Зарождение государственной службы в Киевской Руси

Размещено на http://www.allbest.ru/

Содержание

Введение

Глава 1. Сведения о зарождении государственной службы из источников, характеризующих положение князя и его приближённых в Киевский период русской истории

Глава 2. Организация крупной вотчины как основа зарождения государственной службы

2.1 Общие сведения об организации княжеской вотчины

2.2 Княжеские слуги высшего ранга

2.3 Низовые звенья администрации княжеской вотчины: отроки, детские, мечники

Заключение

Список использованной литературы

Введение

В данной работе рассматривается зарождение государственной службы в Киевской Руси. Актуальность темы следует из того, что возникновение Древнерусского государства, естественно, сопровождалось формированием примитивного государственного аппарата. Сведения об этом можно найти в летописных источниках и памятниках древнерусского права. Уже с X в. мы знаем княжеское законодательство. Особое значение имеют уставы Владимира Святославича, Ярослава. Наиболее же крупным памятником древнерусского права является Русская Правда, сохранившая свое значение и в следующие периоды истории, и не только для русского права; в ней чётко регулируется правовое положение отдельных групп населения (зависимые и независимые), зафиксированы основные черты частного права История Русской Правды достаточно сложна. Вопрос о времени происхождения ее древнейшей части в науке спорен. Некоторые авторы относят его даже к VII в. Однако большинство современных исследователей связывает древнейшую Правду с именем Ярослава Мудрого, более позднюю - с его сыновьями. Спорно и место издания этой части Русской Правды. Летопись указывает на Новгород, но многие авторы допускают, что она была создана в центре земли Русской - Киеве.

В нашей литературе по истории русского права нет единого мнения о происхождении Русской Правды. Одни считают её не официальным документом, не подлинным памятником законодательства, а приватным юридическим сборником, составленным каким-то древнерусским законоведом или группой законоведов для своих личных целей. Другие считают Русскую Правду официальным документом, подлинным произведением русской законодательной власти, только испорченным переписчиками, вследствие чего появилось множество различных списков Правды, которые различаются количеством, порядком и даже текстом статей.

В работе даются ссылки на две редакции Правды Ярослава - «краткую» (КП) и «пространную» (ПП). По обеим редакциям, а также по «Правде Ярославичей» можно получить представление об организации княжеской вотчины и о возрастании значения должностных лиц этой вотчины до государственного масштаба.

Цель работы состоит в отслеживании возникновения государственных должностей как системы в Киевском государстве.

В соответствии с этой целью задачи работы предполагают произвести анализ выделенных источников - летописных сведений и правовых памятников, и на основе этого анализа получить представление о значении той или иной должности в Древнерусском государстве и о функциях должностного лица, обозначаемого каждым определённым термином (тиуны, отроки, мечники, мостники и др.).

Работа состоит из двух глав. В первой из них рассматривается положение князя и его приближённых - бояр. Вторая глава содержит изложение и анализ сведений из различных редакций «Русской Правды» по поводу управления княжеской вотчиной.

Для написания работы использованы следующие источники: статья В.О. Ключевского «Русская Правда»; «История государства и права России» (автор - И.А. Исаев), «История отечественного государства и права» (автор О.И. Чистяков), а также специальные исследования Б.Д. Грекова, в первую очередь «Киевская Русь» и Б.А. Рыбакова «Рождение Руси». Оба автора считают каноническим Академический список Русской Правды и неоднократно ссылаются именно на него.

Текст Русской Правды (при необходимости) цитируется по хрестоматии по истории государства и права России. Написание древнерусских слов (по летописным и церковным источникам) сохранено.

Глава 1. Сведения о зарождении государственной службы из источников, характеризующих положение князя и его приближённых в Киевский период русской истории

Все русские историки всегда интересовались вопросом о положении князя в Киевский период нашей истории. Не удивительно, что в этом отношении у нас богатое наследие прошлого. Представляется вполне достаточным привести соображения только тех авторов, у которых были продуманные научные концепции всего процесса развития нашей страны.

Представители «родовой теории» выводили значение княжеской власти Киевского периода из принципа принадлежности власти всему «владетельному дому», считали всю землю русскую «семейственным достоянием» и ее князя - представителем княжеского рода. Род Рюриковичей, пришлый или призванный, был, по мнению С.М. Соловьева, необходимостью, вызванной сознанием невозможности жить общею жизнью при наличии родовых усобиц:: «нужно было постороннее начало, которое условило бы возможность связи между ними, возможность жить вместе; племена знали по опыту, что мир возможен только тогда, когда все живущие вместе составляют один род с одним общим родоначальником; и вот они хотят восстановить это прежнее единство... чего можно было достичь только тогда, когда этот старшина, князь, не принадлежал ни к одному роду, был из чужого рода», «Князь должен был княжить и владеть... он думал о строе земском, о ратях, об уставе земском; вождь на войне, он был судьею во время мира; он наказывал преступников, его двор - место суда, его слуги - исполнители «судебных приговоров; всякий новый устав проистекал от него... князь собирал дань, распоряжался ею». Князь собирал эту дань либо лично с дружиной, либо получал ее от покоренных племен путем доставки ее самими подвластными племенами («возить по возы»).

Князь становился во главе войска, собранного от зависимых от него племен и народов. Это и называлось быть «нарядником земли».

Иное представление о князе у противников школы «родового быта». Самый чувствительный удар был ей нанесен В.И. Сергеевичем, его известной книгой «Вече и князь», вышедшей в 1865 году. В предисловии к своей книге автор высказал исходные принципы своих главнейших положений. «Древняя история России» распадается на два периода, не одинакие по времени и различные по-характеру своих учреждений. В течение первого, княжеского периода Россия представляется разделенною на множество независимых одно от другого княжений; в течение второго, царского, она является соединенной в одно государство с политическим центром в Москве». Сергеевич, стало быть, не признает в истории России особого периода существования «варварского» Киевского государства, предшествующего периоду раздробленности (уделов). И позднее В.И. Сергеевич оставался на тех же позициях. В «Русских юридических древностях» уже в начале XX в. он высказался по этому предмету с полной определенностью: «Нашим древним князьям приходилось вращаться в очень сложной среде. Они находились в известных отношениях к народу, к другим владетельным князьям и, наконец, к своим вольным слугам». Отношение к народу выражалось, по мнению Сергеевича, в отношениях князя к вечу, которое его призывало, заключало с ним ряд, показывало ему «путь чист на все четыре стороны», когда было им недовольно. Взаимные междукняжеские отношения определялись договорами между князьями, «правителями независимых одна от другой волостей».

