Между февралем и октябрем (был ли Урал зеркалом революций 1917 в России?)

Размещено на http://www.allbest.ru/

2

Между февралем и октябрем (был ли Урал зеркалом революций 1917 в России?)

Фельдман М.А.

Цель. Изучение событий революций 1917 г. в уральском регионе на основе современных научных подходов.

Методы. На основе сравнительного и системного подходов проанализированы реальные тенденции исторического развития; выделены основные этапы революционных событий 1917 г.; сделан вывод о главных векторах, определивших Октябрьскую революцию.

Результаты. В событиях 1917 г. проявились как общероссийские закономерности, так и специфика Урала. Уральский регион, показав в марте -сентябре 1917 г. меньшую степень политизации отношений в обществе, тем не менее, продемонстрировал все характерные черты событий осени 1917 ? зимы 1918 гг., в которых антивоенный формат революции включил в себя требования по рабочему, крестьянскому и национальному вопросам, вошедшие в первые декреты Советской власти.

Научная новизна. В предложенной читателю статье впервые дается оценка соотношения основных сил революционного движения на протяжении 1917 г. в уральском регионе.

Ключевые слова: власть, история, промышленность, рабочие, революция, Россия, Уральский регион, элита.

революция Урал декрет советская власть

Приближение столетнего юбилея Октябрьской революции 1917 г. подталкивает к определенному подведению итогов исследований, по проблеме характера, движущих сил, значения революции в России и в ее регионах. Мифы историографии Октябрьской революции 1917 г. не исчезают под давлением критики, а трансформируются в новые, далекие от научности конструкции. В исторической литературе ХХI века широко представлена теория заговора либералов, какопределившего весь ход революционного процесса 1917 г. Это не случайно: фактически, порождение «теории элит» ? «теория заговора» ? (масонского, либерального, леворадикального и т.д.) - как правило, связана с эклектическим подходом к накопленному историческому знанию.

Попытки объяснить революции 1917 г. «заговорами элит» не является чисто российским изобретением. Легенда об «ударе кинжалом в спину» либералов и социалистов ? как главной причине поражения германской армии в 1917-1918 гг. - прочно вошла в немецкую историографию уже с 1920-х гг., что не мешает современным серьезным исследователям относить ее к разряду мифологии [1].

Главное достижение отечественной истории последних трех десятилетий - признание России страной раннего капитализма с глубокими феодальными пережитками во всех сферах экономической и общественной жизни; глубочайшей дифференциацией в развитии регионов и со слаборазвитым рабочим социумом; империей, чей внешнеполитический курс в первые годы ХХ века нередко носил авантюристический характер, подрывающий реформирование страны [2]; наконец, государства, с многонациональным составом населения, часть которого (прежде всего, в польских губерниях) относилась враждебно ко всему русскому. Однако именно это достижение исторической науки далеко не всегда входит в сознание многих политиков и публицистов.

Как оценить события революций 1917 г., произошедшие в уральском регионе? В чем в этих событиях проявились общероссийские закономерности? В чем заключалась специфика Урала?

Вершиной исследований советской эпохи, посвященных социально-экономическому развитию Урала первых десятилетий ХХ в., считалась опубликованная в 1982 г., монография Ю.А. Буранова «Акционирование горнозаводской промышленности Урала (1861 - 1917 гг.», уверенно утверждающая о победе капиталистического развития, зрелости и силе финансового капитала в регионе [3, с. 170-172, 244-259].

Однако книга Ю.А. Буранова приводила целый ряд убедительных доказательств обратного. Так, например, стремясь решить возникшие финансовые трудности, хозяйства ряда горнозаводских округов Урала произвели переход от такой формы владения как семейно-паевые товарищества, в акционерные общества. Однако, по сути дела, повествует автор, новая форма владения была прикрытием тех же самых семейно-паевых товариществ, поскольку акции были распределены между старыми владельцами[3, с. 170]. Коммерческие банки не вкладывали новых капиталов в уральскую промышленность, а попытки мобилизации помещичьих средств (т.е., средств владельцев горнозаводских округов Урала - М.Ф .) вели к полному и быстрому их исчерпанию. К марту 1917 г. владельцами горнозаводских округов оставались представители старой аристократии: Демидовы, Строгановы, Балашовы, Абамелек-Лазаревы, Белосельские-Белозерские, Львовы. Сохранял владельческие права на земли Чусовского округа, арендованного Камским обществом, князь Голицын [3, с. 168-169]. Напомним, что еще в шести казенных уральских ГЗО собственность принадлежала государству - полусамодержавной монархии.

Анализ социально-экономического развития Урала в 1900 - 1916 гг. подводит к выводам, во-первых, о сохранении горнозаводских округов, основанных на феодальном праве; во-вторых, о крайне слабом уровне развития монополий, по сути представленных синдикатом ''Кровля''. Такие выводы подтверждает специальное исследование, проведенное в конце ХХ века безвременно ушедшей Л.В. Сапоговской (1960-2006 гг.) [4]. Ни в одной отрасли промышленности Урала к 1917 г. не возникло объединение типа треста. В ведущей отрасли промышленности Урала - черной металлургии был образован синдикат, координировавший усилия предприятий по продаже только одного из производимых видов продукции, а именно, кровельного железа. Все попытки создать объединения промышленниковв железорудной, каменноугольной, асбестовой промышленности не увенчались успехом [4, с. 74 - 94, 140,168].

Среди объединений, действующих на Урале, преобладали синдикаты, но и они заключали соглашения о разделе рынка на короткий срок; функционировали недолгий период . Что касается трестов - такие проектыбыли категорически отвергнуты уральскими заводчиками [4, с. 169, 62].

