Этические основы судебных прений

ЭТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ СУДЕБНЫХ ПРЕНИЙ

ВВЕДЕНИЕ

Все главные приемы судоговорения следовало бы подвергнуть своего рода критическому пересмотру с точки зрения нравственной дозволительности их.

Основными нравственными категориями, охраняемыми в процессе судопроизводства, являются права и свободы человека, честь и достоинство личности, частная жизнь, личная и семейная тайны. Поэтому "в области судебного состязания важно помнить, что нравственно дозволительно или недозволительно в судебных прениях" .

1. СУДЕБНАЯ ЭТИКА

Нравственные основы деятельности по осуществлению правосудия изучает наука, именуемая судебной этикой, которая включает в себя "учение о специфике действия общеэтических норм в этой сфере трудовых отношений и особых нравственных нормах, рождаемых своеобразием возникающих отношений при отправлении обязанностей судьи, прокурора, следователя, адвоката".

Вопросы судебной этики разрабатывались в России с первой судебной реформы. Первым, кто показал значение нравственных требований для правосудия, был А.Ф. Кони. В работе "Нравственные начала в уголовном процессе" он характеризует судебную этику как "учение о приложении общих понятий о нравственности к той или другой отрасли специальной судебной деятельности". Требования нравственности А.Ф. Кони видел в уголовно-процессуальном законе: например, право близких родственников обвиняемого устраниться от дачи показаний о нем; право обвиняемого на молчание и недопустимость принимать это молчание за признание своей вины и т.д.

Нравственность, по убеждению А.Ф. Кони, выражается прежде всего в уважении к человеческому достоинству, что способствует развитию "истинного и широкого человеколюбия на суде", справедливому отношению к человеку. Выдающийся юрист настойчиво желал того, чтобы в отправление правосудия "вносился вкус, чувство меры и такт, ибо суд есть не только судилище, но и школа". Нравственным началам в процессе разбирательства дела подчинены как судья, так и обвинитель и защитник.

Нравственные основы судебного красноречия последовательно отстаивали К.К. Арсеньев и В.Д. Спасович. Вопрос о нравственных принципах и адвокатской этике освещен в работе К.К. Арсеньева "Заметки о русской адвокатуре".

О нравственном долге судебного оратора писал и Ф.А. Брокгауз: "Достоинство судебного состязания требует также, чтобы противник не пользовался неловкостью оппонента в ущерб истине".

2. ЭТИКЕТ СУДЕБНОГО ОРАТОРА

Этика - философская наука, изучающая мораль, нравственность. Нравственность - это система норм и ценностных представлений, определяющих и регулирующих поведение человека. Нравственные нормы получают обоснование в виде идеалов добра и зла, должного, справедливого и т.п. Одним из проявлений нравственности является этикет. Этикет - совокупность правил поведения, касающихся внешнего проявления отношения к людям (обхождение, формы обращения и приветствий, поведение в общественных местах, манеры и одежда). Этикет участников судебных прений совпадает с общими требованиями вежливости и проявляется в уважении к суду, к процессуальному оппоненту, к истцу, ответчику, потерпевшему, свидетелю, подсудимому.

Правила вежливости для прокурора

В России эти требования были впервые сформулированы Анатолием Федоровичем Кони: "Прокурор не должен озлобляться против подсудимого, обвинять его во что бы то ни стало; для него должна быть характерна опрятность приемов обвинения… в силу этических требований; прокурор приглашается сказать свое слово и в опровержение обстоятельств, казавшихся сложившимися против подсудимого, причем в оценке и взвешивании доказательств он - говорящий публично судья", который должен выполнить свою функцию "со спокойным достоинством исполняемого грустного долга, без пафоса, негодования или преследования какой-либо цели, кроме правосудия". Эти требования не устарели и в наши дни.

Нравственный долг прокурора заключается в том, чтобы создать у присутствующих правильное представление об общественной опасности деяния, вызвать у них уважение к закону, содействовать правовому воспитанию граждан. Все присутствующие в зале суда совершенно обоснованно смотрят на прокурора как на лицо, провозглашающее точку зрения государства. Поэтому характер его общения с судебной аудиторией должен соответствовать профессии и функции в судебном процессе, должен быть сдержанным и тактичным.

