Основание российской формы политической элиты

Размещено на http://www.allbest.ru/

Основание российской формы политической элиты

В.Ф. Шрейдер

The author examines the process of formation the understanding of elite. The transition from ruling elite to the party elite. The formation of the new elite, during the post Soviet period. And also political institutes and actual authority in modern Russia. элита приватизация государственная собственность

Становление государственности любого типа сопровождается делением населения на меньшинство и большинство. Термин «меньшинство» в политической науке (политической социологии, политологии и др.) трактуется по-разному: аристократия, управляющее или господствующее меньшинство, олигархическое или корпоративное, бюрократическое, партократическое и даже демократическое правление немногих. Меньшинством называют также властвующую или правящую элиту.

Понятие «элита» тоже многозначно. Классические формулировки принадлежат Г. Моске и В. Парето [1]. М. Острогорский и Р. Михельс дополнили теорию правящей элиты теорией партийной элиты [2]. Они доказывали, что организация политических партий далека от демократических настроений политиков и теоретиков народовластия.

Если для классиков элитаризма свойственно четкое противопоставление правящего меньшинства и остальной массы, то последующие исследователи (представители неоэлитарного направления и особенно приверженцы плюралистической концепции элит) смягчают и даже частично снимают это противопоставление при рассмотрении западных демократий, хотя и для них представление о неизбежности и необходимости правления меньшинства остается естественным. Так, Г. Лассуэлл, находясь на более либеральных позициях, нежели Моска, Парето, Острогорский, Михельс, обращает внимание прежде всего на вопрос открытости элиты, вставая в оппозицию к представлению о позитивности гарнизонного государства, однако и им элита определяется как небольшая группа людей, обладающих наибольшей властью. Или же Р. Арон к элитарному слою относит всех людей, находящихся на самых высоких ступенях иерархии в различных сферах общества и занимающих наиболее привилегированные позиции по уровню престижа и богатства. Словосочетанием «политический класс», по мнению Арона, правильнее обозначать «узкое меньшинство», реально выполняющее функции общего управления или руководства. Другими словами, при таком взгляде термин «правящий класс» находится между понятиями «элита» и «политический класс». Поскольку он включает в себя те привилегированные меньшинства, которые либо в силу своего морального авторитета, либо благодаря обладанию экономической или финансовой властью, не выполняя непосредственно политических функций, оказывают влияние как на тех субъектов, кто управляет, так и на тех, кто подчиняется [3].

Современная «западная» и российская социологическая и политологическая наука нередко указывает на то, что элитистскими теориями наиболее точно описываются традиционные или авторитарные и тоталитарные режимы. Именно в этих случаях обнаруживается их существенный эвристический потенциал. «Многие различия между элитистскими концепциями и плюралистическими трактовками сводятся как раз к вопросу о степени открытости этих групп, их связи с массами, их положению в системе распределения власти. Плюралисты во многом основывают свои построения на концепциях «групп интересов» и «групп давления» (Артур Бентли, Дэвид Трумен, Нельсон Полсби) или «групп вето» (Дэвид Рисмен). Значительное распространение получила и концепция полиархии Роберта Даля, строящаяся на аналогичных принципах» [4]. Существующее на сегодняшний день многообразие определений понятия «элиты» позволяет выделить две группы: меритократические и властные (ценностные и стуктурно-функциональные, меритократические и альтиметрические).

Отечественная политическая наука при исследовании современного изменяющегося российского общества использует понятие «политическая элита» в применении не к начальному периоду преобразований. Сущность правящего слоя в этот момент наиболее адекватно определяется понятиями «бюрократия», «политбюрократия», «новый класс», «правящий класс», «господствующий класс», «лидерство» и др. В 90-е годы, время видоизменения правящего слоя, на это отреагировала и политическая наука, в которой постепенно происходило замещение понятием «элита» прежних наименований партбюрократии.

При помощи нового понятия ныне в отечественной политической науке властные отношения в российском обществе объясняются как в историческом, так и в современном их аспектах. Например, О.В. Гаман-Голутвина рассмотрела правящий класс России от боярства до советской номенклатуры через призму элиты. Она определяет элиту как категорию лиц, обладающих властью вне зависимости от того, какие факторы обусловили вхождение во власть - происхождение, состояние или заслуги [5]. В современном российском контексте используются самые различные понятия «элиты» - «экономическая элита», «политическая элита», «национальная элита», «бизнес-элита», «контрэлита», «околоэлитное окружение» и др. [6].

