Профессиональная преступность

Размещено на http://www.allbest.ru/

1. Теория и взгляды на профессиональную преступность

1.1 Понятие профессиональной преступности

Проблемами профессиональной преступности и криминального профессионализма исследователи начали активно заниматься еще в XIX веке. После выхода в свет работ Ч. Ломброзо, послуживших основой трудов по проблемам личности преступника, во многих странах стали проводиться исследования психологических свойств правонарушителя, в которых ученые пытались найти доминирующую причину преступного поведения. Независимо от направленности и научных школ они стремились понять, почему человек совершает преступления несмотря на тяжесть установленного наказания; почему продолжает корыстные преступления, не имея материальной нужды; почему использует насилие в обычных жизненных ситуациях.

Ответы на эти вопросы лежали в плоскости философского и психологического познания самого явления преступности, что было невозможно исследовать в тех условиях и является недостаточно изученным и сегодня.

В литературе проблемы профессиональной преступности затрагиваются, как правило, фрагментарно и не являются специальным объектом монографических исследований. Чаще всего профессиональная преступность рассматривается при анализе общей преступности или организованного преступного поведения. В Казахстане эта проблема недостаточно изучена, хотя имеется следственная и судебная практика по этим вопросам.

Анализ следственной практики показывает, что профессиональная преступность в РК достаточно распространена и относится к так называемым «авторитетам», которые глубоко внедрены во многие сферы жизни, контролируют крупные финансовые потоки, возглавляют или участвуют в деятельности организованной преступности, имеют обширные связи за рубежом и т. д. Поэтому мы решили подробней остановиться на этой категории преступников, их роли в организованной преступности.

В литературе распространено мнение о тесной связи организованной и профессиональной преступности. Действительно, профессионализм и организованность - явления взаимосвязанные. Чем выше показатель криминального профессионализма, тем ярче просматриваются его организованные формы. Причем при определенных социальных условиях профессиональная преступность начинает перерастать в организованную преступность как качественно новое явление.

Однако профессиональная и организованная преступность не являются синонимами [1]. Следует согласиться с авторами ряда современных учебников «Криминология», которые считают организованную и профессиональную преступность самостоятельными видами преступности и посвящают ей отдельные главы. Исследователи сходятся во мнении, что организованная преступность более сложное явление, чем профессиональная преступность, она устойчивей, масштабней и всегда связана с деятельностью хорошо организованного преступного формирования, а не отдельных личностей. Реализуясь в виде криминального, а значит и профессионального бизнеса, организованная преступность в то же время не может существовать без ряда специфических признаков, основными из которых являются наличие высокоорганизованной преступной организации со строгим распределением ролей между ее членами; коррумпированных связей с чиновниками, осуществляющими властно-управленческие функции; представителями правоохранительных и иных государственных органов; стремление ее лидеров получить политическую власть и пр.

В литературе высказывается мнение, что в отличие от организованной преступности, которая рассматривается не только и не столько как уголовно-правовое понятие, а как сложное социальное явление, профессиональная преступность понимается только как чисто уголовно-правовое явление, не обладающее социально-политическими характеристиками. Мы не согласны с такой позицией, так как не может быть исчерпывающего понятия организованной преступности, одновременно охватывающего ее уголовно-правовое и криминологические аспекты без учета того, что криминальные авторитеты и профессиональная преступность часто являются неотъемлемой частью организованных преступных формирований.

Для понимания феномена профессиональной преступности необходимо проанализировать позиции ведущих криминологов относительно признаков, характеризующих эту деятельность.

К признакам профессиональной преступности американский криминолог Р. Колдуэл причислил следующие:

- занятие преступлениями как бизнесом, специализация на каком-либо одном типе посягательств;

- умение четко действовать, тщательно планировать преступления, технически их оснащать и выполнять с мастерством;

- совершенствование в процессе преступной деятельности своих знаний и опыта;

- отношение к преступлению как к своей карьере, подчинение этой деятельности своего мировоззрения;

- отождествление себя с преступным миром [2].

По мнению другого американского криминолога В. Реклесса можно выделить три вида преступной карьеры - обычную, организованную и профессиональную, которые характеризуются им следующим образом:

- к обычным преступникам относятся лица, которые попадают в места лишения свободы за грабежи, разбои, хищения имущества, изнасилования, убийства и другие преступления (эти лица постоянно нарушают законы, но не являются профессионалами);

- организованная преступность - это преступность мафии;

- профессиональные преступники - это те, кто совершаемые ими преступления против собственности (хищения, мошенничества, вымогательства, взяточничество и др.) делают источником своего существования [3].

Наиболее полная классификация преступников была дана М. Клайнардом и Р. Куинни. Они выделяют следующие типы преступников:

- лица, совершившие преступления против личности;

- лица, эпизодически совершающие преступления против собственности;

- лица, совершающие политические преступления;

- лица, совершающие преступления, нарушающие общественный порядок;

- лица, совершающие «обычные» преступления;

- лица, участвующие в организованной преступности;

- профессиональные преступники [4].

Исходя из задач исследования по данной типологии систем преступного поведения и их критериев наибольший интерес представляют три вида: «обычные» преступления, организованная преступность и профессиональная преступность. Авторы приведенной классификации считают, что организованная преступность отличается от профессиональной не только видами преступлений, но и обязательным наличием противоправных связей с государственным аппаратом (коррупцией), хотя на практике часто бывает трудно дифференцировать «обычную» и профессиональную преступность, так как профессиональные преступники нередко совершают «обычные» преступления, обычные преступники могут иметь материальный доход от организованной криминальной деятельности. Тем не менее существуют общепризнанные обязательные признаки профессионального преступника на фоне криминальной деятельности других преступников, такие, как:

- преступная деятельность как источник средств существования;

- осознание себя преступником;

- определенное положение в преступном мире, то есть принадлежность к особой субкультуре криминального мира.

