Политико-правовая традиция Востока: проблема понимания

Размещено на http://www.allbest.ru/

Университет прокуратуры РФ

Санкт-Петербургский юридический институт

Политико-правовая традиция Востока: проблема понимания

Ирина Борисовна Ломакина доктор юридических наук, профессор

Аннотация

В статье рассматривается комплексная правовая традиция (традиция традиций) Востока, определяющая вектор цивилизационного развития всех неевропейских народов, входящих в незападную культурную ойкумену. Отмечается, что комплексная восточная правовая традиция получила неоднозначную оценку в теоретико-правовом дискурсе. Её различные интерпретации, изобилующие негативной коннотацией, во многом связаны с идеологическими предпочтениями, проистекающими из либеральной идеи о том, что на Востоке права нет, а восточный деспотизм на долгие годы законсервировал политическую культуру, сделав её придатком тоталитарной государственности. Идеологические штампы и клише, навешанные единожды, повторяются из учебника в учебник, из монографии в монографию по зарубежной истории и истории политико-правовой мысли. В данной статье приводится альтернативный взгляд на понимание восточной государственности с её атрибутами «долга», «ответственности», «коллективизма», ставшими фундаментальными скрепами восточной комплексной правовой традиции. Отмечается, что материальные условия жизни социума и ментальность, проецируемая на государственно-правовую жизнь, создали особый тип государственного управления, который вопреки прогнозам о «скорой кончине» показывает чудеса жизнеспособности по сей день. В статье достаточно подробно рассматривается конфуцианская доктрина с её неправовыми, с точки зрения западной культуры, методами воспитания и назидания, ставшая прологом к коммунитарным проектам будущего. В статье утверждается, что изучение фундаментальных положений восточной традиции даёт возможность подвергать сомнению уже устоявшиеся нарративы о том, что «прошлое Запада на Востоке», и «Восток - ресурсная окраина передового мира». Современный мир многолик, поэтому понимание восточной комплексной правовой традиции даёт основание лучше понять себя через призму другого. Поэтому в статье актуализируется понимание того, что восточный тип правовой традиции имеет внутреннюю логику развития, и этот тип не лучше и не хуже западного.

Ключевые слова: восточная комплексная традиция, право, конфуцианство, долг, ответственность, моральные долженствования, азиатский способ производства

Abstract

Irina B. Lomakina

Dr. Sci. (Jurid.), Professor

University of the Prosecutor's office of the Russian Federation (Saint-Petersburg law Institute)

Political and legal tradition of the East: the problem of understanding

Keywords: Eastern complex tradition, law, Confucianism, duty, responsibility, moral obligations, Asian mode of production

С момента своего возникновения Восточная и Западная цивилизации конкурировали между собой. Эта конкуренция обусловливалась многими факторами, многочисленные кровопролитные войны тому подтверждение. Конечно, нельзя сводить всемирную историю только к череде бесконечных войн и конфликтов, но и иллюзий по поводу «прекрасного и мирного сосуществования» питать тоже не стоит.

Как утверждает известный американский историк У Мак-Нил, Запад в процессе взаимодействия многое (в технологическом и в культурном отношении) перенял у восточных обществ, как у более развитых с точки зрения мирового прогресса. Греческие философы, тор- Если мы ищем корни римского права, то нам надо изучать Вавилон Мейтлендговцы, путешественники знакомились с «весьма впечатляющими теологическими и космологическими системами и почерпнули немало полезных знаний. Природа вещей настолько поразила воображение греков, что они создали новую науку - философию» [5, с. 298]. Фалес Милетский (ок. 585 г. до н. э.) считается создателем греческой философии. Известно, что он изучал геометрию в Египте и, по свидетельству современников, научился геометрические построения применять на практике. Его идея о том, что вода - первичная субстанция, проистекает, как указывает У Мак-Нил» [5, с. 298], из вавилонской космологии, с которой он был знаком. Убрав божественные силы из своей концепции, он выстроил первую рациональную систему знаний, в основе которой лежит революционная для своего времени идея - идея познаваемости Вселенной.

