Судебные процессы в XVI–XVIII в.в.

Ревизионно-решающий порядок утверждения и пересмотра судебных решений в уголовном процессе России конца XV - первой половины XVI в. и его воссоздание в 1719-1722 гг.

Изменения, внесенные в ходе судебной реформы Петра I в область судопроизводства, заключались не в смене типа уголовного процесса, а в чем-то ином. Как представляется, таковыми изменениями явились: во-первых, введение (а точнее, воссоздание) ревизионно-решающего порядка пересмотра и утверждения судебных решений, а во-вторых, вычленение стадии предварительного расследования в уголовном судопроизводстве. Но прежде чем переходить к рассмотрению вопроса о судьбе в петровское время ревизионно-решающей стадии судопроизводства, имеет смысл коснуться вопроса об особенностях применения в ту пору апелляционного порядка пересмотра судебных решений.

При всей неизученности темы о применении в уголовном процессе XVI-XVIII вв. апелляционных процедур, можно констатировать, что, с одной стороны, таковое применение в 1700-1720-е гг. de jure специально не ограничивалось (достаточно обратиться, в частности, к охарактеризованным выше законам от 17 марта 1714 г. и от 19 декабря 1718 г. об укреплении инстанционности в судопроизводстве). С другой стороны, как явствует из введенных в научный оборот материалов судебной практики первой четверти XVIII в., никаких апелляционных жалоб лица, осужденные за совершение особо тяжких преступлений, в те времена не подавали, и подобные дела в апелляционном порядке не разбирались (как в XVI - XVII вв. не приносились апелляционные жалобы на приговоры, вынесенные губными избами и Разбойным приказом). Означенная традиция отечественного уголовного судопроизводства сложилась, думается, вследствие нежелания законодателя затягивать путем применения апелляционных процедур рассмотрение дел по душегубствам и разбоям, снижая тем самым эффективность уголовного правосудия.

Давно уже не актуальный для российского судопроизводства (и поныне специально не рассматривавшийся в историко-правовой литературе) ревизионно-решающий порядок пересмотра и утверждения судебных решений заключался в том, что приговоры или решения, вынесенные судом первой инстанции по определенному кругу дел, подлежали обязательному направлению на утверждение в вышестоящий суд (или в иной вышестоящий орган власти). При этом, наряду с приговором, в вышестоящую инстанцию направлялось либо подлинное судебное дело, либо - чаше - изложение дела (именовавшееся в России XV-XIX вв. «докладом», «экстрактом» или «выпиской»). Соответственно, ревизионно-решающая инстанция или утверждала приговор, или его отменяла (с направлением дела на повторное рассмотрение в суд первой инстанции), или изменяла в сторону смягчения.

Именно в обязательности направления решений на утверждение видится главное отличие ревизионно-решающего порядка от существующих ныне в отечественном судопроизводстве кассационного, апелляционного и надзорного порядков пересмотра судебных решений. Еще одно отличие состояло в том, что если сегодня в надзорном порядке рассматриваются приговоры и решения, уже вступившие в законную силу, то при ревизионно-решающем порядке приговоры и решения как раз и вступали в законную силу с момента утверждения вышестоящей инстанцией.

Прежде чем рассматривать становление ревизионно-решающей стадии в судопроизводстве первой четверти XVIII в., уместно коснуться вопроса о зарождении этого порядка. Как известно, сама необходимость пересмотра судебных решений проистекает из возможности совершения судебных ошибок. Неслучайно поэтому, что как процессуальная норма, в которой впервые в отечественном праве фиксировалась возможность судебной ошибки, так и процессуальная норма, по которой в отечественном судопроизводстве впервые утверждалась ревизионно-решаюшдя стадия, оказались помещены в одном кодексе - Судебнике 1497 г.

С одной стороны, в ст. 19 названного Судебника говорилось о судебной ошибке: «А которого об[в] шшт боярин не по суду…». С другой стороны, в ст. 43 Судебника кратко регламентировался ревизионно-решающий порядок пересмотра и утверждения судебных решений'. Согласно ст. 43 Судебника 1497 г. все приговоры (и обвинительные, и оправдательные), вынесенные местными органами власти во главе с наместниками и волостелями в отношении лиц, обвинявшихся в совершении особо опасных преступлений, подлежали утверждению в Боярской думе. Данное утверждение осуществлялось путем направления местными органами в Боярскую думу особого документа, именовавшегося «докладом» (содержание и форма которого, впрочем, в Судебнике 1497 г. никак не регламентировались)^!.

