А.С. Пушкин и его роман "Евгений Онегин"

]. Согласимся с писателем и добавим, что слова «на своей почве» нужно понимать в значении «на почве народной национальной жизни». Татьяну с полным основанием можно назвать «женским» началом русской жизни, со всей ее силой и верностью, с ее устойчивостью и - с ее постоянным духовным движением. Этих героев и исследователи, и читатели идентифицируют с живыми людьми, но эти же персонажи, по точному определению Ю.Н. Чумакова, являются «принципами», «символами», которые мы понимаем как большие обобщения.

Как уже говорилось, Пушкин писал реалистическое произведение в пору господства романтизма. Герой романтических поэм с первых же строф представал перед читателем человеком исключительной и драматической судьбы в атмосфере таинственности, глухого намека, недосказанности. Свой же роман в стихах Пушкин начинает демонстративно прозаически: герой мчится «в пыли на почтовых» из столицы в деревню, где умирает дядя, оставивший ему наследство. При этом Онегин довольно откровенно рассуждает о предстоящей ему докучливой необходимости:

«…Какое низкое коварство Полуживого забавлять,

Ему подушки поправлять,

Печально подносить лекарство,

Вздыхать и думать про себя:

Когда же черт возьмет тебя?»

(V, 9)

Первые же строфы романа должны были помочь понять новую природу героя - это не исключительная личность, не загадочная натура, не злодей и не образец добродетели, а обыкновенный человек, один из тех, кого читатель не раз встречал на своем пути. Представив героя в свободной, чуть ироничной манере, Пушкин в быстром и коротком отступлении рисует биографию Онегина. Среда, к которой принадлежал Онегин, формировала его убеждения, интересы и вкусы. Живший долгами, отец не придумывал для своего сына особой системы образования, он поступил, как все:

Сперва Madame за ним ходила, Потом Monsieur ее сменил. Ребенок был резов, но мил.

Monsieur l'Abbe, француз убогой, Чтоб не измучилось дитя, Учил его всему шутя,

Не докучал моралью строгой, Слегка за шалости бранил

И в Летний сад гулять водил.

(V, 10)

Поверхностное светское воспитание было обычаем, нормой. Создавая характер героя, автор подчеркивал его типичность - так воспитывались все в этой среде. К ней же принадлежал и сам Пушкин, вот почему он с иронией говорит: «Мы все учились понемногу,//Чему-нибудь и как-нибудь» (V, 11). Интересно мнение А.М. Гуревича: «У читателя невольно складывается впечатление, будто «молодому повесе» ведома лишь «наука страсти нежной». Но вскоре, уже во второй главе, выяснится, что Онегин - достойный собеседник и оппонент Ленского, воспитанника одного из лучших европейских университетов»[ Гуревич А.М. «Евгений Онегин»: поэтика подразумеваний//Изв. РАН, сер. лит. и яз., 1999, т. 58, №3, с. 27.]. Действительно, даже беглый перечень обсуждаемых друзьями тем:

…Племен минувших договоры,

Плоды наук, добро и зло,

И предрассудки вековые,

И гроба тайны роковые,

Судьба и жизнь в свою чреду…

(V, 43)

свидетельствует о широте кругозора и эрудиции Онегина, о его приобщенности к исканиям и достижениям европейской мысли.

В характеристике особенностей натуры Онегина, отличающих его от массы столичных дворян, Пушкин историчен. Разочарование в жизни, в окружающих людях, в самом себе, как мы уже знаем, было порождено временем, оно отражало начавшийся после Отечественной войны раскол в дворянской среде. Принадлежность Онегина к ней автор раскрывает и через дружеские связи героя: так, например, его другом оказывается Каверин - они встречаются с ним, вместе обедают («К Talon помчался: он уверен,//Что там уж ждет его Каверин» (V, 15)). Характеризуя франтовство Онегина, его «педантизм в одежде», автор как бы невзначай роняет сравнение: «Второй Чадаев, мой Евгений…» (V, 20) В то же время Каверин и Чаадаев, члены Союза благоденствия (о филиале его, «Зеленой лампе», Пушкин вспоминал как о близкой себе стихии) - друзья не только Онегина, но и Пушкина. Таким образом, среда оказалась четко обозначенной.

Разочарование отдалило Онегина от суеты света, от наслаждений, от красавиц, от обычного времяпрепровождения. Характеристика воззрений героя - «душевная пустота», «скука», «охлажденный ум», «угрюмость», «хандра» - все это лишь глухие намеки на то, что действительно переживал Онегин. В связи с этим хотелось бы отметить очень глубокое и точное наблюдение В.С. Непомнящего, который пишет о «герое времени»: «Описывается не столько сам Онегин, сколько его образ жизни, а ведь человек и его образ жизни - часто вовсе не одно и то же. Более того, именно такой случай и взят Пушкиным: несовпадение личности и ее образа жизни - это и есть основа романа»[ Непомнящий В.С. Книга, обращенная к нам: «Евгений Онегин» как «проблемный роман», с. 146.]. Действительно, автор прямо ставит этот вопрос:

Но был ли счастлив мой Евгений,

Свободный, в цвете лучших лет,

Среди блистательных побед,

Среди вседневных наслаждений?..

Нет…

(V, 25-26)

Онегин начинает интуитивно чувствовать, что в его жизни происходит что-то не то, что с ним что-то не так. И на него нападает тоска, хандра, равнодушие, наконец, презрение к жизни и неправильно устроенному миру. «Но вот здесь он и ошибается, - верно отмечает В.С. Непомнящий. - Дурен не мир - дурно миропонимание, которое… определило его образ жизни - такой, как у множества образованных людей того времени. <…> В жизни Онегина воплощается философия потребления мира человеком, «философия удовольствия» (гедонизм), которую Достоевский позже назовет «пищеварительной философией»[ Непомнящий В.С. Книга, обращенная к нам: «Евгений Онегин» как «проблемный роман», с. 146.]. Это определение Достоевского весьма точно: сам Пушкин замечал,

…Что речь веду в моих строфах

Я столь же часто о пирах,

О разных кушаньях и пробках,

Как ты, божественный Омир,

Ты, тридцати веков кумир!

(V, 116)

Исследователь А.М. Гуревич, обратив пристальное внимание на эту особенность романа, говорит о том, что «Пушкин едва касается, казалось бы, самого существенного - внутреннего мира своих героев, их взглядов и переживаний, мыслей и чувств. Зато о внешней, бытовой стороне жизни, … буднях и праздниках провинции и столицы повествуется обстоятельно, конкретно, детально, как будто для того, чтобы утопить в этих подробностях самую суть дела»[ Гуревич А.М. «Евгений Онегин»: поэтика подразумеваний, с. 26.].

