Конституционный принцип справедливости: юридическая природа и нормативное содержание

Структура диссертации соответствует логике исследования, его цели и задачам. Диссертация включает введение, пять глав, состоящих из пятнадцати параграфов, заключение и библиографический список.

Основное содержание работы

справедливость конституционный правовой суд

Во введении обоснована актуальность темы диссертационного исследования, определены научная проблема, предмет, цель и задачи работы, выделена ее научная новизна и практическая значимость, охарактеризована степень изученности проблемы в научной литературе.

В первой главе «Ценностное и нормативное содержание справедливости. Конституционная аксиология справедливости» анализируются основные подходы к пониманию сущности и природы справедливости, выработанные в философско-методологической литературе, осуществляется их анализ с позиции правовой доктрины. На основе осуществляемого в работе разграничения ценностного и нормативного содержания справедливости автор рассматривает ее место и роль в системе конституционно-правовых ценностей.

В первом параграфе первой главы «Социальная природа справедливости: проблема поиска рациональных оснований» рассматривается вопрос о месте, которое занимает справедливость в общественном устройстве как в его ценностной или аксиологической системе, так и в нормативном регулировании общественных отношений. Автор обращает внимание на принятое в философской литературе разграничение общей и частной справедливости. Общая справедливость в данном контексте воспринимается как элемент ценностной подсистемы общества и имеет чрезвычайно широкий семантический объем: практически любое социальное (а иногда и природное) явление может оцениваться в качестве справедливого или несправедливого. В психологической научной литературе внутреннее переживание тех или иных событий, явлений - справедливых или несправедливых, принято обозначать как чувство справедливости. В социологических исследованиях общая справедливость описывается термином «представления о справедливости».

Частная справедливость как элемент политико-правовой системы носит более формализованный, инструментальный характер и обеспечивается путем реализации определенных дистрибутивных программ (справедливость уравнивающая и справедливость распределяющая).

Соответственно, различаются и социальные функции общей и частной справедливости. В работе обосновывается, что общая справедливость обеспечивает легитимацию существующего общественного порядка на основе соотнесения того или иного социального явления с принятой системой ценностей. Частная же справедливость представляет собой определенный набор политико-правовых принципов регулирования общественных отношений.

Важность проводимого разграничения заключается в том, что оно позволяет более дифференцированно проанализировать юридическую природу и нормативное содержание категории «справедливость» в конституционном праве. Автор полагает, что справедливость в качестве конституционно-правовой ценности и конституционный принцип справедливости, несмотря на существующие между ними понятийные различия, - явления разноплановые.

Второй параграф первой главы «Модели социальной справедливости» посвящен анализу существующих в философско-методологических исследованиях подходов к содержательным характеристикам социальной справедливости. В частности, исследователями этой проблематики выделяются три основных парадигмы справедливости: ретрибутивная, дистрибутивная и коммутативная (Б.Н. Кашников).

Древнейшая из этих моделей - ретрибутивная, или воздающая, справедливость предполагает соразмерность деяния и воздаяния (типичная ее форма - талион: «око за око; зуб за зуб; кость за кость»).

Распределительная, или дистрибутивная, справедливость предполагает определенную схему распределения между членами социальной группы (общества) каких-либо благ или тягот: «каждому по рангу», «каждому по заслугам», «каждому по труду и т.п. (Х. Перельман).

Коммутативная парадигма справедливости построена на теории свободных рыночных обменов. Социальная жизнь в данном случае рассматривается в виде своего рода общественной игры, где справедливость относится не к результатам, а к правилам этой игры. Несправедливым с этой точки зрения является обман, насилие, невыполнение принятых обязательств.

В работе осуществляется юридический анализ указанных моделей социальной справедливости. Следует отметить, что в философской литературе данные парадигмы, или подходы, к определению содержания социальной справедливости выступают в качестве конкурирующих. Например, взаимно конфликтными являются теории дистрибутивной и коммутативной справедливости. Однако по сути они представляют собой модели реализации принципа справедливости применительно к определенному типу общественных отношений: воздаяния, распределения и обмена. В связи с этим автор полагает, что юридические интерпретации данных моделей не обнаруживают взаимных противоречий. Можно говорить лишь о преобладании какой-либо из них в рамках конкретной отраслевой или институциональной системы правового регулирования. Так, дистрибутивная модель принципа справедливости широко реализуется в трудовом праве и праве социального обеспечения. Воздающая, или ретрибутивная, - традиционно тяготеет к институту юридической ответственности и наиболее полно обнаруживается в уголовном и административном законодательстве. Меновая (коммутативная) модель справедливости характерна для регулирования гражданско-правовых отношений (автономия воли сторон и свобода договора, установление сроков исковой давности как средство обеспечения правовой определенности и т.п.).

Конституционное право, выполняя интегрирующую функцию по отношению к системе права в целом, задает конституционные параметры отраслевого правотворчества и его пределы. Следовательно, конституционно-правовая концепция принципа справедливости объединяет эти три модели справедливости.

В третьем параграфе первой главы «Аксиологический подход к праву. Специфика конституционно-правовых ценностей» исследуются сущностные характеристики правовых ценностей, которые обусловливают востребованность аксиологического подхода в доктрине и практике конституционного права.