Сергеевич словно не хочет замечать того, что в IX-X и половине XI в. вече, за единственным исключением для Новгорода, где первое вече упомянуто под 1016 годом не функционирует, что князей народ не выбирает и не изгоняет, что в то время нет еще независимых волостей, что князья друг с другом никаких договоров не заключают. Наблюдения Сергеевича ценны только для периода уделов (феодальной раздробленности), Князь Киевского периода, которого Сергеевич пытался втиснуть в рамки удельного строя, по существу остался в его труде не изученным.

Так же, собственно говоря, рассуждает и М.А. Дьяконов. «Кня-жеская власть - столь же исконный и столь же повсеместный шнститут, как и вече. У отдельных славянских племен «княженья» упоминаются задолго до призвания Рюриковичей. Корни этой власти скрываются в доисторическом патриархальном быту...» Дав эту необходимую справку о корнях княжеской власти, Дьяконов непосредственно за ней начинает говорить об отдельных волостях-княжениях. «Князь - необходимый элемент в составе государственной власти всех русских земель», «В составе государственной. власти каждого княжения князь занимал, по сравнению с вечем,, существенно иное положение, так как был органом постоянно. и повседневно действующим».

Киевское княжество, как и торговые области, ему предшествовавшие, имело не национальное, а социальное происхождение, было создано не каким-либо племенем, а классом, выделившимся из разных племен. Руководившая городовыми областями военно-торговая аристократия поддержала самого сильного из конунгов, помогла ему укрепиться в Киеве... Та же аристократия помогла киевским князьям распространить свою власть из Киева... «...Военно-торговая аристократия больших городов была самою деятельною силой в создании политического единства Руси, которое тем и началось, что этот класс стал собираться под знаменами вышедшего из его среды киевского князя». «Пока новое правительство, князь с дружиной, не укрепилось и нуждалось в помощи городской знати, из которой оно само вышло, обе общественные; силы стояли очень близко друг к другу. Весь X век они действуют дружно... вместе воюют и торгуют, вместе обсуждают в думе князя важнейшие вопросы законодательства». С половины XI в. обнаруживается «взаимное удаление» княжеского правительства и городской знати. Появление у княжеских дружинников («бояр») привилегированной земельной собственности, признаки которой, по мнению Ключевского, «становятся заметны в XI веке, еще более удалило этот класс от городского общества, владевшего торговым капиталом». Но и после Ярослава князья «за исключением Мономаха, став уже степными наездниками, боронившими Русскую землю от поганых, во многом оставались верны привычкам и понятиям своих языческих предков IX и Хвв., морских викингов на русских реках... Двухвековою деятельностью в русском князе выработался тип, завязавшийся в самом ее начале. Это военный сторож земли, ее торговых путей и оборотов, получавший за то корм с нее. Когда князей развелось много, они стали делиться сторожевыми обязанностями и выгодами, сторожевыми кормами, деля между собою и меняя области по очереди старшинства. Это очередное владение делало князя бродячим гостем области, подвижным витязем, каким он был два века назад. Тогда старшие города остались одни постоянными и привычными руководителями своих областей, местные миры, стянутые к Киеву князьями X века,. опять потянули к своим местным центрам».

Об этих подчиненных зависимых от Олега князьях настойчиво говорят тексты всех договоров. В договоре 911 года после перечня послов, отправленных Олегом в Византию для оформления договора, сказано: «иже послани от Ольга, великого князя Русского, и от всех, иже суть под рукою его светлых и великих князь и его великих бояр».3 Дальше в договоре еще несколько раз говорится о том же и в тех же выражениях: договор заключается «похотеньем наших великих князь и по повеленью от великого князя нашего и от всех, иже под рукой его сущих Руси», «...да любим друг друга (византийцы и Русь) от всея душа и изволенья и не вдадим, елико наше изволение быти от сущих под рукою наших князь светлых никакому же соблазну или вине...», «Тако же и вы, Греци, да храните таку же любовь к князем нашим светлым Рус-скым и ко всем иже суть под рукою светлого князя нашего...».

О таких же «князьях», зависимых от киевского князя Игоря, говорит и договор 945 года: послы и гости были посланы в Грецию «от Игоря, великого князя русского, и от всякоя княжия и от всех людии Русския земля». А несколькими строками ниже о том же посольстве договор выражается несколько иначе: «И великий князь наш Игорь и князи и боляре его и людье вси рустии послаша ны к Роману и к Костянтину и к Стефану, к великим царям греческим, сотворити любовь с самеми цесари и со всем болярством и со всеми людьми греческими на вся лета, дондеже сияет солнце и весь мир стоит».

И дальше в том же договоре упоминаются бояре Игоревы. «А великий князь русский и боляре его да посылают в Греки к великим цесарем греческим корабли, елико хотять, сослыисгостьми»... Двусторонняя присяга на договоре должна была служить гарантией его выполнения: русская делегация присягала на том, «...яже суть написана на харатьи сей хранити от Игоря и от всех боляр и от всех людей от страны Рускыя в прочая лета и во ину. Аще ли же кто от князь или от людий русских ли хрестеян или нехрестеян преступит се, еже написано на харатьи сей, будеть достоин своим оружием умрети...»

То же имеем и в договоре кн. Святослава 972 года. Князь Святослав заключает договор. Он говорит за себя и за тех, кто находится под его рукою, «иже суть подо мною Русь, боляре и прочий». Клянется он не один: «...кляхся ко цесарем греческим и со мною боляре и Русь вся... Аще ли тех семех преже реченых не сохраним, аз же и со мною и подо мною, да имеем клятву от бога, в его же веруем, в Перуна и в Волоса, скотья бога...» Характерно, что в договоре Святослава князья уже не упоминаются, а называются только бояре.

