Влияние эволюции российского общества и государства XVIII- первой половины XIX вв. на развитие гражданского права

Размещено на http://www.allbest.ru/

2

Влияние эволюции российского общества и государства XVIII- первой половины XIX вв. на развитие гражданского права

Тараборин Р.С.

Цель. В статье рассматриваются особенности развития российского общества и государства в XVIII- первой половине XIX вв. и их влияние на развитие гражданского права.

Методы и методология. Для исследования вопросов эволюции российского общества автором используются достижения различных социальных наук.

В результате исследования делается вывод о том, что придание гражданскому праву Российской империи системного характера органично вытекало из противоречивости происходивших в государстве социально-экономических процессов, являлось неизбежным результатом имперского характера модернизации в обществе, сохранявшем существенный уровень зависимости от состояния природно-климатической среды его функционирования.

Ключевые слова: гражданское право России, история юридической науки, систематизация законодательства, эволюция российского общества и государства.

модернизация гражданское право российская империя

При анализе особенностей развития российского общества и государства XVIII- первой половины XIX вв. представляется необходимым исходить из теоретических оснований, касающихся общего хода исторического процесса и его своеобразия на этапе модернизации (раннеиндустриальной модернизации на мануфактурной производственной основе).

Концепция русского исторического процесса, разработанная Л.В. Миловым, рассматривает возникновение и стабильность двух системообразующих основ российского аграрного общества - самодержавной системы политической власти и фактического служебного прикрепления к государству всех сословий - как объективный результат действия компенсационного механизма, должного обеспечить выживание общества как единого целого в условиях, когда сельское хозяйство - в силу природно-климатических ограничений - могло производить только минимальный совокупный прибавочный продукт[5, c. 5-11].

В результате в обществе консервировалась система хозяйства, в которой в основной отрасли доминировало натуральное производство и внеэкономические способы изъятия государством и правящим дворянским сословием прибавочного продукта, а сама собственность, прежде всего - земельная[8], приобретала, в сущности, условный характер, попадая в зависимость от выполнения её фактическим владельцем определённых обязанностей по отношению к государству.

Поэтому внедрение в экономику общества мануфактурного производства, первоначальной основы социальной модернизации, послужившее в условиях Западной Европы мощным стимулом повсеместного распространения рыночных отношений и социального переструктурирования общества[9], в России породило феномен крепостнической мануфактуры, то есть не столько подрывало, сколько консервировало прежние социальные отношения, обеспечивая их доминирование и в промышленности: «Заимствование капиталистической технологии, по сути, привело к созданию в промышленности особых форм труда, почти ничем не отличимых от рабства»[6, c. 241].

Эти факторы, игравшие ведущую роль в хозяйственном развитии России на протяжении большей части XVIII в., подверглись эрозии в его конце и в первой половине XIX в.

Включение в состав Российской империи богатых чернозёмом земель Причерноморья (Новороссии) и формирование на них в конце XVIII- начале XIX вв. крупного товарного зернового производства существенно ослабило влияние природно-климатического фактора[6, c. 235-236]. Резко ускорившееся в это же время технологическое отставание от Западной Европы, где уже происходила промышленная революция, угрожало имперским амбициям власти в силу потенциального ослабления военной мощи. Внедрение же достижений фабрично-заводского производства в российскую экономику требовало иного характера и качества рабочей силы, вело к потере конкурентоспособности крепостнических мануфактур и в целом к подрыву прежних социальных отношений, основанных на крепостном праве[6, c. 245].

В совокупности отмеченные процессы работали на разложение традиционной социально-сословной структуры общества, поскольку интересы новых, возникавших внутри и выделяющихся из сословий социальных групп буржуазного характера не умещались в рамки прежних социальных взаимоотношений.

Конечно, все эти изменения получили полноценное развитие только в пореформенный период, когда отмена крепостного права и полномасштабное развёртывание промышленной революции объективно перевели общество на этап собственно индустриальной модернизации. Но проявления этих новых тенденций социально-экономической эволюции приняли и в первой половине XIX в. такие размеры и формы, которые власть в своей политике, включая, естественно, законодательную деятельность, в том числе и в области регулирования гражданско-правовых отношений, игнорировать не могла и должна была пытаться учитывать.

Таким образом, использование в качестве одного из теоретических оснований нашей работы концепции Л.В. Милова позволяет выделить два качественных этапа развития социально-экономических процессов: XVIII в. (ориентировочно до 1790-х гг., то есть времени, когда начали сказываться последствия хозяйственного освоения южных чернозёмов) и последние годы XVIII- первая половина XIX вв. (до реформ Александра II).

