Совершенствование уголовно-процессуального законодательства, регламентирущего деятельность сотрудников учреждений и органов уголовно-исполнительной системы

Размещено на http://www.allbest.ru//

Размещено на http://www.allbest.ru//

Совершенствование уголовно-процессуального законодательства, регламентирущего деятельность сотрудников учреждений и органов уголовно-исполнительной системы

В представленной статье рассмотрен ряд вопросов совершенствования регламентации процессуальных полномочий органов и учреждений уголовно-исполнительной системы Российской Федерации. Высказаны предложения по модернизации ряда норм, устанавливающих статус органов и учреждений уголовно-исполнительной системы и их должностных лиц как органов дознания. Рассмотрен круг проблем, связанных с более четким процессуальным регулированием механизма исполнения меры пресечения в виде домашнего ареста. Даны предложения по внесению изменения в уголовно-процессуальное законодательство, которые должны содействовать более эффективной реализации полномочий по контролю за арестованными со стороны уголовно-исполнительных инспекций. Сформулировано предложение по устранению терминологической неточности, допущенной в ст. 397 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации.

Ключевые слова: уголовно-процессуальный закон; уголовно-исполнительная система; орган дознания; домашний арест; задержание осужденного. арест дознание орган исполнительный

A. B. Divaev

Improvement of criminal-procedural legislation, regulating the activities of employees, establishments and bodies of the penal system

The article deals with a number of issues of improving the regulation of procedural powers of bodies and institutions of the penal system of the Russian Federation. In particular the proposals for the modernization of a number of rules establishing the status of the bodies and institutions of penal system, and their officials, as criminal investigation bodies. In addition, the range of problems associated with a more precise procedural regulation of the mechanism of execution of preventive measures in the form of house arrest. In this regard, proposals were made to amend the criminal procedure legislation, which should contribute to a more effective implementation of the powers to control arrested persons by the penal inspections. In conclusion, a proposal to eliminate the terminological inaccuracy in article 397 of the Criminal procedure code of the Russian Federation is formulated.

Keywords: criminal procedure law; penal system; body of inquiry; house arrest; detention of a convicted person.

Уголовно-процессуальный закон нельзя отнести к системообразующим нормативно-правовым актам, лежащим в основе статуса учреждений и органов уголовно-исполнительной системы (УИС) РФ и ее сотрудников. В то же время нельзя говорить и о том, что их деятельность полностью «свободна» от уголовно-процессуальной регламентации. В сфере уголовно-процессуального регулирования есть целый ряд сегментов, которые тесно связаны с деятельностью сотрудников УИС РФ и требуют дальнейшего их совершенствования.

Для начала выскажем ряд соображений относительно того, каков в целом статус учреждений и органов УИС и их сотрудников в уголовном процессе, могут ли они рассматриваться как участники уголовного судопроизводства, и если могут, то в каком качестве. По нашему мнению, это центральный, основополагающий вопрос, который, к сожалению, не находит в настоящее время однозначного ответа в законе.

С одной стороны, сегодня уголовно-процессуальный закон содержит ряд норм, в которых упомянуто, что органы и учреждения УИС и их сотрудники могут участвовать в уголовно-процессуальной деятельности, но не совсем понятно, в каком качестве.

Так, ч. 1 ст. 40 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации (УПК РФ) путем отсылки к положениям ст. 13 Федерального закона «Об оперативно-розыскной деятельности» (ФЗ «Об ОРД»), в принципе, дает основания рассматривать органы УИС в качестве органов дознания. Согласно данному положению уголовно-процессуального закона, органами дознания, наряду с прямо указанными в УПК РФ органами, считаются «иные органы исполнительной власти, наделенные в соответствии с федеральным законом полномочиями по осуществлению оперативно-розыскной деятельности».