Мы уже говорили о смысле настойчивых сопоставлений Онегина с байроновским Чайльд-Гарольдом. Продолжая это рассуждение, заметим, что герой Байрона лишь отстраняется от общества, а не бежит от него. К тому же психологическому типу принадлежит и Онегин. Пушкину важно было акцентировать сходство Онегина именно с Чайльд-Гарольдом, а не с байроновским героем-индивидуалистом вообще, ведь деревенское уединение Онегина открывало перед ним возможность разобраться в себе самом и в окружающем мире, определить возможные варианты развития собственной судьбы.

В деревне перед нами предстает новое действующее лицо

По имени Владимир Ленский,

С душою прямо геттингенской,

Красавец, в полном цвете лет, Поклонник Канта и поэт.

(V, 38)

С Ленским в роман входит тема романтизма и его судьбы в России. Ленский возвращается на родину, закончив свое обучение в Геттингенском университете, откуда привез не только «учености плоды», но и «вольнолюбивые мечты». Однако вольнолюбие Ленского было довольно абстрактным, убеждения - неопределенными и носили мечтательный характер:

Он пел разлуку и печаль,

И нечто, и туманну даль,

И романтические розы…

(V, 40)

Восторженность и экзальтацию романтизма Ленского Онегин с его трезвым взглядом на жизнь не принял, правда, и разочаровывать юного мечтателя не спешил:

Он охладительное слово

В устах старался удержать

И думал: глупо мне мешать

Его минутному блаженству;

И без меня пора придет;

Пускай покамест он живет

Да верит мира совершенству…

(V, 43)

Но в обрисовке характера Ленского нет сатирических черт. Поэт скорбит о Ленском, пишет о юноше, «Ольгою плененном», с болью и нежностью:

Ах, он любил, как в наши лета

Уже не любят; как одна

Безумная душа поэта

Еще любить осуждена…

(V, 45)

и говорит о том, что «Ни охлаждающая даль,//Ни долгие лета разлуки…//Ни шум веселий, ни науки//Души не изменили в нем,//Согретой девственным огнем» (V, 45).

Трезво оценивая общественную позицию юного поэта, Пушкин с симпатией изображает его гуманную личность. Но жизнь к людям подобного типа беспощадна, они оказываются жертвами страшного мира. Восторженность Ленского была смешна в сравнении с мудрой опытностью Онегина II главы; теперь она становится возвышенной и человечной в сравнении с эгоизмом Онегина. Ленский пал жертвой эгоизма Онегина, его боязни «шепота» и «хохотни глупцов», его зависимости от общественного мнения. Индивидуализм героя осужден в V и особенно в VI главе. Произошла переакцентировка в оценке героев.

Центральным событием романа становится встреча Онегина с Татьяной, характер которой раскрывается перед читателем и как неповторимая индивидуальность, и как тип русской девушки из провинциальной дворянской семьи. Мать дает дочери уроки «приличия», учит «законам света», французскому языку, передает свою былую страсть к сентиментальным романам:

Ей рано нравились романы,

Они ей заменяли все;

Она влюблялася в обманы

И Ричардсона и Руссо…

(V, 49)

В подобных условиях жили и воспитывались многие русские дворянские барышни. Как и они, «Татьяна верила преданьям// Простонародной старины,//И снам, и карточным гаданьям,//И предсказаниям луны» (V, 101). Пушкин, рисуя характер русской женщины, был верен правде жизни, а не отвлеченному идеалу. Белинский писал о Пушкине, что он первым воспроизвел в лице Татьяны русскую женщину.

Воспитание, целью которого было подготовить девушку к замужеству, и чтение книг давало пищу жажде любви, которую испытывала Татьяна. «Книжное воспитание означало европейское воспитание, ибо дворянские девушки читали западноевропейских писателей «не в переводах одичалых», а в подлиннике. И читали их душой»[ Кантор В.К. Вечно женственное и русская культура//Октябрь, 2003, №11, с. 163.], - справедливо пишет В.К. Кантор. Все идеальные образы книжных героев - «любовник Юлии Вольмар,//И Вертер, мученик мятежный,//И бесподобный Грандисон» - все для нее «в одном Онегине слились» (V, 59). И все же в этом выборе проявилась незаурядность Татьяны, которая не могла бы полюбить ни Ленского, ни тем более Буянова или Пустякова. Чистоту ее души оберегала близость к иному миру, к иной, народной России, олицетворением которой была духовно близкая Татьяне няня Филипьевна. Не кто иной, как няня, поняла и поддержала героиню в момент совершения важного шага - написания письма Онегину.

«Письмо Татьяны, - пишет В.С. Непомнящий, глубоко восхищенный силой чувства героини, - это акт веры, веры могучей и безраздельной… Только увидев Онегина, она поверила, что «это он»… и что они созданы друг для друга. Эта ее вера - и есть любовь. Не случайно письмо Татьяны проникнуто религиозными мотивами: «То в вышнем суждено совете… То воля неба: я твоя… Ты мне послан Богом…»[ Непомнящий В.С. Книга, обращенная к нам: «Евгений Онегин» как «проблемный роман», с. 157.].

Однако признание Татьяны, дышавшее искренней любовью, не нашло отклика в охлажденном сердце Онегина: его чувства были безжалостно искажены обществом, в котором связывала людей не любовь, а выгодная женитьба. Он поступил с ней «очень мило», но это, конечно, не похвала. Автор далек от того, чтобы прямолинейно осуждать своего героя, не влюбившегося в «милую Татьяну»; Онегин обнаружил и «души прямое благородство» (V, 83). Но художественное произведение имеет свои законы: на героя, приносящего несчастье любимой автором героине, падает тень вины.

Возможно, Татьяне было бы намного легче, если бы она после этого разочаровалась в Онегине. Вера, как писал апостол Павел - это уверенность в невидимом, а ведь Татьяна как раз не поверила «видимому» в Онегине, она продолжала верить своему сердцу, и это приносило ей невыразимые страдания.

В характере Татьяны, как он дан в V главе, появилось новое, объясняющее ее глубокую человечность - «русская душою». Пушкину открылась тесная связь человека с общей и большой жизнью народа. Французские романы, уроки маменьки не разрушили близости Татьяны с родной природой и духовной жизнью народа (даже знаменитый сон Татьяны передан в образах народной поэзии и сказки). Татьяна по условиям своей жизни оказалась ближе всего к этой культуре. Онегин всем своим прошлым был отдален от этого мира, и, хотя он и начал приближаться к нему в деревне, на нем был груз моральных правил, усвоенных в юности.

В III и IV главах замысел развивается в новом направлении. Намечается тема зла, причиняемого героем-индивидуалистом, тема трагической неразрешимости конфликта между личностью и обществом: герой выше породившей его светской среды (она ему скучна), но вместе с тем он подвластен ее законам, не находит в себе силы их преодолеть.

