Сравнительно-историческое правоведение и его отношение к социологии

Как ни плодотворен может быть вышеуказанный прием, как ни важно, а подчас и ни неизбежно обращение к нему, - тем не менее большинство известных в литературе попыток его применения должно быть признано неудачным. Дело в том, что бесспорными - основанные на нем выводы могут считаться лишь в том случае, если исследователем принимается в расчет вся совокупность юридических норм известного народа в тот или другой период его жизни, и если ни в одной из этих норм не оказывается противоречия с выставляемой им гипотезой. Так, во взятом уже нами примере один какой-нибудь единичный факт признания законодательством права свободного залога, дарения или продажи частными лицами земельных участков, а также - признания института земской давности - делает немыслимым приведенное выше заключение о существовании у данного народа не индивидуальной, а коллективной собственности. Достаточно даже одной из вышеназванных норм для опровержения предложенной гипотезы.

Несоблюдение указываемого требования и соображение исследователями лишь единичных фактов законодательства и юридической практики являлось сплошь и рядом и является до сих пор причиной совершенно ложных заключений, способных только дискредитировать в глазах читателей тот прием, применением которого они добыты. Так, еще в наши дни германские, по преимуществу, историки права позволяют себе утверждать, факт существования в Германии древнейших времен частной собственности на землю - на том лишь основании, что в законодательстве или юридической практике древнейшего прошлого можно открыть указания на споры о границах, случаи восстановления нарушенного владения или проведения меж народным, окружным или общинным старейшиной.Следуя такой аргументации, историки, о которых идет речь, упускают, очевидно, из виду то, что споры о границах возможны и при общинном владении - точно так же, как при нем мыслимо и нарушение или восстановление владельческих прав отдельного общинника на принадлежащий ему по обычаю надел, и что, поэтому, факты, на которые они опирают свои выводы, мирятся в одинаковой мере с существованием как общинного, так и частного землевладения.

Изучение памятников материальной культуры и народной мифологии, а равно и разбор топографических названий древнейших населенных местностей, - разбор, так наглядно выдвигающий вперед обстановку, в которой возникли первые поселки, - нередко обогащают историка-юриста фактами, бросающими яркий свет на характер тех или других, не вполне выступающих в других источниках, правовых понятий и отношений. Так, в споре, о том, чем могли быть древнейшие городские поселения у отдельных представителей арийской семьи, далеко не безразличны были, наряду с открытиями Шлимана, и описания наших древних городищ. Они позволили Циммеру, а за ним и Иерингу, окончательно установить тот взгляд, что санскритский pur, греческий acropolis, римский аrх, германский burg и славянское городище - явления однохарактерные, заодно свидетельствующие о том, что, живя сельскими и хуторскими поселениями, полупастушеские и полуземледельческие племена, отделившиеся от первоначального древнеарийского ствола, нуждались во временных убежищах от набегов, - убежищах, которые были настолько обширны, чтобы дать приют одинаково людям и домашним животным. Это - те самые castra и oppida, о которых говорит Цезарь в применении к гельветам, и которые, подобно нашим городищам, отнюдь не дают права утверждать, как это делает, например, г. Самоквасов, приоритет городов над селами.

Что касается данных мифологии, то давно сделалось труизмом, что народ рисует быт своих богов чертами собственной жизни, почему в древних легендах, - особенно в тех, которые не принадлежат к числу мигрирующих сказаний, т.е. передаваемых одним народом другому, - можно найти драгоценнейшие подробности о древнейших юридических понятиях и отношениях. Кому не известно, что религиозные мифы принадлежат к числу древнейших продуктов народного творчества? Насколько богат доставляемый ими материал, можно судить, например, по тому, что на анализе гимнов Ригведы и Атарва-Веды, как и на разборе Илады и Одиссеи, скандинавских саг и германского народного эпоса, санскритологи, эллинисты и германисты сумели построить ряд в высшей степени интересных, хотя все еще спорных гипотез, в роде гипотезы о первобытной материнской семье и ее вековой борьбе с патриархальной и агнатической. То обстоятельство, что большинство легенд принадлежит к числу странствующих сказаний, которых отдаленным источником являются Индия и семитический Восток, заставляет пользоваться этим материалом с большой осторожностью. Да послужит историкам права предохранительным уроком поражение, какое в последнее время потерпела Бахофенская теория первобытного женовластия, построенная, главным образом, на интерпретации эллинских мифов.

Насколько плодотворно пользование топографическими названиями древнейших местностей для историко-культурных целей, это показывает нам пример Арнольда. Едва ли что может поспорить в архаичности с этим материалом. Ведь многие местные названия носят еще печать финского происхождения, т.е. появления в эпоху, предшествующую поселениям германцев. И вот, исследуя топографические названия в области древнейших поселений немецких племен в Гессене, Арнольд* пришел к заключению, что оседание как кельтов, так и германцев началось не в низменностях, занятых лесами, болотами и поэтому уже представлявших большие затруднения как для расчистки, так и для защиты, а на свободных от поросли и стоячих вод, недоступных для набегов - горных покатостях. Корчевание - явление позднейшего времени, предполагающее уже известную густоту населения и, следовательно, нимало не доказывающее знаменитой гипотезы Рикардо о занятии первоначально наиболее плодородных земель (какими, очевидно, были земли под лесом и водой) и последовательном переходе от них к менее плодородным.

Если на чем можно настаивать в заключение, так это на необходимости тщательного сопоставления результатов, добытых с помощью разнохарактерного материала и различных приемов исследования. Их совпадение служит ручательством за правильность вывода, за возможность считать его не одной научной гипотезой, еще ожидающей подтверждения в будущем, а и прочно установленным научным фактом.

Резюмируя в немногих словах основные положения настоящего этюда, мы скажем, что старались, с одной стороны, выяснить действительную задачу сравнительно-исторического правоведения, вместе с теми научными приемами, которыми оно пользуется для достижения своих целей, а с другой - определить отношение сравнительного правоведения к социологии. В результате оказалось, что, озабоченное раскрытием процесса поступательного развития права, сравнительное правоведение является такой же конкретной и описательной наукой и пользуется теми же приемами исследования, как и другие конкретные и описательные науки об обществе. Как наука конкретная, сравнительное правоведение не может обойтись без содействия той абстрактной науки, какой по отношению к нему - как и к истории верований, знаний, морали, экономии, политики, искусства - является социология. Задача последней - изучить законы, управляющие развитием человеческой солидарности и ее проявлений в формах общежития, независимо от всех местных и временных причин, то ускоряющих, то тормозящих наступление высших порядков общественности. Так как еще Огюстом Контом установлена та истина, что обособленное изучение одной какой-либо стороны народного быта немыслимо - вследствие того, что все его стороны связаны между собой и воздействуют друг на друга, то отсюда следует, что нельзя изучать без социологии и права в его последовательном развитии. Социология имеет, следовательно, задачей объяснить причины и указать на ход и последствия взаимного воздействия различных элементов культуры на рост общественной солидарности.

правоведение юридический мифология культура

Размещено на Allbest.ru