О концепции "публичного порядка" в международном частном праве

Размещено на http://www.allbest.ru/

О концепции «публичного порядка» в международном частном праве

Б.Т. Адышев

В силу того, что проблематика международного частного права (далее -- МЧП) в Республике Казахстан стала разрабатываться относительно недавно, специальных исследований в этом направлении, к сожалению, не так много и большинство из них имеет не теоретический, а прикладной характер. Начальным этапом становления МЧП как отрасли права и правоведения объясняются несформировавшийся понятийно-категориальный аппарат и отсутствие систематизации отраслевых принципов. Между тем юридическая наука, в том числе и цивилистика, уделяет особое внимание выявлению и исследованию принципов права, приведению их в определенную систему, разработке на этой основе рекомендаций, призванных содействовать совершенствованию законодательства и практики его применения. Сложность этой задачи заключается в том, что принципы, как концептуальная база отрасли права, не могут быть жестко формализованы, любые попытки их узкого толкования и систематизации в виде исчерпывающего перечня безрезультатны по определению и даже создают угрозу превращения МЧП в догму.

Применение норм и принципов МЧП имеет определенные ограничения, обусловленные так называемой концепцией «публичного порядка», которая нашла свое позитивное выражение в «оговорке о публичном порядке» (далее -- ОПП) и императивных («сверхимперативных») норм национального права (далее -- СИН).

Категория «публичного порядка» начала разрабатываться средневековыми глоссаторами, но впервые была четко сформулирована в теории голландского постглоссатора У.Губера (16361694 гг.): «Суверены будут действовать в силу вежливости таким образом, что права, приобретенные в пределах юрисдикции одного государства, сохраняют свою силу везде при условии, что они не причиняют ущерба власти и правам этого государства или его подданных» [1; 2]. международный частный право норма

Значительный вклад в формирование концепции публичного порядка внес германский профессор К.Ф. фон Савиньи (1779-1861 гг.), разграничивший императивные нормы национального права (jus cogens) на два вида: 1) императивные нормы, «которые вводятся только в интересах лиц, являющихся обладателями прав», но не обладает такой степенью когентности, которая позволяет им вытеснять всякое иное право, в том числе иностранное; 2) императивные нормы, не только установленные в интересах отдельных лиц, но и покоящиеся на моральных основаниях или на «публичном интересе», которые применяются всегда, вытесняя тем самым нормы иностранного права. При этом Савиньи прогнозировал постепенное уменьшение количества случаев применения оговорки о публичном порядке: «следует ожидать, что количество этих исключительных случаев постепенно будет уменьшаться, по мере естественного развития правового сознания наций» [3]. Взгляды этого ученого оказали серьезное влияние на английское и германское МЧП, которые придерживаются позиции, что блокирование действия иностранного права, выбранного отечественной коллизионной нормой, есть «исключение из руководящих принципов МЧП».

В дальнейшем развитие и современную интерпретацию идея «публичного порядка» получила во французском праве, и не случайно в мировой практике общепринято использование французского термина «ordre public» для обозначения исследуемой категории, а эти две категории норм стали известными под названиями «ordre public interne» и «ordre public international». Наряду с этим в англоамериканской литературе популярны термин «public policy», а в немецкой -- «Vorbehaltsklausel», «Offentliche Ordnung» [1, 464].

В итальянской правовой доктрине эти идеи получили развитие в трудах Паскуале Манчини (1817-1888 гг.), который не рассматривал отказ в применении иностранного права как юридическую аномалию. Такой подход существенным образом расширял сферу действия оговорки о публичном порядке, а категории публичного порядка отводилась роль одного из «трех китов» (наряду с началом гражданства и принципом автономии воли), на которых основывается все МЧП [4].

При этом следует заметить, что несмотря на повышенный интерес и возвеличивание данной концепции французская и итальянская доктрины так и не смогли дать конкретного определения и точного перечня «законов публичного порядка».

Позднее великий русский юрист-международник XIX в. Ф.Ф.Мартенс утверждал, что «суд не может признать законным и охранять такое право, которое прямо объявляется незаконным и безнравственным туземными законами», т.е. юридические последствия отношений, законно возникших и существующих за границей, не будут иметь силы в стране, если они прямо запрещены местными законами, как, например, рабовладение, право жизни и смерти над детьми и т.д. [5].

