Особенность существования Русской Правды

Из истории текста Русской Правды в Сборниках и Кормчих нетрудно установить, что древнейшими и наиболее близкими к первоначальному подлиннику являются списки I (краткой) редакции в Новгородской I летописи по Комиссионному и Академическому спискам.

И списков II редакции наиболее близким к первоначальному подлиннику является список Троицкий, т. е. список Мерила Праведного (Сборника 30 глав), откуда был заимствован текст вовсе Кормчие, в том числе и в Синодальную Кормчую.

Из списков III редакции наиболее близким к первоначальному списку III редакции является список, находящийся в Софийской I летописи, откуда он был заимствован в другие сборники.

Из списков IV редакции наиболее близким к первоначально» му подлиннику, является список в Сборнике, составляющем приложение к Новгородской летописи.

Наконец, из обзора истории Русской Правды в Сборниках и Кормчих нетрудно установить, что Синодальный и Пушкинский изводы II, III, IV и V редакций возникли не в результате переработки их как источников действующего права, а в результате деятельности позднейших переписчиков.

Эти выводы об основных моментах истории текста Русской Правды подтверждаются анализом списков отдельных редакций, Наиболее подробный анализ и был произведен М. Н. Тихомировым.

ГЛАВА 3. УСТАВЫ КИЕВСКИХ КНЯЗЕЙ

3.1 Устав Владимира святого «о судех церковных и десятине»

УСТАВ ВЛАДИМИРА СВЯТОГО «О СУДЕХ ЦЕРКОВНЫХ И ДЕСЯТИНЕ» («Устав Св. князя Володимира, крестившаго Русьскую землю, о церковных судех»), дошел до нас в одной кормчей XIII в., хранившейся в Московской Синодальной библиотеке. В этой кормчей находится следующая приписка: «В лето 6790 написаны быша книгы сия повелением благовернаго князя новгородскаго Дмитрия и стяжанием боголюбиваго архиепископа новгородскаго Климента, и положены быша в церкви Св. Софии на почитание священникам и на послушание крестьеном и собе на спасение души». Отсюда видно, что список Владимирова устава сделан никак не позже 267 лет по смерти св. равноап. кн. Владимира и, следовательно, старше 95 годами Лаврентьевского списка летописи, который считается древнейшим и почти не претерпевшим искажения, а тем менее мы можем подозревать в подделке или искажении текста переписчика, который был старше монаха Лаврентия. Притом устав был записан в книгу по приказанию самого князя и именно для почитания и научения, т. е. руководства в делах, как памятник законодательный, официальный, поэтому переписка его, конечно, была сделана с большей тщательностью, чем переписка какой-нибудь летописи. Мы также не можем предполагать, что устав был написан не Владимиром, а каким-либо монахом в позднейшее время, т. е. в XI, XII и XIII вв., для каких-либо выгод или привилегий, потому что о подделках и ложных актах такого рода в нашей древней истории нет упоминаний; они нисколько не подходили к характеру наших предков; даже в гражданском законодательстве того времени нет и вопроса о подложных актах, следовательно, и в жизни русского народа они тогда не встречались, притом подделка или сочинение подложных актов, подобных Владимирову, не могли предоставить каких-либо выгод в то время, ибо, как мы уже видели из сличения уставов, князья руководствовались соображением местных обстоятельств, а не следовали неотступно уставам своих предшественников, да и само отношение духовенства к княжеской власти, насколько мы его знаем, вовсе не нуждалось в подложных актах. Притом десятина и суды церковные, главные привилегии, заключавшиеся во Владимировом уставе, подтверждаются, во-первых, летописью, где при известии о построении Десятинной церкви прямо сказано: «Владимир рек сице: даю церкви сей Святей Богородици от именья моего и от град моих десятую часть», а во-вторых, то же подтверждают последующие уставы: Всеволода, Святослава-Николая и Ростислава Мстиславича Смоленского. Наконец, язык Владимирова устава дышит неподдельной древностью, против которой не могли возражать даже те исследователи, которые сомневались в подлинности устава; при сравнении языка, которым написан устав, с языком Русской Правды, мы не встречаем никаких подновлений в первом, ни грамматических, ни лексикологических; предположить, что кто-нибудь мог так подделаться в XIII или XII в., нет никакой возможности.

