Разрешение споров и конфликтов в древнем обществе

Легисакционный процесс был древнейшей формой гражданского процесса и существовал в первой половине республики примерно до 126 г. до н.э. В самом названии, по некоторым сведениям, отражена история его развития. По сообщению Гая эту форму процесса стали называть легисакционной потому, что она была основана на законе в противовес старым формам частной саморасправы. Legis acti-ones Скакун О.Ф. Теория государства и права. - Х., 2004. в переводе на русский язык -- законные действия. Частная же саморасправа формально не была основана на законе. Гай предлагает и другую версию происхождения названия: истец должен был начинать притязание словами закона, которым он его обосновывает. Представляется более убедительной первая версия: per legis actiones означает действовать законным образом, на законном основании, не прибегая к насилию.

Легисакционный процесс мог осуществляться в одной из пяти форм: посредством пари; наложением руки; взятием залога; требованием о назначении судьи; приглашением ответчика в суд. Полные описания всех форм этого процесса, выполненные Гаем, до нас не дошли. Однако мы располагаем сведениями, дающими возможность получить общую картину легисакционного процесса.

Прежде всего, легисакционный процесс отличался обременительным формализмом, весьма сложной процедурой, носил ярко выраженный классовый характер, был рассчитан на довольно ограниченный хозяйственный оборот.

Процесс рассмотрения спора начинался обращением истца со своим притязанием к претору. Специально установленная форма обращения предписывала истцу начинать его словами закона, на который он ссылался в подтверждение своих требований. Малейшее отступление от формы обращения приводила к утрате права на иск -- процесс прекращался. Исковые формы (формы обращения к претору) жрецы (понтифики), которые в то время исполняли функции юристов, сохраняли в глубокой тайне и предоставляли простым людям за определенное вознаграждение. Если же форма обращения не была известна истцу, он не мог получить исковую защиту своему праву. Не всегда истцу удавалось точно соблюсти форму обращения к претору еще и потому, что запомнить ее было непросто. Только строгое соблюдение формы обращения давало истцу право продолжать процесс.

Вместе с обращением к претору истец обязан был доставить к нему спорную вещь. Если это был спор о движимой вещи, то привести овцу, лошадь, раба. При споре о вещи, доставка которой к претору сопряжена с определенными трудностями, приносили (приводили) часть вещи (кусок от спорной колонны, овцу от спорного стада, лошадь от спорного табуна и т.д.). Иногда в споре о недвижимой вещи (например, о земельном наделе) стороны с соблюдением особых обрядов отправлялись на участок, брали кусок земли и приносили к претору как символ спорной вещи. При этом определялась и сумма залога, которая в случае выигрыша спора возвращается истцу, а в случае проигрыша -- поступает в казну.

Характерной чертой легисакционного процесса было и то, что обеспечение явки ответчика к претору и в суд не являлось обязанностью этих и иных государственных органов. Истец, желающий рассмотрения спора, обязан был обеспечить явку ответчика доступными ему средствами, вплоть до применения силы. Если истец занимал достаточно высокое положение в обществе, то ему не составляло труда доставить ответчика в суд, при превосходящем же положении ответчика трудно представить применение силы к нему со стороны истца. Такой ответчик всегда мог отбиться от принуждения истца при помощи, скажем, рабов или использовать для этого другие свои возможности. Если же ответчик к претору не являлся, то рассмотрение спора не начиналось. И хотя римское право предусматривало немало отрицательных последствий для ответчика в случае его неявки к претору, все они носили формальный характер и легко нейтрализовались могуществом ответчика.

Наконец, к претору истец мог обратиться со своим притязанием (иском) только в специально установленные для этого дни. В сезон сельскохозяйственных работ, в период войны, празднеств, траура и других общественных событий к претору обращаться запрещалось, поскольку он был занят другими, более важными общественными делами. Таким образом, дней для предъявления иска претору оставалось в году не так уж и много.

Еще одна особенность этой формы легисакционного процесса (вещного спора): для ведения процесса требовалось внести определенный денежный залог своей правоты -- сакрамент. Если требуемой суммы у истца или ответчика не оказывалось, процесс не получал дальнейшего развития. Между тем сумма сакрамента могла быть весьма значительной.

Начиналось рассмотрение спора (судоговорение) у претора с того, что истец брав в руки специальную палочку -- виндикту (символ древнего копья), накладывал ее на спорную вещь, провозглашая: «Я утверждаю, что этот раб (или иная спорная вещь) по квиритскому праву принадлежит мне. Как я сказал, так вот и наложил перед тобой виндикту» Хропанюк В.Н. Теория государства и права. Хрестоматия. М., 2008. . Этот ритуал истца стали называть виндикацией (vindicatio). Если ответчик молчал или соглашался с утверждением истца, иск считался признанным и процесс заканчивался. Если же ответчик не признавал иска, то совершал те же действия -- накладывал свою виндикту на спорную вещь и произносил те же слова, т.е. совершал контрвиндикацию. Претор, выслушав заявления сторон, произносил: «Оба оставьте вещь». Все это происходило в присутствии не менее 5-7 приглашенных свидетелей. В самом ритуале отражались исторические оценки разрешения спора в форме саморасправы -- претор как бы разнимал дерущихся за свое право копьями (мечами или другим оружием) После команды претора стороны снимали со спорной вещи свои виндикты Затем истец спрашивал ответчика «На каком основании ты претендуешь на эту вещь» Ответчик заявлял «Наложив виндикту, я поступил по праву» и приводит необходимые пояснения в обоснование притязания.

