Использование механизмов государственно-частного партнерства в сфере противодействия киберпреступности: преимущества, риски и ограничения

Размещено на http://www.allbest.ru/

Использование механизмов государственно-частного партнерства в сфере противодействия киберпреступности: преимущества, риски и ограничения

Осипенко Анатолий Леонидович, доктор юридических наук, профессор, заместитель начальника Краснодарского университета МВД России по научной работе

В статье обсуждаются вопросы повышения эффективности противодействия киберпреступности за счет укрепления взаимодействия государственных структур и бизнес-сообщества, обозначаются преимущества такого сотрудничества в достижении социально значимых целей. Выделяются проблемы, которые могут этому препятствовать. Подробно анализируются аргументы противников внедрения государственно-частного партнерства в сферу противодействия киберпреступности. Поддерживается мнение о необходимости совершенствования законодательства о государственно-частном партнерстве, рассматриваются способы минимизации возникающих при его осуществлении рисков.

Ключевые слова: государственно-частное партнерство, киберпреступность, противодействие преступности, полиция, органы внутренних дел.

Use of mechanisms public-private partnership in the area of cybercrime: benefits, risks, and limitations

государственный партнерство киберпреступность

A.L. Osipenko, Doctor of Law, Professor, Deputy Head on Scientific Work of the Krasnodar University of the Ministry of the Interior of Russia

The article discusses the issues of improving the effectiveness of combating cybercrime by strengthening the interaction between State structures and the business community, and identifies the advantages of such cooperation in achieving socially significant goals. There are issues that may prevent this from happening. The arguments of opponents of the introduction of public-private partnership in the field of combating cybercrime are analyzed in detail. There was support for the need to improve public- private partnership legislation and for ways to minimize the risks involved.

Key words: public-private partnership, cybercrime, crime prevention, police, internal affairs agencies.

В 2015 г. с целью создания правовых условий для повышения эффективности взаимодействия государственных структур и бизнес-сообщества при решений важнейших социально значимых проблем в нашей стране был принят Федеральный закон «О государственно-частном партнерстве, муниципально-частном партнерстве в Российской Федерации и внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» [1] (далее - ФЗ о ГЧП). Перспективы применения механизмов государственно-частного партнерства в сфере противодействия киберпреступности были рассмотрены нами в 2016 г. в статье «Государственно-частное партнерство в сфере противодействия киберпреступности» [2]. В ней проанализированы возможные направления укрепления взаимодействия государства и бизнес-сообщества, обсуждены ожидаемые результаты, обозначены проблемы, которые могут этому препятствовать. Полагаем, что большинство сделанных нами выводов сохраняют актуальность и в настоящее время.

Вернуться к обозначенной теме нас заставляет появившаяся недавно статья В.А. Мещерякова и Е.А. Пидусова [3], которая содержит немало интересных суждений, в том числе полемичных. Ее авторы пытаются подвести читателя к выводу о полной невозможности государственно-частного партнерства в обозначенной сфере. Они уверены, что приведенные аргументы позволяют «утверждать, что сфера борьбы с киберпреступностью является одним из ''последних бастионов'' государства, где доминирующая роль государственных правоохранительных органов ...абсолютна и в обозримом будущем должна оставаться таковой» [3, с. 164].

Несмотря на такую убежденность, этот вывод вряд ли можно признать доказанным, по крайней мере в отношении обозначенной «доминирующей роли». В ноябре 2019 г. состоялось заседание коллегии МВД России, посвященное совершенствованию работы по выявлению, раскрытию и расследованию преступлений, совершенных с использованием информационно-телекоммуникационных технологий. По словам Министра внутренних дел Российской Федерации В.А. Колокольцева, в 2018 г. число противоправных деяний, совершенных с применением информационных технологий, увеличилось в 2 раза, а в январе-сентябре 2019 г. - почти на 70% [4]. По данным МВД России, за 9 месяцев 2019 г. зарегистрировано 205 116 преступлений, совершенных с использованием компьютерных и телекоммуникационных технологий (за тот же период 2017 г. - 62 496), а раскрыто за это время всего 48 260 [5]. Анализируя эти показатели, нельзя забывать и о высокой латентности киберпреступлений. При обобщении ее причин выделяется, в частности, нежелание жертв преступлений обращаться в правоохранительные органы в связи с неуверенностью в перспективах успешного их раскрытия и возмещения понесенного ущерба.