Не соответствует этикету чтение обвинительной речи с листа, так как нарушает контакт с судом и аудиторией; кроме того, свидетельствует о неуважительном отношении к слушателям. "Не читайте вашу речь. Записки помогают организовать выступление, но вы разговариваете с присяжными, а не читаете им книгу", - пишет и американский юрист Дэйвид Рэйбин.

В текстах обвинительных речей, помещенных в книге "Поддержание государственного обвинения в суде с участием присяжных заседателей", государственные обвинители анализируют доказательства, беседуя с присяжными заседателями, убеждая их, а не читая то, что написано следователем. Можно использовать текст обвинительного заключения как цитату для точного анализа и оценки каких-либо обстоятельств. Пример из обвинительной речи В.И. Романова: "Эти показания оглашались, и все участники процесса могли убедиться, насколько эти показания подсудимых последовательны и детально ли они раскрывают те события, участниками которых они были. Причем если проанализировать все показания Груднева и Моргунова, данные во время предварительного следствия, то видно, что они одинаково рассказывают о происшедшем. При этом не вызывает никаких сомнений тот факт, что эти показания дают люди, которые сами были участниками тех событий. Процитирую вам показания Груднева, которые он дал сразу после задержания".

Н.П. Кан в речи по делу Далмацкого использовал текст обвинительного заключения также как цитату: "Все происшедшее дальше имеет столь важное значение для истины, что я прошу позволения во имя точности воспользоваться текстом обвинительного заключения. Вот что там написано…".

Современные государственные обвинители в своих речах обращают внимание на соблюдение и охрану правоохранительными органами прав подсудимого. Первый пример: "В ходе судебного следствия Цигун и Бобров изменили свои показания, в связи с чем показания, данные ими в ходе предварительного расследования, были оглашены в судебном следствии. Эти показания признаны допустимыми доказательствами; права подсудимых при их допросе в качестве обвиняемых не были нарушены, допрос проводился в присутствии адвокатов" (Кадочников Н.П., г. Красноярск). Еще пример: "26 марта 2001 г. в дежурной части Савинского РОВД у Чембулаева была изъята одежда, находившаяся непосредственно на нем. По его словам, он был так одет и во время последней встречи со Смирновой В.Н., а именно: куртка и свитер, как описано в протоколе выемки, а также "брюки цвета хаки, грязные, многоношеные, с повреждением ткани в виде квадрата в верхней части левой брючины спереди". Замечаний по поводу изъятия одежды и описания изъятого Чембулаев не высказал, о чем расписался в протоколе, копию которого получил".

Давая отрицательную характеристику подсудимой, прокурор делает это тактично, с помощью метафор: "Ее показания, данные со слезами на глазах, возможно, и вызвали у кого-то жалость, однако прошу вас при принятии решения не руководствоваться этим чувством. На самом деле за слезами скрываются ледяное сердце и трезвый расчет".

Адвокат является субъектом защиты и представительства; это участник доказывания по конкретным уголовным, гражданским делам. Одно из основных правил поведения адвоката - безусловное уважение к суду, сдержанность и самая строгая корректность по отношению к судьям. Это проявляется в почтительном тоне при обращении к суду, во внимательном отношении к предлагаемым вопросам.

На адвоката возлагается обязанность использования всех предусмотренных законом средств и способов защиты, обоснования выдвигаемого в интересах подзащитного или доверителя тезиса. "При соблюдении должного уважения к суду адвокат обязан защищать интересы клиента добросовестно и с максимальной для него выгодой, однако не выходя за предусмотренные законом рамки", - записано в "Общем кодексе правил для адвокатов стран Европейского сообщества". Единственными критериями защиты являются законность и нравственная безупречность.

Адвокат, защищая права подсудимого, совершившего убийство, как правило, выражает сочувствие, соболезнование родственникам погибшего. Вот как это сделал Я. С. Киселев в речи по делу Прокофьевой:

"Товарищи судьи! Дело Натальи Прокофьевой - дело горькое и трудное. Серафима Ивановна и Александр Григорьевич Прокофьевы потеряли сына. Геннадию было только 24 года, могучего здоровья, нерастраченной силы - ему бы жить да жить. Горе Серафимы Ивановны и Александра Григорьевича вызывает самое глубокое сочувствие и сострадание".