Рассмотрим комплексную восточную правовую традицию, или «культурный шаблон» [3, с. 298] по М. Гельфанду. Восточные общества были первыми стратифицированными государствами в подлинном смысле слова. В основе восточной государственности лежит азиатский способ производства (К. Маркс). Атрибутом азиатского способа производства выступал принудительный труд (трудовая повинность), тоталитарный стиль управления (бюрократическое администрирование, сочетающееся с моноцентризмом), бесправие широких народных масс (коллективная ответственность и круговая порука, преобладание уголовной юстиции, большая часть правонарушений подпадала под разряд преступлений против государства и весьма жестко карались, частая экспроприация имущества и т. п.), слабое развитие частной собственности, гаремная форма семейных отношений, рабское послушание, обожествление правителей, огосударствление всех сфер жизни общества и т. п.

Рассмотрим взгляды К. Виттфогеля, известного германо-американского синолога, знатока истории и культуры восточной государственности. Получив образование в Германии, К. Виттфогель в начале своего творческого пути разделял взгляды Маркса на всемирно-исторический процесс. Правда, позже его идеи существенным образом трансформировались, и он встал в оппозицию к классическому марксизму. Восточные государства по Виттфогелю - это огосударствленные общества гидравлического деспотизма. Их возникновение и развитие обусловливается ирригационными системами и каналами, которые детерминировали деспотическое правление (в авторской редакции - агро-гидродеспотизм). Этот агро-гидравлический деспотизм базировался на тоталитарном стиле управления, и его имманентной стороной выступал страх. Используя метафору, взятую из брахманистского источника («Манавад- хармашастры», или «Закона Ману»), о чёрном монстре с красными горящими глазами, К. Виттфогель в образной форме эмоционально демонстрирует своим читателям весь ужас такого государственного правления. В понимании К. Виттфогеля агро-гидродеспотизм как политическая традиция лишён потенции развития, поэтому длительное существование восточной государственности он объясняет господством монопольной бюрократии, которая, по его мысли, продолжает накапливать технические и интеллектуальные навыки, необходимые для самовоспроизведения [10, с. 220]. Объяснение, данное К. Виттфогелем, выглядит не очень убедительно. Нетрудно догадаться, что гидродеспотический стиль управления был исторически обусловлен структурными предпосылками, в соответствии с которыми он возник.

Больший научный интерес представляет концепция другого известного американского историка (правда, известен он больше в США и Европе) У Мак-Нила. Его аргументация и оценки восточной традиции отличаются от аргументов и оценок К. Виттфогеля. Рассматривая восточную традицию во всём многообразии её проявлений в социальных практиках различных групп, У. Мак-Нил менее категоричен в суждениях, а его оценки не изобилуют отрицательными коннотациями. Азиатский способ производства как характеристика структуры восточных обществ им почти не упоминается, а восточный стиль руководства вписывается в рамки комплексной восточной традиции как аутентичный и весьма целесообразный для обеспечения нормальных условий жизни широких слоёв населения и развития технологий в различных сферах жизни общества.

Восточная государственность рассматривается Мак-Нилом контекстуально. Лейтмотивом его фундаментального произведения «Восхождение Запада» выступает идея взаимопроникновения культур. Автор ярко и убедительно показывает, что Восток являет собой уникальную цивилизацию, которая требует изучения и осмысления с новых методологических позиций и под иным углом зрения. Поэтому, отказываясь от идеологических штампов и клише, вбитых либеральным дискурсом в головы европейцев, он смещает акценты в сторону изучения аутентичных источников, в которых, пусть и в идеальной форме, всё же показан вектор развития восточной традиции [5, с. 300].