Представляется, что следует по-разному оценивать тенденции развития сферы гражданско-правовых отношений в российском обществе на этих этапах и соответственно регулирование этих отношений в текущем законодательстве.

На первом этапе должны были доминировать факторы, способствовавшие консервации структуры отношений, которая была унаследована империей от Московского государства, на втором - бóльшую роль приобретать факторы, содействовавшие, во-первых, кристаллизации гражданского права как отдельной отрасли права, во-вторых, отражению в текущем законодательстве изменений, происходивших в социальной структуре общества (с одной стороны, учёт интересов тех групп населения, которые активно вовлекались в рыночные отношения, с другой, защита экономических интересов дворянства, остававшегося основной опорой абсолютистской власти).

В свою очередь, использование в качестве теоретического основания положений модернизационной теории позволяют выделить две основные взаимосвязанные особенности модернизации на раннеидустриальном её этапе: этатистский и неравномерный, колебательный характер.

Выделение второй из этих особенностей находит также своё теоретическое обоснование в синергетическом подходе, поскольку, согласно последнему, всякий переходный процесс выводит социальную систему из равновесия, вследствие чего - при определённых обстоятельствах - нарушается линейная причинно-следственная зависимость происходящих изменений в пользу возрастания их нелинейной случайности. Это, в частности, проявляется в том, что в социальных системах усиливается роль, как указывалось выше, личного фактора (в абсолютистской системе власти - роль личности конкретного монарха).

Следовательно, развитие правовых систем и их составной части - систем законодательства, должно в опосредованном виде отразить обе эти особенности: доминирующую роль государства в определении направленности и содержания происходящих в обществе изменений и колебательный характер проводимых им преобразований (цикл «реформа-контррреформа»).

В этом отношении, как представляется, принципиально важно учесть одну общую особенность этатистской модернизации, которую выделяют различные её исследователи[2].

В концентрированном виде её можно определить следующим образом. На протяжении большей части модернизации и, как правило, на всём её раннеиндустриальном этапе, власть сохранялась в руках традиционалистских элит, сформировавшихся в рамках аграрного общества. Такие элиты оказываются способны осуществлять преобразования модернизационного характера в экономической и военной областях, обеспечивающие целостность и внешнеполитическую самостоятельность страны. Но объективные интересы и политическая культура таких элит детерминировали их общую политическую ориентацию на сохранение - с помощью частичных внутрисистемных преобразований - основ аграрного общества, в первую очередь, в социальных отношениях и в государственной форме, системным стержнем которой являлась неограниченная власть монарха[10, c. 204-205].

Подобная особенность усиливалась, когда модернизация происходила в условиях империи, поскольку в таких случаях ориентация власти на политический традиционализм дополнительно стимулировалась необходимостью обеспечить стабильность и управляемость периферийными территориями с иным этническим и конфессиональным составом населения и одновременно стремлением отстоять своё влияние на внешнеполитической арене в конкуренции с другими империями, часто принимавшей формы межгосударственных и коалиционных войн. Кроме того, в условиях Российской империи существенную роль играли социокультурные традиции, унаследованные от Московского государства, связанные с представлением об особом месте Российского государства в мире как православного государства, Святой Руси, что усиливало восприятие монархической (царской, императорской) власти как сакральной.

Поэтому в условиях Российской империи модернизационные действия власти должны были страдать двойственностью, которая неизбежно проявлялась бы и в области законотворчества: временами достаточно радикальные преобразования, происходившие в экономической и социальной сферах общества, но преимущественно диктуемые реализацией имперских интересов, сочетались с крайней осторожностью в институциональных преобразованиях.

Можно согласиться с мнением А.Б. Каменского, отметившего, что «важнейший парадокс петровской модернизации и состоял в том, что результатом ее было превращение страны в регулярное государство, полицейскую империю, в которой отсутствовала основа для формирования гражданского общества»[7, c. 131-132], но считаем, что применительно к последней трети XVIII- первой половине XIX вв. такая оценка нуждается в содержательном уточнении.

Это связано с тем, что сам ход модернизации, изменения, которые латентно и явно происходили в структуре социально-экономических отношений, полностью властью игнорироваться не могли и настоятельно требовали проведения хотя бы частичных изменений институционального характера (в том числе и в законодательстве), конечно, не ставящих под сомнение принцип абсолютной монархической власти. Появившиеся при Петре I законодательные определения этого принципа были в слегка изменённом виде воспроизведены в Своде законов Российской империи: «Император всероссийский есть монарх самодержавный и неограниченный. Повиноваться верховной его власти не токмо за страх, но и за совесть, сам Бог повелевает»[11].

