Форма или содержание: настоящее и будущее отечественного подхода к регулированию цифровых прав

Размещено на http://www.allbest.ru/

Форма или содержание: настоящее и будущее отечественного подхода к регулированию цифровых прав

В статье исследуется отечественный подход к правовому регулированию цифровых прав, исследование которого актуально, т.к. требует радикального пересмотра ключевых положений гражданского права об объектах, о праве собственности, об имуществе и др. Автор статьи раскрыл достоинства и недостатки современного законодательства, которое регулирует цифровые права и другие цифровые объекты в гражданском праве. Были исследованы мнения ученых-цивилистов о юридической природе цифровых прав, мнения участников рынка цифровых прав о пути развития законодательства, а также зарубежный опыт регулирования аналогичных объектов. Автор пришел к выводу, что отечественный законодатель избрал подход, в соответствии с которым не только содержание финансового актива, но и форма влияют на то, чтобы признать его в качестве нового объекта гражданских прав. Автор статьи не отрицает такого подхода, но предлагает более осторожный путь для регулирования цифровых прав в России.

M.V Slesarev

FORM OR CONTENT: PRESENT AND FUTURE OF NATIONAL APPROACH TO LEGAL REGULATION OF DIGITAL RIGHTS

The article examines the national approach to the legal regulation of digital rights. The research topic is relevant, because the rapidly increasing turnover of digital rights requires a significant rethinking of the fundamental concepts of civil law on objects, property rights, property, etc. The author of the article described the advantages and disadvantages of current national legislation that regulates digital rights and other digital objects in civil right. The opinions of civil scientists about the legal nature of digital rights, the opinions of participants in the digital rights market on the way of developing legislation, and foreign experience in legal regulation of similar objects were revealed. The author reached to the conclusion that the national legislator has chosen an approach, according a new object of civil rights depends not only on the content of the financial asset, but also on its form. The article's author does not reject this approach, but he suggests a more careful way to regulate digital rights in Russia.

Key words: digital rights, digital currency, utility token, digital financial asset, token, cryptocurrency, digitalization of law, civil rights object.

Российские граждане и компании активно покупают, продают и иным образом оборачивают токены и криптовалюты, тем самым участвуя в одном из самых быстрорастущих рынков мира. Согласно данным CoinMarketCap, сервиса для отслеживания цен на токены и криптовалюты, общая рыночная капитализация рынка криптовалюты на 1 июня 2021 г. составляла 117 трлн руб. (для сравнения: 1 июня 2020 г. аналогичный показатель был равен 19 трлн руб.) [4]. Очевидно, что эта новая область экономики не могла остаться без внимания со стороны российского законодателя.

1 января 2021 г. вступил в силу Федеральный закон от 31 июля 2020 г. № 259-ФЗ «О цифровых финансовых активах, цифровой валюте и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» [15] (далее - закон о ЦФА). Закон о ЦФА продолжил процесс включения общественных отношений, трансформирующихся в условиях цифровизации, в правовое поле. Он еще на стадии законопроекта вызвал интерес как у участников рынка криптовалюты, так и у представителей юридической науки. Первые заинтересовались тем, как по новым правилам выпускать, учитывать и обращать ЦФА, а вторые - тем, что вообще такое ЦФА с точки зрения теории права. цифровой гражданский право

Предлагается рассмотреть следующие вопросы: во-первых, как российское законодательство регулирует цифровые права; во-вторых, достоинства и недостатки отечественного подхода к регулированию цифровых прав; в-третьих, каковы возможные пути развития законодательства о цифровых правах.

1. Общий обзор российского законодательства о цифровых правах

Предлагается начать с общего обзора нормативно-правовых актов, которые регулируют общественные отношения с участием криптовалют, токенов и других «порождений» цифровизации экономики.

Федеральный закон от 18 марта 2019 г. № 34- ФЗ «О внесении изменений в части первую, вторую и статью 1124 части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации» [11], во-первых, расширил перечень объектов гражданских прав: цифровые права были включены в имущественные права (ст. 128 ГК РФ). Во-вторых, он дополнил ГК РФ определением понятия «цифровое право» - это «названные в таком качестве в законе обязательственные и иные права, содержание и условия осуществления которых определяются в соответствии с правилами информационной системы, отвечающей установленным законом признакам» (п. 1 ст. 141.1) [5]. В-третьих, он внес иные изменения, способствующие гражданско-правовому обороту в условиях цифровизации. В частности, распространил правила купли-продажи на сделки с цифровыми правами (п. 4 ст. 454) [6].