А находит ли в себе эти силы Татьяна, которая вынуждена была разорвать все связи с прежней жизнью и уехать в Москву навстречу своей новой жизни в «вихре света»?

Став блестящей княгиней, «законодательницей зал», Татьяна царит над всем окружающим обществом и в то же время отделена от него каким-то огромным невидимым пространством:

Она была нетороплива,

Не холодна, не говорлива,

Без взора наглого для всех,

Без притязаний на успех,

Без этих маленьких ужимок,

Без подражательных затей…

Все тихо, просто было в ней,

Она казалась верный снимок

Du comme il faut…

(V, 171-172)

Теперь уже она очаровывает Онегина. Эта женщина, в отличие от «той девочки», ему нравится. И очень верно звучит высказывание Достоевского: «Вечный скиталец увидал вдруг женщину, которою прежде пренебрег, в новой блестящей недосягаемой обстановке, - да ведь в этой обстановке-то, пожалуй, и вся суть дела. Ведь этой девочке… теперь поклоняется свет, этот страшный авторитет для Онегина»[ Достоевский Ф.М. Пушкин/Дань признательной любви. Русские писатели о Пушкине, с. 58.]. И Татьяна чутким сердцем любящей женщины чувствует, что Онегин любит только свою фантазию, что он принимает ее не за ту, кто она есть. Как справедливо заметил в связи с этим В.С. Непомнящий, «ее письмо - это письмо любви, его письмо - письмо страсти… В страсти главное - «я». В любви главное - «ты»[ Непомнящий В.С. Книга, обращенная к нам: «Евгений Онегин» как проблемный роман, с. 167.]. Онегин всю жизнь видел в мире только себя и поэтому прошел мимо своего счастья, и Татьяна знает, какая путаница царит в его душе, говоря ему:

Как с вашим сердцем и умом

Быть чувства мелкого рабом?

(V, 188)

Самое большое из чувств Татьяны - любовь к Онегину, и именно поэтому она ему отказывает. Это не единственная причина отказа, - ведь Татьяна верна слову, она «другому отдана» и нарушить брачный обет не может, - но, пожалуй, главная. «Когда она говорит Онегину «нет», когда… расстается с тем, кому мечтала отдать всю себя, - она жертвует собой ради Онегина… Потому что есть преграда, которую она перейти не может и не хочет: любовь, слитая с совестью, - или совесть, облеченная в любовь…»[ Там же. С. 170.] - пишет В.С. Непомнящий. «То, что Татьяна отсекла от себя возможность «романных поступков», лишь перенесло динамическую противоречивость ее характера в сферу внутренней жизни, превратив ее в образ глубоко трагический»[ Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь, с. 91.], - справедливо отмечает Ю.М. Лотман. И, возможно, этот поступок Татьяны, когда Онегин стоит, «как будто громом поражен», может преобразить его, но этого читателю знать не дано: автор покидает своего героя «надолго, навсегда»… Заметим, что автор не выносит окончательного «приговора» Онегину, не желает ему зла, оставляя его «в минуту, злую для него» - с добром, с возможностью духовного возрождения. Герои расстаются, но Татьяна не перестает любить. И здесь есть вечное взаимопритяжение и взаимоотталкивание двух противоположных начал - женского и мужского, чувственности и рациональности, а значит, и трагичность, истоки которой - в невозможности достижения счастья, которое не всегда основано на следовании своему долгу.

«Заметим, - пишет В.К. Кантор, - что в России всегда был культ Богоматери, Богородицы, но почти неизвестен культ Девы; что, разумеется, было связано с отсутствием личностного мужского начала, умеющего увидеть одухотворенно-женское в женщине»[ Кантор В.К. Вечно женственное и русская культура, с. 158.]. Мужчине, по мнению исследователя, дано увидеть в женщине высшее, божественное начало, которое способно преобразить его. С надеждой на духовное и нравственное преображение героя и оставляет нас автор.

Пушкин раскрыл историей любви Татьяны и Онегина драму нравственной несвободы человека. Нравственная ценность человека, его общественная позиция стали проверяться любовью и в более поздних произведениях русской литературы. Проблема счастья была близка и дорога поэту. Роман, рассказывающий о встрече двух людей, живших во враждебном им обществе, о погубленной любви, становился романом общественным, исторически конкретно воспроизводившим и исследовавшим современность. Таким образом, Онегин для Пушкина стал в своем роде тоже «энциклопедией русской жизни».

«Разочарованность рядом с романтической очарованностью, трезвость рядом с восторженностью и идеальностью - все это несомненные приметы той исторической эпохи, - пишет Е.А. Маймин. - Герои пушкинского романа не просто исторически значимы - само их художественное существование… несомненно определялось теми историческими задачами и целями, которые ставил перед собой Пушкин, создавая свой роман»[ Маймин Е.А. Пушкин. Жизнь и творчество. М., 1981, с. 163.].

2.3. Авторский идеал в романе «Евгений Онегин»

В романе «Евгений Онегин» проявилась пушкинская полнота духа как способность вмещать и выражать все многообразие жизни. «Пушкин в «Евгении Онегине» исторически подошел к менявшейся на его глазах современности и к своему собственному сознанию»[ Семенко И.М. Эволюция Онегина: К спорам о пушкинском романе//Русская литература, 1960, №2, с. 111.], - справедливо указывает И.М. Семенко. В современном европейском и русском литературоведении, исследующем сложнейшие проблемы Автора и Читателя, Автора и его «картины мира», Автора и Героя, пушкинский роман становится буквально кладезем аргументации в спорах по этим вопросам.