Однако меритократическое толкование политической элиты применительно к дореволюционной, советской и в определенном значении постсоветской России не всегда корректно, хотя сама постановка вопроса элитарности различных иерархических элементов общества и ее форм, включая политические структуры, вполне обоснована.

Проблема заключается в том, что в дореволюционной (1917) и постреволюционной России элита представляла собой преимущественно верхнюю и среднюю часть военно-государственной, а в СССР - партийной, государственной и хозяйственной бюрократии на различных уровнях. В политической системе этих эпох обнаруживается нечеткость границ между политической элитой и бюрократией. Элитарность других групп людей в различных видах деятельности по отношению к политической элите была еще более размыта, особенно это относится к сталинскому периоду.

Политической элитой, несмотря на множество интерпретаций, можно назвать небольшую группу людей, которые занимают определяющие позиции в сфере государственной власти и доминируют на этой основе над большинством народа. Или несколько иначе, «политическая элита - это внутренне сплоченное сообщество лиц, являющихся субъектом подготовки и принятия важнейших стратегических решений и обладающих необходимым для этого ресурсным потенциалом» [7].

Поскольку на современном этапе российской жизни элита формируется в процессе так называемого второго этапа приватизации из новономенклатурных образований и старой советской номенклатуры ленинско-сталинского времени и постсталинской эпохи, то ее анализ невозможен без содержательного взаимопроникновения и взаимодополнения ряда понятий, а именно: понятий элиты, класса, бюрократии, так как последние два точнее позволяют сформулировать те концепции, в рамках которых исследуется номенклатура, называемая политбюрократией, т.е. правящая или политическая элита советского общества. Другими словами, невозможно рассмотрение феномена номенклатуры исходя из какого-либо одного понятия. Каждый термин фиксирует лишь отдельные стороны организации, механизма функционирования, тенденций развития и трансформаций номенклатуры [8]. Недооценка этого привела, например, А.И. Фурсова к отказу по отношению к разным периодам в эволюции советского общества от таких основополагающих понятий как политика, класс, бюрократия, партократия и др. Все типы систем советской формы он описывает, используя один и тот же термин - «кратократия» (власть власти).

Советский и нынешний строй, облачившийся в одежды российской государственности, является хорошей иллюстрацией «известной» схемы эволюции любого режима. Правящий класс, как было обозначено выше, поочередно выступает то как «класс в себе» в ленинско-сталинскую эпоху, то как «класс для себя» в период бюрократического либерализма, то как «класс для других» в период перестройки и капитализации, но так же в бюрократическом измерении.

В деятельности правящей номенклатуры с ее «клиентально-патримониальной иерархией» в период советского режима время от времени происходило смещение акцентов либо в сторону упрочения данной иерархии, либо в направлении постепенного ее смягчения, когда видоизменялись как сама структура, статусное положение, интересы, так и формальные процедуры, и приемы политбюрократической системы правления.

В конце 80-х годов номенклатурная система формирования политбюрократической элиты была преобразована в самих своих основах. То есть при сохранении административных элитных позиций произошла, однако, их значительная трансформация, что связано в первую очередь с ликвидацией в 1991 г. политики и аппарата КПСС как части государства. Эти изменения и создали возможности для замещения элитных позиций претендентами в результате более открытой конкурентной борьбы, нередко хаотичной, поскольку специфически «формализованные» советские процедуры были упразднены или видоизменены.

Отличительную особенность протекающего ныне процесса трансформации советской номенклатуры можно определить как попытку перехода из «класса для себя» в постсоветский вариант «класса для других», т. е. класса, способного мобилизоваться для борьбы за свои групповые интересы на основе определенной стратегии, «коллективной или массовой стратегии».

Причем эта элита не только характеризуется преемственностью внутри номенклатуры, но она состоит из представителей прежней политбюрократии и новой собственности [9], образующих социальные группы, в значительной степени криминальные по своей сущности. Либеральная демократизация [10] и приватизация, произведенные «классом для других», на российском социальном пространстве явили беспрецедентный в мировой истории, организованный государственной властью способ изъятия народного достояния. Достаточно лишь таких примеров: 500 крупнейших российских предприятий с реальной стоимостью 200 млрд долларов были проданы всего за 7,2 млрд долларов. По подсчетам аналитического центра РАН 55% капитала и 80% голосующих акций при приватизации перешли в руки отечественного и иностранного криминального капитала [11].

