Эволюция уголовного законодательства об ответственности за преступления против порядка управления в России XIX-XX веков

Вестник Кузбасского института № 4 (25) / 2015

Размещено на http://www.allbest.ru/

2

Эволюция уголовного законодательства об ответственности за преступления против порядка управления в России XIX -- XX веков

О.Н. Рябченко

Статья посвящена исследованию процессов динамики законодательства об ответственности за преступления против порядка управления в середине XIX-XX вв. На основе анализа правовых памятников доказывается факт отсутствия ясных представлений о содержании этого объекта и формирование соответствующей главы по «резервному» принципу. Установлена связь преступлений против порядка управления с теоретическим пониманием преступления вообще и с ростом объемов государственного администрирования.

К середине XIX в. уголовно-правовая наука столкнулась с парадоксом при определении объекта и правовой природы преступлений против порядка управления. С одной стороны, было доказано, что одна из основных задач государства -- управление обществом, что задача эта решается посредством создания и поддержания определенных правил поведения, а доступная государству форма выражения этих правил -- нормативные правовые акты. С другой стороны, было признано, что целевое назначение уголовного права состоит в охране сложившегося в стране правового порядка, из-за чего одним из основных признаков преступления был объявлен признак противоправности, понимаемый как его способность нарушать предписанные в государстве правила.

Общая линия на включение в группу преступлений против порядка управления весьма разнородных составов была продолжена и во второй половине XX в. К началу 1990-х г. общий объем статей в гл. 9 Уголовного кодекса РСФСР вырос практически вдвое, что затрудняло теоретический анализ составов, выяснение общих признаков преступлений, их классификацию, понимание параметров общественной опасности и социально-правовой природы.

Реформа уголовного закона середины 1990-х гг. привела к тому, что преступления, имеющие свой специфический и вполне определенный родовой объект, были выделены из группы посягательств против порядка управления. Однако такая реформа при всей ее значимости свидетельствует в большей степени о правильном определении объектов иных преступлений, нежели о точном понимании сущности порядка управления как самостоятельного объекта.

Ключевые слова: история уголовного права; преступления против порядка управления; уголовно-правовые реформы.

O.N. Ryabchenko. Evolution of the criminal legislation on responsibility for crimes against the order of management in Russia of the XIX--XX centuries

Article is devoted to research of processes of dynamics of the legislation on responsibility for crimes against an order of management in the middle of the XIX--XX centuries. On the basis of the analysis of legal monuments the fact of lack of fair ideas of the content of this object and formation of the corresponding chapter by the “reserve” principle is proved. Connection of crimes against an order of management is established with theoretical understanding of a crime in general and with growth of volumes of the state administration.

To the middle of the XIX century the criminal and legal science faced paradox when determining object and the legal nature of crimes against an order of management. On the one hand, it was proved that one of the main objectives of the state -- management of society that this problem is solved by means of creation and maintenance of certain rules of conduct, and a form of expression of these rules available to the state -- regulations. On the other hand, it was recognized that the purpose of criminal law consists in protection of the legal order which developed in the country because of what one of the main signs of a crime declared the illegality sign understood as its ability to violate the rules ordered in the state.

The general line on inclusion in group of crimes against an order of management of very diverse structures was continued and in the second half of the XX century. By the beginning of the 1990th the total amount of articles in hl. 9 the Criminal Code of RSFSR I grew up practically twice that complicated the theoretical analysis of structures, clarification of the general signs of crimes, their classification, understanding of parameters of public danger and the social and legal nature. уголовный законодательство ответственность преступление

Reform of the criminal law of the middle of the 1990th led to that the crimes having the specific and quite certain patrimonial object were allocated from group of encroachments against an order of management. However such reform at all its importance testifies more to the correct definition of objects of other crimes, than to exact understanding of essence of an order of management as independent object.

Keywords: history of criminal law; a crime against an order of management; criminal and legal reforms.

Сложнейший этап систематизации и кодификации российского законодательства, в том числе и уголовного, привел в XIX столетии к созданию Полного собрания законов Российской империи и Свода законов Российской империи. Если в Собрании законов, как известно, были сведены в хронологическом порядке все когда-либо принятые в стране нормативные акты, начиная с 1649 г., то Свод являл собой систематизированный по тематическому (отраслевому) принципу документ, содержащий исключительно действовавшие правовые акты. Том XV Свода был посвящен законам уголовным [10].

Как верно отмечается в специальной литературе, Свод законов уголовных 1832 г. консолидировал уголовное законодательство России и стал действующим источником уголовно-правовых норм. «Он впервые в истории страны представил для правоприменительных органов государства (суда, следствия, полиции) источник действующего уголовного права, который имел достаточно четкую и продуманную систему, построенную на теоретической и практической основе» [1,с. 9-10].