Содержание устава. По содержанию своему устав Владимира делится на 4 отдела. В 1-м изложено правило о сборе десятины для церкви. По правилам устава для церкви предоставлялись в десятину: 1) десятая часть судебных доходов князя, 2) десятая неделя, или десятая часть, торговых пошлин, собираемых в казну князя, 3) десятая часть доходов от княжеских домов, стад и земли. Вот подлинные слова устава: «…От всего княжа суда десятую векшу, из торгу десятую неделю, а из домов на всякое лето, от всякаго стада и от всякаго жита Чудному Спасу и Чюдней Богородици». Эти правила для церковной десятины послужили образцом и для следующих князей, которые, впрочем, в своих изданиях церковных уставов не строго следовали Владимирову уставу, а изменяли его по обстоятельствам и по своему отношению к церкви. Так, Ростислав Смоленский дал в десятину Смоленской церкви десятую долю от всех своих доходов, не исключая даже полюдья, и сверх того подписал ей несколько сел. Но, как известно из истории, положение Ростислава было совсем другое, чем Владимирово. Ростиславу хотелось округлить свои владения, но этому препятствовало положение духовенства в его владениях: в Смоленске не было своего епископа, и смоленское духовенство зависело от епископа Черниговского, а т. к. Ростислав был вовсе не в ладах с князем Черниговским, то поэтому употреблял все меры устроить так, чтобы в Смоленске был свой епископ. Чтобы легче привести в исполнение свой план, Ростислав вошел в сделку с Черниговским епископом и предположил епископскую кафедру в Смоленске его племяннику, обещая назначить ему и всему смоленскому духовенству самую значительную десятину. Напротив, Андрей Боголюбский дал в десятину церкви хотя и более того, что дал Владимир, но все-таки гораздо менее Ростислава. Боголюбский дал Владимирской церкви десятину от судных пошлин и торговых пошлин и от сел своих. А в некоторых владениях и десятина от судебных доходов князя не отделялась в пользу церкви. Из всего этого видно, что устав Владимира вовсе не был непреложным законом для последующих князей.

2-й отдел, в котором заключаются правила о церковных судах, составлен по византийскому Номоканону. (О десятине в византийском Номоканоне нет и упоминания, и Владимир, вероятно, заимствовал правила о церковной десятине из узаконений западной Церкви.) Церковному суду по уставу Владимира подлежали:

1) все преступления и тяжбы по делам семейным: раздоры, похищения, разводы, споры между мужем и женой, дела по наследству, опеке и т. п.;

2) чародеи, колдуны, составители отрав и т. п.;

3) христиане, не оставлявшие языческих суеверий и обрядов;

4) оскорбители Церкви, церковные тати и гробограбители;

5) все дела, касавшиеся людей, состоявших в ведомстве Церкви.

Суд по большей части этих дел был отделен на Церковь, согласно греческому Номоканону. Но Владимир не удовлетворился греческим Номоканоном, а, желая как можно резче отделить своих подданных-христиан от подданных-язычников, узаконил, чтобы во всех, даже светских, судах вместе с княжескими судьями участвовал в суде и митрополит или его наместник, который пояснял бы то или другое дело в духе христианского учения. В уставе сказано так: «А тиуном своим приказываю суда церковнаго не обидити, ни судити без владычня наместника».

Впрочем, пошлины со всех судов Владимир предоставил себе, а Церкви определил выделять только десятую часть. В уставе его говорится: «И своим тивуном приказываю судов церковных не обидети и с суда давати девять частей князю, а десятая часть святей церкви». Т. о., по уставу Владимира суд церковный и суд светский только обозначались, но еще не были разделены; Владимир еще не мог или, по крайней мере, не хотел решиться разделить их.

В 3-м отделе Владимирова устава находятся правила о надзоре Церкви за торговыми мерами и весами. Эта часть устава взята прямо из византийского законодательства, которое поручало епископам следить за торговыми весами и мерами и хранить образцы их в притворах церковных; епископ же отвечал за их исправность. Это узаконение долго существовало в городах Смоленске, Новгороде, Пскове и др. Так, в Смоленске торговые весы и меры находились в притворе церкви Пресвятой Богородицы на горе, в Новгороде, по свидетельству грамоты Всеволода, в притворе церкви Иоанна Предтечи на Опоках, в Пскове -- в церкви Св. Троицы. Порядок этот был общим по всей Европе: во всех европейских государствах духовенство наблюдало за весами и мерами, образцы которых находились в церковных притворах. Из договорных грамот Мстислава Давидовича с Ригой и Готским берегом и новгородцев с Гамбургом видно, что немецкие купцы, проживавшие в Смоленске и Новгороде, имели также в своих церквях образцовые весы и меры.