Другой нормативно-правовой акт - Федеральный закон от 2 августа 2019 г. № 259-ФЗ «О привлечении инвестиций с использованием инвестиционных платформ и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» [13]. В отличие от рассмотренного выше закона, он урегулировал более узкую и специфическую область общественных отношений - деятельность инвестиционных платформ, где, помимо прочего, обращаются утилитарные цифровые права.

Еще один нормативно-правовой акт - упомянутый ранее закон о ЦФА. Он урегулировал выпуск, учет и обращение другой разновидности цифровых прав - цифровых финансовых активов (подробнее об утилитарных цифровых правах, ЦФА и цифровых валютах - ниже).

Тем самым отечественное законодательство стремится отвечать на вызовы цифровизации, вставшие перед обществом.

2. Недостатки российского законодательства о цифровых правах

Подход, избранный отечественным законодателем, уже стал объектом критики со стороны участников рынка цифровых прав, а также со стороны уче- ных-юристов. Предлагается перейти к рассмотрению недостатков закона о ЦФА и других законов, регулирующих процессы цифровизации.

Во-первых, исследуемые законы содержат свой понятийный аппарат, а не используют термины, которые уже устоялись в практике. Понятию «цифровое право» соответствует термин «токен»; понятию ЦФА - «секьюрити-токен» (или «токенизированная ценная бумага»); понятию «утилитарное цифровое право» - «потребительский токен». В практике можно встретить и другие синонимичные термины, однако закон не оперирует ими.

При этом первая редакция закона о ЦФА использовала термины «токен», «криптовалюта» и др., однако они имели принципиально иные определения, которые сводились преимущественно к описанию технических особенностей. Например, ЦФА изначально понимались как «имущество в электронной форме, созданное с использованием криптографических средств» [12]. Впоследствии от этого подхода было решено отказаться.

Во-вторых, сами понятия являются спорными. Исследователи обращают внимание и на проблемы юридической техники ст. 141.1 ГК РФ, и на ее содержание. А.А. Арямов, Е.О. Руева и А.А. Чигак отмечают, что названная норма «гипербланкетна» [2, с. 135]. Действительно, приведенное выше определение требует, во-первых, чтобы закон прямо называл какой-либо объект цифровым правом (как закон о ЦФА), во-вторых, чтобы закон содержал правила информационной системы, где это право существует.

Что касается содержания понятия «цифровые права», то здесь нужно перейти к третьему недостатку законодательства - оно уделяет слишком много внимания форме, а не содержанию цифровых прав. Так, один из обязательных признаков ЦФА - они обращаются только в информационной системе на основе распределенного реестра.

С одной стороны, такой подход оправдан, ведь на практике цифровые права действительно выпускаются и обращаются посредством системы распределенного реестра - блокчейна. Это относится и к цифровой валюте.

С другой стороны, такой подход не учитывает, что цифровые технологии стремительно развиваются. Вполне вероятно, что в ближайшем будущем объекты, подпадающие под понятие ЦФА, будут обращаться с использованием новой технологии, отличной от системы распределенного реестра. Может сложиться ситуация, когда законодательство будет пытаться «догонять» сферу цифровых технологий, придавая техническим особенностям юридически значимый статус, а эти технологии в процессе своего развития будут выходить за рамки правового регулирования.

Четвертый недостаток заключается в том, что избранный законодателем подход закономерно вызвал среди исследователей вопрос о том, целесообразно или нет было вводить цифровые права как новые объекты гражданских прав. Анализ мнений исследователей позволяет констатировать, что отечественная наука склоняется к тому, что нет.

Так, И.М. Конобеевская утверждает, что относить цифровые права к объектам гражданского права является ошибочным, т.к. это не преследует какой-либо конкретной цели. По ее мнению, такой целью могло быть распространение на токены и на криптовалюту режима имущественных прав. Однако законодатель пошел по более сложному пути, вместо того чтобы просто «признать, что имущественные права могут быть зафиксированы в цифровой форме» [8, с. 333].