Специфика Свода, тем не менее, состояла в том, что он был основан на положениях Полного Собрания законов и в содержательном отношении отражал лишь те нормативные предписания, которые уже были известны к моменту его составления; Свод не включал в себя новых правовых норм. Его основная заслуга, таким образом, видится в упорядочении и систематизации правовой материи. Т. XV Свода законов подвел определенную черту предшествующему этапу развития русского уголовного законодательства и во многом определил ориентиры его дальнейшей эволюции. Впервые осуществив институционализацию правовых норм, он объединил их в главы и разделы, определяя при этом принадлежность, значение норм и объекты уголовно-правовой охраны.

Что касается институционализации рассматриваемых нами норм об ответственности за преступления против порядка управления, то Свод впервые в истории русского права обособил в Особенной части Раздел IV «О преступлениях против правительства», включив в него деяния, рубрицированные в шесть глав: «О наказаниях за поношение присутственных мест и должностных лиц» (гл. 1), «О наказаниях за препятствование в обнародовании законов» (гл. 2), «О наказаниях за сочинение и распубликование подложных указов, за распространение вредных слухов, за пасквили и подметные письма» (гл. 3), «О наказаниях за непослушание и сопротивление властям законным» (гл. 4), «О запрещенных сходбищах и незаконных и тайных сообществах» (гл. 5), «Об оставлении отечества и преслушании вызова, Правительством учиненного» (гл. 6).

Такая структурная композиция закона позволила составителям Свода отграничить преступления против управления от многих иных посягательств, так или иначе причиняющих вред государству: от посягательств на безопасность империи, преступлений должностных лиц, преступлений против нарушений монополии государства на производство отдельных видов деятельности, преступлений против правосудия. В группе посягательств «против правительства», таким образом, сосредотачивались так называемые «общие составы» преступлений, причиняющие вред самим основам системы государственного администрирования: авторитет органов власти, официальный документооборот, иерархия и подчинение. Однако общий список преступлений против порядка управлениями ими не исчерпывался. Иные посягательства, также причиняющие вред порядку администрирования (например, фальшивомонетничество, подделка печатей и штемпелей), были отнесены законодателем к иным разделам Свода в соответствии с имевшимися представлениями об основном объекте и направленности преступлений.

Надо отметить, что вопрос об отнесении тех или иных преступлений к группе посягательств именно против порядка управления был и остается одним из неоднозначных и дискуссионных. Представители уголовно-правовой науки XIX столетия не могли выработать универсального подхода к решению этого вопроса.

Так, Ф. Лист писал, что основной массив преступлений против государственного управления -- порождение нового и даже новейшего времени. К ним он относил должностные преступления, лжесвидетельства, преступления против правосудия, преступления против военного могущества, против постановлений о печати и обществах, против постановлений, ограждающих народное благосостояние, торговый оборот, против финансового строя и воинские преступления. Одновременно с этим такие деликты, как сопротивление государственной власти, насилие над чиновниками, неуважение к государственной власти, присвоение власти, повреждение официальных объявлений, эмблем власти, автор причислял к преступлениям против государственной власти, различая тем самым власть и ее представителей, с одной стороны, и управление -- с другой [4,с. 297-300.].

Аналогичными можно признать рассуждения А. Ф. Бернера. Он писал: «Государство есть лицо, которое, подобно физическому лицу, мыслит, желает действует. Из знание которое происходит от мышления, должна происходить воля; деяние же должно быть исполнением воли, соответствующей знанию» [2,с. 215-217]. Ассоциируя со знанием действие законодательной власти, с волей (желанием) -- действия главы государства, а с исполнением (управлением) -- действия правительства и органов исполнительной власти, он классифицировал и преступные посягательства: на государство как целое и на отдельные его элементы, в том числе в качестве специальной группы выделял преступления против ветви управления, т. е. в его трактовке, против финансов, полиции, отправления правосудия и военных сил.

Ф. Лист и А. Бернер, таким образом, были склонны усматривать в преступлениях против порядка управления самый широкий круг деяний, которые нарушают полномочия отдельных органов управления государством в самых разнообразных сферах общественной жизни. При таком подходе практически любое преступление, состоящее в нарушении предписанных государством правил, можно было относить к числу преступлений против порядка управления.

Свод законов 1832 г., как было показано, воплотил иной подход, более ограничительный. В русской науке он был озвучен В. С. Познышевым, который писал: «Рядом с государственными преступлениями должна быть поставлена группа преступлений против порядка управления. Если первые посягают, так сказать, на верховное управление государством, вторые -- направлены против управления подчиненного, против подчиненных властей в государстве. … Возлагая на органы управления те или иные функции, государство должно обеспечить и возможность исполнения их, между прочим оно должно защитить свои органы от насильственных посягательств на них граждан и обеспечить им необходимый внешний авторитет. Иначе служебная деятельность должностных лиц стала бы положительно немыслимой» [7,с. 427].

