Юридический позитивизм и проблемы развития российского права

В плане такого обновления, к примеру, были фактически пересмотрены нормы Германского гражданского уложения (ГГУ) о правосубъектности, перетолкованные путем введения в правопорядок нового понятия «товарищей по праву», Rechtsgenossen. При этом соответствующие нормы ГГУ не претерпели существенных законодательных изменений. В свете этого понятия полноправными носителями субъективных прав стали считаться только лица арийской национальности. Как писал один из лидеров тогдашнего обновления права К. Ларенц:

Правовой товарищ по праву суть товарищ по народу, а в качестве последнего может выступать только тот, в ком течет немецкая кровь. (Larenz 1934 / Rьthers 2017: 495)

Применительно к правосубъектности неарийцев делался вывод, что «тот, кто не участвует в народном товариществе, стоит за пределами права, не является товарищем по праву» (Larenz et al.: 1935 / Rьthers 2017: 330).

Этому выводу с готовностью следовали многие судьи Третьего Рейха, нередко отказывая евреям в правовой защите - вопреки формальным требованиям ГГУ. Особо любимым у нацистских правоведов было обосновать отход от требований закона и осуществить его «обновление» в духе новой идеологии за счет туманных философских рассуждений о сущности права (Schinnerer 1938). В цитированной выше работе М. Д. Билалутдинов убедительно показывает, что представления о праве у национал-социалистических авторов базировались на «предположении

существования высших источников права в неотъемлемых априорных принципах, на которые позитивное право не должно посягать» (Bilalutdinov 2016: 222). Аналогичные юснатуралистические мотивы Г. Кельзен прослеживает и в большевистской теории права (Kelsen 1955).

Можно поэтому усомниться в широко распространенном воззрении, что критика юспозитивизма связана именно с либеральной идеологией. Как раз наоборот, требование соблюдения закона суть одна из немногих гарантий свободы личности в авторитарных государствах. Можно в этой связи вспомнить, что основным лозунгом советских диссидентов в 1970-х было требование к властям, чтобы они соблюдали собственные Конституцию, законы и ратифицированные международные договоры. То же самое можно сказать и о сталинских чистках, которые были несовместимы с гарантиями Конституции СССР и советского Уголовнопроцессуального кодекса (Solomon 2008; SineL'shchikov 2012; Kodintsev 2012), о практике избирательного применения уголовных и иных законов Веймарского периода судами национал-социалистической Германии (Kotkovskiy & Sokolov 2011).

Именно строгое соблюдение законов в таких случаях нередко было высшим проявлением гражданской добродетели со стороны судей, а не туманные рассуждения о классовых интересах, кровной солидарности народа и прочих надзаконных критериях того, что другие судьи - под прикрытием лозунгов о справедливости - использовали для приспособления права под сиюминутные политические цели и легитимации властного произвола вопреки букве закона. Поэтому позитивизм вовсе не является «слугой тиранов», как его иногда описывают методологические противники, считая, что именно позитивистская методология стала обоснованием сервилизма юристов перед лицом властного произвола (Lapaeva 2012).

Если здесь приводятся зловещие примеры противозаконного террора в СССР и в Третьем Рейхе, это совершенно не означает, что этими примерами ограничивается действие указанной закономерности - она касается любых существенных перемен. Причем чем радикальнее перемены, тем более правоприменители будут склонны подправлять ее сообразно политическим изменениям, а от правоведов-теоретиков будут ожидаться интеллектуальные схемы, позволяющие обосновать такую корректировку. Ожидаемой мишенью для критики в качестве враждебного задачам революционного обновления права становится юридический позитивизм, который настаивает на отделении права от политики и на необходимости выведения и обоснования судебных решений исключительно из текстов позитивного права.

Как было уже упомянуто выше, эта закономерность может иметь место и в обратном идеологическом направлении. Если судьи при новом либеральном режиме продолжают применять законы, принятые при прежних авторитарных правителях (например, после свержения военных хунт в Чили, Аргентине и проч.), но начинают наполнять их более либеральным смыслом. Хотя в обществах либерального типа правители обычно более внимательно относятся к своевременности внесения изменений в законодательство, чем правители в авторитарных режимах, власть которых осуществляется в немалой степени по каналам, которые остаются свободными от правового регулирования и контроля.

Обновление права в постсоветском теоретическом правоведении

В свете вышесказанного недовольство юридическим формализмом имеет вполне понятные практические основания, а обойти его можно при помощи незамысловатой цепочки рассуждений. Если предположить, что судья служит не столько проводником воли государства, выраженной в тексте законов, сколько проводником высших ценностей, что должны защищаться правом, то правильное истолкование воли государства и означает выявление в ней высших этических принципов. Другой вариант решения - выделить в правовой действительности некоторые базовые закономерности (например, экономические законы, законы развития истории и т. п.) и дать возможностью судьям изменять право согласно этим закономерностям. В конце концов, можно сконструировать определенные смыслообразующие паттерны национальной культуры (традиционные ценности, народный дух и т. п.), наделив их конституционно-правовым значением. Во всех этих и иных вариантах буквальный текст закона и изначальная интенция его создателя в процессах толкования и применения права отступают на второй план перед «объективными» началами права, которые судьи готовы выводить без опоры на тексты законов.