В.В. Адамовым было дано теоретическое обоснование сохранения полуфеодального строя на Урале: ломка устарелых порядков обошлась бы заводчикам потерей большей части акционерного капитала, так как стоимость земельных владений заметно (в 2-3 раза) превышала стоимость производственных фондов [5. с. 172 -173]. Дело заключалось в стремлении горнозаводчиков сохранить свои привилегии. Характерно и другое: на Урале к 1917 г. не было ни одного среднего или крупного собственно уральского банка.

Следует заметить, что и в дореволюционной историографической науке [6], и в советской [7], существовало понимание монополий в России, как организаций, возникших не из свободы конкуренции, т.е., продукта капиталистического развития, а по инициативе предпринимателей-дворян, возглавляемых представителями титулованной знати.

Рассматривая соглашения уральских горнозаводчиков, В.Я Лаверычев подчеркивал: созданные латифундистами Урала синдикаты ''Кровля'' и ''Медь'' не являются ''чистыми'' капиталистическими монополиями и связаны с системой горнозаводских округов. Аналогичные характеристики были присущи и сахарному синдикату, ряду других общероссийских объединений [8].

Детальный разбор важного сюжета историографии - проблемы соотношения государственной власти и монополий в начале ХХ в. - позволил В.В. Поликарпову прийти к следующему выводу: ленинский тезис об усилении контроля монополий за госаппаратом, не соответствует конкретным фактам, имевшихся в трудах советских историков. Феодальное государство, не просто имело собственные интересы в экономике, но и рассматривало крупные фирмы как конкурента . Оружием госпредприятий выступали постоянные дотации казны. В силу этого, традиция борьбы правительства против синдикатов прослеживалась как в мирные 1909 - 1913 гг., так и в период Первой мировой войны. Даже банковская система в 1914 - 1917 гг. была подчинена интересам царского правительства. В годы Первой мировой войны произошло только возрастание государственного воздействия на экономику дореволюционной России [9, с.51-52].

Как видно, научные результаты дореволюционных специалистов, советских ученых, говорилио локальности и фрагментарности распространения зрелых капиталистических отношений не только в рамках уральского региона, но в масштабе России . Речь идет не только о фрагментарности и локальности: слова Гиндина, произнесенные в 1982 г., и сегодня поражают своей смелостью и … актуальностью: «государственный капитализм в России не является буржуазным» [10, с.65].

Сохранение до 1917 г. полуфеодальных отношений в промышленности Урала в форме горнозаводских округов, унаследовавших черты вотчинного хозяйства даже в ходе акционирования, переплетения частнокапиталистических и государственных форм собственности, подводило к выводу о возможности одного из двух вариантов развития: эволюционного, реформистского или революционного пути буржуазно-демократических преобразований. Подобный вывод очевиден и для России в целом.

Для успешного выполнения реформистского варианта требовался определенный диалог власти и общества. Рассматривая социальные типы владельцев уральских горнозаводских округов Л.В.Сапоговская писала, что для Урала характерно дробное деление буржуазии: на аристократию и остальных предпринимателей. Проблема предпринимательского корпуса заключалась в том, что верхний слой буржуазии составляли представители аристократии, проживающие в столице. Аристократы выступали, по сути, князьками обособленных территорий - горнозаводских округов (ГЗО)[11, с. 76 - 87]. Владельцы ГЗО, как правило, проживали в Петербурге, где и проходили съезды горнопромышленников Урала, что затрудняло диалог с местной властью. Территориальная разобщенность еще больше осложняла консолидацию уральской буржуазии.

Съезды промышленников как форма представительской организации, в том числе и форумы горнопромышленников Урала, получили в России широкое развитие. Однако весь порядок деятельности съездов на Урале был сразу поставлен под жесткий контроль правительственных органов. Все съезды проходили под председательством специально назначавшихся каждый раз служащих горного ведомства. Съезды имели право направлять свои ходатайства по различным вопросам в разные правительственные учреждения, тем не менее, в большинстве случаев эти ходатайства или совсем остались без ответа или возвращались обратно Советам Съездов, что в реальной жизни лишало съезды горнопромышленников представительных качеств и превращало их в организации, выполняющие функции налогового и отчасти земского характера [12, с. 337-338]. В условиях Первой мировой войны и нарастания кризисных явлений это лишало органы исполнительной власти в центре и на местах возможности организованной поддержки со стороны представителей промышленников.

Не обеляя антиправительственных действий буржуазных партий следует заметить: правящие круги сделали очень много, для недопущения конструктивного диалога власти и оппозиции.» для понимания друг друга. В этой связи, 1907 ? 1916 гг., были названы лидером крупнейшей либеральной партии «потерянным десятилетием» [13, с. 271-282].

Таким образом, если на общенациональном уровне Россия оказалась единственной страной из воюющих великих европейских держав, где не возникло правительство национального единства, то на региональном уровне местная власть не пользовалась поддержкой предпринимательских кругов. Перед нами еще одна закономерность политического развития России, заметно увеличившая риски революционных потрясений.

В 1911- 1916 гг. на Урале насчитывалось не более 2,2 тыс. членов политических партий, в том числе, 1200 - в РСДРП [14, с. 128]. Для тринадцатимиллионного населения Урала (Вятской, Оренбургской, Пермской, Уфимской губерний) это было ничтожно мало, и вывод о том, что политические партии являлись чужеродным телом в уральской действительности, представляется в целом обоснованным. При неразвитости представительства политических партий возрастала вероятность стихийных потрясений и массовых беспорядков в результате непредвиденных кризисных явлений. Чудовищное по своей силе сжатие Первой мировой войны выявило «пустоты» в системе государственного управления во всех регионах России.