Несколько обновленный правящий класс и сохранил власть, и приобрел собственность на легальных началах, став основным субъектом масштабного перераспределения в частное и акционированное владение народно-государственной собственности между основными, входящими в него кланами и картелями. Как следствие, во главе олигархической политической системы [12] в России оказались группы корпоративных интересов [13]. Соответственно массовые интересы по-прежнему плохо выражены и не имеют адекватной политической репрезентации [14].

В данном осмыслении современного социально-политического процесса все еще можно сказать, что российская национальная буржуазия не развилась до корпоративной организации. Имеет место значительное количество предпринимательских объединений, но они являются в основном частями «приятельских», «семейных», «клановых», а не союзами, которые представляют интересы этих объединений.

Наиболее заметным социальным эффектом неолиберальных рыночных реформ 90-х годов «по-российски» явилась капитализация и одновременно феодализация [15] номенклатурных по происхождению правящих групп, что способствовало дальнейшему развитию патримониального бюрократического капитализма. Клиентарно-олигархический способ включения во власть представителей деловых кругов воспроизвел и закрепил патримониально-бюрократический и монополистически-олигархический характер российской экономики (начало XXI века лишь незначительно изменило эту ситуацию).

Исследуя итоги выборов (2003), обществоведы говорят об основной роли бюрократии в социально-политическом процессе России. Современный политический режим, как и в 90-е годы XX века, воспроизводится различными понятиями в качестве системы или отдельных составляющих ее элементов - бюрократический авторитаризм, бюрократическая дума, бюрократический капитализм и др. [16]. По мнению большинства граждан российского общества, капитализация в нашей стране приняла криминально-чиновничий характер [17].

Мнение респондентов о том, кто в первую очередь выиграл в результате приватизации государственной собственности (процент от числа опрошенных по годам)

Российская олигархия (социальная, экономическая и политическая) - явление особого рода... «Строго говоря, олигархия - это определенный (наряду с другими) способ управления крупными организациями, основанной на власти как экспертизе, но не как богатстве. Что же касается олигархических начал российского посткоммунистического устройства, то они, скорее, возвращают нас к античному (в российском измерении - удельному времени) пониманию плутократии как режима, при котором власть и привилегии основываются на богатстве. Интересы собственности и собственной материальной выгоды, а не организация власти как таковая - вот что главное в российском нынешнем плутократическом режиме, при котором не только богатство производит власть, но и власть сама порождает богатство для приобщенных к ней» [18]. Следствием такого типа демократизации и приватизации стало то, что новые российские элитные группы выступают преимущественно в двух формах: компрадорской буржуазии («новые русские») и «новой администрации» (превращенной формы советской бюрократии). Новые бюрократы по своей внутренней сущности значительно отличаются от советской политбюрократии, поскольку они «обуржуазились», превратив должностное место в частную собственность.

Российская действительность как в 90-е годы XX века, так и в начале XXI века демонстрирует парадоксальные социальные явления политического процесса. Поскольку трансформация номенклатурной системы привела не к укреплению служебной специализации, подтверждаемой квалификации, иерархии, твердому жалованью, обезличенным правилам служебной деятельности и карьеры (Вебер), не к установлению разветвленной системы публичного контроля (парламентского, финансового, собственно административного, информационного и т.д.) над бюрократическим аппаратом. Она привела лишь к демократизации административной среды. Иначе говоря, произошло сближение методов деятельности государственного аппарата и частного менеджмента. Однако это произошло не в форме «проверка на рынке» и «служба, ориентированная на клиента», т.е. служба, способная обеспечить естественные в современном смысле «индустриальные» материальные свободы и формы «постиндустриальных», постматериальных ценностей для так называемого среднего класса и остальных классов или слоев общества.

Несмотря на то, что современные, наиболее влиятельные группы выступают в таких формах, как «новая бюрократия» [19], «новые политики» и «новые русские», между ними создана в определенном смысле устойчивая связь, которая напоминает треугольник. В социально-политическом значении этим группам в настоящем обеспечивается информационная и общественная поддержка. Жизнь подтверждает, что треугольная форма взаимоотношений, где каждая вершина выполняет свою функцию, является наиболее устойчивой. Одну составляющую этого треугольника представляют патроны, т.е. государственные лица (политики), которые могут распределять финансы или обеспечить политическую поддержку другим субъектам социальных отношений. Вторая вершина - руководители финансовых, коммерческих, производственных структур, которые представляют частные и корпоративные интересы. Третий элемент треугольника - институты, осуществляющие функцию мобилизации и поддержки реализующейся политики, что важно в любых условиях развития общества, а тем более при смене руководства.