Ключевым фактором, опосредованно вызывавшим подобные частичные изменения, были, на наш взгляд, начавшиеся в условиях модернизации процессы дифференциации и разложения сословной системы организации общества.

В современной социологии сословия определяют как систему стратификации, исторически сложившуюся в Европе и России, основывающуюся на обычае и создаваемую посредством законов, устанавливающих упорядоченную и передающуюся по наследству систему прав, привилегий и обязанностей для каждой из страт, и характеризующуюся резкими различиями и жёсткими барьерами между ними. При этом учёными обращается внимание на то, что государство не создаёт сословия, а, определяя законодательным путём сословные права, привилегии и обязанности и обеспечивая посредством своей управленческой деятельности их соблюдение, лишь легитимирует, переводит в формально-юридическую плоскость складывающиеся в процессе эволюции традиционного общества взаимоотношения различных социальных групп[12, c. 429].

В основе этих взаимоотношений лежит объективный процесс распределения социально-воспроизводственных функций, обеспечивающий системное единство общества. В этом смысле самосознание или самоидентификация социальных групп, эволюционирующих в сословия, прежде всего определяется их структурно-функциональным местом в общественном воспроизводстве, то есть по отношению к другим группам. Правовая система в той её части, что легитимирует сословия, должна соответствовать или, во всяком случае, достаточно репрезентативно отражать именно эти внутрисословные представления, в случае же возникновения существенных расхождений между последними и действиями власти в правовой сфере возможно возникновение внутрисистемных напряжений, нарушающих существующее равновесие.

Наиболее существенным пролонгированным результатом модернизационных экономико-технологических и культурных воздействий на социальную систему является, как правило, необратимая внутрисословная дифференциация, заключающаяся в постепенном образовании социальных групп, объективные интересы которых выходят за пределы тех прав и обязанностей, которыми данное сословие располагает. Одновременно идёт процесс образования нелегитимированных в рамках действующего законодательства межсословных групп.

В такой ситуации, сохранение системной целостности общества в решающей степени зависит от правящей элиты, её способности, используя мощь государственной машины, комбинируя реформы и контрреформы, выступить в роли своего рода «системного интегратора». От того, насколько эффективно правящая элита и сам единоличный правитель (монарх) сумеют приспособить государство и его правовую систему к выполнению таковой роли, зависит в конечном итоге успех всего модернизационного перехода.

Последнее обстоятельство резко повышало требования к качеству управленческого аппарата, вовлечённого в законодательную деятельность, которую также следует, отнести к предпосылкам формирования правовой системы в целом и её гражданско-правовой составляющей.

Одной из закономерностей модернизации, обеспечивающей её проведение и эффективность, на которую указал ещё М. Вебер, являлось изменение качества государственного управления. Оно имело две стороны: 1) формирование бюрократических специализированных управленческих структур и профессионального слоя управленцев - бюрократии; 2) переход от традиционных методов управления, основанных на обычае, привычке, повторяемости, к целерациональным методам, основанным на определении желаемой цели, исходя из адекватного знания о предмете управления и средствах управления. «Целерациональным, - указывал М. Вебер, - мы называем поведение, ориентированное только на средства, представляющиеся адекватными для достижения однозначно воспринятой цели»[3, c. 495].

Формирование профессионального бюрократического слоя началось в России ещё при Петре I и с большей или меньшей интенсивностью шло на протяжении всего исследуемого периода, приняв особенно значимые размеры в правление Николая I[4].

Вместе с тем унаследованная от московского самодержавия, значительно усиленная при Петре I и практически не изменявшаяся, вплоть до второй половины XIX в., пирамидальная централизация государственной власти, последовательно проведённая сверху вниз, лишала составлявшие её отдельные структуры значительной доли самостоятельности в принятии решений, что негативно влияло на профессиональный уровень управленческой деятельности, ставило принятие решений в зависимость от вышестоящего мнения, в абсолютистской системе - самого монарха. Положение в лучшую сторону стало несколько изменяться в первой половине XIX в. по мере повышения образовательно-профессионального уровня российского чиновничества, что особенно заметно проявилось в деятельности реформированной Николаем ICобственной Е.И.В. канцелярии.

