Политико-правовые взгляды Петра I. Концепция Polizeistaat

14

Политико-правовые взгляды Петра I. Концепция Polizeistaat

Политико-правовые взгляды Петра I отнюдь не являются на сегодня terra incognita для современных исследователей. На протяжении последнего столетия эта сторона духовного облика первого российского императора неоднократно освещалась в исторической и в историко-правовой литературе. Для начала здесь необходимо отметить, что, будучи по натуре разносторонне любознательным и, как выражаются педагоги, обучаемым, первый российский император не питал склонности к отвлеченному знанию. По складу ума Петр I был последовательным прагматиком, который, по верному замечанию X. Баггера, «оценивал теории по степени их пригодности к делу».

Руководствуясь подобным утилитаристским подходом, Петр I исподволь усвоил выработанную преимущественно германскими правоведами XVII в. концепцию «полицейского» государства (Polizeistaat), исходной основой которой послужила теория естественного права (разработанная в трудах, прежде всего, Г. Гроция и Т. Гоббса). Цель «полицейского» - или, по российской терминологии первой четверти XVIII в., «регулярного» - государства заключалась в том, чтобы обеспечить подданным достижение «общего блага» (salus publica). В свою очередь, чтобы стать «регулярным», способным привести население к искомому всеобщему благоденствию, государство само должно было обрести строго определенное устройство.

Теоретической основой для построения механизма «полицейского» государства явилась концепция камерализма, решающий вклад в выработку которой внес немецкий юрист

XVII в. В. Секендорф (Veit Ludwig von Seckendorff). Принципы камерализма заключались, во-первых, в коллегиальном характере руководства органами власти, во-вторых, в последовательно отраслевом характере компетенции центральных органов, в-третьих, в детальной регламентации профессиональной деятельности государственных служащих всех уровней. Особое место в камералистски устроенном «полицейском» государстве принадлежало обладавшему неограниченной властью правителю. Неслучайно поэтому, что в первой четверти XVIII в. отечественный законодатель впервые сформулировал - в толковании к ст. 20 Артикула воинского 1714 г. и к ст. 2 кн. 5-й Морского устава 1720 г. - определение абсолютистско-монархической формы правления (»… его величество есть самовластный монарх, который никому на свете о своих делах ответу дать не должен…»).

Концепция «полицейского» государства не отличалась сложностью. Предполагалось, что достигнуть «общего блага» возможно в том единственном случае, когда «полицейское» государство, с одной стороны, всесторонне регламентирует жизнь подданных посредством издания «правильных» законов и распоряжений, а с другой - обеспечит их неукоснительное исполнение. Идеальный порядок, которому предстояло утвердиться при воплощении концепции на практике, наиболее ярко описа М.М. Богословский: «Подданный не только был обязан нести установленную указами службу государству, он должен был жить не иначе как в жилище, построенном по указному чертежу, носить указное платье и обувь, предаваться указным увеселениям, указным порядком и в указных местах лечиться, в указных фобах хорониться и указным образом лежать на кладбище, предварительно очистив душу покаянием в указные сроки».

Именно проникшись концепцией «полицейского» государства, Петр I уверовал во всесилие надлежаще исполняемого «правильного» закона. Тем самым, царь-реформатор стал - первым из отечественных правителей - сознательным поборником идеи законности. Уже при составлении в 1718 г. проекта закона «Должность Сената» Петр I собственноручно вписал суждение о том, что «как может государство упъравлено быть, егда указы действителны не будут» и что от неисполнения законов «толко общая погибель следовать будет». Еще более четкую формулировку о необходимости соблюдения законов император внес в проект закона от 17 апреля 1722 г.: «Ничто так ко управлению государства нужно есть как крепкое хранение праф гражданских, понеже всуе законы писать, когда их не хранить…»*.

