Сетевые компьютерные нападения как предмет международно-правового анализа

Размещено на http://www.allbest.ru/

СЕТЕВЫЕ КОМПЬЮТЕРНЫЕ НАПАДЕНИЯ КАК ПРЕДМЕТ МЕЖДУНАРОДНО-ПРАВОВОГО АНАЛИЗА

Бурное развитие информационных технологий бросило вызов существующему правовому порядку регулирования общественных отношений. Правовые формулы, закрепленные в источниках права и рассчитанные на применение без учета динамичного информационного обмена, сегодня с трудом справляются с задачей регулирования вновь возникающих и трансформировавшихся общественных отношений. Да и существовавшие прежде общественные отношения претерпевают серьезные изменения в ходе интенсификации информационного обмена [1; 2].

Сетевые компьютерные нападения (СКН) - ситуации, в которых компьютерная сеть используется для совершения нападения на компьютерные системы с целью вывода их из строя или получения контроля над ними. Очевидно, что данные действия, скорее всего, являются противоправными с точки зрения национального законодательства. Однако насколько интересны нам СКН с точки зрения международного права? Существуют ли в международном праве нормы, регулирующие общественные отношения, возникающие в связи с СКН? Существуют ли пробелы в международно-правовом их регулировании? Цель данной статьи - дать ответы на эти вопросы.

К сожалению, в отечественной литературе в настоящее время нет ни одного исследования, касающегося данной проблематики. При этом, вопрос в той или иной мере освещен западными исследователями: Кристофером Джойнером (Joyner, Christopher C.), Катриной Лотрионт (Lotrionte, Catherine) [3], Брайаном Т.О'Доннелом (O'Donnell, Brian T.), Джеймсом Краской (Kraska, James C.) [4], Майклом Н.Шмиттом (Schmitt, Michael N.), Хизером А.Харрисоном Диниссом (Harrison Dinniss, Heather A.), Томасом Вингфилдом (Wingfield, Thomas C.) [5], Ричардом В.Олдричом (Aldrich, Richard W.) [6] и многими другими. Их подходы во многом основаны на западной доктрине международного права и не используют достижения отечественной теории международного права. Некоторые положения, принимаемые как аксиомы (например, понимание «силы» в международном праве, ограниченное понимание самообороны) с точки зрения отечественной науки не являются таковыми. Кроме того, иностранные исследования не анализируют национальную специфику, присущую общественным отношениям в нашей стране. При этом следует отметить, что своевременное правовое регулирование проблематики, связанной с информационными технологиями, не может не являться важной частью национальной безопасности страны [1].

Основная часть

В основе любого рассуждения о предмете правового регулирования, на наш взгляд, должно лежать четкое представление об объекте исследования. Какие характерные черты присущи СКН как общественным отношениям?

Определив ответ на этот вопрос, мы сможем выделить те из этих отношений, которые подлежат правовому регулированию, поскольку подпадают под уже существующие правовые нормы; определить те, регулирование которых пока не осуществляется, но является желательным с точки зрения общественного блага или по иным причинам (конкретный подход здесь зависит от понятия, вкладываемого в термин «право») [7, с. 169-171; 8, с. 46].

Систематизировав эту информацию, то есть, взглянув на СКН как на предмет международно-правового регулирования, мы сможем идентифицировать пробелы в международно-правовом регулировании и восполнить их, а также скорректировать практику правоприменения.

В современной науке ведется дискуссия о понятии категорий «общественные отношения» и «правоотношения» [9; 10; 11, с. 120-122]. Для целей настоящей работы условимся, что специфическими чертами общественного отношения можно определить: его содержание, отражающееся в объективной и субъективной стороне деяния, и субъектов. Рассматривая СКН, можно отметить, что субъектом этих общественных отношений выступают индивиды и правовые фикции - юридические лица, государства и прочее.

Характеризуя объективную сторону, можно выделить следующие признаки СКН:

1. Нападение осуществляется на компьютер или компьютерную сеть;

2. В качестве инструмента нападения используется компьютер и характерная черта компьютеров - возможность взаимодействия в компьютерной сети;

3. Нападение представляет собой инициированный информационный обмен, использующий возможные технологические уязвимости в компьютере-жертве.