Автором обосновывается социокультурная природа правовых и, в частности, конституционных ценностей. Ценность как субъект-объектное явление исключает наличие так называемых эйдетических ценностей объекта как такового, то есть вне его связи с социумом. В связи с этим в работе критикуется распространенная точка зрения о наличии собственных эйдетических ценностей права вне соотнесения его с социальными и культурными ценностями. Ценность объекта или явления не тождественна его значению или смыслу, поэтому правовые ценности не выводятся из нормативного содержания права. Весьма сомнительным представляется тезис о том, что любой правопорядок (а не только социально-легитимный) всегда является позитивной ценностью. Значение правовых норм (как и моральных) заключается в обеспечении реализации декларируемых правовых ценностей посредством внешнего социального контроля. Ценности же выполняют ориентирующую функцию, формируя внутренние установки индивида.

Правовые ценности определяют цель нормативного содержания права, выступая в качестве идеала или «желаемого права». Конституционные ценности обладают значительной спецификой, поскольку определяют общие параметры аксиологического поля конкретной правовой системы. Закрепляя основы конституционного строя, права человека и гражданина, конституции определяют сущностные черты «желаемого права» в данной социальной и культурной системе. Отсюда - востребованность аксиологического подхода конституционной доктриной и практикой. Конвертация конституционно-правовых норм в правовые ценности позволяет установить их идеальную цель. Этот прием телеологического толкования часто используется Конституционным Судом РФ при выявлении смысла конституционно-правовой нормы.

Еще один аспект востребованности конституционной аксиологии связан с необходимостью разрешения коллизий субъективных прав и правоотношений, которые возникают в процессе применения конституционных норм. Сами по себе конституционно-правовые нормы между собой не конфликтуют, однако в силу их абсолютного характера, как показано в работе, может возникать своего рода коллизия прав, одинаково гарантированных конституцией. При этом невозможно выделить приоритет одной конституционной нормы перед другой, поскольку они обладают равной и высшей юридической силой. В этой ситуации используется прием конституционного «взвешивания» ценностей, защищаемых этими нормами, который, как показано в работе, также распространен в практике Конституционного Суда Российской Федерации.

Четвертый параграф первой главы «Справедливость в системе конституционно-правовых ценностей» посвящен анализу ценностных характеристик справедливости в контексте конституционной аксиологии. Наиболее рельефно категория справедливости, по мнению автора, проявляется в ситуации конфликта, конкуренции конституционно-правовых ценностей. Путем выявления роли и места справедливости в системе конституционных ценностей диссертант приходит к выводу, что справедливость как ценность содержательно характеризуется актуальным присутствием и сосуществованием всех иных ценностей в непротиворечивом соотношении между собой.

Несмотря на иерархическую структуру ценностной системы, автор полагает невозможность нормативного закрепления абстрактной иерархии конституционных ценностей априори. В связи с этим определенные сомнения вызывает, например, норма о закреплении приоритета прав и свобод человека и гражданина как высшей конституционной ценности. На деле такой «приоритет» сведется к коллизии прав одного человека и интересов общества в целом, которые также выражаются в правах и свободах, составляющих его индивидов.

По убеждению автора, конституционное «взвешивание» ценностей должно проводиться в конкретной ситуации, в рамках отдельного правоотношения. Подобный подход, как показано, является характерным для практики Конституционного Суда РФ при разрешении конкретных дел. Задача в данном случае не сводится к определению приоритета одной конституционной ценности перед другой, что могло бы приводить к полному отрицанию последней, а к поиску сбалансированного соотношения обеих. Только в этом случае можно говорить о том, что найден «справедливый» баланс конституционных ценностей. Такой баланс невозможно установить «раз и навсегда», он может быть определен лишь в рамках конкретного правоотношения.

Во второй главе диссертации «Конституционно-правовая характеристика принципа справедливости» конституционный принцип справедливости анализируется с позиции его регулятивной природы и нормативного содержания. Обосновывается авторский подход к пониманию принципа права, исследуется специфика конституционных принципов и раскрывается юридическая природа и содержание конституционного принципа справедливости.

В первом параграфе второй главы «Принцип права: информационное и регулятивное содержание» автор подвергает критике распространенное понимание правового принципа как идеи, то есть конструкции разума, полагая, что, помимо информационных характеристик принципа права как основополагающей идеи, следует выделять деятельностную, или регулятивную, составляющую содержания правовых принципов.

Регулятивная функция принципа права связана не с детерминацией сознания законодателя или правоприменителя, а с наличием определенных объективных закономерностей существования и развития правовой материи. Невозможно отрицать, что развитие права обусловлено совокупностью экономических и социально-культурных факторов, однако следует признать и наличие внутрисистемных, синергетических закономерностей формирования правовой материи. Если рассматривать право с позиции системного подхода, в качестве соционормативной системы, то правовые принципы выражают внутрисистемные связи элементов данной системы (правовых норм, институтов, отраслей), а также связи с системами более высокого уровня (социальной, экономической, культурной).

Принцип права, по мнению автора, в рамках определенной системы права выражает два типа связей: связь правовых норм с правовыми отношениями, которые регулируются данными нормами, а также внутрисистемные связи самих правовых норм. Соответственно им корреспондируют два типа функционального назначения правовых принципов. С одной стороны, принципы права детерминируют надлежащее применение норм права, с другой - гармонизируют, балансируют саму систему права.