Стремясь утвердить режим законности, первый российский император пошел на не имевшую прежде аналогов меру: он обязал служащих всех органов власти знать действующее законодательство. В специально изданном на этот счет законе от 22 января 1724 г. указывалось, что представителям государственного аппарата надлежит «ведать все уставы государственный и важность их, яко первое и главное дело…». Более того: текст этого закона (вместе с текстами упомянутого чуть выше закона от 17 апреля 1722 г. и закона от 21 января 1724 г. о соблюдении благочиния в судах) Петр 1 распорядился напечатать на особых листах и наклеить на трехгранную призму («зерцало»), которую полагалось выставлять в служебных помещениях на столах перед руководящими должностными лицами.

Соответственно, следуя концепции «полицейского» государства, первый российский император проявил себя и как весьма активный законодатель. Достаточно вспомнить, что если за 47-летие, с февраля 1649 г. по февраль 1696 г., в нашей стране было обнародовано 1458 законов и указов (причем лишь 746 из них исходило от верховной власти), то за 6-летие 1713-1718 гг. только верховной властью было издано 3877 законов и указов. Законотворческой работе Петр I вообще уделял значительное внимание, особенно в последние десять лет правления.

Благодаря отмеченному труду Н.А. Воскресенского, на сегодня известно, например, что закон «Должность Сената» имел шесть подготовленных с участием царя редакций, а Генеральный регламент - и вовсе 12. По авторитетному суждению Б.И. Сыромятникова, Петру I «принадлежали как инициатива и направляющее руководство всей законодательной работой, так и сама детальная разработка и редактирование отдельных законодательных актов, причем в процессе этой работы не только выделялись и формулировались отдельные правовые понятия, но и вырабатывалась новая юридическая терминология, язык права».

Вместе с тем, нельзя не отметить, что ни в концепции камерализма, ни в концепции «полицейского» государства не уделялось специального внимания судебной системе, в этих концепциях - даже мимоходом - не ставился вопрос и о разделении властей. Поэтому Петр I заведомо не мог осознавать судебную реформу в качестве особой линии осуществлявшихся им государственных преобразований. Нет сомнений, что на субъективном уровне первый российский император проводил судебную реформу в русле реформы административной, в рамках общего переустройства государственного аппарата.

Завершая разговор о политико-правовых воззрениях Петра 1, уместно коснуться прежде не затрагивавшегося в литературе вопроса о его юридической подготовленности. С одной стороны, первый российский император не получил в силу традиции - никакого юридического образования в юности и совершенно не интересовался юриспруденцией как областью знаний в более зрелые годы. Глубоко показательно, в частности, что в насчитывавшей свыше 1600 томов личной библиотеке Петра I почти отсутствовала литература правового содержания - за исключением упомянутой рукописи «Краткого изображения процессов…», печатного издания Уложения 1649 г. да экземпляра трактата Г. Гроция «О праве войны и мира», опубликованного на голландском языке в Амстердаме в 1657 г.

С другой стороны, будучи, как уже говорилось, весьма активным законодателем, первый российский император не мог не иметь представления о законах, разрабатывавшихся и принимавшихся при его непосредственном участии. В силу этого, думается, что степень осведомленности Петра 1 в действующем законодательстве следует с уверенностью оценить как высокую.

Теперь стоит остановиться еще на одном аспекте персональной характеристики первого российского императора, немаловажном для понимания его деятельности по реформированию судебной системы. Речь идет о совершенно обойденном в предшествующей литературе вопросе о Петре I как о судебном деятеле. Какое же место занимала судебная практика в круге занятий первого российского императора, насколько часто и в какой процессуальной роли он соприкасался с уголовной и гражданской юстицией?

Что касается личного участия Петра I в разрешении дел гражданско-правового характера, то таких примеров автору настоящей работы выявить на сегодня не удалось. Если подобное и случалось, то весьма и весьма эпизодически. А вот к уголовному судопроизводству первый российский император испытывал устойчивый интерес, на протяжении многих лет нередко принимая участие как в судебном, так и в досудебном производстве по различным делам. Монарх-реформатор и инициировал уголовное преследование, и принимал решения о мерах пресечения, и допрашивал обвиняемых и свидетелей, и санкционировал различные следственные действия (прежде всего, применение пыток), и выносил или - чаще - утверждал приговоры.