В то же время во многих коммерческих структурах, особенно в банковском секторе, созданы свои службы безопасности, самостоятельно осуществляющие расследование и реагирование на инциденты в сфере информационной безопасности, причем, как правило, оснащены они и в техническом, и в кадровом плане несоизмеримо лучше, чем правоохранительные органы (отсюда и высокая результативность их функционирования). Значительная часть предприятий частного сектора предпочитает решать вопросы защиты от компьютерных преступлений с привлечением компаний, специализирующихся в этой сфере (таких, например, как Лаборатория Касперского, InfoWatch, GroupIB и т. п.). Подобные коммерческие организации предлагают услуги по выявлению и расследованию компьютерных происшествий, таких как «установление факта, способа и обстоятельств несанкционированного доступа к компьютерной системе; установление лиц, совершивших этот доступ, и их местонахождения; выявление, фиксация и анализ электронных следов; проведение экспертиз и исследований; выявление и исследование вредоносных программ и др.» [6, с. 27]. Причем ученые отмечают, что на фоне нарастающего разрыва в уровне финансового и технического обеспечения полиции и коммерческих охранных структур «совокупные инвестиции частного сектора в информационную безопасность и противодействие организованной преступности во многих развитых странах больше, чем государственные» [7].

Именно такое положение дел вынуждает искать новые пути повышения эффективности противодействия киберпреступности, включая и задействование механизмов государственночастного партнерства. Подчеркнем, что эти механизмы никогда не рассматривались нами в качестве единственного способа решения обозначенных проблем. Напротив, неоднократно обсуждались иные, не менее перспективные, на наш взгляд, меры [8].

Стоит отметить, что взаимодействие государственных структур и бизнеса в сфере обороны и противодействия преступности во многих странах уже происходит и довольно успешно [9-11]. В США ГЧП используется «при создании наукоемкой продукции, в том числе оборонного характера» [12, с. 3]. В странах Евросоюза механизмы ГЧП обеспечивают «финансирование разработок в основных прорывных направлениях цифровой индустрии» [13].

В России государство также вполне определенно причисляет организации частного сектора к основным участникам важнейших процессов в обозначенной сфере. Напомним, что в Доктрине информационной безопасности Российской Федерации к участникам системы обеспечения информационной безопасности, в частности, отнесены «организации денежнокредитной, валютной, банковской и иных сфер финансового рынка, операторы связи, операторы информационных систем, организации, осуществляющие деятельность по созданию и эксплуатации информационных систем и сетей связи, по разработке, производству и эксплуатации средств обеспечения информационной безопасности, по оказанию услуг в области обеспечения информационной безопасности, организации, осуществляющие образовательную деятельность в данной области» [14].

Так почему наши оппоненты отрицают саму возможность привлечения представителей бизнес-сообщества к решению социально значимых задач в сфере противодействия киберпреступности в форме государственночастного партнерства? Попытаемся разобраться в сформулированных ими причинах «абсолютной недопустимости» применения механизмов ГЧП и обсудить приведенные для их обоснования аргументы, придерживаясь последовательности, в которой они изложены в статье.

1. Названные авторы считают, что сферы обеспечения правопорядка, безопасности и обороны не могут быть отнесены к предмету регулирования ФЗ о ГЧП, который ориентирован «на экономические основы взаимодействия государства и частных инвесторов с целью повышения качества товаров, работ, услуг, организация обеспечения которыми потребителей относится к вопросам ведения органов государственной власти» [3, с. 162]. Такой вывод сделан на основе анализа закрепленного в законе определения ГЧП без учета его общей направленности на привлечение государством инвестиций частного сектора для решения важнейших социальных задач. Мы же полагаем, что указанное определение не стоит воспринимать как непреодолимое препятствие (разумнее, на наш взгляд, ставить вопрос о необходимости его уточнения), а ГЧП следует рассматривать в первую очередь как «комплекс правовых средств, создаваемых и реализуемых государством в связи с необходимостью достижения стратегических социальноэкономических целей посредством сотрудничества с частными субъектами» [15, с. 10].

Добавим, что многие ученые подвергают критике определение ГЧП, сформулированное в законе, как необоснованно зауженное, существенно обедняющее механизмы сотрудничества государства и бизнеса. По их мнению, оно ориентировано на решение экономических (привлечение частных инвестиций, обеспечение доступности товаров, работ, услуг, повышение их качества), а не социальных задач, которые являются главными для государства [16]. Нам представляется вполне обоснованным и наиболее точным предложение С.А. Никифорова определить «его как совместную деятельность публичного и частного партнеров, основанную на соглашении о государственночастном партнерстве, осуществляемую на основе объединения вкладов, распределения рисков, прав и обязанностей и ответственности, в целях реализации проектов социального значения, развития отдельных отраслей и экономики страны, а также в целях реализации иных публичных интересов» [17, с. 126].