Подведем первый итог : Уральский регион, как и вся Россия, представлял переплетение феодальных и капиталистических отношений. Функционирование госсектора в промышленности проходило преимущественно вне рыночных отношений. Государство препятствовало созданию объединений промышленников, усложняя и без того не простые отношения власти и многонациональной, неоднородной по конфессиональному признаку буржуазии.

Сообщение из столицы о свержение династии Романовых не вызвало какого-либо малейшего сопротивления, или даже неприятия на Урале. В первых числах марта 1917 г. сначала в Вятке, Оренбурге, Уфе, а 4 марта и в Перми губернаторы признали полномочия органов новой власти. Знаменательно, что 3 марта Уральский областной Военно-промышленный комитет однозначно призвал граждан Урала поддержать Временное правительство. С этого момента можно говорить о начале первого периода революции 1917 г. на Урале. Согласно предписания министра-председателя Временного правительства и Постановления Временного правительства от 04.03.1917 г. должности губернаторов ликвидировались с передачей функций комиссарам, являвшихся председателями губернских земских управ. Поскольку губернаторы передавали свои полномочия председателям губернских управ, становившихся губернскими комиссарами, возникала возможность эволюционного перехода власти [15, с. 23-24].

В условиях массовой мобилизации населения в годы Первой мировой войны, тяжелых потерь, роста антивоенных настроений многочисленные армейские части стали опорой революционных событий в России и на Урале в феврале - начале марта 1917 г . Российская армия к 1917 г. представляла собой гигантскую социальную массу: на фронте солдат и офицеров - насчитывалось 9620 тыс.; еще от 1, 5 до 2,3 млн. солдат и офицеров находились в запасных частях военных округов, в том числе 250 тыс. - в тыловых гарнизонах Урала [16, с. 472,477].

Признанием активного участия военных в событиях февральской революции в уральских провинциях стало избрание военнослужащих на руководящие посты в органы исполнительной власти. Показательно, что назначенные в начале марта 1917 г. губернские комиссары вскоре уступили свои посты младшим офицерам, активно включившимся в процесс революционных преобразований. Только в одной Пермской губернии к июню 1917 г. на различных должностях в органах управления, военно-промышленном и продовольственном комитетах, в органах управления заводских поселков было задействовано 16 офицеров и 20 солдат из состава гарнизонов Пермской губернии. В большинстве административных центров Урала солдаты и младшие офицеры, создавая городскую и уездную милицию, выступали ее руководителями; входили в состав местных общественных организаций - комитетов общественной безопасности и советов рабочих и солдатских депутатов [17, с. 62-64].

Еще более сложной являлась ситуация в Оренбургской губернии. Спецификой Оренбуржья было сочетание новых структур и органов казачьего самоуправления. После февральской революции в казачьих районах возникло даже не двоевластие, а по образному выражению А.И.Деникина, самое настоящее троевластие [18, с. 30].

Сложившаяся весной 1917 г. система управления в уральских губерниях включала в себя как официальные государственные структуры в лице губернских и уездных комиссаров, органы местного самоуправления - земства и городские думы, так и общественные организации - Советы, Комитеты общественной безопасности (КОбы), и др. Представители общественных организаций в органах местного самоуправления, обновленных за весну 1917 г. более чем наполовину, рассматривали себя, прежде всего, как партийцев определенного лагеря, что затрудняло не только налаживание сотрудничества, но и конструктивной практической работы.

Отметим, что полномочия комиссаров Временного правительства даже на губернском уровне не были сколько-нибудь четко определены по закону. У комиссаров не имелось по существу своего аппарата управления, что ослабляло позиции представителей Временного правительства. Уездные и городские комиссары играли менее самостоятельную роль чем губернские, будучи вынужденными лавировать между требованиями губернских комиссаров и местных партийных организаций; советами и Комитетами общественной безопасности (КОБам). Существенной проблемой стала быстрая смена руководителей уездного звена местного самоуправления. Если в марте 1917 г. все уездные комиссары являлись председателями или заместители уездных земских управ‚ имеющие определенный опыт управления, то к маю-июню ситуация радикально изменилась. В ходе выборов, инициированных социалистическими партиями, на должности уездных комиссаров были назначены представители левых партий. Таким образом, структурная разнородность системы управления в уральских губерниях дополнялась разнородностью партийной; нестабильностью межпартийных коалиций.

Общим для всех уральских губерний стали аресты офицеров жандармерии и полиции и разоружение полиции Более того по требованию Исполкома Уральского Совета рабочих и солдатских депутатов от 12 марта 1917 г. началась мобилизация бывших полицейских и жандармов, агентов сыскной и охранной полиции для последующей отправки на фронт. В июне 1917 г. значительная часть бывших чинов охранных силовых структур была отправлена на фронт [19, с. 92]. Результат был очевиден: противовес криминальным элементам, другим нарушителям правопорядка существенно ослаб. С учетом того, что важнейшими прерогативами губернских администраций в дореволюционный период были именно полицейские функции [20, с. 259], объективно это вело к разрыву преемственности управленческого процесса.

Сделаем второй вывод : в уральском регионе, как и на всей территории бывшей Российской империи, революция в феврале 1917 г., резко ослабив и раздробив властные структуры, превратила армию, из одного из важнейших политических институтов государства, в наиболее значимый, решающий. Из опоры государства - в вершительницу государственного устройства. Если командование вооруженных сил свою судьбу связало с лидерами буржуазных партий, то ведущие буржуазные политики, точно также, как и представители всех социалистических группировок рассматривали армию, как механизм для осуществления своих политических амбиций. Судьба Российского государства и в феврале 1917 г., и между февралем и октябрем 1917 г., фактически оказывалась во власти многомиллионной армии .