С.М. Соловьев по этому же поводу замечает: «Князьями никогда не называются простые мужи, но всегда только члены владетельных родов». Но тут же С.М. Соловьев высказывает ни на чем не основанное положение, что эти князья, о которых говорят договоры, есть «родичи» киевского князя. Впрочем, он тут же и прибавляет: «об отношениях этих родичей к князьям мы ничего не знаем».

Скорее всего, правильнее будет признать в этих князьях с несколько разукрашенными византийской терминологией титулами местных князей, которых систематически подчиняли себе, а потом и истребляли киевские князья. Когда писалась летопись, имена многих из этих князей уже были забыты, имена других летописец не счел нужным называть, поскольку у него была вполне определенная задача изобразить в наиболее привлекательном виде историю князей Рюриковской династии, несомненно, враждебной всем другим княжеским ветвям: мы знаем, как беспощадно расправились Рюриковичи с непокорными им местными князьями. Никаких «родовых» междукняжеских отношений здесь мы не видим. Впрочем, и сам С.М. Соловьев, самый ярый защитник «родовых» междукняжеских отношений, должен был сделать очень существенную оговорку, что «эти отношения (т.е. отношения киевских князей IX-X вв. к другим, не киевским князьям. - Б.Г.) не были подобны последующим родовым отношениям княжеским, именно уже потому, что родичи (!) Рюрика называются мужами его, что указывает на отношение дружинное, следовательно служебное, а не родовое».

Если отбросить «родичей» Рюрика, которые якобы называются «мужами», как не доказанный, не доказуемый и не нужный даже самому Соловьеву домысел автора, получится формулировка политического строя Киевского государства X в., хотя и не исчерпывающая, но в основном правильная. «Мужи», сидящие по местам, оказываются в «служебных» отношениях к киевскому князю. Как мы сейчас увидим, - не только «мужи», но и князья, ни в каком родстве с Рюриком не состоящие, быть может, лишь за отдельными и очень редкими исключениями.

Договор Игоря 945 года дает нам очень интересные детали, по которым мы можем несколько ближе всмотреться в тогдашние политические отношения.

Мы имеем здесь не только общее место о том, что Игорь «посла муже своя к Роману» или указание на то, что уполномоченные, явившиеся к византийскому двору были «посланы от Игоря, великого князя русского и от всякоя княжия и от всех людии Русския земля», но и очень любопытный перечень этих уполномоченных «слов» и «купцов».

В данном случае нам особенно интересны «слы». Бросается в глаза их высокое положение в обществе и государстве: они и в договоре стоят на первом месте, имеют золотые печати и право на привилегированное положение в самом Царьграде как высокие представители своей страны. Но и этого мало. Мы имеем здесь совершенно ясные указания, кого именно представляют эти делегаты.

Ивор является послом самого Игоря, великого князя русского. Он стоит на первом месте и выделен особо. Он не смешивается с остальными «общими силами». Среди этих последних в порядке их упоминания в договоре идут: Вуефаст - посол Святослава, сына Игорева; далее называется посол жены Игоревен, княгини Ольги, и Игоря, племянника Игорева; еще один представитель другого племянника Игоря - Якуна поставлен ниже. Здесь важно отметить, что послы даже жены Игоря и его сына попали в число «общих слов», чем подчеркивается особое значение великого князя Киевского, что находится в полном согласии с другими имеющимися в нашем распоряжении источниками. Называются дальше, повидимому, княжие мужи - бояре и знатные женщины (а может быть, только одна), имевшие своих представителей в этом посольстве - Предслава и жена Улеба Сфандра. Всех мужей названо 20. За ними идут купцы. Их 30. О том, кто эти мужи, мы уже говорили (см. стр. 79-80). Здесь необходимо подчеркнуть их положение при князе и значение в качестве уполномоченных от Киевского княжеского правительства. Это ведь все знать, те самые светлые князья и бояре, о которых так часто говорят договоры. Это те, о которых Святослав в договоре 972 года сказал «иже со мною» в отличие от других, которые были «под» ним. Не сами они едут в Византию, а посылают своих людей, людей из своих собственных дворов, приблизительно таких же, какие были у кн. Ольги и кн. Святослава.

Что в договоре 945 года представительство от князей и бояр не случайность, а система, видно из путешествия кн. Ольги в Царь-град и приема ее при дворе византийского императора, описанного Константином Багрянородным. Ольга прибыла в Константинополь не одна, а с племянником, людьми собственного двора (8 человек), представителями кн. Святослава, представителями («апокрисиарии») русских вельмож (20 человек или 22), купцами (43 или 44 человека). У представителей-апокрисиариев «русской правящей знати» своя собственная свита. Стало быть, это люди не мелкие, представляющие еще более знатных людей. Здесь мы видим по сути дела совершенно тот же принцип, что и в делегации 945 года. Там был особо выделен князь Игорь, тут - княгиня Ольга: она называется в византийских документах гегемоном и архонтиссой руссов, т. е. так, как греки называли наиболее знатных и великих из иностранных гегемонов; выделена она и ценностью подарков, выданных греками всему посольству. Ей подарили 700 милисиариев и золотое блюдо, украшенное драгоценными камнями, между тем как племяннику Ольги, получившему подарок самый ценный по сравнению с другими членами посольства, выдано было только 50 милисиариев, а «апокрисиарии» русских вельмож получили только по 24 милисиария, а купцы - по 20.