Восточная традиция явила миру множество теорий и доктрин, но конституирующими являются конфуцианство, даосизм, брахманизм, буддизм и ислам. В рамках данной статьи не представляется возможным рассмотреть все доктрины в должной мере. Поэтому обозначим лишь ряд ключевых фрагментов из некоторых. Так, например, конфуцианская версия восточной традиции исходит из того, что отношения в государстве должны выстраиваться на морально-этических основаниях. В работе «Лунь юй», главном произведении конфуцианской философско-правовой версии восточной традиции, говорится, что «Учитель никогда не говорил о чудесах, силе, беспорядках и духах»¹, но всё время говорил о четырёх вещах: «Пониманию книг, моральному поведению, преданности государю и правдиво- сти»2. Долг и ответственность в соответствии с конфуцианской моралью проецируется на благородного человека. Отсюда, «благородный муж думает о том, как бы не нарушать законы; низкий человек думает о том, как бы извлечь выгоду»Древнекитайская философия: собрание текстов. - В 2-х томах / сост. Ян Хин-Шун. - Т. 1. - Москва: Мысль, 1972. - С. 154. Там же. Там же. - С. 147.. И далее: «Тот, кто действует, стремясь к выгоде для себя, вызывает большую неприязнь. Благородный муж знает только долг, низкий человек знает только выгоду»Там же. - С. 149.. Изречения Конфуция показывают, что стремление к извлечению выгоды, стремление к личному индивидуальному обогащению для восточной традиции - антиценность. В западной политико-правовой традиции, особенно в либеральной версии, извлечение выгоды «удачная продажа своих возможностей». В расширительной трактовке продажа возможностей выступает как частная собственность индивида, которая является в ряде случаев тождеством свободы (Р. Пайпс) [6, с. 14].

Возвратимся к конфуцианской версии восточной традиции. В ней особый смысл имеет утверждение, что в государстве «должно быть достаточно пищи, должно быть достаточно оружия и народ должен доверять правителю..., в случае крайней необходимости можно отказаться от оружия, можно отказаться даже и от еды, но без доверия народа государство не сможет устоять»Там же. - С. 150.. Конфуцианская интерпретация «доверия» как фундаментального концепта восточной традиции, играющего ключевую роль в легитимации социальных отношений, описана известным немецким синологом своего времени Рихардом Вильгельмом. «Доверие, - пишет он, - как раз осознанное, будет работать в любых ситуациях. Как только представятся подходящие условия, созреет ситуация, тогда и приходит время. Поэтому удаленность во времени и пространстве не играет никакой роли. . Претворяясь в доверие, внутренние силы приносят победу, тогда толпа бессильна и не может причинить вреда. Высшее искусство рождается в присутствии доверия. Это искусство направлять судьбу, искусство, дающее возможность передавать дальше воспринятое от прошлого. Творчество пронизывает все живущее» [2, с. 86].

Большое значение в восточной традиции уделяется методам социальной инженерии, обычаям и ритуалам. Отсюда в конфуцианстве принципом «ли» обозначался режим (подобно режиму законности в западной версии), с помощью которого наследственная аристократия осуществляла управление народом. Р. Вильгельм по этому поводу пишет: «Кажется, правильное поведение подразумевает единообразие, ведь ритуал, в конце концов, исполняется всеми. Но жизненность ли -- в неравенстве. Единообразие даёт начало ритуалу ли. И, конечно же, единообразие может порождать правила и установления или закон и принуждение. Но само по себе принуждение и жестокие законы ещё никого не убеждали в необходимости правильного поведения (термин «ли» обозначает как источник, так и исполнение ритуала). Наоборот, Кун-цзы говорил, что принуждение ведёт лишь к отчуждению, и втайне люди продолжают нарушать общественные установления. Поэтому система механического уравнивания, основанная на принуждении, не может быть эффективной. Только признание неравенства в качестве основного признака человеческой природы (ведь нет двух одинаковых людей) даёт начало правильному поведению как упорядоченной системе человеческих взаимоотношений» [2, с. 81]. Главным субъектом, осуществляющим принцип «ли», являлся, по мысли Конфуция, «благородный муж» (цзюнь-цы) - идеализированный образ правителя. «Государь использует чиновников, следуя ритуалу, а чиновники служат государю, основываясь на преданности»Там же. - С. 147.. Стабильность и процветание государства зависело от моральных качеств чиновников их добродетельности. Чиновником мог стать человек, постигший мудрость, знающий цену своим словам и имеющий стыдТам же. - С. 163.. Небезынтересна конфуцианская идея об «исправлении имён», ставшая политическим принципом управления в восточной традиции. «Благородный муж проявляет осторожность по отношению к тому, чего не знает. Если имена неправильные, то слова не имеют под собой оснований. Если слова не имеют оснований, то дела не могут осуществляться. Если дела не могут осуществляться, то ритуал и музыка не процветают. Если ритуал и музыка не процветают, наказания не применяются надлежащим образом. Если наказания не применяются надлежащим образом, народ не знает, как себя вести»Древнекитайская философия...Там же. - С. 161-162.¹¹ Ломакина И. Б., Честнов И. Л., Старин Б. С. Исто-. Представленные идеи созвучны идеям западной герменевтики, истоком которой был греческий миф о Гермесе.