Выслушав возражения ответчика, истец требовал: «Поскольку ты претендуешь на вещь вопреки праву, то я вызываю тебя установить залог в сумме 50» (или 500 в зависимости от суммы спора) Теория государства и права. Курс лекций/Под ред. М.Н. Марченко. М., 2006. Ответчик требовал того же от истца.

Выслушав стороны, претор должен был решить вопрос о том, у кого из них должна остаться спорная вещь до окончания рассмотрения дела Сторона, у которой вещь оставалась, обеспечивала ее сохранность и гарантировала передачу выигравшей в споре стороне путем представления поручителей Далее стороны в торжественной форме обращались к свидетелям, присутствовавшим на процессе у претора, и просили их засвидетельствовать все происшедшее Обращение к свидетелям литисконтестацио (litпs contestatio -- засвидетельствование спора) имело важное правовое значение, поскольку погашало иск, т.е. после рассмотрения спора у претора истец уже не мог заявить вторично то же самое притязание против того же самого ответчика, если даже по каким-либо причинам дело не рассматривалось в суде и истец не получал присуждения.

Моментом литисконтестации делопроизводством у претора заканчивалось, далее в присутствии сторон претор назначал судью, и дело переходило во вторую стадию in judi-cio -- в суд.

Таким образом, производство у претора не было разбором дела по существу. Тут не исследовались доказательства, не вызывались свидетели по делу, не заслушивались их показания. Претор никакого постановления по делу не принимал.

Во второй стадии дело рассматривал присяжный судья, а в некоторых случаях (например, при спорах о наследстве) -- судебная коллегия. Судьи избирались на народном собрании. Из их списка претор назначал конкретного для рассмотрения данного дела. Судья собирал доказательства по делу, проверял их достоверность, заслушивал показания свидетелей и т.п. При этом он не был связан никакими формальностями, процесс шел в простой, доступной и свободной форме. Разобравшись в существе спора, определив правого и виноватого, судья постановлял приговор, который тут же объявлял участникам процесса в устной форме. Приговор был окончательным, обжалованию или опротестованию не подлежал. Даже при его явной незаконности, несправедливости, неправосудности изменить или отменить его уже не мог никто.

Формулярный процесс. Во второй половине республики Римское государство превратилось в могущественнейшую державу, обладавшую к тому времени весьма обширной территорией. Довольно интенсивно развивается сельское хозяйство (виноградарство, оливководство, плодоводство, хлебопашество, новые отрасли -- животноводство и птицеводство); одновременно расцветает ремесленничество, строительство. Именно в этот период были построены римские водопроводы, мосты, термы, амфитеатры, виллы, многоэтажные жилые дома, портовые сооружения. Рост кораблестроения и мореплавания приводит к оживлению морской торговли, которая стала очень выгодной. Оживление товарного производства, торговли, меняльного дела способствует развитию ростовщичества.

Крупные сдвиги в экономике требовали соответствующего правового регулирования. Оживление производства, торговли, ростовщичества и т.п. привело к значительному увеличению имущественных споров, требовавших незамедлительного и эффективного рассмотрения. Легисакционный процесс со своим дремучим формализмом уже не мог удовлетворять потребности экономической практики, Требовались радикальные изменения. По сообщению Гая законом Эбуция между 149 и 126 гг. и двумя законами Юлия (время принятия неизвестно) в гражданское судопроизводство были внесены существенные изменения, которые основательно реформировали легисакционный процесс и в основном сводились к тому, что истец освобождался от неукоснительной обязанности формулировать свои притязания при обращении к претору в строго установленной форме. Обязанность юридически грамотно в соответствии с законом формулировать исковые притязания перекладывается на претора. Истец теперь мог излагать претору исковые требования свободно, без соблюдения формальностей и ритуалов. Выслушав объяснения сторон, их доводы и возражения, претор сам формулировал юридическую сущность иска. Существо спора он излагал в специальной записке судье, получившей название формулы. Отсюда название нового порядка судопроизводства.