Например, принцип законности с позиции «внешних» связей системы права выражается в соответствии фактического поведения субъектов правоотношений нормативной системе. Внутрисистемная функция этого принципа заключается в иерархической упорядоченности этой нормативной системы (например, в ранжированности нормативных актов по юридической силе). Это регулятивная характеристика данного принципа, которая неразрывно связана с сущностью права как системы общеобязательных норм. Его же информационное содержание может изменяться в зависимости от конкретных социальных, культурных, политических условий («социалистическая законность» или «правовая законность» и т.п.).

Внутрисистемное значение правовых принципов автор поясняет на основе разработанной в современной эпистемологии концепции социального куматоида - системы, в которой можно заменить отдельные элементы (нормы или правила поведения), но, если сохраняются внутрисистемные связи (правовые принципы), система остается стабильной («парадокс корабля Тезея»).

Автор отмечает, что некоторые из правовых принципов продуцируются социокультурными факторами (принцип федерализма, свободы труда и т.п.). Вместе с тем существуют инвариантные принципы, которые имманентно присущи праву и без которых оно как система существовать не может (законность, справедливость и т.п.). Таков же принцип равенства, который сводится к одинаковой силе юридической нормы в отношении равноправных субъектов. Круг субъектов, которые обладают равными правами, может меняться, но сам этот принцип остается неизменным. Если одна и та же норма будет применяться в отношении равных субъектов неодинаковым образом, то исчезнет всякая определенность правового регулирования.

Второй параграф второй главы «Конституционные принципы и их значение в системе российского права» посвящен исследованию специфики конституционно-правовых принципов. Особое внимание в этой части работы уделяется соотношению конституционных и общеправовых принципов. Сущностной характеристикой общеправовых принципов является распространение сферы их действия на все отрасли права в целом, то есть их универсальный характер. Однако тогда возникает вопрос о способах объективации указанных общеправовых принципов. Как отмечается в специальной литературе, все наиболее важные общеправовые принципы закреплены в Конституции РФ (Г.А. Гаджиев). Автор обращает внимание на высказанное в доктрине конституционного права мнение о необходимости разграничения закрепленных Основным Законом принципов на «общие», то есть лежащие в основе конституции и всей правовой системы данного государства в целом, и «частные», или институциональные конституционные принципы, характеризующие конституционное право как самостоятельную отрасль права (И.А. Алебастрова).

Обосновывается вывод, что такая специфика конституционных принципов связана со спецификой конституционного права как отрасли права. С одной стороны, являясь самостоятельной отраслью права, конституционное право имеет собственный предмет и систему, с другой - оно выполняет системообразующую функцию по отношению к отраслевым системам правового регулирования, очерчивая конституционные пределы их самостоятельности.

По мнению автора, сущностное отличие конституционного права (разумеется, помимо прочего) от любой другой правовой отрасли заключается в том, что его «собственным» институтом является законотворческий процесс. Вне зависимости от отраслевой принадлежности того или иного закона процесс его принятия и, что еще важнее, критерии его законности, конституционности являются предметом собственно конституционно-правового регулирования.

Безусловно, процесс нормотворчества не является сугубо конституционным и может, например, осуществляться на ведомственном уровне в рамках отрасли административного права. Нормы трудового права могут закрепляться коллективными договорами и локальными актами. Однако такое нормотворчество разворачивается в «заданной системе координат», сформированной в основных чертах системы отрасли права. Сама же эта система координат, основа соответствующей отрасли права формируется на конституционном уровне, и процессы ее формирования подчиняются конституционным же принципам. Значение конституционных принципов выражается в том, что, детерминируя законотворческий процесс, закрепляя критерии конституционности норм права, они создают определенную «напряженность» правового поля, причем не только в плоскости собственно конституционного права, но и в системах иных отраслей. В этом, на взгляд автора, и заключается их характеристика в качестве общеправовых.

В третьем параграфе второй главы «Сущность и содержание конституционного принципа справедливости» осуществляется анализ конституционно-правовой концепции принципа справедливости. Отмечается, что в правовой доктрине категория справедливости рассматривается с различных позиций: в качестве принципа права, с одной стороны, и как некоторое «свойство» или «качество» правовых норм - с другой. По мнению автора, такой дискурс обусловлен сущностной неразграниченностью справедливости в качестве морально-этической, ценностной категории и собственно правового принципа справедливости. Между тем уже отмечалась необходимость разграничения «общей» и «частной» справедливости. «Общая» справедливость является достоянием общественного мнения. Сфера ее распространения чрезвычайно широка: она позволяет оценивать любой поступок (а иногда и событие) с позиции справедливости. «Частная» же справедливость, представляя собой «добродетель государственного мужа», носит скорее инструментальный характер, представляя собой метод справедливого уравнивания и распределения определенного объема благ или тягот.

Справедливость как качество или свойство права, на взгляд автора, тяготеет именно к «общей» справедливости. Действительно, оценивая ту или иную норму права с позиции ее справедливости или несправедливости, мы соотносим результат ее действия с системой интерсубъективных ценностей, принятых в данном обществе в данный исторический период.

Справедливость в качестве принципа права имеет более конкретное содержание, поскольку выражает деятельностное начало данной категории. В этом смысле принцип права, в отличие от свойства или качества, предполагает его практическое применение.

