Обман как юридический факт в частном праве: вопросы теории и практики

Размещено на http://allbest.ru

ОБМАН КАК ЮРИДИЧЕСКИЙ ФАКТ В ЧАСТНОМ ПРАВЕ: ВОПРОСЫ ТЕОРИИ И ПРАКТИКИ

Рыженков Анатолий Яковлевич,

профессор кафедры гражданского права и процесса

Калмыцкого государственного университета, доктор юридических наук, профессор

Статья посвящена осмыслению обмана как юридического факта. Делается вывод, что гражданско-правовая норма о недействительности сделок, совершенных под влиянием обмана, несмотря на кажущуюся строгость, вовсе не означает полной незаконности лжи в гражданско-правовых отношениях. Сам факт, что сделка, совершенная под влиянием обмана, отнесена к категории оспоримых, а не ничтожных, означает, что законодатель вполне допускает сохранение юридической доброкачественности подобной сделки в соответствии с волеизъявлением обманутого лица, иначе говоря, оно может счесть, что такая сделка вполне соответствует его интересам, даже, невзирая на факт обмана. В собственно юридическом смысле этическая сторона обмана ничего не прибавляет к тому правовому последствию, которое установлено для такого морально безразличного факта, как совершение сделки под влиянием заблуждения. Из этого, в свою очередь, приходится сделать вывод, что в гражданском праве обман сохраняет свое значение лишь в познавательно-волевом аспекте, а остаточная этическая оценка выражается лишь в том, что такое основание недействительности сделок продолжает существовать в качестве отдельного состава.

Ключевые слова: обман, ложь, сделка, недействительность, заблуждение, мораль.

DECEPTION AS A LEGAL FACT IN PRIVATE LAW: THEORY AND PRACTICE ISSUES

Ryzhenkov Anatoly Jakovlevich,

professor at the department of civil law and procedure of Kalmyk state University, doctor of juridical sciences, professor

The article is devoted to understanding deception as a legal fact. It is concluded that the civil law norm on the invalidity of transactions made under the influence of deception, despite its apparent severity, does not mean that lies are completely illegitimate in civil law relations. The fact that the transaction made und er the influence of fraud, classified as voidable, and not void, means that the legislator admits the conservation law of purity such transactions in accordance with the will of the deceived person, in other words, it may deem that such transaction is consistent with its interests, even in spite of the fact of fraud. In the proper legal sense, the ethical side of deception adds nothing to the legal consequence that is established for such a morally indifferent fact as the Commission of a transaction under the influence of delusion. From this, in turn, we have to conclude that in civil law, deception retains its significance only in the cognitive-volitional aspect, and the residual ethical assessment is expressed only in the fact that such a ground for invalidation of transactions continues to exist as a separate composition.

Key words: deception, lie, transaction, invalidity, delusion, morality.

сделка обман заблуждение иск потерпевший

В соответствии со ст. 179 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации (ГК РФ) от 30 ноября 1994 г. № 51-ФЗ «сделка, совершенная под влиянием обмана, может быть признана судом недействительной по иску потерпевшего. Обманом считается также намеренное умолчание об обстоятельствах, о которых лицо должно было сообщить при той добросовестности, какая от него требовалась по условиям оборота» [1].

Конструкция этой статьи содержит в себе несколько мировоззренческих установок.

Во-первых, как и в большинстве положений российского гражданского законодательства, посвященных сделкам, здесь присутствует своеобразный дух психологизма. Конечно, считается, что гражданско-правовое регулирование, как и правовое регулирование вообще, может затрагивать лишь внешнее поведение субъектов права и не распространяется на их мысли, переживания и другие явления человеческой психики. Это вполне относится, прежде всего, к правовому регулированию, осуществляемому путем сделок. Однако гражданско-правовое регулирование, осуществляемое органами власти, будь то индивидуальное или нормативное, основано на постоянном обращении к внутреннему миру человека. Так, в рамках института недействительности сделок предполагается, что суд способен определять юридическое качество сделки путем проверки различных психических состояний человека, чтобы на этом основании подтвердить или отменить соответствующие правовые последствия [2, c. 65].

Обман чаще всего рассматривается как намеренное введение в заблуждение: «...при совершении сделки под влиянием обмана воля лица формируется под влиянием неправильных представлений или неведения об элементах сделки. Но если при заблуждении неправильное представление складывается помимо воздействия на него других лиц, то при обмане имеет место умышленное, намеренное создание ложных представлений у участника сделки контрагентом или третьим лицом либо умышленное использование уже создавшегося у контрагента ложного представления для побуждения его к заключению сделки, которую без обмана он бы не совершил. В этом случае порочность сделки заключается в расхождении между действительной волей и волеизъявлением, которое сложилось под влиянием обмана, тогда как характерным для сделки является свободное, добровольное волеизъявление» [3, с. 131].

В постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 27 декабря 2007 г. № 51 «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате» содержится характеристика обмана применительно к смежному составу мошенничества и непосредственно к ст. 165 Уголовного кодекса Российской Федерации (УК РФ): «2. Обман как способ совершения хищения или приобретения права на чужое имущество, ответственность за которое предусмотрена статьей 159 УК РФ, может состоять в сознательном сообщении заведомо ложных, не соответствующих действительности сведений либо в умолчании об истинных фактах, либо в умышленных действиях (например, в предоставлении фальсифицированного товара или иного предмета сделки, использовании различных обманных приемов при расчетах за товары или услуги или при игре в азартные игры, в имитации кассовых расчетов и т. д.), направленных на введение владельца имущества или иного лица в заблуждение» [4].

Следовательно, квалификация какого-либо действия (бездействия) субъекта гражданского правоотношения в качестве обмана не исчерпывается фиксацией его внешней стороны; предполагается проникновение во внутренний мир лица.

Коль скоро обман представляет собой сообщение другому информации, заведомо не соответствующей действительности, то для того, чтобы дать соответствующую квалификацию, правоприменителю необходимо:

— иметь представление о том, каково же «истинное», или подлинное, положение дел (идея, которую Л. И. Петражицкий мог бы охарактеризовать как «наивный реализм»);

— установить, что лицо, сообщившее сведения, было изначально осведомлено об их ложности (с тем, чтобы отличить обман от ошибки);

— установить, что именно обман стал решающим мотивом, побудившим субъекта к совершению сделки.

Во-вторых, идея обмана основывается на строго индивидуалистической модели гражданского права, поскольку субъектом обмана может быть только единоличный, но не коллективный субъект.

Таким образом, практически исключается возможность, при которой обман совершает юридическое лицо (некоторый выход из этой ситуации, впрочем, законодателю удалось изыскать через конструкцию действий «третьих лиц»).

В-третьих, при квалификации обмана не учитывается мотив субъекта, совершающего обман, - правовые последствия наступают вне зависимости от того, с какой целью он совершен.

Наконец, наиболее важное значение имеет характер связи между природой самого факта и предусмотренными законом правовыми последствиями.

Определяя эти последствия, законодатель всегда ориентируется прежде всего на ценностные представления социума, от которых зависит не только само наделение событий и действий общим позитивным или негативным значением, но и конкретный способ реагирования на них.

Так, в отношении общества к феноменам лжи и обмана, очевидно, произошла существенная этическая эволюция, предметом которой стало, прежде всего, не столько понимание сути обмана, сколько мера его допустимости или недопустимости.

Примером абсолютного морального запрета на ложь является, в частности, философская позиция И. Канта, требующего полного отказа от обмана независимо от каких-либо, пусть даже благих целей [5, с. 293].

С юридической точки зрения в теории Канта наиболее важным является тот аспект, что запрет на обман в его понимании никак не обусловлен наличием или отсутствием причиняемого им ущерба [5, с. 293].

Однако кантовские предельно строгие представления никогда не являлись общепринятыми в культуре, даже на момент их формирования, а в последующем все более начинает распространяться релятивистский подход ко лжи, т. е. признание ее ценностной относительности.

Как отмечает Ю. В. Синеокая, «начиная с последней четверти ХХ в. в литературе все чаще можно встретить следующее понимание лжи и обмана: обман не является чем-то противным человеческой природе, более того, представляет собой ее неотъемлемую часть. Во многом благодаря лжи стала возможна эволюция человеческого вида. С помощью лжи люди берегут чувства друг друга. Люди, умеющие хорошо врать, гораздо более уравновешенны, чем многие из тех, кто придерживается принципа говорить правду в любой ситуации и всем без исключения. Быть предельно честным даже с самим собой никому не по силам» [6, с. 76].

Многообразие сложившихся к настоящему моменту представлений о ценностном статусе лжи можно свести к следующим трем вариантам:

— ложь как совершенно недопустимое и морально запретное при любых обстоятельствах поведение (что выражается, как правило, в требовании осуждения или наказания лжи и обмана, совершенных в какой бы то ни было форме);

— амбивалентное отношение ко лжи, которая может расцениваться как неприемлемое или как ценностно нейтральное явление в зависимости от условий;

— признание того, что ложь может выступать не только в негативном качестве, но в некоторых случаях быть полезной и даже необходимой (примером чего может служить так называемая родительская ложь, когда сообщение детям ложной информации в воспитательных целях рассматривается как неизбежность) [6, с. 78--80].