В 60-70-х гг. ХХ в. имел место спор об образе автора - одной из основных категорий теоретико-литературной мысли (идею автора как центра художественного произведения отрицал, например, Р. Барт (программная статья «Смерть автора»), настаивая на мысли, что «письмо есть изначально обезличенная деятельность»[ Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1989, с. 385.]). Однако ведущие российские литературоведы (С. Бочаров, В. Кожинов), развивая идеи В. Виноградова[ Виноградов В.В. О языке художественной прозы. М., 1980.] и М.М. Бахтина[ Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.], заговорили о проблеме автора как основополагающей в науке о литературе. В настоящее время центральная позиция автора в мире художественного произведения не вызывает сомнений: ведь автор берет на себя функции обеспечения «внутренней цельности и целостности» произведения, «вступая в различные взаимоотношения с героями»[ Большакова А.Ю. Образ автора//Лит. учеба, 2001, кн. 5, с. 171.]. И автор, и читатель, а также непосредственные действующие лица повествования - постоянные, активные характеры в романе "Евгений Онегин". Их взгляды на мир по-разному переплетаются, а изменение во взглядах автора вызывает уже упомянутые «противоречия» между отдельными частями романа, усиливая его жизненность. «Евгений Онегин» характеризуется «размыванием границы между действительностью, изображаемой в произведении, и реальностью, в которой существуют живой создатель художественного текста (биографический автор) и его читатели»[ Штейнгольд А.М. В.В. Набоков о Пушкине в романе «Дар»//Проблемы современного пушкиноведения. Псков, 1999, с. 191.], и авторское «я» настраивает читателя на доверительный разговор-исповедь. Действительно, «авторская творческая активность направлена на воплощение «мечты о своем читателе». Потому в художественной структуре произведения - наряду и в соответствии с «образом автора» - происходит выделение его коммуникативной пары: «образ читателя», воображаемый читатель (адресат)»[ Большакова А.Ю. Образ автора, с. 174.]. Говоря о лирических отступлениях в романе «Евгений Онегин», мы в общих чертах уже касались проблемы читателя как собеседника автора, причем собеседника как бы вне зависимости от «временного статуса» читателя. Если же говорить о «близком автору «читателе», понимающем собеседнике-современнике»[ Большакова А.Ю. Образ читателя как литературоведческая категория, с. 25.], то это предполагает постоянное возвращение к воспоминаниям, обусловленным общим для «читателя-современника» и для автора социально-историческим прошлым (отсюда, кстати, и необходимость комментирования романа, возникшая уже в конце XIX в., когда многие реалии пушкинской эпохи стали историей), возвращение к ранее прочитанным частям текста («смотрите первую тетрадь» (V, 116)) и различным сюжетным моментам («Онегин (вновь займуся им)…» (V, 170)). Обращаясь к читателю, автор оценивает определенные жизненные явления, выражая при этом свой философский взгляд на мир, что неизменно связано с духовным самораскрытием автора.

Современное литературоведение осваивает категорию автора как одну из масштабных и всеобъемлющих: без нее невозможно полноценное исследование художественного произведения. Проблему автора в разное время рассматривали такие замечательные исследователи, как Ю.Н. Тынянов, Б.М. Эйхенбаум, Л.Я. Гинзбург. В их трудах находит отражение мысль о «протеизме» Пушкина, высказанная еще В.Г. Белинским и Н.В. Гоголем и связанная с проблемой выражения авторской личности. «В своем развитии творчество Пушкина вместило разные воплощения авторского я»[ Гинзбург Л.Я. О лирике. Л., 1974, с. 182. ], - справедливо писала Л.Я. Гинзбург, указывая также на то, что при этом конкретность «авторского образа» «…из плана биографического, фактического отчасти переключилась в план философский и психологический»[ Гинзбург Л.Я. О лирике, с. 208.]. Б.М. Эйхенбаум, говоря о философском взгляде Пушкина на мир, верно замечал, что поэт в своем творческом акте «поднимается» над жизнью, «чтобы в самой текучести и изменчивости видно было нечто постоянное, вечное»[ Эйхенбаум Б.М. О поэзии. Л., 1969, с. 321.].

Мы задаемся вопросом - можно ли и нужно ли отождествлять автора («я») в «Евгении Онегине» с Пушкиным - автором «Евгения Онегина»? Думается, что нет: перед читателем не реальный поэт, а его романный образ, художественный двойник: «автор» имеет лишь опосредованное отношение к реально-биографической личности автора-писателя»[ Большакова А.Ю. Образ автора, с. 171.]. Г.А. Гуковский очень точно охарактеризовал проявление личности автора в романе «Евгений Онегин»: «Автор неотступно присутствует при всех сценах романа, комментирует их, дает свои пояснения, суждения, оценки. Он присутствует не только как автор, литературно существующий во всяком романе, а именно как персонаж, свидетель, отчасти даже участник событий и историограф всего происходящего»[ Гуковский Г.А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. М., 1957, с. 166.].

В.С. Непомнящий, обращая внимание на структуру текста и ее связь с образом автора, справедливо пишет, что сюжет героев внутри романа предназначен для того, чтобы «развернуть духовную жизнь автора в общечелове-ческий план. А то, что называется отступлениями, представляет собой опорные точки авторской темы, которые не дают «материалу», то есть сюжету героев, стать самостоятельным повествованием»[ Непомнящий В.С. Пушкин. Русская картина мира, с. 277.]. Пушкин в самом деле создал для автора-повествователя особые условия, формирующие всю лирическую стихию романа, которая определяется личностью автора, его миропониманием, его мироощущением. Таким образом, в романе «Евгений Онегин» перед нами предстает своеобразная поэтическая биография Пушкина, отражение «души в заветной лире» (как сказал поэт в своем программном стихотворении «Памятник» (1836)). Поэт помещает себя в центр вымышленного романного мира, в систему отношений с персонажами, созданными его воображением, переживая вместе с ними любовь и разлуку, радость и печаль, вдохновение и хандру. В.Г. Одиноков справедливо отмечал, что «романная судьба героев… не может не влиять на функционирование биографической канвы повествователя, который теперь сам выступает как персонаж»[ Одиноков В.Г. «И даль свободного романа…», с. 76.]. Также и В.С. Непомнящий, говоря о неразделимости вымышленных героев и образа автора, пишет, что «в каждом из них - часть авторского опыта и авторской души»[ Непомнящий В.С. Книга, обращенная к нам: «Евгений Онегин» как «проблемный роман», с. 154.].

Разумеется, «понимание образа автора невозможно без проникновения в диалогические отношения автора и героев»[ Большакова А.Ю. Образ автора, с. 171.]. Наиболее интересным для рассмотрения нам представляется соотношение образов автора и заглавного героя. Сопоставляя себя с героями, размышляя о них и о себе, автор находится в постоянных поисках идеала. В связи с этим мы считаем уместным говорить об авторском идеале, выраженном в романе «Евгений Онегин».

В образе Евгения Онегина с наибольшей силой проявляются отличительные черты молодого человека начала XIX века, который в связи с этим особенно близок поэту. Мы действительно замечаем сходство между автором и героем: недаром автор с самого начала рекомендует Онегина: «добрый мой приятель». Поэт делает героя человеком одного круга с собой, Онегин не только не антипод по отношению к автору, но его единомышленник. Хотя ему и присущи «неподражательная странность//И резкий охлажденный ум», он, как и автор, «условий света свергнул бремя» (V, 28). Автор подружился с ним, сказано далее, «как он, отстав от суеты», «именно тогда, - справедливо указывает В.С. Непомнящий, - когда Евгению такая жизнь опротивела, когда «ему наскучил света шум»[ Непомнящий В.С. Книга, обращенная к нам: «Евгений Онегин» как «проблемный роман», с. 146.]. Правда, из столкновения с «суетой» автор не вынес хандру, как Онегин, но тоже вышел с огромными душевными потерями: «Увы, на разные забавы//Я много жизни погубил!» (V, 22) По верному наблюдению Г.Г. Красухина, «отстав от суеты», автор сполна оценивает ее губительную силу», сознавая «бездуховность той среды, в которую ему приходилось погружаться»[ Красухин Г.Г. Покой и воля. Некоторые проблемы пушкинского творчества, с. 51.].