Рассматривая справедливость как принцип права, то есть с позиции регулятивной природы, автор выделяет его формальную характеристику в качестве соразмерности, равного масштаба правового регулирования. В этом формально-правовом смысле принцип справедливости представляет собой имманентное начало права. Норма права всегда применяется одинаковым образом к равным субъектам и по-разному - к неравным. Любые отклонения от этого принципа, которые, конечно, нередки в любом обществе, рассматриваются как отступление от права, то есть неправомерные действия. Собственно, это сущностное качество всякой нормативности вообще. Как известно, норма (лат. norma) означает правило, точное предписание, образец, мерило. Если одна и та же норма произвольно применяется к субъектам, обладающим одинаковым статусом и находящимся в одинаковой ситуации, то она утрачивает свой смысл в качестве точного образца, мерила. Таким образом, уже в самом понятии нормы, «меры» права имманентно присутствует справедливость как принцип ее существования и действия. Рассматривая право как самостоятельную систему социальной регуляции, нельзя исключать и собственных детерминант ее развития. Разумеется, право не есть только продукт социального конструирования, результат законотворческого воплощения идей, «витающих» в социуме. Скорее, право как сложная социальная система «живет собственной жизнью», развиваясь сообразно имманентно присущим ей «законам движения правовой материи» - принципам.

Вместе с тем одним из условий саморазвития системы является ее открытый характер, возможность взаимодействия с внешней средой. Если рассматривать право как динамическую систему со свойственными ей процессами самоорганизации и самоупорядочения, то в качестве условий саморазвития такой системы можно выделить, по меньшей мере, два: такая система должна: а) воспринимать информацию извне и б) сохранять на каждом новом витке своего развития равновесие, устойчивость (Г.В. Мальцев).

В связи с этим представляется сомнительной идея существования исключительно правовых принципов (В.С. Нерсесянц), которые не испытывают внеправовых воздействий. Право как открытая система должна воспринимать информацию извне, из того социокультурного контекста, в который она включена. Поэтому социальные представления о справедливости («социальная справедливость») не являются только партикулярными спекуляциями, требованиями привилегий (В.А. Четвернин), но представляют собой определенное семантическое поле, посредством которого «формальная справедливость» наполняется фактическим содержанием.

Конкретным содержанием данная соразмерность как мера права наполняется в рамках определенной правовой системы. Вот почему, на взгляд автора, отвлеченное рассмотрение справедливости в качестве «общеправового» принципа, как он рассматривается в теории права, не способствует раскрытию его регулятивного содержания в рамках действующей правовой системы.

Анализ правовых позиций Конституционного Суда РФ, выраженных в целом ряде однородных дел, позволяет утверждать наличие по меньшей мере трех конституционных интерпретаций принципа справедливости.

Первое и наиболее очевидное толкование принципа справедливости связано с понятиями «соразмерности», разумной и обоснованной дифференциации объема прав, льгот, гарантий, которые предоставляются отдельным категориям граждан. В рамках данной модели находит свое выражение необходимость обеспечивать равенство всех правопользователей, с одной стороны, и требование разумной и обоснованной дифференциации - с другой («равное - равным; неравное - неравным»).

Очевидно, что данная конституционная интерпретация принципа справедливости представляет собой содержательную конкретизацию его дистрибутивной модели. В этом смысле чрезвычайно важным представляется выявление конституционных критериев справедливой дифференциации, позволяющих отграничить ее от дискриминации. Чрезвычайно остро этот вопрос сегодня стоит в отношении проблемы фактического равенства и фактической справедливости, которая будет рассматриваться далее.

Конституционная модель ретрибутивной справедливости охватывает вопросы критериев допустимости ограничений основных прав, адекватности и пропорциональности законодательного регулирования условий и порядка их реализации, соразмерности юридической ответственности и т.п. Так, по ряду дел, которые в той или иной степени касались ограничения правомочий собственника (в некоторых случаях - свободы предпринимательской деятельности и свободы договоров), Конституционный Суд РФ сформулировал следующую позицию: возможные ограничения федеральным законом права владения, пользования и распоряжения имуществом, исходя из общих принципов права, должны отвечать требованиям справедливости, то есть быть адекватными, пропорциональными, соразмерными и необходимыми для защиты конституционно значимых ценностей, в том числе частных и публичных прав и законных интересов других лиц.

Наконец, по ряду дел Конституционный Суд отмечал, что из конституционных принципов юридического равенства и справедливости вытекает обращенное к законодателю требование определенности, ясности, недвусмысленности правовой нормы и ее согласованности с системой действующего правового регулирования.

Неопределенность содержания правовой нормы не может обеспечить ее единообразное понимание, создает возможность злоупотребления исполнительной властью своими полномочиями, порождает противоречивую правоприменительную практику, ослабляет гарантии защиты конституционных прав и свобод, может привести к произволу и, следовательно, к нарушению принципов равенства и справедливости. Представляется, что в данном случае речь идет о конституционной модели коммутативной справедливости, которая воплощает в себе принцип правомерных ожиданий и предполагает правовую определенность статуса участников общественных отношений. Такая правовая определенность выражается, во-первых, в непротиворечивости правового регулирования их прав и обязанностей и, во-вторых, в недопустимости произвольного изменения установленных «правил игры».

Последующие три главы работы посвящены анализу этих трех конституционно-правовых моделей принципа справедливости, исследованию их нормативного содержания и практики применения.

Третья глава диссертационного исследования «Справедливость как мера равенства: конституционно-правовые проблемы дифференциации и дискриминации» посвящена исследованию дистрибутивной модели конституционного принципа справедливости, в рамках которой автором проанализированы равенство перед законом и судом и необходимость дифференцированного подхода к правовому регулированию как два основополагающих начала этого принципа.