Итак, и князья киевские, и их окружение, бояре-мужи, не оторваны от земли, они, признавая над собой княжескую власть, сами участвуют в управлении страной. Но мужи-бояре не теряют в то же время своей особности. Едва ли мы ошибемся, если скажем, что в лице Свенельда перед нами один из таких крупных представителей знати. В.А. Пархоменко настаивает на том, что Свенельд был древлянским князем и одно время сидел князем в Новгороде. А.А. Шахматов считает, согласно с летописью, Свенельда боярином, мужем кн. Игоря, посаженным Игорем в Деревской земле. Свенельд или, вернее, его сын Мстислав Лютый убил Игоря, когда этот последний захотел нарушить права Свенельда на древлянскую дань. Из этих двух гипотез вторая, более близкая к текстам летописи, представляется мне и более вероятной. А.А. Шахматов старается осмыслить поведение Свенельда и Игоря в летописном рассказе о смерти Игоря и прибегает здесь к ряду остроумных и правдоподобных догадок, но не меняет социальной природы героев, В.А. Пархоменко идет значительно дальше А.А. Шахматова, Я не собираюсь разбирать весь этот интересный эпизод. Меня интересует Свенельд как княжой муж, по аналогии с которым мы смогли бы понять и других мужей, посылавших по поручению кн. Игоря своих уполномоченных в Византию. Свенельд - богатейший человек, имеющий свою прекрасно снабженную всем необходимым сильную дружину, за свои военные и политические заслуги посаженный кн. Игорем на очень ответственный пост представителя княжеской власти в завоеванную, но далеко еще не замиренную Древлянскую землю. У нас нет прямых показаний источников о том, что он землевладелец, получающий ренту со своих вотчин. Но поскольку нам известно, что князья и княгини в это время уже владели замками и селами, абсолютно не будет грехом, если мы допустим, что Свенельд и в этом отношении обставлен не хуже своего сюзерена. Конечно, это только одно из возможных предположений. Во всяком случае, Свенельд - один из знатных мужей, признававших над собой власть кн. Игоря, а позднее Святослава. Таких же знатных мужей летопись называет нам не раз: таковы, например, Асмуд, современник Свенельда, Блуд, воевода Ярополка, а потом Владимира, Георгий Симонович, при Владимире Мономахе и др. У нас есть основание думать, что и те мужи, которые в качестве «слов» названы в договорах Игоря и Олега, такие же большие знатные люди, вместе с которыми действуют князья не только во внешних сношениях с другими государствами, но и в делах внутренних.

Владимир постоянно совещается со своими боярами и старцами градскими, дети Ярослава созывают своих бояр для установления «Правды Русской». Подобных фактов много.

Старый спор Ключевского, Сергеевича и Владимирского-Буда-нова о том, обязан ли был князь совещаться с подручной ему знатью, отпадает сам собой как совершенно бесплодный. Князь не мог действовать один, поскольку он осуществлял, прежде всего, интересы растущего класса бояр. Они шли вместе со своим вождем, великим князем, потому что иначе в данный период их существования они не могли достигнуть своих целей, т. е. укрепиться в своих позициях. Это для данного момента единственно возможная форма политического господства знати, но в то же время эта могущественная знать являлась и залогом силы князя киевского. Сотрудничество этих сил неизбежно. Следующий период, период феодальной раздробленности, есть период усиления независимости магнатов, роста политического значения горожан и ослабления княжеской власти.

Глава 2. Организация крупной вотчины как основа зарождения государственной службы

2.1 Общие сведения об организации княжеской вотчины

государственный служба княжеский вотчина

Совещание сыновей Ярослава - Изяслава, Святослава, Всеволода и их мужей, на котором рассматривались вопросы, связанные с княжеской вотчиной, оставило нам материал и для суждения об организации древнерусской вотчины.

Совещание происходило, по-видимому, после смерти Ярослава, т.е. после 1054 г., но когда именно, нам точно не известно, во всяком случае, не позднее 1073 г., когда Изяслав был изгнан из Киева.

Мы также можем только догадываться и о причинах, вызвавших это собрание. Однако результаты его налицо. Это так называемая «Правда» Ярославичей. В «Пространной Правде» имеются указания, способные пролить некоторый свет на темные стороны интересующего нас совещания князей и их бояр: «По Ярославе же паки совокупившеся, читаем в «Пространной Правде», сьшове его - Изяслав, Святослав, Всеволод и мужи их - Коснячко, Перенег, Никифор и отложиша убиение за голову, но кунами ся выкупати, а ино все якоже Ярослав судил, такоже и сынове его уставиша». Здесь как будто довольно ясно указана главнейшая цель совещания. Она заключалась в том, чтобы пересмотреть систему наказаний и окончательно отменить умирающую месть, и раньше уже поставленную под контроль «государственной» власти. Эта система действительно была пересмотрена и месть официально ликвидирована. Остальное все, что было при Ярославе, осталось нетронутым и при его детях. Это очень важное замечание. Весь вопрос, к какой части «Правды» оно относится: к древнейшей ли ее части, которую мы не без основания считаем «Правдой», данной Ярославом новгородцам, или же не только к ней. Какое бы предположение мы ни высказали, оно будет одинаково гипотетичным. Конечно, «спокойнее» и «вернее» оставить просто без ответа поставленный вопрос, но едва ли это будет лучшим выходом из создавшегося положения.

Имеем ли мы право допустить, что у Ярослава тоже были свои имения, где велось сельское хозяйство? Да, имеем. Мы знаем имение Ярослава под Новгородом, село Ракома. Мы знаем, что это не единственное княжое село в Новгородской земле. Несколько более поздние данные (начала XII в.) говорят нам об очень многочисленных княжеских селах, которыми владели новгородские князья в начале XII века и их деды и прадеды несомненно в X в., а может быть и раньше. Княжеское землевладение началось здесь, конечно, не с Ярослава. Мы также знаем, что Ярослав, став киевским князем, застал здесь княжеские замки и села в готовом виде. Мы должны с этими фактами серьезно считаться.

А если у Ярослава были имения, то, несомненно, они были соответственным образом организованы, какие-то люди, несомненно зависимые от вотчинника, здесь работали, подчиняясь, конечно, определенному режиму.

По моему мнению, можно без особых натяжек допустить, что дети Ярослава в этом отношении пошли за отцом, по крайней мере оставили тут все основное, «якоже Ярослав судил». Правда, и дети его не были в этом отношении пассивными. Изяслав, например, «судил» убийц своего старшего конюха, которого убили дорогобужцы. Это было до совещания князей, и, несомненно, говорит о том, что поблизости к Дорогобужу, если не в нем самом, у Изяслава было имение.

Таким образом, мы как будто получаем некоторую ориентировку относительно времени, отображенного в «Правде» Ярославичей. Это не только время Ярославичей, но и время Ярослава, т. е. первая половина XI в.

Так как для нас, очевидно, что вотчинная организация слагалась в течение достаточно длительного времени, то мы нисколько не сомневаемся, что данные начала XI в. вполне могут характеризовать и структуру вотчины X в., во всяком случае, второй его половины.