Вся история 1917 г. была неразрывно связана со становлением Советов . Именно Советы стали, согласно официальной коммунистической историографии, той связующей силой, которая помогла большевистской партии организовать выступление народных масс в октябре 1917 г.

В публикациях советских историков содержались весьма примечательные сведения о реальном раскладе политических сил в Советах на протяжении весны 1917 г. Так в марте 1917 г. из 117 Советов, созданных на Урале, в 25 преобладали большевики, из которых 21 Совет находился на территории Пермской губернии; 4 - в Уфимской. На территории Вятской и Оренбургской не было ни одного руководимого большевиками Совета [21, с. 17]. Как видно, ареал большевистского влияния был очерчен и в количественном и в территориальном плане. Практически все Советы, находившиеся под влиянием большевиков, были расположены в социально проблемных заводских поселках Урала. Характерно, что, в ряде заводских поселков Урала Советы еще в марте 1917 г. провозгласили себя единственной властью в горнозаводских поселениях [22, с. 151,153]. Анализ указанной группы поселков показывает: речь идет о рабочих коллективах, чаще всего, предприятий посессионных ГЗО, с запущенными еще в годы Первой мировой войны трудовыми конфликтами. В двадцати заводских поселках Урала по решению советов началось формирование вооруженной рабочей милиции, оказывающей давление на администрацию предприятий.

Тем не менее, доля большевистских Советов в общем количестве Советов на Урале, возникших в марте - июне 1917 г., неуклонно снижалась . Это означало, что наибольшим влиянием на Советы большевики обладали в марте. Затем шло последовательное снижение уровня этого влияния в крае. Как и по всей России, на Урале складывалась система многовластья: в одном случае это был орган собственно правительства, в другом - некий общественный орган (например, Совет), в третьем земский орган, в другом заводская администрация. Все эти разнородные элементы до поры до времени образовывали единую систему, которая регулировала ритм хозяйственной жизни, поддерживали порядок при помощи такого интегрирующего фактора, как принцип верховенства Временного правительства [15, с. 34,43].

Локальность большевистского влияния весной 1917 г. была обусловлена не только сложным экономическим положением конкретных заводов в годы Первой мировой войны. Сказывался и невысокий уровень забастовочного рабочего движения. Анализ статистических материалов забастовочного движения‚ опубликованных в 1927 г.‚ свидетельствует (даже с учетом неполноты данных), во-первых, о снижении в разы числа бастующих рабочих и потерянных рабочих дней в марте - сентябре 1917 г. не только в сравнении с январем-февралем 1917 г.‚ но и с 1916 г. Во-вторых, тот факт, что 70,7 % потерянных из-за стачек и забастовок рабочих дней в марте - сентябре 1917 г. приходилось на протестные акции экономического характера - подтверждает тезис о самостоятельности интересов и действий рабочего социума в стремительных событиях революции 1917 г. В-третьих, если в дореволюционный период (1895-1916 гг.) доля забастовок, закончившихся для рабочих безрезультативно, составляла 40,7 %‚ то в марте-сентябре 1917 г. она снизилась до 28 %; (по стачкам эти показатели соответственно равнялись 34,9 % и 23,1 %) [23, с. 152,157].

Не стоит забывать, и того, что весной 1917 г. не только эсеро-меньшевистские, но и некоторые большевистские Советы поддерживали, пусть и условно, Временное правительство. И это можно рассматривать как уникальную ситуацию гражданского согласия в первые месяцы после Февральской революции, охватившую большинство населения. Более типичной была картина сотрудничества большевиков, меньшевиков и эсеров внутри Советов, а также многостороннего взаимодействия Советов местных органов власти. Такую картину историки зафиксировали в Перми, Нижнем Тагиле, а в целом, в большинстве рабочих поселков посессионных и частновладельческих ГЗО.

По обоснованному определению авторов трехтомника документов «Рабочий класс Урала в годы войны и революции», вышедшему в 1927 г., Советы фактически выполняли всю работу профессиональных союзов , сконцентрировавшись на рассмотрении профессиональных вопросов, например, на выработке элементов коллективных договоров. Основы таких договоров к маю 1917 г. имелись на предприятиях Урала в виде соглашений Советов с заводоуправлениями по вопросам регулирования заработной платы [22, с. 25].

Характерен пример Алапаевского Совета, где из 62 вопросов, зафиксированных в сохранившихся протоколах за весну 1917 г., 31 относились к разряду чисто профессиональных; 18 - производственных и только 13 - к области общегражданской сферы. Как видно , весной 1917 г. Советы горнозаводских поселков Урала достаточно редко занимались политической деятельностью , обращаясь к ней в лишь в случаях угрозы закрытия заводов. В такой ситуации, леворадикальные политические лозунги большевиков, нацеленные на социалистическую революцию, казались абстракцией.

Добавим к этому и то, что законы о труде, принятые Временным правительством, провозгласили ряд изменений в духе требований рабочих. Непредвзятый анализ социального законодательства Временного правительства говорит о позитивных сдвигах в трудовом законодательстве. Доказательством этого служит и преемственность указанных документов с законами о труде советского и белогвардейских правительств. Время весны 1917 г. современная исследовательница называетопытом социального реформирования, пришедшимся на благоприятный период взаимных уступок рабочих и предпринимателей [24, с. 351].