Спустя чуть более полувека ревизионно-решающий порядок пересмотра и утверждения судебных решений оказался закреплен в следующем едином кодексе отечественного права - Судебнике 1550 г. Согласно ст. 71 данного Судебника (отчетливо восходившей к ст. 43 Судебника 1497 г.) направлению на утверждение в Боярскую думу, как и прежде, подлежали приговоры, вынесенные органами наместничьей власти по делам об особо тяжких преступлениях (как сформулировал тогдашний законодатель, «татя и душегубца и всякого лихого человека без докладу не продати, ни казншпи, ни отпустити»). Правда, в отличие от ст, 43 Судебника 1497 г., в ст. 71 Судебника 1550 г. была дополнительно предусмотрена уголовная ответственность наместника и волостеля за нарушение ревизионно-решающего порядка судопроизводства (за самовольное исполнение не утвержденного вышестоящей инстанцией приговора), причем в качестве санкции устанавливались тюремное заключение «до царева государева указу» и значительный штраф.

Мотивация законодателя при введении ревизионно-решагощей стадии процесса представляется очевидной. В связи с тем, что на протяжении конца XV - первой половины XVI в, происходило становление аппарата Русского централизованного государства (особенно его местного звена), законодатель стремился выработать механизмы контроля за новоявленными органами наместничьего управления. Утверждение ревизионно-решающего порядка являлось в тогдашних условиях едва ли не единственно возможным способом обеспечить центральной власти контроль за деятельностью наместников и волостелей в сфере отправления правосудия.

Между тем, к моменту издания Судебника 1550 г. приговоры по особо тяжким преступлениям на местах выносили уже не одни только наместничьи органы. Дело в том, что с конца 1530-х гг. в России начала проводиться губная реформа, в ходе которой создавались подчиненные Разбойному приказу губные избы во главе с выборными губными старостами и целовальниками. Как известно, в подсудность губным избам как раз и вошел крут дел по особо тяжким преступлениям (душегубство, разбой и татьба с поличным).

Какое-то время наместничьи и губные органы функционировали параллельно. Но уже в 1560-е гг., после ликвидации системы наместничьего управления, губные избы почти на полтора века стали (в тех местностях, где они были развернуты) единственными органами правосудия, рассматривавшими дела по умышленным убийствам и разбоям. Так вот, на губные органы ревизионно-решающий порядок пересмотра и утверждения судебных решений распространен не был,

О ревизионно-решающем порядке судопроизводства ни словом не упоминалось в губных грамотах и наказах, которые составили нормативную основу деятельности губных органов. В этом смысле показательна позиция законодателя, отразившаяся в наиболее ранней из дошедших до нас губных грамот - Белозерской губной грамоте 1539 г. С одной стороны, в ст. 3, 4 и 5 названной грамоты оговаривались полномочия губных изб выносить и исполнять приговоры вплоть до смертной казни («и вы б тех розбойников… казнили смертью ж»), С другой стороны, в грамоте вообще устанавливалась только одна позиция, по которой губная изба должна была отчитываться перед Разбойным приказом («о том бы естя отписывали на Москву»): согласно ст. 9 изба обязывалась извещать приказ о количестве конфиската, оставшегося после удовлетворения исков потерпевших.

Несколько позднее законодатель выразил свою позицию касательно утверждения приговоров губных органов еще более определенно. В ст. 14 Медынского губного наказа 1555 г. губным избам было специально предписано не присылать вынесенные ими приговоры на утверждение ни в Разбойный приказ, ни в Боярскую думу: «А списков в розбойных и в татиных делех [губным] старостам и целовальником на Мосту… к докладу не посылати». Не менее показательно, что ревизионно-решающий порядок пересмотра и утверждения судебных решений не предусматривался и в Уставной книге Разбойного приказа редакций 1555-1556 гг,^э, 1616-1617 гг. и 1635-1648 гг. Наконец, ревизионно-решающая стадия процесса не получила никакого закрепления ни в Уложении 1649 г., ни в крупнейшем акте отечественного уголовного и уголовно-процессуального права, изданном во второй половине XVII в. - Новоуказных статьях 1669 г.

По какой причине законодатель XVI-XVII вв. не распространил ревизионно-решающий порядок пересмотра и утверждения судебных решений на губные органы, в настоящее время не вполне ясно. То ли законодатель испытал опасения, что Боярская дума окажется перегружена работой по проверке обоснованности множества приговоров, вынесенных губными избами (хотя полномочиями ревизионно-решающей инстанции в отношении этих органов мог быть наделен и Разбойный приказ), то ли счел, что применение ревизионно-решающих процедур слишком затягивает уголовное судопроизводство (пусть и не в такой степени, как применение процедур апелляционных). А может, тогдашний законодатель счел, что за губными старостами и целовальниками - как за выборными должностными лицами - достаточно контроля «снизу», со стороны населения? Что бы там ни было, но после упразднения в 1560-е гг. системы органов наместничьего управления ревизионно-решающая стадия исчезла из отечественного судопроизводства. Исчезла, чтобы возродиться в петровское время.