В специальной литературе уже неоднократно говорилось о техническом несовершенстве и логической неоднозначности ч. 1 ст. 40 УПК РФ, а поэтому не будем снова повторяться. Остановимся на другом аспекте проблемы. Если буквально толковать рассматриваемые нормы уголовно-процессуального закона и закона, регламентирующего оперативно-розыскную деятельность, в системе друг с другом (а учитывая императивный характер этих норм, только такое их толкование и возможно), совершенно не ясно, какие же именно органы ФСИН России нужно рассматривать как органы дознания. Ст. 13 ФЗ «Об ОРД» к числу органов, которым предоставлено право осуществлять оперативно-розыскную деятельность на территории Российской Федерации, относит исключительно оперативные подразделения соответствующих органов, включая и оперативные подразделения ФСИН России. Отсюда вопрос: что именно следует считать органом дознания, весь орган УИС в целом или только его оперативное подразделение?

Более того, в системе органов УИС, помимо центрального аппарата и территориальных органов, важнейшее место занимают учреждения, исполняющие наказание, и следственные изоляторы, также являющие учреждениями УИС. Каков их уголовно-процессуальный статус и относятся ли они к органам дознания, также не понятно.

Как разрешить сложившуюся ситуацию? Думается, что наиболее рациональным был бы отказ от современной конструкции ч. 1 ст. 40 УПК РФ, отсылающей правоприменителя к положениям ФЗ «Об ОРД», который основан на совершенно иных принципах, нежели уголовно-процессуальный закон. Законодателю следует пересмотреть сложившуюся точку зрения на соотношение уголовно-процессуальной и оперативно-розыскной деятельности в большей степени, чем теперь, дистанцируя их. С этих позиций разумнее всего в ч. 1 ст. 40 УПК РФ предусмотреть обычный перечень государственных органов и учреждений, уполномоченных быть органами дознания в ходе производства по уголовному делу, в котором, в частности, указать, что к ним относятся: «ФСИН России, его территориальные органы, а также учреждения, исполняющие наказание в виде лишения свободы, наказания, не связанные с лишением свободы, и следственные изоляторы уголовно-исполнительной системы РФ -- в пределах полномочий, предоставленных уголовно-процессуальным законодательством».

В свете сказанного выше не совсем логичной выглядит и система полномочий органов УИС, выступающих в качестве органов дознания. Учитывая, что, исходя из смысла ч. 3 ст. 151 УПК РФ, законодатель не предусматривает для этих органов возможности осуществлять предварительное расследование в форме дознания по уголовным делам, производство предварительного следствия по которым не обязательно, к полномочиям органов УИС в этой связи можно отнести только производство неотложных следственных действий по делам, предварительное следствие по которым обязательно.

Однако если обратиться к п. 5 ч. 2 ст. 157 УПК РФ, предусматривающему это полномочие, можно с легкостью обнаружить положение закона, противоречащее ст. 40 УПК РФ. Согласно рассматриваемой норме ст. 157 УПК РФ неотложные следственные по данной категории уголовных дел вправе осуществлять «начальники учреждений и органов уголовно-исполнительной системы», но не начальники органов ФСИН России и, тем более, не начальники оперативных подразделений органов ФСИН России. По сути, это означает, что ст. 157 УПК РФ наделяет полномочиями органа дознания начальников учреждений и органов, которые, согласно буквального толкования ч. 1 ст. 40 УПК РФ, к числу органов дознания не относятся.

Кроме того, несколько нелогично выглядит и сама система процессуальных полномочий этих органов. Хорошо, в целом наделение начальников учреждений и органов УИС полномочиями по производству неотложных следственных действий по делам, по которым производство предварительного следствия обязательно, выглядит вполне разумно. Однако возникает вопрос, а как быть с уголовными делами, по которым производство предварительного следствия не обязательно? Исходя из современного закона, по этим делам у начальников учреждений и органов УИС нет вообще никаких полномочий, что выглядит странно.