Если взять в качестве примера постсоветское российское право, то в нем как- раз можно заметить «обновление» сразу в обоих направлениях. Так, в девяностых годах старое советское право, которое формально сохранило свое действие, постепенно стало перетолковываться в духе принципов либерального правопорядка, которые будут закреплены в Конституции 1993 г. А с нулевых годов начался обратный процесс - нормы и принципы либерального правопорядка, сформулированные в нормативно-правовых актах 1990-х годов, начали перетолковываться в судебной практике в духе все более идеологически довлеющих консерватизма и авторитаризма (Mikhail Antonov 2021). Российское конституционное право стало наполняться консервативным содержанием, что нередко легитимируется обращением к высшим, объективным началам права. Этот процесс в судебной практике символизировался появлением нормативных оговорок, которые позволяют делать исключения из применения конституционных и законодательных норм - например, защита суверенитета или традиционных ценностей. Какие переменные будут использованы в формуле исключения из правил, в каком идеологическом направлении такие исключения будут делаться - это уже вторичный, непринципиальный для теории вопрос. В силу описанной выше логики развития идей, децизионизм вступил в ожидаемый конфликт с юспозитивизмом.

Одним из наиболее любопытных теоретических движений стало в этом отношении стала получившая широкое распространение в российской правовой науке идея о том, что функция Конституционного Суда заключается в формировании «конституционного правопонимания» - вопреки прямому запрету на введение государственной идеологии в ст. 13 Конституции РФ. Например, в характерном для непозитивизма духе под конституционализацией права профессор В. И. Крусс предлагает понимать «соответствующий национальной конституционной модели суверенный процесс институционального и нормативного усовершенствования (развития, обновления) государства и права» (Kruss 2016: 16). Этот подход предполагает обращение к надпозитивным ценностям для преодоления предположительно «плохого законного права», и поэтому ожидаемо оказывается враждебным идеям юридического позитивизма.

Показательным примером проведения принципа децизионизма в российском праве стала теория «опережающего нормотворчества», которая напрямую обосновывает долг судьи изменять позитивное право исходя из того, что идеологи этой теории называют «принципом достоверного и опережающего отражения действительности» и что по своей сути тождественно идеям Rechtserneurung. В интерпретации некоторых правоведов, этот принцип «позволяет правильно использовать аспекты познавательного процесса и обнаруживать явления и события, требующие правового регулирования. Причем смысл этого принципа заключается не столько в пассивном отражении явлений и процессов с помощью правовых средств, сколько в модельном отражении» (Tikhomirov 2010: 6). Недавно идеи Rechtserneurung получили боевое крещение в Постановлении Конституционного Суда РФ, в котором прямо признана возможность для органов исполнительной власти принимать противоречащие закону нормативные акты в качестве «опережающего регулирования», допустимого с учетом «конкретно-исторической ситуации» (Постановление Конституционного Суда РФ № 49-П от 25.12.2020).

В постсоветской России критика позитивизма стала орудием политической борьбы и ценностного дискурса, причем на обеих сторонах баррикады. Так, Председатель Конституционного Суда РФ В. Д. Зорькин уверен:

Каждый, кто встанет на жесткую позицию «чистого права» юридического позитивизма, опрокинет государственный корабль. (Zorkin 2010)

В этой связи он сокрушается о том, что позитивизм «растерял свой глубинный смысл», поскольку последовательное проведение разделительного тезиса мешает «подходам, предполагающих, что в конституции страны содержатся особые нормы, выражающие квинтэссенцию ценностей конкретного общества. Ценностей, которые не могут быть изменены без утраты национальной идентичности» (Zorkin 2019).

Достается позитивизму и с другой, либеральной стороны. Рассмотрение позитивного права как единственного применимого стоит на пути тех, кто требует немедленных социальных и политических перемен вопреки тем способам и условиям, которые конституция и закон предусматривают для таких перемен. Если есть закон, - хотя бы плохой и несправедливый, - то для позитивиста он имеет обязывающую силу, так что для проведения изменений нужно искать лазейки в законе или пытаться изменить закон в установленных для этого формах. Конечно, это не гарантирует сиюминутного политического успеха и требует долгой и кропотливой работы - не только на поприще политической борьбы, но и в плане развития правовой культуры, изменения шаблонов и стереотипов юридического мышления, т.н. «стратегических» судебных процессов.

В полемике с В. Д. Зорькиным Е. А. Лукашева сожалеет о том, что позитивизм игнорирует требования к содержанию и форме этих правил, к тому, как они формулируются, каким образом принимаются и как работают. По ее мнению, «это обусловлено тем, что в России, начиная с последних десятилетий XIX века и до 20-х годов XX века, активно разрабатывалась позитивная теория права..., произошла консервация позитивистских взглядов на право» (Lukasheva 2015). Интересно, что исследовательница упрекает юспозитивизм в том, в чем меньше всего имеет смысл его упрекать - в пренебрежении к форме юридических правил, их формулировкам и механизму их применения. Далее мы читаем, что «авторитарной советской власти позитивный подход к праву был выгоден, и советские ученые, отвергая враждебные «буржуазные» исследования, продолжали изучать постулаты позитивистской теории права» (Lukasheva 2015). При этом остается не проясненным, почему же теории Кельзена и других ведущих позитивистов XX века настойчиво отвергались советской наукой о праве как одна из худших форм буржуазной идеологии (Vyshinskiy 1949: 83ff; Tumanov 1971: 161ff).