В первом параграфе второй главы «Конституционная концептуализация формальной и фактической справедливости» обосновывается, что равенство и дифференциация правового регулирования выступают в качестве двух взаимодополняющих аспектов конституционного принципа справедливости. В этом смысле принцип справедливости выполняет функции механизма распределения, возникающих в процессе дифференциации правового регулирования равенств и неравенств, обеспечивая сбалансированность правовой системы.

Одинаковое применение закона как требование формальной справедливости (или формальное требование справедливости) возможно только к субъектам, находящимся в аналогичных ситуациях. Если же ситуации существенно различны, то распространение на них одинаковых правовых предписаний, напротив, будет отступлением от принципа справедливости. В этом качестве конституционный принцип справедливости находится за пределами дихотомии формального и фактического равенства. Оппозиция формальной и фактической справедливости содержательно возникает только в случае обращения к вопросу о целях и критериях дифференциации правового регулирования.

С этой позиции в работе анализируются некоторые дефекты действующего российского законодательства, которые обусловлены отступлениями от конституционного принципа справедливости и выражаются либо в необоснованном установлении различий, либо в недостаточно дифференцированном правовом регулировании.

Так, известна правовая позиция Конституционного Суда РФ, заключающаяся в том, что принцип равенства не препятствует законодателю при осуществлении правового регулирования трудовых отношений устанавливать различия в правовом статусе лиц, принадлежащих к разным по условиям и роду деятельности категориям, в том числе вводить особые правила, касающиеся условий замещения отдельных должностей и оснований освобождения от должности, если эти различия являются объективно оправданными, обоснованными и соответствуют конституционно значимым целям и требованиям. На этом основании Суд неоднократно признавал не противоречащим Конституции РФ, например, установление предельного возраста пребывания на государственной или муниципальной службе (что в отношении иных видов трудовой деятельности рассматривается им как дискриминация по возрасту). Вместе с тем с позиции формальной справедливости и обеспечения равноправия представляется весьма спорным, например, установление одинакового предельного возраста замещения всех должностей государственной гражданской службы (ст. 21 Федерального закона «О государственной гражданской службе Российской Федерации»). В данном случае законодатель, по мнению автора, не учитывая специфики замещаемой должности гражданской службы, проявил недифференцированный подход к правовому регулированию. Например, законодательство, регламентирующее отдельные виды правоохранительной службы, устанавливает предельный возраст пребывания на службе в зависимости от замещаемой должности. Так, согласно Положению о службе в органах внутренних дел Российской Федерации предельный возраст пребывания на службе в зависимости от звания может варьироваться от 45 до 60 лет.

Иную проблему можно отметить в пенсионном законодательстве. Так, п. 4 ст. 8 Федерального закона «О трудовых пенсиях в Российской Федерации» помимо прочего предусматривает, что в случае наступления инвалидности вследствие совершения лицом умышленного уголовно наказуемого деяния или умышленного нанесения ущерба своему здоровью устанавливается не трудовая, а социальная пенсия, размер которой существенно ниже. Между тем п. 2 ст. 14 того же Закона о трудовых пенсиях предусматривает двукратное увеличение базовой части трудовой пенсии по старости в отношении лица, являющегося инвалидом, имеющим ограничение способности к трудовой деятельности III степени (первая группа инвалидности). При этом законодатель не предусматривает никаких ограничений в связи с получением инвалидности вследствие совершения умышленного преступления.

Федеральным законом от 15 декабря 2001 г. №166-ФЗ «О государственном пенсионном обеспечении в Российской Федерации» (п. 4 ст. 8) предусмотрено, что при наступлении инвалидности военнослужащего вследствие совершения им преступления, вместо пенсии по инвалидности ему должна назначаться социальная пенсия. Обратим внимание, что в данном случае законодатель говорит не только об умышленных, но и о неосторожных преступлениях, что еще больше расширяет сферу применения данного ограничения. При этом необходимо учитывать, что правила назначения пенсии по инвалидности, предусмотренные указанным Законом, распространяются только на тех военнослужащих, которые проходили срочную военную службу (то есть по призыву). Тем же лицам, которые проходили службу на контрактной основе, пенсия назначается в соответствии с Законом РФ от 12 февраля 1993 г. №4468-I «О пенсионном обеспечении лиц, проходивших военную службу, службу в органах внутренних дел, Государственной противопожарной службе, органах по контролю за оборотом наркотических средств и психотропных веществ, учреждениях и органах уголовно-исполнительной системы, и их семей». Следует отметить, что данный Закон вообще не предусматривает рассматриваемые основания для отказа в назначении пенсии по инвалидности. На взгляд автора, такое различие в правовом положении данных категорий пенсионеров закрепляет их фактическое и юридическое неравенство по дискриминационным основаниям.

Наконец, совершенно несправедливой представляется норма, предусмотренная п. 2 ст. 9 Федерального закона «О государственном пенсионном обеспечении в Российской Федерации», которая устанавливает соответствующие ограничения для назначения пенсии по инвалидности участникам Великой Отечественной войны и гражданам, награжденным знаком «Жителю блокадного Ленинграда». Согласно ей в случае наступления инвалидности вследствие совершения указанными лицами противоправных деяний или умышленного нанесения ущерба своему здоровью им назначается социальная пенсия. В данном случае закон связывает отказ в назначении пенсии по инвалидности даже не с совершением преступления, а с любым противоправным деянием. Другими словами, если участник Великой Отечественной войны получил инвалидность в результате того, что переходил дорогу в неположенном месте формально-юридически он лишается права на пенсию по инвалидности.