На сегодняшний день оговорка о публичном порядке (ordre public, public policy, Vorbehaltsklausel) является известным правовой системе каждого государства принципом МЧП, назначение которой состоит в обеспечении защиты основ правопорядка страны суда («национальных интересов») от нежелательных последствий применения иностранной нормы к конкретному правоотношению. Эта защитная функция осуществляется посредством ограничения действия коллизионной нормы, предусматривающей общую отсылку к неопределенному кругу иностранных законов. Она применяется также в области международного гражданского процесса по вопросам признания и приведения в исполнение иностранных судебных и арбитражных решений, исполнения поручений судов иностранных государств [6].

Х.Кетц и Ф.Лорман назначение «оговорки» видят в возможности подвергать контролю применение иностранного права. Ordre public выполняет своего рода корректирующую роль, во избежание последствий, неприемлемых с точки зрения правопорядка государства. Предупреждая негативные последствия коллизионных отсылок к иностранному правопорядку, она создает дополнительные условия для применения национального режима и привязок -- lex fori и lex loci sitae [7].

Традиционная область ОПП -- международное наследственное и семейное право, но прослеживается тенденция расширения ее применения во внешнеторговых и иных договорных отношениях.

М.Х.Бабаев выделяет две первичные посылки, на которых будет строиться логический доказательный ряд: 1) нельзя говорить об ОПП при отсутствии коллизионной отсылки к нормам иностранного права; 2) неприменение иностранного права либо непризнание субъективных прав, возникших под воздействием иностранного закона, связаны с негативными последствиями такого применения либо признания для данного правопорядка [1, 463].

Несмотря на императивную сущность и ограничительную функцию, специалисты указывают на такой серьезный недостаток ОПП, как аморфность понятия, а отсутствие четких границ дает широкие возможности ограничивать действие коллизионной нормы и применение иностранного права в неудобных случаях, со ссылкой на «национальный интерес». Так, Дж. Чешир и П.Норт справедливо предостерегают об опасности столь неопределенно сформулированной доктрины, так как «при широком ее толковании ею может оказаться охваченным множество внутренних норм, и она будет служить слишком легким предлогом для применения lex fori, подрывая, таким образом, функцию международного частного права» [8].

В разное время предпринимались попытки конкретизировать данную норму, однако сложно судить об их результативности. Понятие ОПП продолжает оставаться довольно неопределенным, применение его отдается целиком на судейское усмотрение. Не случайно в литературе оговорку о публичном порядке называют «предохранительным клапаном», «каучуковым параграфом» и т.п. [1, 462].

Так, в ст. 1090 ГК РК установлена норма, обозначенная как «Оговорка о публичном порядке»: «Иностранное право не применяется в случаях, когда его применение противоречило бы основам правопорядка Республики Казахстан (публичному порядку Республики Казахстан). В этих случаях применяется право Республики Казахстан». Из текста закона следует, что «публичный порядок» -- это есть «основы правопорядка Республики Казахстан», которые служат критерием допустимости ограничений коллизионной нормы. Впервые легальная дефиниция дана в п/п. 10) ст. 2 Закона РК «О международном коммерческом арбитраже» от 28 декабря 2004 г.: «публичный порядок Республики Казахстан -- основы государственного и общественного устройства, закрепленные в законодательстве Республики Казахстан» [9].

Не менее абстрактные формулировки зарубежного законодательства свидетельствуют о сложностях формализации и лаконичной характеристики исчерпывающего перечня признаков данного правового явления на законодательном уровне. Поэтому содержание этого правового института, как правило, излагается посредством самых общих указаний на «основные принципы права», «основы правопорядка», «публичные интересы». Так, согласно § 6 Закона Австрии о МЧП 1978 г.: «норма иностранного права не подлежит применению, если ее применение привело бы к результату, несовместимому с основами австрийского правопорядка». Своеобразно определена ст. 5 Закона Грузии о МЧП 1998 г.: «Правовые нормы иностранного государства не применяются в Грузии, если это противоречит правовым принципам Грузии». Как принцип, ограничивающий условия действия ПАВ, определяется ОПП в ст. 3540 ГК Луизианы 1825 г. (в ред. 1991 г.): «Все другие вопросы договорных обязательств регулируются правом, прямо избранным сторонами, или правом, на которое стороны ясно полагались, но исключительно в той мере, в какой это право не нарушает публичный порядок штата, чье право являлось бы иначе применимым». Согласно § 36 Закона Чехии № 97 о МЧП и процессе 1963 г. под публичным порядком понимаются «принципы общественного и государственного строя Чехословацкой Социалистической Республики и ее законодательства, которые необходимо безоговорочно соблюдать» [10]. Международные аспекты ОПП подчеркивает ГК Квебека 1991 г.: «Нормы права иностранного государства не применяются, если их применение будет явно противоречить публичному порядку, как он понимается в международных отношениях (п. 3081) [11].