Следующий политический принцип, доктринально закреплённый конфуцианством, имеющий важное значение в системе государственного управления - «жэнь». «Жэнь» в переводе с китайского означает «человеколюбие», «человечность», «гуманизм». Этот принцип дополняется у Конфуция концептом «добродетельность». Добродетельность включает в себя обширный комплекс этических и правовых норм и принципов, которые в метафорической форме выражаются так: «Не желай того, чего не желаешь себе»Там же. - С. 167.рия политический и правовых учений: учебное пособие.. Напоминает кантовский категорический императив. И, далее, долженствования, выраженные принципами: «На добро отвечай добром, на зло - справедливостью», «Уважительно относись к старшим», «Почитай родителей и предков», «Уважительно относись к государству», «В доброте не расточительствуй», «Извлекая пользу (выгоду), помни о справедливости», «Люби народ в целом и отдельно взятого человека», «Стремись к знаниям», «Во всём следуй золотой середине», «Наказание должно быть соразмерно проступку», «Используя народ на общественных работах, не злоупотребляй его терпением, т. е. не гневи», «Не будь алчен в желаниях», «В величии не будь горд», «Вызывая почтение, не будь жесток», «Выполняй обещанное», «Справедливо вознаграждай за чужой использованный труд» имеют не только моральный, но и правовой характерТам же. - С. 163-165.- Санкт-Петербург: ГУАП, 2019. - С. 30..

Таким образом, конфуцианская добродетельность в управлении состояла в мудром покровительственном отношении императора к своим подданным; добродетельность чиновников выражалась в преданности императору, с одной стороны, и гуманном отношении к народу, с другой; добродетельность народа виделась в подчинении и любви к государству в целом. Социальное согласие между управляющими и управляемыми заключалось в следовании морально-этическим требованиям добродетельности, а также устранению перекоса в сфере распределения богатства, то есть налоги должны были быть не обременительными, а коллективные работы не изнурительными.

Древнекитайская идея о том, что император имеет мандат на управление со стороны Неба (Тянь), в конфуцианстве получила своё дальнейшее развитие. Поскольку именно Небо даровало императору все земли, то он становился правителем всей «Поднебесной» - «сыном Неба». Раздробление «Поднебесной» рассматривалось интеллектуальной элитой Древнекитайского общества как чудовищное преступление, имеющее негативные нравственные и политические последствия для государственности и для всего китайского народа. Эта догма значительно облегчила консолидацию империи в последующие периоды истории.

Идея получения императором небесного мандата на управление всей Поднебесной выявила два ключевых момента в политико-правовой идеологии Китая. Первый заключался в превосходстве Китая по отношению к другим народам; второй - легитимность власти императора зависела от самого Неба. Поэтому многие поколения китайских мыслителей бились над вопросом, что важнее для правителя - быть добродетельным, как того требуют Небеса, или выполнять правильно ритуалы и обряды? В целом практически единодушно они приходили к выводу, что важным является и то, и другое. Нарушение ритуальной и обрядовой стороны, как и отход от добродетельности, таило в себе огромные беды и несчастья, которые проявлялись в эпидемиях, наводнениях, засухах; в худшем случае - могли быть даже аннулированы небесные полномочия на правление царствующей династии на все последующие времена¹¹.

Ответственность императора и сановников, конечно, не модель «правового государства» в западном понимании, но, возможно, вполне альтернативная модель иного политического механизма «сдержек и противовесов», который не хуже и не лучше, а просто другой. Поскольку этот механизм возник как ответ на вызов трудным условиям жизни, с которыми приходилось жить и преобразовывать среду своего существования, то он вполне гармонично вписывался в данный социокультурный контекст и отвечал запросам народа и правящей элиты.