О сходстве своего и онегинского характеров автор пишет:

Страстей игру мы знали оба:

Томила жизнь обоих нас;

В обоих сердца жар угас;

Обоих ожидала злоба

Слепой Фортуны и людей

На самом утре наших дней.

(V, 28)

Однако в дальнейшем мы встречаем свидетельство более критичного отношения автора к герою с его «язвительным спором», шуткой «с желчью пополам» и «злостью мрачных эпиграмм» (V, 29). Ведь автор здесь же, в первой главе, замечая «разность» между собой и героем, стремится обозначить ее еще и для того, чтобы отделить свое мировоззрение от «чайльд-гарольдства» Онегина. Это доказательство того, как далеко ушел Пушкин от Байрона, поэта «гордости», для которого оказалось «невозможно//Писать поэмы о другом,//Как только о себе самом» (V, 33-34). В этих шутливых по тону строках по существу содержится отчетливо сформулированная декларация принципиально нового творческого пути, на который Пушкин становится уже в 1823 г. и который делается основным в его творчестве. Нам представляется интересной мысль В.Г. Одинокова, который писал: «Пушкину, чтобы написать роман, нужно было быть Онегиным и перестать им быть»[ Одиноков В.Г. «И даль свободного романа…», с. 86.]. Как характерную черту облика заглавного героя исследователь отмечает то, что «Онегин лишен поэтического дара»[ Там же.]. Добавим, что мотив отсутствия «поэтического дара» - один из главных при сопоставлении автора и его героя, и он не случайно повторяется:

Высокой страсти не имея

Для звуков жизни не щадить,

Не мог он ямба от хорея,

Как мы ни бились, отличить.

(V, 12)

Онегин дома заперся,

Зевая, за перо взялся,

Хотел писать -- но труд упорный

Ему был тошен; ничего

Не вышло из пера его…

(V, 27)

Испытав силу любовной страсти, Онегин «…чуть с ума не своротил//Или не сделался поэтом.//Признаться: то-то б одолжил!» (V, 184). Здесь звучит явная авторская ирония; заметим также, что в этой же строфе автор называет Онегина своим «бестолковым учеником», который «стихов российских механизма…не постиг» (V, 184-185). Поэтому вполне закономерно, что Онегин, «томясь душевной пустотой» (V, 28), не попал «в цех задорный» поэтов, к которым принадлежит и сам автор.

«Душевная пустота» - вот та основная черта, что отличает героя от автора с его многоаспектным духовным миром. И, благодаря уже упомянутому совмещению в этом духовном мире различных наследий, благоговейно сохраняемой памяти о прошлом, постоянному обращению к нравственным ценностям, мы можем говорить о внутренней свободе автора. Концепт внутренней свободы подробно рассмотрен Д.С. Лихачевым, которому принадлежит весьма интересное наблюдение: «Пушкин - несомненный интеллигент»[ Лихачев Д.С. Раздумья о России, с. 624.]. Почему? Потому, что «русской интеллигенции присуща «тайная» свобода, о которой писали и Пушкин, и Блок»[ Там же. С. 616.] (курсив наш. - В.К.). Эта свобода указывает человеку настоящую дорогу, она открывает ему «свет истины» (В.С. Непомнящий). Онегина же нельзя назвать нравственно свободной личностью. Первопричины его несвободы - искаженная картина мира, воспитание, породившее ложную систему мнимых ценностей, зависимость от общественного мнения, неподготовленность к духовному «самостоянью», нравственному и духовному пересозданию своей личности в соответствии с идеалом. Онегина после убийства друга мучит совесть (эта истина в человеческой душе!), и он бежит из тех мест, «где окровавленная тень//Ему являлась каждый день» (V, 171), пытаясь отдалить неотвратимый час нравственного суда над собой. По верному определению Ю.С. Степанова, «духовное странничество… связано с передвижением в мире материальном»[ Степанов Ю.С. Константы: словарь русской культуры. М., 2001, с.182.]. Значит, не случайно Онегиным «овладело беспокойство,//Охота к перемене мест» (V, 171).

Россия для Онегина началась с Новгорода Великого, куда его манят «тени великанов» (Рюрика, Ярослава, Иоанна), и В.А. Кошелев очень точно указывает на то, что город «воспринимается как своеобразный затонувший «Китеж-град», обиталище «теней». Именно это «обиталище» становится в конечном итоге общественно-историческим символом онегинской «тоски»[ Кошелев В.А. «Онегина воздушная громада…»//Лит. в школе, 2004, №1, с. 7.]. Изображая Москву, куда затем едет герой, автор ищет наиболее точного образа русской древней столицы, отталкиваясь от собственных впечатлений (по словам В.А. Кошелева, Пушкин понемногу «стал ощущать сплетни и недоверие, которые стали заслонять московское «хлебосольство»[ Там же. С. 8.]). В Нижнем Новгороде, «в отчизне Минина» Онегин замечает «меркантильный дух» (V, 200), ложь, суету, от которой не так давно «отстал»… Образ Руси оказывается безрадостным. И именно поэтому тоска Онегина усиливается. Он едет на Кавказ, затем в Крым… И дальнейшее повествование в главе о странствии героя приобретает лирический характер: автор пользуется случаем рассказать о перемене своих поэтических устремлений: «Иные нужны мне картины://Люблю песчаный косогор,//Перед избушкой две рябины,//Калитку, сломанный забор…» (V, 203)

В этом смысле путешествие сближает автора и его героя: оба в движении, в поисках настоящего. По тонкому наблюдению В.А. Кошелева, «взгляд героя становится более созерцательным, более эпичным; воззрения автора - более объемными… он переживает резкий поворот к новым «картинам», новым темам и мотивам, к иным оценкам поведения героев своего романа, к новому типу восприятия и философского осмысления жизни»[ Кошелев В.А. «Онегина воздушная громада…», с. 10.]. А герой пока не может обрести себя, и его путь может оказаться без «исхода» (Ф.М. Достоевский). Кроме того, со странничеством Онегина можно ассоциировать «мотив отрыва от родной почвы»[ Степанов Ю.С. Константы: словарь русской культуры, с. 199.], тогда как автор никогда не терял с ней связи. В пределах современной России для Онегина места нет.