Является естественным и то, что наиболее мощные группы интересов являются фактической властью. Они не только оказывают давление, но и контролируют финансы, кадры, прессу, процесс принятия решений наряду с властью формальной - политическими институтами и их стратегами в традиционном понимании - лицами, принимающими решения, но в реальности нередко представляющими и озвучивающими власть, обсуждающими, согласовывающими и легитимирующими уже принятые решения. Характер деятельности субъектов, формальных и реальных, в процессе принятия политических решений определяется такими факторами, как система распределения властных полномочий; развитость институтов представительства интересов; политическая культура, присущая данному обществу; наличие определенных традиций и ценностей; правовая база, регулирующая процесс принятия решений.

«При определении роли и значения первых (формальных участников) необходим точный анализ устройства политических институтов и процедур принятия решений, тогда как для идентификации второй группы (реальных участников) больше подходит анализ исторической и национальной традиции, политической, экономической и социальной сред, развития конкретной политической ситуации» [20].

Вне зависимости от конфигурации элит, различающихся по своим функциональным позициям, - политическая, экономическая или идеологическая, - все они участники распределения или перераспределения функций, статусов и ролей между элитами и бюрократией в процессе перехода нашего общества из одного состояния в другое. Результатом этого процесса явилось преобразование советской формы правящего класса. Однако и при наличии названной треугольной плюралистической структуры элитных отношений настоящее состояние российского общества все еще следует определять по формуле «неустойчивого равновесия» [21].

Следует признать, что первые («настоящие») действия российского президента В.В. Путина и его администрации говорят о том, что политический (властный) маятник переместился из точки дезинтеграции. Он пошел в противоположном направлении, начался новый этап большей упорядоченности и централизации власти и управления. Однако попытки президента объединить страну (по-прежнему живущую «по понятиям») вокруг идеи порядка и диктатуры закона опираются главным образом на административные ресурсы, которые не всегда продуктивны [22].

Также совершенно очевидна проявившаяся в 90-е годы тенденция ослабления управления из-за его демократизации, что в определенной степени не обеспечивает устойчивость общества. Поэтому на сегодня немного оснований говорить о существовании в России меритократической правящей элиты («класса для других») - в наличии лишь более или менее стабильная группа, обладающая наибольшей властью.

Современный правящий слой вполне можно назвать постноменклатурным патронатом (с определенной долей условности). Этот термин отражает имеющийся тип господства в его генезисе и развитии. Произошла приватизация социальной силы распавшейся номенклатуры. Осуществлено частное присвоение средств и ресурсов власти, еще в существенной мере синкретичной, не разделенной на политическую и экономическую составляющие (и одновременно разделенной). Названное понятие указывает на элементы патримониального характера российской власти в качестве социальной нормы, постоянно воспроизводимой в системе отношений управляющих и управляемых, а также во взаимодействии властвующих институтов. Кроме того, в категории «постноменклатурный патронат» указаны наиболее действенные средства господства и обмена властными ресурсами - это патрон-клиентные отношения, частные (властные) консенсусы защиты и поддержки. На этапе все еще институциональной неопределенности личные связи и клиентарно-организованные социальные сети дополняют дефицит государственной власти. Одновременно патрон-клиентные отношения, пронизывая деятельность государственных и общественных институтов, не способствуют публичному (от имени народа и для народа) положению этих образований, лишают их гражданского правового содержания [23].

Об отсутствии «настоящей» российской элиты говорит то, что нет общеобязательных правил замещения элитарных слоев, нет четкого разделения элит по сферам деятельности, а также нет, и все еще (начало XXI века), определенной стабильности в обществе, - этого решающего фактора. Другими словами, формально есть все, что требуется с точки зрения либеральной теории для формирования меритократии (свободные выборы и т.д.). Но система власти и управления обществом далека от решения своей главной задачи - не поддерживает равновесия между интересами личности и общества, общества и государства, между требованиями порядка и стремлением к свободе.