Восточная традиция как особая фундаментальная скрепа социальных отношений, конечно, была далека от идеала, воспетого Конфуцием: принудительный труд, конфискация имущества, достаточно жёсткое налогообложение были неотъемлемыми её атрибутами. Но, как отмечает тот же У Мак-Нил, владение землёй так сплелось с представлениями о воле высших сил, что уже ни сам император, ни тем более кто-то иной не решался посягать на вотчины подданных [5, с. 316]. Далее он пишет: «Если могущественные духи предков и впрямь охраняли земли влиятельных родовитых семей, никто в здравом рассудке не осмелился бы вызвать их гнев попыткой искоренить законный род» [5, с. 316].

Таким образом, вопреки устоявшемуся мнению, представленному преимущественно в западном и в российском политико-правовом дискурсе, что восточные монархи были неограниченными в своих возможностях и эти правители были тиранами, регулярно «пускающими кровь» своего народа во имя якобы самого народа, является не всегда правдой. Хотя такие примеры в истории восточной цивилизации, безусловно, имели место. Достаточно вспомнить первую китайскую «культурную революцию» (идеолог Шан Ян). Её лозунг «Книги в огонь, учёных в яму!» говорит сам за себя. Западная традиция на этом фоне, может быть, и выглядит более приглядно, но исторические факты тоже говорят о многочисленных кровавых репрессиях как внутри европейских «царств-государств», так и за их пределами, развязанных диктаторами различных мастей (Варфоломеевская ночь, якобинская диктатура, холокост, сегрегация и проч.).

Восточная традиция политического управления не предполагает открытости, т. е. политической плюральности, за что, собственно говоря, ей всё время доставалось и достаётся от либералов [9, с. 151], но в ней самой, как нам представляется, всё же имеется некий имманентный механизм сдержек и противовесов, проявляющий себя хотя и в символической форме (в конфуцианской традиции - небесный мандат, о чём упоминалось ранее). Особая коллективистская культура при общей морально-этической направленности предопределила особый стиль отношений, который выкристаллизовался в повседневных практиках народа, обычаях, традициях и ритуалах [4, с. 82].

Индусская версия восточной традиции традиций также свидетельствует о том, что государственный деспотизм на Востоке был чрезмерно абсолютизирован европейской политико-правовой традицией. Так, например, брахманистская идея о подчинённом положении кшатриев (носителей государственности - чиновников, военных) показывает сдерживающие механизмы политической культуры Индии. Если развить эту мысль, то можно усмотреть, пусть даже в такой специфической форме, механизм ответственности государства перед подданными (в данном случае брахманами) и ограничения возможного произвола со стороны государства. Само государство, будучи политическим институтом, нуждалось в легитимации, которую получало от брахманов, стоявших вне государства, а вернее, над государством, будучи трансцендентными по отношению к нему как Абсолют (Бог) Там же. - С. 14..

В правовом отношении государство также не претендовало на абсолютную монополию, а устоявшиеся нормы обычного права специально не юридизировались, поскольку изначально легитимировались ведической доктриной. правовой ойкумена государственность

Ещё один аргумент в пользу разрушения мифологемы об абсолютном могуществе восточных государств. Практически во всех восточных обществах отсутствовала монополия, предполагающая одну монорелигию в качестве единой государственной (исключение составляют мусульманские государства). А кастовый строй Индии показывает, что государственность там была расщепленной, поскольку общинная принадлежность значила неизмеримо больше, чем принадлежность к государству как таковому. Человек, вписанный в кастовую организацию, был носителем групповой психологии именно той касты, к которой принадлежал, поэтому правители и государственные должностные лица (чиновничий аппарат) могли в лучшем случае рассчитывать на роль непринятых чужаков, а в худшем - на роль угнетателей и тиранов, чьи запросы и действия имели лишь отдалённую связь с жизненно важными отношениями подданных. [5, с. 251-252]. При таких обстоятельствах правители Индии имели меньше влияния и ресурсов для мобилизации населения в случае необходимости (например, войны), поэтому существовали профессиональные структуры, призванные быстро решать поставленные задачи.

Таким образом, восточная традиция основывается на принципе не разделения властей в западном понимании, а на симфонии власти государственной и религиозной (квазирелигиозной, так как монорелигия в духовных практиках Востока не сформировалась). Вместе эти две власти выступали как мобилизованный носитель ценностных, морально-этических норм. Им надлежало воспитывать, охранять, защищать, в случае необходимости страховать риски товаропроизводителей, наказывать за неповиновение и следить за правильным ходом всех вещей, людей и событий - задача трудная и непосильная.