Другие исследователи предлагают распространять на цифровые права правовой режим ценных бумаг. Так, Л.В. Санникова и Ю.С. Харитонова считают, что отождествление цифровых прав с ценными бумагами возможно, но как промежуточный этап, т.е. до тех пор, пока не будет сформировано новое законодательство [19, с. 93].

Правовая природа цифровых прав тоже остается неясной. Если опираться на предложенную законодателем дефиницию, то можно выделить следующие юридические признаки цифровых прав как объекта гражданских прав:

1) они являются имущественными правами наряду с безналичными денежными средствами и бездокументарными ценными бумагами;

2) они могут представлять собой как обязательственные, так и иные права, удостоверяя право на вещи, услуги, работы, авторские права и другие объекты (кроме нематериальных благ);

3) в отличие от цифровой валюты по цифровым правам всегда есть обязанное лицо.

Роль цифрового права как удостоверительного права критикуется исследователями. Так, В.С. Пыш- мынцева и Н.Ю. Чернусь считают, что это явно противоречит интересам участников оборота цифровых прав. По их мнению, функции цифрового права тем самым «отрываются от действий по переносу (образованию) права на объект, связанный с токеном» (т.е. с цифровым правом) [17, с. 156]. На практике получается следующее: оператор информационной системы, выпустивший ЦФА, должен будет исполнять свои обязанности не перед лицом, которое приобрело ЦФА, а перед тем, кто имеет доступ к этой системе (например, заполучив пароль к соответствующей учетной записи). Очевидно, что это ослабляет отношения между покупателями и продавцами цифровых прав и требует от последних дополнительных усилий по проверке правомочий лиц, имеющих реальный доступ к цифровым правам.

В.В. Акинфиева также критикует рассматриваемые понятия с позиций гражданского права. В текущем виде определение ЦФА включает в себя и требования денежного характера, и возможность осуществлять права по эмиссионным ценным бумагам и др. Она называет содержание ЦФА «сборной солянкой» и делает вывод, что цифровые права - это не новые виды гражданских прав, а новая форма их выражения [1, с. 53].

С этим мнением следует согласиться. Так, на бирже Currency.com, занимающейся торговлей цифровыми правами, можно купить 1 токен компании «Стройинвестлизинг» за 100 евро с доходностью 5,5% в год. С точки зрения пользователя, это торговля привычными финансовыми инструментами вроде бездокументарных ценных бумаг или др. [20].

Пятый недостаток вытекает из предыдущего - новый объект права возник не потому, что обладает каким-либо специфическим экономическим содержанием, а из-за технических особенностей. Иными словами, закон делает акцент на форме, а не на содержании нового объекта права.

Здесь нужно обратиться к зарубежному опыту. В США нет единого законодательства о цифровых правах - вместо этого финансовые органы вроде Комиссии по ценным бумагам и биржам США дают разъяснения для общественности по поводу того, какой правовой режим может быть применен к продаже цифровых прав и в каких случаях [24, с. 480].

Также нужно отметить, что важную роль в регулировании цифровых прав играет судебная практика - американские суды могут признать, что продажа цифровых прав на самом деле является продажей ценных бумаг. Правовое последствие подобного решения - продавцы цифровых прав будут обязаны соблюдать требования законодательства о ценных бумагах: публиковать полные сведения о предлагаемых и продаваемых цифровых правах, предоставлять отчетность, соблюдать многочисленные ограничения и т.д. [23, с. 35].

Американские суды, решая, является ли продажа цифровых прав продажей ценных бумаг или нет, прибегают к тесту Хауи. Его суть - сравнить признаки цифровых прав и инвестиционного контракта. Согласно тесту Хауи, инвестиционный контракт представляет собой вложение денег в общее предприятие для того, чтобы получить прибыль, но не благодаря собственным усилиям, а усилиям других лиц. Если цифровое право соответствует всем названным признакам, то суд может признать его ценной бумагой [24, с. 480].

Похожий подход применяется судами Великобритании и других стран Европы. Продавцы и другие участники финансовых рынков могут называть продаваемые активы токенами или как-нибудь иначе, но если эти активы имеют такое же экономическое содержание, как и ценные бумаги, то на них будет распространен правовой режим последних. То есть экономическое содержание преобладает над формой [26, с. 473].