В современных условиях в странах СНГ произошло тесное сращивание профессиональной преступности с другими организованными формами, симбиоз которых обусловил следующие квалифицирующие групповые признаки:

- выраженные организационно-управленческие структуры, отделяющие руководство от непосредственных исполнителей, строгая иерархия самих групп, наличие для их членов единых норм поведения и ответственности, системы санкций и поощрений и их практическая реализация;

- устойчивый, планируемый, законспирированный характер преступной деятельности, особенно хищений, подкупа должностных лиц и крупных краж, наличие общих целей, ориентация на извлечение максимально высоких доходов при минимальном риске;

- система планомерной нейтрализации всех форм социального контроля с использованием разведки и контрразведки, выведывание планов органов, ведущих борьбу с преступностью, целенаправленная разработка мер противодействия (подкуп сотрудников правоохранительных органов, внедрение в государственные структуры управления);

- обладание значительными материальными средствами, которые инвестируются в различные сферы как легальной, так и нелегальной экономики, дают возможность для расширения масштабов коммерческих операций и хищений, подкупа нужных чиновников, материальной поддержки членов сообщества, оплаты услуг наемных уголовников, что приводит к сращиванию общеуголовной и корыстно-хозяйственной преступности;

- расширение сфер деятельности (стремление к монополизации) - кооперация организованных преступных группировок в различных отраслях хозяйственной деятельности, внедрение на «черный рынок» товаров и услуг, организация наркобизнеса, порнобизнеса и проституции;

- активное распространение лидерами организованной преступности антиобщественной идеологии, в том числе и в местах лишения свободы;

- организация и осуществление материальной и моральной поддержки членов организованного преступного сообщества, оказавшихся в местах лишения свободы и их семей;

- система жестких наказаний, вплоть до физического устранения «вероотступников»;

- профессиональное использование основных государственных и социально-экономических институтов, действующих в стране и в мире, с целью создания механизмов законодательного прикрытия своей преступной деятельности и лоббирование в законодательных органах выгодных законов;

- распространение устрашающих слухов о своем могуществе, которое приносит пользу преступным организациям, так как деморализует свидетелей, потерпевших, журналистов, сотрудников правоохранительных органов и поддерживает «боевой дух» рядовых исполнителей [5].

На основании вышеизложенного можно дать следующее понятие профессиональной преступности: это разновидность преступного занятия, являющегося для субъекта источником средств существования, требующего необходимых знаний и навыков для достижения конечной цели и обусловливающего определенные контакты с антиобщественной средой [6].

1.2 История развития профессиональной преступности

Для реализации целей исследования профессиональной и организованной преступности мы разделили стадии возникновения и развития этого феномена во времени на несколько ключевых этапов, выбирая наиболее значимые периоды в политической и социальной жизни общества:

1-й этап - 1930-1950-е гг., относится к сталинскому периоду, когда была установлена жестокая диктатура, сформировалась система ГУЛАГа и зародилась каста «воров в законе»;

2-й этап - 1960-1970-е гг., относится к так называемому постсталинскому периоду, при котором появились первые организованные преступные формирования мафиозного типа - прообразы современной организованной преступности;

3-й этап - 1980-е гг., доперестроечный период, когда произошло окончательное формирование современной организованной преступности в СССР;

4-й этап - 1990-е гг., охватывает период становления РК как самостоятельного государства и роли преступных кланов в укреплении криминальной среды. Данный этап характеризуется проявлением наивысшей активности преступных кланов и их существенного ослабления после активизации деятельности государственных правоохранительных структур государства;

5-й этап - современный период, охватывает процессы возникновения и укрепления новых преступных элит и формирований, так называемой демократии коррупционеров.

Предшественники «воров в законе» в СССР появились почти сразу после Октябрьской революции 1917 года. Их возникновение было предопределено почти трехвековой историей развития преступности и внутренней системой организации преступного мира, который, культивируя свои традиции, обычаи и «законы», обеспечивал преемственную связь. Преступный мир быстро приспособился к новым условиям диктатуры. Политическое противостояние, хаос и экономическая разруха резко усилили криминальные группировки, которые использовались как для бандитизма и разбоев, так и в политических играх для дестабилизации власти коммунистов. В преступном мире того периода выделились два основных направления: первое - уголовники с дореволюционным стажем; второе - политические оппоненты большевиков, вставшие на преступный путь в результате беспрецедентного давления советской власти.

Первая категория была полностью ассимилирована в криминальной среде и только продолжила в новых реалиях укоренившиеся традиции. Вторая категория не располагала опытом и навыками преступников-профессионалов, однако сумела быстро адаптироваться к новым условиям и, более того, вышла на лидирующие позиции в уголовном мире. Этому способствовал тот факт, что эти лица были гораздо более образованными и эрудированными, чем их дореволюционные оппоненты или сотрудники правоохранительных органов, назначенные новой властью. В результате вектор противодействия советской власти сместился от прямого вооруженного сопротивления в сторону криминального «беспредела», организовываемого молодежными преступными бандами, под руководством так называемых «жиганов» (в дореволюционном преступном мире так именовались проигравшие в карты заключенные) [7]. Члены групп, которыми управляли «жиганы», именовались «шпаной». «Жиганы» позаимствовали традиции и обычаи старого криминального мира и приспособили их к новым реалиям. Они активно и эффективно совершенствовали свои правила и культивировали их среди достаточно большой массы населения. При этом «жиганы» демонстративно подчеркивали свое отличие от большинства криминального мира, заключавшееся в политической подоплеке преступного их поведения и в ограниченном наборе специальных правил [8] Правила или законы, созданные «жиганами», были направлены на организацию идеологической оппозиции новому политическому режиму и заключались:

- в запрете на выполнение какой-либо работы для блага общества;

- в запрете на обзаведение официальной семьей;

- в запрете на участие в военных действиях с оружием в руках для защиты государства;

- в запрете на процессуальное сотрудничество с официальными властями в качестве потерпевшего или свидетеля;

- в обязанности вносить деньги в общую кассу.