Таким образом, СКН не охватывают ситуации физического уничтожения компьютеров - например захват компьютерного зала (для последующей ясности будем именовать подобные нападения кинетическими в противовес кибернетическим (кибер) нападениям). С другой стороны, термин охватывает ситуации при которых, хотя нападение и осуществлено на компьютер, его конечной целью является повреждение иной инфраструктуры, управляемой данным компьютером. Например, нападение на компьютер, управляющий светофорами, с целью парализовать дорожное движение должно считаться сетевым компьютерным.

Сегодня окружающая нас действительность такова, что практически в любом устройстве, потребляющем электричество, имеется компьютер. Большая часть компьютеров, в свою очередь, соединена в компьютерные сети. Это справедливо для персональных компьютеров, мобильных телефонов, уличных светофоров, видеокамер наружного наблюдения, систем контроля доступа, банкоматов и многих других, ставших уже привычными, предметов нашей жизни [12].

Субъективная сторона СКН как общественного отношения включает в себя следующие элементы:

1. Вину в форме умысла;

2. Цель - контроль или вывод компьютера из строя.

СКН может быть частью более масштабного плана действий, и непосредственно вывод из строя или контроль над компьютером-жертвой может не являться конечной целью нападения. Именно конечная цель деяния зачастую является ключевым квалифицирующим признаком - именно этим отличаются, например, террористический акт (цель - запугивание, террор населения) и иное посягательство на жизнь и личную неприкосновенность граждан. Однако для целей определения СКН как объекта исследования конечная цель не является существенной, хотя и может приниматься во внимание.

Любое ли СКН может и должно быть урегулировано правом? Иными словами, стать предметом правового регулирования? Ответ, как отмечено выше, зависит от понимания категории «право». Для автора очевидно, что право должно охватывать лишь те ситуации, в которых регулирование служит прямой общественной пользе. В первую очередь, путем защиты законных интересов субъектов. Так, например, не должны подлежать правовому регулированию ситуации, при которых субъект наносит вред самому себе или действует с согласия потерпевшего. Деяния, при которых потенциальная общественная опасность и причиняемый вред отсутствуют или ничтожно малы и т.п.

При этом очевидно, что отдельные СКН могут быть, а иногда и должны быть подчинены правовому регулированию. В зависимости от субъектного состава и характера правового регулирования мы можем выделить два уровня правового регулирования СКН:

1. Уровень национальной системы права;

2. Уровень международной системы права.

Проблематика взаимодействия национальной и международной систем права достаточно подробно изучена в научной литературе [13; 14; 15; 16; 17; 18; 19; 20]. Подчеркнем лишь, что нельзя рассматривать эти две системы как некую иерархию. Каждая из них имеет свой подход к регулированию общественных отношений, и поэтому они должны рассматриваться отдельно во взаимодействии.

Анализ правового регулирования СКН на национальном уровне не входит в предмет исследования данной статьи, поэтому ограничимся лишь некоторыми важными для нас особенностями правового регулирования СКН на национальном уровне.

При реализации государством уголовной и административной юрисдикции СКН выступает как элемент соответствующего правонарушения, имеющего, как правило, материальный состав (подразумевающий наступление последствий). При осуществлении гражданско-правовой юрисдикции государство обеспечивает гражданско-правовую защиту субъектов, чьи интересы нарушены сетевым компьютерным нападением.

Особенностью СКН является то, что они могут осуществляться с использованием инфраструктуры компьютерных сетей, расположенных за пределами юрисдикции государства. Абсолютное большинство СКН являются именно такими [2; 1]. Это приводит к объективной необходимости сотрудничества государств друг с другом. Такое сотрудничество может осуществляться только на основе международного права. Необходимость его обеспечения приводит к заключению международных договоров. Таким договором, криминализующим деяния, осуществляемые с использованием СКН, и обеспечивающим взаимодействие государств, является, например, Конвенция о киберпреступности [21], принятая в рамках Совета Европы.