Нужно подчеркнуть, что Закон о ЦФА допускает распространение правового режима ценных бумаг на ЦФА, если они дают возможность осуществлять права по эмиссионным ценным бумагам (п. 4 ст. 1 закона о ЦФА) [15]. Однако в п. 11 этой же статьи сказано, что требования рассматриваемого закона не распространяются на бездокументарные ценные бумаги, хотя последние наиболее близки по своему содержанию к ЦФА.

Шестой недостаток отечественного законодательства - это оторванность от практики и реалий существования рынков цифровых прав и цифровых валют. Так, А. Калихов, директор по продукту в компании Waves Enterprise, отметил, что закон о ЦФА в текущем виде направлен на то, чтобы централизовать общественные отношения с участием цифровых прав. Это, по его мнению, «противоречит самой идеологии блокчейна как децентрализованной системы» [7]. Действительно, ведь криптовалюты и токены изначально зародились как «ответ» национальным централизованным деньгам. Вместо единого регулятора вроде Банка России выпуском и обращением цифровых прав и цифровых валют занимаются частные лица. Исследуемые общественные отношения крайне часто являются трансграничными: продавец цифрового права может находиться в одной стране, покупатель - в другой, а информационная система (например, онлайн-биржа для обмена токенов) - в третьей. Однако закон о ЦФА не уделяет внимания коллизионному регулированию таких отношений.

Можно отметить и другие проблемы, связанные с тем, что правовое регулирование цифровых прав не учло не просто сложившуюся практику, а даже другие нормы отечественного законодательства. Так, в аналитическом обзоре экспертов Московской цифровой школы, посвященном закону о ЦФА, сказано, что в нем не учтена возможность применения шифрования (криптографии) при обращении ЦФА. Из-за этого их обращение может стать невозможным [9].

Таким образом, недостатки закона о ЦФА и других законов, регулирующих процессы цифрови- зации, следует признать существенными, если не критическими. Текущая правовая база не только не согласуется с практикой оборота цифровых прав, но и вступает в явное противоречие с положениями цивилистической науки о вещах, праве собственности и о других важнейших институтах гражданского права.

3. Достоинства российского законодательства о цифровых правах

Следует перейти к рассмотрению преимуществ закона о ЦФА и других законов, регулирующих цифровые права.

Во-первых, принятие рассматриваемых нормативно-правовых актов - это сам по себе хороший знак, говорящий о том, что отечественный законодатель не собирается игнорировать цифровизацию.

Большая часть информационно развитых стран либо уже приняла аналогичные законы, либо заявила о намерении принять их в ближайшем будущем. Например, в начале 2020 г. в Германии был принят закон, который разрешил оборот криптовалют. Тем самым российское законодательство следует общей тенденции регулировать подвергшиеся цифровиза- ции общественные отношения, где фигурируют цифровые права и цифровые валюты [16].

Во-вторых, общественные отношения в исследуемой области сопряжены с повышенными рисками. Можно выделить две группы рисков: для потребителей цифровых прав и общества в целом.

Покупатели цифровых прав будут сильно рисковать, если отсутствие закона допустит на рынок тех продавцов, которые не способны или вовсе не хотят исполнять взятые на себя обязательства по цифровым правам. Вообще, именно необходимость защищать покупателей и держателей цифровых прав - один из главных мотивов зарубежных законодателей, по которому они обратили внимание на эту область.

Показательным является пример краха некогда крупной биржи цифровых валют Mt.Gox. Весной 2014 г. биржа сперва вынужденно приостановила свою работу, а вскоре после возобновления работы инициировала процедуру ликвидации [18]. Окружной суд Токио признал биржу банкротом и обязал возместить всем своим клиентам вложенные денежные средства. Однако у биржи не было достаточно криптовалюты и официальных денег, чтобы удовлетворить требования кредиторов. Этот инцидент побудил законодателя Японии обратить внимание на правовое регулирование криптовалюты с целью защитить клиентов бирж цифровых валют [22, с. 350].

Неурегулирование исследуемых процессов опасно и тем, что преступность активно использует цифровые валюты и цифровые права для отмывания преступных доходов, для уклонения от налогообложения, финансирования террористической деятельности и разного рода мошеннических схем. Поэтому российское законодательство призвано сделать рассматриваемые общественные отношения более стабильными, безопасными.