Возрождение ревизионно-решающего порядка пересмотра и утверждения судебных решений началось в первой четверти XVIII в. с военно-уголовного судопроизводства. Уже в Кратком артикуле 1706 г. (в данном случае, сообразно западноевропейским образцам) закреплялся порядок, по которому приговоры, вынесенные полковыми кригсрехтами, подлежали утверждению вышестоящим строевым командованием. Аналогичный порядок был предусмотрен и в ст. 6 гл. 1-й ч. 3 «Краткого изображения процесов или судебных тяжеб» 1712 г. - правда, лишь в отношении приговоров по особо тяжким преступлениям («пыточным делам»). Кроме того, следует вспомнить, что, начиная с 1700-х гг., на практике смертные приговоры офицерам российской армии поступали на утверждение монарха.

Окончательное оформление ревизионно-решающей стадии судопроизводства в отечественном военно-уголовном процессе произошло в связи с учреждением Военной коллегии. Согласно рассмотренному выше закону от 3 марта 1719 г., все вынесенные полковыми и гарнизонными кригсрехтами приговоры должны были направляться на утверждение (каковое стало факультативно именовать «конфирмованием») командующим корпусами. При этом приговор, в котором назначалась смертная казнь, в случае утверждения командующим направлялся на повторное утверждение в Военную коллегию. Если же к смертной казни осуждался офицер, то утвержденный Военной коллегией приговор поступал еще на окончательное утверждение царя.

Спустя два года ведомственный нормотворец расширил сферу применения ревизионно-решающего порядка пересмотра и утверждения судебных решений в военном судопроизводстве. Согласно упоминавшемуся распоряжению Военной коллегии от 24 июля 1721 г. об улучшении работы военных судов, направлению на «совершенную конфирмацию» в Военную коллегию стали подлежать вообще все приговоры, вынесенные полковыми и гарнизонными кригсрехтами и утвержденные командующими корпусами. Заодно в названном распоряжении оговаривалось, что в коллегию вместе с приговором следовало присылать не подлинник судебного дела (как это, по всей вероятности, начало происходить на практике), а лишь заверенный аудитором «экстракт» (краткую выписку из дела).

Наконец, необходимо повторить, что введенный в 1719 г. порядок утверждения Военной коллегией смертных приговоров, вынесенных военными судами первого звена, сохранялся недолго. В п. 7 доклада, направленного императору Военной коллегией в 1724 г., констатировалось, что существующая процедура утверждения смертных приговоров порождает значительную волокиту. В связи с этим Военная коллегия предложила, чтобы смертные приговоры в отношении рядового и сержантского состава окончательно утверждали бы командующие корпусами, а смертные приговоры младшим офицерам - сама коллегия. Тем самым, на утверждение монарха должны были поступать лишь смертные приговоры, вынесенные старшим офицерам. Данное предложение Военной коллегии Петр I утвердил резолюцией от 11 ноября 1724 г.

Вслед за военными судами законодатель распространил ревизионно-решающую стадию уголовного процесса на судопроизводство в новоучрежденных магистратских судах. Как уже говорилось, в гл. 9 Регламента Главного магистрата 1721 г. была внесена норма, по которой вынесенные городовыми и провинциальными магистратами смертные приговоры следовало направлять на утверждение в Главный магистрат (как выразился законодатель, «ежели которое дело подлежать будет смертной казни, о решении подписав сентенцию, писать им [магистратам] в Главной магистрат, и пока от него на оное подтверждение прислано не будет… эксекущи [исполнения наказания] не чинить»). Данная процессуальная норма была затем воспроизведена (со ссылкой на гл. 9 Регламента Главного магистрата 1721 г.) в ст. 9 Инструкции магистратам 1724 г.

Из числа иных судов специальной юрисдикции, созданных в ходе судебной реформы 1717-1723 гг., ревизионно-решающий порядок пересмотра судебных решений оказался также предусмотрен для полицмейстерских судов. Согласно ст. 34 уже рассматривавшейся Инструкции Московской полицмейстерской канцелярии от 10 декабря 1722 г., направлению на утверждение в Главную полицмейстерскую канцелярию подлежали вынесенные Московской полицмейстерской канцелярией приговоры, в которых назначались смертная казнь или ссылка на каторгу («о таковых… писать к генералу-полицеймейстеру и требовать от него резолюции»).