Во избежание справедливых упреков в произвольном пользовании хронологически разновременными материалами, попробуем восстановить основные черты древнерусской вотчины исключительно по материалам «Правды» Ярославичей. Центром этой вотчины является «княж двор» (ст. 38 Академического списка), где мыслятся, прежде всего, хоромы, в которых живет временами князь, дома его слуг высокого ранга, помещения для слуг второстепенных, разнообразные хозяйственные постройки - конюшни, скотный и птичий дворы, охотничий дом и др.

Конечно, ручаться, что все это именно так и было в действительности, мы не можем, но материал, имеющийся в нашем распоряжении, не только не противоречит нашим предположениям, но скорее их подтверждает.

Во главе княжеской вотчины стоит представитель князя - боярин-огнищанин. На его ответственности лежит все течение жизни вотчины и, в частности, сохранность княжеского вотчинного имущества. При нем, по-видимому, состоит сборщик причитающихся князю всевозможных поступлений - «подъездной княж» (от слова «подъезд», что обозначает право приезда епископа для получения причитающихся ему взносов, иногда - самый взнос в пользу епископа; подъездное - одна из торговых пошлин; подъездчик - сборщик «подъезда»).

Надо думать, в распоряжении огнищанина находятся тиуны. В «Правде» назван также «старый конюх», т.е. заведующий княжеской конюшней и княжескими стадами. Это высший административный аппарат княжеской вотчины. Дальше следуют княжие старосты - «сельский и ратайный». Они, несомненно, люди зависимые. Как распределяются их функции, мы точно сказать не можем, но, по-видимому, их роли в значительной степени определяются содержанием терминов «сельский» и «ратайный». Сельский староста, по-видимому, выполнял функции наблюдения за населением вотчины, являлся исполнителем распоряжений высшего административного ее аппарата. Что касается ратайного старосты, то поскольку ратай - пахарь, ратайный - пашенный, у нас неизбежно возникает предположение, что на обязанности ратайного старосты лежит наблюдение за пашней, а так как речь идет о княжем старосте и княжеской вотчине, то естественно предположить здесь наличие княжеской пашни, т.е. княжеской барской запашки.

Мы можем с некоторой уверенностью говорить о том, что князь время от времени навещал свою вотчину. Об этом, мне кажется, говорит наличие охотничьих псов и приспособленных для охоты ястребов и соколов. «А оже украдут чюж пес, любо ястреб, любо сокол, то за обиду 3 гривны» (ст. 37). Тут, правда, не сказано, что эти пес, сокол и ястреб-принадлежности именно княжеской охоты, но, мне кажется, мы имеем право сделать такое заключение, во-первых, потому, что в «Правде» Ярославичей в основном речь идет о княжеской вотчине, во-вторых, потому, что иначе делается непонятной высота штрафа за кражу пса, ястреба и сокола. В самом деле, штраф этот равняется штрафу за кражу княжого коня и на одну гривну меньше штрафа за кражу коня, с которым работает в княжом хозяйстве смерд.

Князь в своей вотчине рисуется «Правдой» в качестве землевладельца-феодала, имеющего известные феодальные права по отношению к зависимому от него как вотчинника населению. Вся администрация вотчины и все ее население, зависимое от вотчинника, подлежат его вотчинной юрисдикции.

Судить их можно только с разрешения и ведома вотчинника («или смерд умучат, а без княжа слова, за обиду 3 гривны; а в огнищанине и в тивунице и в мечници 12 гривен» - ст. 33 Академического списка). Нельзя не заметить еще очень важного обстоятельства, касающегося княжеской вотчины. Она существует не в безвоздушном пространстве, не изолирована от внешнего мира, а находится в миру, непосредственно и самым тесным образом связана с сельской общиной.

2.2 Княжеские слуги высшего ранга

Правда Ярославичей начинается рядом статей, в которых отражены нормы права, защищающие княжеских слуг высшего ранга, за жизнь которых берется 80-гривенная вира. На первом месте здесь стоит огнищанин. Это управляющий княжеским домом, двором, хозяйством, боярин. В научной литературе термину «огнищанин» придается и более широкий смысл.

М.Ф. Владимирский-Буданов писал, что «весь двор, по правам членов его делится на дружину старшую и младшую. Первая состоит из людей не только свободных, но и занимающих высшее положение в государстве (думе князя, в военном и местном управлении). Общим названием их первоначально было - огнищане».

Л.В. Черепнин отмечал, что в ряде статей Русской Правды «огнищанин» выступает в качестве княжеского дворецкого, управляющего княжеской вотчиной. «Но вообще его значение шире. - писал он. -Во-первых, надо думать, что наряду с огнищанами, ведавшими княжеским сельским дворцовым хозяйством, были и огнищане, стоявшие во главе дворцов князей в городах. Во-вторых, под огнищанами могли пониматься и княжеские дружинники, бояре, имевшие (как, например. Коснячко) административные поручения, выходившие за рамки дворцового ведомства».

Статьи 19. 20. 21 КП посвящены охране жизни огнищан. В них отражены различные виды убийств огнищан. В ст. 19 («Если убьют огнищанина за обиду, то платить за него 80 гривен убийце, а людям не надобно») говорится об убийстве за обиду, то есть в ответ на какие-то обидные действия (нанесение человеку вреда: физического или материального ущерба, урона чести и т.д.) со стороны жертвы - огнищанина Виру князю платит убийца, а не община.

В ст. 20 предусматривается наказание за другую разновидность умышленного убийства огнищанина - убийство в разбое: «Если убьют огнищанина в разбое и если убийцу не найдут, то виру платить той верви, в которой будет лежать убитый». «Убийство в разбое» означает лишение жизни во время ограбления. Как видно из содержания статьи. за это наитягчайшее преступление отвечает вервь, если убийца скроется, а труп обнаружится на ее территории.

Ст. 21 («Если убьют огнищанина у клети, или у коня, или у стада, или при краже коровы, то убить (виновного), как пса») дает представление о месте огнищанина в княжеском хозяйстве. Его могли убить и в клети, и у стада, т.е. он имел отношение к хозяйству князя в широком смысле этого слова. Б.Д. Греков считал, что боярин-огнищанин как представитель князя стоит во главе княжеской вотчины. На его ответственности лежало «все течение жизни вотчины и. в частности, сохранность княжеского вотчинного имущества». В ст.21 убийцу огнищанина разрешается убить, как собаку - «во пса место». Здесь подчеркивается особо опасный характер преступления, так как огнищанин, судя по всему, может быть убит при исполнении служебных обязанностей.