Эта необходимость явилась стимулом включения в восточную традицию символическую передачу власти от Бога - жрецам - императорам - чиновникам - отцам семейства. Поэтому восточная традиция вписывает семью в сферу не общественных, а государственных отношений. Отсюда семья - не ячейка общества, а ячейка государства. Во главе этой ячейки стоит отец. Именно он выступал в роли литургического (полуофициального) полицейского своей семьи, однако его власть не была безграничной.

Поддержка имманентного, естественного, устоявшегося, проверенного порядка в сфере социально значимых отношений должна осуществляться с помощью воспитания и образования. И это выглядит вполне логично, так как образование требует дисциплины и отчасти самоотречения от соблазнов и удовольствий обычной человеческой жизни, которые могут сбить человека с правильного, истинного пути. Поэтому «истинный путь», «правильный путь», «праведный путь» требовал сначала послушания родителям, потом учителям, различным наставникам (вожатым), затем послушание переходило в плоскость политических союзов и государства.

Восточная традиция базируется на принципе холизма, поэтому свобода как моральноэтическая категория западной культуры здесь имеет совсем иную ценность. И эта ценность выглядит весьма сомнительно в политической и экономической жизни, поскольку государство - это не только органы публичной власти, противопоставляемые гражданскому обществу, но и способ коллективного выживания в нестабильной среде, где государь имеет функции, производные от отцовской власти. Так, например, государство на китайском языке состоит из двух слов: goa - государь и jia - семья. Эти слова сливаются в единое целое goajia - государство) [7, с. 51]. Как отмечают исследователи политической культуры восточных государств, жители Азии меньше всего боятся «коммунизма, зато империализм и колониализм, с которыми они боролись лет двести, звучит для них как реальная угроза» [2, с. 86]. Китайцы не осознают потери «свободы» при коммунизме, в отличие от европейцев. В китайском языке есть только одно слово, отдалённо напоминающее слово «свобода» в европейском смысле слова. Оно означает своеволие, эгоизм, мятежное неподчинение порядку и несёт негативную коннотацию. Поэтому свобода не существует сама по себе, она обнаруживает себя только в коллективе. Как справедливо отмечает Р. Вильгельм, восточный вариант свободы - это «свобода принять судьбу и гармонично влиться в отношения с людьми так, что поведение превращается в движущую силу» [2, с. 87]. У каждого народа своя коллективная судьба, своё коллективное призвание и своя миссия во всемирно-историческом процессе. Политические идеалы, в которых свобода выступает как подчинённый момент социальной структуры, имеют своеобразный «азиатский» лик и соответствующую этому лику сущность.

Свобода как концепт в восточной традиции широко представлена в духовных практиках, в которых освобождение увязывается с победой над пороками и суетой бренного мира. Например, буддизм, джайнизм, даосизм именно в таком ключе понимают свободу и, безусловно, она имеет морально-этическую ценность, но отличную от западной. Отсюда «спасение утопающего» - дело рук не самого утопающего, а дело коллектива и даже государства, служение которому поставлено во главу угла. Из этого утверждения следует другой, не менее важный фундаментальный принцип уравнительной справедливости. Своё практическое воплощение он нашёл в ряде социалистических стран. Метафора «каждому по потребностям, от каждого по труду» показывает начало реализации этого принципа при социализме. Принцип уравнительной справедливости, как полагали марксистско-ориентированные учёные, был альтернативой западному принципу «формального равенства», в котором либертарианцы усматривали онтологические основания права [8, с. 48].

Правовой статус человека - подданного, а позже «строителя коммунизма» - определялся служебным усердием. Хотя связи, деньги, происхождение, безусловно, имеют значение, но служебное усердие в государственных делах всё же важнее.

Другой важной фундаментальной скрепой восточной традиции выступает принцип воздержания от любой чрезмерной активности. Концепция древнекитайской политической философии у-вэй («недеяния») и её сегодняшнее дэнсяопиновское воплощение «переходить реку, нащупывая камни», предполагает, что человек следует ходу вещей, великому «дао» или космическому закону. Эта практика включает в себя слияние этики и ритуала. Ритуал как бы символически скрепляет писаные и не писаные законы поведения и предписывает каждому члену общества выполнение в соответствии с отведённой ему судьбой особой миссии. Следовательно, политический процесс не производство власти, как на Западе, а вычленение и поддержка имманентного, естественного, устоявшегося, проверенного порядка, следующего из «природы вещей», заведённого порядка.