В 4-м отделе говорится о людях церковных, т. е. о лицах, находившихся в ведомстве Церкви. По уставу Владимира к церковному ведомству принадлежали: 1) все духовенство, т. е. все лица, служащие церкви с их семействами; 2) паломники и рабы, отпущенные на волю на помин души, пока они не приписывались ни к какой общине. Церковь, исходатайствовавшая вечную свободу рабам, брала их и под свое покровительство, когда они оставались вне законов; они селились большей частью на церковной земле и для них не было обязательным приписываться к какой-либо общине, потому что они на всю жизнь могли оставаться в церковном ведомстве. Так, в Новгороде были целые улицы, населенные изгоями, т. е. лицами, не принадлежавшими ни к какому из светских обществ и состоявшими в ведомстве церковном; 3) все престарелые, вдовы, сироты, инвалиды и т. п.; 4) гостиницы, странноприимные дома, больницы и лекари; последние были причислены к Церкви потому, что они прежде лечили волшебством и призыванием нечистых духов, Церковь же позволяла лечить только естественными средствами. Все вышепоименованные лица и учреждения были в полном ведении Церкви, и все дела, касавшиеся их, какого бы рода они ни были, решались епископом или судьями, поставленными им. В уставе сказано: «Митрополит, или епископ, ведает межи ими суд, или обида, или котора, или вражда, или задница. Аже будет иному человеку с тым человеком речь, то обчий суд». Т. о., дела, касавшиеся веры и нравственности, а также все дела лиц, находившихся в церковном ведомстве, судились чисто церковным судом, но если в каком-нибудь деле был замешан с церковным человеком нецерковный, в таком случае они судились общим, смешанным судом, в котором вместе с церковными судьями присутствовали и светские.

Значение устава. Владимиров устав оставался в силе на Руси в продолжение долгого времени. Хотя он и подвергался в разное время различным изменениям и сокращениям, тем не менее в основных своих чертах оставался одним и тем же. Как первый устав, определивший отношения Русской Церкви к обществу, он в основных своих положениях считался образцом для всех уставов последующего времени: на него ссылается Московский Собор 1556; мало того, даже патр. Адриан, современник Петра I, ссылался на устав Владимира как на один из основных законов Русской Церкви. Действительно, устав этот имеет весьма важное значение, потому что он обозначил тот путь, которым следовали новообращенное русское общество и князья в своих отношениях к Греции. Отношения эти были совершенно отличны от тех, в каких находились по отношению к Римской Церкви западноевропейские государства, получившие от нее христианство. Вместе с христианской верой они получали от Рима и гражданские законы, точно так же и все церковные законы, как определяющие отношение Церкви в обществу, так и чисто церковные. У нас же, напротив, с введения христианства из Греции князья продолжали издавать законы и от Греции заимствовали одни только законы церковные. Но из этих они берут целиком только законы чисто церковные, те же, которые определяют гражданские отношения Церкви, наши князья издают сами. Поэтому между греческим Номоканоном и уставом Владимира существует значительная разница. Номоканон был взят Владимиром только как образец для своего устава. Т. о., отношения Русской Церкви с Греческой, определившиеся уставом Владимира, были совершенно свободны.

2. УСТАВ КНЯЗЯ ЯРОСЛАВА.

История Устава князя Ярослава в Сборниках и Кормчих являетст в основном одинаковой с историей Устава князя Владимира: сперва Устав входил в Сборник княжеских уставов и Сборник из русских статей. Затем в состав Сборника из русских статей вошёл состав Сборника 30 глав, Мерило Праведное -и Кормчие.

этому памятнику, сделанными уже после того, как окончательно оформился его текст.

Возникает вопрос, можно ли отнести возникновение протографа I редакции, включающего и так называемое предисловие и Судебник, к периоду княжения Ярослава и, следовательно, поставить вопрос о подлинности данного памятника.

И здесь надлежит ответить на этот вопрос отрицательно. Сопоставляя не только Правду Ярослава, но и Правду Ярославичей с основными статьями Устава Ярослава (т. е. Судебника), мы приходим к выводу о полном несоответствии уровня правосознания этих памятников. Устав Ярослава исходит из весьма развитой системы преступлений и наказаний. Исходит он и из такой сложной денежной системы (гривна золота и серебра, рубль и т.

д.), которая не существовала на Руси при Ярославе и даже при его ближайших преемниках. А главное, классовая диференциация настолько проявлялась в Уставе Ярослава (бояре великие, бояре меньшие, добрые люди, нарочитые люди, простая чадь, городские люди, сельские люди), что мы не можем признать подобное ее углубление и развитие не только ко временам Ярослава, но и его ближайших преемников. Словом, происхождение Судебника необходимо отнести на более позднее время, нежели XI в., т. е. к XII в. Более точно установить время его происхождения у нас нет данных. Но поскольку «Правило Законно», являющееся предисловием к сборнику княжеских указов, в котором Устав Ярослава был основной статьей, цитировалось в конце XIII в. (в послании владимирского епископа), и в?' Кормчей волынского князя Владимира Ва- сильковича 1286 г., т. е. и на севере, и на юге, то есть все данные говорить о существовании Сборника княжеских уставов в начале XIII в., если не в конце XII в. И тогда по крайней мере на середину XII в. надо отнести происхождение Судебника.

Вопрос о том, в какой среде мог возникнуть Судебник, на наш взгляд, легко разрешим: он мог возникнуть только в церковной среде. Составление этого Судебника, вероятно, произошло по инициативе одного из киевских митрополитов (о митрополите говорится многократно в тексте Судебника). Что же касается места возникновения памятника, то оно определяется местопребыванием митрополичьей кафедры в середине XII в. Как известно, митрополиты в это время находились в Киеве.