Принятый относительно недавно ФЗ о ГЧП в условиях динамично меняющейся ситуации, очевидно, будет еще совершенствоваться. Возможно, пока точнее было бы говорить о государственно-частном взаимодействии, а не о партнерстве . Однако , учитывая зарубежный опыт и научные публикации, мы исходили из возможности понимания ГЧП в широком смысле - как сотрудничества государства и бизнес-сообщества в достижении социально значимых целей, одной из которых является противодействие киберпреступности.

Кстати, изменения, очень важные с точки зрения обсуждаемых проблем, в Закон о ГЧП уже вносятся [18]. В 2018 г. он дополнен нормой, в соответствии с которой к объектам соглашений о государственно-частном партнерстве отнесены: а) компьютерные программы, базы данных, информационные системы и сайты в Интернете, объединяемые понятием «объекты информационных технологий»; б) технические средства обеспечения их функционирования; в) центры обработки данных (здания и объекты, предназначенные для автоматизации процессов формирования, хранения, обработки, приема, передачи, доставки информации, обеспечения доступа к ней, ее представления и распространения). Очевидно, что разработка и совместная эксплуатация подобных объектов и технических средств в сфере противодействия киберпреступности представляют особый интерес и данная норма достаточно определенно указывает на возможность применения в соответствующих случаях механизмов ГЧП. Подчеркнем, что в интересах обеспечения информационной безопасности государства закон не допускает участия в таком партнерстве юридических лиц, на решения которых оказывают влияние иностранные государства, физические или юридические лица.

Далее названные авторы утверждают, что серьезным препятствием ГЧП является принципиальное различие целей взаимодействующих сторон. Называя при этом основной целью вступления частного инвестора в отношения партнерства извлечение прибыли и получение государственных денег, они явно не учитывают очевидные и не менее значимые для большинства ответственных коммерческих компаний цели - заинтересованность в расширении деятельности и рынков сбыта продукции, обеспечение стабильности заказов, укрепление позитивного имиджа компании, сохранение репутации надежного партнера, наращивание научного потенциала и иные. Более того, мы уже указывали на то, что у участников ГЧП имеется общий интерес (создание условий для безопасного функционирования киберпространства), который обусловливает наличие у них единой стратегической цели (формирование эффективной системы противодействия киберпреступности) [2, с. 39].

В своих рассуждениях В.А. Мещеряков и Е.А. Пидусов исходят из того, что инвестор всегда будет стремиться любыми способами максимизировать размер получаемой прибыли, а затраты на достижение общественно значимого результата предельно снижать. Думаем, что и это не совсем так. Ответственный исполнитель в первую очередь будет заботиться о качестве своего продукта, его конкурентоспособности, не только снижая стоимость, но и расширяя полезный функционал. Для него важны долгосрочные коммерческие интересы, обеспечение которых невозможно без сохранения и укрепления деловой репутации.

Видимо, здесь в понимании наших оппонентов происходит подмена образа надежного долговременного партнера, который предполагается при включении механизмов ГЧП, на довольно распространенную фигуру недобросовестного поставщика, стремящегося любым способом получить свою выгоду при участии в закупках товаров, работ, услуг для обеспечения государственных и муниципальных нужд (в порядке исполнения Федерального закона от 5 апреля 2013 г. № 44-ФЗ «О контрактной системе в сфере закупок товаров, работ, услуг для обеспечения государственных и муниципальных нужд»).

Кроме того, остается неясным, что дает основания считать, что именно в сфере противодействия киберпреступности частные компании будут проявлять особую алчность и нарушать все возможные условия в интересах получения сверхприбыли. Разумеется, в этой сфере найдут проявление характерные для ГЧП риски (дефекты качества, нецелевое использование финансовых средств и др.) [19]. Однако, по мнению специалистов, они в значительной степени могут быть нивелированы за счет: тщательного отбора государственным участником потенциальных партнеров с учетом их деловой репутации и достижений в сфере противодействия киберпреступности; внимательной проработки договора, в котором предусматриваются возможность проведения аудита финансовой документации, санкции за необоснованное завышение издержек, срыв выполнения обязательств, ответственность за снижение качества услуг; «продуманной процедуры взаимодействия государства и коммерческого оператора» [20]. Риски, связанные с вероятностью разглашения конфиденциальной информации, предлагается минимизировать путем закрепления жестких требований к ее защите, предусматривающих различные виды ответственности.