Смешение в умах отечественных юристов доходит порой до комизма. Так, некоторые практикующие адвокаты заразились всеотрицающим пафосом антипозитивизма и выражают уверенность в том, что «подрыв устоев юридического позитивизма изнутри... неизбежно влечет повышение прозрачности деятельности государственных чиновников, в том числе системы юстиции» (Nagorny 2010). Откажемся от юспозитивизма и через это узрим, как воруют чиновники - достойный пера Гоголя рецепт для дальнейших шагов по «обновлению» российского права!

Оказывается, во всех или, по меньшей мере, в части проблем отечественной правовой системы виновен юридический позитивизм, якобы безнадежно устаревший и легитимирующий государственный произвол. Трудно найти теоретико-правовую конференцию, где не будут воспеты литании об узости позитивизма, а призывы в стиле «позитивизм должен быть разрушен» стали своего рода хорошим тоном для теоретиков, которые хотят казаться «продвинутыми» в своих суждениях. Если абстрагироваться от теоретической неграмотности этой критики, тут важен другой, идеологический момент - насколько такого рода анти-позитивизм в умах юристов может служить показателем продолжающейся «консервативной революции» в российском праве и, в более широкой перспективе, склонности этих юристов к децизионизму.

В теоретико-правовой перспективе эта ситуация выразилась в расцвете разнообразных методологических построений, авторы которых, с одной стороны, не рисковали полностью отказаться от роли закона в правовом регулировании, но, с другой, обосновывали приоритет по отношению к закону тех или иных высших начал права. Современная отечественная теоретико-правовая литература, как и правовая мысль рассмотренных выше эпох, изобилует ссылками на правосознание и его типы, на противопоставление права и закона, на необходимость широкого подхода, преодолевающего узкую нормативность права, на постижение права не через призму его норм, а через коллективную ментальность и правовое чувство.

Неудивительна та мода на «интегративную юриспруденцию», которая в 1990-х распространилась в отечественном теоретическом правоведении (Martyshin 2003). С одной стороны, она позволяет заявить о широте своих взглядов на право (в пику позитивистам), а с другой, не предполагает прямой зависимости юридической силы закона от оценочных суждений. Идеологическая функция таких теорий остаточно проста - закон хоть и обязателен для соблюдения, но есть некоторые исключения, установить которые может тот, кто знает формулу комбинирования «типов правопонимания».

Изобретаемые формулы исключения из правил неизменно преследуют одну цель - найти некое высшее начало, которое являло собой сущность права, а соответствие ему составляло условие для наделения закона качеством правового. Эта магия слов позволяет с поразительной простотой найти ответ на сложнейшие вопросы юридической техники - в тех случаях, когда норма позитивного права предоставляет неудовлетворительный ответ, нужно оставить эту норму в стороне и решить случай путем обращения к сущности права. В чем эта сущность заключается, суть отдельный вопрос, который до настоящего времени служит предметом философских споров. В практическом плане важно, что такая конструкция позволяет содержательно изменять закон путем истолкования старых норм с учетом новой идеологии, без изменения буквальных формулировок законов (напр., Sorokin 2019). Столь усердное отрицание ценности позитивного права во имя надпозитивных ценностей в отечественном правоведении заставляет задуматься о том, может ли это отрицание быть связано с какими-то особенностями российской правовой культуры.

Критика позитивизма и российская правовая культура

Как и в любом другом правопорядке, система правового регулирования в России не свободна от дефектов - как в прошлом, так и в настоящем. Дефекты дореволюционного российского права иногда характеризовались как «вопиющая несправедливость», которая, - по словам А. И. Герцена, - заставила людей ненавидеть и все остальные, не страдающие несправедливостью законы и подчиняться им как силе, обходить или нарушать закон всюду, где это можно сделать безнаказанно. Принудительная сила позитивного права была относительна, так что суровость российских законов смягчалась, - по известному выражению М. Е. Салтыкова-Щедрина, - необязательностью их исполнения. Об опасности такого пренебрежения позитивным правом предупреждали авторы «Вех» в 1909 г. и многие другие мыслители в последующие годы. Эти предупреждения не смогли остановить Октябрьскую революцию 1917 г., которая смела прежний правопорядок и установила еще менее справедливый строй.

В послереволюционный период ситуация с соблюдением позитивного права и отношением к нему как со стороны властей, так и граждан не поменялась в лучшую сторону. Как было показано выше, ценность позитивного права по факту измерялась тем, насколько оно соответствует партийной программе и воле партийных вождей. То, что проф. С. С. Алексеев удачно назвал «двухэтажным правом» (ALekseyev 1999: 499509), а Г. Берман - «дуальным правом» (Berman 1963), означало наличие в правовой реальности, наряду с создаваемым системой советов позитивным правом, также системы этико-идеологических постулатов марксизма-ленинизма, утверждаемых и проводимых в жизнь Коммунистической партией.

Своеобразными для российской правовой культуры являются не сами по себе дефектность, несовершенство позитивного права, а пренебрежение этим правом. В западной правовой традиции признание несовершенства позитивного права еще в средние века пробудило масштабную деятельность по его улучшению. Сначала изучение римского права в первых университетах средневековой Европы с попытками перестроить существующее позитивное право согласно идеальным образцам древности, затем - в эпоху Просвещения - дискуссии об улучшении позитивного права за счет его согласования с универсальными образцами права естественного, а начиная с XIX века - напряженная работа правоведов по описанию и оптимизации категориального аппарата правовой науки. Успех этой работы по совершенствованию позитивного права и развитию описывающей его правовой науки в XIX - XX веках в Европе был символизирован распространением позитивистской правовой теории, которая сохраняет свою лидирующую роль в странах романогерманского права вплоть до наших дней. Конечно, современная западная правовая традиция не является образцом совершенства, но любой может отметить те блага и преимущества, что доставили многовековые усилия правоведов по совершенствованию позитивного права в этой традиции.