По ст.33 КП огнищанин подлежат только княжескому суду. Если его «мучили» (подвергали пытке, наказанию или испытанию, например, железом) без княжьего слова, то налагался довольно большой штраф - 12 гривен. Этаже норма в отношении огнищанина повторена в ст.78. Здесь уместно отметить, что термин «огнищанин» в Пространной Правде повторен только в этой статье. В.О. Ключевский по этому поводу писал: «Очевидно, во второй половине XII в., когда составлялась окончательная редакция Правды, слово «огнищанин» было обветшатым термином, повторявшимся по привычке, но уже вытеснявшимся из ходячего юридического языка».

Б.Д. Греков в иерархической лестнице княжеских слуг высшего ранга огнищанина ставит на самой верхней ступеньке. По его мнению при нем «состоит сборщик причитающихся князю всевозможных поступлений - «подъездной».. В.П. Глаголев трактует это понятие не так широко. Он считает, что княжий подъездной - это «ездовой, рассыльный для княжеских разъездов, подготовляющий ему путь и сопровождающий его во время поездок, находящийся около него; позднее - окольничий» [3, с.40]. В Русской Правде подъездной назван лишь однажды - в ст. 19 КП.-Его жизнь оценивается в 80 гривен.

По своему положению к огнищанам в Русской Правде приравнивались тиуны. Ст.22 КП гласит: «А за княжьего тиуна - 80 гривен». Считают, что княжеский тиун мог быть судьей, приказчиком. Наверное, он и его сыновья, как и огнищане, имели отношение и к управлению хозяйством князя.

На характер деятельности тиуна есть прямые указания в ПП - «А за тиуна огнищного и за конюшего - 80 гривен» Здесь названы огнищный и конюшенный тиуны. Первый является приказчиком, наблюдающим за хозяйством князя, за его домом, второй наблюдает за конюшнями князя. От последнего, по-видимому, по своему функциональному назначению отличается старший конюший ст.23 КП («А за старшего конюшего при стаде - 80 гривен, как установил Изяслав за своего конюшего, которого убили дорогобужцы»), В ней точно указаны обязанности старшего конюшего, который должен быть «при стаде». Это. по словам В.О. Ключевского, «главный приказчик княжеских табунов». Статья гласит, что двойную пеню за убийство старшего конюшего при стаде установил впервые старший сын Ярослава Мудрого. Изяслав, судебным приговором по делу о своем конюхе, убитом жителями Дорогобужа.

Все эти люди (огнищанин, подъездной, тиун, старший конюх) являются представителями высшей администрации в княжеской вотчине, они пользуются личными привилегиями - их жизнь охраняется самой высокой вирой - 80 гривен.

Кроме вышеуказанных специальных терминов, определяющих княжеских слуг высшего ранга в Русской Правде встречается и такое общее понятие, как «княжий муж» (безо всякой дифференциации) ПП предусматривает за его жизнь 80-гривенную виру: «... если не будет, кто за него мстить, то положить за убийство 80 гривен, если будет княжий муж или тиун княжий». «Княжий муж» в ст.3 ПП «Об убийстве» противопоставляется «людину» - свободному члену общины: «Если убьют княжьего мужа в разбое, а убийцу не найдут, то виру - 80 гривен - платить той верви, в которой лежит убитый; если же людин, то - 40 гривен».

В своей книге, посвященной истории государства и права России, В.А. Рогов подчеркнул, что «в Русской Правде раскрыты лишь некоторые аспекты правового статуса» класса феодалов. В него входили князья, бояре, дружина, местная знать, посадники, тиуны и т.д. С последним его утверждением нельзя безоговорочно согласиться. Дело в том, что из анализируемого источника вытекает лишь два юридических критерия, особо выделяющих правящий слой древнерусского общества: нормы о повышенной (двойной) уголовной ответственности за их убийство и нормы имущественного права, в основном касающиеся частной собственности на землю. Оба критерия мы проиллюстрировали статьями Русской Правды в отношении князей и бояр. Что же касается княжих мужей, княжеских тиунов, княжеских огнищан, то на них если судить по Русской Правде, практически распространялась одна юридическая привилегия - самая высокая вира за их убийство. Об их же недвижимости нет никаких намеков в данном законодательном памятнике.

В подтверждение вышесказанного сошлемся на И.А. Исаева, который, пишет, что не все привилегированные лица, перечисленные в Русской Правде, «могут быть названы «феодалами», можно говорить об их привилегиях, связанных с особым социальным статусом, приближенностью к княжескому двору и имущественным положением».

2.3 Низовые звенья администрации княжеской вотчины: отроки, детские, мечники

В состав понятия «княжий муж» Русская Правда включает людей, выполняющих различные виды административно-хозяйственной деятельности. По своему положению они стоят ниже высшего управленческого звена княжеской вотчины.

В.О. Ключевский считал, что «не все свободные слуги князя считались княжескими мужами: к последним причислялись только высшие военно-правительственные сановники, а рядовые ратные люди князя и низшие дворцовые слуги, конюхи, повара, сельские приказчики по тарифу жизни уравнивались с простыми людьми, сходясь с княжими мужами только в личной службе князю. Они объединялись с этими мужами общим сословным названием дружины, но отличались особыми званиями молодшей дружины, отроков и детских. Итак, среди рядовых ратных людей здесь названы отроки и детские, которым в Русской Правде отведено определенное место.

Ст. 11 ПП озаглавлена «О княжьем муже». В ней в перечне «княжих мужей» («Если за (убийство) княжьего отрока или за конюха или за повара, то 40 гривен») на первом месте назван отрок, что говорит о его особом положении среди названных лиц. Однако ставка штрафа в 40 гривен, которой охраняется жизнь свободного человека, а не высокопоставленного княжеского чиновника, свидетельствует о том, что в младшую дружину входили люди, не связанные происхождению с привилегированными группами общины.