Но это не изменило ключевой роли самого монарха в определении направления и содержания управленческой деятельности, включая законодательную деятельность. Личный фактор (субъективные качества, взгляды и представления российских императоров и императриц), на что справедливо указывалось ещё в дореволюционной историографии, оказывал непосредственное влияние на принятие законодательных решений и эффективность их реализации.

С петровской эпохи в российском обществе стал утверждаться принцип законности, на смену религиозной регламентации пришла регламентация светская, рационально-юридическая. Большую роль в этом сыграли заимствования государственно-правового характера из Европы. Обращение к традициям римского права и европейскому опыту законодательства стали с первых десятилетий XVIII века одним из факторов повседневной законодательной деятельности. Но следует согласиться с мнением современных исследователей, которые отмечают, что принцип законности, выражавший универсальность империи, но «внедряемый стоявшей над законом самодержавной властью в неправовую среду, не открывал перспектив его универсализации. Если в обществе не пустила корни сама идея естественных и неотчуждаемых человеческих прав, то закон в таком обществе может быть только утилитарным средством в руках надзаконной власти, а не универсальным регулятором поведения людей»[1, c. 270-271].

Безусловно, основная траектория государственно-правовой эволюции Российской империи на протяжении этапа раннеиндустриальной модернизации может быть определена как формирование «законной монархии» и «законного общества», то есть государства и общества, приоритетную роль в функционировании которых играет закон, а не обычай или силовой произвол. Но это была именно российская траектория, при которой определяющую роль в законодательной деятельности государства в конечном итоге выполняли опосредованные - через их восприятие правящей элитой и лично монархами - социальные изменения, вызванные именно российской спецификой модернизации и происходившие в сословной организации общества.

Как было показано Л.В. Миловым, особенности природно-географической среды, в которой складывалось и развивалось русское общество, в соединении с последствиями монгольского завоевания и последующим сложным процессом объединения русских земель вокруг Московского княжества создали своеобразную систему взаимоотношений формирующихся сословий с государством. В этой системе интересы первых начали адаптироваться под интересы государственного строительства, что и обусловило возникновение у сословий - в разных формах, но по содержанию равно служебной функции по отношению к государству.

Относительная стабильность этой системы отношений сословий с государством, существовавшая в условиях аграрного московского общества, основывалась, как представляется, на том, что она соответствовала объективному месту дворянства, духовенства, крестьянства и посадских людей в аграрном характере воспроизводственного процесса. Это подтверждается тем, что внутриполитическая борьба в Московском государстве как отражение социальных конфликтов касалась расширения или сокращения набора прав, привилегий и обязанностей внутри сословий или перераспределения их между сословиями, но не затрагивала самого принципа такой социальной организации.

Модернизация, изменяющая сам характер экономики с аграрного на аграрно-индустриальный, ведёт в конечном итоге в социальном плане к замене сословного принципа социальной организации на классовый, но этатистский и имперский характер российской модернизации придали этому процессу своеобразный асинхронный и колебательный характер.

Преобладание целей строительства империи и подчинение им модернизационных по своему потенциалу преобразований при Петре I привело первоначально к усилению служебного принципа в отношении государства к сословиям, что проявилось в законодательстве (например, в отношении дворянства введением единонаследия и принятием «Табеля о рангах»). Однако дальнейшее развитие модернизации в экономике и культуре, в наибольшей мере затронувшее дворянство, усилило в его среде тенденцию к эмансипации от государства. Окончательное освобождение дворянского сословия от служебной зависимости при Екатерине II кардинально изменило его структурно-функциональное место во всём общественном воспроизводстве, что при сохранении прежних функций за крестьянством и городским населением деформировало прежнее функциональное равновесие сословий.

На протяжении всей первой половины XIX в. непрерывное развитие рыночных отношений в экономике способствовало дальнейшей дифференциации внутри сословий, выделению в них эволюционирующих в направлении обретения буржуазных черт мировоззрения различных промежуточных групп, особенно в составе городского населения.

Можно сказать, что в это время социальная структура российского общества окончательно приобрела переходный характер. В ней противоречиво соединялись черты прежнего уклада, основанного на служебной зависимости всех сословий от государства как снятой на государственно-правовом уровне объективной взаимозависимости сословий в обществе с минимальным объёмом совокупного прибавочного продукта, и нового уклада, требующего и частично осуществляющего эмансипацию сословий и отдельных социальных групп от государства как отражение ослабления зависимости общества от внешней, природной и политической, среды его существования и сдвигов, вызванных экономическими и культурными новшествами в обществе.