Подобный пример можно привести из речи красноярского адвоката Л.Н. Гранова. Осуществляя защиту Куркина, совершившего убийство Тузикова в результате неосторожных действий, оратор начал речь выражением соболезнования родным Тузикова:

"Товарищи судьи // Нет слов / произошла трагедия // И / желая оказать помощь Куркину / желая / м-м / в силу своих профессиональных обязанностей / это сделать / я тем не менее / в начале своего выступления / не могу не выразить / искреннего соболезнования / потерпевшим / которые в результате этого нелепого случая / лишились сына / молодого человека / в расцвете сил и здоровья //".

Вопросы уважительного отношения к подсудимому поднимались в судебных речах дореволюционных и советских адвокатов. Н.П. Карабчевский, защищая Мироновича, обвинявшегося в убийстве, спрашивает: "Что было в распоряжении властей, когда Миронович был публично объявлен убийцей и ввержен в темницу?" и отвечает:

"Достаточно было… констатировать, что хозяином ссудной кассы был не кто иной, как Миронович, прошлое которого будто бы не противоречило возможности совершения гнусного преступления, насилия, соединенного с убийством, и обвинительная формула была тут же слажена, точно сбита накрепко на наковальне… В этом прошлом обвинительная власть ищет прежде всего опоры для оправдания своего предположения о виновности Мироновича. Но она, по-видимому, забывает, что, как бы ни была мрачна характеристика личности заподозренного, все же успокоиться на "предположении" о виновности нельзя. Ссылка на прошлое Мироновича нисколько не может облегчить задачи обвинителям. Им все же останется доказать виновность Мироновича. Этого требуют элементарные запросы правосудия…"

Продолжает эту мысль С.А. Андреевский, также защищавший Мироновича:

"О личности Мироновича по-прежнему молчу. Но если бы он и был грешен, возможно ли поэтому рассчитываться с ним за деяния другого? И где же? В суде, от которого и падший поучается справедливости, потому что здесь он должен услышать высокие слова: "получи и ты, грешный, свою долю правды, потому что здесь она царствует и мы говорим ее именем".

Мысль об уважении человеческого достоинства подсудимого выражена в речи В.И. Жуковского по делу Юханцева:

"Что такое Юханцев? - сказал прокурор. - Стоит ли его распластывать на столе вещественных доказательств?

Зачем же такое пренебрежение к подсудимому!"

Высокой нравственностью, вниманием к "живому человеку" отличались речи Я.С. Киселева. Он всегда щадил самолюбие, человеческое достоинство подсудимого и потерпевшего, с особой осторожностью обращался к фактам, которые могли бы причинить подсудимому ненужные страдания. В речи по делу Кудрявцевой он сказал:

"Ирина Николаевна Кудрявцева согласна, чтобы был признан любой мотив, пусть даже в самой большей степени ухудшающий ее положение, лишь бы не были вскрыты подлинные побудительные мотивы, обусловившие преступление. То, что душевное состояние, ее переживания будут выставлены, как ей кажется, на всеобщее обозрение, страшит ее, ибо это доставит ей боль, которой она боится больше, чем наказания. Это и обязывает меня кое-что не договаривать".

В речи по делу Теркина Я.С. Киселев обратил внимание суда на замечание прокурора о том отталкивающем впечатлении, которое производит подсудимый:

"Может быть, и мне, его адвокату, не удастся увидеть нимб святости над его головой, может быть, и мне он кажется с простой человеческой точки зрения не очень приятным. А какое это имеет значение для дела? Разве можно допустить, чтобы симпатии или антипатии влияли на самые доказательства по делу? Разве можно допустить, что симпатия ослабит улики, собранные против подсудимого? А если подсудимый вызывает чувство антипатии, разве это увеличит силу улик, собранных против него?"

Эта же мысль развита в его речи по делу Пуликова, обвиняемого в убийстве с корыстной целью:

"Прав товарищ прокурор: облик Пуликова не светел. Но если бы я защищал праведника, то перед его светлым ликом обвинение поникло бы. Но я защищаю человека, относительно которого можно легко ошибиться. Я защищаю человека, в отношении которого судебная ошибка наиболее вероятна именно потому, что облик его не без пятен".

