Губернские прокуроры Западной Сибири в XIX в.

Размещено на http://www.allbest.ru/

правовой система судебный империя

Статья по теме:

Губернские прокуроры Западной Сибири в XIX в.

Евгений Крестьянников, Виктория Пырх

В XIX в. роль прокуроров в правовой системе Российской империи существенно изменилась. Если первая половина столетия стала, по словам С.М. Казанцева, «периодом застоя в истории русской прокуратуры»1, когда её представители, осуществляя общий надзор за законностью управления, зависели от администра0ии и зачастую ограничивались исполнением формальных и бесполезных предписаний, то после реформы 1864 г. чины прокурорского надзора были наделены обвинительной властью в суде. Прокуроры окружных судов и судебных палат заменили прежних губернских прокуроров. Однако прошло несколько десятилетий, пока новые учреждения появлялись во всех регионах страны. Так, в Сибири губернских прокуроров не стало лишь в 1897 г.

С 1822 г. губернские прокуроры края входили с правом голоса в состав губернских советов и подчинялись, помимо общероссийских инстанций, генерал-губернаторам и их главным управлениям. В столице местной прокуратурой были по-прежнему недовольны, но как улучшить её деятельность, похоже, никто не знал. В 1841 г. министр юстиции гр. В.Н. Панин писал западносибирскому генерал-губернатору кн. П.Д. Горчакову об «ограниченности и почти совершенной бесполезности круга действий губернских прокуроров в Сибири». Присутствие прокуроров и стряпчих в коллегиальных административных органах с такими же надзорными обязанностями только порождало неразбериху.

Закон 25 февраля 1885 г., частично опиравшийся на начала уставов 1864 г., подчинил губернским прокурорам вместо стряпчих товарищей прокурора и распространил их власть на создававшийся в крае институт судебных следователей. Это чрезвычайно усложнило работу, потребовав от губернских прокуроров совершенно иной квалификации и профессионализма, тогда как прежде среди них встречалось немало дилетантов, бездельников, а также малообразованных и безответственных лиц. До 1840-х гг. для назначения на данную должность не требовалось юридического образования, и, как отмечал Ф.И. Гредингер, дореформенным прокурорам не хватало «специальных знаний». В Сибири же хорошо обученных и достойных чиновников служило ещё меньше, чем в центре империи. Бывший иркутский (1805--1806) и тобольский (1806--1807) губернатор А.М. Корнилов позднее констатировал: «Отдалённость страны, пустота и дикость места, суровость климата, а более всего недостаточные и ошибочные понятия о сём крае, не могли без особенных каких-нибудь выгод привлечь сюда людей, которые по самой новости предмета, требующей решительного и отличным просвещением обогащённого ума, соделывались бы здесь необходимыми и благодетельными».

В 1828 г. сенаторы В.К. Безродный и Б.А. Куракин, ревизовавшие Томскую губ., выявили служебное несоответствие А.К. Кротова, в течение 12 лет занимавшего должность губернского прокурора и проявившего на этом посту «небрежение, бездействие и послабление». Судя по послужному списку, чиновник орденов и знаков отличия не имел, «в походах против неприятеля и в самых сражениях не бывал», но и «в штрафах и под судом не был»11. Тем не менее по итогам ревизии его грозили привлечь к «ответу по законам и тем с большей строгостью, чем более Вы пользуетесь доверенностью правительства, и когда всякое Ваше действие, противное возложенной на Вас должности, служа примером для других, непосредственно разрушает всякий порядок»12.

Ф.А. Горохов, служивший томским прокурором в 1833--1838 гг., не получил никакого образования, однако его карьерным успехам способствовали «ум, энергия, ловкость и проявленная им работоспособность», позволившие ему стать одним из «плеяды таких солидных и видных деятелей на поприще золотопромышленности, имена которых гремели даже далеко за пределами Сибири»13. Женившись на дочери крупнейшего в Томске золотопромышленника А.Е. Филимонова, он полностью погрузился в прибыльные занятия своего тестя14. Неудивительно, что при нём, по словам Г.Н. Потанина (известного приверженца сибирского областничества), «в те отдалённые бесправные времена последствия этого сочетания капитала с бюрократизмом вышли ещё разительнее»15. Вместе с тем, будучи совершенно бездеятельным служащим, он держался на своём посту исключительно благодаря «сильному покровительству» западносибирских генерал-губернаторов Н.С. Сулимы и кн. Горчакова.