Отношение российской интеллигенции к праву несколько иное - еще более века назад авторы «Вех» указали на его специфику: несовершенство права приводит к его отторжению и толкает интеллектуалов на поиск высших этико-религиозных начал, которые способны дать окончательный ответ на все жизненные споры и вопросы. Это отторжение сопровождается критикой позитивного права. Так, общей линией славянофильской критики права были ссылки на славянский и/или православный менталитет, создавший «нашей правды идеал», который «не влезает в формы узкие юридических начал». Предполагалось, что большая часть населения испытывает отчуждение по отношению к чуждому бюрократическому праву, импортированному Петром Великим и его преемниками, что русскому человеку не нужно это и вообще какое-либо другое позитивное право и изучающая его наука. Как выразил эту мысль славянофил А. С. Хомяков:

Наука права самобытного есть прямая и яркая бессмыслица, и разумное толкование о праве может основываться только на объявленных началах всемирного знания или верования, которые принимает такой-то или другой человек. (Khomyakov 2017: 258)

Это типичное для нигилистической критики права стремление найти некое универсальное знание о праве, чудесным образом свободное от недостатков, отчасти получило свое теоретическое обоснование в марксистско-ленинской теории права. Во главу угла она ставила базисные производственные отношения, которые должны были найти свое правильное отражение в той классовой воле, которую государство закрепляло в форме законов. Вопреки нередко встречающемуся мнению, такая теоретическая позиция не означала преклонения перед позитивным правом, требования его неукоснительного соблюдения - ведь депутаты могли неправильно осознать потребности классовой борьбы. Для контроля была нужна Партия, которая стояла над процессами создания и применения права и которая, при необходимости, в режиме ручного управления могла исправить «дефекты», вызванные недостаточной политической грамотностью товарищей. Практически в любой ситуации можно было вмешаться в процесс правоприменения и настоять на исключении этой ситуации из- под действия позитивного права. Это, конечно, не добавляло позитивному праву авторитета и не могло не усилить пренебрежение («правовой нигилизм»), которое сложилось в течение нескольких веков.

Недостаток уважения к позитивному праву в постсоветской России стал стимулом для возникновения огромного количества теоретических попыток преодолеть «узость» позитивизма за счет построения новых синтетических, интегральных типов правопонимания, которые бы разрешали многовековые философско-правовые проблемы. Сформулированное в «Вехах» предостережение Б. А. Кистяковского о том, что «право не может быть поставлено рядом с такими духовными ценностями, как научная истина, нравственное совершенство, религиозная святыня. Значение его более относительно» (Kistyakovskiy 1991: 122), как кажется, нисколько не останавливает рвение настроенных на радикальное обновление позитивного права теоретиков как в деле построения единственно верного учения о праве, так и в пафосной критике позитивистской теоретической юриспруденции.

Заключение

В эпохи радикальных политических изменений для большей части судей и иных правоприменителей по практическим причинам не может быть безразлична та реакция, которую их действия и решения вызывают у нового политического режима. В вопросах финансирования, карьерного роста и других экзистенциальных аспектах они находятся в зависимости от тех, в чьих руках политическая власть, равно как и, собственно, исполнение судебных решений и приговоров. Поэтому неудивительно, что в тех случаях, когда новая власть напрямую не отменяет старые законы или не вводит оговорку о их действии только в пределах, не противоречащих новой идеологии, многие судьи и юристы - по идеалистическим убеждениям или из материальных соображений -- спешат скорректировать эти старые законы ad hoc в рамках рассматриваемых ими дел так, чтобы решения по этим делам (особенно по резонансным, громким процессам) соответствовали господствующей идеологии или, по меньшей мере, не бросали ей вызов.

Было бы упрощением представить дело так, что судьи автоматически приспосабливаются под новую идеологию и становятся инструментами ее проведения. В большинстве случаев по факту действуют не даваемые партийными функционерами инструкции судьям (пресловутое «телефонное право»), а приспособленческие стратегии самих судей, которые пытаются улавливать (порой и неточно) идеологические изменения и имплементируют их в своих интерпретационных актах и решениях.

Юспозитивизм оказывается мало пригоден для быстрой перестройки старой системы правового принуждения под потребности новой политической системы. Рост антипозитистских настроеий можно было наблюдать не только после «национал- социалистической революции» 1933 г., но и в послевоенной (после 1945 г.) Германии; не только после Октябрьской революции 1917 г., но и после падения коммунистического режима в 1991 г. Критика юридического позитивизма может использоваться в обоих идеологических направлениях -- для «обновления» либерального правопорядка в духе новой авторитарной политики, либо, наоборот, для «обновления» старого авторитарного права в новом либеральном духе. Это объясняет и то, почему сегодня позитивизм критикуется с обоих спектров политической идеологии.

В этой связи неудивительны обвинения позитивизма в апологии верности букве закона - именно эта буква закона мешает как властьимущим, так и ищущей власти оппозиции в реализации их программных установок помимо установленных законом правил. Для первых, буква Конституции 1993 года и либеральных законов 1990-х гг. нередко стоит на пути реализации противоречащих ей задач защиты традиционных ценностей, что время от времени требует подавления стигматизированных меньшинств. Для вторых, препятствием служит другая половина законодательства - та, что расходится с либеральными принципами и поддерживает существующие властеотношения. Эту ситуацию можно в известном смысле описать цитированными выше словами Герцена о ненависти русских к одной половине законов из-за предполагаемой несправедливости другой части законов.