Эти правила стали по существу первым шагом для формирования новых традиций и обычаев, которые наряду с традиционными атрибутами (татуировки, жаргон, жесты), эмоциональными элементами (песни, проза и рассказы) и определяли облик профессионального преступника.

Несмотря на известный крен преступности того времени в сторону бандитизма, уголовный мир не лишился прежнего разнообразия «профессий». Как и раньше, особой разветвленностью среди них отличались «специальности» воров и мошенников, насчитывающие десятки разновидностей, которые также претендовали на ведущие роли в преступном сообществе и добивались этого любыми средствами.

В результате жесткой внутренней конкуренции преступный мир по существу был расколот на старорежимных, придерживавшихся традиционных преступных обычаев криминалов, и «жиганов». Кризис борьбы за власть продолжался в 1920-1930-е годы и привел к кардинальным изменениям в преступном мире. Нижние ряды криминальной иерархии, которые управлялись «жиганами», называвшими себя «урками», перестали подчиняться лидерам, и между ними вспыхнула настоящая война за передел власти. После нескольких кровавых столкновений «урки» и поддерживавшие их воры победили и начали устанавливать новые нормы поведения для криминального мира на основе дореволюционных и новых традиций. В результате синтеза был создан неформальный «воровской закон», регулирующий нормы поведения в криминальной среде, который адекватно отражал реалии существующей социальной системы как объективной реальности. Иными словами, был разработан и утвержден неписаный воровской закон, который полностью освободился от идеологии и романтики и был основан на традициях преступного мира и мерах противостояния режиму ГУЛАГу. Придерживавшиеся этого закона лидеры преступного мира стали называть себя «ворами в законе» (Впервые в литературе термин вор в законе был использован в книге В.И. Монахова) [9].

Достоверно определить, когда (в каком году) возникла группировка и почему она стала называться «ворами в законе», достаточно сложно. В жаргоне дореволюционного преступного мира такой термин исследователями не зафиксирован. Предположить, что такой группировкой могли не заинтересоваться специалисты-исследователи рецидивной и профессиональной преступности (Б.С. Утевский, С.Н. Кренев и др.), нельзя; судя по всему, они прослеживали даже незначительные изменения в уголовной среде. Более того, в уголовном мире бытует мнение, что якобы термин «вор в законе» был придуман сотрудниками НКВД, так как в профессиональном криминальном жаргоне отсутствует термин «вор в законе», а используется «вор-честняга», то есть профессионал, гастролирующий по стране. Однако изучение литературных и оперативных источников и других материалов позволяет сделать предположение, что, по-видимому, сами «воры», чтобы оправдаться перед администрацией исправительного учреждения или сыщиками уголовного розыска и чтобы убедительно отстоять свое мнение перед братвой, ввели в обращение термин: «Я «в законе», поэтому поступил так, а не иначе, то есть на сновании законов и обычаев преступного мира» [10].

Суммируя изложенное, можно сделать вывод, что «воры в законе» - это феномен советского периода, который утвердился в начале 1930-х годов. Звание «вора в законе» как бы символизирует принадлежность к высшей касте в криминальной иерархии СССР, относя всех других преступников к различным, но более низким категориям, находящимся «вне закона», но подчиняющихся его основным постулатам.

После своего появления в начале 1930-х годов, «воры в законе» быстро закрепились на правах лидеров во всех системе ГУЛАГа и во многом определяли систему взаимоотношений в лагерях и тюрьмах, что не могло не стать причиной недовольства центральной власти, которая увидела в этом идеологическую подоплеку.

В августе 1937 года руководство исправительных учреждений получило приказ Н.И. Ежова, в соответствии с которым требовалось подготовить и рассмотреть на «тройках» дела на лиц, которые «ведут активную антисоветскую, подрывную и прочую преступную деятельность в данное время». Основной удар обрушился и на криминальную элиту. Всего на основании этого приказа в лагерях НКВД было расстреляно более 30-ти тысяч человек, большинство из которых были лидерами воровского сообщества [11]. Однако, несмотря на жесточайшие репрессии сообщество «воров в законе» продолжало крепнуть и представляло потенциальную силу в преступном мире. В 1940-е годы количество воров достигало десятка (возможно, более) тысяч человек, а вместе с окружением - 40-50 тысяч человек. Такое количество авторитетов оказалось явно излишним даже для гипертрофированной лагерной системы, которая перед второй мировой войной охватывала около 3 миллионов заключенных, что привело к возникновению новой напряженности в воровской среде.

Война с фашистской Германией только усилила противоречия между ворами, которые к тому времени проявились в открытом противостоянии. Причиной окончательного раскола стала объявленная в начале войны инициатива властей об освобождении от наказания лиц, которые пожелают искупить свою вину на фронтах Великой Отечественной войны, в том числе и «воры в законе». В первые же дни свое согласие воевать изъявили 420 тысяч человек, более четверти всех заключенных, а к середине войны таких было уже около миллиона [11]. На фронте воры служили в так называемых «штрафных батальонах» и использовались на самых трудных участках сражений под контролем войск НКВД, которым был дан приказ, в случае чего «стрелять в спину».