Специалисты констатируют, что случаи практического применения ОПП крайне редки. Одним из ярких примеров служит ставший хрестоматийным судебный прецедент по делу Щукиной [12]. В Советском Союзе и на постсоветском пространстве, в том числе и в Казахстане, случаев применения ОПП не было зафиксировано [2, 407]. В то же время надо подчеркнуть, что не всегда частота обращения к какой-либо норме в правоприменительной практике служит показателем важности и критерием ее принципиальности. Парадоксально, но при такой «исключительной» роли ОПП она не может быть исключением, а обеспечивает его корректировку в процессе комплексного регулятивного воздействия на соответствующие международные отношения.

На наш взгляд, положения ст. 1090 ГК РК («иностранное право не применяется») не следует воспринимать буквально: отказ в применении конкретной иностранной нормы (закона) не должен отвергать иностранную правовую систему в целом, так как национальная коллизионная норма указала на нее как на наиболее тесно связанную с частноправовым отношением. Иное решение ведет к снижению регулятивного эффекта. На фоне унификации норм МЧП, взаимопроникновения начал континентального и англо-американского права вероятность непримиримых противоречий между основами национального и иностранного правопорядка резко снижается. Поэтому логично предположить, что все остальные непротиворечащие нормы иностранного права продолжают действовать. Казалось бы, такой вариант обоснован и соответствует смыслу «принципиальных ограничений» в МЧП, однако ст. 1090 ГК РК в качестве применимого права указывает на казахстанское право. Законодатель презюмирует, что после иностранного права право РК имеет наиболее тесную связь с отношением (lex fori).

В этой связи представляется, что рациональное зерно есть в предложении Л.Раапе о восполнении пустоты, образующейся в результате неприменения «предосудительной иностранной правовой нормы». По его мнению, пробел должно восполнить само иностранное право, так как ОПП «направлена лишь против определенной правовой нормы иностранного правопорядка, который сам по себе является решающим, а не против этого правопорядка вообще». Следовательно, именно из этого иностранного права должно извлекаться заменяющее правило, и только безрезультатность такой процедуры позволяет обращаться к отечественному праву [13].

В свете принятия новых законов о МЧП в Европе и странах СНГ анализ отраслевых принципов и норм ведется преимущественно в коллизионно-правовом русле. Такая ограничительная интерпретация содержания многих институтов МЧП не может быть признана оправданной. Категория «публичного порядка» не ограничивается только коллизионным правом, нельзя забывать, что «национальные интересы» обусловливают изъятия из национального режима и режима наибольшего благоприятствования, воплощающих материально-правовой метод регулирования. Например, ст. 1 Кодекса Бустаманте 1928 г. обосновывается возможность отказа в признании и осуществлении некоторых гражданских прав иностранцев на равных с местными гражданами условиях «по мотивам публичного порядка» [14]. В отличие от этого казахстанский законодатель, как правило, не объясняет причин изъятий, хотя это явствует из смысла закона. Аналогичные мотивы кладутся в основу законодательных решений в любом государстве, поэтому игнорировать материально-правовые аспекты публичного порядка нецелесообразно. При этом эти «исключения» («изъятия») представляют собой проявление исследуемого нами принципа МЧП, который служит базисом для создания соответствующих ограничительных норм.

ОПП ориентирована на конечный результат действия коллизионной нормы, т.е. коллизионная норма все-таки применяется, но на завершающей стадии действие материально-правовой нормы иностранного права парализует -- как противоречащее «основам правопорядка» страны. Если же коллизионная норма исключается уже на начальной стадии правоприменения, то уместно говорить не о ОПП, а о СИН («позитивная концепция» публичного порядка). В этой связи при внешнем сходстве и возможно фактически одинаковом итоге нельзя признать верным формулирование в качестве цели -- неприменение коллизионной нормы. По нашему убеждению, посредством установления ограничений в коллизионном регулировании преследуется иная цель -- предотвращение нежелательных, неблагоприятных последствий применения иностранной материально-правовой нормы. Само же ограничение коллизионного регулирования не самоцель, а скорее, средство обеспечения баланса государственных, общественных и частных интересов. В этом и заключается функциональное назначение ОПП.