Формулярный процесс, как и легисакционный, делился на две стадии -- ин юре и ин юдициум. Он не только реформировал устаревшее римское судопроизводство, но и укрепился во второй половине республики настолько, что в силу своих несомненных преимуществ оказался способным обслуживать рабовладельческий суд весь следующий период -- принципат -- вплоть до установления абсолютной монархии. Именно формулярному процессу было суждено преобразовать старое цивильное право из узконационального во всемирно признанное, абстрагированное от своей основы гражданское право. Лишенный обременительной формалистики формулярный процесс оказался весьма гибким и эффективным в защите интересов рабовладельческого класса. Наиболее важные его достоинства -- восприимчивость к быстро меняющимся социально-экономическим условиям, способность перестраиваться. Именно формулярный процесс в удачном соединении с преторской деятельностью способствовал достижению римским гражданским правом непревзойденных высот совершенства.

Отличительной внешней особенностью формулярного процесса была замена ритуальных действий в первой стадии формулой, которая стала основным стержнем процесса -- целью производства в первой стадии и юридическим основанием для производства во второй. В формуле содержалась формулировка юридической сущности возникшего имущественного спора. Она состояла из определенных основных и дополнительных частей и всегда начиналась назначением судьи, которому поручалось рассмотреть дело: «Octavius judex esto» -- «пусть Октавий будет судьей» Шершеневич Г.Ф. Общая теория права. Учебное пособие М., 2005. . Затем последовательно шли:

а) интенция -- изложение притязания истца, сущности спора;

б) кондемнация -- поручение судье обвинить или оправдать ответчика в зависимости от подтверждения или опровержения интенции. Формула всегда имела вид повеления: «Октавий да будет судьей. Если окажется, что раб Стих составляет квиритскую собственность Авла Агерия, то ты, судья, Нумерия Негидия в пользу Авла Агерия обвини, если не окажется -- оправдай».

В более сложных случаях возникла необходимость изложить в формуле факты и обстоятельства, из которых истец выводил претензию, тогда в начале формулы перед интенцией вставлялась демонстрация или прескрипция, конкретизировавшие ее содержание.

Кроме обычных составных частей в формулу иногда вводились дополнения: ексцепция -- возражения ответчика против притязаний истца и другие. Их цель -- спецификация некоторых исков.

Таким образом, формула -- это не только формулирование юридической сущности имущественного спора, но и инструкция, указание судье, как решить данное дело при конкретных обстоятельствах, а также определенные обязательные рамки, в пределах которых судья должен был решить спор. Поэтому если претор допускал ошибку в формуле, то ее обязательно повторял судья.

Наиболее существенной в формулярном процессе была, однако, не сама формула (хотя и весьма значительное явление само по себе). Революционные изменения в судопроизводстве заключались в другом. Претор перестает быть простым фиксатором ритуальных действий и назначения судьи в легисакционном процессе. Постепенно он начинает формировать основы гражданско-правовой политики в стране, его роль, значение и власть в судебной сфере фактически становятся безграничными.

Преобразование древнего цивильного права в новую систему правовых норм идет по двум направлениям.

1. Претор в силу своей власти получает право предоставлять или не предоставлять судебную защиту спорным имущественным отношениям. Исходя из принципа эквитас (справедливости), он может отклонить иск в случае, когда по цивильному праву таковой должен быть предоставлен, и, наоборот, предоставить защиту отношению, которое в соответствии с нормами цивильного права судебной защите не подлежит. Право на иск он выводит не из наличия правовой нормы, а из своего эквитас.

Система норм цивильного права заменяется системой исков -- из факта предоставления иска выводится наличие материального права, а не наоборот. Решая вопрос о направлении или не направлении спора в суд, претор не был связан нормами цивильного права и руководствовался только одним -- справедливостью, разумеется, в классовом ее понимании. Венгеров А.Б. Теория государства и права. Т. 1. Теория права. М., 2006. Если новое отношение, по мнению претора, под лежало судебной защите, иск предоставлялся, если нет, не было и иска. Столь широкие полномочия давали претору фактическую возможность путем создания системы исков выводить новые правовые предписания. Ведь если был иск, то было и право. Это еще один источник правообразования в период поздней республики.

2. Претор весьма чутко и мастерски управляет судебной практикой. Он не только предоставляет или не предоставляет судебную защиту, но и строго следит, чтобы судебная практика развивалась в нужном направлении. В формуле, выдаваемой судье, претор указывает, при наличии каких обстоятельств следует удовлетворить иск, а при отсутствии каких в удовлетворении иска отказать. Судья, крепко связанный формулой претора, не мог от нее отступить. Например, претор писал в формуле судье: «Если ты, судья, установишь, что Клеопатра действительно является дочерью умершего Клавдия, то присуди ей наследство. Если окажется, что она не дочь умершего, наследства не присуждай». Хотя, как известно, в соответствии с нормами цивильного права дочь, вышедшая из-под власти своего отца, переставала быть его родственницей и права на наследство не имела.

Таким образом, судебная практика определялась не нормами цивильного права, а потребностями гражданского оборота, которые преломлялись в преторских эдиктах и иной его деятельности.

Судебное решение, как было отмечено выше, обжалованию не подлежало. Оно сразу вступало в законную силу и принималось за истину -- разрешенный судом спор не может быть предметом вторичного рассмотрения (Resjudicata pro revitate habetur) Кельзен Г. Чистое учение о праве. Вып. 1. М., 2007 (Д.50.17.207).