Говоря о применении ревизионно-решающих процедур в специализированных судах, основанных в годы судебной реформы Петра I, нельзя не вспомнить и о Вышнем суде. Здесь уместно повторить, во-первых, что все приговоры Вышнего суда поступали на утверждение императору (который образовал собой, тем самым, ревизионно-решающую инстанцию по отношению к данному суду), а во-вторых, что в 1723 г, законодатель едва не наделил сам Вышний суд ревизионно-решающими полномочиями в отношении Юстиц-коллегии. Наконец, как уже упоминалось, в конце 1710-х - начале 1720-х гг. монарх выступал в качестве ревизионно-решающей инстанции для особого военно-судебного присутствия, состоявшего из глав и асессоров «майорских» следственных канцелярий.

Что касается судопроизводства в судах общей юрисдикции, то здесь оформление ревизионно-решающей стадии началось с издания доныне не вводившегося в научный оборот вышеупомянутого распоряжения Юстиц-коллегии от 5 июля 1721 г. Согласно названному распоряжению городовые и провинциальные суды обязывались направлять на утверждение в надворный суд своего судебного округа те приговоры, в которых в качестве санкции назначались смертная казнь или ссылка на каторгу. При этом в распоряжении от 5 июля 1721 г. впервые сравнительно подробно регламентировались процедуры ревизионно-решающего порядка пересмотра и утверждения судебных решений.

Распоряжением Юстиц-коллегии от 5 июля 1721 г., «нижним» судам предписывалось посылать в надворный суд, наряду с приговорами, подробные выписки из судебных дел («исправные статейные списки с подлинными обстоятель-ствы»). В том случае, если у судей гофгерихта возникали сомнения в обоснованности присланного приговора, они могли истребовать из нижестоящего суда подлинное дело. Соответственно, если приговор не утверждался, то дело подлежало направлению на повторное рассмотрение в суд первого звена - с обязательным указанием выявленных ревизионно-решающей инстанцией недочетов («что к лутчему изследованию надлежать пополнить»).

Согласно тому же распоряжению, судьи надворного суда обязывались рассматривать поступавшие из «нижних» судов приговоры в сжатые сроки («безотложно»). В свою очередь, за приведение соответствующих приговоров в исполнение без утверждения в вышестоящей инстанции ведомственный нормотворец предусмотрел в распоряжении от 5 июля 1721 г. для судей городовых и провинциальных судов - в духе ст. 71 Судебника 1550 г. - уголовную ответственность. Правда, в отличие от Судебника 1550 г., в распоряжении от 5 июля 1721 г. санкция за нарушение ревизионно-решающего порядка судопроизводства была установлена хотя и устрашающая, но менее определенная: «тяжкое истезание».

Не прошло и полугода после издания распоряжения от 5 июля 1721 г., как линия на внедрение ревизионно-решающей стадии в уголовное судопроизводство в судах общей юрисдикции нашла закрепление на уровне законодателя. Произошло это, благодаря изданию закона от 10 ноября 1721 г. о порядке утверждения приговоров «нижних» судов, в которых назначались смертная казнь или ссылка на каторгу, и об ответственности за особо тяжкие преступления. В этом обойденном вниманием предшествующих авторов развернутом законодательном акте (в котором оказались сопряжены уголовно-правовые и уголовно-процессуальные нормы) по большей части предусматривались те же ревизионно-решающие процедуры, которые были установлены распоряжением Юстиц-коллегии от 5 июля 1721 г.

В качестве дополнения в законе от 10 ноября 1721 г. предписывалось, во-первых, привлекать к участию в утверждении надворными судами соответствующих приговоров глав губернских администраций (если гофгерихт размещался в губернском городе), а во-вторых, исполнять утвержденные приговоры в тех местах, где таковые были вынесены. Кроме того, в рассматриваемом законе Петр I откровенно мотивировал необходимость применения ревизионно-решающих процедур наличием сомнений в компетентности судей «нижних» судов: «Дабы от недознания в разсуждении напрасно… тяжкого осуждения не было».

