Кавказский пленник» (1821), показав равнодушие к жизни, к ее радостям, «старость души», которые сделались отличительными чертами молодых людей его времени. Впоследствии Пушкина начинает преследовать мысль запечатлеть новый тип молодого современника в поэтическом образе, и этот тип представляется ему уже яснее, чем в пору создания «Кавказского пленника». В творчестве Пушкина «шло становление реалистического стиля в споре, взаимопритяжении, взаимообогащении и взаимоотталкивании со стилем высокого романтизма. К роману в стихах Пушкина вело внутреннее развитие его гения и все развитие русской литературы»[ Баевский В.С. Присутствие Байрона в «Евгении Онегине»//Изв. РАН, сер. лит. и яз., 1996, т. 55, №6, с. 6.].

В начале XIX века ведущее место в литературе начинает занимать жанр романа, который вытесняет эпическую поэму. Еще Гегель и Бальзак (а в России - В.Г. Белинский) определяли роман как эпос частной жизни, в то время как эпическую поэму характеризуют «нераздельность индивидуальной и народной души» (А. Веселовский) и такие инициативные действия героя, которые стимулировались общенациональными, государственными идеалами и целями»[ Брагинский И.С. Роман//Краткая литературная энциклопедия. М., 1971, т. 6, ст. 350.]. В сравнении с поэмой эпической (античной, средневековой), а также романтической, где действуют исключительные, возвышенные лица, роман XVIII и XIX вв. - жанр не высокий, а прозаичный, точнее, прозаизированный. В нем появляется особый тип героя, который, как отмечал М.М. Бахтин, «формулируя отчетливо индивидуальные принципы частного и общего поведения, …выражает неудовлетворенность образом жизни большинства»[ Бахтин М. Эпос и роман//Вопр. литературы, 1970, №1, с. 120.]. Конфликт с обществом открывает зависимость личности от общественных коллизий, которые она, как правило, преодолеть не в силах и удаляется от общества в поисках самой себя. Образцы нового западноевропейского романа с его новым типом героя учитывались Пушкиным при создании его «Онегина». Это роман «Рене» Р. Шатобриана, «Мельмот-скиталец» Ч. Мэтьюрина, «Адольф» Б. Констана и, конечно, произведения Дж.Г. Байрона, такие, как поэма «Паломничество Чайльд-Гарольда» и стихотворный роман «Дон-Жуан».

Душевный мир героя может раскрыться перед нами при сопоставлении мира Онегина с миром привлекающих его внимание книжных образов. Автор не раз сопоставляет Онегина с байроновским Чайльд-Гарольдом: «Гарольдов плащ» - символ байронического разочарования в мире и в людях - становится важнейшей приметой героя в романе. Вспомним эти случаи сопоставления: «Как Child-Harold, угрюмый, томный,//В гостиных появлялся он…»[ Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10-ти т. 3-е изд. М., Наука, 1964, т. 5, с. 26 (далее ссылки на это собрание сочинений даются в тексте в скобках с указанием тома и страницы).] В IV главе: «Прямым Онегин Чильд Гарольдом//Вдался в задумчивую лень…» (V, 94) В VII главе упоминается «лорда Байрона портрет», который видит Татьяна в кабинете Онегина, и то, что «певца Гяура и Жуана» он «из опалы исключил» (V, 149). Продолжая этот ряд, можно упомянуть появление Онегина в VIII главе перед встречей с «законодательницей зал» Татьяной: «Чем ныне явится? Мельмотом,//Космополитом, патриотом,// Гарольдом, квакером, ханжой…» (V, 168). Смысл этих настойчивых сопоставлений, по верному наблюдению Г.Г. Красухина, состоит в следующем: «Онегин ориентируется на Чайльд-Гарольда… эта черта характеризует тогдашнее время, она - его яркая примета. Мы помним, что первая глава описывает светскую жизнь петербургского молодого человека в конце 1819 года. А в то время Чайльд-Гарольд был кумиром молодежи»[ Красухин Г.Г. Покой и воля. Некоторые проблемы пушкинского творчества. М., 1987, с. 66.].