Экстраординарный процесс. С установлением абсолютной монархии институт претуры как демократическое образование республиканского Рима отмирает. Императоры не доверяли ни выборным преторам, ни выборным судьям. Государственное переустройство потребовало переустройства судебной системы. Еще в период принципата в некоторых случаях стали практиковать рассмотрение отдельных имущественных споров лично магистратом без передачи их присяжному судье. Между тем для римлян, в течение многих столетий привыкших к двухстадийному процессу, рассмотрение дел единолично магистратом было столь необычным, из ряда вон выходящим, что такой порядок разрешения споров они стали называть чрезвычайным (extra ordinem) -- экстраординарным. Некоторое время новый процесс существовал параллельно с обычным гражданским процессом. Однако новый порядок разрешения споров обладал несомненным достоинством -- был одностадийным, следовательно, более скорым. В условиях все возрастающего оборота это имело немаловажное значение. Постепенно экстраординарный процесс вытесняет формулярный и в период абсолютной монархии становится господствующим. Императоры ведут борьбу с правонарушениями непосредственно сами или при помощи своих чиновников.

Судебные функции выполняют административные органы Венгеров А.Б. Теория государства и права. Т. 1. Теория права. М., 2006. :

в Риме и Константинополе -- начальники городской полиции, в провинциях -- правители провинций. Некоторые имущественные споры рассматривали лично императоры, а незначительные дела -- муниципальные магистраты.

Дела рассматривались в закрытых заседаниях только с участием сторон и особо почетных гостей. При неявке истца дело прекращалось, при неявке ответчика дело рассматривалось в его отсутствие.

Принципиальным нововведением экстраординарного процесса было установление официального вызова ответчика в суд и допущение обжалования судебного решения (начальнику полиции, правителю провинции и даже императору). Безусловно, это был шаг вперед в развитии судопроизводства.

В экстраординарном процессе сохранился и получил дальнейшее развитие принцип состязательности, но зато был ограничен принцип публичности. Впервые устанавливаются судебные пошлины за покрытие судебных расходов.

2 Архаическое право. Происхождение судов

Юридическая этнология изучает архаическое право - такую стадию развития права, которую многие современные общества уже прошли. Однако этим не исчерпывается интерес юристов-этнологов. По признанию известного французского исследователя Ж. Карбонье, предметом изучения также «может быть живое прошлое, если такое право еще и сегодня является действующим для какой-то этнической группы на нашей планете» Карбонье Ж. Указ. соч. СПБ.: 2002. Изучение этого «живого прошлого» имеет большое значение для юристов-этнологов, так как исследование архаического права проводится с использованием современных социологических методов, таких, как включенное наблюдение, эксперимент и др. Большое значение этнологи придают такому методу получения правовой информации, как опросы лиц, имеющих социальный авторитет. Я. Курчевский пишет по этому поводу следующее: «В традиционной культуре, не опирающейся на письменные предписания, познание прав и обязанностей возможно лишь с помощью расспросов, подкрепленных непосредственным наблюдением». Все это увеличивает наши шансы на лучшее понимание происхождения права.

Какие же характеристики архаического права выделяются в юридической этнологии? Подчеркивается, что это право присуще доиндустриальным обществам, с рядом оговорок указывают на его устную форму (так, архаическое содержание может быть присуще и письменным памятникам права, например законам Хаммурапи); связывают существование этого права с особой юридической ментальностью (дологической, мистической). В качестве одного из примеров этого мышления служит упоминание Ж. Карбонье о том, что «свойственные дологической ментальности антропоморфизм и представления о причинности порождают такую систему ответственности, при которой наказание в равной мере распространяется на людей и на животных, на того, кто совершил действие, и на его родителей и соседей». Об анимистических представлениях древних людей, лежащих в основе первобытных правопорядков, писал в своей работе «Чистое учение о праве» Кельзен Г. Чистое учение о праве. Вып. 1. М., 2007. Г. Кельзен. Приведем цитату из его работы: «В древности в Афинах существовал особый суд, в котором возбуждались дела против камня, копья или какого-либо другого предмета, которым - как считалось, неумышленно - был убит человек. И даже в средние века еще можно было подать в суд на животное, например на быка, убившего человека, или на саранчу, уничтожившую урожай. Привлеченное к ответственности животное судили и казнили с соблюдением необходимых юридических формальностей - точно так же, как человека». Другой пример, иллюстрирующий связь обычая с мифологическими представлениями людей, приводят Р. Давид и К. Жоффре-Спинози: «В представлении африканца обычай связан с мифическим строем универсума. Повиновение обычаю означает уважение предков, останки которых слились с почвой, а дух витает над живыми. Нарушение обычая может повлечь самую невероятную негативную реакцию духов земли, ибо естественное и сверхъестественное - поведение людей и поведение природы - все связано в этом мире».