Анализируемая сфера требует действительно колоссальных финансовых затрат, которые сегодня не под силу даже таким государствам, как США. В то же время зарубежный опыт подтверждает, что эффективность расходования государственных вложений при ГЧП повышается за счет возможности мониторинга правильности осуществляемых затрат со стороны бизнеса и общественности. Отдельные авторы даже приходят к выводу о том, что государственные корпорации, которые «выступают в качестве институциональной альтернативы

ГЧП, несут значительно более существенный потенциал для возникновения взаимоотношений между властью и бизнесом, находящихся в ''серой'' и, в меньшей степени, ''черной'' зонах» [21].

В рассматриваемом аспекте следует учитывать и еще одну важную задачу, которая постоянно декларируется государством и отражена во многих программных документах, - повышение конкурентоспособности отечественных компаний, осуществляющих деятельность в сфере информационных технологий и обеспечения информационной безопасности, за счет государственной поддержки.

Далее нашими оппонентами подробно обсуждаются обстоятельства, входящие, по их мнению, в противоречие с осуществлением оперативно-розыскных мероприятий, которые составляют «весьма существенную часть борьбы с киберпреступностью» [3, с. 162]. Указывается на необходимость «проведения конкурсных процедур с максимально подробным описанием сути этих мероприятий, их деталей и особенностей для формирования адекватных предложений от потенциальных участников», что недопустимо с учетом негласного характера оперативно-розыскных мероприятий. Трудно понять, что за сложные процедуры здесь имеются в виду, ведь на самом деле их просто не может быть.

В своей публикации мы не предлагали передавать частным партнерам полномочия на проведение оперативно-розыскных мероприятий. Федеральный закон «Об оперативнорозыскной деятельности» [22] допускает лишь участие в них специалистов, для которого не предусмотрено никаких «конкурсных процедур». Более того, мы подчеркивали, что «в рассматриваемой сфере в роли главного регулятора должны выступать государственные структуры, сохраняющие за собой особые функции защиты интересов личности, общества, государства, которые могут исполняться исключительно правоохранительными органами (например, осуществление следственных действий, оперативнорозыскных мероприятий)» [2, с. 38].

Здесь же наши оппоненты обозначают еще одну проблему, связанную с созданием системы сертификации и лицензирования деятельности участников государственно-частного партнерства. Мы, действительно, обосновывали целесообразность формирования системы государственного лицензирования подтвердивших свою надежность компаний, которым государство могло бы передавать ряд полномочий на производство действий, связанных с получением и использованием компьютерных данных в интересах борьбы с преступностью, закрепив за ними соответствующие обязательства и ответственность. В.А. Мещеряков и Е.А. Пидусов считают, что финансовые средства, которые будут затрачены на создание и функционирование такой системы, и квалифицированные кадровые ресурсы, привлекаемые для этого, «лучше потратить на повышение технической оснащенности и уровня квалификации сотрудников правоохранительных органов» [3, с. 163]. Весьма спорный тезис, поскольку для такой оценки, полагаем, следовало бы провести довольно сложный финансово-экономический анализ. Мы не уверены, что он подтвердил бы правоту авторов. Создать систему лицензирования, на наш взгляд, проще и дешевле, чем отказаться от взаимодействия и взять на себя во всей полноте решение комплекса сложнейших проблем противодействия киберпреступности. А вот с неэффективностью передачи «полномочий по созданию и функционированию системы сертификации и лицензирования самим участникам рынка услуг в области информационной безопасности» стоит согласиться, но подобных предложений мы в своей публикации не вносили.

Кроме того, по мнению специалистов, лицензирование «деятельности коммерческих организаций в правоохранительной сфере позволит установить единые требования к кадрам, квалификации, деловой репутации данных субъектов, технологической оснащенности, профессиональным стандартам работы по собиранию информации» [6, с. 28].

Мы вполне разделяем обеспокоенность по поводу риска утраты со стороны государства «контроля за деятельностью, направленной на получение компьютерной информации о гражданах в очень чувствительной информационной сфере» [3]. Однако не стоит забывать о том, что многие компании уже осуществляют подобную деятельность в широких масштабах (операторы связи, владельцы платформ социальных сетей, производители антивирусов, участники рынка информационной безопасности и др.)1, а потому не вполне понятно, почему об этой активности надо рассуждать в будущем времени и в связке с проблемами государственно-частного партнерства. Что же касается ее сходства с оперативно-розыскной деятельностью, полагаем, что это как раз и должно побуждать к совершенствованию правовых норм, четко регламентирующих допустимость тех или иных действий, связанных со сбором и обработкой персональной информации и больших данных. ^ак, на сайте одной из высокотехнологичных компаний, предлагающей технические решения для предотвращения ки-берпреступлений, заявляется, что ее специалисты создали «сеть «внедренных» пользователей, получив доступ к сообществам, куда невозможно проникнуть при помощи поисковых робо-тов или скриптов». Здесь же говорится о том, что в компании сформирована уникальная база данных о злоумышленниках, которая содержит более 100 тыс. профилей киберпреступников и преступных групп, и применяется система слежения за ними и закрытыми хакерскими сообществами. Немало в Сети и пред-ложений услуг в сфере бизнес-разведки, для которой сбор ин-формации в интересах конкурентной борьбы осуществляется в серьезных масштабах.