Однако характеры Чайльд-Гарольда и Онегина неоднородны, о чем писал в 1859 г. А. Григорьев: «Мрачный сплин и язвительный скептицизм Чайльд-Гарольда заменился в лице Онегина… тоскою человека, который внутри себя гораздо проще, лучше и добрее своих идеалов, который наделен критическою способностию здорового русского смысла… который - критик, потому что даровит, а не потому, что озлоблен»[ Григорьев А. Литературная критика, с. 174.]. И тем не менее, сравнение Онегина с разочарованным героем Байрона автор проводит почти до конца романа. Почему? Возможно, здесь имеет место явление, которое литературовед А.М. Гуревич обозначил как «поэтика подразумеваний». «Автор для прояснения и конкретизации романных ситуаций, мотивов поступков… своих героев, или же для углубления их психологической характеристики, более полного раскрытия… сути их жизненной позиции… проводит явные или скрытые параллели между «чужими» персонажами и героями своего романа в стихах»[ Гуревич А.М. «Евгений Онегин»: поэтика подразумеваний//Изв. РАН, сер. лит. и яз., 1999, т. 58, №3, с. 29.]. Судьбы героев действительно развертываются в сложном пересечении литературных реминисценций. Руссо, Сталь, Ричардсон, Байрон, Констан - далеко не полный список авторов, «чьи тексты составляют фон, в проекции на который обрисовывается судьба героев»[ Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь, с. 85.]. В этом смысле мы можем говорить об «интертекстуальной» картине мира, которая в пушкинском художественном мире служит задаче изображения духовного мира человека.

Собственно говоря, вся проблема духовной жизни или духовной смерти человека предстает у Пушкина как проблема русского мыслящего человека: его назначения, его роли в судьбах страны и народа. Драматизм этой проблемы в литературе был реальным драматизмом становления и существования личности в сложных условиях послепетровской России. Создание Онегина и его литературных «потомков» (Печорина, Бельтова, Рудина, Обломова…), как справедливо заметил В.С. Непомнящий, «суть акты беспощадной требовательности русского мыслящего человека к себе, предельной интеллектуальной отваги, величайшей совестливости и духовной высоты»[ Непомнящий В.С. Пушкин. Русская картина мира, с. 277.].

Попытки концептуального художественного, социально-исторического и этического осмысления и построения русского национального характера заметно активизировались уже в XVIII веке. С проблемой национального характера оказалась тесно связана проблема народности. Тема народности вошла в роман «Евгений Онегин» именно как положительное начало, противостоящее европейской индивидуалистической культуре. Романтический индивидуализм, конечно, позволял порывать с «толпой», с ее моралью и законами, но, отделяя человека от всего мира, ожесточал его. И Пушкин указывает на существование духовной, национальной, исторической общности людей, определяющей основы истинной человеческой морали. Онегин отделен от этой общности, от истинно русского мира, и именно в этом его драма.

Автор «Евгения Онегина» понимал, что он участвует в решении задачи, поставленной самой историей. Сам он был одним из первых и крупней-ших представителей новой категории русских людей, и, значит, его внутренний опыт имел важное историче-ское значение. Проблемой, волнующей автора, становится проблема человека. Но со свойственной ему совестливостью и глубоким внутренним прозрением поэт ставит эту проблему и перед самим собой. Об этом очень точно сказал В.С. Непомнящий: «тончайшая и сложнейшая художественная структура романа… отмечена - при феноменальном многообразии -- необычайной монолитностью. Это значит, помимо прочего, что роман написан о себе, о своей устремленности»[ Там же. С. 275.]. По мнению исследователя, именно «интерес проблемы» является формообразующим и жанрообразующим фактором, строит архитектонику и поэтику романа… Это делает роман насквозь значимой поэтической системой, сплошным сюжетом, иначе говоря -- «большим стихотворением»[ Непомнящий В.С. Пушкин. Русская картина мира, с. 277.].

1.3. «Евгений Онегин» как целостное и «вечно движущееся явление». Специфика жанра, композиции и стиля «свободного романа».

Знаменитая формула В.Г. Белинского «энциклопедия русской жизни», оставаясь замечательной в своем роде и для своего времени, уже тогда заключала в себе неразрешимое противоречие: она разошлась с его же определением «Евгения Онегина» как «вечно живущего и вечно движущегося явления». Ведь энциклопедия не живет вечно и не движется, это свод остановленных знаний. Тем не менее, слова об «энциклопедии» на протяжении долгого времени сохраняют свою авторитетность и как бы служат методологическим руководством в изучении романа.

Таким образом, основу поэтики романа «Евгений Онегин» составляют энциклопедизм и в то же время процесс, движение.

«Именно как процесс «Онегин» сознавался и автором. Пушкин… его издавал по главам (первая -- 1825, восьмая -- 1832); издавал как открытое, становящееся произведение, - пишет В.С. Непомнящий. - «Свободный роман» вырастал из жизни и «размывал-ся» в жизнь, захватывая, втягивая в себя читателя, …превращая его восприятие в свой содержательный и структурный элемент»[ Там же. С. 263.]. «Свободный роман» Пушкина организуется на каждом шагу, постепенно и, по выражению Ю.М. Лотмана, его «текстом оказывается Жизнь»[ Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь, с. 107.]. Однако сам «процесс», само «движение» понимается часто только во внешнем, временном плане: время шло, автор менялся, менялись и его оценки, оттого возникали «противоречия», которые Пушкин принципиально не устранял:

Пересмотрел все это строго:

Противоречий очень много,

Но их исправить не хочу…

(V, 35)

Это нежелание, возможно, объясняется тем, что, «разрушая плавность и последовательность истории своего героя, равно как и единство характера, автор переносил в литературный текст непосредственность впечатлений от общения с живой человеческой личностью»[ Там же. С. 106.]. Возможно также и то, что благодаря меньшей «организованности» и «упорядоченности» автор хотел сохранить роману, отражающему все противоречия жизни, его живое движение во времени. Значит, «Евгений Онегин» - это создание творческой личности, которая, по мнению исследователя Е.В. Каманиной, «опознает себя только в Диалоге»[ Каманина Е.В. Л. Шестов о Пушкине//Вест. Моск. ун-та, сер. 9 (филология), 1999, №3, с. 128.], т.е. в противоречиях действительности. О «диалогической природе»[ Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь, с. 32.] текста романа говорит и Ю.М. Лотман. Вслед за исследователями мы называем роман «Евгений Онегин» романом-диалогом.

Формула «даль свободного романа» очень точно определила направление творческих поисков поэта в области романического жанра. Он создал в русской литературе роман нового типа, который не укладывался в традиционные жанровые границы. В романе «повествование сосредоточено на судьбе отдельной личности, на процессе становления и развития ее характера и самосознания»[ Брагинский И.С. Роман//Краткая литературная энциклопедия. М., 1971, т. 6, ст. 350.]. На наш взгляд, высказывание о романе исследователя И.С. Брагинского во многом верно определяет специфику жанра «свободного романа»: «Роман… не терпит жесткой регламентации, не имеет канона… предстает предельно свободным образованием»[ Там же.].

«Роман в стихах» - это сочетание можно назвать парадоксальным. Известно, что романы в стихах были и до Пушкина, например, рыцарские романы позднего Средневековья, но вряд ли их жанр был обозначен. Мы признаем справедливым высказывание литературоведа Ю.Н. Чумакова, считающего, что поэт стремился заранее сделать установку на восприятие читателями текста произведения: «Вот где она, пушкинская «дьявольская разница», согласно которой он не просто написал роман в стихах, но вынес жанр в подзаголовок: роман должен читаться, как читается лирическое стихотворение, и эта ориентировка читателей, сделанная Пушкиным, составляет всю «изюминку» восприятия текста»[ Чумаков Ю.Н. Из размышлений о жанре, стилистике и строфике «Евгения Онегина»//Вест. Моск. ун-та, сер. 9 (филология), 1999, №1, с. 7.]. О языке «Евгения Онегина» А.В. Чичерин писал: «Непринужденность, разговорность, легкость онегинских стихов таковы, что они ни в чем не стесняли автора»[ Чичерин А.В. Возникновение романа-эпопеи. М., 1975, с. 73.]. Исследователь очень верно отметил, что свободный роман Пушкина потому и свободен, что это - роман в стихах. Об этом говорил и Н.Н. Скатов: «Достигнута абсолютная свобода владения словом, может быть, в самом искусственном его выражении - в стихе»[ Скатов Н.Н. Пушкин. Очерк жизни и творчества, с. 182.]. Действительно, в определенном смысле поэт чувствует себя в мире стихов менее стесненным, чем в прозе, смешивая в повествовании временные планы, допуская больше стилевой и художественной игры, уходя от событийной линии сюжета и вновь возвращаясь к ней. Таким образом, писать стихами роман - это значило для Пушкина писать иначе, чем прозой, подчиняться иным художественным законам, создавать иной по своей внутренней структуре художественный мир.

Здесь необходимо сказать о лиро-эпическом жанре как о «смешанном виде стихотворного произведения, которое соединяет в себе особенности лирического и эпического изображения действительности»[ Аникин В. Лиро-эпический жанр//Краткая литературная энциклопедия. М., 1971, т. 4, ст. 215.]. В этом жанре проявляется синкретизм сюжетности с передачей переживаний автора, и широкие возможности для объединения лирического и эпического начала предоставляет именно роман в стихах.

«На примере эпопеи мы убеждаемся, что жанр уже сам содержит в себе высказывание о том, что есть мир, - отмечает современный литературовед Г.Д. Гачев. - Это тот угол зрения, который предопределяет поворот мыслей и трактовку проблем, входящих в его поле. Эпос… предполагает «объятность необъятного»… лирика - взволнованна, ее образ и произведение всегда - символ; слово выхватывает из потока бытия одно мгновенное переживание (мысль) и должно через него дать законченное высказывание обо всем бытии»[ Гачев Г.Д. Содержательность художественных форм: Эпос. Лирика. Театр. М., 1968, с. 144.]. Это точное высказывание можно с полным правом отнести к пушкинскому роману в стихах.