Вместе с тем быстрые изменения системы формальных экономических и политических институтов запустили один из основных трансформационных процессов - социально-экономическую адаптацию. Даже в искаженной форме рыночные механизмы создали систему определенной ответственности хозяйствующих субъектов за результаты своей деятельности. В нашей стране идет процесс массовой выработки и усвоения моделей социально-экономи-ческой деятельности, в той или иной мере соответствующих сложившейся системе формальных институтов и неформальных отношений. Однако для адаптации примерно половины граждан России необходимы значительные изменения в функционировании формальных и неформальных институтов [24].

Библиографический список

1. Гельман, В. Я. Сильная исполнительная власть : президент и его правительство / В.Я. Гельман. // Политическая социология и современная российская политика. - СПб., 2000. - С. 211.

2. Mosca, G. The Ruling Class / G. Mosca. // The Logic of Social Hierarchies. - Chicago, 1971. - P. 252 ; Pare, H. V. Elites and Their Circulation / H. V. Pare. // Structured Social Inequality : A Reader In Comparative Social Stratifica : у - New York, 1969. - P. 35.

3. Артемов, Г. П. Политическая социология / Г.П. Артемов. - СПб., 200. - С. 156.

4. Aron, R. Social Class, Political Class, Ruling Class / R. Aron. // Class, Status, and Power. - L, 1967. - P. 204.

5. Барзилов, С. И. Провинция : элита, номенклатура, интеллигенция / С.И. Барзилов, А.Г. Чернышев. // «Свободная мысль». - 1996. - № 1 ; Афанасьев, М. Н. Правящие элиты и государственность посттоталитарной России / М.Н. Афанасьев. - М., 1996.

6. Гаман-Гопутвина, О. В. Правящие элиты России / О.В. Гаман-Гопутвина. - М., 1998.

7. Афанасьев, М. Н. Правящие элиты и государственность посттоталитарной России / М.Н. Афанасьев. - Воронеж, 1996 ; Титов, В. Н. Политическая элита и проблемы политики / В.Н. Титов. // Социс. - 1998. - № 7. ; Региональные элиты Северо-Запада России : политические и экономические ориентации / под ред. А.В. Дуки. - СПб., 2001. - С. 13-27.

8. Гаман-Гопутвина, О. В. Российские партии на выборах : картель «хватай всех» / О.В. Гаман-Гопутвина. // Полис. - 2004. - № 2. - С. 7.

9. Ильин, В. Государство и социальная стратификация советского и постсоветских обществ 1917-1996 гг. : опыт конструктивистско-структуралистского анализа / В. Ильин. - Сыктывкар, 1996. - С. 125. ; Куколев, И. В. Трансформация политических элит в России / И.В. Куколев. // «Общественные науки и современность». - 1997. - № 4. - С. 85-86 ; Слепцов, Н. С. Лидеры российских регионов : испытания плебисцитом / Н.С. Слепцов, И.В. Куколев, Т.М. Рысакова. // Социс. - 1988. - № 7. - С. 118-128 ; Крыштановская, О. В. Формирование региональной элиты : принципы и механизмы / О.В. Крыштановская. // Социс. - 2003. - № 11. - С. 5 ; Гаман-Голутвина, О. В. Там же // Полис. - 2004. - № 2. - С. 16-17.

10. Несмотря на то, что в России «богатые люди есть, класс капиталистов едва ли появился». См.: Уайт, С. Еще раз о посткоммунистической транзиции / С. Уайт. // Социс. - 2003. - № 11. - С. 24.

11. Под понятиями «либеральная демократизация», «демократизация административной среды», «самоуправление», «сетевые отношения» и т.д. «по-российски», автор воспроизводит те отношения в структурах власти, когда бюрократия занимается тем, что определяет сама эта структура. И чаще всего для себя, а не функционирует в рамках «формы» или инструкции «сверху» и, как следствие, происходит снижение эффективности управления.

12. Руткевич, М. Н. Трансформация социальной структуры российского общества / М.Н. Руткевич. // Социологические исследования. - 1997. - № 7. - С. 4.

13. Крыштановская, О. В. Трансформация бизнес-элиты России : 1998-2002 / О.В. Крыштановская. // Социс. - 2002. - № 8.

