Исторические аспекты проблемы института "предмет преступления" в российской науке уголовного права

В последнее десятилетие в науке уголовного права теория об объекте преступления, представляющем собой общественные отношения, подверглась обоснованной критике [1].

При этом следует отметить, что еще в 1960 г. Б. С. Никифоров в своей работе, посвященной объекту преступления, отмечал, что «за последние годы в литературе с проблемой объекта преступления все чаще связывается вопрос о предмете преступного посягательства» [2].

С позиции автора проблема предмета преступления в науке российского уголовного права становится все более актуальной.

В подтверждение занятой автором позиции целесообразно привести высказывание В. Я. Та- ция, который еще в 1988 г. в своей работе, посвященной предмету преступления, отметил, что «вопрос о месте, значении предмета преступления, его видах - дискуссионный в науке советского уголовного права. Особенно активно он обсуждается в последние годы. И хотя в теории уголовного права при решении этого вопроса получены значительные результаты, тем не менее нет оснований считать, что проблема предмета преступления уже решена» [3].

Приведенные высказывания подтверждают правильность занятой автором позиции относительно актуальности выбранной темы исследования [4], однако любое исследование можно считать неполным без исторического освещения процесса формирования проблемы в затронутом исследовании.

Анализ научной литературы, посвященной вопросу предмета преступления, позволяет сделать однозначный вывод о том, что на сегодняшний день в современном российском уголовном праве имеется лишь одна научная работа, специально посвященная проблеме предмета преступления, - это монография М. П. Бикмурзина [5].

Эволюцию проблемы предмета преступления в российском уголовном праве можно разделить на три основных периода:

В действительности сам термин «предмет преступления» был известен русскому уголовному законодательству на всем протяжении его существования. Бесспорна точка зрения И. В. Кузнецова, который в своей работе, посвященной предмету преступления, отмечал, что «по сути дела предмет преступления исторически является одним из первых признаков, который стал входить в диспозиции всех законодательных систем мира»

Также следует отметить, что законодатель, как в прошлом, так и в настоящее время, при обозначении вещей, ценностей, механизмов и других материальных благ, на которые направлены преступные действия, и являющихся, в свою очередь, признаками соответствующих составов преступлений, широко использует в диспозициях статей Особенной части такие слова, как «имущество», «материальные ценности», «транспортные средства», «наркотические средства и психотропные вещества».

Действительно, как только тот или иной предмет посягательства включался законодателем в состав конкретного преступления, он становился объектом внимания теоретиков, но лишь в узких пределах: постольку, поскольку этого требовал соответствующий раздел Особенной части уголовного права.

Трудно не согласиться с точкой зрения И. В. Кузнецова, который отмечал, что «...на первых этапах употребления в литературе термина “предмет преступления” ему вообще не давалось научного определения, а лишь приводились различные примеры, перечислялись возможные предметы преступления (пальто, кошелек, деньги и т. п.)» [8].

Так, например, в работе Г. Е. Колоколова по уголовному праву глава книги так и называется - «Предмет или объект преступления» [16], а

А. Ф. Кистяковский в своем учебнике по уголовному праву приводит следующее определение объекта преступления: «Объектом преступления называется предмет, на который направлено или над которым совершено преступление» [17].

В двадцатый век Российская Империя вступила с Уложением о наказаниях уголовных и исправительных от 1845 г. и в редакции 1885 г. Уложение представляло собой и по форме, и по содержанию консервативный правовой акт феодально-монархической социально-классовой сущности, при этом не полностью кодифицированный.

Так, в указанном Уложении предмету преступления не придавалось особого уголовно-правового значения, он не был четко определен, что в свою очередь дает возможность утверждать, что дореволюционное уголовное законодательство не делало четкого разграничения понятий объекта и предмета посягательства, при этом ученые-теоретики в области уголовного права, наоборот, зачастую смешивали эти понятия [18].

При этом следует отметить, что предпосылки для теоретического разделения объекта и предмета преступления появляются одновременно с внедрением в российскую науку нормативного подхода к праву.

Для более полного понимания данного процесса с позиции автора следует проследить эволюцию разделения объекта и предмета преступления.