Трудно поспорить с тем, что носителем знаний, необходимых для противодействия киберпреступности, являются конкретные специалисты, а не «инвестор в форме юридического лица». Однако отсюда, по нашему мнению, вовсе не следует вывод о том, что «вступать в партнерство государству в лице правоохранительных органов есть смысл только с физическими лицами». Речь ведь во многих случаях идет не только о привлечении знаний конкретных специалистов, но и об использовании ими мощнейшего оборудования, крупных дата-центров и вычислительных платформ, дорогостоящего программного обеспечения, которые необходимо задействовать при решении большинства задач в сфере противодействия киберпреступности. Все эти активы могут принадлежать юридическому лицу, с которым и имеет смысл вступать в партнерство. Потребуется и разработка нового оборудования и программных комплексов, с которой в современных условиях отдельный специалист вряд ли в состоянии справиться. Нельзя быть заранее уверенным и в том, что высокотехнологичный продукт, создаваемый самостоятельно в рамках правоохранительных структур, будет конкурентоспособен с аналогичными системами, разрабатываемыми крупными коммерческими фирмами.

В целом же укрепление материальнотехнической базы правоохранительных органов, задействованных в противодействии киберпреступности, - процесс сложный, требующий постоянного внимания и финансирования, и его точно не стоит противопоставлять внедрению механизмов государственно-частного партнерства. На наш взгляд, это процессы взаимодополняющие.

Не вызывает никаких возражений тезис о том, что в результате сбора в киберпространстве персональных данных физических лиц и сведений о деятельности организаций возникает опасность концентрации в коммерческих структурах больших информационных массивов. Как уже отмечалось выше, такая деятельность активно осуществляется многими крупнейшими интернет-компаниями не один год и часто без ведома владельцев собираемых данных. Для многих из них она составляет основу бизнес-процессов. Так, в 2018 г. глава Facebook М. Цукерберг был вызван на слушания в Конгрессе США по факту того, что британская компания Cambridge Analytica получила доступ к персональным данным 87 млн пользователей социальной сети, которые применялись для составления их психологических портретов и рассылки политической рекламы во время предвыборной кампании в США в 2016 г. [23]. Подобные разбирательства проводились и в отношении других интернет-гигантов. Однако и в этом случае не вполне ясно, почему данная проблема связывается с вопросами государственно-частного партнерства. Корни ее лежат в совершенно иной плоскости, определяемой в основном пресловутым «человеческим фактором». Полагаем, достаточно напомнить, что подобные утечки неоднократно допускались из баз персональных данных граждан и государственными органами.

Опасения по поводу того, что сравнение сотрудниками правоохранительных органов «условий работы, совокупности обязанностей и уровня ответственности» своих и в частных компаниях приведет к потере ими «мотивации к повышению эффективности своей служебной деятельности», на наш взгляд, также не имеют отношения к внедрению механизмов ГЧП. Это одна из наиболее сложных общих проблем, которую надо решать в целом. Даже без прямого взаимодействия с коммерческим сектором грамотных сотрудников правоохранительных органов не удастся держать в информационном вакууме относительно уровня зарплат в бизнес-структурах, да и последним невозможно запретить заниматься рекрутингом и «переманивать» наиболее перспективных специалистов. Процесс этот объективный, характерный не только для нашей страны. В.С. Овчинский отмечает, что и в иных государствах на гораздо более высокооплачиваемые и на порядок лучше оснащенные места в частные команды безопасности перемещается после успешной карьеры элита государственной полиции. Указывая на отсутствие у современной полиции в большинстве стран программно-технических средств и кадрового потенциала, обеспечивающих эффективное противодействие высокотехнологичной преступности, и невозможность для государства в обозримой перспективе выиграть кадровую гонку у частного бизнеса, он считает, что «единственным способом решения этой проблемы является постоянное и разнообразное содействие организации государственно-частых партнерств в сфере профилактики, пресечения и расследования преступлений» [7].