Примечательно, что хотя закон от 10 ноября 1721 г. касался судов общей юрисдикции, именно на данный закон сослался ведомственный нормотворец в отмеченной ст. 34 Инструкции Московской полицмейстерской канцелярии от 10 декабря 1722 г., обосновывая необходимость распространить ревизионно-решающий порядок пересмотра и утверждения судебных решений на судопроизводство в полицмейстерских судах^д. Уместно отметить, наконец, что вы-шеобрисованное распространение ревизионно-решающего порядка пересмотра и утверждения судебных решений на суды общей юрисдикции не имело зарубежного аналога. В Швеции начала XVIII в. в судопроизводстве в судах обшей юрисдикции использовался главным образом апелляционный порядок пересмотра судебных решений, а также - при рассмотрении дел в Королевской судебной ревизии - порядок, который именуется сегодня в России возобновлением производства по делу ввиду новых или вновь открывшихся обстоятельств.

Остается добавить, что ревизионно-решающие процедуры нашли отражение в ст. 28 проекта Инструкции надворному суду от декабря 1722 г. и в ст. 11 проекта Инструкции провинциальному суду от июня 1722 г. Легко заметить, что в проектах названных статей были всецело воспроизведены положения закона от 10 ноября 1721 г. Глубоко показательно, что в ходе проведения судебной реформы 1717-1723 гг. ни законодатель, ни ведомственный нормотворец не наделили полномочиями ревизионно-решающей инстанции ни Юстиц-коллегию, ни Правительствующий Сенат. Да и на практике, как явствует из архивных материалов, Юстицколлегия и Сенат не рассматривали дела в ревизионно-решающем порядке.

Наконец, достойно особого упоминания, что ревизионно-решающую стадию уголовного процесса предполагалось закрепить в статьях 19, 22 и 28 гл. 2-й кн. 1 проекта Уложения Российского государства 1723-1726 гг. В означенных статьях (в которых были зафиксированы законодательные предположения, касавшиеся судопроизводства в судах общей юрисдикции, магистратских и полицмейстерских судах) оказались главным образом повторены соответствующие нормы, содержавшиеся в законе от 10 ноября 1721 г., в гл. 9 Регламента Главного магистрата редакции 1721 г. и в ст. 34 Инструкции Московской полицмейстерской канцелярии от 10 декабря 1722 г.

В данном случае единственной процессуальной новацией, разработанной Уложенной комиссией 1720-1727 гг., явилось внесенное в проект ст. 22 гл. 2-й предложение о порядке утверждения приговоров к смертной казни или к ссылке на каторгу, вынесенных магистратами городов, значительно удаленных от Санкт-Петербурга. Как уже упоминалось выше, согласно проекту ст. 22 таковые приговоры предлагалось направлять на утверждение не в Главный магистрат, а в близлежащий надворный суд. При этом, сообразно характеризуемому законодательному предположению, гофгерихт должен был утверждать подобные приговоры не самостоятельно, а в совместном присутствии с магистратом того города, в котором он располагался.

Итак, резюмируя изложенное, следует констатировать, что в ходе проведения судебной реформы Петра I произошло восстановление ревизионно-решающего порядка пересмотра и утверждения судебных решений, существовавшего в отечественном судопроизводстве на протяжении конца XV - второй трети XVI в. И хотя, с одной стороны, возрожденный ревизионно-решающий порядок оказался - как и прежде - ограничен областью уголовного процесса, с другой стороны, этот порядок оказался в конце 1710-х - начале 1720-х гг. распространен на судопроизводство как в судах общей юрисдикции, так и в специализированных судах (в первую очередь, в военных, магистратских и полицмейстерских). Соответственно, ревизионно-решающими полномочиями в ходе судебной реформы были наделены суды либо второго, либо третьего звена (гофгерихты, Главный магистрат, Главная полицмейстерская канцелярия, Военная коллегия).

Мотивация законодателя, повторно утвердившего ревизионно-решающую стадию в отечественном уголовном процессе, представляется очевидной. Подобно Ивану 111 и Ивану IV, Петр I стремился выработать механизм контроля за функционированием только что созданных судов первого (основного) звена. Другое дело, что упомянутые государи всея Руси испытывали резонное недоверие, прежде всего, к моральному облику должностных лиц новоучрежденных органов наместничьего управления, а первый российский император испытывал аналогичное недоверие в большей мере к уровню профессиональной подготовленности судей новоучрежденных судов первого звена. Если вспомнить, что в первой четверти XVIII в. законодатель так и не решился ни внедрить в отечественный уголовный процесс состязательные процедуры, ни распространить на дела о тяжких преступлениях процедуры апелляционные, то в подобных условиях внедрение в уголовное судопроизводство процедур ревизионно-решающих нельзя не признать единственно возможным способом хоть как-то снизить вероятность судебных ошибок при назначении наиболее суровых мер наказания.