В этой связи большое значение для уяснения архаического правосознания имеют исследования в области социальной и индивидуальной правовой психологии. В качестве одного из ярких и самобытных исследователей в этой области можно назвать Л.И. Петражицкого (1867-1931).

Специфической характеристикой архаического права признают особые процессуальные формы рассмотрения споров (например, различные поединки) и особые формы судебных доказательств (ордалии). В этнологической литературе приводятся примеры поединков. Так, у некоторых австралийских кочевых групп средством разрешения споров являлись поединки, проводившиеся под контролем старших. «Стороны сражались с большой яростью, но только до «первой крови», после чего ранее существовавший конфликт считался оконченным», - пишет Я. Курчевский. Разновидностью поединка выступает словесный поединок, который может напоминать судебные прения сторон в современном гражданском процессе. Нидерландский историк И. Хейзинга описал институт песенного поединка, который до недавнего времени существовал у гренландских эскимосов. Суть его заключается в том, что две спорящие стороны в присутствии празднично разодетой публики используют форму песенного диалога для разрешения, возникшего между ними конфликта. Эти песенные поединки могут длиться годами, причем эта форма судебного разбирательства используется и при рассмотрении таких преступлений, как убийство.

Судом является суд общественного мнения. Выигрывает та сторона, которая выдвинет большее количество обвинений, причем независимо от их обоснованности. Хейзинга писал следующее по этому поводу: «Оба противника поют друг другу поочередно бранные песни под аккомпанемент барабана, в которых упрекают один другого в совершенных проступках. При этом не делается различия между обоснованными обвинениями, подымающей на смех сатирой и низкой клеветой. Один исполнитель перечислил всех соплеменников, которых в голодное время съели жена и теща его противника, так, что охваченная состраданием аудитория разразилась слезами».

Архаический судебный процесс невозможно представить и без особого рода доказательств. В традиционных бесписьменных культурах документы не могли исполнить данную роль. Эту функцию выполняла ордалия, или суд божий. Суд божий заключался в испытаниях огнем, каленым железом, водой, ядом и т.п. По этому поводу пишет Э. Аннерс: «Кто выдерживал такое испытание без каких-либо следов повреждений на теле, тот доказывал с помощью стоявшей на его стороне божественной силы, что его утверждения о фактах были верны» Общая теория государства и права / Под ред. В.В. Лазарева. -- М., 2004. . Институт ордалии не может существовать в обществе, в котором не развита судебная магия, позволяющая вынести решение при наличии косвенных улик. Об этом убедительно рассуждает Я. Курчевский: «Во-первых, магия применяется вообще в отношении лишь тех лиц, которые с большей степенью вероятности, чем другие лица, могли совершить данный поступок (например, от них слышали, как они угрожали потерпевшему, или жили с ним в плохих отношениях, находились вблизи места совершения преступления). Во-вторых, существует всеобщая вера в эффективность магии, и эта вера может привести виновного к признанию или, по крайней мере, к косвенному подтверждению своей вины».

Еще одним из доказательств, получившим распространение в архаическом судопроизводстве, стал институт присяги или клятвы. Значение этого доказательства становится понятным, если учитывать специфику архаического правосознания, для которого лицо, давшее ложные показания, неизбежно должно оказаться во власти злых сил. Институт клятвы одним из современных авторов характеризуется следующим образом: «Такая клятва бралась со стороны ответчика (но при отсутствии явно свидетельствовавших против него фактов), после чего проводилась оценка силы доказательств за счет использования наряду с клятвой ответчика клятвы, дававшейся другими лицами».

Многие специалисты в области юридической этнологии говорят о том, что основная цель архаического судопроизводства - обеспечение гармонии в обществе через примирение сторон. Я. Курчевский пишет: «Отсюда проистекает и то обстоятельство, что, разбирая какой-либо спор, «суд» или «судья» не старается назначить максимально возможное возмещение ущерба или мучительное наказание для виновника, а стремится, прежде всего, к удовлетворению потерпевшего таким образом, чтобы он мог снова установить добрые отношения с виновным. Этому подходу содействуют и разные мелкие церемонии окончания спора, как, например, совместная еда, коллективная жертва для божества и т.д.» Полное собрание сочинений Т. 39 «О государстве» М.: 2005. О примирительном характере обычного права пишут и другие авторы: «Что же происходит в случае конфликта, когда кто-то обвинен в нарушении обычая? Обычай может, разумеется, содержать нормы, но зачастую эти нормы не содержат материальных элементов, подлежащих применению. Задача видится в большей мере в полюбовном примирении заинтересованных лиц, чем в установлении прав».