Судебник, который вошел в качестве составной части Устава Ярослава, возможно, представлял собой самостоятельную статью в протографе сборника княжеских уставов и уже затем был присоединен к первой части этого Устава, в результате чего она получила характер предисловия.

Судебник, в котором весьма подробно перечисляются дела, подлежащие церковному суду, и устанавливаются весьма подробно наказания за отдельные преступления, несомненно, был действующим источником права, применявшимся в церковных судах в определённый период (XII--XIII вв.). Вполне возможно, что в этом Су-

213 дебнике отразилась существовавшая церковная практика, но некоторые статьи могли возникнуть заново в результате решения митрополита.

При анализе статей Судебника, мы не видим следов влияния на (него католического права. Весьма отличалась по своему объему и юрисдикция византийской церкви от юрисдикции, установленной в Судебнике.

В. М. Чернов поставил вопрос о влиянии на Устав князя Ярослава болгарского права. Само собой разумеется; о влиянии болгарского права можно говорить только Р. отношении Судебника. Его доводы нам представляются весьма убедительными. Он видит влияние болгарского права на Устав Ярослава (Судебник) в том, что в статьях Устава говорится не просто о боярах, а о боярах больших и меньших. Ни один памятник русского права не содержит упоминания об этих двух группах бояр. А между тем в Болгарии боярство делилось, именно, на эти две группы.

Далее, многие статьи Судебника в своей диспозитивної! части взяты из Закона Судного людем -- памятника, являющегося болгарской переделкой византийского и древнееврейского права. Некоторые нормы (в диспозитивной части) являются весьма близким воспроизведением норм Закона Судного людем. Наконец, заклинание или так называемое проклятие в конце Устава, в котором содержится упоминание о 318 отцах Никейского собора, несомненно, заимствовано из дипломатики болгарских хрисовулов.

Это влияние болгарского права на Устав Ярослава не может быть сочтено фактом неожиданным. В свое время нами было указано, что Закон Судный людем являлся основной статьей юридических сборников, состоявших из русских статей, и была предпринята попытка включить в состав Русской Правды этот памятник болгарского права (так называемая IV редакция Русской Правды). Связи русской православной церкви с болгарской были органическими и постоянными. Русская православная церковь заимствовала, как известно, из Болгарии многие памятники письменности.

Таким образом, основная часть Устава Ярослава, т. е. так называемый Судебник, не может быть даже с натяжками отнесена ко временам Ярослава и его ближайших преемников.

Возникает вопрос, имеется ли какая-либо часть Устава, которая в той пли иной степени может быть признана имеющей связь с каким-нибудь подлинным документом, данным князем Ярославом церкви?

Нам думается, что такой частью является первая часть Устава Ярослава (т.е. без текста Судебника). Примерно в таком же объеме Устав Ярослава и был воспроизведен в Архангелогородском летописце.

В свое время, когда мы ставили вопрос о подлинных актах, лежавших в Уставе Владимира, то указывали, что таким актом могла быть так называемая подтвердительная грамота князя Вла- димира, основное содержание которой, вероятно, заключалось в передаче дел смешанной юрисдикции, согласно Греческому номоканону, церковному суду. Мы считали, что «нет никаких оснований подозревать в подложности ту часть Устава Ярослава, которая содержит в сущности ту же подтвердительную грамоту. Ярослав, который по летописной традиции является покровителем церкви, вполне мог повторить то пожалование или, вернее, подтверждение, которое было сделано в отношении определения церковной' юрисдикции его отцом.

Сопоставляя первую часть Устава Ярослава со статьей Устава Владимира, мы наблюдаем весьма большое сходство между ними.

Несомненно, что грамота Ярослава была снабжена заклятием, т. е. так, как мы наблюдаем в списке Устава Летописца Переяс- лавля-Суздальского. Во всех других видах это заклятие было выброшено после первой части; оно стало помещаться в конце Устава Ярослава, но, как было указано, другого вида, отразившего на себе дипломатику болгарских хрисовулов. Летопись указывает разные годы пожалования Устава Ярослава (т. е. подтвердительной грамоты). Архангелогородская летопись рассказывает об этом под 6551 г., т. е. под 1043 г. А составитель II (западно-русской) редакции это пожалование относит к 6540 г., т. е. 1032 г. У нас нет никаких данных, чтобы установить, насколько тот или иной год правилен.

II (западно-русская) и III редакции. I редакция является древнейшей. С течением времени она подверглась переработке, в результате которой получились II и III редакции.