Принятие подобных международных договоров является одним из примеров регулирования СКН на международно-правовом уровне. Однако в данном случае опосредуется связь «государство-гражданин». Международное право выступает как способ усиления эффективности национальных правовых систем.

Тем не менее, международное право, и в этом его важная специфика, регулирует также общественные отношения, недоступные национальной системе права. Это отношения, в которых субъектами и адресатами предписаний выступают государства и международные организации. Правовая связь «государство-государство» может быть адаптирована только на международно-правовом уровне [18]. Таким образом, можно выделить следующие ситуации, при которых СКН становится предметом международно-правового регулирования:

1. Как преступление (элемент преступления) международного характера;

2. Как деяние за пределами регулирования jus in bello, присваиваемое согласно международному праву государству;

3. Как деяние в свете обязательств государств jus in bello.

СКН как преступление или элемент преступления международного характера некоторые авторы разделяют на киберпреступления и кибертерроризм [22, p. 25-70].

Киберпреступление - это общеуголовное деяние. Примером может служить мошенничество с применением СКН и его разновидности (кардинг, фишинг и прочее). Предметом международно-правового регулирования данные деяния становятся как следствие осознания государствами необходимости тесного сотрудничества в их раскрытии. Конвенция о киберпреступлениях налагает на государства-участники обязательства криминализировать следующие деяния: несанкционированный доступ через Интернет, несанкционированный перехват интернет-данных, вред оборудованию интернет-систем, вмешательство в деятельность интернет-систем, интернет-мошенничество и подделки, производство и дистрибуция детской порнографии, нарушение авторских прав посредством Интернет [21]. Первые четыре деяния, собственно, и представляют собой СКН. Это самостоятельные составы преступлений, криминализуемые впервые и неизвестные (с некоторыми оговорками, касающимися возможных аналогий) ранее. Иные деяния (мошенничество, производство детской порнографии, нарушение авторских прав) представляют собой ранее известные деяния, изменяется только способ их совершения.

Что касается кибертерроризма, то сам терроризм (с учетом возможных оговорок касательно применимости термина) хотя и является общеуголовным преступлением, однако после известных событий в Нью-Йорке и Мадриде международное сообщество выделяет его в особый ряд. Особая общественная опасность терроризма связана с тем резонансом, который пытается вызвать данное деяние в обществе. Терроризм сумел оформиться в самостоятельную силу, приобрел международный характер и требует порой применения вооруженной силы для своего искоренения. Фактически террористический акт стал рассматриваться как jus ad bellum [23].

Учитывая характерные особенности деяний и объективную необходимость сотрудничества государств, можно выделить правовые проблемы, требующие особого внимания:

во-первых, требуется гармонизация подходов государств к определению состава правонарушений и ответственности за деяния. Отсутствие единого подхода затрудняет экстрадицию и иные формы сотрудничества государств. Указанная конвенция о киберпреступности - важный, но недостаточный элемент такого взаимодействия. Республика Беларусь, например, не является участником этой конвенции;

во-вторых, требуется создание более универсальных, нежели существующие, механизмов сотрудничества государств в вопросах оказания правовой помощи. Расследование трансграничных деяний возможно только посредством эффективного сотрудничества государств;

в-третьих, требуется детальный анализ обязательств государств в области прав человека, относительно существующих в государствах механизмов и правовых возможностей по расследованию деяний, совершенных посредством СКН.

СКН как деяние за пределами регулирования jus in bello, присваиваемое согласно международному праву государству, выделяется тем, что выступает не просто как основание для ответственности государства, но, в ряде случаев, как противоправный акт с его стороны. Само деление присваиваемых государству деяний на подпадающие под регулирование jus in bello и выходящие за его рамки следует устоявшейся в праве традиции и даже принципу международного права, согласно которому разделяют jus in bello и jus ad (contra) bellum [24; 25; 26]. Таким образом, обязательства jus ad bellum являются одним из аспектов, подлежащих анализу применительно к отношениям, связанным с СКН. Вслед за jus ad bellum следует выделить также иные деяния, не подпадающие под регулирование jus in bello и не касающиеся обязательств по применению силы, однако присваиваемые государству в соответствии с правом международной ответственности.