Приведем для большей убедительности пример. Допустим, в исправительном учреждении совершено убийство -- один осужденный умышленно причинил смерть другому. В сложившейся ситуации начальник исправительного учреждения, исходя из положений ст. 157 УПК РФ, вправе уголовно-процессуальными и оперативными средствами проверить наличие признаков преступления, принять решение о возбуждении уголовного дела и в течение целых 10 суток производить любые следственные действия, по истечении которых определить подследственность уголовного дела и направить его материалы руководителю соответствующего следственного органа для продолжения предварительного следствия. А теперь для сравнения предположим, что в исправительном учреждении совершено иное преступление -- преступление небольшой тяжести, допустим, хранение без цели сбыта наркотических средств, психотропных веществ или их аналогов в значительном размере (ч. 1 ст. 228 УК РФ). Вполне очевидно, что тяжесть этого преступления не сопоставима с убийством, да и методика его расследования на первоначальном этапе, в целом, не представляет особой сложности. Однако, учитывая, что согласно ч. 3 ст. 150 УК РФ расследование уголовных дел об этих преступлениях осуществляется в форме дознания, начальник учреждения УИС не имеет вообще никаких полномочий по расследованию этих дел. Его роль в производстве по этим делам исчерпывается передачей сообщения о совершении преступления в орган дознания. Очень спорная и внутренне противоречивая юридическая конструкция.

Исправить сложившуюся ситуацию можно путем модернизации ст. 157 УПК РФ. Для этого, как представляется, из ч. 1 этой нормы закона следует исключить ограничение, предусматривающее производство неотложных следственных действий только по делам, по которым производство предварительного следствия обязательно, и изложить ее в следующей редакции: «При наличии признаков преступления орган дознания в порядке, установленном статьей 146 настоящего Кодекса, возбуждает уголовное дело и производит неотложные следственные действия».

Ряд вопросов имеется и к механизму реализации своих полномочий органами и учреждениями УИС, а также их сотрудниками, задействованными в исполнении меры пресечения в виде домашнего ареста. Как известно, эта обязанность возложена на уголовно-исполнительные инспекции, которые осуществляют свои контрольные полномочия во взаимодействии со следственными органами Следственного комитета РФ, органами дознания и предварительного следствия федеральных органов исполнительной власти, судами, медицинскими организациями государственной и муниципальной систем здравоохранения и иными органами и организациями в соответствии с их компетенцией.

Первый из этих вопросов касается обеспечения более оперативного информирования контролирующего органа о факте избрания судом домашнего ареста, что, как представляется, должно обеспечить надлежащее исполнение им полномочий по контролю за исполнением обвиняемым или подозреваемым как самой меры пресечения, так и сопутствующих ей ограничений и запретов.

В настоящее время уголовно-процессуальный закон устанавливает общее правило, что постановление судьи об избрании данной меры пресечения направляется лицу, возбудившему ходатайство, прокурору, контролирующему органу по месту отбывания домашнего ареста, и подлежит немедленному исполнению (ч. 6 ст. 107 УПК РФ). Исходя из этого правила п. 7 Порядка осуществления контроля за нахождением подозреваемых или обвиняемых в месте исполнения меры пресечения в виде домашнего ареста и за соблюдением ими наложенных судом запретов и (или) ограничений от 11.02.2016 указывает, что соответствующая уголовно-исполнительная инспекция обязана немедленно приступить к осуществлению контроля за нахождением подозреваемого или обвиняемого в месте исполнения меры пресечения в виде домашнего ареста и за соблюдением им наложенных судом запретов и (или) ограничений по получению этого постановления суда.

Как представляется, такое положение не совсем отвечает реалиям. Дело в том, что с момента вынесения постановления суда об избрании меры пресечения до момента его получения контролирующим органом может пройти достаточно большой период времени, в течение которого подозреваемый, к которому применена мера пресечения, фактически не контролируется. В целом этот срок при определенных условиях может составлять до нескольких суток. И, естественно, в этот период времени обвиняемый, подозреваемый способен как банально скрыться от органов предварительного расследования, так и своими действиями воспрепятствовать эффективному исполнению меры пресечения и наложенных на него запретов и ограничений.

В целях противодействия этому, думается, вполне уместно было бы установить обязанность следователя или дознавателя самостоятельно информировать уголовно-исполнительную инспекцию по месту исполнения меры пресечения об избранной мере пресечения.