Подтверждение этого тезиса на Урале являлись: фактическое отсутствие до июля 1917 г. фабзавкомов [22, с. 7], говорящее о незаинтересованности самих рабочих в создании организаций, используемых левыми силами для прямого вмешательства в дела производства; образование весной 1917 г. Деловых советов на предприятиях Урала, нацеленных на объединение усилий предпринимателей, администрации заводов и самих рабочих с целью сохранения производства. Демократическая конструкция Деловых советов в реальности выглядела хрупкой, неустойчивой, не совсем демократичной. Фактически это был вариант «плохого классового мира».

Рабочее движение и России, и в ее регионах носило самостоятельный характер [25], находясь до июля 1917 г. преимущественно на умеренных позициях. При всей сложности и противоречивости, период социально-политического развития России и ее регионов в марте-июне 1917 г., в силу взаимодействия органов рабочего самоуправления с властными структурами и предпринимателями; эпизодического характера введения фабзавкомов на промышленных предприятиях в провинции ; незначительности забастовочного движения - свидетельствует о сохранении возможности диалога рабочих и органов власти в рамках правового поля

Сделаем третий вывод : несмотря на явное ослабление структур государственного управления, политическая ситуация ни в России, ни на Урале весной 1917 г. не являлась кризисной, вновь допуская возможность одного из двух вариантов развития: эволюционного, реформистского и революционного пути буржуазно-демократических преобразований.

Главной проблемой в отношениях Временного правительства и общества, включая промышленных рабочих, оставался вопрос о продолжении войны. Сама концепция экономической политики Временного правительства брала за образец опыт жесткого государственного регулирования в Германии и воюющей России. Отсюда реализация законов о труде наталкивалась все на те же препятствия: милитаризацию экономики и массовые призывы в армию. Вхождение умеренных социалистов во Временное правительство, продолжавшего непопулярную и обременительную войну, усложнило положение меньшевиков и эсеров. События в столице, известные как «июньский кризис», стали не только шагом на пути эскалации политической напряженности в стране, но и привели к усилению конфронтации внутри лагеря социалистов. В меньшей степени, чем в столице, аналогичные события прокатились и на Урале. Разгон солдатами рабочих демонстраций, запрет на деятельность леворадикальных организаций в ряде горнозаводских поселений [26, с.285- 286], - таков был уральский вариант реакции местных органов власти на антиправительственные выступления в Петрограде в июне и июле 1917 г.

Областные конференции меньшевиков и эсеров осудили «сепаратные» действия столичного пролетариата, организованные большевиками. Параллельно партии социалистов обрушили критику и на кадетов, и друг на друга, подрывая саму возможность единых действий. Временное правительство продолжило реформы в сфере труда [27, с.338- 348], однако, основная проблема заключалась в том, что продолжение войны девальвировало социальные преобразования , вызывая разочарование в рабочем социуме.

Тем не менее, и в июне и в июле 1917 г. статистика забастовочного движения в России, казалось, не предвещала осенних потрясений: по данным фабричной инспекции полной или частичной победой рабочих России закончились 86 % забастовок в мае и 82 % - в июне 1917 г. (правда, при увеличении средней продолжительности забастовки с четырех дней в мае до пяти дней в июне) [26, с.223- 228].

Аналогичный вывод позволяют сделать данные о забастовках летом 1917 г. Так, в июле 1917 г. в уральском регионе прошли 13 забастовок, в которых приняли участие всего 1040 человек. Бастовали либо рабочие небольших предприятий, либо занятые в отдельных цехах и участках. Не многим изменилась ситуация в августе 1917 г.: забастовочная активность была в основном связана с рабочими одной фирмы - компании «Зингер» [26, с.395]. Все это свидетельствовало о возможности не только потенциального компромисса рабочих и предпринимателей, но и широкой реальной практике такого компромисса.

Вот почему, разделяя общепринятую точку зрения о том, что известные «события 3-5 июля 1917 г. стали водоразделом дальнейшего хода русской революции» [29, с. 36], подтвержденную заметным нарастанием напряженности в отношениях рабочих и предпринимателей на Урале, обращу внимание на следующее: аналогичного быстрого обострения по линии рабочие - органы власти, свидетельствующего о смене вектора политического развития в регионе, не прослеживалось.

Отмечая проявление общероссийской тенденции полевения настроений рабочих, следует обратить внимание на специфику политической жизни Урала в марте-сентябре 1917 г.: процесс размежевания социалистов шел здесь медленнее, чем в столице . Об этом говорило, в частности, сохранение объединенных социал-демократических организаций в губернских центрах - Уфе, Оренбурге; ряде других городах до начала сентября 1917 г. [26, с.374-375]. Характерно, что областная (общеуральская) конференция большевиков в середине июля 1917 г. признала возможным объединение с теми из меньшевиков и эсеров, кто был готов отказаться от поддержки курса Временного правительства на продолжение войны. Следует признать: такое соглашение отвечало бы интересам всех социалистических партий и всех социальных слоев внутри рабочего социума.

Отметим и отказ областной конференции большевиков Урала поддержать очередной зигзаг ленинской политики: снятие лозунга «Вся власть Советам», а также несогласие областного съезда Советов рабочих и солдатских депутатов (в середине августа) поддержать противоположный программный тезис Ленина: перехода всей власти к Советам. Трудно согласиться с тем, что подобные действия отражали «опережение общероссийского процесса» в регионе «в соответствии с давними левацкими традициями» [15, с.74]. Указанные события, на наш взгляд, свидетельствуют об обратном явлении: в отличие от столицы политическая жизнь в провинции отличалась заметно меньшим политическим накалом.