Так, с позиции Л. С. Белогриц-Котляровско- го следовало, что «...объектом преступления с формальной стороны является правопорядок государства. С материальной же стороны объектом преступления являются те жизненные блага или интересы, которые охраняются юридическими нормами» [19].

Подробно анализируя данную позицию профессора Л. С. Белогриц-Костяковского, нельзя не согласиться с точкой зрения М. П. Бикмур- зина, отметившего в своем фундаментальном труде, посвященном предмету преступления, относительно высказывания профессора Л. С. Бело- гриц-Котляровского, что уже в самой концепции, высказанной профессором Л. С. Бело- гриц-Костяковским, «явно просматривается двойственная природа направленности преступного деяния: с одной стороны, это общее право, поскольку оно нарушается преступлением как таковое, с другой стороны - частное право и интересы определенных лиц» [20].

Еще дальше пошел Н. С. Таганцев [21]. Он отмечал, что «для бытия преступного деяния необходим определенный, материально или идеально существующий, правопроявляющий предмет. Субъективное право делается доступным для посягательства на него только тогда, когда оно реализовалось, воплотилось в сочинении, картине, доме, поместье и т. п.» [22].

Таким образом, Н. С. Таганцев еще более четко сформулировал мысль о необходимости выделения предмета воздействия преступника из объекта.

Однако в связи с этим необходимо согласиться с точкой зрения М. П. Бикмурзина, который указывает, что несмотря на утверждения некоторых представителей науки уголовного права советского периода [23], позиция Н. С. Таган- цева не сводилась лишь к поддержке нормативной теории права в учении об объекте преступления [24].

Иначе говоря, Н. С. Таганцев в своей работе как раз и предостерегал от такого одностороннего подхода к признанию нормы права объектом преступления, указывая, что «в противном случае преступление сделается формальным, жизненепригодным понятием, напоминающим у нас воззрения эпохи Петра Великого, считавшего и мятеж и убийство, и ношение бороды, и срубку заповедного дерева равно важными деяниями, достойными смертной казни, ибо все это виновный делал, одинаково не страшась царского гнева» [25].

Несомненно, следует отметить, что аналогичной точки зрения придерживается и М. П. Бик- мурзин [26].

Бесспорна позиция М. П. Бикмурзина, по мнению которого, эволюция дореволюционных взглядов на предмет преступления нашла свое логическое завершение в трудах Н. Д. Сергиевского и А. Н. Круглевского [27].

Так, с позиции Н. Д. Сергиевского «...возникает как бы двойной объект преступных деяний: во-первых, в качестве объекта представляется, ближайшим образом, непосредственный предмет посягательства, а затем, во-вторых, отвлеченный интерес всего общежития, нарушаемый неисполнением соответствующего предписания закона. Только соединение обоих моментов образует понятие объекта, вместе с тем обосновывает состав преступного деяния: нарушение нормы закона невозможно без посягательства на конкретные блага или интересы...» [28].

Примерно в это же время А. Н. Круглевский в своей работе, посвященной имущественным отношениям [29], обращал внимание на то, что предмет преступления (у А. Н. Круглевского он называется «объект действия») часто бывает сложно отграничить от средств совершения преступлений.

А. Н. Круглевский также отмечал, что на него (предмет преступления) происходит воздействие, отличающееся от воздействия на сам объект защиты, а именно: «Ошибочно было бы думать, что объектом деликта является все то, что изменяется лежащим в его основе действием. Для деликта вовсе не характерны производимые им химические или механические эффекты» [30].

При этом следует отметить, что А. Н. Круглевский еще в 1915 г., проанализировав и обобщив имевшиеся к тому времени в русской уголовно-правовой литературе подходы к объекту преступления, пришел к выводу о необходимости разграничения понятий «объекта защиты» и «объекта действия» [31].

Так, по мнению А. А. Пионтковского, «объект действия - с этой точки зрения - всегда предмет нашего чувственного восприятия. При этом так называемые формальные преступления признаются не имеющими объекта действия. Объектом защиты выступают государственные интересы или интересы отдельного лица, которые служили законодательно основанием для установления соответствующих карательных санкций. Это не материальный объект, а всего лишь мыслимый, абстрактный» [33].