Автор всегда, о чем бы он ни писал, вольно и невольно изображает и себя самого, раскрывает свой внутренний мир. Поэтому, справедливо пишет В.С. Непомнящий, «как бы ни старался он описать жизнь других людей - она все равно предстанет перед нами в свете его внутреннего мира, прожитая поэтом, прошедшая через его сердце»[ Непомнящий В.С. Книга, обращенная к нам: «Евгений Онегин» как проблемный роман, с. 154.]. Пушкин решил создать картину эпохи (которая всегда была предметом романа) как процесс собственной духовной жизни, поэтому из-под пера поэта вышел именно роман в стихах.

Таким образом, авторское «Я» с его непосредственными переживаниями во многом определило своеобразие романа в стихах. Интересен в этой связи вопрос о лирических отступлениях в романе. Посредством лирического отступления вводится образ автора-повествователя, и оно возникает в первую очередь как эмоциональная беседа автора с читателем. А.Ю. Большакова говорит о «внутреннем диалоге между автором и читателем в повествовательной речи, в самом тексте произведения, а не в процессе его реального прочтения»[ Большакова А.Ю. Образ читателя как литературоведческая категория//Изв. РАН, сер. лит. и яз., 2003, т. 62, №2, с. 17.]. Для нас представляется интересным мнение исследователя В.Е. Хализева, который особо выделяет категорию «образ читателя», подчеркивая ее «материальную» природу и рассматривая ее как неотъемлемую часть художественной материи произведения: «правомерно говорить об образе читателя как одной из граней художественной предметности»[ Хализев В.Е. Теория литературы. М., 2002, с. 116.]. Получается, что образ авторского собеседника воплощен в художественном произведении. Читатель «вступает в диалектические отношения с другими образами (героев и автора)»[ Большакова А.Ю. Образ читателя как литературоведческая категория, с. 20.]. Действительно, в «Евгении Онегине» читатель становится собеседником автора, и автор постоянно обращается к нему как к своему хорошему знакомому:

И вы, читатель благосклонный,

В своей коляске выписной

Оставьте град неугомонный,

Где веселились вы зимой;

С моею музой своенравной

Пойдемте слушать шум дубравный

Над безыменною рекой…

(V, 142)

И читатель, и автор способны к состраданию по отношению к героям; автор часто приглашает своего незримого собеседника разделить свою точку зрения, свой взгляд на поступки героев: «Вы согласитесь, мой читатель,//Что очень мило поступил//С печальной Таней наш приятель…» (V, 83), «Друзья мои, вам жаль поэта…» (V, 134)

Диалог автора и читателя происходит на всех уровнях произведения: в эпиграфах, примечаниях, конкретно-исторических, географических, бытовых, фольклорных и других реалиях автор постоянно апеллирует к читателю, дает ему своего рода «сигналы», которые фиксируют внимание читателя в процессе чтения и определенным образом ориентируют его. Они же дают возможность приблизиться к автору, к его эмоциональной и духовной жизни.

В.М. Жирмунский определял композиционно обособленные лирические отступления как «признак эмоциональной манеры повествования»[ Жирмунский В.М. Байрон и Пушкин. Л., 1978, с. 113.]. И.Б. Роднянская также отмечает, что «эмоциональные возможности поэтической речи делают лирические отступления весьма органичными»[ Роднянская И.Б. Лирическое отступление//Краткая литературная энциклопедия. М., 1971, т. 4, ст. 214.]. Они - опорные точки всего романа, поддерживающие всю его конструкцию, и это, пожалуй, самая главная их роль. Лирические отступления в романе Пушкина содержат рассуждения автора о жизни и смерти, молодости и старости («Но грустно думать, что напрасно//Была нам молодость дана…» (V, 171)), о семье и связанных с ней «воспоминаньях старины» и добрых традициях («Но просто вам перескажу//Преданья русского семейства//Любви пленительные сны//Да нравы нашей старины» (V, 61)), о моде, привычках, вкусах («Припрыжки, каблуки, усы//Все те же: их не изменила//Лихая мода, наш тиран…» (V, 117-118)) В пушкинских лирических отступлениях мы находим и высказывания о значении в жизни поэта художественного творчества («Без неприметного следа//Мне было б грустно мир оставить…» (V, 54)), воспоминания о прошлом и мысли о будущем самого автора. Действительность дается поэтом через призму собственного неповторимого опыта:

В те дни, когда в садах Лицея

Я безмятежно расцветал,

Читал охотно Апулея,

А Цицерона не читал,

В те дни в таинственных долинах,

Весной, при кликах лебединых,

Близ вод, сиявших в тишине,

Являться муза стала мне.

(V, 165)

Здесь сказано не только о юности Александра Пушкина, но и о пробуждении великого поэтического дара. В этом свете подобные лирические отступления автобиографического характера имеют глубокий общекультурный и общеисторический смысл.