Здесь, как видим, основным объектом преступлений против порядка управления признается не сама управленческая деятельность, содержание которой многообразно и всесторонне, а «возможность исполнения» органами управления своих разнообразных функций. У Ф. Листа, как было отмечено, эти посягательства против условий нормальной управленческой деятельности были позиционированы как преступления против власти, что не вполне точно, ибо сама власть в данном случае не страдает, вред причиняется именно организационным предпосылкам осуществления власти. Таковые предпосылки или возможности не зависят от содержания выполняемых управленческих действий и сферы администрирования, что позволяет определить несколько исходных, общих составов, направленных к подрыву нормальной управленческой деятельности, тогда как действия, связанные с нарушением собственно «отраслевых предписаний», позиционировать как нарушающие иные объекты охраны.

Российское право в середине XIX столетия развивалось именно по этому пути. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных, принятое в 1845 г., и составившее основной источник отрасли уголовного права вплоть до революционных событий 1917 г., следуя логике т. XV Свода законов, четко различало преступления против порядка управления «в узком смысле» и иные посягательства, связанные с нарушением установленных в государстве правил.

Особенная часть Уложения 1845 г. [16] (разделы II -- XI) определяла систему преступлений, следуя без малого двухсотлетней традиции: на первом месте находились преступления против веры (разд. II), на втором -- государственные (разд. III), на третьем -- против порядка управления (разд. IV), на четвертом -- должностные преступления (разд. V) и т. д.

Интересующие нас преступные посягательства были описаны в разделе IV, который так и именовался «О преступлениях и проступках против порядка управления». Раздел включал в себя несколько глав: 1 «О сопротивлении распоряжении правительства и неповиновении установленным от него властям»; 2 «О оскорблении и явном неуважении к присутственным местам и чиновникам при отправлении должности»; 3 «О самовольном присвоении власти и о составлении подложных указов или предписаний и других исходящих от правительства бумаг»; 4 «О похищении бумаг или вещей из присутственных мест, сорвании печатей и уничтожении поставленных или приложенных по распоряжению правительства знаков»; 5 «О взломе тюрем, уводе и побеге содержащихся под стражею или надзором»; 6 «О тайных обществах и запрещенных сходбищах»; 7 «О недозволенном оставлении Отечества».

Иные преступления, ранее признаваемые посягательствами на порядок управления, были описаны в других частях Уложения. Так, состав фальшивомонетничества был помещен в раздел о преступлениях против имущества и доходов казны, состав лжеприсяги -- в раздел о преступлениях против веры. Особое место в системе закона занимала подделка документов, которая не будучи сведена в единый состав преступления, представлена в Уложении во множестве своих проявлений, в зависимости от того, какой именно документ (официальный или частный) и какого именно содержания подделывается. Учитывая, что подделка документа воспринималась по большей части как средство посягательства на тот или иной объект, преступления подделки были рассредоточены в разных главах кодекса.

Столь детальное описание раздела о преступлениях против порядка управления было призвано показать, во-первых, реальное изменение объема нормативных предписаний о преступлениях против порядка управления; во-вторых, собственно круг деяний, которые в представлении законодателя, подрывали общие основы системы управления в стране; в-третьих, место этих посягательств в общем массиве криминальных деликтов, которые признавались более значимыми, нежели должностные преступления; в-четвертых, казуистичность уголовного закона и слабое различение им правонарушений по степени опасности. В отечественной литературе справедливо отмечается, что «значительное расширение числа составов преступлений против различных представителей административно-полицейского аппарата было связано и с ростом бюрократического аппарата России и усилением его влияния, его значимости» [8,с. 180]. Добавим к этому, что росту числа составов способствовало одновременно увеличение общего числа нормативных актов и циркуляров, предписывавших, устанавливающих, регламентирующих и т. д. поведение граждан едва ли не во всех возможных сферах деятельности, и уголовно-политическое занижение «порога криминализации» общественно опасных деяний, что было связано с общей неуверенностью власти в собственной безопасности, со стремлением упредить угрозой уголовного наказания малейшее посягательство на ее авторитет, особенно в связи начавшимся ростом активности рабочего движения и революционных настроений.