Другая часть воров была категорически против участия в войне и отказалась изменить воровским правилам. Сохранять приверженность к воровским традициям и отказываться служить в армии тогда было очень трудно, так как сразу после начала войны в лагерях начался настоящий психологический прессинг, распространяемый в виде слухов о том, что все неоднократно судимые будут вывезены на Север и ликвидированы, как в 1937-1938 годах. В лагерях стали происходить вооруженные восстания, которые организовывались доведенными до отчаяния заключенными. Одна из повстанческих организаций сформировалась на лагерном пункте «Лесорейд» Воркутинсквго ИТЛ НКВД в январе 1942 года, но была скоро разгромлена с большим количеством жертв. Выступления заключенных возымели свои законодательные последствия. В феврале 1942 года властями была введена инструкция, в соответствии с которой упрощалась процедура применения оружия против заключенных, даже в случаях их отказа приступить к работе после двукратного предупреждения. Такой закон не оставлял ворам альтернативы: либо работать, либо быть расстрелянным за неповиновение. Завязалась тяжелая борьба воров с администрацией лагерей за свои принципы. Менее стойкие воры, которые поддались давлению и начали работать, были исключены из воровского сообщества.

За период Великой Отечественной войны в 1941-1945 годах количественный состав воровского сообщества существенно сократился. Многие воры погибли на фронтах, а значительное количество было ликвидировано в стычках с властями.

Однако сразу после войны ряды воров в тюрьмах и лагерях стали вновь пополняться. Многие из тех воров, кто воевал и выжил, стали возвращаться в места лишения свободы и пытаться вновь интегрировать в преступную среду. Криминальный мир во главе с ворами, которые не изменили «вере» и не воевали на стороне государства, резко воспротивились возвращению воров-фронтовиков в ранг «полноценных воров» и стали называть их продажными «суками». Между этими группами воров началось жесткое противостояние, которое было названо «сучьей войной».

Для восстановления в своих правах и привилегиях «ссученные» воры стремились оправдать в глазах криминального сообщества свое участие в войне как форс-мажорного обстоятельства и добивались внесения в воровской закон поправки, разрешающей при определенных обстоятельствах (например, в военное время) сотрудничество с властями. Такая поправка давала возможность реабилитировать себя и легитимировать свой статус в рамках воровского закона [12]. Другие воры жестко оппонировали эту инициативу, стремясь не допустить конкурентов на вершину криминальной пирамиды.

Советские тюремные власти умело использовали «сучью» войну и, действуя путем стравливания различных группировок воров, смогли существенно ослабить криминальное сообщество. Кровопролитие продолжалось до тех пор, пока ортодоксальные воры не согласились изменить воровской закон и разрешить, при определенных условиях, сотрудничество воров с администрацией и государством (в частности, во время войны). Наряду с этим в местах лишения свободы ворам было разрешено работать в различных службах, например, парикмахерами, чтобы помогать другим ворам, а также иметь доступ к бритвам, ножницам и другим колюще-режущим предметам.

Тем не менее, несмотря на достигнутые компромиссы, возникшие в послевоенные годы в среде «рецидивистов-законников», противоречия продолжали усугубляться, что было обусловлено двумя основными факторами:

а) процессом неконтролируемого разрастания криминального сообщества за счет интенсивного пополнения из числа беспризорных и осужденных за тяжкие преступления, характерного для военного времени. В этой связи обычная воровская касса (общак) перестала удовлетворять потребности «воров в законе», вследствие чего они были вынуждены повысить размер взимаемой с осужденных дани с 1/3 до 2/3 их заработка. Усиление эксплуатации со стороны воров привело к возмущению и открытому неповиновению основной массы осужденных («мужиков»), среди которых появились свои лидеры;

б) возникновением в лагерях новых криминальных группировок, которые пополнялись за счет осужденных за бандитизм, измену Родине и иные тяжкие преступления, число которых в военные и послевоенные годы значительно увеличилось. Эти группировки стали заимствовать у «воров в законе» неформальные нормы поведения, облагать осужденных данью. Такие группировки называли «отошедшими».

Наиболее значительный раскол в воровском сообществе произошел во второй половине 1950-х, когда к «отошедшим» была причислена большая часть классических воров. По существу это были те же «законники», объединившиеся в другую группировку. Так, в документах МВД СССР того времени отмечалось, что в среде воров-рецидивистов, составляющих ядро уголовно-бандитствующих элементов, действительно происходит расслоение: от их основной массы, именующей себя «ворами в законе», постоянно отходят «провинившиеся», оставаясь в сущности своей теми же уголовниками-рецидивистами. Поэтому факт расслоения имеет место, с этим нельзя не считаться.

Между указанными группировками среди осужденных происходила жестокая борьба за лидерство и за право обладания общей кассой, которая нередко переходила в физическое истребление друг друга. «Отошедшие», по данным В. Ветлугина, отказывались входить в зону, где лидировали «воры в законе», утверждая, что «воры их режут, жгут и гнут». Вместе с тем «отошедшие» сами стали быстро утверждаться в своих правах, чему способствовала некоторая гибкость их поведения в отношении государства. С одной стороны, они придерживались выгодных для себя воровских «законов», с другой - не отказывались работать, вступать в контакт с администрацией ИТЛ и даже быть активистами. Поэтому администрация некоторых ИТЛ признала «отошедших» позитивным формированием и стала оказывать им некоторое содействие в борьбе с «ворами в законе». Вражда между группировками использовалась работниками ИТУ как благоприятное условие для проведения профилактических и оперативных мероприятий по разложению воровского сообщества.

Следует отметить, что усилению позиций «отошедших» способствовало отсутствие единства в самой группировке «законников». Поводом к этому послужило принятие Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об усилении уголовной ответственности за хищения». В соответствии с Указом резко возросли санкции за имущественные преступления, а правоохранительным органам было предписано активизировать свою деятельность. Этот Указ в воровской среде был назван «черной бумагой», так как после него многие воры были убиты в столкновениях с милицией или брошены в тюрьмы, что заставило профессиональных преступников серьезно задуматься над смыслом воровской «идеи».