Что касается Устава Ярослава II (западно-русской) редакции, то этот памятник представляет собой переработку восточно-русской редакции на основании западно-русского (литовского) права. Что составитель II редакции имел дело со списком 1 восточно-русской) редакции, доказывается тем, что основное содержание Устава западно-русской редакции посвящено установлению юрисдикции церкви по вопросам брачного права, т. е. тем вопросам, которые подробно рассматриваются в начале списков восточно-русской редакции.

Западно-русское происхождение Устава данной редакции вне сомнения. Об этом свидетельствует не только язык, но и упоминание о типичных западно-русских (литовских) юридических институтах (например, залога) и литовской денежной системы (тысяча рублей грошей широких, пятьсот рублей грошей широких, два рубля грошей широких и т. д.).

Что касается времени происхождения Устава данной редакции, то tempus a quo определяется тем, что он был приложен к грамоте от 20 марта 1499 г. великого князя Литовского Александра Кази- мировича митрополиту Киевскому Иосафу. Что касается tempus ad quern, то данных для его установления у нас нет. Можно, однако, предполагать, что Устав данной редакции был составлен в XV в., т. е. в тот период, когда православной церкви пришлось начать борьбу с католицизмом.

Устав Ярослава, переработанный на основе существовавшей практики православной церкви, должен был в той или иной степени укрепить ее положение.

Касаясь III редакции, нетрудно установить, что ее списки являются извлечением из предисловия восточно-русской редакции -- без Судебника, т. е. без статей, предусматривавших те или иные преступления, подсудные церковному суду.

Можно полагать, что включение в состав Архангелогородско- го летописца Устава Ярослава было произведено под влиянием Летописца ГТереяславля-Суздальского, Составитель, несомненно, имел перед глазами текст Устава, в котором говорилось, кроме установления церковной юрисдикции «по номоканону», и об освобождении митрополичьих людей от платежа мыта и осмничего (т. е. кроме текста Летописца Переяславля-Суздальского -- текст группы «б» и «в»), но решил закончить воспроизводимый им список проклятием, т. е., как это было сделано и составителем этого Летописца («А кто иметь в тыя суды вступатися в церков- ныя, тот станеть со мною на страшном суде пред вседержителем богомь и будеть на немь клятва святых отец 318, иже в Никеи и всех святых аминь»).

Поскольку Устав этой редакции встречается только в Архан- гелогородском летописце, то время и место его происхождения определяются временем и местом этого Летописца.

3.2 Устав Всеволода

Источники Устава князя Всеволода. Данный памятник не был предметом изучения, если не считать нашей статьи, напечатанной в Сборнике, посвященном Д. И. Багалею \ Обычно об этом памятнике давались краткие и отрывочные суждения, относящиеся к вопросу о его подлинности. Здесь как будто установились две точки зрения на этот вопрос. В то время как одни (например, Суворов) называют Устав Всеволода с начала до конца грубым подлогом, другие (например, Макарий), признавая памятник более или менее фальсифицированным, допускают возможность наличия в его составе и некоторого подлинного материала.

Устав Всеволода дошел до нас в значительно меньшем количестве списков, нежели Уставы Владимира и Ярослава. Он не был помещен в качестве основной статьи в состав Кормчей и, следовательно, не был оттуда заимствован в юридические и канонические сборники, подобно Уставам Владимира и Ярослава, Русской Правде и другим так называемым русским статьям. Из сопоставления текстов изданных списков Устава Всево- лода выясняется, что различия этих списков между собой незначительны и во всяком случае не такозы, чтобы дать основание к разделению их на несколько различных редакций. Можно допустить лишь существование двух видов, или двух изводов, отличающихся друг от друга тем, что в списках одного из них145: 1) содержится сообщение о том, что князь Владимир взял «первого митрополита Михаила из земли Трапизоньскыя к Белой Руси»: 2) указывается, откуда взято постановление о наследовании детей после третьего и четвертого брака («а се правило Собора Никей- ского»), и 3) приводится постановление о праве наследования дочерей.

Кроме этих основных различий, необходимо указать на целый ряд мелких.

В литературе обычно не указывается, какой извод является ближайшим к первоначальному тексту. Только издатель Устава в «Православном собеседнике» называет свой список древнейшим. Но при ближайшем сопоставлении трудно согласиться с его мнением. Да и более мелкие разночтения, приведенные нами выше, опять-таки носят характер отклонений от первоначального текста.

Как было уже указано, в литературе нет защитников подлинности Устава Всеволода. Даже Макарий, взявший на себя труд защищать подлинность других княжеских уставов--Владимирам Ярослава, -- принужден был сказать, что «эта грамота дошла до нас не в первоначальном виде, а с некоторыми изменениями и даже несообразностями в подробностях».

И действительно, не может быть никаких сомнений в том, что мы имеем дело не с подлинной грамотой, написанной когда- либо Всеволодом, а с позднейшей компиляцией, составленной из разнообразных источников, и даже как будто излишне приводить для доказательства те многочисленные дипломатические и текстуальные несообразности, которые бросаются в глаза при самом поверхностном обозрении текста.