Эти политические стратегии сами по себе вполне понятны и объяснимы, но юридический позитивизм как методологическое направление правовой науки здесь совершенно не причем. Если при помощи критики позитивизма правоведы пытаются провести в жизнь те или иные политические идеалы (либеральные или консервативные), то эта критика будет по факту служить теоретическим прикрытием для «контрабанды» идеологии в право.

Бібліографія:

Aleksandrov, Nikolai. (1948). K kritike perezhitkov burzhuaznoj ideoLogii v opredelenii prava [from Rus.: To the criticism of the relics of the bourgeois ideology in what concerns the definition of law]. Sovetskoe gosudarstvo i pravo (10): 43-49.

Alekseyev, Sergei. (1999). Pravo: azbuka - teoriya - filosofiya: Opyt kompleksnogo issledovaniya [from Rus.: Law: ABC - theory - philosophy: an attempt of a complex research]. Moskva: Norma; Infra-M.

Alekseyev, Sergei. ([1997] 2010) Uroki: Tyazhkij put' Rossii kpravu [from Rus.: The lessons: a difficult way of Russia towards law]. In: Alekseev, Sergei. Sobraniesochinenii [Collected works]. T. 4. Moskva: Statut, 89-101.

Antonov, Boris. (2019). Pravovaya sistema Germanii 1933-1945 gg.: myshlenie v kategoriyakh konkretnogo poryadka [from Rus.: Germany's legal system in 1933-1945: thinking in the categories of concrete order]. Vestnik RGGU: Ekonomika. Upravlenie. Pravo (2): 128-146.

Antonov, Boris. (2020). Yuridicheskoe myshlenie kak istochnik prava Tret'ego rejkha [from Rus.: Legal thinking as a source of Dritten Reich's law]. Vestnik RGGU: Ekonomika. Upravlenie. Pravo (2): 130-142.

Antonov, Mikhail. (2013). O nekotorykh teoreticheskikh voprosakh pretsedentnoj revolyutsii v Rossii [from Rus.: On some theoretical issues of the precedent revolution in Russia]. Zhurnal konstitutsionnogo pravosudiya (4): 9-15.

Antonov, Mikhail. (2020). Sovereignty and Russian Resistance to Human Rights. European Yearbook of Human Rights: 529-550.

Antonov, Mikhail. (2021). Formalism, Decisionism and Conservatism in Russian Law. Leiden: Brill.

Aranovskiy, Konstantin & Kniazev, Sergei. (2016). Pravlenie prava i pravovoe gosudarstvo v sootnoshenii znakov i znachenij [from Rus.: Rule of law and Rechtsstaat seen as a combination of signs and meanings]. Moskva: Prospekt.

Aranovskiy, Konstantin & Kniazev, Sergei. (2017). Nenaprasnoe konstitutsionnoe pravosudie [from Rus.: The constitutional justice which is not needless]. Sud'ia (12): 40-46.

Arendt, Hannah. ([1963] 2008). Banalnost'zla. Eichman v Ierusalime [Banality of evil: Eichman in Jerusalem]. Moskva: Evropa. (from English).

Baranov, Pavel. (2015). Pozitivistskoe pravoponimanie v yuridicheskoj nauke, praktike i povsednevnoj zhizni sovremennoj Rossii [from Rus.: The positivist approach to law in legal scholarship, practice and in everyday life of the contemporary Russia]. Rossijskij zhurnal pravovykh issledovanij 2(4): 7-14.

Belov, Sergei. (2012). Tsennostnoe obosnovanie reshenij kak projavlenie sudebnogo aktivizma Konstitutsionnogo Suda Rossijskoj Federatsii [from Rus.: The value justification as a sign of judicial activism of the Russian Federation Constitutional Court]. Sravnitelnoe konstitutsionnoe obozrenie (2): 140-150.

Berlyavskiy, Leonid. (2015). Klassifikatsiya teorij konstitutsionnojinterpretatsii v SShA [from Rus.: A classification of the theories of constitutional interpretation in the USA]. Izvestiya vuzov. Pravovedenie (2): 64-87.

Berman, Harold. (1963). Justice in the USSR. An interpretation of Soviet Law. Cambridge Mass.: Harvard University Press.

Bilalutdinov, Marat. (2016). Erikh Yung o natsional-sotsialisticheskoj kontseptsii istochnikov prava [from Rus.: Erich Yung on the national-socialist conception of sources of law]. Izvestiya vuzov. Pravovedenie (6): 212-223.

Bondar', Nikolai. (2007). Normativno-doktrinal'naya priroda reshenij Konstitutsionnogo Suda RF kak istochnikov prava [from Rus.: The normative and doctrinal nature of decisions of the Russian Federation Constitutional Court considered as sources of law]. Zhurnal rossijskogo prava (4): 75-85.

Bondar', Nikolai. (2017). Ekonomicheskij konstitutsionalizm Rossii [from Rus.: The economical constitutionalism of Russia]. Moskva: Norma.

Bondar', Nikolai. (2013). Aksoilogiiasudebnogo konstitutsionalisma: konstitutsionnye tsennosti v teorii ipraktike konstitutsionnogo pravosudiia [from Rus.: Axiology of judicial constitutionalism: constitutional values in theory and practice of constitutional justice]. Vol. 2. Moskva: lurist.