Бытует мнение (особенно популярно оно было в эпоху модерна), что Восток лишён динамики развития, и череда династических переворотов не изменила и не могла изменить моноцентричного управления и превратить это общество в индустриально развитое. Сама же восточная традиция «даёт богатые возможности для изучения общественного застоя и круговых изменений» [10, с. 56]. Конечно, сегодня эта точка зрения выглядит не особо убедительно, так как глобальные изменения повлияли лишь отчасти на систему и структуру восточных обществ, внешне трансформировав их порой до неузнаваемости, но фундаментальные скрепы, принципы остались прежними.

Современные китайские крупные компании такие как Lenovo, Huawei, ZTE и другие, выстраивают работу с персоналом на принципах конфуцианской нормативной культуры. Конфуцианство вписалось не только в корпоративную культуру, но и в государственную коммунистическую идеологию, и это вопрос, требующий отдельного рассмотрения. Однако можно предположить, что именно коллективистский вектор развития восточной традиции, априорно предполагающий идею примата долга и ответственности, включая неправовые методы принуждения и воспитания, предопределил возможность вполне гармоничного союза «любви и принуждения» коммунизма и конфуцианства. «Брачный союз» показал чудеса экономического роста и созидательный потенциал китайской культуры.

Таким образом, даже при кратком анализе фундаментальных положений восточной традиции можно утверждать, что опыт восточных государств интересен, а стереотипы, штампы и идеологические клише, навешанные единожды, но бытующие в политико-правовой литературе по сей день, необходимо подвергать сомнению, разворачивая постепенно вектор понимания истории с Запада на Восток. Историю пишут победители - вряд ли кто-либо усомнится в справедливости этого утверждения. Сегодня, ни для кого не секрет, что всемирная история евроцентрична, поскольку европейская цивилизация взяла реванш, опередив Восток в эпоху индустриализма.

Но как знать, может быть, Восток опять будет первенствовать на арене мирового прогресса (как это было до XVI в.), предложив миру иные, альтернативные пути развития. Сценарий «альтерглобализации» пока выглядит утопией, но сегодня Индия, например, занимает первое место в мире по экспорту программного обеспечения и прорвалась в космос, Китай также преуспел в этом направлении. Прорыв в космос осуществлён в данном случае не с точки зрения духовных практик, а с точки зрения высокотехнологических средств.

Существуя тысячелетиями, восточная традиция традиций не исчерпала своих уникальных возможностей и демонстрирует удивительный (для сторонников вестернизации) созидательный потенциал на каждой стадии своего развития. Безусловно, у неё были периоды и расцвета, и упадка, но в целом, вектор цивилизационного развития поступательно двигался в сторону прогресса и культурного роста.

Практически все великие восточные идеи о пути следования (дао), о верховенстве обычаев и ритуалов в сфере государственного управления и социальных отношений, об идее долга и ответственности перед коллективом, лояльность к правящим элитам, моноцентризм в сфере государственного администрирования, некая покорность (послушание) сохранились в восточной традиции по сей день, хотя некоторые из них уже утратили первоначально заложенный в них смысл.

Потенциал развития комплексной традиции, по всей вероятности, безграничен, внутренняя логика её развития зависит от материальных условий жизни и ментальности народа. Поэтому, если народ жизнеспособен, то традиция адекватно отражает внешние импульсы и изменяется в соответствии с необходимостью, порождая инновации, сохраняя в целом вектор своего цивилизационного развития. Любая традиция не может возникнуть произвольно, как не может она произвольно и исчезнуть.

Список литературы

1. Берман Г. Дж. Западная традиция права: эпоха формирования / пер. с англ. - 2-е изд. - Москва: Изд-во МГУ; Инфра М-Норма, 1998. - 623 с.

2. Вильгельм Р., Вильгельм Г. Понимание «И цзин»: сборник / пер. с нем., англ. В. Б. Курносовой. - Москва: Новый Акрополь, 2012. - 224 с.