Интересно замечание Г.Г. Красухина, который считает, что «Отрывки из путешествия Онегина» объясняют «сущность… душевного состояния Онегина, обозначающего кризис его душевной болезни, после которого дело обычно движется к выздоровлению»[ Красухин Г.Г. Покой и воля. Некоторые проблемы пушкинского творчества, с. 132.]. Заметим, что онегинские «сплин», «хандра», «скука» превращаются в «тоску». Автор настойчиво стремится обратить внимание на этот факт: слово «тоска» рефреном звучит в «Отрывках…». Тоска поселяется в душе героя, когда он находится в поисках чего-то вечного, незыблемого, стремится испытать чувство внутренней свободы, но не находит его в странствиях. Нужно отметить, что понятие «тоска» неизмеримо глубже понятия «скука». Выдающийся русский мыслитель Н.А. Бердяев писал, что «скука говорит о пустоте и пошлости… В тоске есть надежда, в скуке - безнадежность. <…> Возникновение тоски есть уже спасение»[ Цит. по: Степанов Ю.С. Константы: словарь русской культуры, с. 881.]. На этом основании, включаясь в давний спор русской критики и науки, мы вправе сделать вывод о том, что автор оставляет своего героя с надеждой на духовное возрождение - и в этом сокращает «разность» между Онегиным и собой. Ведь он, как и его герой, как любой человек, стремился достигнуть той истины, того идеала, который, согласно высказыванию В.С. Непомнящего, - «не отдаленная мечта, а то, что есть в каждом чело-веке, <…> что… свидетельствует о высоком человеческом предназначении» Непомнящий В.С. Пушкин. Русская картина мира, с. 30. И в этом заключен один из вечных парадоксов человеческой жизни - невозможность достижения идеала, изначально заложенного в самом существе человека.

Автор в «Евгении Онегине» предстает перед нами как универсальный образ в его сложных отношениях с вымышленным и реальным миром: ведь он находится в постоянном диалоге с героями и читателем. Перед нами возникает созданная поэтическим воображением Пушкина «картина мира» (В.С. Непомнящий), «образ мира» (Ю.М. Лотман). Свобода творческой личности, как писал еще Гегель, состоит во «внимании к многообразному бытию»[ Цит. по: Степанов Ю.С. «Жрец» нарекись, и знаменуйся: «жертва»/Русская интеллигенция. История и судьба, с. 19.]. С этим утверждением перекликается высказывание современного исследователя И.В. Кондакова, очень верно указавшего на то, что истинная свобода «достигается лишь художником-гением, создающим произведение искусства, которое становится средством преодоления любых ограничений»[ Кондаков И.В. К феноменологии русской интеллигенции/Русская интеллигенция. История и судьба, с. 68.]. Иначе говоря, произведение, созданное художником, воплощает объективную универсальную картину мира. Пушкин как художник осознает себя в мире и чувствует свое неразрывное единство со Вселенной. Поэтому Пушкин - автор «Евгения Онегина» и творческая личность - сегодня предстает перед нами как феномен русского мира с присущими ему национальными и нравственными особенностями и как субъект русского мира, который этот мир осмысливает и формирует.

Таким образом, современная поэту русская жизнь поворачивается к читателю двуединством богатства объективной картины России и соразмерного ей неисчерпаемого богатства личности творца «Евгения Онегина».

Заключение

Феномен Пушкина знаменует собой завершение «длинного пути, пройденного русской поэзией XIX века»[ Эйхенбаум Б.М. «Мой временник»: Художественная проза и избранные статьи 20 - 30-х годов. СПб., 2001, с. 544.], и именно его мастерство замкнуло собой «блестящий период русской поэзии, начатый Ломоносовым и Тредьяковским»[ Там же. С. 545.]. В своем поэтическом развитии Пушкин вобрал в себя поэтические традиции XVIII века и создал свой «высокий, классический в своей уравновешенности и кажущейся легкости канон»[ Там же. С. 544.]. Но для русского народа Пушкин остается не только достоянием истории, но и живым явлением. Конечно, гений всегда является в определенной степени национальным мифом, то есть выражением знаний и представлений народа о бытии, но в целом он - «конкретная личность… личность живого человека, к которому и с которым у каждого могут быть, как в жизни, свои личные отношения»[ Непомнящий В.С. Пушкин. Русская картина мира, с. 26.].

Пушкин решительно выделяется из всей литературы европейского Нового времени, насчитывающей тысячелетие. Однако, как справедливо утверждает П.В. Палиевский, «с точки зрения западного наблюдателя центральное положение Пушкина в классической русской литературе не всегда заметно»[ Палиевский П.В. Русская классика. М.,1987, с. 20.]. Да и сам о себе поэт говорил: «Бывало, что ни напишу,//Все для других не Русью пахнет» («Дельвигу», 1821). Но нам известно страстное, очень личное высказывание Пушкина: «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать». Его мысль и чувство всеобъемлющи - как у Данте, Шекспира, Гете.

В том, что Пушкин был одновременно величайшим русским писателем и абсолютным европейцем, равным высшим проявлениям европейского духа, возможно, заключается одна из его тайн. Критик и философ С.Л. Франк обоснованно утверждал, что «Пушкин… чувствовал себя равноправным по отношению и к Данте, и к Гете, и к Шекспиру, не стесняясь учиться у них, ибо верил в себя»[ Франк С.Л. Пушкин и духовный путь России//Пушкин в русской философской критике. М., 1990, с. 494.].

Поэзия Пушкина прежде всего глубоко национальна и народна, потому что она служит всесторонним отражением полноты русской жизни. И в то же время, как утверждал соратник Гете Фарнгаген фон Энзе, «Пушкину равно родственны Юг и Север, Европа и Азия, дикость и утонченность, древнее и новейшее»[ Цит. по: Пушкин. Исследования и материалы. СПб., 1995, т. XV, с. 156.]. Эту важную особенность творчества Пушкина Достоевский обозначил как «всемирная отзывчивость». Выразив во всей полноте «тайну русского духа», Пушкин во многом оказался для России школой мировой духовной жизни. «Пушкин - это Россия, выраженная в слове, - такова глубокая и точная мысль В.С. Непомнящего. - С его появлением страна заговорила на своем языке. И тогда, словно по волшебству, возникла… литература, одним гигантским шагом оказавшаяся в авангарде духовных устремлений человечества»[ Непомнящий В.С. Предназначение/Пушкин. Избранные работы 1960-х - 1990-х гг. Т.1. М., 2001, с. 433.]. «Русский европеец» Пушкин с присущим ему человеческим и национальным достоинством открыл новый путь для русской литературы - тот путь, который вывел ее к вершинам мировой культуры, определил в этой культуре ее самобытное, самостоятельное место.