Bulygin, Eugenio. (2016). Izbrannye raboty po teorii iЯlisofii prava [from Rus.: Selected works in theory and philosophy of law]. Sankt-Peterburg: Alef-Press.

David, Rene & Jauffret-Spinozi, Camille. ([1970] 1998). Osnovnyepravovye sistemy sovremennosti [From Rus.: Les grands systemes de droit contemporains]. Moskva: Mezhdunarodnye otnosheniya. (from French).

Didikin, Anton. (2016). Analiticheskaya filosofiya prava: istoki, genezis i struktura [from Rus.: Analytical philosophy of law: sources, genesis and structure]. Tomsk: Izdatelstvo TGU.

Ebzeev, Boris. (2013). Vvedenie v Konstitutsiyu Rossii [from Rus.: An introduction to the Constitution of Russia]. Moskva: Infra-M.

Gadzhiev, Gadis. (2013). Ontologiya prava (kriticheskoe issledovanie yuridicheskogo kontsepta dejstvitel'nosti) [from Rus.: Onthology of law (a critical assessment of the legal concept of reality]. Moskva: Norma; Infra-M.

Gojkhbarg, Aleksandr. (1924). Neskol'ko zamechanij o prave [from Rus.: Some remarks about law]. Sovetskoe pravo (1): 3-24.

Ivashevskii, Stanislav. (2007). Idealnaia sushchnost' prava: postanovka problem [from Rus.: The ideal nature of law: a problem statement]. Zhurnal rossiiskogo prava (1): 108-114.

Jaroslavtsev, Vladimir. (2008). Nravstvennoe pravosudie i sudejskoe pravotvorchestvo [from Rus.: Moral justice and judicial lawmaking]. Moskva: Justitsinform.

Kelsen, Hans. (1955). The Communist Theory of Law. New York: Frederick A. Praeger, Inc.

Kelsen, Hans. ([1929] 2006). Sudebnaya garantiya Konstitutsii [From Rus.: Wesen und Entwicklung der Staatsgerichtsbarkeit]. Pravo i politika (8): 5-14; Pravo i politika (9): 5-18. (from German).

Khomyakov, Aleksei. ([1845] 2017). Mnenie inostrantsev o Rossii [from Rus.: Foreigners' opinion on Russia]. In: Khomyakov, Aleksei. Prizvanie Rossii [from Rus.: Russia's vocation]. Moskva: Ripol.

Kistyakovskiy, Bogdan. ([1909] 1991). V zashchitu prava (intelligentsiya i pravosoznanie) [from Rus.: In defense of law (the intelligentsia and legal consciousness]. In: Vekhi: sbornik statej o russkoj intelligentsii [from Rus.: The landmarks: a collection of articles about the Russian intelligentsia]. Moskva: Pravda, 122-149.

Kodintsev, Aleksandr. (2012). Sovetskoe pravosudie i repressii v stalinskoj Rossii: problemy teorii i istorii [from Rus.: Soviet system of justice and the repressions in the Stalin's Russia: problems of theory and history]. Yuridicheskaya nauka i pravookhranitel'naya praktika (3): 9-17.

Kokotov, Aleksandr. (2004). Doverie, nedoverie, pravo [from Rus.: Trust, Distrust and Law]. Moskva: Norma.

Kotkovskiy, Leonid & Sokolov, Alfred. (2011). Izvrashchenie prava v fashistskoj Germanii -"zakonnaya" osnova dlya unichtozheniya inakomysliya? [from Rus.: Perversions of law in the fascist Germany - a legal basis for extermination of dissidents?]. Yurist-Pravoved (4): 49-53.

Kozlovskiy, Miacheslav. (1918). Proletarskaya revolyutsiya i ugolovnoe pravo [from Rus.: The proletarian revolution and criminal law]. Proletarskaya revolyutsiya i pravo (1): 21-28.

Kruss, Vladimir. (2016). Konstitutsionalizatsiya prava: osnovy teorii [from Rus.: Constitutionalizing the Law: the foundations of a theory]. Moskva: Norma; Infra-M.

Lapayeva, Valentina. (2012). Tipy pravoponimaniya: pravovaya teoriya i praktika [from Rus.: Types of legal thinking: legal theory and practice]. Moskva: RAP.

Larenz, Karl (1934). Deutsche Rechtserneuerung und Rechtsphilosophie. Tьbingen: JCB Mohr / Cited according: Rьthers, Bernd. (2017). Die unbegrenzte Auslegung.

Larenz, Karl et al. (1935). Grundfragen der neuen Rechtswissenschaft. Berlin: Juncker und Dьnnhaupt / Cited according: Rьthers, Bernd. (2017). Die unbegrenzte Auslegung.

Lenin, Vladimir. ([1920] 1981). K istorii voprosa o diktature [from Rus.: To the question about dictatorship]. In: Lenin, Vladimir. Polnoe sobranie sochinenij. T. 41. Moskva: Izdatelstvo politicheskoi literatury, 379-380.

Lukasheva, Elena. (2015). Pravo nalevo [from Rus.: The right to go to the left]. Novaya gazeta. 19 March 2015, at https://novayagazeta.ru/articles/2015/03/19/63473-o-prave-nalevo.