Подводя итог анализу состояния понятий «предмет» и «объект» преступления в дореволюционный период, целесообразно привести высказывание М. П. Бикмурзина, который отмечал, что «думается, приведенные воззрения на предмет преступления, существовавшие в дореволюционный период, не потеряли свою актуальность. Как бы мы ни воспринимали уровень знаний об объекте и предмете преступления, достигнутый в то время, нельзя не считаться с тем, что всякая теория в своем развитии проходит определенные этапы, каждый из которых должен основываться на предшествующем в целях обеспечения преемственности развития, учета результатов уже проведенных исследований. Так, употребляемые дореволюционными учеными термины “объект защиты” и “объект действия” во многих отношениях являются более удачными, чем термины, используемые современной наукой, - хотя бы потому, что они выражают действительное соотношение обозначаемых понятий» [34].

С позиции автора, использование современных терминов «объект преступления» и «предмет преступления» даже в опубликованной судебной практике не отличается единообразием. Очень часто эти понятия используются в значении, не совпадающем со значением данных терминов в самой доктрине уголовного права, что и подтверждается позицией по данному поводу М. П. Бикмурзиным [35].

После событий революции 1917 г. исследования в области учения об объекте и предмете преступления отсутствовали.

При этом следует отметить, что само уголовное законодательство периода с 1917 по 1922 г. характеризуется разрозненностью уголовно-правовых актов.

Это, на наш взгляд объясняется тем, что различные по составу преступления содержались в

различных директивных положениях и не кодифицированных актах. При этом предмет преступления, так или иначе, связывался с охраной новой власти и ее собственности.

Такое положение вещей продолжалось до принятия в 1922 г. первого Уголовного кодекса РСФСР. Анализ Уголовного кодекса РСФСР 1922 г. позволяет прийти к выводу, что законодателем делаются попытки придать предмету преступления более существенное значение.

Однако законодатель конструирует нормы первого УК таким образом, чтобы была возможность применения норм УК по аналогии, в связи с чем указанное обстоятельство делает предмет преступления довольно размытым.

Таким образом, предмет преступления продолжает сводиться к материальным благам, обозначенным на тот момент как «рабоче-крестьянский правопорядок».

Уголовный кодекс РСФСР 1926 г. был правопреемником УК РСФСР 1922 г. и сохранил в себе основные положения прежнего кодекса, включая норму об аналогии закона.

Четкая теоретическая дифференциация предмета и объекта преступления появляется в монографии А. В. Лаптева в 1939 г. [36] Так, на основе анализа действовавшего в то время законодательства и изучении судебной практики его применения А. В. Лаптев отмечал, что «...предметом преступления будут те конкретные вещи, на которые направлено преступление» [37].

При этом А. В. Лаптев рассматривал предмет преступления как признак, характеризующий объект преступления [38].

А. Н. Трайнин, как и А. В. Лаптев, полагая, что «предметом преступления являются те вещи, в связи с которыми или по поводу которых совершается преступление» [39], тем не менее уже рассматривал предмет преступления не в связи с объектом посягательства, а как факультативный элемент, характеризующий объективную сторону преступления [40].

При этом следует отметить, что А. Н. Трайнин считал, что предмет преступления имеет существенное значение, но не во всех составах преступлений, а только там, где он предусмотрен уголовным законом.

Другой видный ученый-правовед А. А. Герцен- зон, разделяя взгляд на то, что не следует смешивать объект и предмет преступления или, как более точно отметил М. П. Бикмурзин, «развивая идею о том, что предмет преступления должен получить в учении о составе преступления право на самостоятельное существование» [41], писал: «Преступление в своем конкретном выражении посягает на предметы, принадлежащие отдельным гражданам, государственным или общественным учреждениям, на самих людей, на деятельность органов государственной власти или их представителей. Поэтому наряду с понятием объекта преступления как общественного отношения необходимо выделить и предмет преступления, в котором этот объект находит свое конкретное и непосредственное выражение» [42].