Для целей настоящей статьи обозначим некоторые моменты, непосредственно связанные с СКН и требующие детального научного изучения:

во-первых, подлежит выяснению, в каких случаях, учитывая специфику СКН как объекта исследования, нападение может быть присвоено («атрибутировано») государству;

во-вторых, необходимо определить, является ли СКН применением силы. Одним из основных обязательств в современном международном праве является обязательство не применять силу или угрозу силой. Оно является общим и имеет силу обычая. Обязательство не применять силу и угрозу силой нашло отражение в ст. 4(2) Устава ООН. Сложность данного вопроса заключается в отсутствии единства среди ученых-международников в объеме категории «сила» в смысле ст. 2(4) Устава ООН. В советской доктрине международного права объем понятия был довольно широк [27, с. 64-86; 28; 29], в западной традиции - более узок и строго ограничен вооруженной силой [30, с. 138-139] или в той или иной мере отрицанием нормативной силы данного принципа [31; 32, p. 509-613]. Еще одним важным моментом является необходимость глубокого анализа СКН как общественного отношения и выделения в нем тех черт, которые позволили бы отнести его к категории применения силы независимо от того, на основе какой из существующих доктрин строить дальнейшие умозаключения;

в-третьих, если СКН можно считать применением силы, то будет ли оно считаться вооруженным нападением? В каких ситуациях применение СКН можно считать «инцидентом» или, например, «пограничным конфликтом»? Ответ на этот вопрос важен, поскольку определяет объем ответственности государства-инициатора и правовые возможности реагирования государства-жертвы;

в-четвертых, необходимо определить конкретные правовые возможности государства в случае совершения СКН против него. Существует ли правовая возможность задействовать положения ст. 51 Устава ООН (или ст. 5 Договора НАТО) и прибегнуть к самообороне? Вопрос также непрост, поскольку определение самообороны остается крайне неясным. За последние годы интерес к этому институту международного права возрос, однако противоречивая практика государств не позволяет считать дискуссию законченной. Особый интерес в этой связи вызывает возможность применения самообороны против негосударственных факторов;

в-пятых, какова ответственность государства - инициатора СКН? Какие характерные черты СКН, возможно, создают специфику применения института ответственности в международном праве?

в-шестых, несут ли ответственность государства-посредники, ведь, как правило, СКН осуществляется через инфраструктуру третьих государств. Каковы их обязанности по отношению к государству-инициатору и государству-жертве?

Данные вопросы не являются исчерпывающими. Необходимо подчеркнуть, что именно характерные черты СКН, и, в частности, особый способ осуществления - передача информационного потока через инфраструктуру множества государств - представляют собой вызов нормам международного права, рассчитанным на регулирование главным образом «кинетических» отношений.

СКН в свете обязательств государств по jus in bello также вызывает особый интерес. В случае начала вооруженного конфликта, а также по ряду обязательств и в мирное время [33] государства связаны положениями международного гуманитарного права. В ст. 1 общей для всех Женевской конвенции 1949 года государства обязались «соблюдать и заставлять соблюдать конвенции» [34]. В связи с этим, анализу должны быть подвергнуты любые ситуации, при которых использование СКН отличается от использования уже известных методов и средств ведения войны, а также соответствующие обязательства государств в мирное время. На наш взгляд, можно выделить следующие проблемные моменты:

во-первых, необходимо изучить механизм действия СКН и ответить на вопрос о том, является ли СКН методом или средством ведения войны. Это позволит определить, должно ли использование СКН подпадать под требования МГП к средствам и методам ведения войны;

во-вторых, если СКН - это средство или метод ведения войны, то очевидно, что государства, в силу положений ст. 36 Протокола I, должны осуществлять предварительную экспертизу (до принятия на вооружение) соответствующих технологий [35];