По нашему мнению, учитывая обстоятельства избрания меры пресечения в виде домашнего ареста, а именно то, что это решение принимается по итогам судебного заседания, в котором вправе принимать участие и ходатайствовавшие о ее избрании следователь или дознаватель, ничего не мешает законодателю установить точный и при этом самый минимальный срок для уведомления -- допустим, не более 3 часов. При этом выбор способа уведомления можно оставить за следователем или дознавателем. Это может происходить как при помощи средств связи, так и другими способами (например, передача письменного сообщения нарочным или личное посещение следователем или дознавателем контролирующего органа).

Учитывая изложенное выше, а также структуру ст. 107 УПК РФ, необходимо предусмотреть в ней часть 41 следующего содержания: «При избрании в отношении подозреваемого или обвиняемого меры пресечения в виде домашнего ареста, следователь или дознаватель в течение 3 часов с момента вынесения постановления судьи об избрании меры пресечения обязан уведомить о принятом решении контролирующий орган по месту отбывания домашнего ареста».

Такое нововведение закона выглядит тем более уместным, учитывая, что как сказано выше, контроль за исполнением меры пресечения в виде домашнего ареста -- это не исключительная прерогатива уголовно-исполнительной инспекции. Они осуществляют эти полномочия в том числе во взаимодействии со следователями и дознавателями органов предварительного расследования, и предложенный порядок уведомления вполне можно рассматривать как форму такого взаимодействия.

Такая же по содержанию норма напрашивается и в дополнение к ст. 1051 УПК РФ, предусматривающей новейшую меру пресечения -- запрет определенных действий, механизм реализации которой в целом схож с домашним арестом. Соответственно, в качестве предложения можно было бы рекомендовать включить в ст. 1051 УПК РФ самостоятельную ч. 61: «При избрании в отношении подозреваемого или обвиняемого меры пресечения в виде запрета определенных действий следователь или дознаватель в течение 3 часов с момента вынесения постановления судьи об избрании меры пресечения обязан уведомить о принятом решении контролирующий орган по месту исполнения запрета определенных действий».

Далее, обращают на себя положения ч. 8 ст. 107 УПК РФ, которые содержат общее установление, что с учетом тяжести предъявленного обвинения и фактических обстоятельств подозреваемый или обвиняемый может быть подвергнут судом всем запретам, указанным в ч. 7 данной нормы закона, либо некоторым из них. Ч. 7 ст. 108 УПК РФ, в свою очередь, также является отсылочной нормой, перенаправляя правоприменителя к ч. 6 ст. 1051, в которой и содержатся эти запреты, среди которых имеются запрет общаться с определенными лицами и запрет отправлять и получать почтово-телеграфные отправления, а также использовать средства связи. При этом не совсем понятен механизм реализации данных запретов. В частности, не понятно кем именно и на основании чего должны исполняться эти запреты. Очевидно, что чисто технически уголовно-исполнительные инспекции реализовать эти запреты не способны. Они могут лишь проконтролировать их исполнение.

Думается, что достаточно рациональным было бы разрешение этой проблемы с использованием уже имеющихся в уголовно-процессуальном законе механизмов. В частности, речь идет о механизмах ограничения личных прав обвиняемого или подозреваемого путем контроля и записи его переговоров и ареста почтово-телеграфных отправлений обвиняемого и подозреваемого. Соответственно этому предлагаем изложить в ст. 107 УПК РФ ч. 81 следующего содержания: «При установлении запрета на общение с определенными лицами и использование средств связи суд одновременно с этим обязан рассмотреть вопрос и принять решение о контроле телефонных и иных переговоров подозреваемого или обвиняемого, которое направляется следователем для исполнения в соответствующий орган», а также ч. 82 : «При установлении запрета на отправку и получение почтово-телеграфных отправлений подозреваемым или обвиняемым суд одновременно рассматривает и принимает решение об аресте почтово-телеграфных отправлений подозреваемого или обвиняемог, с направлением соответствующего постановления в учреждение связи по месту исполнения меры пресечения в виде домашнего ареста, в котором тому поручается задерживать указанные отправления, и незамедлительно уведомлять об этом контролирующий орган».