При этом порядок участия самодержца в судопроизводстве в петровское время регламентировался лишь фрагментарно. Исключением здесь явились упоминавшиеся выше Наказ «майорским» следственным канцеляриям от 9 декабря 1717 г. и закон от 3 марта 1719 г. В первом из них устанавливалось обязательное санкционирование верховной властью использования пыток в отношении должностных лиц гражданской администрации от вице-губернатора и выше, а также старших и высших офицеров, во втором - обязательное утверждение верховной властью приговоров военных судов, в которых назначалась смертная казнь лицам, имевшим офицерское звание. Да еще законом от 7 марта 1721 г. на обязательное утверждение царя было предписано направлять приговоры, вынесенные Сенатом по делам о казнокрадстве.

Кроме того, в законах от 17 марта 1714 г. и от 19 декабря 1718 г. об укреплении инстанционности в судопроизводстве было в общем виде обозначено положение монарха как суда четвертого (высшего) звена. При этом в ст. 6 закона от 19 декабря 1718 г. дополнительно оговаривалось, что на рассмотрение царя могли передаваться исключительно те судебные дела, разрешение которых вызвало затруднения у Правительствующего Сената. В свою очередь, согласно ст. 4 закона от 19 декабря 1718 г. и ст. 4 закона «Должность Сената» в редакции от декабря 1718 г. дела могли поступать в судебное производство Сената лишь по распоряжению монарха (подробнее об этом будет сказано ниже).

Сходный порядок был закреплен и в ст. 4 закона «Должность Сената» в редакции от 27 апреля 1722 г. (в которой дополнительно прописывалась также процедура передачи соответствующих высочайших указаний через рекетмейстера).

Остается добавить, что, как уже говорилось, в законодательных актах 1713-1718 гг. об особом порядке судопроизводства по делам о государственных преступлениях и о преступлениях против интересов службы подразумевалась возможность для самодержца выступать в качестве инициатора уголовного преследования.

Тем самым, участие Петра I в уголовных процессах обуславливалось в большей мере не требованиями закона, а его интересом к конкретным разновидностям уголовных дел. Из числа таковых особенное внимание царя-реформатора привлекали, во-первых, дела по государственным преступлениям, а во-вторых, дела по обвинениям высокопоставленных должностных лиц в преступлениях против интересов службы. Примеров разнообразного участия Петра I в разбирательстве дел по государственным преступлениям известно множество - достаточно обратиться к отмеченным трудам Н.Б. Голиковой и Е.В. Анисимова.

Весьма характерный пример реализации на практике нормы законов от 25 января 1715 г. и от 19 декабря 1718 г. об особом порядке судопроизводства по государственным преступлениям привел и М.И. Семевский. Согласно выявленному М.И. Семевским архивному источнику, холоп помещика Т.С. Скобеева Аким Иванов, подслушав откровения хозяина об особенностях бытового поведения Петра I, пришел 17 апреля 1721 г. в село Преображенское, где объявил «слово и дело» караульному офицеру. Изветчика незамедлительно препроводили к царю. И хотя Петр I резонно счел извет «неважным», он направил дело на рассмотрение в Тайную канцелярию, которая и осудила Т.С. Скобеева 1 мая 1722 г. к телесному наказанию.

Из обширной череды дел по государственным преступлениям более всего времени Петр I уделил (что легко понять) процессу царевича Алексея Петровича. Здесь царь принял самое активное участие как в предварительном следствии (осуществлявшемся специально учрежденной канцелярией ведения П. А, Толстого), так и в судебном производстве (осуществлявшемся особым судебным присутствием).