Крайне бюрократизированная система управления в сочетании с жесткой и масштабной уголовной политикой не только приводили к росту числа составов, но и искусственно стимулировали рост объемов формально запрещенного поведения. Это отчетливо видно на основании данных о статистике преступности, согласно которым величина среднегодового показателя зарегистрированных преступлений против порядка управления существенно зависела и от результатов реформирования системы администрирования в 60-е гг.XIX столетия, и от степени накала революционной обстановки (как бы мы сегодня выразились «протестного движения»). Если в 1846-1857 гг. в среднем в год регистрировалось 14,4 тыс. преступлений против порядка управления, то после демократических преобразований в системе управления в 60-е гг., в 1874-1883 гг., -- только 3,3 тыс.; однако по мере роста общего объема недовольства правительством этот показатель также нарастал, достигнув в 1909-1913 гг. значения в 22,1 тыс. преступлений [см.: 3,с. 286-287].

Нормы о преступлениях против порядка управления, таким образом, в середине XIX столетия проявили свое истинное предназначение, включаясь в правовой механизм обеспечения не просто отдельных функций государственного управления, а государственного аппарата в целом. Это, конечно, повышало статус данных норм (если так допустимо будет выразиться), приближало предусмотренные ими преступления по степени общественной опасности к посягательствам против основ существования самого государства.

Такая природа исследуемых деликтов была подтверждена в процессе реформирования уголовного законодательства, нормативной классификации уголовных деликтов на преступления и проступки, выделения «маловажных» поступков в юрисдикцию созданных мировых судов и принятия в 1864 г. Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями [13]. Этот документ существенно «разгрузил» Уложение о наказаниях, хотя (и это важно отметить) не изменил собственно уголовно-правовой природы проступков.

Проступки против порядка управления были поставлены в Уставе на первое место в системе Особенной части. Глава Вторая Устава «О проступках против порядка управления» включала всего шесть статей (ст. 29-34): неисполнение законных распоряжений, требований или постановлений власти, «когда сим Уставом не определено за то иного наказания»; ослушание законных требований полицейских или других стражей или начальников при отправлении ими должности; оскорбление (словом или действием) полицейских или других стражей, служителей судебных и правительственных мест время отправления ими должности; истребление или порча поставленных по распоряжению правительства предостерегательных и межевых знаков или других, служащих для означения границ, когда при том не было корыстной или иной преступной цели; порчу или истребление гербов, надписей или объявлений, а равно за искажение публичных памятников при отсутствии намерения оказать неуважение властям; объявление чего-либо во всеобщее известие без надлежащего разрешения, когда таковое требуется законом.

Представляется, что антигосударственная сущность таких проступков обнаруживает себя здесь со всей полнотой. Особенно учитывая, что некоторые иные проступки, тяготеющие по объекту к проступкам против порядка управления, были размещены в Уставе в иных главах. К примеру, гл. 5 «О нарушении устава о паспортах» (ст. 58-64) содержала ряд составов правонарушений, связанных с нарушением правил регистрации по месту жительства, нарушением предписаний о месте жительства, выездом за границу и укрывательством лиц, совершивших преступления.

Такой подход отечественного законодателя не был типичным для политико-правовых решений в части систематизации преступлений и определения их социальной направленности в законодательстве иных европейских стран(тексты приведенных ниже документом см. [5]). Наиболее близко в данном случае к постановлениям нашего права располагалось немецкая доктрина и практика. Германское Уголовное Уложение 1870 г. выделяло в особенной части две главы с интересующими нас посягательствами: главу 6 «Сопротивление государственной власти» и главу 7 «Преступления и проступки против публичного порядка».

Французское Уголовное Уложение 1810 г. относило подлоги, подделку монет и лжесвидетельство к преступлениям против общественного спокойствия. Этот же объект рассматривался как родовой для деликтов, состоящих в сопротивлении, неповиновении и иных посягательствах против публичной власти, к которым, среди прочего, относилось «помешательство свободному осуществлению богослужения».

Уголовное уложение Бельгии 1867 г. содержало раздел III «Преступления и проступки против публичного доверия», который объединял в себе составы подделки монет, ценных бумаг, подлога документов, лжесвидетельства, присвоения чужого имени и звания; а также раздел V «О преступлениях и проступках, совершаемых частными лицами против публичного порядка», в который, однако, помимо традиционных преступлений против управления, были включены также составы деликтов, связанные с воспрепятствованием производству публичных работ, нарушением законов о лотереях, публичных торгах, погребении, хранении оружия и др.

Венгерское Уложение о преступлениях и проступках1879 г. не знало самостоятельной главы о преступлениях против порядка управления, а соответствующие составы правонарушений размещало в главах «Насильственные действия над правительственными учреждениями, членами рейхстага и органами власти» (5), «Подделка денег» (11), «Лжесвидетельство и лжеприсяга» (12), «Утайка, повреждение печатей, наложенных правительственным учреждением, злоупотребление доверием» (28), «Подлог документов» (32), «Подделка штемпелей» (34).