Принимаемые властями меры, с одной стороны, усилили отход преступников от воровских традиций, а с другой, привели к значительной концентрации преступных авторитетов в местах лишения свободы. Оба эти обстоятельства способствовали ускорению процесса разложения группировки и вражды между самими ворами, обусловленных борьбой за право обирать заключенных. На воровских сходках в местах лишения свободы часто пересматривалось «правовое» положение членов группировки. Причем изгнанные из нее сразу же переходили к «отошедшим» и включались в борьбу против своих недавних собратьев по воровской «идее».

Необходимо отметить, что уже в первой половине 1950-х годов работники мест лишения свободы смогли целенаправленно организовывать работу по разложению группировки воров в законе и достигли значительных успехов.

Распад воровского клана в середине 1950-х годов сопровождался возникновением в местах лишения свободы более мелких сообществ заключенных. Появились неформальные группы под названием «ломом подпоясанный», «красная шапочка», «беспредел», «дери-бери», «один на льдине» и тому подобное (всего свыше 10-ти), которые считали себя независимыми и не примыкали ни к одной из враждующих сторон. В аналитических документах органов внутренних дел отмечалось, что все мелкие группировки (кроме «отошедших» и «воров в законе»), такие, как «польские воры», «махновцы», «беспредельщики», «анархисты», «чугунки», «подводники» и тому подобные, возникали в среде «отошедших» и между ними не было никаких существенных различий. Кроме того, все они в равной степени соперничали с «ворами в законе» за распределение влияния и привилегий в местах лишения свободы, позволяющих вести паразитический образ жизни и эксплуатировать других заключенных. Поэтому следует согласиться с исследователями, которые опровергают существование множества самостоятельных группировок типа «воров в законе» и выделяют только две: «воры в законе» и «отошедшие».

В соответствии с законодательством того времени эти антагонистически настроенные группировки содержались в одних и тех же лагерях и война между ними «на истребление» активно продолжалась до середины 1950-х годов. Ситуация изменилась после того, как в 1955 году в СССР были приняты новые законодательные акты по реорганизации исправительно-трудовых лагерей в исправительно-трудовые колонии и были установлены три режима содержания преступников: общий, облегченный и строгий. Благодаря этой реформе администрации удалось развести враждующие кланы по отдельным специальным колониям.

В 1958 году Верховный Совет СССР утвердил Основы уголовного законодательства Союза СССР и Союзных республик, содержащие ряд норм, изменивших исправительно-трудовое законодательство. В 1961 году было разработано Положение об исправительно-трудовых колониях и тюрьмах МВД СССР. Указанные нормативные акты предусматривали создание колоний четырех видов: общего, усиленного, строго и особого режима.

Введение в исправительно-трудовых колониях нового «особого» режима стало еще одной попыткой государства полностью ликвидировать клан «воров в законе». В соответствии со статьей 26 ИТК СССР в исправительно-трудовых колониях особого режима отбывали наказание осужденные к лишению свободы мужчины, признанные особо опасными рецидивистами, и осужденные мужчины, которым наказание в виде смертной казни заменено лишением свободы в порядке помилования или амнистии. В исправительно-трудовых колониях особого режима заключенные содержались в условиях строгой изоляции и помещениях камерного типа, использовались, как правило, на тяжелых работах и носили одежду специального образца.

Были разработаны инструкции, запрещающие начальникам колоний перевод воров из одной исправительно-трудовой колонии в другую. Через год, в 1956 году, МВД СССР образовало экспериментальную колонию ИТК-6 в г. Соликамск, именуемую в народе «Белый лебедь», где содержались только «воры в законе». Эта колония действовала до конца 1980-х годов.

Одним из интересных, но до конца нереализованных законодательных методов по борьбе с «ворами в законе» было положение «Об административном надзоре ОВД за лицами, освобожденными из мест лишения свободы» от 26 июля 1966 года, с помощью которого предполагалось осуществление наблюдения за поведением опасных преступников, освобожденных из исправительно-трудовых учреждений, и обеспечение учета рецидивистов.

В конце 1950-х годов после проведения ряда успешных операций правоохранительные органы СССР отрапортовали об окончательном разрушении преступной организации «воров в законе». Это было стимулировано политическими установками ЦК КПСС во главе с Н. Хрущевым, который объявил об окончательной победе социализма и построении коммунизма к 1980-му году. В связи с этим правоохранительные органы СССР были подвергнуты кардинальным изменениям, приведшим к массовым увольнениям и ослаблению их влияния на криминальный мир. Администрация ИТУ, ориентируясь на задачу по быстрому достижению положительных результатов в перевоспитании криминалов, стала без серьезной подготовки и должного контроля активно поддерживать преступников, только внешне демонстрирующих отход от преступного сообщества, традиций и обычаев преступного мира. Пользуясь таким покровительством администрации, эти криминалы, обычно из «отошедших», путем выдвижения своих авторитетов, навязывания собственных законов и присвоения функций хранителей воровских традиций и обычаев быстро набрали силу и установили жесткий контроль над преступным сообществом. Представители же традиционных «воров в законе» были вынуждены отказаться от лидирующих позиций и раствориться среди других групп заключенных. Большинство из них ассимилировалось в группе «мужиков», самой многочисленной в тюремной иерархии современного преступного мира.