По указанным выше причинам аналогичные по содержанию нормы должны быть включены и в содержание ст. 1051 УПК РФ (как представляется, в виде частей 71 и 72).

При этом очевидно, что одновременно с закреплением обязанностей суда по аресту почтово-телеграфных отправлений подозреваемого или обвиняемого и установлению контроля его переговоров при избрании мер пресечения в виде запрета определенных действий или домашнего ареста необходимо внести изменения и в ст. 185 и 186 УПК РФ, расширив перечень оснований применения этих процессуальных действий. Сделать это можно путем включения в каждую из упомянутых норм закона отдельной части 11 следующего содержания: «Суд вправе наложить арест на почтово-телеграфные отправления (установить контроль телефонных или иных переговоров -- для ст. 186 УПК РФ) подозреваемого или обвиняемого при избрании в отношении него меры пресечения в виде запрета определенных действий или домашнего ареста».

Требует модернизации и ч. 12 ст. 107 УПК РФ, которая регламентирует порядок доставления подозреваемого или обвиняемого, находящегося под домашним арестом, в орган предварительного расследования. Здесь представляется вполне разумным привлекать для этого не только транспортные средства контролирующего органа, но и транспорт органа предварительного расследования. Введение такой поправки в закон значительно облегчит работу органов предварительного расследования, устранит проблемы их взаимодействия с контролирующим органом, повысит оперативность их работы.

В то же время было бы правильным введение такого порядка доставления подозреваемого или обвиняемого, находящего под домашним арестом, сопроводить предложением о закреплении в законе обязанности органов предварительного расследования в каждом случае самостоятельного доставления подозреваемого или обвиняемого уведомлять об этом контролирующий орган, дабы избегать возможных эксцессов с нарушением арестованным условий домашнего ареста.

В русле тенденций закона последнего времени уместным выглядит и внедрение практики обеспечения участия арестованного подозреваемого или обвиняемого в следственных и иных процессуальных действиях путем использования средств видеоконференцсвязи. Думается, что здесь может быть задействован, с одной стороны, механизм ходатайствования, если участие в следственном или ином процессуальном действии с помощью средств видеоконференцсвязи инициируется самим подозреваемым, обвиняемым его защитником или законным представителем, а с другой -- механизм получения согласия подозреваемого или обвиняемого, если производство такого следственного или иного процессуального действия считает необходимым следователь, дознаватель или суд.

Соответственно, по нашему мнению, предложения по совершенствованию закона в этой части могли бы выглядеть следующим образом: «12. В место отбывания домашнего ареста, в орган дознания или орган предварительного следствия, а также в суд подозреваемый или обвиняемый доставляется транспортным средством контролирующего органа, а при необходимости -- транспортным средством органа дознания

или предварительного следствия. В случае когда доставление подозреваемого или обвиняемого осуществлялось транспортным средством органа дознания или предварительного следствия, следователь или дознаватель обязаны в течение 3 часов с момента доставления подозреваемого или обвиняемого в орган предварительного расследования уведомить об этом контролирующий орган.

121. При наличии технической возможности по ходатайству или с согласия подозреваемого, обвиняемого, а также по ходатайству его защитника или законного представителя участие подозреваемого или обвиняемого в производстве следственного или иного процессуального действия может быть обеспечено при помощи средств видеоконференцсвязи».

Известные проблемы в правоприменении вызывает и терминологическая неточность допущенная законодателем при формулировке п. 18 и 181 ст. 397 УПК РФ, которые предусматривают основания продления срока «заключения под стражу» осужденного, скрывшегося от исполнения наказания, не связанного с лишением свободы, либо уклонившегося от получения предписания, предусмотренного ч. 1 ст. 75 УИК РФ, не явившегося к месту отбывания наказания в виде лишения свободы с отбыванием наказания в колонии-поселении.