Когда же начальству пришлось признать «неудобство» такого прокурора, Горохов просто подал в отставку. В начале ХХ в. о нём вспоминали как о человеке, совершенно чуждом общим интересам, склонном к стяжательству и роскоши, погрязшем в долгах и потерявшем своё состояние (дело о его несостоятельности в Томском окружном суде тянулось десятки лет и к 1897 г. составляло уже 820 томов). Потанин сожалел, что он «не оставил никакой памяти в истории просвещения Сибири», «так бессмысленно прожил жизнь, так бесплодно для Сибири растратил нажитые в ней капиталы».

Разумеется, встречались и добросовестные дельные работники, своим примером убеждавшие современников в том, что «приносимая губернскими прокурорами польза была несомненна» (как писали, в частности, о деятельности в Москве Д.А. Ровинского). В 1830 г. в ходе ревизии присутственных мест Томской губ. западносибирский генерал-губернатор И.А. Вельяминов высоко оценил труды губернского прокурора П.В. Трескина (выпускника Санкт-Петербургской духовной академии), «как чиновника усердного, деятельного, совершенно бескорыстного и преисполненного чувствами строгой справедливости и беспристрастия». Вельяминов рекомендовал его новому губернатору Е.П. Ковалевскому как будущего «ревностного помощника» и просил передать ему слова признательности. Позднее Анненкову активно помогал Д.И. Францев, уроженец Симбирской губ., с 1834 г. служивший в разных учреждениях Сибири и 7 июня 1847 г. назначенный тобольским губернским прокурором. Его дочь вспоминала: «При ревизии оказалось много беспорядков в делах и пришлось некоторых чиновников удалить от должностей; к покойному же отцу моему Анненков во всё время ревизии относился с доверием и часто руководился его указаниями. Он нашёл в таком порядке все его дела, что по окончании ревизии представил его к Св. Анне 2-й степени».

В царствование Николая I образовательный уровень служащих судебного ведомства медленно, но планомерно менялся в лучшую сторону. В 1840-е гг. «губернскими прокурорами, а иногда губернскими и даже уездными стряпчими стали назначать лиц с высшим юридическим образованием, преимущественно окончивших курс в Училище правоведения, часто совсем молодых, во всяком случае живых и свежих, не заражённых профессиональными недугами огромного большинства местных чиновников». К 1853 г. 27 губернских прокуроров имели высшее образование (51,9% от тех, о ком сохранились на сей счёт какие-либо данные), причём 16 из них окончили Императорское училище правоведения. Вместе с тем «значение прокурорского надзора несколько увеличилось, а деятельность его стала ближе отвечать той цели, для которой он учреждён был».

В Сибири аналогичные процессы происходили позднее, в 1880-е гг., но уже в середине XIX в. наметились существенные подвижки. Так, в Томской губ. с 1858 г. после В.С. Садовникова, получившего лишь «воспитание домашнее», губернскими прокурорами стали выпускники Харьковского университета А.Я. Корбецкий и Н.М. Шмаков, затем казанский воспитанник В.К. Гусев и т.д.

В начале 1860-х гг. прокуроры и стряпчие Тобольской губ. наравне с местными чиновниками юстиции живо включились в обсуждение готовившейся судебной реформы, высказывая юридически зрелые предположения о необходимости особых подходов к организации судоустройства и судопроизводства в регионе. На общем фоне резко выделялся отзыв тобольского губернского прокурора Н.А. Жемчужникова, в котором изменение судебной системы в Сибири признавалось совершенно бесперспективным в силу недостатка людей для исполнения обязанностей мировых судей и присяжных заседателей, грубости, невежественности и «притуплённости» чувства справедливости у сибиряков. Ссылаясь на занятость текущими делами, он отказался от составления собственного проекта неотложных преобразований.