Суммируя изложенное, можно констатировать, что несмотря на самые «драконовы меры» и трансформацию основополагающих принципов основной костяк «воров в законе» смог не только выжить, но и отлично адаптировался в новых политических и экономических условиях постсталинского государства. Конечно, это были не те «воры в законе», которые лидировали в лагерях ГУЛАГа в 1930-1940 годах, но их высокая общественная опасность и приспосабливаемость сохранились и в следующих генерациях этого института XX века.

После смерти Сталина в 1953 году и начала разложения тиранического режима появились новые возможности для реализации криминальных способностей воров в различных сферах общественной жизни. Формирование современной субкультуры криминального мира напрямую связано с реформами Хрущева, направленными на полное уничтожение преступности в нашей стране. Оно было прямым следствием таких нововведений периода «оттепели», как полная закрытость пенитенциарных учреждений, увеличение численности заключенных в одном ИТУ, ориентация на лагерный тип пенитенциарных учреждений, дифференциация, приводящая к созданию искусственных социальных групп с крайне однородным составом членов группы по возрасту, полу, жизненному опыту, психологическим характеристикам и установкам. Кроме того, латентная часть «айсберга» (имеются в виду способы управления массой заключенных) затронула ценностную сферу личности заключенных и вызвала патологическую реакцию традиционной культуры, которая к тому времени продолжала функционировать на уровне индивида и малых групп. Успешному распространению складывающейся субкультуры по всей территории СССР способствовали перенаселенность пенитенциарных учреждений, постоянные перемещения огромных масс заключенных из одного региона в другой.

Еще одним последствием социально-культурных трансформаций, происшедших в ходе правовой реформы 1958-1961 годов, является атмосфера конфронтации между администрацией и заключенными, определяющая весь блок вторичных проблем, таких, как наличие постоянных дестабилизирующих факторов в деятельности пенитенциарных учреждений, эксцессов (захваты заложников, бунты, массовые акции протеста и тому подобное), существовавших на протяжении четырех последних десятилетий, но ставших достоянием гласности только в последние годы.

Психологическая атмосфера, сложившаяся в пенитенциарных учреждениях в результате появления тюремной субкультуры и реакции на нее администрации, напоминает ситуацию с вынужденным совместным проживанием на одной территории несовместимых по культурным установкам групп. В условиях перманентной «холодной войны» говорить о возможности конструктивной работы по исправлению заключенных или даже нормального функционирования учреждений было трудно.

Становление и распространение тюремной субкультуры вызвало последствия, выходящие за рамки чисто пенитенциарных проблем. Прежде всего, это привело к криминализации общества, росту профессиональной и организованной преступности, в частности, к возрождению в середине 1970-х годов клана, практически уничтоженного в конце 1950-х начале 1960-х годов. Отчасти это произошло из-за распространения тюремной субкультуры (а с нею и криминальных установок) среди населения, отчасти потому, что нынешние тюрьмы и лагеря стали постоянным источником, подпитывающим существующие и возникающие криминальные структуры [13].

Немаловажную роль в возрождении института «вора в законе» сыграло внедрение в деятельность правоохранительных органов в 1960-1980-х гг. политико-волюнтаристского лозунга «о возможности полного искоренения преступности в СССР» и якобы достижении ликвидации профессиональной и организованной преступности в стране, принизившие роль правоохранительных органов в борьбе с правонарушениями. Все сводилось к блистательным бумажным отчетам, к планированию падения преступности. На самом деле в обществе набирало силу падение нравов. Оперативно-розыскную деятельность оперативных аппаратов МВД нивелировали до простейших форм и методов работы. Из ведомственных документов были исключены такие понятия, как «вор в законе», «уголовно-бандитствующий элемент», «бандформирование» и тому подобное. Исключение из нормативных документов вышеназванных и других подобных терминов и понятий, а также проведение реформы уголовного законодательства предопределили аморфность служебной деятельности правоохранительной системы в отношении «воров в законе» и других лидеров преступной среды. Пропали на бумаге, хотя в жизни продолжали существовать, такие формы организованной преступности, как «шайка», «преступная организация» и др. Они камуфлировались в «универсальном» правовом понятии «по предварительному сговору группой лиц». В Уголовном кодексе содержался термин «организованная преступная группа», но его конкретное содержание в законе никак не раскрывалось.

Поэтому использование таких дефиниций в качестве процессуального инструментария было практически невозможно. В основном оперативные работники, следователи и судьи отождествляли его с понятием «по предварительному сговору группой лиц». Это не требовало процессуально доказывать признаки организованной преступной группы или преступной организации, что, естественно, облегчало проведение судебных процессов по данной категории уголовных дел.

В свою очередь правоохранительные органы старались как можно реже применять статьи, которые предусматривали уголовную ответственность за бандитизм и организацию преступных группировок осужденных с целью терроризирования заключенных и представителей администрации мест лишения свободы (так называемый лагерный бандитизм). Это было обусловлено тем, что при любых вариантах возбуждения уголовных дел по этим статьям требовалось информировать центральные правоохранительные органы специальными сообщениями. В каждом случае МВД или Генеральная Прокуратура проводили служебные расследования и по их результатам привлекали руководителей органов внутренних дел, «допустивших подобное», к дисциплинарной ответственности, вплоть до снятия с должностей или увольнения со службы. Чтобы избежать таких последствий, работники милиции при расследовании бандитизма стремились применять схожие статьи уголовного кодекса, но имеющие меньший политический резонанс, такие, как, например, грабеж и разбой. В местах лишения свободы преступников наказывали в дисциплинарном порядке, в основном помещали в штрафной изолятор, а наиболее злостных нарушителей водворяли в помещение камерного типа. Таким образом, можно констатировать, что недобросовестная оценка особо опасных лидеров преступной среды, неблагоприятная социально-экономическая и социально-политическая ситуация в стране в 1970-1980-х годах и, как следствие, ослабление наступательности в борьбе с «ворами в законе» со стороны государства оказались для них своеобразной социальной передышкой, которая привела к реанимации и самому широкому распространению «криминально-негативной» идеологии и стимулировала рост «воровского» движения [10].