Институт кровной мести зародился в традиционных обществах как способ разрешения конфликтов между родовыми группами сообщества. Однако последовательная реализация этого принципа могла привести к самоуничтожению родовых групп. На этот вызов, угрожающий внутренней целостности сообщества, был найден ответ благодаря использованию института примирения сторон - через проведение переговоров между враждующими сторонами на предмет уплаты компенсации за совершенное убийство или нанесение телесных повреждений. Примирение осуществлялось через посредника. В результате этого начали складываться конкретные правила примирения, которые становились все более дифференцированными (например, институт права истребования движимого имущества собственником из чужого незаконного владения - виндикация). На этот факт развития «примирительного права родового строя» Скакун О.Ф. Теория государства и права. - Х., 2004. обращает внимание Э. Аннерс: «Право примирения между родовыми группами развивалось в направлении формирования целого комплекса правил, которые потом, по нашему мнению, в своем подавляющем большинстве приобрели уголовно-правовой и соответственно гражданско-правовой характер».

Конкретным примером использования института примирения сторон может служить его применение одним из африканских нилотских народов - нуэров, описанных британским социологом Э.Э. Эвансом-Причардом. В этом обществе согласно описаниям Э.Э. Эванса-Причарда нет органов государственной власти в привычном для нас понимании. Он писал: «Нет людей или советов, выполняющих законодательную, исполнительную и судебную функции». Примирение конфликтующих сторон у нуэров осуществляет вождь, который является исключительно ритуальной фигурой и не имеет никакой власти по вынесению обязательных для сторон решений, не обладает монополией на легитимное применение физического насилия. За вождем можно признать единственную монополию - монополию на легитимное проклятие. Вождь в процессе примирения сторон может выступать лишь как посредник, арбитр, третейский судья. У нуэров вождь участвует в этом качестве в процессе урегулирования кровной вражды. Это осуществляется следующим образом. Лицо, совершившее убийство, получает право убежища в доме вождя. Затем вождь призывает стороны к дискуссии, в ходе которой стремится убедить родственников убитого согласиться принять компенсацию в виде какого-то количества скота. Мнение вождя становится обязательным для сторон решением при условии, что с этим решением соглашаются обе стороны. Психологическим фактором, обусловливающим согласие потерпевшей стороны, является сознание того, что согласие вызвано лишь уважением к вождю, а не прощением убийцы, и тем самым не наносит никакого ущерба престижу потерпевшей стороны.

Институт посредника можно было наблюдать у ассамских гуралов из племени дафла. Но роль посредника в данном случае выполнял не вождь, а кто-либо из соседей конфликтующих сторон. Институт посредника был достаточно эффективным: «И хотя такой посредник не располагал властью решать споры или исполнять решения, он мог многое сделать для урегулирования спора, если с его вмешательством были согласны обе стороны».

Архаическое право можно рассматривать как особого рода нормативную систему, которая отличается от современных правовых систем значительно большим консерватизмом. Важное значение среди архаических норм права имеют нормы-запреты, или табу, укоренившиеся на уровне подсознания и действующие скорее по физиологическому механизму. Как выброс адреналина в кровь приводит к повышению давления, так нарушение табу порой приводит архаического человека к психогенной смерти. В.В. Бочаров, ссылаясь на исследователей архаических обществ, говорит о том, что они «были свидетелями психогенной смерти туземцев, причиной которой являлись эмоциональные переживания, связанные с нарушениями ими норм поведения». Табу реализуются в этих обществах на бессознательном уровне. Об этом в свое время писал 3. Фрейд: «Итак, дело идет о целом ряде ограничений, которым подвергаются эти первобытные народы: то одно, то другое запрещено неизвестно почему, а им и в голову не приходит задуматься над этим; они подчиняются этому как чему-то само собой понятному и убеждены, что нарушение само повлечет жесточайшее наказание» Шершеневич Г.Ф. Общая теория права. Учебное пособие М., 2005. . К числу наиболее значимых для архаических людей запретов относятся пищевые и сексуальные запреты. Причем эти запреты дифференцируются в зависимости от пола, возраста и социальной позиции индивида. Нарушение табу в архаических обществах сурово наказывалось. Исследователь Полинезии М. Стингл приводит пример, который иллюстрирует это положение. Он пишет: «Нарушить табу (говорят также «сломать табу») значило совершить преступление против богов, подобное каралось очень строго. Часто даже смертью. На Таити, например, табу запрещало рядовому члену общества наступать на тень, отбрасываемую верховным вождем. Если кто-нибудь из «смертных» по недосмотру прикасался к королевской тени, его тут же, на месте, казнили». Табу очень часто можно рассматривать одновременно как религиозные и как правовые запреты. На синкретичный характер табу обращает внимание тот же автор: «Система табу в первую очередь относится к области полинезийской религии. Одновременно эта система, действующая на том или ином архипелаге, была и собранием законов, юридическим кодексом соответствующей островной страны». В научной литературе отмечается и тот факт, что архаические табу не всегда были связаны с действиями, которые могли принести реальный вред обществу. Так, французский социолог Э. Дюркгейм писал: «В чем такие факты, как прикосновение к предмету табу, к нечистому или освященному животному или человеку, употребление некоторых видов пищи, не приношение на могиле родителей традиционной жертвы, неточное произнесение ритуальной формулы, игнорирование некоторых праздников и т.д., могли когда-нибудь составлять социальную опасность?».