В ходе своей духовной эволюции Пушкин обретал собственное гармоничное и философское видение мира. В.С. Непомнящий справедливо пишет, что главное в пушкинском восприятии мира - «личное, непосредственное… переживание отношений с абсолютным - переживание чрезвычайно напряженное… но в глубинах хранящее покой и равномерность сосредоточенного сердечного созерцания»[ Непомнящий В.С. Пушкин. Русская картина мира, с. 272.]. В художественном мире Пушкина главной ценностью является человек. И этот мир, несмотря на его трагизм, светел, а не мрачен: истина художественного мира Пушкина есть «солнце этого мира»[ Там же. С. 120.].

Выдающееся место в творчестве Пушкина занимает роман «Евгений Онегин» - произведение в высшей степени совершенное, поистине необъятное по глубине своего содержания и верному отражению действительности, которая не только онтологически и исторически широко показана в романе, но каждый ее факт превращен автором в явление искусства. Созданная Пушкиным картина русского мира предстает как процесс его собственной внутренней жизни: по выражению С.Г. Бочарова, «эпос героев» охвачен «образом авторского сознания»[ Бочаров С.Г. «Форма плана»: Некоторые вопросы поэтики Пушкина, с. 119.], что в жанровом отношении представляет собой единство эпоса и лирики. Поэтому закономерно, что именно роман в стихах с его динамикой, открытостью в жизнь, роман, в котором автор поистине достиг «божественной свободы», стал отражением пушкинского видения мира и человека. Сама форма свободного повествования, заново открытая в контексте русской культуры, во многом определила «лицо» русского романа и произведений эпических форм, близких к роману. В традициях свободно-универсального повествования создавались и «Мертвые души» Н.В. Гоголя, и эпос Толстого и Достоевского, и «Поэма без героя» А. Ахматовой. От «Евгения Онегина» в будущее идут типы, показанные Пушкиным в романе. Татьяна предстает как «идеал русской женщины, т.е. выразительница национальных устоев»[ Кантор В.К. Вечно женственное и русская культура, с. 165.], как воплощение истинной любви и глубокой веры, как великая тайна, соразмерная с тайной бытия. Самые известные литературные герои XIX века, так называемые «лишние люди» - это развитие онегинского типа в новых исторических условиях. Но проблема судьбы русского человека, его исторического предназначения разворачивается в романе «Евгений Онегин» до общечеловеческого, всемирно-исторического масштаба. Пушкин решает эту универсальную проблему, проецируя ее и на свою духовную жизнь, находясь в постоянном диалоге с миром романа и с действительностью, в непрестанном поиске сокровенного и возвышенного идеала. Таким образом, великий поэт сегодня предстает перед нами как феномен русского мира (русский человек с его философско-нравственным взглядом на жизнь) и как субъект русского мира (осмысливающая этот мир личность).

Роман Пушкина «Евгений Онегин» - одно из удивительнейших произведений в русской и мировой литературе. Более чем за полтора века накопилось огромное количество литературы критического и научного характера, и по сей день роман окружен весьма противоречивыми оценками критиков и литературоведов. В своих трудах такие исследователи, как Г.А. Гуковский, Л.Я. Гинзбург, С.Г. Бочаров, Н.Н. Скатов, И.М. Семенко, Ю.М. Лотман, Ю.Н. Чумаков, В.С. Непомнящий затрагивают важнейшие проблемы места романа в контексте пушкинского творчества, его универсальной нравственной, эстетической, философской ценности, историзма Пушкина. Результаты их исследований не могут не учитываться всеми изучающими «Евгения Онегина» и заинтересованными в глубоком постижении текста романа и личности автора. Однако остается множество вопросов, требующих дальнейшего изучения, а иногда и пересмотра.

Современная филологическая наука подошла к осознанию необходимости целостного научного представления о Пушкине, потребности взглянуть на его творчество с онтологической точки зрения, так как «смысл» и «дух» пушкинского гения, по словам В.С. Непомнящего, «остаются вне методологической досягаемости». Вопрос о «постижении русского национального гения» (Е.П. Челышев) ставили многие выдающиеся исследователи: Д.С. Лихачев, Ю.М. Лотман, С.С. Аверинцев. Этот вопрос оказывается в центре внимания современных ученых, таких, как С.Г. Бочаров, В.С. Непомнящий, Ю.Н. Чумаков, В.К. Кантор и других.

В настоящее время очевидна необходимость создания капитальных монографических исследований о «Евгении Онегине», обобщающих и синтезирующих достижения пушкиноведения. Требует дальнейшего исследования история жизни романа в русской и мировой литературе, в читательском восприятии людей разных поколений, потому что огромное идейное и художественное богатство романа не меркнет со временем. Ведь в «Евгении Онегине» заключена частица духовной жизни народа, роман «по-своему решает извечные проблемы человеческого бытия»[ Кедров К. «Евгений Онегин» в системе образов мировой литературы/В мире Пушкина. М., 1974, с. 120.].

Пушкин смотрит на мир и на себя с высоты духовного идеала человека. В своем творении картины мира Пушкин - гуманист. А значит, как справедливо заметил В.С. Непомнящий в своей книге «Пушкин. Русская картина мира», «вопрос о феномене Пушкина вписывается в большой контекст духовных судеб человечества и роли России в них… Слова о Пушкине как русском человеке «чрез двести лет» есть не прорицание, а зов, переданный нам через Гоголя и требующий осмысления сейчас, когда это жизненно необходимо»[ Непомнящий В.С. Пушкин. Русская картина мира, с. 491.].

Список использованной литературы

1. Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10-ти т. Т.5. 3-е изд. М., Наука, 1964.

2. Аверинцев С.С. Гете и Пушкин//Новый мир, 1999, №6.

3. Алексеев М.П. Пушкин. Сравнительно-исторические исследования. Л., Наука, 1984.

4. Архипов Ю. «Покой и воля…» Пушкин и Гете//Москва, 1999, №5.

5. Ахматова А.А. О Пушкине. М., Сов. писатель, 1977.

6. Баевский В.С. Присутствие Байрона в «Евгении Онегине»//Изв. РАН, сер. лит. и яз., 1996, т. 55, №6.

7. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1989.

8. Бахтин М.М. Эпос и роман//Вопросы литературы, 1970, №1.

9. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.

10. Белинский В.Г. Полн. собр. соч.: В 13-ти т. М., 1953-1959.

11. Благой Д.Д. Мастерство Пушкина. М., 1955.

12. Благой Д.Д. Мировое значение Пушкина. М., 1949.

13. Большакова А.Ю. Образ автора//Лит. учеба, 2001, кн. 5.

14. Большакова А.Ю. Образ читателя как литературоведческая категория//Изв. РАН, сер. лит. и яз., 2003, т. 62, №2.

15. Бочаров С.Г. Поэтика Пушкина. М., Наука, 1974.