В то же время многие коллизионисты указывают на высокую вероятность снижения эффективности регулирования отношений с иностранным участием при применении ОПП и СИН, так как «наиболее тесная связь» с иностранным правопорядком прерывается и заменяется национальными материально-правовыми нормами. На основании п. 2 ст. 1090 ГК РК предпочтение отдается lex fori, который не всегда учитывает особенности правоотношения и, как следствие, не способен обеспечить адекватную регламентацию. Высказанные опасения относительно негативных последствий нормы о публичном порядке обусловлены неопределенностью самого понятия «публичного порядка» и широкими возможностями суда манипулировать им, сводя рассмотрение дела на основании права страны суда (lex fori).

По нашему убеждению, неверным представляется интерпретация ОПП и СИН как «исключений из общего правила» коллизионного регулирования. В.П.Звеков рассматривает ОПП как «экстраординарное, исключительное явление», одновременно считает, что «отношение к оговорке как к экстраординарному явлению должно быть сохранено и в условиях перехода страны к рыночной экономике, расширения сферы применения иностранного права» [15]. Но несмотря на свою «исключительность», ОПП является широко признанным правовым институтом и в различных вариациях содержится в законодательстве практически всех стран, имеющих кодификации по МЧП [2, 406]. Подход к ОПП как к изъятию из общего коллизионного правила автоматически перечеркивает все обоснования в доктрине МЧП и результаты кодификации законодательства о МЧП. Поэтому «исключительный характер» должен означать то, что обращение к этим нормам является крайней мерой, когда иные «гибкие» коллизионные средства не могут обеспечить защиту публичных интересов.

В специальной литературе признается тщетность всех стремлений заранее установить полный реестр всевозможных вариаций действия ОПП. Парадоксальность ситуации в том, что «рассматриваемая как правовой феномен, несущий в себе «заряд» императивности, когентности наивысшей силы, способный ограничить действие отечественной коллизионной нормы», ОПП не поддается сколько-нибудь точному определению, хотя недостатка в попытках построить приемлемые дефиниции в этой области никогда не было [15, 152]. Однако попытки исследователей в этом направлении не прекращаются. В частности, казахстанский автор М.Н.Абилова считает, «что определение публичного порядка либо перечень норм, которые выражают публичный порядок, должны содержаться в самом законе. Определение объема и содержания понятия «публичный порядок» должно носить писаный характер и должно содержать исчерпывающий перечень случаев применения оговорки ее признаки» [16, 462].

В связи с новизной данной нормы для отечественного права правильному усвоению ее сущности способствует изучение разработок зарубежных доктрин, законотворческого и судебного опыта (с учетом судебной практики) разных стран. На основе обобщения различных точек зрения и подходов юридической практики Г.К.Дмитриева выделяет четыре базовых элемента содержания ОПП: 1) основополагающие принципы национального права соответствующего государства; 2) нормы морали и справедливости; 3) коренные интересы государства или его членов; 4) общепризнанные принципы и нормы международного права, особенно нормы о правах человека [17; 18].

Действительно, составление хотя бы примерного списка норм, характеризующих применение ОПП, в научном плане важно и способствует формированию правоприменительных ориентиров, но позитивное закрепление этого требует осторожности. Законодательно предугадать всех вероятных ситуаций невозможно в силу признанной абстрактности понятия ordre public и его целевого назначения -- предотвращения «неожиданных» последствий обращения к иностранной правовой норме. Стандартных формул не существует, и возможна только ситуативная оценка «опасности» для национального правопорядка, но не самой иностранной нормы, а итогов ее реализации. Роль теории состоит в выработке критериев «публичного порядка» для сферы МЧП, а не формулировании «исчерпывающего перечня случаев применения ОПП».

Таким образом, ОПП не ограничивается рамками коллизионного права, а пронизывает всю сферу МЧП, осуществляя «фильтрацию» всего нормативного материала на предмет соответствия основам правопорядка РК и применительно к конкретным обстоятельствам, отторгая нежелательные иностранные правовые нормы («негативная концепция»). При этом механизм ОПП подключается лишь после того, как будет применена коллизионная норма, содержащая отсылку к иностранной правовой системе, и установлено наличие противоречия между возможными последствиями применения иностранной нормы права и основополагающими принципами страны суда.