14. Ф. Шмиттер определяет государственный корпоративизм так: «Ограниченное число принудительных, иерархически ранжированных и функционально дифференцированных групп монополизируют представительство общественных интересов перед государством в обмен на то, чтобы государство само отбирало их лидеров и формулировало их требования и позиции». Шмиттер, Ф. Неокорпоративизм / Ф. Шмиттер. // Полис. - 1997. - № 2. См. так же : Клепач, А. Корпоративное управление в России / А. Клепач. // Вопросы экономики. - 1997. - № 12. ; Перегудов, С. П. Новый российский корпоративизм : от бюрократического к олигархическому. / С.П. Перегрудов. - М., 1988. ; Перегудов, С. П. Крупная российская корпорация в системе власти / С.П. Перегрудов. // Полис. - 2001. - № 3. ; Перегудов, С. П. Корпорации, общество, государство : эволюция отношений. / С.П. Перегрудов. - М., 2003. - С. 254.

15. Мельвиль, А. Ю. Демократические транзиты, транзитологические теории / А.Ю. Мельвиль. // Политическая наука в России : Интеллектуальный поиск и реальность. - М., 2000. - С. 361. См. так же: Перегудов, С. П. Корпоративный капитал в российской экономике / С.П. Перегрудов. // Полис. - 2000. - № 4 ; Дилигенский, Г. Г. К проблеме социального актора в России / Г.Г. Дилигенский. // Куда идет Россия? Власть, общество, личность. - 2000. ; Международный симпозиум 17-18 января 2000 г. - М., 2000.

16. Гуторов, В. А. Гражданское общество : эволюция практической философии и современная реальность / В.А. Гуторов. // Стратегия формирования гражданского общества в России. - СПбГУ, 2002. - С. 67-68.

17. Холодковский, К. Г. Бюрократическая Дума / К.Г. Холодковский. // Полис. - 2004. - № 1. - С. 11. ; Шевцова, Л. Ф. Смена режима или Системы? / Л.Ф. Шевцова. // Полис. - 2004. - № 1. - С. 49 ; Лукин, А. В. Диктатура и жизнь / А.В. Лукин. // Полис. - 2004. - № 1. - С. 16. ; Шевцова, Л. Ф. Как Россия не справилась с демократией : логика политического отката / Л.Ф. Шевцова. // Pro et Contra, 2004. - С. 40.

18. Левашов, В. К. Морально-политическая консолидация российского общества в условиях неолиберальных трансформаций / В.К. Левашов. // Полис. - 2004. - № 7. - С. 36.

19. Петухов, В. В. Новые поля социальной напряженности / В.В. Петухов. // Социс.- 2004. - № 3. - С. 30. Также см.: Тихонова, Н. Е. Особенности дифференциации и самооценки статуса в полярных слоях населения / Н.Е. Тихонова. // Социс. - 2004. - № 3. - С. 22 ; Давыдова, Н. М. Материально-имущественные характеристики и качество жизни богатых и бедных / Н.М. Давыдова, Н.Н. Седова. // Социс. - 2004. - № 3. - С. 40-50.

20. «Новая бюрократия» не является однородной. Российская административная система включает в себя, по меньшей мере, две организационные подсистемы или две группы институтов бюрократической рутинизации. Первая группа институтов - это «рациональная» административная подсистема. Она основана на конституционном договоре, является его результатом и отвечает за такие направления: управление государственным имуществом, фондовым рынком, разработка налоговой политики, страховой и банковский надзор, антимонопольное регулирование и др. Вместе с тем в нашей стране продолжает существовать часть прежней патримониальной бюрократической структуры или подсистемы. Эти подсистемы не только существуют, но и конкурируют между собой за доступ к ресурсам. «Значительная гетерогенность российского общества обеспечивает различную конфигурацию данных подсистем в различных регионах страны, а также на федеральном уровне, уровне субъекта федерации и уровне местного самоуправления». Кузнеченков, М. О. Административное управление в современной России : опыт неоинституционального анализа / М.О. Кузнеченков. // Вестник КРАГСиУ. - 2000. - № 2. - С. 78-79.

21. Шаулова, Т. В. Субъекты права законодательной инициативы и их роль в процессе принятия решений / Т.В. Шаулова. // Политические процессы в России : институциональный, идеологический и поведенческий аспекты. - СПб., 2001. - С. 83.

22. Согрин, В. Там же. - С. 163-168.

23. Ачкасов, В. А. Региональная идентичность в российском политическом пространстве / В.А. Ачкасов. // Политические процессы в России : институциональный, идеологический и поведенческий аспекты. - СПб., 2001. - С. 106.

24. Афанасьев, М. Испытывая политические институты / М. Афанасьев. // Преобразования в России. - М., 1999. - С. 92.

Размещено на Allbest.ru