Таким образом, российское законодательство с середины XIX столетия сформировало относительно устойчивое понимание преступлений против порядка управления как деликтов, которые посягают на сами основы, общие условия нормальной системы управления в государстве, и в силу этого представляют повышенную опасность по сравнению со всеми иными преступлениями, состоящими в нарушении установленных в государстве правил осуществления той или иной деятельности. В отличие от «отраслевых» управленческих преступлений, которые посягают на разнообразные общественные отношения, урегулированные правом, «общие» управленческие преступления посягаю на безопасность государства как целого, блокируют нормальную работу его аппарата, подрывают его авторитет.

Весьма четко это обстоятельство фиксирует следующий по времени принятия и по значимости памятник уголовного права -- Уголовное уложение 1903 г. [15]. И хотя он полностью так и не был активирован, в познавательном отношении важно обратить внимание на композиционное строение и содержательное наполнение этого документа.

Интересно заметить, что Уголовное уложение уже не употребляло выражения «преступления против порядка управления» в наименовании глав Особенной части. Посягательства против основ и условий нормального функционирования системы управления располагались, по преимуществу, в главе 6 «О неповиновении власти». Другие составы посягательств на установленный порядок управления располагались в главе 5 «О смуте», 8 «О нарушении постановлений о воинской и земских повинностях», 12 «О нарушении постановлений, ограждающих общественное спокойствие», 15 «О нарушении постановлений о надзоре за печатью», 20 «О подделке монеты, ценных бумаг и знаков», 21 «О подлоге».

При таком построении нормативного акта порядок управления как самостоятельный объект уголовно-правовой охраны как «выпадал» из логики закона: основы такового порядка охранялись посредством норм, защищающих в большей степени государственную безопасность, а управление в отдельных отраслях народной жизни -- посредством норм, защищающих складывающиеся в этих отраслях отношения. Эта ситуация формально была скорректирована только в 20-е гг.XX столетия в советском уголовном законодательстве.

Это обстоятельство как определенный итог многовековой истории законодательства об ответственности за преступления против порядка управления не получило должной оценки в литературе. Между тем, зафиксированный факт представляется крайне важным.

Он позволяет утверждать, что к середине XIX столетия уголовно-правовая наука столкнулась к определенным парадоксом при определении объекта и правовой природы преступлений против порядка управления. В одной временной точки сошлись два теоретических достижения. С одной стороны, было доказано, что одна из основных задач государства (тем более государства абсолютистского) -- управление обществом, что задача эта решается посредством создания и поддержания определенных широкой сети правил поведения и выполнения различных видов деятельности, и что доступная государству форма выражения этих правил есть нормативные правовые акты. С другой стороны, было признано, что целевое назначение уголовного права состоит в охране сложившегося в стране правового порядка, в силу чего одним из основных признаков преступления был объявлен признак противоправности, понимаемый как его способность нарушать предписанные в государстве правила. В таких условиях возникала потенциальная и реальная возможность едва ли не любое преступление считать преступлением против порядка управления. Логика здесь вполне проста и очевидна: если преступление нарушает установленный правопорядок, а последний учреждается государством в целях наилучшего управления обществом, то следовательно, любое преступление причиняет вред управленческим отношениям. Надо отметить, что хотя этот теоретический вывод и не был непосредственно сформулирован в литературных источниках, законодатель косвенно его подтвердил, когда в различных главах Особенной части уголовного законодательства, посвященных охране отношений в отдельных сферах общественной жизни, размещал статьи о преступлениях, нарушающих порядок управления именно этой сферой. Те же составы правонарушений, которые не могли быть четко ассоциированы с конкретной сферой управления, которые имел «общий» характер, не могли быть отнесены и непосредственно к преступлениям против порядка управления, поскольку причиняли вред нормальным условиям функционирования государственного аппарата и порядку подчинения граждан этому аппарату, что закономерным образом «повышало статус» таких посягательств до уровня антигосударственных. В итоге, сама потребность в категории «порядок управления» была сведена на нет.

Как уже было отмечено, ситуация меняется после Октябрьской революции 1917 г., хотя изменение это было, по большей части, формальным.

Уголовный кодекс РСФСР 1922 г.(здесь и далее нормативные акты советской власти первой половины XX столетия приводятся по изданию [9]) не только реанимировал понятие «преступление против порядка управления», не только выделил самостоятельный раздел в своей структуре, посвященный этим деликтам, но и впервые в истории дал им нормативное определение.

Согласно ст. 74 кодекса преступлением против порядка управления признавалось «всякое деяние, направленное к нарушению правильного функционирования подчиненных органов управления или народного хозяйства, сопряженное с сопротивлением или неповиновением законам советской власти, с препятствованием деятельности ее органов и иными действиями, вызывающими ослабление силы и авторитета власти».