Некоторые авторы пытаются классифицировать архаические табу. Так, Я. Курчевский различает табу, имеющие значение только для самих индивидов и членов их семей, и табу, нарушение которых угрожает благополучию всего общества: «Публичное вмешательство наступает лишь в двух случаях: когда происходит нарушение относительно важных для самой культуры запрещений и когда происходят частые нарушения запрещений. В обоих этих случаях в основе реакции общества лежит определенное убеждение, что некоторые поступки индивида могут обрушить гнев оскорбленных сверхъестественных сил и на других членов местной группы».

Наряду с правовыми запретами в архаических обществах существуют нормы, основанные на принципе эквивалента: «око за око, зуб за зуб». Наиболее характерный пример - институт кровной мести. Э. Аннерс считает, что феномену кровной мести можно найти биологическое объяснение: желание выжить, которое предполагает готовность к возмездию. Шведский автор так формулирует свою мысль: «Именно, исходя из готовности человека к возмездию, и родилась сама идея кровной мести. Тот род, который испытал на себе оскорбление, выраженное, например, в форме убийства одного из своих членов представителями другого рода, отвечает напавшим мщением, нанося им ответный удар». Некоторыми исследователями устанавливается связь между институтом кровной мести и представлением о душе убитого, которая требует своего отмщения. Такое понимание присуще южноамериканским индейцам из племени жибаро. На этот факт указал Я. Курчевский: «В отношениях между людьми, принадлежащими к разным семьям, действует принцип талиона, в соответствии с которым кровная месть за убийство кого-либо из семьи не только является моральной обязанностью, но еще косвенно санкционирует и испуг перед блуждающим и мстительным духом жертвы».

Архаической правовой системе присущи отдельные санкции, которые значительно отличаются от санкций, предусмотренных современными правопорядками. В качестве примера можно привести такую санкцию, как изгнание из общества. В случае совершения тяжкого преступления род отказывал индивиду в своей защите, что было почти равнозначно его смерти, так как его любой мог убить без всякой причины: «С момента изгнания он становился «отверженным» Алекеев В.П., Першиц А.И. История первобытного общества. М., 2002. - диким лесным зверем вне человеческого сообщества. Этот институт изгнания со временем мог совершенствоваться и детализироваться в правовом устройстве родовой общины и еще долго выступал самым устрашающим оружием -против самых тяжких преступлений». В применении такого рода санкций было заинтересовано все общество. Однако большинство санкций в случае совершения преступлений применялось непосредственно индивидами, чьи интересы были нарушены. Таким образом, наиболее значимым и распространенным был принцип самопомощи, что значительно отличает архаический правопорядок от современного (примером реализации принципа самопомощи в настоящее время может служить, в частности, право на необходимую оборону или институт самозащиты гражданских прав, который предусмотрен ст. 14 ГК РФ). Такой же позиции придерживался Г. Кельзен: «В первобытных правопорядках реализация санкции на правонарушение совершенно децентрализована. Она доверена индивидам, чьи интересы пострадали вследствие правонарушения. Они уполномочены установить в конкретном случае наличие состава правонарушения, предусмотренного правопорядком в общем виде, и привести в исполнение предусмотренную санкцию».

Некоторые исследователи, признавая архаическое право как самостоятельный феномен, пытаются рассмотреть в нем зачатки отраслей права в их современном понимании. Так, Э. Аннерс допускает, что из полномочий вождя отдавать приказы в ситуации военных действий с другими обществами (командное право) могло сформироваться военно-уголовное право. Этот исследователь со ссылкой на римского историка Тацита пишет: «Из этого командного права вытекало примитивное военно-уголовное право, распространявшееся, например, на такие проступки, как предательство, трусость в бою, дисциплинарные преступления (неповиновение) и т.д.». Э. Аннерс допускает, что источником возникновения уголовного и гражданского права можно считать примирительное право, которое сложилось благодаря посреднической деятельности либо совета старейшин, либо наиболее уважаемого представителя рода, либо народного собрания по заключению мировых соглашений. При этом Аннерс исключает всякое влияние военного вождя. Однако, вспоминая уже описанный выше пример из деятельности вождя нуэров, представляется целесообразным учитывать роль вождя в этом процессе.

К числу других значимых признаков архаического права можно отнести спонтанность его формирования, хотя оно и может изменяться вполне целенаправленно. Об этом писал один из исследователей: «У папуасов поспешил, подметил внесение одним вождем локальных изменений в брачное право. Подобные случаи создания и модификации норм можно найти в истории всех традиционных обществ».

По своей природе архаическое право - продукт коллективного интуитивного приспособления. Одной из важных функций этого права следует признать обеспечение внутренней социальной гармонии через примирение и через принуждение. Следует упомянуть и о том, что это право регулирует лишь часть общественных отношений, которые мы в настоящее время регулируем современным правом, а также те общественные отношения, которые в настоящее время не подпадают под правовую регламентацию (архаический институт изгнания).