Таким образом, устанавливая различные ограничения на получение пенсии по инвалидности для отдельных категорий пенсионеров, законодатель нарушает конституционный принципы справедливости и равенства.

Во втором параграфе третьей главы «Конституционные параметры фактического равенства и фактической справедливости» конституционный принцип справедливости анализируется с позиции актуальной в настоящее время проблемы обеспечения фактического равенства. Фактическое равенство охватывает не только аспект равноправия или равных правовых возможностей, но и равенство исходных жизненных обстоятельств (половозрастных, социальных, экономических и т.п.). По мнению автора, фактическое равенство не имманентно праву, но может и должно выступать в качестве цели правового регулирования. Связь между правовым и фактическим равенством носит телеологический характер. Правовые неравенства, устанавливаемые законодательством в виде предоставления отдельным категориям субъектов дополнительных льгот и привилегий, призваны скомпенсировать изначальное фактическое неравенство и обеспечить им равные по сравнению с другими гражданами возможности реализации своих прав.

Особое внимание в работе уделено критериям обоснованности дифференциации правового регулирования с целью обеспечения фактического равенства (так называемых «утвердительных действий»), которые выработаны в международном и российском праве. Во-первых, такое правовое регулирование ни в коей мере не должно влечь за собой установление неравноправных или дифференцированных стандартов. Во-вторых, эти меры носят принципиально временный характер и должны быть отменены, когда будут достигнуты цели равенства возможностей и равноправного отношения. Обосновывается вывод, что конституционный принцип справедливости в данном случае выражается в адекватности вводимых «специальных мер» цели их законодательного закрепления. Цель обеспечения фактической справедливости предполагает, во-первых, обеспечение реальной возможности воспользоваться своим правом и, во-вторых, наличие адекватных процедур, позволяющих при условии равных возможностей получить справедливый результат.

С этой позиции автор полагает противоречащими принципу справедливости некоторые положения, содержащиеся в действующем законодательстве. Например, норма ст. 3.9 КоАП исключает применение административного наказания в виде ареста к женщинам, имеющим детей в возрасте до четырнадцати лет. В то же время эта норма не содержит аналогичного изъятия по отношению к мужчинам, даже если они воспитывают ребенка без матери. Причем Конституционный Суд РФ не усмотрел здесь противоречия Основному Закону, посчитав, что, исходя из «совокупности физиологических и нравственно-психологических факторов», такая дифференциация правового регулирования вполне допустима. Автор полагает, что с данным выводом и его обоснованием нельзя согласиться с позиции конституционного принципа справедливости. Целью данной нормы, как представляется, является защита интересов ребенка, который может на некоторое время остаться без попечения родителя. Поэтому критерием дифференциации правового регулирования в данной ситуации является именно наличие малолетнего ребенка, а никак не пол правонарушителя.

Аналогичный дефект можно отметить и в уголовном законодательстве. Так, ст. 82 Уголовного кодекса РФ предусматривает возможность отсрочки отбывания наказания женщинам, имеющим детей в возрасте до четырнадцати лет, в случае совершения ими нетяжкого преступления. В отношении лиц мужского пола подобной нормы не предусмотрено, даже если мужчина воспитывает ребенка без матери.

Третий параграф третьей главы «Процедурный аспект формальной и фактической справедливости в конституционном измерении» содержит анализ конституционных критериев процедурной справедливости, в частности выработанные в практике Европейского Суда по правам человека и Конституционного Суда РФ принципы справедливого судебного разбирательства.

Автором обоснован вывод, что процедурный аспект конституционного принципа справедливости предполагает не только и не столько формальное равенство сторон, сколько обеспечение действительного фактического равенства. Этому способствует ряд процессуальных институтов, направленных на защиту «слабой» стороны процесса. В уголовном процессе - это конституционно закрепленная презумпция невиновности, в гражданском - доказательственные презумпции и т.п.

Кроме того, автором отмечается, что правила процедурной справедливости, направленные на обеспечение формального равенства (например, принципы справедливого судебного разбирательства), еще не гарантируют справедливого результата процедуры. Поэтому равенство перед судом и право на судебную защиту не сводится к формальному аспекту процедурной справедливости, а предполагает вынесение справедливого судебного решения, восстановление в правах, что требует индивидуального подхода к обстоятельствам дела, а не формального применения правовых норм.

С позиции процедурного аспекта реализации конституционного принципа справедливости в работе анализируются положения действующего законодательства, регламентирующего процедуры конкурсного отбора на замещение вакантной должности государственной службы и отмечаются многочисленные дефекты правового регулирования в этой сфере:

- исключения из конкурсного порядка замещения должностей не всегда понятны и оправданы;

- имеются различного рода «лазейки», позволяющие избежать процедуры конкурсного отбора на замещение вакантной должности гражданской службы;

- отсутствие адекватных методик конкурсного отбора.