Таким образом, от выбора этической позиции зависит характер законодательного решения относительно лжи и обмана с точки зрения их правовой оценки и вызываемых ими юридических последствий.

Действующее российское законодательство не знает полного запрета лжи.

Недопущение лжи закрепляется в сфере права лишь выборочно и скорее косвенным, чем прямым образом -- через установление мер юридической ответственности (ст. 14.7 «Обман потребителей» КоАП РФ, ст. 165 «Причинение имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием» УК РФ и др.).

Даже исследуемая здесь гражданско-правовая норма о недействительности сделок, совершенных под влиянием обмана, несмотря на кажущуюся строгость, вовсе не означает полной незаконности лжи в гражданско-правовых отношениях.

1. Сама законодательная формулировка «сделка, совершенная под влиянием обмана», допускает двоякое толкование: либо речь идет о том, что само решение о совершении сделки стало результатом обмана, либо возможна ситуация, когда воздействие обмана определяло лишь отдельные аспекты или условия сделки.

Судебная практика отдает явное предпочтение первому варианту интерпретации. Так, в постановлении Третьего арбитражного апелляционного суда от 28 декабря 2010 г. по делу № А33-8166/201010 отмечается: «Обман должен затрагивать существенные моменты формирования внутренней воли, такие, при достоверном представлении о которых сделка бы не состоялась»; именно обман выступает «побудительной причиной совершения сделки». В абзаце 3 п. 99 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 23 июня 2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» особое внимание обращено на то, что «сделка, совершенная под влиянием обмана, может быть признана недействительной, только если обстоятельства, относительно которых потерпевший был обманут, находятся в причинной связи с его решением о заключении сделки».

Таким образом, обман, касающийся второстепенных условий, в соответствии с этим толкованием не является достаточным поводом для оспаривания сделки.

2. В пункте 1 ст. 179 не уточняется, кто именно выступает субъектом того обмана, который служит основанием недействительности сделки.

Однако из п. 3 становится ясно, что учитывается, по общему правилу, только обман, исходящий от другой стороны той же сделки или от благополучателя.

Обман со стороны третьего лица влечет аналогичные юридические последствия только в том случае, если о нем знал контрагент или благополучатель: «Сделка, совершенная под влиянием обмана потерпевшего третьим лицом, может быть признана недействительной по иску потерпевшего при условии, что другая сторона либо лицо, к которому обращена односторонняя сделка, знали или должны были знать об обмане. Считается, в частности, что сторона знала об обмане, если виновное в обмане третье лицо являлось ее представителем или работником либо содействовало ей в совершении сделки» (п. 3 ст. 179 ГК РФ).

Таким образом, если обман совершен третьим лицом без их ведома, то юридическая сила сделки не страдает.

Возможность обмана со стороны третьего лица, как связанного со стороной по сделке, так и не связанного с ней, предусмотрена в Принципах международных коммерческих договоров (принципы УНИДРУА). Так, в ст. 3.11 «Третьи лица» гл. 3 «Действительность» принципов УНИДРУА указано: «Если обман, угроза, существенное неравновесие или заблуждение стороны вызываются третьим лицом, за которое отвечает другая сторона, или это третье лицо знает об этом, или должно было знать, от договора можно отказаться на тех же условиях, как если бы соответствующее поведение или информация принадлежали самой стороне. Если обман, угроза, существенное неравновесие вызываются третьим лицом, за которое другая сторона не отвечает, от договора можно отказаться, если эта сторона знала или должна была знать об обмане, угрозах или существенном неравновесии или при отказе от договора она не совершала действий, основываясь на договоре» [3, с. 133--134].

3. Сам факт, что сделка, совершенная под влиянием обмана, отнесена к категории оспоримых, а не ничтожных, означает, что законодатель вполне допускает сохранение юридической доброкачественности подобной сделки в соответствии с волеизъявлением обманутого лица, иначе говоря, оно может счесть, что такая сделка вполне соответствует его интересам, даже невзирая на факт обмана.

Собственно, как замечает М. А. Рожкова, оспоримые сделки вообще не совсем корректно относить к разряду недействительных, поскольку «п. 1 ст. 166 ГК РФ разрешает относить к недействительным сделкам только те из оспоримых сделок, которые признаны судом недействительными по специально предъявленному иску. До вынесения судебного решения по такому иску оспоримая сделка является обычной (действительной) сделкой и влечет соответствующие ее природе юридические последствия, а при отсутствии упомянутого иска (и, следовательно, судебного решения) так и продолжит свое дальнейшее существование» [7, с. 18].