Продолжение участия России в мировой войне; провал наступления на фронте; крах корниловского выступления; усиления роли Советов в воинских частях и соединениях ? фактически лишили воюющую армию и, в еще большей степени, многочисленные запасные части в тылу, единого командования. В результате август 1917 г. стал месяцем очередного полевения настроений в обществе, изменением соотношения сил в Советах Уральского региона. Большевики, вступив в коалицию с левыми эсерами, укрепили свое влияние в Советах ряде крупных горнозаводских поселений, значительно расширившихся в годы мировой войны: Кыштым, Полевской, Нижний Тагил [26, с.318]

Перемены в партийном влиянии в Советах наглядно проявились в работе второго Уральского областного съезда Советов, проходившего в Екатеринбурге с 17 по 21августа 1917 г. На областном съезде произошел ряд примечательных событий, отразивших стремительную эволюцию политической жизни края. Произошел разрыв региональной коалиции меньшевиков и эсеров; более того, часть левых эсеров вступила в блок с большевиками. Поскольку большевикам принадлежало более половины мандатов делегатов, это позволило съезду принять большевистские резолюции. Областной съезд, впервые в России проходивший под руководством большевиков, не только отметил, что мирный период революции закончился , но и связал решение всех социально-экономических вопросов с установлением диктатуры пролетариата [30, С.62] По вопросу о войне съезд признал, что «единственным путем к миру является завоевание во всех воющих странах власти рабочими, а в России - рабочими и беднейшими крестьянами» [31, с.45]. В сочетании с установлением контроля большевиков над профсоюзами [30, с.62], это означало, что ведущие органы рабочего самоуправления в регионе оказались в руках леворадикалов.

В такой ситуации чрезвычайные меры, предпринятые Временным правительством для борьбы с мятежом генерала Корнилова, сыграли на руку большевикам. Созданные в регионе временные чрезвычайные органы власти - революционные комитеты (центры) оказались, во-первых, вне контроля правительственных структур. Во-вторых, стали еще одним каналом усиления влияния леворадикалов в армии. Более того, в воинских частях гарнизонов Урала массовыми стали отказы солдат исполнять приказы командиров; изгнание неугодных офицеров [15, с.129]. В-третьих, привели к легальному вооружению рабочих в отрядах Красной гвардии

Если в середине августа на Урале речь шла об изменении соотношения политических сил в пользу леворадикалов в области политики , то с конца августа большевики и левые эсеры получили превосходство и в военной сфере. Об этом говорило создание при большинстве крупных и средних предприятий региона отрядов Красной гвардии; поддержка большевистских лозунгов во многих воинских частях уральских гарнизонов. Неразрывной частью большевистской пропаганды в тыловых частях было настраивание солдат против офицерства, что вело к подрыву и падению армейской дисциплины, росту дезертирства и преступности [30, с.67].

Сделаем четвертый вывод : продолжение войны блокировало реформистские возможности Временного правительства в центре и сузило ? в провинции.

В литературе советского периода, в соответствии с ленинскими характеристиками, присутствовало утверждение о приближении экономической катастрофы в сентябре - октябре 1917 г. Действительность этого не подтверждала: ни один более или менее крупный металлургический или металлообрабатывающий завод в уральском регионе не был закрыт. Более того, сокращение промышленного производства в регионе было незначительным. Работу прекращали либо отдельные цеха или участки, либо мелкие предприятия. Чаще всего причиной остановки производства становилась нехватка топлива. Расстройство транспорта в сентябре-октябре привело к перебоям со снабжением продовольствием в ряде горнозаводских поселений. Нередко это объяснялось бюрократизмом в работе уездных продовольственных управ, не сумевших разъяснить населению содержание закона о хлебной монополии [32, с.24]. Митинги протеста и даже погромы магазинов имели место в городах Урала, но не носили массового характера. Острыми были и переговоры рабочих и предпринимателей о повышении заработной платы. При всей существенной разнице подходов владельцев предприятий и их работников [22, с.33], речь, тем не менее, шла о переговорах, сохраняющих возможность достижения компромиссных решений. Как видно, ни экономическое, ни социальное положение в регионе не носили катастрофический характер, закрывающий эволюционный путь развития.

Показательной можно считать реакцию рабочих Урала на призыв второго Уральского областного съезда Советов провести 1 сентября общеуральскую однодневную политическую забастовку под лозунгами «Долой капиталистов, закрывающих заводы!», «Требуем немедленного созыва Всероссийского съезда Советов», а также с осуждением корниловского мятежа. В забастовке приняли участие приблизительно 110 тыс. человек, или примерно одна треть занятых в промышленности края. Интересная деталь: анализ списка бастовавших 1 сентября заводов Урала показывает, что крупнейшие частные предприятия края (например, Надеждинский, Чусовской); подавляющее большинство казенных заводов не поддержали политическую стачку [22, с.332-337]. Как видно, политическую забастовку, как метод решения проблемы, в сентябре 1917 г. осудили не только эсеры и меньшевики, но и большинство рабочих Урала.

Выборы в сентябре-октябре 1917 г. в Советы Урала показали весьма примечательную картину. В Пермской губернии, сосредоточившей основную массу новых механических цехов, выполнявших военные заказы, большевистский призыв к взятию власти поддержали 76 из 140 Советов (т.е. немногим, но, тем не менее, более половины). В то Вятской губернии, где тон задавали крупные казенные заводы Ижевска и Воткинска, только 3 из 34 Советов!