О безысходном кризисе дореформенной системы правосудия свидетельствовала и объёмная записка, составленная тобольским прокурором Н.С. Знаменским по результатам ревизии губернского суда, проведённой в 1876 г. по поручению западносибирского генерал-губернатора Н.Г. Казнакова. Основанием для проверки стали донесения о беспробудном пьянстве главы суда П.А. Волкова и совершенном бездействии его подчинённых. Однако обнаруженные при расследовании «отступления от законного порядка производства» прокурор признал настолько укоренившимися «с течением слишком продолжительного времени», что уже отсутствовала всякая «возможность рассчитывать восстановить нарушенный порядок». При этом сам Знаменский показал себя как хороший знаток правовых норм, способный к глубоким обобщениям. Воспитанник М.А. Фонвизина и выпускник Казанской духовной академии, он до 1861 г. преподавал в Тобольском духовном училище, а затем перешёл на государственную службу, достигнув со временем чина действительного статского советника. Это не мешало ему заниматься филантропической деятельностью: безвозмездно заседать в совете женской гимназии, управлять детским приютом, участвовать в благотворительных акциях в пользу бедных студентов Тобольской губ., являться членом ревизионной комиссии и собирателем коллекций губернского музея.

Между тем продолжалось административное, социальное и культурное сближение Западной Сибири с Европейской Россией. В 1882 г. было ликвидировано Западносибирское генерал-губернаторство, а входившие в него губернии управлялись с тех пор непосредственно из столицы империи. В 1885 г. регулярное железнодорожное сообщение связало Екатеринбург с Тюменью. В 1888 г. в Томске начались занятия на медицинском факультете первого сибирского университета, а ровно через десять лет, 22 октября 1898 г., торжественно открылся второй его факультет -- юридический.

Если раньше переезд на службу за Урал считался, по словам М.М. Сперанского, «таким пожертвованием, на которое редкие решались», и казался разрывом с цивилизованным миром и всем самым дорогим, то теперь чиновники всё чаще находили её для себя выгодной. Генерал-губернатор Восточной Сибири Д.Г. Анучин во всеподданнейшем отчёте за 1879 г. восхищался краем: «Прежде всего, подобно массе других путешественников, я был поражён красотою здешней природы, раздольем здешних мест и той свободой, которою в этой стране ссылки и каторги пользуется местное население». По свидетельству местного стряпчего, к концу 1880-х гг. в регионе встречались даже беззаботные «туристы». И всё же, как отмечал во всеподданнейшем отчёте за 1881 г. томский губернатор В.И. Мерцалов, «помимо незначительности окладов, служба в Сибири вообще и в Томской губернии в частности представляет очень мало привлекательного ещё и потому, что деятельность здешних должностных лиц обусловлена отжившими рамками старых административных и судебных учреждений, которые не удовлетворяют уже современного образованного деятеля».

После реформы 1885 г. большинство сибирских судебных следователей были назначены министром юстиции из чиновников других регионов, как правило, с высшим образованием. В 1885--1897 гг. в Западной Сибири четыре губернских прокурора являлись выпускниками Императорского училища правоведения: К.Б. Газенвинкель, С.Г. Коваленский, Н.Н. Камышанский в Тобольске и А.В. Витте в Томске. Вся их карьера, в отличие от предшественников, протекала в одном ведомстве. Так, Коваленский прошёл путь от кандидата на судебные должности до товарища прокурора Новочеркасского и Санкт- Петербургского окружных судов в 1885--1892 гг. В 1892 г., будучи помощником обер-прокурора Первого департамента Сената П.М. Бутовского, проводившего ревизию органов юстиции Западной Сибири, он оказался в Тобольской губ., где затем остался исправлять должность губернского прокурора. Витте, служивший в 1885--1887 гг. товарищем прокурора в Томске, 22 февраля 1894 г. не побоялся вернуться туда губернским прокурором.