В-третьих, теперь имеется правовая база для непосредственного участия государства в обороте цифровых прав. Речь идет о том, что Россия (в лице Банка России) может в будущем выпустить собственную официальную цифровую валюту и/или ЦФА. Тем самым государство сможет привлечь инвестиции в свою экономику способами, которые популярны среди населения. Такой опыт уже имеет место за рубежом. Например, в Эстонии с 2017 г. обсуждается идея выпустить эсткойн - национальную криптовалюту для так называемых электронных резидентов (т.е. лиц, которые гражданами Эстонии не являются, но имеют право пользоваться государственными услугами) [21].

Еще более показательный пример - это опыт Беларуси. В 2017 году был принят Декрет № 8 «О развитии цифровой экономики» [14], который направлен на развитие инновационной сферы и цифровой экономики страны. Положения декрета наглядно свидетельствуют о заинтересованности власти Беларуси развивать цифровую сферу. Так, юридические лица имеют право совершать сделки с использованием криптовалют и токенов с резидентами «Парка высоких технологий» (т.е. с субъектами бизнеса, имеющими специальный правовой статус) (ст. 2.1.).

Если Россия не будет выпускать собственную цифровую валюту или ЦФА, то она все равно будет иметь инструменты для влияния на цифровую экономику. Так, Банк России при принятии Федерального закона «О привлечении инвестиций с использованием инвестиционных платформ» [3] подчеркнул, что этот закон стал «важным шагом на пути создания непрерывного бизнес-лифта источников финансирования для субъектов... предпринимательства».

В-четвертых, рассматриваемое законодательство, очевидно, будет неоднократно меняться. Поэтому говорить о его недостатках нужно, но держа в уме, что общая картина правового регулирования цифровых прав до конца не сложилась. Закрепив родовое, по сути, понятие «цифровые права» и лишь две его разновидности (ЦФА и утилитарные цифровые права), можно ожидать, что отечественный законодатель в будущем обратит внимание на правовой режим иных видов цифровых прав. Например, в уже упомянутой Эстонии Управление финансового надзора выделяет такой вид цифровых прав, как «токены благотворительности», для целей налогового законодательства [25, с. 285].

В-пятых, рассматриваемое законодательство отражает тот подход, который характерен для современной российской экономики (по крайней мере по версии законодателя). Содержание новых законов полностью согласуется с тем, что власть стремится контролировать и по возможности централизовать общественные отношения с участием денег, ценных бумаг, производных финансовых инструментов и их цифровых «суррогатов». Например, Банк России получил право определять признаки тех ЦФА, которые могут быть приобретены только квалифицированными инвесторами (п. 9 ст. 4 закона о ЦФА).

Таким образом, преимущества, изложенные выше, касаются не отдельных юридических аспектов регулирования цифровых прав, а законодательства в целом. Отечественного законодателя можно «похвалить» за то, что он ведет объемную и сложную законотворческую работу в этом направлении. Однако рассмотренные ранее проблемы не могут быть оставлены без внимания.

4. Законодательное регулирование цифровых прав в России: что дальше?

Законодательное регулирование цифровых прав в России уже обрело общие черты. Цифровые права признаны новым объектом гражданских прав и отнесены к имущественным правам, заняв один ряд с безналичными денежными средствами и бездокументарными ценными бумагами. Можно утверждать о наличии концепции: законодатель сделал выбор в пользу не экономического содержания цифровых прав, а их формы, придавая последней юридическую значимость. Можно предположить, что в будущем все больше видов цифровых прав будет вовлечено в сферу правового регулирования, при этом каждый из них будет наделяться каким-либо специфическим правовым режимом.

Однако исследуемое законодательство пока что вызывает крайне много вопросов для участников рынка цифровых прав. Правовой режим цифровых прав будет ужесточаться или наоборот? Когда и как государство выпустит собственный ЦФА и выпустит ли вообще? Как будут решены вопросы, связанные с трансграничностью исследуемых общественных отношений?

Развитие цифровых прав и цифровизации в целом вызывает вопросы и для ученых-юристов. Нужно ли создавать новый правовой режим для каждого нового объекта, образовавшегося под влиянием цифровизации? Соответствуют или нет устоявшиеся в доктрине цивилистики представления о праве собственности, вещах, форме сделки и о других критически важных институтах гражданского права реалиям новой цифровой экономики? Очевидно, что эти и другие вопросы будут активно обсуждаться наукой и, возможно, идеи, которые сегодня сомнений не вызывают, будут радикально переосмыслены.