В Уфимской и Оренбургской губерниях, где наряду с проблемными с начала ХХ в. предприятиями, существовали и успешные на рыночном пространстве заводы и рудники, «референдум сентября» показал примерно равную расстановку сил: большевистский призыв к взятию власти поддержали 12 из 27 Советов в Уфимской, и 6 из 10 в Оренбургской губернии [15, с.93].

Сам факт поддержки к концу октября 1917 г. лозунга «Вся власть советам» только половиной из 216 Советов рабочих, солдатских, крестьянских депутатов Урала (без учета волостных крестьянских советов) - примечательное и не осмысленное в научной литературе явление. На наш взгляд, поддержка половиной Советов края прежней демократической системы органов власти в конце октября 1917 г. говорила о возможности альтернативного варианта развития событий.

Характер голосования носил показательный характер, еще и потому, что стал предтечей территориального среза политического поведения рабочих и на выборах в Учредительное собрание и в начале Гражданской войны в уральском регионе. Обратим внимание на то, что даже в конце октября 1917 г. под контролем меньшевиков и эсеров оставались Советы в трех из четырех губернских городах - Перми, Оренбурге, Вятке, ряде уездных центров, а в целом - в почти половине Советов Урала.

В такой ситуации большевики и левые эсеры сфокусировали свою антивоенную пропаганду на солдат запасных частей на территории Урала. Были ускорены и меры по созданию отрядов Красной гвардии. Однако возникает вопрос: какая часть рабочих России приняла активное участие в событиях конца октября 1917 г.?

Как известно, аксиомой для публикаций, посвященных истории Красной Гвардии и опубликованных в советское время, были утверждения о том, что «большевики создали по всей стране многотысячную Красную гвардию, как передовой отряд армии пролетарской революции» [33, с.15]. Утверждение о наличии в России к октябрю 1917 г. в отрядах Красной Гвардии не менее 200 тыс. вооруженных рабочих [34, с.33], по сути, превратилось в неоспоримую догму.

Беспристрастное обращение к статистическим данным по интересующей нас проблеме, опубликованным в литературе советского периода, позволяет сделать некоторые выводы. Численность Красной Гвардии, согласно данным в официальной советской литературе, накануне Октября составляла в России 75 тыс . человек, а в дни восстания - 200 тыс.; в том числе 40 тыс. - в Петрограде [35, с.81,116]. Это соответствовало степени большевизации рабочих в стране и северной столице: если по России к октябрю 1917 г. около 5 % промышленных рабочих были членами большевистской партии, то в Петрограде - 7 % [36, с.48,49].

Крупнейший специалист по этой проблеме - В.И. Старцев - еще в 1965 г. в весьма осторожной форме, отметил явную завышенность этих цифр, отчасти, в силу смешения понятий: рабочая милиция, заводская рабочая милиция и собственно Красная гвардия. По его подсчетам, накануне Октябрьских событий в 53 городах и промышленных центрах числилось около 26 тыс . красногвардейцев, в том числе в Петрограде - 20 тыс.‚ из которых 18 тыс. были вооружены; в Москве - 4 тыс. человек, как правило, плохо вооруженных рабочих [36, с.195,292].

Что же касается Урала, во всех отрядах Красной Гвардии, возникших в 35 городах и рабочих поселках, в октябре - ноябре 1917 г. на основании документальных источников и исторической литературы, было зафиксировано 3 тыс. уральских красногвардейцев. [26, с.430-431].

Даже при определенной неполноте этих данных очевидная немногочисленность отрядов Красной гвардии не требует доказательств‚ порождая другой вопрос: о подлинной роли отрядов Красной гвардии в событиях Октябрьского переворота.

Анализ времени создания и порайонного расположения красногвардейцев приводит к любопытным выводам. Во-первых, о том, что до сентября 1917 г. отряды Красной Гвардии были образованы только в весьма небольшом числе городов и поселков России и уральского края [33, с. 100], объединенных общими признаками: наличием «проблемных», с начала ХХ в. предприятий, либо концентрацией рабочих, пришедших в 1914-1916 гг. на военное производство (дающее отсрочку от призыва в армию) и оказавшихся на положении маргиналов в новых местах проживания [37, с.59- 60, 86-88].

Во-вторых, заметна незначительность численности красногвардейцев в поселках многих промышленных центров Урала(например, по 50 человек в Надеждинске и Нижней Салде, 40 - в Нижнем Тагиле)и локальность расположения отрядов Красной Гвардии. Если большая часть собственно красногвардейцев России накануне Октября (согласно подсчетам В.И.Старцева по 53 городам и промышленных центрам) - 20 тыс. из 26 тыс.- располагались в Петрограде, то большая часть красногвардейцев Урала (1700 из 3 тыс. чел.) находилась в одной их четырех губерний региона - Пермской. Рабочие действительно доминировали в отрядах Красной Гвардии: 95,9 % красногвардейцев Петрограда, 81,1 % - ЦПР (с Москвой), 75,6 % - на Урале, - приходилось на представителей рабочего социума [33, с.116].

При этом подавляющее число рабочих-членов партии большевиков участвовало в отрядах Красной Гвардии. Судя по приведенным выше данным из официальной истории рабочего класса советской эпохи, около 10 % промышленных рабочих Петрограда, 5 % - промышленных рабочих России в октябре 1917 г. активно поддержали Октябрьское вооруженное восстание, но это не означает, что все они приняли участие в военных действиях.