Но если со временем за Урал всё чаще прибывали образованные чиновники из центра империи, то, с другой стороны, и сибирским служащим становилось всё проще переходить на вакансии, открывавшиеся в Европейской части России. Газенвинкель, прославившийся историческими трудами, покинув Тобольск, устроился товарищем прокурора Казанской судебной палаты, а затем -- членом Киевской судебной палаты; Камышанский стал сенатором.

Коваленский побывал председателем Митавского окружного суда, прокурором Иркутской, Тифлисской, Варшавской судебных палат. Его мнение о «несчастном и вполне безотрадном положении ссыльных» в Сибири приводилось в 1895 г. в записке министра юстщии Н.В. Муравьёва «Современное положение ссылки и каторжных работ в России», а после того, как 13 декабря заведование тюрьмами было передано из МВД в Министерство юстщии, Коваленский включился в реорганиза0ию пенитещиарной системы. В 1896 г., ознакомившись с местами заключения Закавказского края, он вступил в должность помощника начальника Главного тюремного управления (ГТУ) и заседал в Комиссии при Первом департаменте Министерства юстщии, составлявшей под председательством Н.С. Тагащева законодательные предположения об устройстве тюремной части. С весны 1905 г. он четыре месяца был директором Департамента полиции МВД, после чего занял кресло сенатора.

Витте в 1899--1902 гг. служил инспектором ГТУ V класса, являлся членом ведомственной редакционной комиссии, готовившей проект Уголовного уложения, заведовал местами заключения в Санкт-Петербурге, исполнял обязанности помощника начальника ГТУ. В 1899--1902 гг. он также редактировал официальный «Тюремный вестник», на страницах которого обсуждались важнейшие вопросы устройства и преобразования пенитенциарных учреждений, участвовал в I съезде тюремных деятелей, выступал с докладом о российской каторге и ссылке на IX международном конгрессе криминалистов. В 1902 г. он вновь вернулся в Томск, теперь уже председателем окружного суда, но в 1906 г. командующий войсками Сибирского военного округа Н.Н. Сухотин уволил его от должности из-за сомнений в политической благонадёжности. Тем не менее Витте продолжал играть заметную роль в сибирской общественной жизни как директор Иркутского отделения Русско-Азиатского банка и председатель местного биржевого комитета (с 1911 г.), концессионер Иркутско-Ленской железной дороги, гласный Иркутской городской думы (1914--1916). Весной 1917 г. революционная власть вернула его в судебное ведомство, назначив прокурором Омской судебной палаты.

Фактически после 1885 г. случайных людей среди губернских прокуроров уже не встречалось. Выступая на публичных и состязательных судебных процессах, они оказывались в центре общественного внимания и должны были владеть ораторским искусством, безупречной логикой и прочными юридическими познаниями. Ведь, как писал А.Ф. Кони, «основные черты слагавшегося русского типа обвинителя были... спокойствие, отсутствие личного озлобления против подсудимого, опрятность приёмов обвинения, чуждая и возбуждению страстей, и искажению данных дела, и, наконец, полное отсутствие лицедейства в голосе, в жесте и в способе держать себя на суде. На обязанности его лежит сгруппировать и проверить всё, изобличающее подсудимого, и, если подведённый им итог с необходимым и обязательным учётом всего, говорящего в пользу обвиняемого, создаст в нём убеждение в виновности последнего, заявить о том суду. Сделать это надо в связном и последовательном изложении, со спокойным достоинством исполняемого долга, без пафоса, негодования и преследования какой-либо иной цели, кроме правосудия».