Уважительное отношение к подсудимому обусловлено осознанием общественной значимости судебного процесса, пониманием его глубокого воспитательного воздействия. "К сожалению, - отмечал Н.И. Холев, - с некоторых пор в наши судебные нравы внедрилась пагубная и зловредная манера - под видом "изучения личности", "характеристики подсудимого" так чернить обвиняемых, что нередко эти пресловутые "характеристики" оказываются нестерпимо обиднее и тяжелее самого обвинения".

Бывают случаи, когда адвокат вынужден изобличать другого подсудимого не только ради интересов своего подзащитного, но и ради самой истины. Такие примеры находим в речах А.И. Урусова, Ф.Н. Плевако и В.Д. Спасовича по делу Дмитриевой и Каструбо-Карицкого, где защита одного противоречила защите другого, так как подсудимые перекладывали виновность друг на друга. Боем гигантов слова назвал эту защиту А.Ф. Кони.

Весь судебный процесс проходит в обстановке состязательности, борьбы мнений процессуальных противников. Полемика, как мы уже говорили, необходимая черта судебных прений. Но она должна относиться только к существу дела и быть безупречно вежливой. Борьба мнений процессуальных оппонентов, самая накаленная атмосфера не дают судебным ораторам права некорректно отзываться друг о друге, о потерпевшем, подсудимом или свидетелях, так как в понятие "полемическое мастерство" включается не только умение доказывать и опровергать, но и соблюдение основных требований культуры спора. "Опровергать можно самым решительным образом, но не оскорбляя чужих мнений насмешками, резкими словами, издевательством; особенно - не глумясь над ними…" - советует СИ. Поварнин. Обратим внимание, как убедительно и этично полемизирует с обвинением адвокат И.М. Кисенишский:

"Обвинение считает, что Марков преждевременно покинул капитанский мостик, что он должен был там находиться до расхождения пересекающихся судов.

Надо сказать, что на первый взгляд обвинение это выглядит где-то убедительным и даже одиозным. Как это капитан ушел с мостика пассажирского парохода, на котором находится огромное количество людей? Невольно создается впечатление, что Марков "покинул" корабль, оставил его "безнадзорным", бросил на "произвол судьбы"!

В действительности это вовсе не так, и разобраться в этом надо спокойно и объективно, без воспаленного воображения и без каких-либо тенденциозных преувеличений и эмоциональных оценок".

Судебный процесс проходит при непосредственном общении с народом, и это требует от судебных ораторов сдержанности, вежливости. "Соблюдайте уважение к достоинству лиц, выступающих в процессе", - напутствовал судебных ораторов П.С. Пороховщиков.

3. ЭТИКА РЕЧЕВОГО ПОВЕДЕНИЯ ОРАТОРА

Процессуальной роли прокурора и адвоката в судебном процессе должно соответствовать и их речевое поведение, которое определяется официальной обстановкой общения, официальным характером взаимоотношений общающихся.

Общество вырабатывает нормы речевого поведения и требует от носителей языка соблюдения этих правил, соблюдения этики речевого поведения, которая представляет собою собрание… моделей корректного речевого поведения. Выступающему в судебных прениях важно отбирать те речевые средства, которые являются наиболее уместными в данной обстановке общения. "Слово - одно из величайших орудий человека, - писал А.Ф. Кони. - Бессильное само по себе, оно становится могучим и неотразимым, сказанное умело, искренно и вовремя. Оно способно увлекать за собою самого говорящего и ослеплять его и окружающих своим блеском. Поэтому нравственный долг судебного оратора - обращаться осторожно и умеренно с этим оружием и делать свое слово лишь слугою глубокого убеждения".

Официальность речевой ситуации в судебном процессе требует обращения на Вы. Неэтично, если судья или прокурор обращается к подсудимому на ты.

С.А. Андреевский считал оскорбительными для женщины слова наложница, содержанка. В речи по делу Андреева он говорил: "Если мужчина повенчан с женщиной, о ней говорят "супруга, жена". А если нет, ее называют "наложница, содержанка". Но разве законная жена не знает, что такое "ложе"? Разве муж почти всегда не "содержит" свою жену?"

Прокурору при поддержании государственного обвинения важно быть сдержанным в словах, выводы его должны быть обдуманными и справедливыми, в отношении к подсудимому не может быть фамильярности, оскорблений, насмешек. В следующих примерах: Он и здесь врет / товарищи судьи / что он не матерился // Матерился он //. Или: Булаков пытался спасти свою шкуру / забыв / что спасти ее может / только чистосердечное признание // - этику речевого поведения прокурора нарушают разговорное слово врет и просторечные слова матерился, шкура. Еще примеры: Подсудимый пьяница / пьет запоем / злостный прогульщик //. Или: Если уж говорить откровенно / он слабо защищается / потому что он / личность отсталая / он дебил //.