Даже из официальных, и, как убедительно показал В.И. Старцев, завышенных данных, видно, что две трети красногвардейцев Петрограда (в самой различной форме) были призваны в ряды Красной гвардии уже непосредственно в дни Октябрьского переворота. Примерно такая же часть красногвардейцев оказалась в отрядах Красной гвардии Урала [26, с. 576]. Вряд ли можно говорить о взвешенном продуманном выборе рабочих масс в обстановке многодневных экзальтированных митингов и очевидного захвата власти.

Анализ социального состава отрядов Красной Гвардии показывает преобладание молодых рабочих, уроженцев сельской местности, с небольшим стажем работы в промышленности. Именно в этой социальной группе большевистская пропаганда нашла наибольшее применение [33, с.261].

В такой ситуации решающую роль в силовом захвате власти сыграли армейские части . Как известно, единственным политическим руководителем солдат тыловых гарнизонов с 1 марта 1917 г. в Петрограде, с 6 марта - по всей стране выступали Советы рабочих и солдатских депутатов [33, с.48-52, 66-67].

Мысль о значительной, и даже решающей, роли солдатских масс в событиях осени 1917 г. в целом в России - в 90-е гг. ХХ в. прочно вошла в статьи и монографии историков [38].

Характерным можно считать сопоставление численности двух основных социальных групп участников октябрьских событий на Урале: 3 тыс. красногвардейцев и свыше 60 тыс. солдат местных гарнизонов края, попавших под влияние и контроль леворадикального блока большевиков и левых эсеров [39, с.127, 136] - подводит к выводу о том, кто же сыграл основную роль в установлении советской власти в уральском регионе. События осени 1917 г. на Урале только иллюстрируют основные закономерности российской действительности, вошедшие в историю как «Октябрьская революция».

Для сравнения приведем состав участников октябрьских событий в Москве: 20 тыс. солдат и 5 тыс. вооруженных рабочих, при этом рабочие-красногвардейцы были вооружены только 28-29 октября.

Всего же в отрядах Красной гвардии к 25 октября 1917 г. насчитывалось не более 75 тыс. красногвардейцев, преимущественно плохо вооруженных и слабо обученных рабочих. Только часть красногвардейцев относилась к категории кадровых, т.е. несущих постоянную службу . В короткие дни восстания в столицах; в более долгий период захвата власти в провинции, в отряды Красной гвардии были привлечены еще более ста тысяч рабочих, как правило, не принимавших участие в боевых действиях. Малочисленность, низкий уровень боевой подготовки красногвардейцев не позволяли Ленину и его соратникам рассматривать отряды Красной гвардии, в качестве решающей силы в октябрьские и послеоктябрьские дни.

Пятый вывод: Социальный взрыв в России не был единственным вариантом развития событий даже в октябре 1917 г. В историческом явлении, получившим название «пролетарская революция» активное участие приняла меньшая часть рабочих страны. Но корни марксистской пропаганды проникли в слой пролетариев маргинального толка, отличавшихся особо тяжелыми условиями труда и быта; в группы рабочих, связавшихся себя с антиправительственными действиями еще во времена народничества.

В условиях Урала это положение усиливалось важным обстоятельством: если индустриальные рабочие формировались, как правило, в среде местных пролетариев, то маргинальную группу рабочих подпитывали те, кого официально называли «пришлые». Владение или не владение земельными участками, собственными жилищами, столь важными для рабочих Урала, превращало взаимоотношения указанных двух групп рабочих в социальный конфликт рабочих-собственников и рабочих-пролетариев.

Очевидно, что среди участников октябрьских событий преобладали солдаты. Это подтверждает правоту тех, кто оценивал переход власти к Советам в качестве формы военного переворота. Но военный переворот выступал только верхушечным явлением социальной революции .

Сложное переплетение осенью 1917 г. четырех основных пластов общественного сознания рабочих, солдат и крестьян - традиционалистского‚ демократического, радикально-антивоенного и социалистического, происходившее в годы мировой войны [39, с.220-221,231] было использовано леворадикальными силами для выработки новых идейно - ценностных установок по отношению к «непролетарским» слоям населения.

В силу этого, назревшие задачи буржуазно-демократической революции преподносились в утопической упаковке социалистического проекта, соединяя на десятилетия утопию и реалистические программы; научные установки и варварские методы.

Доведенные до крайности противоречия столичной социально-политической жизни 1917 г. были транслированы по всей стране, так же, как и модель поведения Петроградского гарнизона - активнейшего участника Февральской и Октябрьской революций - была возведена в норму поведения солдатских масс всей армии. Два выброса столичного политического вулкана: в феврале и в октябре 1917 г. армейские части под воздействием леворадикалов определили политическую погоду в Петрограде, а затем были направлены для насильственного навязывания населению провинций радикально-уравнительной формы политического устройства ? Советского государства. Гипертрофированная роль столицы в революциях 1917 г. подводит к суждению о гарантиях демократии только при равновесии политического веса провинции и столичных городов.

Быстрый захват власти леворадикалами в конце октября 1917 г. в столицах, отдельных крупных городах Урала, опираясь на многочисленные армейские и флотские части и поддержку части промышленных рабочих Петрограда и Москвы, позволяет увидеть в этом политический переворот в рамках антивоенного движения.

Длительный (осень 1917 ? зима 1918 гг.) переход власти в руки леворадикалов на Урале [40], в других провинциях России, отражая меньшую степень политизации общественной жизни и влияния большевистской партии , осуществляясь с помощью распадающейся, но все еще многочисленной армии; при незначительной поддержке рабочих; немногочисленности большевистских организаций и отрядов Красной гвардии - натолкнулся на более активное сопротивление антибольшевистских сил, позволяя определить события, как начальный период Гражданской войны.