Отечественный подход к регулированию цифровых прав можно и нужно критически осмысливать дальше, однако факт есть факт: рынок цифровых прав будет существовать по правилам, предложенным в законе ЦФА и в других законах. В пользу этого говорят законопроекты, которые собираются урегулировать общественные отношения с цифровыми правами и валютами применительно к налоговому, административному и другим отраслям права. Например, Законопроект № 1065710-7 «О внесении изменений в части первую и вторую Налогового кодекса Российской Федерации» [10] обязывает лиц, которые имеют право распоряжаться цифровой валютой, сообщать в налоговые органы о таком праве, если оборот валюты более 600 тыс. руб. в год. Он уже принят в первом чтении. При этом какие-либо законопроекты о внесении правок в закон о ЦФА в ГАС «Законотворчество» на момент написания настоящей статьи отсутствуют.

Таким образом, от отечественного законодателя можно ожидать следующих шагов в части дальнейшего регулирования цифровых прав:

1) форма цифровых прав будет и дальше считаться признаком, достаточным для их признания в качестве новых объектов гражданских прав. Что касается экономического содержания, то оно будет играть роль при выделении новых видов цифровых прав;

2) отечественный законодатель продолжит попытки централизации рынка цифровых прав по аналогии с рынком ценных бумаг;

3) отечественный законодатель обозначил следующий приоритет: после того, как новый объект гражданских прав был создан, наступила стадия вовлечения цифровых прав в правовое поле, а именно в публичные отрасли права: налоговое, административное, уголовное и др.

Очевидно, что такой подход устраивает не всех: продавцы цифровых прав заинтересованы в том, чтобы государство минимально вмешивалось в их деятельность; покупатели заинтересованы в том, чтобы налоговое законодательство игнорировало цифровые права как объекты налогообложения; ученые-юристы выступают за развитие законодательства таким путем, чтобы оно не противоречило институтам гражданского права.

В ситуации, где интересы одних явно противоречат интересам других, трудно предложить устраивающий всех подход к правовому регулированию цифровых прав. Тем не менее можно предложить следующее. Нужно учитывать, что общественные отношения с участием цифровых прав могут измениться так, что сделают даже новое законодательство неактуальным. Поэтому видится целесообразным усилить роль нормативных правовых актов Министерства финансов России и Банка России в регулировании цифровых прав. Иными словами, если ГК РФ и закон о ЦФА закрепляют основы общественных отношений с участием цифровых прав, то нормативно-правовые акты меньшей юридической силы могут регулировать более узконаправленные аспекты исследуемых объектов, например те новые виды цифровых прав, которые только получают свое распространение в гражданско-правовом обороте (вроде упомянутых выше «токенов благотворительности»).

Думается, благодаря этому правовое регулирование цифровых прав станет, во-первых, более гибким, ведь обозначенные виды нормативно-правовых актов могут быть приняты гораздо оперативнее, нежели федеральные законы и поправки к ним (равно как и отменены). Во-вторых, у законодателя появится возможность сперва оценить эффективность действия таких актов, чтобы впоследствии на их основе принять соответствующие федеральные законы с учетом мнения как представителей рынка цифровых прав, так и научного сообщества. То есть акты Министерства финансов России и Банка России по регулированию цифровых прав можно наделить ролью временных или промежуточных актов.

Литература

1. Акинфиева В.В. Цифровые финансовые активы как новый вид цифровых прав // Ex jure. 2021. № 1. С. 46-55.

2. Арямов А.А., Руева Е.О., Чигак А.А. Цифровые права - новые горизонты или юридический тупик // Правосудие. 2020. Т. 2. № 1. С. 131-149.

3. В России появился первый закон, регулирующий цифровые права // Банк России. URL: https://cbr.ru/ press/event/?id=2795 (дата обращения: 12.05.2021).

4. Глобальные графики криптовалют // CoinMarketCap. URL: https://coinmarketcap.com/ru/charts/ (дата обращения: 02.06.2021).

5. Гражданский кодекс Российской Федерации (часть первая) от 30 ноября 1994 г. № 51-ФЗ (09.03.2021) // Российская газета. 1994. 8 дек. № 238-239.