3. Гельфанд М. Почему им можно, а нам нельзя? - Москва: Альпина Диджитал, 2018. - 149 с.

4. Ломакина И. Б. Истоки конституирующих ценностей в либеральных и холистических культурах: постановка проблемы // Криминалист. - 2018. - № 4 (26). - С. 78-85.

5. Мак-Нил У. Восхождение Запада. История человеческого сообщества. - Киев: Ника-Центр; Москва: Старклайт, 2004. - 1063 с.

6. Папс Р. Собственность и свобода / пер. с англ. Д. Васильева. - Москва: Московская школа политических исследований, 2000. - 416 с.

7. Тань Аошуань. Ментальность срединного пути // Логический анализ языка: языки этики / отв. ред. Н. Д. Арутюнова, Т. Е. Янко, Н. К. Рябцева. - Москва: Языки русской культуры, 2000. - С.82-112.

8. Эффективность правового регулирования: монография / под общ. ред. А. В. Полякова, В. В. Денисенко, М. А. Беляева. - Москва: Проспект, 2017. - 208 с.

9. Штренгер К. Приключение. Свобода. Путеводитель по шатким временам. Цивилизованное презрение. Как нам защитить свою свободу. Руководство к действию. - Москва: Новое литературное обозрение, 2019. - 103 с.

10. Виттфогель К. Деспотизм Востока. Сравнительное исследование тотальной власти: монография / пер. А Страхова [Электронный ресурс]. - Сайт «Самиздат». - 2017. - 6 окт. - Режим доступа: http://samlib.rU/s/strahow_a_a/wittfogel-oriental-despotism.shtml (дата обращения: 11.11.2020).

References

1. Berman G. Dzh. Zapadnaya traditsiya prava: epokha formirovaniya / per. s angl. - 2-ye izd. - Moskva: Izd-vo MGU: Infra M. - Norma, 1998. - 623 s.

2. Vilgelm R., Vilgelm G. Ponimaniye «I tszin»: sbornik / per. s nem., angl. V. B. Kurnosovoy. - Moskva: Novyy Akropol', 2012. - 224 s.

3. Gelfand M. Pochemu im mozhno, a nam nel'zya? - Moskva: Al'pina Didzhital, 2018. - 149 s.

4. Lomakina I. B. Istoki konstituiruyushchikh tsennostey v liberal'nykh i kholisticheskikh kul'turakh: postanovka problemy // Kriminalist. - 2018. - № 4 (26). - S. 78-85.

5. Mak-Nil U. Voskhozhdeniye Zapada. Istoriya chelovecheskogo soobshchestva. - Kiyev: Nika- Tsentr; Moskva: Starklayt, 2004. - 1063 s.

6. Paps R. Sobstvennost' i svoboda / per. s angl. D. Vasil'yeva. - Moskva: Moskovskaya shkola politicheskikh issledovaniy, 2000. - 416 s.

7. Tan' Aoshuan'. Mental'nost' sredinnogo puti // Logicheskiy analiz yazyka: yazyki etiki / otv. red. N. D. Arutyunova, T. Ye. Yanko, N. K. Ryabtseva. - Moskva: YAzyki russkoy kul'tury, 2000. - S. 82-112.

8. Effektivnost' pravovogo regulirovaniya: monografiya / pod obshch. red. A. V. Polyakova, V. V. Denisenko, M. A. Belyayeva. - Moskva: Prospekt, 2017. - 208 s.

9. Shtrenger K. Priklyucheniye. Svoboda. Putevoditel' po shatkim vremenam. Tsivilizovannoye prezreniye. Kak nam zashchitit' svoyu svobodu. Rukovodstvo k deystviyu. - Moskva: Novoye literaturnoye obozreniye, 2019. - 103 s.

10. Vittfogel K. Despotizm Vostoka. Sravnitel'noye issledovaniye total'noy vlasti: monografiya / per. A Strakhova [Elektronnyy resurs]. - Sayt «Samizdat». - 2017. - 6 okt. - Rezhim dostupa: http:// samlib.ru/s/strahow_a_a/wittfogel-oriental-despotism.shtml (data obrashcheniya: 11.11.2020).

Размещено на Allbest.ru