«Позитивная концепция» публичного порядка, означающая прямое и бесспорное применение национальных правовых норм к частноправовым отношениям независимо от подлежащего применению права, т.е. до момента обращения к коллизионным нормам. В современной доктрине и судебной практике эта концепция утрачивает былое значение, трансформировавшись в институт императивных («сверхимперативных») норм.

Правильное понимание СИН возможно через призму единого содержания «публичного порядка», несмотря на то, что английские коллизионисты А.Дайси и Дж. Моррис настаивают на существовании «особых императивных норм», не являющихся частью «публичного порядка» и действующих независимо от собственных коллизионных норм, что не позволяет им раствориться в общем массиве императивных норм отраслей публичного права (административное, финансовое, уголовное и др.).

Российский исследователь А.Н.Жильцов отмечает, что теоретический фундамент современного понимания императивных норм в МЧП заложили концепции европейских и американских коллизионистов середины XX в. Среди них особо выделяются теории, повлиявшие на содержание международных конвенций и национальных законов в области МЧП, это германская «теория специальной связи» (Sonderanknupfung) (В.Венглера и К.Цвайгерта), американская «теория анализа правительственного интереса» (Б.Карри), французская «концепция норм непосредственного применения» (regies d'application immediate) (Ф.Францескакис) [6, 347-348].

К примеру, ст. 17 Гаагской конвенции о праве, применимом к договорам международной купли- продажи товаров (1986 г.): «Конвенция не препятствует применению тех положений закона суда, которые должны применяться независимо от права, регулирующего договор» [14, 250]. Обращение к концепции «публичного порядка» дает понять, что существует определенная совокупность положений права страны суда, которые в силу его особого значения для этого государства должны применяться всегда, даже если согласно коллизионным нормам Конвенции избрано иностранное право [17, 72-73].

Современное МЧП различает два вида императивных норм -- императивные нормы внутреннего гражданского права и «сверхимперативные» нормы (СИН). Нормы первого вида устанавливают пределы осуществления принципа свободы договора во внутреннем гражданском праве и выражают интересы, имеющие большую значимость для соответствующего государства, чем вышеназванный принцип. СИН, или нормы непосредственного применения, действуют независимо от того, какое право признано компетентным применительно к конкретному ЧПО. Ни выбор права сторонами, ни коллизионные нормы не могут допустить подчинение соответствующих отношений иностранному праву. Такая особая императивность обусловлена необходимостью защиты интересов, имеющих особую значимость для издавшего эти нормы государства.

Проблема отграничения СИН от обычных императивных норм является одной из сложнейших в МЧП. Е.В.Кабатова иллюстрирует различия между ними на примере ст. 198 ГК РФ, согласно которой сроки исковой давности и порядок их исчисления не могут быть изменены соглашением сторон, и, соответственно, норма носит императивный характер. Но если стороны правоотношения выбирают иное применимое право, в котором установлены иные сроки исковой давности, то такое соглашение не рассматривается как недействительное, а как проявление автономии воли сторон. В этом случае применяются иные сроки исковой давности, что неоднократно подтверждалось арбитражной практикой [19].

Такое толкование вполне справедливо для аналогичных положений казахстанского законодательства (п. 2 ст. 177 ГК РК). Применительно к международным сделкам приоритет имеет ст. 1106 ГК РК, в соответствии с которой «исковая давность определяется по праву страны, применяемому для регулирования соответствующего отношения». В то же время п. 2 ст. 1106 предписывает определять по праву РК требования, на которые исковая давность не распространяется (ст. 187 ГК РК): 1) требования о защите личных неимущественных прав; 2) требования вкладчиков к банку о выдаче банковских вкладов; 3) требования о возмещении вреда, причиненного жизни или здоровью гражданина;

1) требования собственника или иного законного владельца об устранении всяких нарушений его права, не соединенных с лишением владения (ст.ст. 264, 265 ГК); 5) другие требования в случаях, установленных законодательными актами.