Если в период с 1920-х по 1950-е годы развитие организованных и профессиональных форм преступности, в том числе и института «вора в законе» происходило в жестких рамах тоталитарной системы и независимо от региона (союзной республики) имело практически идентичные характеристики, то в дальнейшем начался необратимый процесс регионального и этнического расслоения.

Однако в дальнейшем ситуация изменилась и на арену вышла новая волна криминалов, приобретающая черты крестных отцов организованной преступности мафиозного вида. По мнению многих исследователей в начале 1970-х в СССР уже появились все необходимые предпосылки для появления и разрастания теневой экономики и криминального предпринимательства, так как спрос населения на многие предметы первой необходимости оставался неудовлетворенным, а правительственная элита и правоохранительные органы завязли в коррупции.

Прогремели дела - «первые ласточки», свидетельствовавшие о наличии хорошо отлаженной и четко функционирующей организованной преступности в СССР. Первая бандитская группировка (вооруженная автоматическим оружием) «Тяп-ляп» (Казань), первые «рэкетиры» - группировка Монгола и т. д. Многие уголовные дела выявили разветвленные и хорошо организованные цепочки преступных связей, уходящие в самые высокие эшелоны власти. Некоторые высокопоставленные «беловоротничковые» преступники занимали крупные посты в министерствах (вплоть до министра), правительстве.

В то же время ЦК КПСС по инициативе Н. Хрущева принимает решение об ужесточении борьбы с коррупцией, что повлекло ряд принципиальных дополнений и изменений во всесоюзном уголовном законодательстве. Так, 5 мая 1961 года была усилена уголовная ответственность, вплоть до применения смертной казни, за ряд коррупционных преступлений, в частности, за хищение государственного или общественного имущества в особо крупных размерах (свыше 10 тыс. рублей) и квалифицированное взяточничество. Однако ужесточение закона и применение исключительных санкций - ряд коррупционеров был приговорен к расстрелу - не принесли должного результата.

Из неформальных преступных организаций того времени по характеру деятельности и направленности выделялись формирования так называемых цеховиков, картежных шулеров, наперсточников, мошенников и другие группировки, имеющие чисто уголовные специализации [14]. Из перечисленных специализаций наибольший интерес для нашего исследования представляет близкая к современным организованным преступным формированиям как по направленности, так и характеру осуществляемой деятельности социальная группа - цеховиков. Эта группа экономических преступников возникла и развилась в СССР для нелегального заполнения на внутреннем рынке перманентного дефицита промышленных товаров, иностранной одежды и техники, которые стоили дорого и пользовались большим спросом у населения. Причины дефицита были заложены в порочной экономической системе, которая заключалась в тотальной монополии государства на все виды производственной деятельности и запрете частного бизнеса, а также существовании так называемого «железного занавеса», закрывавшего СССР от остального мира, что только усугубляло сложившееся положение. Однако несмотря на все запреты «ростки» свободного предпринимательства сумели проявиться даже в тоталитарном государстве, и спрос людей на конкретную продукцию порождал предложение со стороны нелегальных производителей. Анализ исторического материала показывает, что в 1970-е годы были созданы многочисленные незаконные предприятия - «цеха», которые ориентировались на материальную базу легальных заводов и фабрик, однако на самом деле производили неучтенные товары из похищенного сырья.

В этот период успешная деятельность «цеховиков» попала в поле зрения «воров в законе», которые быстро оценили их экономическую мощь и уязвимость и смогли установить свой жесткий контроль за подпольными производствами [15]. В результате были сформированы принципиально новые криминальные сообщества, в которых объединились интересы дельцов теневого бизнеса и профессиональных преступников - «воров в законе».

Воры взяли под свой контроль и другие специфические виды организованной преступности того периода, среди которых следует выделить деятельность так называемых «фарцовщиков» или спекулянтов, специализирующихся на перепродаже заграничной одежды, радиоэлектронной техники и других предметов, купленных у иностранных туристов, моряков, спортсменов и др. [16].

В период хрущевской «оттепели», когда Советский Союз начал восстанавливать культурные и научные связи с Западом, появилась группа «бизнесменов», которая научилась обеспечивать потребительский рынок дефицитными товарами, перепродавая скупленные вещи у иностранцев и сограждан, побывавших за рубежом. По законам СССР подобная деятельность считалась преступной и сурово каралась правоохранительными органами. Чтобы противостоять репрессивному давлению системы, фарцовщики-перекупщики создали специфические преступные группировки, обладающие всеми признаками организованной преступности. Это были хорошо сплоченные группы с четко определенными функциональными обязанностями каждого из членов. Так, например, одна группа преступников встречала иностранцев у гостиниц, ресторанов, музеев и театров и вступала с ними в коммерческие контакты (доставалы), другая - обменивала валюту (валютчики), третья - реализовывала товар (барыги), четвертая - обеспечивала безопасность, и т.д. Фарцовщики создали специфический жаргон, имеющий сходство с воровской «блатной музыкой», состоящей из группы условных терминов. Обычно для этой цели использовались искаженные английские слова или блатные обороты, заимствованные у картежных шулеров и других преступных профессий. В числе рядовых фарцовщиков часто были школьники, студенты, рабочие и прочие социальные категории, не имеющие криминального прошлого. Видимо, поэтому среди воровской элиты этот вид преступной деятельности не считался престижным, однако приносил значительные дивиденды, что, в конечном счете, стало решающим фактором для установления над ним контроля [17]. профессиональный преступность криминальный тюремный