Среди этих источников прежде всего следует указать на Устав Владимира, откуда заимствована большая и основная часть текста Устава Всеволода, и его дипломатический формуляр. При ближайшем сопоставлении текстов обоих памятников не составляет никакого труда выяснить, к какой редакции принадлежал Устав Владимира, который был использован составителем. Такой редакцией могла быть только III редакция, так как только эта редакция имеет количество и состав статей, в общем соответствующий. если выделить из текста позднейшие и внесенные составителем добавления, количеству и составу статей Устава Всеволода. Несомненно, материал, взятый из Устава Владимира, несколько отличается от дошедших до нас списков. Но если даже и признать, что материал, взятый из Устава Владимира, отличается от обычного текста обширной редакции этого памятника, то это различие не таково, чтобы можно было говорить о какой-либо особой редакции Устава, а только об одном каком-либо до нас не дошедшем изводе, или виде, обширной редакции.

Остающийся за вычетом материала, заимствованного из Устава Владимира, текст незначителен. В общем можно установить три места, три фрагмента, на которых влияние Устава Владимира сказалось в меньшей степени и которые содержат более или менее оригинальный материал.

Первое место начинается со слов: «И созвал есмь десять сочких, старосту Болеслава» и кончается: «Того повелехом вла- дыце събором в синанице проклинати».

Второе место начинается вслед за статьей, перечисляющей церковные суды, со слов: «А у всех, что преди писано дръжих за своими боляры» и оканчивается: «А не урядити, а мы то с своей души сводим». Третье место начинается: «А та вся дела приказах» и продолжается до конца Устава.

Обратимся к анализу первого фрагмента. При сопоставлении его текста с текстом, заимствованным из Устава Владимира, об- наруживаеіся, прежде всего, различие между ними в языке и слоге; например, вместо длинных периодов Устава Владимира мы читаем краткие, отрывистые предложения. Далее, содержание этого фрагмента находится в противоречии с остадьным содержанием Устава Всеволода. Например, в начале этого фрагмента суд отдается св. Софии, епископу, старосте Иванскому и всему Новгороду, в конце же его суд отдается одной только святой Софии («что суды церковный, то святой Софии»), а по статье о церковных судах, согласно Уставу Владимира, суды даны епископу («А тыи суды вси церкви даны суть»). Такое же расхождение обнаруживается и в постановлениях о мерилах: по фрагменту мерила, подобно суду, отдаются святой Софии, епископу и старосте Иванскому, по статье о мерилах мерилами ведает только епископ. Затем, далее, в то время как основная часть Устава Всеволода главным образом содержит общецерковные постановления, здесь же говорится об установлениях и пожалованиях новгородской церкви.

Возникает вопрос, откуда мог составитель заимствовать этот материал: взят ли он из какой-либо подлинной грамоты или же представляет собой фальсифицированную вставку самого составителя, приписавшего Всеволоду ряд таких пожалований и постановлений, которые ему не принадлежали?

В специальной работе мы привели достаточные доказательства в пользу того, что таким источником являются подлинные постановления Всеволода, подлинная его грамота.

Возникает вопрос, что представляет собой эта подлинная гра- люта? И здесь, прежде всего, приходит в голову мысль: не была ли использована составителем другая грамота Всеволода (Рукописание князя Всеволода), содержащая пожалование церкви рождества Иоанна Предтечи на Петрятином дворище, о пожалованиях которой идет речь и в Уставе. Но при ближайшем сопоставлении текстов выясняется, что Рукописание не содержит постановлений, которых говорится в Уставе; например, постановлений о пожаловании скалб вощаных, пуда медового, гривенок рублевых, локтя Иванского и т. д. Далее, в Рукописании упоминается о пожаловании почти одной только церкви Иоанна Предтечи (только церкви Спаса дается половина пуда вощаного), а в Уставе о пожаловании другим церквам -- Софии, Бориса и Глеба. Наконец, грамота князя Всеволода носит как бы учредительный характер; в ней административная организация церкви Иоанна Предтечи только намечалась (например, установление старост), а в Уставе эта намеченная организция была уже осуществлена; там говорится о старосте Иванском Васяте, как определенном должностном лице. Таким образом, материал, который был в распоряжении составителя Устава Всеволода, не был заимствован из так называемого Рукописания, >и, следовательно, речь может итти о другой рамоте Всеволода, до нас не дошедшей. В специальной работе, посвященной Уставу Всеволода, мы и сделали попытку его восстановить.

Подведя итоги исследованию вопроса об источниках Устава Всеволода, мы можем выяснить и основные вопросы его происхождения.