Об отроке говорится в ст.9 ПП (покон вирный), в которой определяется материальное натуральное обеспечение общиной государственного чиновника-вирника. После перечисления его недельного содержания (7 ведер солоду, барана или полтуши мяса либо 2 ногаты; «а в среду куну, также сыр, а в пятницу также; а кур по две ему на день, а хлебов 7 на неделю, а пшена 7 уборков, а гороху 7 уборков, а соли 7 головажень) дается разъяснение: «то вирнику с отроком». Видимо. здесь отрок сопровождает вирника и выступает не только как его помощник, но и как военный человек, осуществляющий его охрану.

Кроме собственно вирника здесь назван и еще один «организатор» сбора виры - метельиик. Если судить по содержанию статьи («а метельнику 12 векшей и осадную гривну»), то он не только делает отметку об уплате виры, но и встречает вирника, ссаживает его с подвод, за что и получает ссадную гривну. Скорее всего, это представитель местной администрации, участвующий в сборе вир как понятой или счетчик.

В ст.20 ПП «Если свергнет с себя виру» отрок уже самостоятельно выступает как представитель княжеской власти, который за участие в суде и оправдание человека, без оснований обвиняемою в убийстве, берет пошлину («А если кто свергнет с себя виру, то дать гривну кун сметную отроку ...»). За ложное обвинение «кто обвинял, тот должен дать другую гривну» также отроку.

В ст.74 говорится о накладных расходах чиновников, собиравших продажу. Из продажи в 12 гривен по этой статье отроку полагалось 2 гривны 20 кун. т.е. 1/5 часть, как и при сборе вир. Как и в поконе вирном, здесь община обеспечивала судью и отрока всем необходимым: «... а самому ехать с отроком на двух конях, сыпать же досыта овса, а мясного дать барана либо полтуши, а иных кормов сколько им чрево возьмет».

К.Л. Егоров отмечает, что, «как и при сборе вир, долей уголовных штрафов обеспечивался только сам судья, а его помощник - отрок - получал лишь довольствие». Но в данной статье, по его мнению, отрок «назван вместо старшего княжеского дружинника - судьи (может быть, мечника), который сам приезжал с помощником - отроком. Эта замена связана с тем, что в ХП в. в процессе развития дворцово-вотчинной системы управления отроки - младшие члены дружины - все больше занимаются выполнением функций княжеских судей; они участвуют ... вероятно, в сборе вир».

Община оплачивала и стоимость «меха» - мешка, в котором хранились собранные продажи и отчисления в пользу судьи. В.П. Глаголев «мех» в этой статье объясняет иначе - как выделанную кожу (пергамент), на которой записывались решения во время суда и сбора штрафов. М.Б. Свердлов, говоря о разногласиях среди исследователей по поводу толкования ст. 74 и сравнивая ее с «поконами вирными» (ст.42 КП и ст. 9 ПП), выдвигает два возможных варианта решения вопроса о функциях отрока в ней. «При этом, - пишет он. - оказывается, что «сам» - это или отрок, который ехал собирать штраф с другим княжеским отроком, или административно-судебное лицо с собственным слугой отроком, «Вчетверо меньшее предоставление денег и вдвое меньше лошадей. - рассуждает М.Б. Свердлов. - является еще одним аргументом в пользу того, что наклады взимал не вирник - княжеский «муж», а более низкий по социальному положению отрок».

Отрок помогает и мостнику - руководителю строительства мостов и мостовых. Для того чтобы понять, какое место занимали отрок и мостник в хозяйственной жизни Руси, необходимо обратиться к статьям Русской Правды о мостниках.

Ст.43 КП гласит: «А вот урок мостников: если построят мост. взять за дело ногату, а от каждой городницы ногату; если же (нужно) будет починить из старого моста несколько досок. - или 3. или 4, или 5. то (брать) столько же». В исторической литературе высказано два мнения по поводу этой статьи: одни полагают, что речь идет о строителях мостов, другие - о мостовых. М.Т. Тихомиров связывает появление специальности «мостников» с тем, что «потребность в городских мостах была очень значительной, тем более, что мосты входили в состав городских укреплений». Он же считает, что «на мостниках лежало устройство и городских деревянных мостовых, обнаруженных в ряде русских городов при раскопках». Известно, что в свое время А.В. Арциховский открыл при раскопках Новгороде 28 слоев деревянных мостовых.

Мнение о том, что в анализируемой статье речь идет о строителях мостов, стало доминирующим, хотя и не окончательным. Как бы там ни было, содержание статьи характеризует разнообразные работы, выполняемые мостником. Он представляется нам строителем-универсалом. В «Уроке мостникам» показана и система оплаты труда мостников, хотя она и не совсем понятна. Дело в том, что статья, определяет одинаковую плату (ногату), если «построят мост», «городницу» или починят 3-5 досок.

Мостникам посвящена и ст.97 ПП. В ней «уроки» мостнику определены довольно четко: «поместив» мост, взять за 10 локтей по ногате: если починить ветхий мост, то, сколько городней починит, взять ему по куне с городни: а мостнику самому ехать с отроком на двух конях, (взять) по 4 лукна овса на неделю, а есть сколько может». Здесь, очевидно, «уроки» определены именно строителям мостов, так как по статье мостник с отроком-помощником отправляется за пределы города на длительное время на лошадях. Норма овса для лошадей дается на неделю. Если бы речь шла о близком расстоянии, то за временную единицу был бы взят день, а не неделя. Мостник получал овес для лошадей, а денежная плата с общины давалась ему в зависимости от выработки по норме - 1 ногата за 10 погонных локтей моста.

В ст. 114 говорится об отроке, который служит при городском посаднике и принимает участие в поимке беглого холопа, за что получает вознаграждение в 10 кун: «Если кто своего холопа сам разыщет в чьем-либо городе, а посадник не знал его, то, сказав ему, взять ему отрока от него, и пойдя связать его, и дать ему вязебного 10 кун».

Таким образом, Русская Правда свидетельстует о важных функциях отроков в хозяйственной жизни и в административно-судебном аппарате наряду с их участием в дружине и со службой в княжеском дворе. Хотя они находились на значительно более низкой ступени, чем княжие мужи (повторим, что за них платилась вира в 40 гривен), они были свободными людьми, что и являлось определяющим в их социальном статусе.