Согласно наиболее убедительной модели различие ничтожных и оспоримых сделок примерно соответствует разграничению публичных и частных интересов: «Сделка считается ничтожной, если противоречит публичному (общему) интересу (или „превалирующим ценностям общежития"), и оспоримой, если противоречит защищенному правом частному (индивидуальному) интересу. При ничтожности подлежащий защите публичный интерес превалирует над интересом сторон; при оспоримости же правопорядок охраняет одну сторону по отношению к другой; в этом случае охраняемый интерес лишь в широком смысле является публичным» [8, с. 152--153].

Следовательно, законодатель опирается не на кантовский принцип запрета лжи как таковой, а лишь на представление о ее условной опасности в случае, когда она противоречит интересам добросовестно действующего субъекта: «Сама природа права на защиту призвана защищать нарушенное право или законный интерес, т. е. сделка может быть признана недействительной лишь в случаях, когда в результате ее совершения реально нарушаются охраняемые права и законные интересы. Следовательно, законодатель прав, введя формулу „может быть признана недействительной"» [9, с. 93].

Собственно, по своим правовым последствиям сделка, совершенная под влиянием обмана, аналогична сделке, совершенной под воздействием заблуждения.

Это означает, что законодатель рассматривает обман, как и заблуждение, не в качестве этически осуждаемого деяния, а лишь как фактор, искажающий когнитивную сторону волеизъявления участников гражданского правоотношения.

Таким образом, сообщая другому лицу заведомо ложные сведения, побуждающие его к совершению сделки, субъект гражданского права в каком- то смысле осуществляет два функционально различных деяния: во-первых, он искажает информационную картину, необходимую контрагенту для выработки волеизъявления в собственных интересах; во-вторых, он демонстрирует пренебрежение определенными моральными правилами и ценностями, в частности: «...ложь предстает в качестве примера исключительно инструментального отношения к другому человеку. Она лишает обманываемых возможности осуществлять полноценный выбор на основе применения собственного разума. Обманываемый человек перестает контролировать течение собственной жизни и оказывается лишен свободы, или автономии, служащей основанием его достоинства» [10, с. 62].

По существу, второй аспект в данном случае почти не играет роли или представлен сугубо формальным образом, поскольку в собственно юридическом смысле этическая сторона обмана ничего не прибавляет к тому правовому последствию, которое установлено для такого морально безразличного факта, как совершение сделки под влиянием заблуждения.

Из этого, в свою очередь, приходится сделать вывод, что в гражданском праве обман сохраняет свое значение лишь в познавательно-волевом аспекте, а остаточная этическая оценка выражается лишь в том, что такое основание недействительности сделок продолжает существовать в качестве отдельного состава.

1. Гражданский кодекс Российской Федерации от 30 ноября 1994 г. № 51-ФЗ. Часть первая // Собрание законодательства Российской Федерации. 1994. № 32. Ст. 3301.

2. Рыженков А.Я. Введение в философию гражданского права. Москва: Юрлитинформ, 2019. 184 с.

3. Пермяков А.В. К вопросу об определении понятия «обман» и его места в механизме гражданско-правового регулирования // Вестник Пермского университета. Юридические науки. 2011. Вып. 2 (12). С. 130--138.

4. О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате: постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 27 декабря 2007 г. № 51 // Бюллетень Верховного Суда РФ. 2008. № 2.

5. Кант И. О мнимом праве лгать из человеколюбия // Трактаты и письма / отв. ред. А. В. Гулыга. Москва: Наука, 1980. С. 292--298.

6. Синеокая Ю. В. Право на обман (К вопросу о пользе и вреде лжи в воспитательных практиках) // Этическая мысль. 2015. Т. 15, № 2. С.70--87.

7. Рожкова М. А. Недействительность дозволенных и недозволенных действий (юридический очерк) // Недействительность в гражданском праве: проблемы, тенденции, практика: c6. ст. / отв. ред. М. А. Рожкова. Москва: Статут, 2006. С. 7--57.

8. Тузов Д.О. Ничтожность и оспоримость юридической сделки: пандектное учение и современное право. Москва: Статут, 2006. 204 с.

9. Габоев Б. Х. Некоторые особенности деления недействительных сделок на ничтожные и оспоримые // Современное право. 2008. № 6 (1). С.88--95.

10. Прокофьев А. В. Кант, обман, применение силы... // Логос. 2008. № 5. С. 60--90.

Размещено на Allbest.ru