В уголовно-процессуальной науке давно идет дискуссия об отделении

уголовно-процессуальных отношений, связанных с деятельностью по обращению приговора к исполнению и его исполнением, от схожих по своей природе уголовно-исполнительных отношений. И одной из проблемных сфер в данном контексте является сфера согласования оснований и порядка реализации принудительных мер, предусмотренных УПК РФ и УИК РФ, которые могут быть применены, с одной стороны, к подозреваемому или обвиняемому, а с другой стороны -- к осужденному. Законодатель «подливает масла в огонь» этой дискуссии, используя для наименования совершенно различных по природе мероприятий одни и те же термины. В частности, то, что в положениях УИК РФ именуется «задержанием» лица, уклоняющегося от исполнения наказания, в ст. 397 УПК уголовно-процессуального закона названо законодателем «заключением под стражу». Такая путаница в терминологии, естественно, вызывает непонимание со стороны правоприменителя: непонятно, каким механизмом следует пользоваться при продлении сроков этого «задержания -- заключения под стражу», тем, который предусмотрен для продления срока заключения под стражу, или тем, который установлен для разрешения вопросов, связанных с исполнением приговора?

Думается, что для урегулирования сложившейся ситуации и приведения в порядок нормативной терминологии необходимо внести точечные изменения в ст. 397 УПК РФ и привести ее в соответствие с уголовно-исполнительным законодательством. Дело в том, что УИК РФ предусматривает возможность задержания осужденного, уклоняющегося от отбывания различных видов уголовного наказания, (ст. 30, 32, 46, 58 и др. УИК РФ) на срок не более 48 часов. Видимо, этот факт и вносит непонимание, наталкивая на вывод, что это одна и та же мера принуждения, что в корне неверно. Это абсолютно разные мероприятия. Задержание подозреваемого -- это мера принуждения, применяемая в целях недопущения продолжения совершения преступления, сокрытия подозреваемого от органов предварительного расследования, а также закрепления доказательств по уголовному делу, тогда как задержание осужденного, уклоняющегося от отбывания наказания, -- это мера, направленная на обеспечение его исполнения. Она применяется в отношении лица, приговор по уголовному делу которого вступил в законную силу, а поэтому и основания ее применения никак не могут быть унифицированы с основаниями задержания. Тот же факт, что и задержание подозреваемого, и задержание осужденного имеют идентичный срок (48 часов) объясняется очень просто: это конституционное ограничение времени нахождения гражданина под стражей без судебного решения, распространяющееся на все виды и формы задержания, которые применяются или могут быть применены по российскому законодательству.

Более того, в этих же нормах уголовно-исполнительного закона говорится о возможности продления сроков такого задержания до 30 суток, что принципиально невозможно в отношении уголовно-процессуального задержания.

Как представляется, для разрешения сложившейся ситуации необходимо всего лишь изменить терминологию п. 18 и 181 ст. 397 УПК РФ, заменив слова «о заключении под стражу» словами «о продлении срока задержания осужденного». С учетом этих изменений эти нормы уголовно-процессуального закона должны выглядеть следующим образом: «18) о продлении срока задержания осужденного, скрывшегося в целях уклонения от отбывания наказания в виде штрафа, обязательных работ, исправительных работ либо ограничения свободы, до рассмотрения вопроса, указанного в пункте 2 настоящей статьи, но не более чем на 30 суток;

18.1) о продлении срока задержания осужденного к лишению свободы с отбыванием наказания в колонии-поселении, уклонившегося от получения предписания, предусмотренного частью первой статьи 75.1 Уголовно-исполнительного кодекса Российской Федерации, или не прибывшего к месту отбывания наказания в установленный в предписании срок, но не более чем на 30 суток, а также о направлении его в колонию-поселение под конвоем в порядке, установленном статьями 75 и 76 Уголовно-исполнительного кодекса Российской Федерации, либо о рассмотрении вопроса, указанного в пункте 3 настоящей статьи».

Размещено на Allbest.ru