Судя по публикациям в местной прессе, западносибирские губернские прокуроры 1880--1890-х гг. вполне соответствовали данному образу. Так, 18 ноября 1886 г. в Тобольском губернском суде, где рассматривались преступления окружного исправника Б.И. Красина, «прокурор в своей обвинительной речи выяснил данные, осветил их и, коснувшись характеристики лихоимства в Сибири, указал, какой громадный вред приносит оно целому обществу. Прокурор Газенвинкель, действительно, потрудился над этим делом, изучил его и своею ясною и прочувствованною речью произвёл глубокое впечатление как на самих судей, так и на защитника Красина, его самого и всю публику». В Томском губернском суде 16 июня 1887 г. после доказательной и продолжительной речи А.А. Орлова против убийц куща Б. Кана потребовалось даже сделать перерыв в заседании. По словам журналиста, «интерес к этому делу был возбуждён и потому ещё, что в роли обвинителя являлся сам прокурор, речь которого, по делу о подлогах бывшего секретаря Томского окружного полицейского управления Любарского, была памятна всем слышавшим её, и многим желалось послушать ещё раз талантливого оратора».

Вместе с тем и в 1880--1890-е гг. прокурорам, сделавшимся передовым отрядом бюрократии края, приходилось сталкиваться с недостатками архаичной административной системы. Едва ли не самым заметным, но и столь же безуспешным направлением их деятельности оставалась борьба с давно и прочно укоренившимся невежеством полицейских чинов. В первых же Циркулярных распоряжениях Газенвинкеля отмечалось, что в полиции совершенно не понимали требований закона 25 февраля 1885 г., изменившего порядок расследования преступлений, и продолжали направлять материалы дознаний и предварительных следствий не товарищам прокурора, а своему начальству или напрямую в судебные учреждения. Но и за последующее десятилетие ничего не изменилось: последний тобольский губернский прокурор Камышанский незадолго до введения в Сибири Судебных уставов 1864 г. указывал на аналогичные нарушения судопроизводства.

Непригодность полиции к ведению следственных действий и малочисленность представителей прокуратуры при расширении круга их обязанностей делали положение безвыходным. Подводя итоги проведённой в 1892 г. ревизии, Бутовский признал сибирскую прокуратуру «прекрасной» по своему личному составу, но обречённой «на безмолвное созер0ание следственной части» и «заваленной непомерным трудом, превосходящим всё», что ему доводилось видеть за 30 лет службы в судебном ведомстве. Губернские прокуроры остро сознавали своё бессилие. Коваленскому удалось существенно снизить число неоконченных расследований в Тобольской губ. (с 14 825 до 5 216 производств только за восемь меся0ев 1894 г.), и, по свидетельству губернатора Н.М. Богдановича, «значение и сила уголовной репрессии значительно увеличились». Однако сам прокурор считал, что предпринятые им меры имели значение «лишь в смысле спасения» следствия «от окончательной гибели».

Неудивительно, что губернские прокуроры больше других местных чиновников настаивали на необходимости коренных изменений, но перед распространением на Сибирь Судебных уставов 1864 г. они же сделались решительными критиками того порядка проведения реформы, который был намечен в Министерстве юстиции. При этом они демонстрировали незаурядный профессионалам, знание местных реалий, ответственность, опытность и чутьё. Так, Газенвинкель выступал против возникшей в Петербурге идеи соединить в руках будущих сибирских мировых судей следовательские и судебные функции. Коваленский разработал «Проект положения о судебном устройстве в Тобольской губернии» и объяснительную записку к нему, в которой критиковал замысел министра Н.В. Муравьёва приблизить правосудие к населению при помощи усиления подвижности судебных учреждений края. Коваленский предвидел, что интенсификация судейских командировок не приведёт к желаемым результатам, но вызовет лишь «значительную трату времени» и будет «невыгодно отражаться на успешности работы». На плечи Витте как последнего томского губернского прокурора легла реализация реформы. Занимаясь разделением губернии на мировые и следственные участки, он выяснил, что предусмотренный штат новых судебных учреждений не сможет удовлетворить потребности региона, где требовалось не 34, а не менее 50 мировых судей.

Деятельность сибирских судебных учреждений после 1897 г. показала поразительную дальновидность губернских прокуроров. Любопытно, что появление чиновников нового поколения, образованных и профессионально подготовленных, стремившихся обеспечить благополучие населения и соблюдение законности, существенно меняло вектор развития даже тех институтов, которые были унаследованы от дореформенной эпохи.

Размещено на Allbest.ru