Как будто можно считать достаточно установленным, что после издания Всеволодом грамоты церкви рождества Иоанна Предтечи, где определяется целый ряд пожалований в пользу этой церкви и создается ряд приходских и экономических организаций при ней, была издана Всеволодом и другая грамота, содержавшая пожалования не только церкви Иоанна Предтечи, но и другим новгородским церквам, в частности Софии и Бориса и Глеба.

Положив в основу эту грамоту и Устав Владимира обширной редакции, неизвестный составитель довольно неискусно свел воедино оба эти памятника, по мере возможности перерабатывая материал, добавляя иногда от себя ряд схолий и украшая текст риторическими фразами. Повидимому, один из переписчиков Уста- па Всеволода решил сделать приписку о наследовании детей после третьего и четвертого брака. Другой же переписчик решил присоединить к этой приписке и вторую, о наследовании дочерей.

О времени происхождения Устава. Вопрос о времени происхождения рассматриваемого памятника следует расчленить на два самостоятельных вопроса: вопрос о времени происхождения подлинной грамоты Всеволода, вошедшей, по нашему предполо- жению, в состав Устава Всеволода, и вопрос о времени происхождения самого Устава.

Что касается времени происхождения первой грамоты, то оно определяется тем, что эта грамота могла быть издана только после 1130 -г., т. е. после окончания постройки церкви Иоаніна Предтечи. Но в литературе существует мнение, что церковь Иоанна Предтечи не впервые была построена Всеволодом. Именно проф. Владимирский-Буданов 146 в упоминании в Рукописании князя Всеволода «прежних дверей св. великого Ивана» видит «доказательство, что церковь св. Иоанна существовала раньше построек кн. Всеволода». Этим как бы дается возможность отнести датируемую грамоту на более раннее время, т. е. к первым годам княжения Всеволода.

Но с этим предположением согласиться весьма трудно. Существование «прежних» дверей еще не доказывает существование самого храма. Вполне возможно понимать под дверьми Великого Ивана не двери храма, а двери церковной ограды, которая во время постройки, длившейся несколько лет, могла быть возведена временно.

2. В летописи, которая чрезвычайно внимательно следит за постройкой церквей и даже за их ремонтом, совершенно не содержится упоминания о первоначальной постройке церкви Иоанна до 1127 г. 3.

Летопись в самых исчерпывающих выражениях говорит именно о постройке вновь, а не о перестройке храма на месте старого: «Заложи церковь камяну св. Иоанна Всеволод Новогоро- де на Петрятином дворище, в имя сына своего». 4.

Согласно летописи, самое построение было совершено во имя сына Всеволода---Ивана (умершего 27 апреля 1127 г).

Все эти данные, по нашему мнению, не дают возможности согласиться с предположением Владимирского-Буданова о суще-' ствовании церкви Иоанна Предтечи до Всеволода и, следовательно, отнести происхождение грамоты на срок более ранний, нежели 1130 г., когда церковь Иоанна Предтечи была завершена.

Если эти соображения о приоритете Рукописания над грамотой можно признать основательными, то время происхождения грамоты можно отодвинуть на более позднее время и более точно указать год ее издания, так как датировка Рукописания не вызывает каких-либо недоумений.

Рукописание содержит указание, что оно написано в посадничестве Мирослава («А Мирославу посаднику в то не вступатися»).

Если же признать соображения о приоритете Рукописания перед грамотой неубедительными, то возможный промежуток времени, в который грамота могла быть написана, значительно уве: личивается: с 1130 г. по 28 мая 1137 г. Что же касается вопроса о времени происхождения Устава Всеволода, то оно самым широким образом определяется тем, что в его основе лежит III (так называемая обширная) редакция Устава Владимира. Древнейший список этой редакции, как известно, находится в Синодальной Новгородской Кормчей 1282 г., но та часть этой Кормчей, которая содержит Устав Владимира, написана, по свидетельству наших палеографов (Калайдовича и в особенности Срезневского, которому мы обязаны подробным палеографическим ее описанием), позднейшей рукой и отличается почерком и чернилами.

Но у нас есть данные, которые позволяют нам всё же отодвинуть происхождение Устава обширной редакции на более ранний срок, нежели конец XIII в., именно на начало XIII в. или на середину XIII в.

Именно если Устав III редакции, по нашим предположениям, возник в середине XIII в., то происхождение Устава Всеволода в том его виде, в каком он дошёл до нас, вполне возможно в конце XIII в. Считать же его более поздним памятником как будто нет каких-либо серьезных оснований. Напротив, схолии составителя, например, знаменитое место, определяющее существо изгойства, свидетельствует о более древнем его происхождении, нежели XIV. или XV в., когда изгойство как будто стало прекращать свое существование при новых условиях общественно-экономического и политического строя.