Можно добавить, что для многих профессионалов в полиции финансовый вопрос не является единственным стимулом к продолжению службы. В то же время устранение дефицита квалифицированных специалистов в рассматриваемой области (аналитики, программисты, эксперты и др.) возможно лишь при обеспечении привлекательных условий для их трудоустройства, конкурентоспособного уровня заработной платы, создании благоприятных условий для работы, что, разумеется, крайне сложно выполнить в условиях бюджетных ограничений.

В последнем блоке В.А. Мещеряков и Е.А. Пидусов снова возвращаются к проблеме накопления частным партнером сведений об информационной активности (теперь уже субъектов целых территориальных регионов), утверждая, что это неминуемо приведет его к желанию монетизировать имеющийся ресурс2, в результате возникнет неконтролируемый источник утечки информации. Выше мы уже приводили аргументы по поводу слабой зависимости этой действительно крайне важной проблемы от использования механизмов ГЧП и называли примеры подобных утечек, происходящих вне их применения. Кроме того, полагаем, что именно внедрение ГЧП способно улучшить отбор и лицензирование для допуска наиболее надежных и проверенных негосударственных структур к сбору и обработке критически важной информации, относимой к категории больших данных.

И в завершение. Разумеется, мы разделяем опасения наших оппонентов по поводу того, что отработка предлагаемых механизмов ГЧП и их практическое внедрение будут сопровождаться большим количеством рисков. На этом пути неминуемо возникнут сложные правовые, организационные, а возможно, и моральнонравственные проблемы (например, вне обсуждения остались потенциальные конфликты интересов и коррупционная составляющая соответствующих процессов). Сегодня процесс укрепления взаимодействия государственных структур и частного бизнеса в противодействии киберпреступности идет неровно. У него немало противников, в том числе и среди тех, кому невыгодно усиление борьбы с киберпреступностью, кто заинтересован в том,чтобы новые технологии внедрялись недостаточно быстро.

Однако мы считаем неправильным только по названным причинам отказаться от этого направления повышения эффективности противодействия киберпреступности, позитив но зарекомендовавшего себя в зарубежной практике. Приведенные В.А. Мещеряковым и Е.А. Пидусовым аргументы показывают, что в основном они рассуждают в системе координат, где все важные социальные задачи должны решаться исключительно государственными структурами (еще раз подчеркнем, что при этом их позиция по поводу обозначенных рисков заслуживает уважения и внимательного изучения). ² Стоит отметить, что в стремлении усилить убедительность своих выводов наши оппоненты довольно часто используют такие выражения, как «это неизбежно приведет», не давая при этом достаточных аргументов, подтверждающих, что это дей-ствительно неизбежно. Полагаем, что чаще всего угроза, будучи осознанной, не является неизбежной, поскольку, как правило, можно найти средство, чтобы ее нейтрализовать.

Полагаем, что в сфере обеспечения кибербезопасности с учетом специфики применяемых технологий и сопровождающих их внедрение социальных процессов это уже невозможно, что косвенно подтверждает, на наш взгляд, и позиция государства в не менее чувствительной для безопасности общества сфере разработки систем искусственного интеллекта. В октябре 2019 г. принята Национальная стратегия по развитию искусственного интеллекта на период до 2030 г. [24]. Министерство цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации опубликовало «дорожные карты», согласно которым на развитие искусственного интеллекта и нейротехнологий до 2024 г. требуется затратить 392 млрд руб., причем из государственного бюджета предполагается выделить только 57 млрд руб., а остальные средства привлечь за счет прямого частного инвестирования с использованием механизмов государственночастного партнерства [25].

Подводя итог, отметим, что в ближайшее время важно придать предлагаемым мерам системный характер, для чего обеспечить разработку с участием потенциальных частных партнеров комплексной ведомственной программы развития ГЧП в сфере противодействия киберпреступности, в которую заложить меры по реализации планируемых проектов. Программа должна учитывать положительный зарубежный и отечественный опыт организации ГЧП и содержать систему мер минимизации сопровождающих рисков. Отсутствие решительных мер на данном направлении может привести к тому, что трансформирующаяся киберпреступность, уверенно овладевая перспективными технологиями и, в первую очередь, технологиями искусственного интеллекта, может получить в киберпространстве определенные важные преимущества, и вернуть лидирующее положение правоохранительным органам будет крайне сложно.

Литература

О государственно-частном партнерстве, муниципально-частном партнерстве в Российской Федерации и внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации: федер. закон от 13 июля 2015 г. № 224-ФЗ // Собр. законодательства РФ. 2015. № 29. Ст. 4350.