И.Я. Фроянов. ссылаясь на свидетельства источников «о принадлежности отроков к княжескому дому, о полной их зависимости от князя», говорит, что они «происходили из рабов». «Отроки, - пишет он, - являлись слугами, занятыми, кроме всего прочего, и по хозяйству. Но служба по дому - это обычно удел рабов. В Русской Правде Пространной редакции отрок взят за одну скобку с княжеским поваром. Известно, однако, что поварами у князей бывали рабы».

Особой группой княжеских служилых людей наряду с отроками в Русской Правде названы детские - члены младшей дружины князя, выполняющие по его поручению отдельные функции при суде. В частности, по ст.86 («А железного (сбора) платить 40 кун; а мечнику - 5 кун, а детскому - полгривны; то тебе железный урок, кто себе, в чем берет (кого-либо на испытание железом)» детский следит за испытанием железом на суде. Статья устанавливает размеры судебных пошлин при применении железа в судебном процессе. В государственную казну идет 40 гривен «железного», судебному чиновнику (мечнику) - 5 кун и судебному исполнителю (детскому) - полгривны. Детский и проводил, вероятно, это испытание, т.е. был главным исполнителем приговора суда.

В отличие от отроков детские службы по княжескому дому не несли. Некоторые из них сами имели собственные дома. Порой они занимали высшие правительственные должности, получая «посадничества». И.Я. Фроянов высказал такое предположение - догадку о детских: «Быть может, значительную их часть составляли дети знати, в частности боярства... Характер известий о детских склоняет к мысли, что детские были взращены на туземной, древнерусской почве, в то время как отроки нередко исполнялись за счет иноземцев-пленников... Детские, будучи слугами вольными, пользовались правом «отъезда» от князя; отроки же подобного права не имели».

Детский занимается и тяжбами по вопросам наследства. Именно об этом идет речь в ст. 108: «Если братья будут тягаться перед князем о наследстве, то тому детскому, который идет их делить, взять гривну кун». Детский в качестве представителя князя здесь выступает в роли судьи в случае судебного раздела наследства между братьями.

Ст. 1 КП и ПП 40-гривенной вирой охраняют жизнь еще одного представителя младшей дружины, вооруженного мечом, - мечника. В ст. 33 КП он поставлен рядом с огнищанином и сыном тиуна - «а за мечника- 12 гривен».

В ст.41 КП определяется размер вознаграждения мечнику и емцу, которые по поручению князя выполняли судебные функции. Исследователи считают, «что размер вознаграждения за выполнение обязанностей, связанных с судопроизводством, оставался постоянным - 2 гривны 20 кун (или 70 кун) с 12 гривен (ст.41 КП и ст.74 ПП). Это верно, если исходить из 2-й части статьи - «а из 12 гривен - емцу 70; кун, а в десятину 2 гривны, а князю 10 гривен». Анализируя эту статью, Б.Д. Греков и Л.В. Черепнин пришли к заключению, что «в результате позднейших переделок текст ст.41 оказался значительно испорченным. Указанные в настоящее время числовые соотношения частей штрафа явно искажены». По мнению Черепнина, в статье речь идет об одном дружиннике, а различные наименования дружинника (мечник и емец) - это следы неоднократной редакции статьи.

Мечник в качестве помощника детского, а может быть, и самостоятельного судебного чиновника в ст.86 участвует в судебном процессе при испытании железом. Статья устанавливает размеры судебных пошлин - «а мечнику 5 кун, а детскому - полгривны». Если судить о положении мечника и детского по доле этой пошлины, то детский в иерархическом ряду стоит выше мечника он получает (здесь) в 5 раз больше мечника (полгривны = 25 кун).

В ст.20 ПП речь идет об отмене виры. Там при разборе такого дела, видимо, рядом с отроком присутствует и мечник, опять-таки в качестве судебного чиновника. В конце статьи читаем: «а с виры помечного 9 кун». «Помечное» - это плата именно мечнику, помогающему вирнику-отроку во время ведения дела при снятии недоказанного обвинения.

В Русской Правде встречается еще один представитель младшей дружины - гридин. Он назван лишь в первых статьях КП и ПП. Гри-дин перечислен среди свободных людей, вира за жизнь которых определена в 40 гривен.

В.О. Ключевский подчеркивал, что «гридь» входила в состав княжеской дружины, что это древнейший термин, обозначающий младшую дружину. Он дал основательное толкование этого термина: «Гридь является и в значении личном и в смысле собирательном: гридь - и член младшей дружины и вся эта младшая дружина; в последнем, собирательном смысле слово это имело параллельную форму: гридьба ... Слово «гридь», означая дворовых слуг князя, объясняет нам значение старинного термина «гридница», это та часть дворца, где жила гридь или в которой собиралась княжеская дружина».

Завершая характеристику людей, лично свободных и находившихся на службе у князя, следует назвать еще и ябедника. Это представитель суда, следствия или обвинения. О нем сказано только в ст.1 КП, в которой его жизнь оценивается 40-гривенной вирой. Другой информации в анализируемом источнике о ябеднике нет.

Заключение

На основании изложенного, систему государственной службы в Киевской Руси можно охарактеризовать в следующем виде.

Первоначально в Древнерусском государстве существовала десятичная, численная система управления. Эта система выросла из военной организации, когда начальники воинских подразделений - десятские, сотские, тысяцкие - стали руководителями более или менее крупных звеньев государства. Так, тысяцкий сохранил функции военачальника, сотский же стал городским судебно-административным должностным лицом.

Десятичная система еще не отделяла центральное управление от местного. Однако позже такая дифференциация возникает. В центральном управлении складывается так называемая дворцово-вотчинная система. Она выросла из идеи соединения управления великокняжеским дворцом с государственным управлением. В великокняжеском хозяйстве имелись разного рода слуги, ведавшие удовлетворением тех или иных жизненных потребностей: дворецкие, конюшие и пр. Со временем князья поручают этим лицам какие-либо сферы управления, так или иначе связанные с их первоначальной деятельностью, предоставляют им для этого необходимые средства. Так личный слуга становится государственным деятелем, администратором, появляются должностные лица - огнищане, тиуны, старосты.