Учитывая изложенное, можно сделать вывод, что в таком понимании предмет преступления уже признавался обязательным элементом любого состава преступления и входил в него в качестве характеризующего объект преступления признака.

Следует отметить, что примерно с 1953 г. в советском уголовном законодательстве происходит либерализация, в связи с чем уголовное законодательство того периода времени характеризуется четким определением предмета преступления по различным составам преступления. Отдельно следует при этом отметить тот факт, что норма об аналогии была отменена.

Таким образом, дальнейшее активное развитие учения о предмете преступления характеризовалось большим разнообразием взглядов теоретиков уголовного права, которые «с некоторой степенью условности могут быть объединены в два основных направления - в зависимости от места, отводимого предмету преступления в составе преступления:

Предмет преступления как признак состава, характеризующий объективную сторону преступления и не зависимый от объекта преступления, представлен противниками отнесения предмета преступления к числу признаков, характеризующих объект преступления. В рамках данного направления существовало две самостоятельные позиции.

Одну из них занимал А. Н. Трайнин, который считал, что необходимо отделять предмет преступления от объекта преступления по тому основанию, что в отличие от объекта предмет преступления не терпит ущерба от преступного посягательства [44].

Вторую точку зрения отстаивал А. А. Пионт- ковский, который указывал на нецелесообразность и безосновательность выделения предмета преступления в системе признаков объекта преступления.

Так, с позиции А. А. Пионтковского подобный подход - не более чем переименование непосредственного объекта преступления, в роли которого могут быть не только сами общественные отношения, но и их материальное выражение или субъекты. Также А. А. Пионтковский писал, что «о предмете как элементе состава преступления можно и должно говорить лишь тогда, когда в отличие от объекта преступления на него не происходит посягательства» [45].

Нельзя не согласиться с точкой зрения М. П. Бикмурзина, который в своей работе, посвященной предмету преступления, отметил, что именно А. А. Пионтковским была впервые поставлена проблема отнесения к предмету преступления тех явлений материальной действительности, которые не входят в структуру охраняемых общественных отношений и являются чуждыми им предметами [46].

В дальнейшем точка зрения А. А. Пионтковского по этому вопросу претерпела изменения и он считал оправданным не выделять в отдельную правовую категорию предмет преступления, а отождествлял его с непосредственным объектом, утверждая, что «непосредственный объект преступления - это предмет воздействия преступника, который мы можем непосредственно воспринимать (государственное, общественное или личное имущество граждан, здоровье, телесная неприкосновенность, свобода и достоинство граждан, представитель власти, государственные и общественные учреждения и т. д.» [47].

Таким образом, рассмотренные точки зрения на предмет преступления объединяло признание его факультативным признаком, не зависимым от объекта преступления и характеризующим объективную сторону состава преступления. Кроме того, все они исходили из понимания сущности предмета преступления как вещи материального мира [48].

Противоположную точку зрения, то есть признание предмета преступления в качестве признака состава, характеризующего объект преступления и неразрывно связанного с ним, представляет наибольшее число ученых-правоведов. Как правильно отмечает М. П. Бикмурзин, «в рамках данного направления можно выделить несколько основных позиций - в зависимости от того, какой точки зрения на сущность предмета преступления придерживался тот или иной автор» [49].

Учитывая лимитированный объем статьи, автор вынужден ограничиться констатацией фамилий ученых и указанием существа занятых ими позиций по данному вопросу.

Так, согласно первой позиции, поддержанной

Н. А. Беляевым и П. Н. Панченко, предметом преступления может быть любой из элементов структуры объекта преступления, при этом некоторые ученые, придерживающиеся такого взгляда на предмет преступления, доказывали, что беспредметных преступлений не существует [50].

Вторая позиция основывалась на признании предметом преступления двух из трех элементов, образующих структуру общественного отношения, а именно: предмета общественного отношения и его субъектов. Так, Н. И. Коржан- ский отмечал, что «предметом преступления следует признать материальный объект, в котором проявляются общественные отношения, и воздействуя на который, субъект изменяет их. Однако такое определение предмета окажется неполным, если не учитывать, что под материальным объектом в данном определении понимается как объект, так и субъект. Это обстоятельство необходимо учитывать потому, что общественные отношения могут быть нарушены воздействием как на материальный объект, так и на субъект отношения, то есть путем воздействия на любую сторону общественного отношения» [51].