РУССКИЕ ЮРИДИЧЕСКИЕ ПАМЯТНИКИ XII века

Уставная грамота Новгородского князя Всеволода Мстисла- вича церкви Иоанна Предтечи на Опоках. Новгородскому князю Всеволоду принадлежит другая грамота, данная им церкви Иоанна Предтечи на Опоках, являющаяся весьма важным памятником, вскрывающим общественно-политическую структуру Новгорода, а также некоторые черты экономического строя непосредственно перед теми событиями, которые в конце -концов привели Новгородское удельное княжество к феодальной республике. Эта грамота, дошедшая до нас в нескольких списках, -- причем древнейший и наиболее близкий к первоначальному подлиннику находится в Кормчей 1493 г., -- имеет большое значение и для уяснения организационной структуры новгородского купечества. Именно этой грамотой учреждалось так называемое Иванское купечество, ассоциация купцов, которая являлась своего рода купеческой гильдией на русской, точнее на новгородской, почве.

Уставная грамота не дошла до нас в подлинном виде. В ее течете имеются явные несообразности и анахронизмы. Так, князь

Всеволод был назван великим князем, а между тем он таковым никогда не был. Упоминаются в Уставной грамоте и наместники великого князя в Новгороде, которых в годы возможного написания грамоты не могло быть.

Однако эти несообразности и анахронизмы не являются, на наш взгляд, основанием для постановки вопроса о подложности данной грамоты. Основное ее содержание--учреждение купеческой ассоциации в Новгороде и закрепление за ней ряда привилегий -- вполне возможно и естественно. Очевидно, эти несообразности и анахронизмы являются не чем иным, как добавлением позднейших переписчиков. Что касается места и времени написания данной грамоты, то этот вопрос не вызывает больших трудностей.

Местом ее написания надо счесть Великий Новгород, а временем ее появления исследователи (например, Владимирский-Буданов) 147 с большим основанием относят к 1135--1136 гг. Устав новгородского князя Святослава. Обстоятельства появления данного Устава изъясняются в самом Уставе: «А зде в Но- вегороде, что есть десятина от даний, обретохом уражено преже мене бывъшими князи толико от вир и продаж десятины зрел, олико дьний (даней) в руце княжий в клеть его.* Нужа же бяшет пископу, нужа же князю в томь, в десятой части Божии. Того деля уставил есмь св. Софии, ать емлет пискуп за десятину от вир и продаж 100 гривен новых кун...».

Словом, грамота имеет своей целью заранее установить размер десятины, идущей новгородской церкви, и указать, из каких источников должна составиться эта сумма. Содержание этого Устава весьма бедное; никаких особых привилегий он не обеспечивает новгородской церкви. Поэтому нг/г основания заподозревать данный Устав в подложности.

Время написания данного Устава указывается в самом его тексте: «В лето 6645 индикта 15», т. е. в 1137 г., когда Святослав был действительно избран новгородцами новгородским князем. Вполне естественно, что свое княжение он должен был начать с урегулирования финансовых взаимоотношений с новгородской церковью. Уставная грамота князя Ростислава Мстиславича и епископа Мануила. Из текста дошедшего до нас списка данной Уставной грамоты легко установить обстоятельства, при коих она была дана. В Смоленске, в княжение Ростислава Мстиславича, была учреждена особая, Смоленская епархия. Первым епископом был назначен Ма- нуил. Естественно, что Ростислав должен был установить средства на содержание вновь учреждаемой епископии, причем он остановился на предоставлении ей десятины.

В Уставе перечисляются іе местности, которые платили в определенных суммах дань и другие сборы, и определялась десятая часть (десятина), шедшая Смолен ской епархии.

Возможно, что в грамоте имеются позднейшие дополнения к первоначальному тексту. Таким, например, позднейшим дополнением представляется нам фраза, обращенная к епископу: «Или епископ, который начнет несытством, хотя ити в Переяславль и сию епископью приложити к Переяславлю, да буди ему клятва, яже се преже писана и святого митрополита Русского Михаила, иже составил сию епископью...» Очевидно, в Смоленске обнаружилась со стороны какого-то епископа тенденция присоединить Смоленскую епархию к Переяславльской. Против подобной тенденции и было сделано позднейшее добавление к тексту Уставной грамоты. Уставная грамота, как видно из текста, написана в лето 6659 (т. е. 1150 г.), индикта 14, месяца сентября 30.

Уставная грамота Ростислава Смоленского является весьма важным памятником истории русского права XII в. В ней содержатся весьма важные сведения об административном делении отдельных земель-княжеств, о финансовом их устройстве. На основе этой грамоты можно установить сущность отношений между церковью и государством.

Грамота великого князя Мстислава и сына его Всеволода Юрьеву монастырю. Эта грамота, данная великим князем Мстиславом и сыном его Всеволодом одному из крупнейших новгородских монастырей -- Юрьеву монастырю в 1130 г., является весьма важным памятником истории русского права. Она является древнейшей грамотой о пожаловании князем земли и является древнейшим, свидетельством о существовании иммунитета.

Размещено на Allbest.ru