в-третьих, СКН основана на «информационном» воздействии на объект. Тем не менее, предыдущий опыт человечества был основан на ведении кинетических, а не кибернетических войн. Положения Женевской конвенции 1949 года и дополнительных протоколов могут не учитывать специфику «информационных войн». Необходим детальный анализ положений указанных документов для того, чтобы определить применимость норм МГП к СКН. Например, необходимо ответить на вопросы, кто является комбатантом в вооруженном конфликте с применением СКН, применим ли и в какой части институт непосредственного участия гражданского лица в военных действиях, обладает ли спецификой при СКН институт нейтральных держав, как обеспечить принцип различия и другое;

в-четвертых, необходимо решить гипотетический вопрос о том, что, если конфликт между государствами ведется исключительно с применением СКН, возможно, это не должно давать права государствам на использование кинетического оружия - по аналогии с de facto установившейся традицией не использовать ядерное оружие в ситуациях вооруженного конфликта с применением обычных вооружений.

Заключение

Как видно из вышеизложенного, СКН является сложным предметом международно-правового анализа. Более того, такой анализ неизбежно будет носить комплексный характер.

Международно-правовой анализ СКН позволит выделить из объема международно-правовых норм те, которые непосредственно затрагивают это социальное явление. Позволит определить уровень их эффективности. И наконец предоставит возможность отыскать и восполнить лакуны в правовом регулировании СКН.

Ответ на вопрос о необходимости подобного исследования включает указание на необходимость обеспечения национальной безопасности, необходимость определения возможного поведения государства на международном уровне в случае вовлечения в ситуацию применения СКН, возможность более полно выполнить свои обязательства по международному гуманитарному праву.

Литература

1. Козик, А.Л. Развитие информационных технологий и правовое регулирование общественных отношений / А.Л. Козик // Studii Juridice Universitare. - 2008. - № 3-4. - С. 142-152.

2. Козик, А.Л. Трансграничность сети Интернет и связанные с ней проблемы международно-правового регулирования Интернет / А.Л. Козик // Проблемы управления. - 2008. - № 2. - С. 147-151.

3. Joyner, C.C. Information Warfare as International Coercion: Elements of a Legal Framework / C.C. Joyner, С. Lotrionte // EJIL. - 2001. - No. 5. - P. 825-865.

4. O'Donnell, B.T. Humanitarian Law: Developing International Rules For the Digital Battlfield / B.T. O'Donnell, J.C. Kraska // Journal of Conflict and Security Law. - 2003. - № 8. - P. 133-160.

5. Schmitt, M.N. Computers and War: the Legal Batlespace: Background Paper prepared for Informal High-Level Expert Meeting on Current Challenges to International Humanitarian Law, Cambridge, June 25-27, 2004 / H.A. Harrison Dinniss, T.C. Wingfield, M.N. Schmitt // Program on Humanitarian Policy and Conflict Research at Harvard University. - 2004. - P. 18.

6. Aldrich, R.W. How do you know you are at war in the information age / R.W. Aldrich // Houston Journal of International Law. - 2000.

7. Вишневский, А.Ф. Общая теория государства и права: учеб. пособие / А.Ф. Вишневский, Н.А. Горбаток, В.А. Кучинский. - 2-е изд., доп. - Минск, 2004.

8. Дробязко, С.Г. Общая теория права: учеб. пособие для вузов / С.Г. Дробязко, B.C. Козлов. - Минск, 2005.

9. Рыжов, B.C. Общественные отношения: призрак и реальность / B.C. Рыжов // Право и политика. - 2000. - № 12.

10. Кучинский, В.А. Современное учение о правовых отношениях / В.А. Кучинский. - Минск: Интегралполиграф, 2008.

11. Калинина, Э.А. Общая теория государства и права: краткий курс лекций / Э.А. Калинина, А.Л. Козик. - Минск: МИТСО, 2009.

12. Компьютер [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://ru.wikipedia.org/wiki/Koмпьютер.

13. Барбук, А.В. Непосредственное применение норм международных договоров в национальных правовых системах: дис. ... канд. юрид. наук / А.В. Барбук. - Минск.