Если по общему правилу несоблюдение простой письменной формы сделки не влечет ее недействительности, но лишает стороны права в случае спора подтверждать ее совершение, содержание или исполнение свидетельскими показаниями (п. 1 ст. 153 ГК РК), то «в случаях, прямо указанных в законодательных актах или в соглашении сторон, несоблюдение простой письменной формы сделки влечет ее недействительность» (п. 2 ст. 153 ГК РК). А положение п. 2 ст. 1104 ГК РК о форме внешнеэкономической сделки является случаем, который «прямо указан в законодательных актах». Обширная практика свидетельствует, что независимо от выбранного сторонами или установленного судом применимого права, положение о форме внешнеэкономической сделки применяется всегда. Отсюда вытекает сверхимперативность п. 3 ст. 153 ГК РК: «Несоблюдение простой письменной формы внешнеэкономической сделки влечет недействительность сделки».

В целях укрепления национальной системы защиты информации Закон РК «О национальной безопасности Республики Казахстан» от 26 июня 1998 г. вводит запрет для иностранцев и лиц без гражданства прямо и (или) косвенно владеть, пользоваться, распоряжаться и (или) управлять более 20 % пакета акций (долей, паев) юридического лица, осуществляющего деятельность в этой сфере (п/п. 4) п. 5 ст. 22) [20]. Закон РК «О правовом положении иностранцев» (в ред. от 12 января 2007 г.) не разрешает иностранцам, временно пребывающим в РК, осуществлять предпринимательскую деятельность в качестве субъекта малого и среднего предпринимательства без образования юридического лица (ст. 6) [21].

Так же как и в ОПП, неопределенность СИН является главной причиной критики в ее адрес. Но в то же время установление законченного перечня таких норм бесперспективно и лишило бы институт необходимой гибкости и способности оперативного реагирования на изменение общественных интересов. К тому же норма, будучи императивной лишь в смысле внутреннего гражданского права, может со временем перейти в разряд СИН вследствие изменения приоритетов правовой политики, или, наоборот, потерять повышенную императивную актуальность.

В этом плане интересны характеристики сверхимперативных норм, обозначенные

В.П.Звековым: 1) источники норм -- lex fori, lex causae или право третьей страны; 2) назначение норм

-- защита публичных, общественно значимых интересов; 3) правовая природа -- «пограничье» частного и публичного права: нормы частного права, являющиеся продолжением публично-правовых начал; нормы публичного права, воздействующие на частноправовые отношения; 4) применение СИН предшествует применению коллизионной нормы (нормы непосредственного применения) [15, 150].

В сферах, в которых доминируют публичные интересы путем законодательного утверждения приоритета перед частными, проявляется следующая закономерность: международные частные отношения регулируются не опосредованно -- через коллизионные нормы, а непосредственно -- императивными материальными нормами национального права. Но можно утверждать, что применение принципов и норм МЧП в порядке как материально-правового, так и в коллизионного регулирования любого правоотношения не может осуществляться без учета СИН.

Если классический коллизионный метод лишь определял путь нахождения применимого права и не учитывал результата действия выбранной материально-правовой нормы, то современное МЧП исходит из необходимости прогнозировать и заранее предотвращать негативные последствия применения нормы иностранного права на начальной стадии правоприменения. В связи с этим встает вопрос: идет ли речь о простой корректировке классического метода МЧП или намечается тенденция отхода от него и замена на совершенно иной механизм решения конфликта правопорядков в МЧП? Правоведы предсказывают постепенное снижение роли традиционных коллизионных привязок (к месту совершения акта, месту нахождения стороны, месту нахождения объекта, месту наступления последствий в будущем) и замену их небольшим числом основных принципов, которые будут направлять поиски суда в нахождении применимого права. К таким принципам можно отнести действующие сегодня принципы: наиболее тесной связи, нахождения наиболее благоприятного правопорядка, учета сверхимперативных норм страны суда и третьей страны [19, 15-16]. Признаки такой тенденции проявляются достаточно отчетливо с усилением интенсивности международного гражданского оборота.