Группа преступлений против порядка управления составляла второе отделение в гл. I кодекса «Государственные преступления» и располагалась непосредственно после положений закона «О контрреволюционных преступлениях». Такое расположение и определение отчетливо выражали связь исследуемых преступлений именно с антигосударственными посягательствами. Если контрреволюционные преступления посягали на «неподчиненную» власть рабоче-крестьянских советов и учрежденного на основании Конституции страны рабоче-крестьянского правительства, т. е. на суверенную власть в государстве как таковую, то преступления против порядка управления нарушали порядок деятельности «подчиненных» властей, т. е. непосредственно аппарата управления.

Объем главы о преступлениях против порядка управления постоянно увеличивался. Вместо изначально сформулированных в исследуемой гл. 31 статьи, в УК РСФСР в редакции 1926 г. глава о преступлениях против порядка управления насчитывала уже 61 статью и по объему была самой большой главой Особенной части кодекса. Расширение номенклатуры составов преступлений происходило за счет деликтов, которые были направлены не столько на основы управления, сколько на процедуру администрирования в отдельных сферах социальной жизни и деятельности.

Таким образом, начав историю преступлений против порядка управления в той именно точке, на которой прервалась дореволюционная история (и в этом отношении обеспечивая преемственность права), советская власть к середине 1920-х гг. не смогла удержаться в намеченных рамках и пошла по пути признания преступлениями против порядка управления широкого круга деликтов, нарушающих установленные в государстве правила и запреты.

Остановить или упорядочить эту тенденцию было призвано Постановление ЦИК СССР от 25.02.1927, которым утверждалось Положение о преступлениях государственных (контрреволюционных и особо для СССР опасных преступлениях против порядка управления). Уже из самого названия документа следует, что часть преступлений против порядка управления признавалась отныне законодателем «особо опасными для СССР». Согласно ст. 15 Положения таковыми считались совершенные без контрреволюционных целей преступления против порядка управления, которые колеблют основы государственного управления и хозяйственной мощи Союза ССР и союзных республик. Положение формулировало следующие составы таких преступлений: массовые беспорядки, бандитизм, уклонение от мобилизации и некоторые другие посягательства

В соответствии со ст. 3 Основных начал уголовного законодательства СССР и союзных республик от 31.10.1924, предусмотренные Положением о государственных преступлениях нормы должны были быть включены в республиканские кодексы именно в том виде, в каком они утверждены ЦИК СССР. Это потребовало очередной корректировки УК РСФСР 1926 г. Постановлением ВЦИК и СНК от 26.06.1927 глава 2 кодекса была реорганизована: часть предусмотренных в ней норм, в редакции общесоюзного закона, были обособлены в отделение второе «Особо для Союза ССР опасные преступления против порядка управления» гл. 1 «Преступления государственные»; друга часть норм составила содержание гл. 2 «Иные преступления против порядка управления». При этом формулировалось новое определение понятия преступлений против порядка управления, которое должно было охватить своим содержанием и «особо опасные», и «иные» посягательства. Согласно ст. 591 УК РСФСР преступлением протия порядка управления признавалось всякое действие, которое, не будучи направлено непосредственно к свержению советской власти и Рабоче-Крестьянского Правительства, тем не менее, приводит к нарушению правильной деятельности органов управления или народного хозяйства и сопряжено с сопротивлением органа власти и препятствованием их деятельности, неповиновением законам или с иными действиями, вызывающими ослабление силы и авторитета власти.

В итоге, преступления против порядка управления были на нормативном уровне разделены на две группы: часть из них признавалась государственными преступлениями, часть -- не признавалась. В учебной литературе того времени этот вопрос, с одной стороны, по понятным причинам не оспаривался, а с другой стороны, порождал серьезные проблемы в определении и конкретизации объекта каждой группы преступлений против порядка управления. Специалисты писали: объектом всех преступлений против порядка управления выступает сила и авторитет власти, объектом особо опасных преступлений против порядка управления -- основы государственного управления и хозяйственной мощи государства [12, с. 112] (автор суждений -- З. Р. Кадсон); объектом «иных» управленческих преступлений -- правильная деятельность государственного аппарата [11,с. 453].

В такой ситуации нельзя не видеть очередной теоретический парадокс: родовой объект (порядок управления) как целое не был представлен в законе, тогда как часть этого объекта в одном случае признавалась самостоятельным родовым объектом (глава 2), а в другом случае -- составной частью иного родового объекта (отделение 2 главы 1). Кроме того, часть признавалась шире целого, поскольку сила и авторитет власти не поглощают собой хозяйственную мощь государства.