Осипенко А.Л. Государственно-частное партнерство в сфере противодействия киберпреступности // Вестн. Воронеж. ин-та МВД России. 2016. № 4.

Мещеряков В.А., Пидусов Е.А. Государственно-частное партнерство в сфере противодействия киберпреступности: шаг вперед или реальная угроза // Вестн. Воронеж. ин-та МВД России. 2019. № 3.

Владимир Колокольцев провел заседание коллегии МВД России. URL: https://мвд.рф/news/ item/18808269/ (дата обращения: 15.11.2019).

Оя Е., Иванова Н. Зона повышенной опасности: в России резко выросло число киберпреступлений. URL: https://news.ru/society/ zona-povyshennoj-opasnosti-v-rossii-rezko- vyroslo-chislo-kiberprestuplenij/ (дата обращения: 15.11.2019).

On public-private partnership, municipal- private partnership in the Russian Federation and amendments to certain legislative acts of the Russian Federation: fed. law d.d. July 13, 2015 № 224-FL // Coll. of legislation of the Russian Federation. 2015. № 29. Art. 4350.

Osipenko A.L. Public-private partnership in the field of combating cybercrime // Bull. of Voronezh Institution of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation. 2016. № 4.

Mescheryakov V.A., Pidusov E.A. Public- private partnership in the field of combating cybercrime: a step forward or a real threat // Bull. of Voronezh Institution of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation.

№ 3.

Vladimir Kolokoltsev held a meeting of board of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation. URL: https://mia.rf/news/ item/18808269/ (date of access: 15.11.2019).

Oya E., Ivanov N. High-risk zone: in Russia the number of cybercrime has increased sharply. URL: https://news.ru/society/zona-povyshennoj- opasnosti-v-rossii-rezko-vyroslo-chislo- kiberprestuplenij/ (date of access: 15.11.2019).

Гаврилин Ю.В. Участие негосударственных организаций в выявлении, раскрытии и расследовании преступлений // Академическая мысль. 2018. № 3.

Овчинский В. Полиция 4.0: как реорганизовать полицию в условиях технологической революции. URL: http://zavtra.ru/blogs/ politciya_4_0_ (дата обращения: 15.11.2019).

Осипенко А.Л. Об участии органов внутренних дел в системе обеспечения ки-бер- безопасности Российской Федерации //Общество и право. 2018. № 3(65).

Старкин С. В. О трансформации оборонной промышленности США // Вестн. Нижего- род. ун-та им. Н.И. Лобачевского. 2017. № 6.

Самарин И.В. Государственночастное партнерство в оборонно-промышленном комплексе: перспективы и проблемы // Гуманитарные, социально-экономические и общественные науки. 2014. № 5-2.

Казьмина И.В., Титова Е.А. Механизм реализации государственно-частного партнерства на предприятиях оборонно-промышленного комплекса // Вестн. ВГУИТ 2019. Т 81. № 1.

Панкова Л. В. Инновационно-цифровая составляющая военно-экономического развития (практика США) // Московский экономический журнал. 2019. № 2.

Громова Е.А. Правовое регулирование государственно-частного партнерства в сфере создания робототехники // Правовое регулирование интеллектуальной собственности и инновационной деятельности: сб. ст. Междунар. науч.-метод. семинара. М., 2018.

Доктрина информационной безопасности Российской Федерации: указ Президента РФ от 5 декабря 2016 г. № 646. Доступ из справ. правовой системы «КонсультантПлюс».

Черномырдина Е.В. Государственно-частное партнерство в механизме реализации функций современного государства: дис. ... канд. юрид. наук. Самара, 2017.

Акобиров С.О., Алтунина Л.Н, Миэринь Л.А Государственно-частное партнерство и перспективы его использования в социальной сфере на современном этапе развития Российской Федерации // Теория и практика сервиса: экономика, социальная сфера, технологии. 2019. № 2 (40).

Никифоров С.А. Правовая категория государственно-частного партнерства: основные направления совершенствования // Вопросы российского и международного права. 2019. Т. 9. № ЗА.

О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации: федер. закон от 29 июня 2018 г. № 173-ФЗ. Доступ из справ. правовой системы «КонсультантПлюс».

Gavrilyn Yu.V. Participation of non-state organizations in the detection, investigation and investigation of crimes //Academic thought. 2018. № 3.

Ovchinsky V. Police 4.0: how to reorganize the police in the conditions of the technological revolution. URL: http://zavtra.ru/blogs/politciya_4_0_ (date of access: 15.11.2019).