Lukovskaya, Dzhenevra. (2019). Legitimnost' prava: diskussionnost' problem [from Rus.: Legitimacy of law: the controversial character of the problems]. In: Legitimnost' prava [from Rus.: Legitimacy of law]. (eds. Tonkov E.N. & Chestnov I.L.). Sankt-Peterburg: Aleteiya, 13-43.

Lukovskaya, Dzhenevra. (2020). Pozitivizm i estestvennoe pravo: konflikt interpretatsij? [from Rus.: Positivism and natural law: a conflict of interpretations?]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta: Pravo (456): 234-240.

Martyshin, Orest. (2003). Sovmestimy li osnovnye tipy ponimaniya prava [from Rus.: Whether the main types of legal thinking are compatible]. Gosudarstvo i pravo (6): 13-21.

Marx, Karl & Engels, Friedrich. ([1848] 1955). Manifest Kommunisticheskoj partii [from Rus.: Manifest der Kommunistischen Partei]. In: Marx, Karl, Engels, Friedrich. Sochineniya [Oeuvres]. T. 4. Moskva: Izdatelstvo politicheskoi literatury. (from German).Mikhailov, Anton. (2015). Mnogolikost' yuridicheskogo pozitivizma: metodologicheskie osnovaniya [from Rus.: Many faces of legal positivism: methodological grounds]. In: Normativnaya teoriya Gansa Kel'zena i razvitie yurisprudentsii v Evrope i SShA (k 40-letiyu so dnya smerti G. Kel'zena). Materialy VII ezhegodnoj Mezhdunarodnoj konferentsii [from Rus.: Normative theory by Hans Kelsen and the development of jurisprudence in Europe and in the USA (Forty years after Hans Kelsen's death)]. Ivanovo: Izdatelstvo IvGU, 77-99.

Mikhailov, Anton. (2018). Filosofiia prava: Klassicheskii iusnaturalism i istoricheskaia shkola iuristov [from Rus.: Philosophy of law: the classical iusnaturalism and the historical school of lawyers]. Moskva: Iurait.

Nagornyj, Evgeny. (2010). Pozitivizm protiv nravstvennosti [from Rus.: Positivism against morality]. Advokatskaya gazeta: 12 (77). Availble at https://www.advgazeta.ru/arhivnve-zapisi/pozitivizm- protiv-nravstvennosti/ (accessed 16 October 2021).

Nazmutdinov, Bulat. (2016). Ot «Normy» k «Poryadku»: Evolyutsiya pravoponimaniya Karla Shmitta [from Rus.: From `Norm' to `Order': the evolution of Carl Schmitt's legal thinking]. Izvestiya vuzov. Pravovedenie (1): 150-165.

Pashukanis, Evgeny. (1927). Obshchaya teoriya prava i marksizm [from Rus.: General theory of law and Marxism]. Moskva: Izdatelstvo Kommunisticheskoj akademii.

Ponomarev, Lev. (2017). Pravozashchitniki na s'ezde v Moskve obratilis' k vlastyam s lozungom sovetskikh dissidentov [from Rus.: At a meeting in Moscow legal activists turned to the authorities with a slogan of Soviet dissidents]. Available at https://www.interfax.ru/russia/589079 (accessed 16 October 2021).

Radbruch, Gustav. ([1932] 2004). Filosofiia prava [From Rus.: Rechtsphilosophie]. Moskva: Mezhdunarodnye otnosheniya. (from German).

Reisner, Mikhail. (1925). Pravo: nashe pravo. Chuzhoe pravo. Obshchee pravo [from Rus.: Law: our law: others' law: common law]. Leningrad-Moskva: Gosizdat.

Rezolyutsiya I Vsesoyuznogo s'ezda marksistov-gosudarstvennikov i pravovikov po dokladam E. Pashukanisa i Ya. Bermana [from Rus.: The resolution of the First All-Union meeting of Marxist political and legal scholars concerning the presentations by Pashukanis and Berman]. 1931. Revolyutsiya prava. (3).

Rьthers, Bernd. (2017). Die unbegrenzte Auslegung: Zum Wandel Der Privatrechtsordnung Im Nationalsozialismus. 8 Aufl. Tьbingen: JCB Mohr.

Schinnerer, Erich. (1938). Zakon i pravo v Germanii. Pravovye reformy v Tret'em Rejkhe [From Rus.: Gesetz und Recht in Deutschland]. Availble at https://sincerelv-comm.liveiournal.com/959551.html (accessed 16 October 2021).

Schmitt, Carl. (1938). Nazionalsozialisisches Rechtsdenken / Cited according: Rьthers, Bernd. (2017). Die unbegrenzte Auslegung.

Schmitt, Carl. ([1922] 2000). Politicheskaya teologiya [From Rus.: Politische Theologie. Vier Kapitel zur Lehre von der Souverдnitдt]. Moskva: Kanon Press Tsentr; Kuchkovo Pole. (from German)

Schmitt, Carl. ([1929] 2013). Garant Konstitutsii [From Rus.: Der Hьter der Verfassung]. In: Schmitt, Carl. Gosudarstvo: Pravo i politika [State: law and politics]. Moskva: Territoriya budushchego, 29-220. (from German)

Sinel'shchikov, Yuri. (2012). Mesto ugolovnogo protsessa v Bol'shom terrore 1937-1938 gg. [From Rus.: The role of criminal procedure in the Great Terror 1937-1938]. Vestnik MGPU: Yuridicheskie nauki (1): 53-62.