Следует отметить, что государственное правосудие СССР крайне негативно относилось к фарцовщикам. В Уголовном кодексе КазССР существовала специальная статья 168 «Спекуляция», в соответствии с которой предусматривалась уголовная ответственность за скупку и перепродажу предметов с целью наживы в виде лишения свободы; а также статья 201-1 «Систематическое занятие бродяжничеством и попрошайничеством», в соответствии с которой предусматривалась ответственность за приставание к иностранцам. Однако наиболее суровое наказание предусматривалось по статье 74 Уголовного кодекса КазССР «Нарушение правил о валютных операциях». Наказание за данное преступление могло быть до 15-ти лет лишения свободы или даже смертная казнь с конфискацией имущества. Подобная законодательная практика делала элементарную фарцовку и, неизбежно связанную с ней, валютную деятельность (для того, чтобы купить у иностранца товар, была необходима валюта) крайне опасной, но очень доходной криминальной профессией [18].

Указанные факторы обусловили высокую организованность, четкую конспиративность и живучесть фарцового криминального бизнеса. Как показала практика, криминальные структуры, организованные валютными спекулянтами и перекупщиками, создали хорошие предпосылки для возникновения современных группировок, занимающихся наркобизнесом и торговлей оружием.

Одним из видов организованной преступности можно считать и группировки профессиональных картежников - шулеров [19]. Шулерство вообще неотделимо от азартных игр и по праву может называться второй древнейшей профессией, оно приобрело широкий размах именно в карточных играх.

Первый в Советском Союзе процесс над карточным шулером состоялся в Москве в 1970 году. На скамье подсудимых оказалась группа шулеров, которые организовали преступную группу и обыгрывали в карты доверчивых граждан. Процесс тогда длился долго: прокурор доказывал, что обвиняемые пользовались специальными приемами, которые позволяли в течение долгого времени совершенно безнаказанно присваивать себе огромные суммы чужих денег. Московский уголовный розыск следил за группой в течение года и его работники фиксировали каждый факт обыгрывания. Адвокаты же настаивали на том, что игра в карты - не преступление. В конце концов шулеров приговорили к тюремному заключению. После этого процесса в прессе появились статьи, в которых возмущенные авторы клеймили позором следственные органы и суд: и в самом деле какая дикость сажать в тюрьму людей за игру в дурака! Только когда следователи обратились к специалистам из МГУ с просьбой провести математическую экспертизу по теории вероятности и сделанные учеными расчеты показали, что для прихода необходимых для выигрыша карт нужно играть без перерывов около полугода, и эти сведения были опубликованы в печати, журналисты и общественность немного поостыли [20].

По мнению А.И. Гурова карточные шулеры делятся на несколько основных групп:

а) катранщики, представляющие собой элиту игорного бизнеса. Те, которые обыгрывают по-крупному, играют только с богатыми партнерами и только в специально отведенных для этого местах - катранах. Они в совершенстве владеют шулерскими приемами, обладают высоким интеллектом и недюжинными организаторскими способностями, а также связями в высших эшелонах власти и, естественно, в органах внутренних дел. Катранщики постоянно совершенствуют свое мастерство и берут на вооружение новейшие достижения науки и техники. Еще в те времена, когда о персональных компьютерах оставалось только мечтать, на катранах появились специальные столы: с помощью вмонтированной в них аппаратуры высвечивались карты противника. Управление игрой вел соучастник, находившийся на балконе или даже в соседней комнате. Еще в семидесятые-восьмидесятые годы, когда о создании неформальных общественных организаций не могло быть и речи, шулера-катранщики (а во всем Советском Союзе их было несколько сотен) ежегодно собирались на съезд, чаще всего в Сочи или в Москве. Здесь решались насущные вопросы, в первую очередь те, что касались раздела территории страны на сферы влияния, утверждались межреспубликанские карточные турниры между шулерами, где велась игра либо «лобовая» (честная), либо «по шансу» - с применением шулерских приемов. Здесь проигравшим считается тот, чей прием сумели обнаружить. Допускались на съезды и гусары, стоящие в иерархии ступенькой ниже;

б) гусары - это шулера, обыгрывающие граждан в общественных местах. Эта самая многочисленная группа игорных преступников подразделяется на три категории: гонщики играют в такси или других машинах, майданщики - в поездах и остальные - в общежитиях, на вокзалах, на пляжах и так далее. Как правило, гусары пользуются теми же шулерскими приемами, что и катранщики, однако по мастерству и по размаху явно до них недотягивают. Они превосходные психологи и наметанным глазом сразу определяют будущую жертву. Гусары, как и катранщики, не работают в одиночку: в их группе всегда есть подводник, который находит жертву и располагает ее к себе; сгонщик - он действует на жертву специальными психологическими приемами во время игры, играя роль разбитного парня, постоянно повышающего ставки и проигрывая. Он, кстати, и выигрывает последний кон, так как жертва во время игры вообще не обращает внимания на дурачка. Тасует колоду и подгоняет карты под определенный расклад ковщик. Ну и, наконец, охранник - он ведет разведку и обеспечивает безопасность во время игры. Приемов, которые используют шулера, великое множество. Это и метка, и натирание карт воском, дополнительная линия на рубашках, и даже специальная тренировка пальцев рук. В целях повышения чувствительности преступники срезают верхний слой на коже пальцев. Используется и так называемый салат - ложная тасовка заранее подобранных карт. Был, к примеру, один шулер, который постоянно носил между средним и указательным пальцами правой руки крохотное зеркальце и подсматривал в колоде карты. Между прочим, чтобы привыкнуть к этому примитивному, но остроумному методу, шулер потратил несколько месяцев. Он ел, спал и даже мылся, сжимая зеркальце между пальцами;