Подтверждение данной позиции мы находим в работе М. П. Бикмурзина, который, анализируя точку зрения Н. И. Коржанского, обращает внимание на существование значительного числа преступлений, «которые не имеют предмета воздействия и которые условно можно именовать беспредметными» [52].

Согласно третьей позиции предмет преступления - это предмет нарушаемого преступлением общественного отношения [53].

Таким образом, после вступления Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик в силу началась реформа республиканских уголовных кодексов, продолжавшаяся с 1959 по 1961 г. Основы уголовного законодательства попытались на законодательном уровне «успеть» за развитием общественных отношений. В частности, в Основах были закреплены новые составы преступлений, посягательства которых связаны с появлением новых предметов, не выделяемых в уголовном праве ранее, однако общественные отношения как объекты посягательств в Основах зачастую смешиваются с предметом или непосредственным объектом преступного деяния.

При этом Ю. И. Ляпунов полагал, что общественное отношение как отношение между людьми не включает в себя ничего вещественного, никаких одушевленных и неодушевленных субстанций (людей, вещей, предметов и т. д.), характеризуя природные богатства как предмет преступления. По мнению Ю. И. Ляпунова, они «не входят в структурный состав отношений, не являются ни их элементом, ни их составной частью» [54].

Основы уголовного законодательства СССР 1991 г. в результате курса «перестройки» стали отличаться более совершенной юридической техникой и более четкой структурой общей части уголовного закона.

Итак, в качестве исходного существует, по меньшей мере, три различных взгляда ученых-пра- воведов как на само понятие предмета преступления, так и на его место в структуре охраняемых объектов посягательства и, кроме того, существует еще мнение, что предмет преступления вообще относится не к объекту, а к объективной стороне состава преступления.

При этом следует отметить, что различные позиции относительно рассматриваемой проблемы во многом предопределяют и различный подход к решению практических задач, связанных с квалификацией преступлений и установлением признаков соответствующего состава преступления.

Выведение предмета преступления за рамки объекта и признание того факта, что предмет не входит в структурный состав охраняемых отношений и не является ни их элементом, ни их составной частью, не позволяет дать точный ответ на вопрос, как в этом случае предмет преступления может материализовать и характеризовать объект преступления.

При этом раздвоенность в отнесении предмета преступления либо к объективной стороне (А. Н. Трайнин, А. А. Пионтковский), либо к объекту преступления противоречит учению о составе преступления, согласно которому «все признаки, используемые законодателем при описании конкретных составов, как бы разнообразны и многочисленны они ни были, всегда относятся к соответствующим элементам состава преступления» [55].

С позиции Я. М. Брайнина следует, что «особенностью признаков составов преступлений является то, что они не существуют и не могут существовать вне и независимо от элементов состава преступления, они связаны с последним как свойства предметов с самими предметами» [56].

Итак, следует отметить, что конец советского периода характеризуется тем, что определение понятия предмета преступления снова стало сдвигаться в сторону его «материальной», «вещественной» природы.

В дальнейшем, после активного обсуждения проблемы предмета преступления, в связи с разработкой теории общественных отношений и ее имплементацией в науку советского уголовного права, внимание к данной проблеме к девяностым годам прошлого столетия, как верно указывает М. П. Бикмурзин, существенно ослабло. Специальных монографических исследований по теме предмета преступления в рассматриваемый период не проводилось, а взгляды ученых, в основном, излагались в научных статьях и учебной литературе, изредка в монографических работах, посвященных объекту преступления [57].

На сегодняшний день большинство теоретиков уголовного права включают предмет преступления в объект преступления и подавляющее большинство из них понимают под предметом преступления вещь материального мира.

На наш взгляд, на современном этапе развития науки уголовного права при наличии имеющихся теоретических разработок и на основе анализа правоприменительной практики вопрос о предмете преступления приобретает очень важное значение и подлежит более глубокому и детальному изучению.