Такая неопределенность самого закона в понимании социальной сущности преступлений против порядка управления не способствовала выработке единого подхода к содержательному наполнению, прежде всего, главы об «иных» преступлениях против порядка управления. Глава дополнялась статьями об ответственности за самые разные посягательства: нарушение правил пользования радиоустановками, хулиганство, порчу принадлежащих совхозам и колхозам сельскохозяйственных машин, повреждение морского телеграфного кабеля, незаконное пользование знаками Красного креста и Красного полумесяца, вовлечение несовершеннолетних в совершение преступления, спекуляцию и др.

Это приводило в теоретическом плане и к «разрастанию» классификационных параметров преступлений против управления. Если предложенная в учебнике 1940 г. классификация включала в себя собственно преступления против управления: 1) посягательства на органы власти и общественный порядок; 2) посягательства на специальные органы государства (суд, следствие, прокуратуру); 3) посягательства на избирательную систему [12,с. 187] (автор суждений -- М. Н. Меркушев), то в учебнике 1958 г. содержание классификационных категорий было существенно шире. В группе «иных» преступлений против порядка управления специалистами выделялись, в частности: 1) преступления, посягающие непосредственно на правильную деятельность государственного аппарата (похищение и подделка документов); 2) преступления против правильной деятельности органов власти (сопротивление, неповиновение); 3) преступления против правильной деятельности органов правосудия; 4) преступления против общественной безопасности и общественного порядка [11, с. 455-456].

Как видим, исследуемая группа деликтов включала в себя весьма разнородные посягательства. Неравноценность составов по степени опасности, различная социальная направленность посягательств, существенные различия в объектах преступлений, включенных в рамки одной главы -- все это свидетельствовало об отсутствии у законодателя ясного представления о порядке управления как о самостоятельном объекте уголовно-правовой охраны.

Некоторой стабилизации ситуации способствовало принятие в 1958 г. Закона СССР «Об уголовной ответственности за государственные преступления», который пришел на смену Положению о государственных преступлениях 1927 г., и который в соответствии с Основами уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г., определял содержания соответствующих глав УК РСФСР, принятого в 1960 году(тексты документов см. [14]). В процессе очередного реформирования уголовного законодательства раздел закона «особо опасные для СССР преступления против порядка управления» был ликвидирован. На основе прежних предписаний с изменениями и дополнениями был сформирован новый раздел с наименованием «Иные государственные преступления». Тем самым правовая природа соответствующих преступления была определена более точно. Термин «преступления против порядка управления» стал применяться отныне только к одной группе посягательств, которые ранее признавались «иными» управленческими преступлениями. Изменилось и местоположение главы в структуре Особенной части. В УК РСФСР 1960 г. исследуемые нами посягательства размещались в главе девятой, после должностных преступлений и преступлений против правосудия.

Общая линия на включение в группу преступлений против порядка управления весьма разнородных составов была продолжена и во второй половине XX столетия. К началу 1990-х г. общий объем статей в гл. 9 УК РСФСР вырос практически вдвое. Это обстоятельство существенно затрудняло теоретический анализ составов, выяснение общих признаков преступлений, их классификацию, понимание параметров общественной опасности и социально-правовой природы. Недостатки главы стали особенно заметны в процессе реформы уголовного законодательства в середине 90-х гг. прошлого века.

Отражая меняющиеся вместе с изменением государства и его правовой политикой представления о сущности преступления, законодатель в 1994 г. исключает из уголовного закона пять составов преступлений против порядка управления: распространение ложных сведений о советском строе, организация и участие в групповых действиях, нарушающих общественный порядок, нарушение паспортных правил, нарушение правил административного надзора и закона о записи актов гражданского состояния. При разработке проекта УК РФ из главы было исключено еще девять составов преступлений, большинство из которых по степени опасности были идентифицированы с административными правонарушениями. Значительное число норм было укрупнено и обобщено (в частности, восемь статей о преступлениях против чести, здоровья представителей власти было объединено в две). Как следствие, произошло общее сокращение числа предписаний: вдвое по сравнению с последней редакцией УК РСФСР 1960 г. [см. об этом [6,с. 340-341]). УК РФ 1996 г. в своем первозданном виде насчитывал всего 14 статей в гл. 32 «Преступления против порядка управления». Реформа уголовного закона середины 90-х годов прошлого века привела, таким образом, к тому, что преступления, имеющие свой специфический и вполне определенный родовой объект (экологические, хозяйственные и др.), были выделены из группы

посягательств против порядка управления. Однако такая реформа при всей ее значимости свидетельствует в большей степени о правильном определении объектов иных преступлений, нежели о точном понимании сущности порядка управления как самостоятельного объекта. При анализе итогов реформы не покидает ощущение, что в гл. 32 УК РФ сохранились составы преступлений, которые просто не могли быть размещены в иных главах. Последующая история привела к появлению в ней еще 8 новых статей, что свидетельствует о продолжающемся процессе законодательного осознания сущности порядка управления как объекта охраны, о востребованности уголовного законодательства для защиты этого порядка, о расширении сферы государственного управления.