Следовательно, такой характер социальных процессов создавал необходимые предпосылки для аналогичной, - но в соответствующих праву формах, - переходной структуры правовой системы общества и его законодательной основы. Но попытки государственной власти одновременно обеспечить правовые условия для продолжения экономической модернизации как основу имперской мощи (законодательный реформизм) и для предотвращения «расползания» сословных «скреп» общества (законодательный консерватизм) не могли не привести к возникновению противоречий и несогласованности правовых норм. Нарастание последних, в свою очередь, угрожало дезорганизацией, хаотизированием правоприменительной практики, что становилось дополнительным и крайне опасным фактором дестабилизации всей общественной системы. В правовом отношении выходом из этого положения становилось устранение наиболее болезненных для сохранения общественной стабильности противоречий текущего законодательства. Оптимальным путём для этого могла стать систематизация законодательства в форме единого юридического комплекса, дифференцированного по отраслевой принадлежности (Уложений или Сводов).

Таким образом, текущие предпосылки придания законодательству Российской империи системного характера органично вытекали из противоречивости происходивших в ней социально-экономических процессов, что, в свою очередь, являлось неизбежным результатом этатистского и имперского характера модернизации в обществе, сохранявшем существенный уровень зависимости от состояния природно-климатической среды его функционирования.

Потребность в формировании такой системы в сфере гражданско-правовых отношений имела в этой ситуации, как представляется, особенно острый характер, так как экономические изменения, ведущие к разрастанию сегмента рыночных отношений между индивидами и социальными группами, в соединении с внутрисословной дифференциацией в наибольшей мере порождали конфликты и потенциальное социальное недовольство на уровне повседневной жизни и повседневных социально-экономических взаимодействий между индивидами и отдельными социальными группами, что затрудняло осуществление текущего контроля над обществом, столь важное для обеспечения внутренней стабильности.

Поэтому будет справедливо говорить о двойной заинтересованности в формировании переходной по содержанию, но относительно целостной правовой системы: и со стороны общества в лице переживавших внутреннюю социальную дифференциацию сословий, и со стороны абсолютистского государства в лице правящей монархо-дворянской бюрократической элиты.

Непосредственный ход формирования такой системы, включая её гражданско-правовую составляющую, в силу особенностей модернизации в условиях империи должен был в своих конкретных формах и конечных результатах отразить подобную, условно говоря, «целостность переходности», необходимым исходным компонентом которой не могла не быть также и правовая преемственность по отношению к соответствующему законодательству Московского государства.

Литература

1. Ахиезер А., Клямкин И., Яковенко И. История России: конец или новое начало?. М.: Новое изд-во, 2005. 708 с.

2. Васильев Л.С. Модернизация как исторический феномен (о генеральных закономерностях эволюции). М.: Фонд «Либеральная миссия», 2011. 188 с.

3. Вебер М. Избранные произведения. М. : Прогресс, 1990. 808 с.

4. Гаман-Голутвина О.В. Политические элиты России: Вехи исторической эволюции. М.: РОССПЭН, 2006. 448 с.

5. История России с древнейших времен до конца XVII века / Под ред. Л.В. Милова. М.: Эксмо, 2006. 768 с.

6. История России XVIII-XIX веков / Под ред. Л.В. Милова. М.: Эксмо, 2010. 784 с.

7. Каменский А.Б. Российская империя в XVIII веке: традиции и модернизация. М. : Новое литер. обозрение, 1999. 328 с.

8. Ковальчук М.А., Тесля А.А. Земельная собственность в России: правовые и исторические аспекты (XVIII - первая половина XIX вв.). Хабаровск: Изд-во ДВГУПС, 2004. 190 с.

9. От аграрного общества к государству всеобщего благосостояния. Модернизация Западной Европы с XV в. до 1980-х гг. М.: РОССПЭН, 1998. 261 с.

10. Побережников, И.В. Переход от традиционного к индустриальному обществу: теоретико-методологические проблемы модернизации. М.: РОССПЭН, 2006. 240 с.

11. Свод законов Российской империи, повелением Государя Императора Николая Первого составленный. Издание 1832 года. СПб.: Тип. II-го Отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии, 1832. Т. I. Свод учреждений государственных и губернских. Ч. I. Основные законы и учреждения государственные. LXXII, 954, 15 с.

12. Социологический словарь / Н. Аберкромби, С. Хилл, Б. С. Тернер. 2-е изд., перераб. и доп. М. : ЗАО «Изд-во «Экономика», 2004. 620 с.

Размещено на Allbest.ru