14. Барбук, А.В. Соотношение международного и внутригосударственного права: теоретические аспекты / А.В. Барбук // Журн. междунар. права и междунар. отношений. - 2005. - № 1. - С. 3-11.

15. Батлер, У. Взаимодействие международного и национального права (на примере Великобритании) / У. Батлер // Сов. гос-во и право. - 1987. - № 5.

16. Гаврилов, В.В. Понятие и взаимодействие международной и национальных правовых систем / В.В. Гаврилов. - Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2005.

17. Зыбайло, А.И. К вопросу о соотношении международного и национального права (теоретические аспекты) / А.И. Зыбайло // Белорус. журнал междунар. права и междунар. отношений. -1998. - № 3.

18. Козик, А.Л. Особенности международно-правовых отношений / А.Л. Козик // Совр. проблемы правовых отношений: сб. науч. тр. - 2008. - С. 170-180.

19. Павлова, Л.В. Имплементация норм международного права во внутригосударственное право / Л.В. Павлова [и др.]. - Минск: БГУ, 2001.

20. Павлова, Л.В. Международное право в правовой системе государств / Л.В. Павлова // Белорус. журн. междунар. права и междунар. отношений. - 1999. - № 3. - С. 3-8.

21. Convention on Cybercrime [Electronic recource]. - Режим доступа: http://conventions.coe.int/Treaty/EN/Treaties/HTML/185.htm - Дата доступа: 11.11.2009.

22. Brennen, S.W. Cyberthreats: The Emerging Fault Lines of the National State / S.W. Brennen. - Oxford University Press, 2009.

23. Павлова, Л.В. Применимость обычных норм международного гуманитарного права в рамках борьбы с актами международного терроризма: материалы междунар. конф. «Международное гуманитарное право: новые вызовы, новые испытания», г. Минск, 6-7 сент. 2007 г. / Л.В. Павлова. - Минск: М-во юстиции Респ. Беларусь. - С. 163-168.

24. Orakhelashvili, A. Overlap and Convergence: The Interaction Between Jus ad Bellum and Jus in Bello / A. Orakhelashvili // Journal of Conflict & Security Law. - 2007. - Vol. 12 (No. 2). - P. 157-196.

25. Gill, T. The Nuclear Weapons Advisory Opinion of the International Court of Justice and the Fundamential Distinction Between the Jus ad Bellum and the Jus in Bello / T. Gill // Leiden Journal of International Law. - 1999. - No. 12. - P. 613-624.

26. Hongsheng, S. The Evolution of Law of War / S. Hongsheng // Chinese Journal of International Politics. - 2006. - Vol. 1. - P. 267-301.

27. Курс международного права: в 7 т. - М., 1989. - Т. 2: Основные принципы международного права.

28. Менжинский, В.И. Неприменение силы в международных отношениях / В.И. Менжинский. - М., 1976.

29. Шармазанашвилли, Г. Самооборона в международном праве / Г. Шармазанашвилли. - М., 1973.

30. Де Аречага, Э.Х. Современное международное право / Э.Х. де Аречага. - М., 1983.

31. Фрэнк, Т. Who Killed Article 2(4)? Or: Changing Norms Governing the Use of Force by States / Т.Фрэнк // AJIL. - 2005. - Vol. 26 (No. 1). - P. 809-837.

32. Coll, J.A. The Limits of Global Consciousness and Legal Absolutism: Protecting International Law from Some of Its Best Friends / J.A. Coll //Harvard Journal of International Law. - Vol. 27.

33. Козик, А.Л. Действие норм международного гуманитарного права вне вооруженного конфликта // А.Л. Козик // Проблемы управления. - 2006. - № 3 (20). - С. 76-87.

34. Женевская конвенция Об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях, 1949 г. - Москва: МККК, 2004.

35. Дополнительный протокол к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 года, касающийся защиты жертв международных вооруженных конфликтов (Протокол I). Женева, 8 июня 1977 г. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.icrc.org/Web/rus/siterus0.nsf/html/treaties-additional-protocol-1. - Дата доступа: 11.11.2009.

Размещено на Allbest.ru