Анализ, таким образом, показывает, что:

? динамика преступлений против порядка управления определялась во многом трансформацией идеи преступления. Когда на смену пониманию преступления как непосредственного причинения вреда пришла идея преступления как нарушения государственных предписаний (правовых норм), и когда преступление против порядка управления стало пониматься как нарушение функций государственного аппарата, появилась возможность признавать преступлением против порядка управления едва ли не любое деяние, содержащее в себе элемент нарушения установленных государством правил осуществления того или иного вида деятельности, что закономерно приводило к нарастанию объемов исследуемой группы посягательств;

? увеличение числа преступлений против порядка управления за счет криминализации многочисленных нарушений нарастающих функций государственного управления приводило к тому, что в системе самих этих преступлений стали отчетливо обособляться преступления против основ (условий) нормальной деятельности государственного аппарата и преступления против управления в отдельных отраслях общественной жизни, что изнутри «размывало» объект исследуемой группы деликтов: часть из них все более тяготела к преступлениям против безопасности государства, тогда как иные -- к преступлениям, нарушающим общественные отношения в конкретных сферах жизнедеятельности общества. Это потребовало очередного «очищения» системы преступлений против порядка управления, на этот раз от преступлений против правосудия, транспортных, экологических, хозяйственных;

? история свидетельствует, что порядок управления как объект уголовно-правовой охраны выполнял по преимуществу функцию некоего резерва, обеспечивающего возможность криминализации общественно опасных деяний, объект которых еще не в полной мере осознан и число которых относительно невелико. К сегодняшнему дню задача осмысления сущности и содержания объекта исследуемой группы преступлений и их социально-правовой природы не может считаться окончательно решенной, о чем косвенно свидетельствуют процессы интенсивной криминализации достаточно разнородных деяний, признаваемых преступлениями против порядка управления.

Литература

1. Андрусенко О. В. Систематизация уголовного законодательства Российской империи (первая половина XIX века) : автореф. дис. … канд. юрид. наук. -- Екатеринбург, 2000. -- 253 с.

2. Бернер А. Ф. Учебник уголовного права. Части Общая и Особенная. -- СПб., 1867. -- Т. 2. Часть Особенная. -- 370 с.

3. Итоги русской уголовной статистики за 20 лет (1874-1984 гг.) / сост. в Стат. отд. Министерства юстиции при участии Е. Н. Тарновского. -- СПб., 1899. -- 407 с.

4. Лист Ф. Учебник уголовного права. Особенная часть. -- М., 1905. -- 427 с.

5. Материалы для пересмотра нашего уголовного законодательства. СПб., 1880. -- Т. 1: Уголовные Уложения Венгрии, Германии, Бельгии и Франции, проект Общей части Итальянского уголовного уложения. --679 с.

6. Новое уголовное право России. Учебное пособие. Особенная часть / под ред. Н. Ф. Кузнецовой. -- М.: Зерцало, ТЕИС, 1996. -- 168 с.

7. Познышев С. В. Особенная часть русского уголовного права. Сравнительный очерк важнейших отделов особенной части старого и нового Уложений. -- М., 1909. -- 517 с.

8. Развитие русского права в первой половине XIXвека / отв. ред. Е. А. Скрипилев. -- М., 1994. -- 315 с.

9. Сборник документов по истории уголовного законодательства СССР и РСФСР. 1917-1953 / сост. А. А. Герцензон; под ред. И. Т. Голякова. -- М., 1953. -- 463 с.

10. Свод законов Российской империи. Т. XV. Свод законов уголовных. -- СПб., 1833.

11. Советское уголовное право (Общая и Особенная части): учебник / под ред. В. Д. Меньшагина. -- М., 1958. -- 575 с.

12. Советское уголовное право. Части Общая и Особенная. -- М., 1940. -- 224 с.

13. Судебные уставы 20 ноября 1864 г. Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. --СПб., 1864.

14. Уголовное законодательство Союза ССР и союзных республик. -- В 2 т. -- Т. 1 / отв. ред. Ф. И. Калинычев. -- М.: Гос. изд. юрид. лит., 1963. -- 655 с.

15. Уголовное Уложение. Высочайше утвержденное 22 марта 1903 года. -- СПб., 1903. -- 343 с.

16. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. -- СПб., 1845.

Размещено на Allbest.ru