Попытку рассмотреть в архаических правовых системах особое архаическое гражданское право предпринял Ж. Дави (1883-1976) и М. Мосс (1872-1950). Их заинтересовали «архаические формы договора» Бочаров В.В. Власть. Традиции Управление. М., 2002. , посредством которых регулировались гражданско-правовые отношения.

Так, М. Мосс указал на следующие особенности таких договоров: сторонами договоров выступают не индивиды, а семьи, кланы, племена; объектами договоров становятся не только движимое или недвижимое, имущество, но и «знаки внимания, пиры, обряды, военные услуги, женщины, дети, танцы, праздники, ярмарки»; содержанием договоров является поставка и ответная поставка; поставки имеют обязательный характер - «они строго обязательны, уклонение от них грозит войной частного или общественного масштаба». Была описана оригинальная форма поставок, которую было предложено называть потлачем (индейское слово, означающее «давать подарок», «кормить», «расходовать»). Не принять подарок нельзя, приняв же подарок, сторона обязана одарить дарителя. М. Мосс отметил такой не присущий современному обществу характер поставки, как расточительность: «Ей присущи черты ростовщичества и расточительства, в ней, прежде всего, отразилась борьба знати между собой за место в иерархии, которым впоследствии воспользуется клан».

Некоторые авторы признают факт многообразия систем архаического права и предлагают их классифицировать. Я. Курчевский выделяет три основных типа системы архаического права.

Первый тип системы этого права характеризуется реализацией прав и обязанностей индивида и отдельных групп «в процессе их непосредственного спора», при этом может применяться институт посредничества. Второй тип системы архаического права предполагает появление локальной политической организации (есть институт совета старейшин или институт вождя), которая начинает выполнять и судебные функции («совместно со сверхъестественными силами»). Третий тип правовой системы архаического общества присущ протогосударству. Право начинает использоваться в качестве инструмента обогащения повелителя и его чиновников: «Для достижения этих целей хорошим средством явились оплата в натуре деятельности суда, штрафы или соответствующие компенсации убытков, причиненных обвиняемым, возможность откупиться от смертной казни и физического наказания, а также продажа осужденных белым или арабским работорговцам. Право ашанти выступает ярким примером этого типа процесса, основанного на публичности и пенализации всей правовой системы».

Юридическая антропология вносит свой вклад в понимание архаического права. Речь идет о рассмотрении человека как единственного из всех живых существ, способного «создавать нормы и соблюдать их, в то время как у других живых существ возможны лишь привычки». Если юридическая этнология изучает правовые системы различных обществ и сталкивается с разнообразием правовых культур этих обществ, то юриста-антрополога прежде всего занимает поиск той составляющей правовой культуры общества, которая повсюду одинакова, так как обусловлена естественной природой человека. При таком понимании проблемного поля юридической антропологии предпринимаются попытки объяснить универсальность запрета инцеста; проанализировать биологическую обусловленность целого ряда правовых норм, «фиксирующих возраст половой зрелости, длительность беременности, реакцию права на физические и душевные болезни, на смерть, отношение права к внебрачному сожительству и т.п.»; найти связь между жестами людей (мускульные движения, присущие всем людям как природным существам) и их одинаковым юридическим значением в разных правовых культурах. Ж. Карбонье справедливо признает, что биологическая обусловленность ряда правовых норм не может рассматриваться отдельно, без учета социальной обусловленности этих норм. Однако при всех критических замечаниях, адресованных юридической антропологии, она остается незаменимой при изучении генезиса архаического права, так как рассматривает человека, как homo juridicus. «Человек как единственное юридическое существо - вот несокрушимое основание всякой мысли о праве и государстве», - считает западноевропейский ученый Ж.М. Брекман.

Все вышеизложенное позволяет сделать вывод о том, что архаическое (обычное) Лейст О.Э. Сущность и исторические типы права // Вестник МГУ. Серия II. Право 2004. № 1 право следует рассматривать как отдельный исторический тип права. Причем это право имеет несколько измерений. Его можно рассматривать как оригинальную систему архаических норм; особое архаическое правосознание; архаический процесс судопроизводства, имеющий ярко выраженную специфику; способ существования человеческих обществ в условиях замкнутости и территориальной обособленности при неразвитых формах земледелия, скотоводства.

В связи с этим проблема происхождения права может быть уточнена и рассматриваться как проблема происхождения архаического права. При этом концепция мононормы, лежащая в основе отечественных теорий происхождения права, теряет свое принципиальное значение. Есть смысл рассматривать мононормы лишь как одну из значимых характеристик архаического права. Представляется также не вполне правомерным устанавливать жесткую связь между типом экономики (присваивающая или производящая экономика) и типом регулятивной системы (мононормы или право). Поэтому сложно согласиться с мнением А.Б. Венгерова: «Понимание неолитической революции как рубежа, делящего всю историю человечества на два способа его существования и воспроизводства - на присваивающую и производящую экономики, - является также и методологическим ключом к изучению происхождения права, научного познания этого не менее сложного, чем государство, социального института»

Заключение