16. Бочаров С.Г. Форма плана. Некоторые вопросы поэтики Пушкина// Вопросы литературы, 1967, № 12.

17. Бродский Н.Л. «Евгений Онегин». Роман А. С. Пушкина. М., 1964.

18. Бурсов Б.И. Судьба Пушкина. Л., 1989.

19. Виноградов В.В. О языке художественной прозы. М., 1980.

20. Виноградов В.В. Стиль Пушкина. М., Наука, 1999.

21. В мире Пушкина/Сост. С. Машинский. М., 1984.

22. Гачев Г.Д. Национальные образы мира: Курс лекций. М., Academia, 1998.

23. Гачев Г.Д. Содержательность художественных форм: Эпос. Лирика. Театр. М., Просвещение, 1968.

24. Герцен А.И. Собр. соч.: В 30-ти т. Изд. АН СССР. М.,1956.

25. Гинзбург Л.Я. О лирике. Л., Сов. писатель, Ленингр. отд-ние, 1974.

26. Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 6-ти т. М., 1953.

27. Григорьев А. Литературная критика. М., Худ. лит., 1967.

28. Гроссман Л. Пушкин. М., 1958.

29. Гуковский Г.А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. М., ГИХЛ, 1957.

30. Гуревич А.М. «Евгений Онегин»: поэтика подразумеваний//Изв. РАН, сер. лит. и яз., 1999, т. 58, №3.

31. Дань признательной любви. Русские писатели о Пушкине. Л., 1979.

32. Дружинин А.В. Литературная критика. М., Советская Россия, 1983.

33. Жирмунский В.М. Байрон и Пушкин. Л., Наука, 1978.

34. Збарский И.С. «Но так и быть…» Пушкинские уроки учителя и методиста//Лит. в школе, 2004, №11.

35. Каманина Е.В. Л. Шестов о Пушкине//Вест. Моск. ун-та, сер. 9 (филология), 1999, №3.

36. Кантор В.К. Вечно женственное и русская культура//Октябрь, 2003, №11.

37. Кантор В.К. Пушкин, или Формула русской истории//Вопросы философии, 1999, №7.

38. Кедров К. «Евгений Онегин» в системе образов мировой литературы/В мире Пушкина. М., 1974.

39. Киреевский И.В. Критика и эстетика. М., Искусство, 1998.

40. Коган Л.А. «Самостоянье человека»: философское кредо Пушкина//Вопросы философии, 1999, №7.

41. Кожевников В.А. «Время расчислено по календарю»: О внутренней хронологии романа «Евгений Онегин»//Лит. в школе, 1984, №6.

42. Кожевников В.А. «Вся жизнь, вся душа, вся любовь…»: Перечитывая «Евгения Онегина»: Книга для учителя. М.: Просвещение, 1993.

43. Кондаков И.В. К феноменологии русской интеллигенции/Русская интеллигенция. История и судьба. М., Наука, 2001.

44. Кошелев В.А. «Онегина воздушная громада…»: Образ времени в романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин»//Лит. в школе, 2004, №1.

45. Краснов Г. «Москва пленяет пестротой…»//Москва, 1999, №4.

46. Краткая литературная энциклопедия. М., Советская энциклопедия, 1971.

47. Критика начала ХХ века/Сост. Е.В. Иванова. М., Олимп: АСТ, 2002.

48. Критика русского символизма: В 2 т. Т. 1. М., Олимп: АСТ, 2002.

49. Курилов А.С. В.Г. Белинский о мировом значении А.С. Пушкина// Русская словесность, 2000, №3.

50. Лебедев Ю.В. Духовные основы поэтики русской классической литературы//Лит. в школе, 2002, №1.

51. Лихачев Д.С. Раздумья о России. СПб., Logos, 1999.

52. Лосский Н.О. Условия абсолютного добра: Основы этики; Характер русского народа. М., Политиздат, 1991.

53. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера - история. М., Языки русской культуры, 1999.

54. Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь: Кн. для учителя. М., Просвещение, 1988.

55. Лотман Ю.М. «Евгений Онегин». Комментарий. Л., 1980.

56. Маймин Е.А. Пушкин. Жизнь и творчество. М., Наука, 1981.

57. Макогоненко Г.П. Роман Пушкина «Евгений Онегин». М., ГИХЛ, 1968.

58. Макогоненко Г.П. «Евгений Онегин» А.С. Пушкина. М., 1971.

59. Мочульский К.В. Великие русские писатели XIX в. СПб., Алетейя, 2001.

60. Набоков В. Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина. Пер. с англ. Институт научн. информации по общественным наукам РАН. М., 1999.

61. Недзвецкий В.А. От Пушкина к Чехову: В помощь преподавателям, старшеклассникам и абитуриентам. 3-е изд. М., Изд-во МГУ, 2002.

62. Недзвецкий В.А. Пушкин как всемирный гений//Русская словесность, 1999, №4.

63. Недзвецкий В.А. «Роман в стихах»: закономерность феномена: К вопросу об историко-литературном значении «Евгения Онегина»

А.С. Пушкина//Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз., 1982, т.41, №3.

64. Немзер А. «Евгений Онегин» и творческая эволюция Пушкина. Саратов, 1999.

65. Непомнящий В.С. Книга, обращенная к нам: «Евгений Онегин» как «проблемный роман»//Москва, 1999, №6.

66. Непомнящий В.С. Пушкин. Избранные работы 1960-х - 1990-х гг. В

2-х т. Т.1. М., 2001.

67. Непомнящий В.С. Пушкин. Русская картина мира. Серия «Пушкин в XX веке», вып.VI. М., «Наследие», 1999.

68. Непомнящий В.С. Пушкин через двести лет//Москва, 1999, №12.

69. Никишов Ю.М. «Евгений Онегин»: герой и история. Этапы становления историзма в пушкинском романе//Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз., 1991, т.50, №4.

70. Одиноков В.Г. «И даль свободного романа…» Новосибирск, Наука, 1983.

71. Онегинская энциклопедия: В 2 т./Под общ. ред. Н.И. Михайловой. М., Русский путь, 1999.

72. Панарин А. Миссия А.С. Пушкина на исходе ХХ века//Москва, 1999, №6.

73. Панченко А.М. Русская история и культура. СПб., Юна, 1999.

74. Пищулин Н.П., Волосков И.В., Егоров П.А. Философия А.С. Пушкина. М., Жизнь и мысль, 2002.

75. Проблемы современного пушкиноведения: Межвузовский сборник научных трудов. Л., 1981.

76. Проблемы современного пушкиноведения; Сб. ст. Псков, 1999.

77. Пушкин в русской критике. Сб. ст. М., 1953.

78. Пушкин в русской философской критике. М., 1990.