Таким образом, в данной работе мы постарались дать краткий анализ правовых принципов, которые формирует основу механизма правового регулирования частноправовых отношений с иностранным элементом. Совершенно очевидно, что ОПП и СИН еще только ожидают своей активности в регулятивном процессе, но это не может отрицать их важной роли в обеспечении эффективности в разрешении коллизий национальных правовых систем разных стран с учетом публичных интересов РК. Вполне естественно, что применение норм и других принципов МЧП имеет определенные ограничения, связанные с действием ОПП и императивных («сверхимперативных») норм (СИН), отражающих суть концепции «публичного порядка». Сравнительно-правовой анализ с учетом зарубежного опыта дает основание объединить их по функциональному критерию в один классификационный ряд в системе принципов МЧП -- «принципы, определяющие пределы действия иностранного права», назначением которых служит обеспечение баланса частных и публичных интересов. Они могут проявляться в каждом случае и должны учитываться на всех этапах применения норм МЧП. Но независимо от частоты и последовательности их привлечения в регулятивном процессе они имеют фундаментальное значение и пронизывают всю систему МЧП. Неоправданно слабая исследованность этих правовых явлений в отечественной юриспруденции и отсутствие сложившейся практики применения ОПП 22 и СИН ставят перспективного задачу их дальнейшего научного исследования и выработки рекомендаций для правоприменительной деятельности.

Список литературы

1. Международное частное право: Современные проблемы. М.: ТЕИС, 1994. C. 463-464.

2. Гражданское право. Т. III: Учебник для вузов (академический курс) / Под ред. М.К.Сулейменова, Ю.Г.Басина. Алматы, 2004. C. 406.

3. Вольф М. Международное частное право. М.: Иностр. лит., 1948. С. 188-190.

4. Лунц Л.А. Курс международного частного права: В 3 т. М.: Спарк, 2002. С. 270.

5. Мартенс Ф.Ф. Современное право цивилизованных народов. Т. 1. СПб., 1887. С. 306-311.

6. Комментарий к части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации / Под ред. А.Л. Маковского, Е.А. Суханова. М.: Юристъ, 2002. С. 357.

7. Кетц Х., Лорман Ф. Международное договорное и хозяйственное право // Предпринимательское и хозяйственное право Германии / Пер. с нем. М.: БЕК, 2001. С. 232-233.

8. Чешир Дж., Норт П. Международное частное право. М.: Прогресс, 1982. С. 157.

9. Закон Республики Казахстан «О международном коммерческом арбитраже» от 28 декабря 2004 г. № 23 // Ведомости Парламента Республики Казахстан. 2004. № 24. Ст. 152.

10. 10. Международное частное право: Иностранное законодательство. М.: Статут, 2001. С. 93, 547, 611.

11. Гражданский кодекс Квебека. М.: Статут, 1999. С. 450-465.

12. БогуславскийМ.М. Международное частное право: Учеб. для вузов. М.: Юристъ, 1998. С. 94-95.

13. Раапе Л. Международное частное право. М.: Иностр. лит., 1960. С. 105.

14. Международное частное право (Действующие нормативные акты). М.: Ин-т междунар. права и экономики им. А.С. Грибоедова, 1999. C. 12.

15. ЗвековВ.П. Международное частное право. Курс лекций. М.: Норма, 2000. С. 158.

16. Абилова М.Н. Оговорка о публичном порядке как способ защиты интересов государства // Защита гражданских прав: Материалы Междунар. науч.-практ. конф., посвящ. 10-летию Казахского гуманитарно-юридического университета (в рамках ежегодных цивилистических чтений). Алматы, 13-14 мая 2004 г. / Отв. ред. М.К. Сулейменов. Алматы: НИИ частного права, КазГЮУ, 2005. С. 462.

17. Дмитриева Г.К. Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации, части третьей, разделу VI «Международное частное право». М.: НОРМА-ИНФРА-М, 2002. С. 76-77.

18. Международное частное право. Учеб. / Под ред. Г.К. Дмитриевой. М.: Проспект, 2000. С. 164.

19. Кабатова Е.В. Изменение роли коллизионного метода в международном частном праве // Международное частное право: современная практика: Сб. ст. / Под ред. М.М.Богуславского, А.Г.Светланова. М.: ТОН-Остожье, 2000. С. 12-13.

20. Закон Республики Казахстан «О национальной безопасности Республики Казахстан» от 26 июня 1998 г. № 233 // Ведомости Парламента Республики Казахстан. 1998. № 11-12. Ст. 173.

21. Закон Республики Казахстан «О внесении изменений и дополнений в некоторые законодательные акты Республики Казахстан по вопросам регулирования миграционных процессов» от 12 января 2007 г. № 227 // Казахстанская правда. № 19. 3 февр.

Размещено на Allbest.ru