"Конечно, суд - учреждение строгое, и здесь не место изысканной любезности и особой предупредительности. Но суд - учреждение государственное, и вся его деятельность должна осуществляться в обстановке строго официальной вежливости", - пишет Е.А. Матвиенко. Проявление вежливости - существенное требование этики речевого поведения. Нарушение правил вежливости может вызвать у граждан, слушающих процесс, отрицательную оценку личности оратора.

А.Ф. Кони вспоминал случай, когда один из товарищей прокурора, рассказывая об исходе обвинения, которое он поддерживал, заявил: "Ну, хоть я и проиграл, зато ему (подсудимому. - Н.И.) всю морду сапогом вымазал, - останется доволен". А.Ф. Кони, который был обер-прокурором Сената, тут же отстранил его от выступлений на суде в качестве обвинителя.

Некоторые авторы работ о судебной речи пишут о необходимости в ней "даже комического", элементов юмора, который "повышает образность речи, делает ее более выразительной и эмоциональной… им уместно пользоваться для критики вскрытых во время судебного процесса отрицательных явлений, при анализе отдельных источников доказательств, для полемики с другими участниками судебных прений". Но не пострадают ли от этого этические нормы? Ведь что такое юмор?

Юмор (англ. humour) - это: 1. Добродушно-насмешливое отношение к кому-либо, умение представить события, недостатки, слабости в комическом виде. 2. Изображение… каких-либо явлений действительности в комическом, смешном виде, когда при этом насмешка, внешне комическая трактовка сочетаются с внутренней серьезностью, сочувственным отношением к предмету смеха.

Удачный, на взгляд автора, пример непреднамеренного юмора можно найти в речи советского адвоката П.А. Дроздова по делу Кадуева, обвиняемого в покушении на изнасилование и отказавшегося от него. Объективно анализируя и оценивая соответственно поведение подсудимого, бросая ему "заслуженный упрек в нечистоплотности, в аморальности его поведения", оратор восстанавливает картину происшествия для того, чтобы объяснить причины подачи потерпевшею заявления в суд. Итак,

"со слов самой потерпевшей мы знаем, что Кадуев прекратил свои попытки после того, как она сказала: "Я - девушка". Когда подсудимый помог потерпевшей подняться с земли, он ударил ее по лицу. По этому поводу сама потерпевшая показала суду так: "Он, Олег, слегка ударил меня, думаю, за то, что я ему не отдалась". В ответ на это Нина крикнула, крикнула инстинктивно, бессознательно. Она крикнула: "Мама!". Но вместо мамы совершенно неожиданно из кустов газона показалась внушительная фигура милиционера. Он, стоя тут же поблизости на посту, услышал крик и явился на помощь. Он видит молодую пару, состояние их туалетов не может не навести на размышления, и тогда Нина, показывая на подсудимого, сказала: "Он хотел меня изнасиловать!".

Позже, когда уже обо всем узнала мать, Нина повторила эту мысль в своем письменном заявлении. Она это сделала потому, что была застигнута в таком состоянии, при котором другое объяснение было бы неизбежно связано для нее с весьма компрометирующими фактами. Она не была бы привлечена к уголовной ответственности, но моральный приговор для нее был весьма и весьма нежелателен".

Здесь юмор создается сопоставлением слов мама и милиционер, которые в данном случае являются ситуативными антонимами. Подобный прием не столько усиливает эмоциональное воздействие на судей, сколько содействует установлению причины возникновения данного уголовного дела.

Но использовать юмор следует крайне осторожно. Он должен быть строго мотивированным и не должен нарушать такое качество судебной речи, как уместность. На суде, где рассматриваются человеческие драмы, а нередко и трагедии, юмор, как правило, неуместен.

Об этом же писал в свое время К.Л. Луцкий: "В возражении иногда уместны бывают легкая ирония и благородная шутка, хотя величие и серьезность судебного процесса заставляют относиться крайне осторожно к такому способу борьбы и, пожалуй, на суде правильнее всего было бы не пользоваться им совсем".