В Федеральном законе «О муниципальной службе в Российской Федерации» от 2 марта 2007 г. №25-ФЗ норма о проведении конкурса вообще носит диспозитивный характер («может проводиться»). Проведение конкурса при поступлении на службу в органы местного самоуправления сельских поселений очень редко является целесообразным, так как кадровая ситуация в большинстве этих муниципальных образований обычно не оставляет особого выбора между претендентами на вакантную должность. Однако в Российской Федерации существует множество достаточно крупных муниципальных образований, в том числе с населением миллион и более человек. Здесь ситуация иная - отнесение решения вопроса о проведении конкурса к ведению самих органов местного самоуправления может способствовать формированию закрытой системы муниципальной службы, комплектации наиболее престижных муниципальных должностей исключительно «своими» людьми и тем самым приводить к нарушению конституционного принципа справедливости, ограничивая право граждан на равный доступ к муниципальной службе.

В четвертой главе «Конституционная концепция принципа справедливости как меры свободы» рассматривается ретрибутивная модель конституционного принципа справедливости, которая связана с вопросами допустимости ограничения основных прав, адекватности законодательного регулирования условий и порядка их реализации, наличия эффективных средств конституционного противодействия злоупотреблениям правом и т.п.

Первый параграф четвертой главы «Конституционные критерии соразмерности ограничений основных прав» включает анализ вытекающего из конституционного принципа справедливости требования соразмерности ограничений основных прав. Принцип соразмерности «вмешательства», который широко используется в рамках европейской правовой традиции, в известной степени был «адаптирован» Конституционным Судом РФ к сформулированному им принципу справедливости.

В частности, Конституционный Суд неоднократно указывал, что исходя из конституционных принципов справедливости и соразмерности вводимые федеральным законодателем ограничения конституционных прав могут: а) устанавливаться исключительно федеральным законом; б) должны быть справедливыми и соразмерными конституционно значимым целям; в) не должны искажать сущность конституционного права; г) не могут иметь обратной силы.

Однако, как отмечается в работе, концептуализация принципа соразмерности в решениях Конституционного суда по сравнению с практикой Европейского Суда по правам человека обладает определенной спецификой, связанной с различными задачами и функциями данных судебных органов. Европейский же Суд по своей природе скорее правоприменительный орган, который, как правило, дистанцируется от какой-либо оценки национального законодательства. Судом отвергаются жалобы ad abstracto о соответствии какого-либо национального закона или подзаконного акта положениям ЕКПЧ. Конституционный Суд является органом конституционного контроля, и в его задачу входит оценка деятельности законодателя на предмет соответствия его актов Конституции РФ. Конституционный Суд РФ последовательно дистанцируется от выполнения нормотворческих функций, отмечая, что установление порядка, критериев и условий реализации конкретных прав, закрепленных Основным Законом, является прерогативой законодателя. Вместе с тем в целом ряде своих правовых позиций Суд, исходя из смысла Конституции РФ, очерчивает границы этой «компетенции законодателя». В связи с этим Судом часто рассматриваются вопросы, связанные не только с допустимостью ограничений, но и с адекватностью правового регулирования конституционных прав.

Во втором параграфе четвертой главы «Коллизии конституционных прав: проблема обеспечения справедливого баланса» рассматриваются проблемы поиска «имманентных пределов» (Б.С. Эбзеев) конституционных прав. Конституционный принцип справедливости здесь выступает в качестве метода установления надлежащего баланса конкурирующих конституционных прав. В этом случае в задачу законодателя входит обеспечение такого правового регулирования этих прав, которое позволило бы гарантировать их «сосуществование» и не допустить утраты реального содержания любого из них. Обеспечение такого баланса конституционных прав не должно сводиться к приоритету одного права перед другим, поскольку фактически такой приоритет может означать «отрицание» или умаление последнего.

Обобщая правовые позиции Конституционного Суда, так или иначе связанные с необходимостью уравновешивания различных конституционных прав, автор выделяет следующие критерии подобного «справедливого баланса»:

- взаимные ограничения конституционных прав должны быть адекватными, пропорциональными, соразмерными;

- такие ограничения не могут иметь обратной силы;

- они не должны затрагивать суть данных конституционных прав, то есть не лишать их действительного содержания.

Выход за пределы конституционного права, который приводит к его использованию не в соответствии с действительным социальным назначением, можно квалифицировать как злоупотребление правом. В связи с этим в работе рассмотрены способы конституционного противодействия потенциальному злоупотреблению правом.

Отмечаются широкие возможности Конституционного Суда РФ в сфере противодействия злоупотреблению конституционными правами:

во-первых, Суд рассматривая нормы действующего законодательства с позиции сбалансированности прав и обязанностей участников соответствующих правоотношений, может отменить правовую норму, создающую возможность злоупотребления правом либо дать такое ее конституционное толкование, которое исключает данную опасность;

во-вторых, в тех случаях, когда возможность злоупотребления правом не может быть элиминирована изменением законодательной конструкции нормы, Конституционный Суд может задавать параметры судебного контроля за соблюдением надлежащего баланса интересов (например, определяя его предмет);

в-третьих, зачастую Суд констатирует конституционную обязанность законодателя конкретизировать условия и порядок реализации конституционного права с тем, чтобы исключить возможность злоупотребления правом как формы неконституционного правопользования

Проблема законодательного закрепления правовых институтов, призванных воспрепятствовать возможному злоупотреблению правом, сегодня достаточно широко обсуждается применительно к антикоррупционному законодательству. В работе отмечается существующее даже на законодательном уровне непонимание конституционно-правовой природы мер, направленных на предупреждение потенциального злоупотребления правом. В частности, автор выступает с критикой смешения указанных мер с институтом юридической ответственности, что можно отметить, например, в Федеральном законе «О противодействии коррупции».