6. Гражданский кодекс Российской Федерации (часть вторая) от 26 января 1996 г. № 14-ФЗ (09.03.2021) // Собрание законодательства РФ. 1996. № 5. Ст. 410.

7. Калихов А. Плюсы и минусы закона «О цифровых финансовых активах» // Financial One. URL: https:// fomag.ru/news/plyusy-i-minusy-zakona-o-tsifrovykh-finansovykh-aktivakh/ (дата обращения: 11.05.2021).

8. Конобеевская И.М. Цифровые права как новый объект гражданских прав // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия: Экономика. Управление. Право. 2019. Т 19. № 3. С. 330-334.

9. Новый закон о цифровых финансовых активах: аналитический обзор экспертов сообщества «Moscow Digital School» // Moscow Digital School. URL: https://www.law.ru/files/Analiticheskii-obzor-zakona-o-TSFA.pdf (дата обращения: 10.05.2021).

10. О внесении изменений в части первую и вторую Налогового кодекса Российской Федерации: законопроект № 1065710-7 // ГАС «Законотворчество». URL: https://sozd.duma.gov.ru/bill/1065710-7 (дата обращения: 13.05.2021).

11. О внесении изменений в части первую, вторую и статью 1124 части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации: федеральный закон от 18 марта 2019 г. № 34-ФЗ // Российская газета. 2019. 20 марта. № 60.

12. О привлечении инвестиций с использованием инвестиционных платформ и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации: законопроект № 419090-7» // ГАС «Законотворчество». URL: https://sozd.duma.gov.ru/bill/419090-7 (дата обращения: 09.05.2021).

13. О привлечении инвестиций с использованием инвестиционных платформ и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации: федеральный закон от 2 августа 2019 г. № 259-ФЗ (ред. от 31.06.2020) // Российская газета. 2019. 7 авг. № 172.

14. О развитии цифровой экономики: декрет Президента Республики Беларусь от 21 декабря 2017 г. № 8 // Национальный правовой интернет-портал Республики Беларусь. URL: https://pravo.by/document/?guid=12551 &p0=Pd1700008&p1=1&p5=0 (дата обращения: 11.05.2021).

15. О цифровых финансовых активах, цифровой валюте и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации: федеральный закон от 31 июля 2020 г. № 259-ФЗ // Российская газета. 2020. 6 авг. № 173.

16. Парламент Германии принял закон, разрешающий банкам покупку и продажу криптовалют // ForkLog. URL: https://forklog.com/parlament-germanii-prinyal-zakon-razreshayushhrj-bankam-pokupku-i-prodazhu- kriptovalyut/ (дата обращения: 13.05.2021).

17. Пышмынцева В.С., Чернусь Н.Ю. Цифровые права как объекты гражданских прав // Наука и социум: мат-лы Всероссийской научно-практ. конф-ции. Новосибирск: Изд-во СИПППиСР, 2020. С. 154-157.

18. Расследование: биткоины с «Mt.Gox» были украдены еще в 2011 г. // ForkLog. URL: https://forklog.com/ rassledovanie-bitkojny-s-mtgox-byli-ukradeny-eshhe-v-2011-godu/ (дата обращения: 12.05.2021).

19. Санникова Л.В., Харитонова Ю.С. Правовая сущность новых цифровых активов // Закон. 2018. № 9. С. 86-95.

20. Токены компаний // Currency Com Limited. URL: https://currency.com/ru/company-tokens (дата обращения: 10.05.2021).

21. Эсткойн не будет конкурировать с евро // Хайтек. URL: https://hightech.fm/2017/12/20/estcoin (дата обращения: 13.05.2021).

22. Awataguchi Т Japan // Blockchain & Cryptocurrency regulation. P 348-357.

23. Cooke J., Cohen R., Denisenko J. Initial Coin Offerings: A comparative overview of securities regulatory environments in the US, UK and Asia Pacific // Blockchain & Cryptocurrency regulation. P 34-46.

24. Dewey J. USA // Blockchain & Cryptocurrency regulation. P 478-486.

25. Latt P, Kivimaa C. Estonia // Blockchain & cryptocurrency regulation. P 273-282.

26. Lovegrove S., Weatherill A. United Kingdom // Blockchain & Cryptocurrency regulation. P 468-477.

Размещено на Allbest.ru