Osipenko A.L. On participation of Internal affairs agencies in the system of security of the Russian Federation // Society and law. 2018. № 3(65).

Starkin S. V. On the Transformation of the

U.S. Defense Industry // Bull. of Nizhny Novgorod University naved after N.I. Lobachevsky. 2017. № 6.

Samarin I.V. Public-private partnership in the defense-industrial complex: prospects and problems // Humanities, socio-economic and social sciences. 2014. № 5-2.

Kazmina I.V., Titova E.A. Mechanism of implementation of public-private partnership at enterprises of the defense-industrial complex // Bull. VGUIT. 2019. Vol. 81. № 1.

Pankova L.V. Innovation-digital component of military-economic development (U.S. practice)// Moscow Economic Journal. 2019. № 2.

Gromova E.A. Legal regulation of public- private partnership in the field of robotics creation // Legal Regulation of Intellectual Property and Innovation Activity: station International sci.- method. seminar. Moscow, 2018.

Doctrine of Information Security of the Russian Federation: decree of the President of the Russian Federation of December 5, 2016 № 646. Access from legal reference system «ConsultantPlus».

Chernomyrdin E.V. Public-private

partnership in the mechanism of realization of functions of the modern state: diss. ... Candidate of Law. Samara, 2017.

Akobirov S.O., Altunina L.N., Mierin L.A. Public-private partnership and prospects of its use in the social sphere at the current stage of development of the Russian Federation // Theory and practice of service: economy, social sphere, technologies. 2019. № 2(40).

Nikiforov S.A. Legal category of public- private partnership: main areas of improvement // Issues of Russian and international law. 2019. Vol. 9. № 3A.

On amendments to certain legislative acts of the Russian Federation: fed. law d.d. June 29, 2018 № 173-FL. Access from legal reference system «ConsultantPlus».

Derkach V.A. Impact of criminalization of public-private partnership market on economic security of Russia // Current problems of economy and governance. 2019. № 3(23).

Деркач В.А. Влияние криминализации рынка государственно-частного партнерства на экономическую безопасность России // Актуальные проблемы экономики и управления. 2019. № 3(23).

Князьнеделин РА., Курбанов А.Х., Крекотнев Р.Н. Применение модели государственно-частного партнерства как инструмента развития предприятий оборонно-промышленного комплекса и частных операторов // Изв. СПбГЭУ. 2019. № 2(116).

Дробот Е.В., Макаров И.Н., Некрасова ЕА, Кадильникова Л. В. Системы интересов и противоречий участников государственночастного партнерства // Экономические отношения. 2019. Т 9. № 3.

Об оперативно-розыскной деятельности: федер. закон от 12 авг. 1995 г. № 144-ФЗ // Собр. законодательства РФ. № 33. Ст. 3349.

РБК: Цукерберг рассказал об утечке своих персональных данных в Facebook. URL: https://www.rbc.ru/technology_and_media/11/04/ 2018/5ace6b6e9a79474b9d1 bfbc7 (дата обращения: 15.11.2019).

Национальная стратегия развития искусственного интеллекта на период до 2030 года: указ Президента РФ от 10 окт. 2019 г. № 490. Информационно-правовой портал «Гарант».

Дорожная карта развития «сквозной» цифровой технологии «Нейротехнологии и искусственный интеллект». URL: https:// digital.gov.ru/ru/documents/6658/ (дата обращения: 15.11.2019).

Knyaznedelin R.A., Kurbanov A.H., Krakotnev R.N. Application of the model of public- private partnership as a tool for development of enterprises of the defense-industrial complex and private operators // Izv. St. Petersburg SEU. 2019. № 2(116).

Drobot E.V., Makarov I.N., Necrasova E.A., Kadilnikov L.V. System of interests and contradictions of participants of the state-private partnership // Economic relations. 2019. Vol. 9. № 3.

About operational and search activities: fed. law d.d. Aug. 12, 1995 № 144-FL // Coll. of legislation of the Russian Federation. № 33. Art. 3349.

RBC: Zuckerberg spoke about the leak of his personal data on Facebook. URL: https:// www.rbc.ru/technology_and_media/11/04/2018 /5ace6b6e9a79474b9d1bfbc7 (date of access:

.National Strategy for the Development of Artificial Intelligence for the Period up to 2030: decree of the President of the Russian Federation d.d. Oct. 10, 2019 № 490. Information and legal Guarantor portal.

Roadmap for the development of «end-to- end» digital technology «Neurotechnology and artificial intelligence». URL: https://digital.gov.ru/ ru/documents/6658/(date of access: 15.11.2019).

Размещено на Allbest.ru