Sobornov, Pavel. (2019). K voprosu o pravoponimanii v sovetskoj yurisprudentsii 20-30-kh godov XX veka [From Rus.: To the question about legal thinking in the Soviet jurisprudence of the 1920-1930s]. Vestnik Kazanskogo yuridicheskogo instituta MVD (3): 290-295.

Solomon, Peter. ([1996] 2008). Sovetskaya yustitsiya pri Staline [From Rus.: Soviet criminal justice under Stalin]. Moskva: ROSSPEN.

Sorokin, Vitaliy. (2019). Formalizm v prave - predpochtenie bukvy zakona [Formalism in law - preferring the letter of the law]. Rossijsko-aziatskij pravovoj zhurnal (1): 44-49.

Stolleis, Michael. ([2002] 2017). Istoriya publichnogo prava v Germanii: Vejmarskaya respublika i natsional- sotsializm [From Rus.: Geschichte des цffentlichen Rechts in Deutschland. Weimarer Republik und Nationalsozialismus]. Moskva: Politicheskaya entsiklopediya. (from German)

Stuchka, Peteris. (1964). Izbrannye proizvedeniya po marksistsko-leninskoj teorii prava [From Rus.: Selected works in Marxist-Leninist theory of law]. Riga: RGU.

Teschke, Benno. ([2011] 2012). Resheniya i nereshitel'nost'. Politicheskie i intellektual'nye prochteniya Karla Shmitta [From Rus.: Decisions and indecisions: political and intellectual receptions of Carl Schmitt]. Logos (2): 3-44. (from English)

Tikhomirov, lurii. (2010). Effektivnost' zakona i monitoring: lektsiya [From Rus.: Efficacy of the law and monitoring: a lecture]. Moskva: RAGS.

Tikhomirov, lurii. (2014). Pravo kak mera operezhayushchego otrazheniya dejstvitel'nosti [From Rus.: Law as a means for advanced reflection of reality]. In: Pravovye modeli i realnost' [From Rus.: Legal models and reality]. Yu. A. Tikhomirov, E.E. Rafalyuk & N.l. Khludeneva (red.). Moskva: Infra-M.

Timoshina, Elena. (2016). [From Rus.: Sud'ia kak novyj suveren: volyuntaristskaya teoriya tolkovaniya M. Tropera [From Rus.: A judge as a new souverain: M. Troper's voluntarist theory of interpretation]. Vestnik RUDN: Yuridicheskie nauki (2): 50-61.

Tumanov, Vladimir. (1971). Burzhuaznaya pravovaya ideologiya. K kritike uchenij o prave [From Rus.: The bourgeois legal ideology: criticism of the legal conceptions]. Moskva: Nauka.

Varlamova, Natalia. (2021). Obosnovanie prav cheloveka kak akhillesova piata iuridicheskogo positivisma [From Rus.: Justification of human rights as the Achille's heel of legal positivism]. In: Kak vozmozhna logika v prave [From Rus.: How logic is possible in law]. M. V. Antonov & E.N. Lisanyuk (red.). Sankt- Peterburg: Aleteia.

Vereshchagin, Aleksandr. (2020). Sudim chuzhim sudom [From Rus.: Judged by others' court]. Kommersant. No.5640. 16.11.2020. Available at https://www.kommersant.ru/doc/4565109 (accessed 16 October 2021).

Vyshinskiy, Andrei. (1938). Osnovnye zadachi nauki sovetskogo sotsialisticheskogo prava [From Rus.: The main tasks of the science of Soviet socialist law]. Moskva: Yuridicheskoe izdatelstvo NKYu SSSR.

Vyshinskiy, Andrei. (1949). Voprosy teorii gosudarstva i prava [From Rus.: Questions of theory of state and law]. Moskva: Gosyurlitizdat.

Zorkin, Valerii. (2008). Aksiologicheskie aspekty Konstitutsii Rossii [From Rus.: The axiological aspects of the Russian Constitution]. Available at

http://www.ksrf.ru/ru/News/Speech/Pages/ViewItem.aspx?ParamId=1 (accessed 16 October 2021).

Zorkin, Valerii. (2010). Pravo epokhi postmoderna [The law of the epoch of meta-modernity]. Rossijskaya gazeta. No.5217. 25.06.2010. Availble at https://rg.ru/2010/06/25/zorkin.html (accessed 16 October 2021).

Zorkin, Valerii. (2019). Pravo metamoderna: postanovka voprosa [From Rus.: The law of meta-modernity: a question statement]. Rossijskaya gazeta. 16.05.2019. Available at https://rg.ru/2019/05/16/zorkin- priverzhennost-vernoi-filosofii-prava-pozvoliaet-tvorit-dobro.html (accessed 16 October 2021).

Zorkin, Valerii. (2021). Pravo i gosudarstvo na perekrestke vremen. Doklad ot 18.05.2021 na Peterburgskom mezhdunarodnom iuridicheskom forume [From Rus.: Law and state at the crossroad of times. A presentation made at the Saint Petersburg International Legal Forum on 18.05.2021]. Available at https://spblegalforum.ru/cm/userfiles/file/Лекция%20RUS.pdf (accessed 16 October 2021).

Zweigert, Konrad & Kцtz, Heinrich. ([1971] 1995). Vvedenie v sravnitel'noe pravovedenie v sfere chastnogo prava [From Rus.: Einfьhrung in die Rechtsvergleichung auf dem Gebiete des Privatrechts]. T. 1. Moskva: Mezhdunarodnye otnosheniya (from German).

Размещено на Allbest.ru