Пятая глава диссертационного исследования «Правовая определенность и стабильность правового регулирования как требование конституционного принципа справедливости» посвящена анализу коммутативной модели конституционного принципа справедливости и вытекающего из нее требования правовой определенности законодательства и правового положения субъектов конституционного правопользования.

В первом параграфе пятой главы «Верховенство права: проблема справедливого закона» требование правовой определенности, как правило, рассматривается в связи с концепцией верховенства права в формальном и материальном или содержательном смысле. В формальном смысле это понятие в значительной степени сближается с верховенством закона и законностью, представляя собой барьер против властного произвола правоприменителя. Вместе с тем, как отмечает диссертант, неопределенность правового регулирования часто порождается не только возможностью неоправданного усмотрения правоприменителя, но и широкими дискреционными полномочиями законодателя. Содержательный аспект верховенства права, по его мнению, связан с ограничением усмотрения законодателя определенными требованиями, предъявляемыми к закону с позиций его соответствия общим принципам права.

Однако, как отмечается в работе, верификация позитивного закона на предмет соответствия праву, требованиям справедливости может приводить к схоластическим или спекулятивным выводам. Автор полагает, что концепция верховенства права должна исходить не из абстрактного понимания права или правового закона, а из системы «конституционных координат» права. Конституция закрепляет не только конкретные нормы, но и, что более важно, через этот нормативный массив выражаются наиболее значимые ценности и принципы существующей правовой системы. Поэтому автору представляется, что верховенство права, понимаемое в конституционном формате, должно связываться не с позитивистской трактовкой законности как «правовой дисциплины» и не с трансцендентными идеями права, а с категориями конституционности или конституционной законности. Поэтому принцип справедливости анализируется через систему конституционных параметров «качества закона», направленных на обеспечение правовой определенности статуса участников соответствующих общественных отношений.

Второй параграф пятой главы «Конституционные критерии качества закона» содержит анализ конституционных характеристик правовой определенности действующего законодательства как важнейшей составляющей конституционного принципа справедливости.

Анализ правовых позиций Конституционного Суда РФ, посвященных обоснованию необходимости соблюдения как законодателем, так и правоприменителем вытекающего из принципа справедливости требования правовой определенности, позволяет выделить несколько взаимосвязанных, но не тождественных толкований данного требования.

Так, неоднократно Суд указывал, что из конституционных принципов равенства и справедливости вытекает требование определенности, ясности, недвусмысленности правовой нормы, поскольку иное не может обеспечить ее единообразное применение, не исключает неограниченное усмотрение в правоприменительной практике и, следовательно, неизбежно ведет к произволу. В данном случае речь идет о формальной определенности правовой нормы и недопустимости чрезмерного, неоправданного усмотрения правоприменителя. В частности, понятия, которые использует законодатель в конструкции правовой нормы, должны быть непротиворечивыми и не допускать их произвольного истолкования. В правовой доктрине (преимущественно теории права) данное качество правовых норм анализируется чаще всего в связи с вопросами ясности и точности норм права, допустимости так называемых оценочных понятий в конструкции статьи нормативного акта и т.п.

Конституционный принцип справедливости требует одинакового применения закона к лицам, находящимся в сходных ситуациях и, напротив, дифференцированного - к субъектам, находящимся в различных ситуациях. Между тем неопределенная по своему содержанию норма не обеспечивает равного масштаба ее применения к субъектам права, а следовательно, нарушает принцип справедливости. Требование формальной определенности права предполагает, что закон должен быть понятным, точным и недвусмысленным. Иное означало бы возможность неоднозначного понимания и истолкования закона и, по сути, произвольного его применения. В этом смысле принцип справедливости противостоит юридическому произволу.

Характерно, что Конституционный Суд РФ использует данную правовую позицию не только для элиминации дефектов терминологического толкования правовой нормы (формальная неопределенность), но и с целью коррекции ее содержания (смысловая неопределенность). Так, по целому ряду дел Суд констатировал, что требование определенности, ясности, недвусмысленности правовой нормы и ее согласованности с системой действующего правового регулирования, вытекающее из конституционных принципов юридического равенства и справедливости, распространяется и на те правовые нормы, которыми законодатель делегирует Правительству РФ те или иные полномочия. Это означает, что федеральный законодатель, наделяя Правительство РФ теми или иными полномочиями в сфере нормотворчества, должен четко определить круг вопросов, по которым Правительство РФ вправе принимать нормативно-обязывающие решения.

С этих позиций в работе приводится критический анализ действующего законодательства, выявляются дефекты правовой определенности, которые являются отступлениями от принципа справедливости.

Ряд проблем связан с отсутствием единых межотраслевых дефиниций (например, «законодательство», «гражданское законодательство», «земельное законодательство»), что, как показано в работе, может повлечь серьезные практические трудности. Например, ст. 5.27 КоАП РФ предусматривает административную ответственность за нарушение законодательства о труде и об охране труда. В то же время Трудовой кодекс РФ закрепляет в ст. 5, что трудовое законодательство (включая законодательство об охране труда) состоит из ТК РФ, иных федеральных законов и законов субъектов РФ, содержащих нормы трудового права. Таким образом, исходя из буквального толкования этой нормы, объективную сторону правонарушения образуют только деяния, нарушающие предписания, установленные не подзаконным актом, но федеральным законом или законом субъекта РФ. Однако, как быть, если закон содержит отсылочную норму к подзаконному акту?