К примеру, когда поступили данные о пособничестве царевичу со стороны генерал-лейтенанта В.В. Долгорукова, Петр I незамедлительно инициировал его уголовное преследование и санкционировал арест (произведенный в Санкт-Петербурге 20 февраля 1718 г. лично генерал-губернатором А.Д. Меншиковым). Вслед за этим, 9 марта царь допросил этапированного в село Преображенское обвиняемого. Наконец, после того, как упомянутое особое судебное присутствие 14 марта 1718 г. приговорило В.В. Долгорукова к лишению чинов, конфискации имущества и ссылке, самодержец 5 июля 1718 г. утвердил приговор, избрав осужденному в качестве места ссылки город Соликамск.

Если говорить о делах по преступлениям против интересов службы, то в данном случае неизменным вниманием Петра I пользовались те из них, которые находились в производстве подчиненных непосредственно ему «майорских» следственных канцелярий. Достаточно сказать, что только главе первой из таких канцелярий М.И. Волконскому царь направил в ноябре 1713 - марте 1715 гг. шесть писем, содержавших указания по проведению следствия по «архангельскому» делу.

Сохранилось уникальное свидетельство о реакции современников на участие будущего императора в осуществлявшемся канцелярией В.В. Долгорукова предварительном следствии по неоднократно упоминавшемуся выше «подрядному» делу. Вот что писал на исходе 1714 г. находившемуся в Голландии брату Осипу весьма осведомленный дворецкий А.Д. Меншикова Ф.А. Соловьев^- «Светлейший князь (А.Д. Ментиков) в великой конфузии, и все в самом печалном образе, понеже царское величество зело прилежно сие дело [подрядное] сам розыскивает и не токмо сие, но и всякия дела сам обещается пересмотреть и наказать как за болшое, так и за малое равно, о чем все трясутся…» '.

«Трястись», впрочем, было от чего. Впечатленный масштабами вскрывшихся фальшивых подрядов Петр I распорядился пытать сановных фигурантов дела. В присутствии царя 27 ноября и 13 декабря 1714 г. поднимали на дыбу сенатора Г.И. Волконского, 27 ноября - санкт-петербургского вице-губернатора Я.Н. Римского-Корсакова.

Не меньше внимания Петр 1 уделил и многим другим делам по обвинению высокопоставленных лиц в «преступлениях должности своей». Так, монарх принял самое активное участие в процессе по делу сенатора П.П. Шафирова и обер-прокурора Сената Г.Г. Скорнякова-Писарева. Петр 1 сыграл решающую роль на всех стадиях названного процесса: от инициирования 9 февраля 1723 г. в отношении П.П. Шафирова и Г.Г. Скорнякова-Писарева уголовного преследования и до утверждения вынесенных им 13 февраля 1723 г. приговоров.

Досконально вникал Петр I и в обстоятельства начавшегося в 1722 г. процесса над обер-фискалом А.Я. Нестеровым. В частности, император принял участие во всех трех допросах А. Я, Нестерова под пыткой - 30 января 1723 г., 16 и 18 января 1724 г. 29 января 1723 г. Петр I даже собственноручно написал вопросы к предстоявшему допросу обер-фискала. Вопросы эти предварялись эмоциональным рассуждением о том, что «никому так о том (преступной деятельности иных должностных лиц) сведомому быть невозможно как тебе: первое, по чину фискалскому, второе, понеже прибежище всех воров бы…» -.

Стоит заметить, что личное присутствие монарха на допросах подследственных и подсудимых нередко оказывало на последних значительное психологическое воздействие, способствовало даче ими откровенных показаний. К примеру, именно в ходе допроса 5 февраля 1723 г., проходившего с участием императора, судья Московского надворного суда бывший обер-фискал М.В. Желябужский признался в подлоге завещания вдовы А. Поливановой.

Из числа судебных органов повышенный интерес Петра] привлекала, конечно, работа занимавшихся разбирательством дел по государственным преступлениям Тайной канцелярии и Преображенского приказа. Показательно, что 25 ноября 1718 г. царь установил себе особый день - понедельник - для посещения Тайной канцелярии. Напротив, с судебной деятельностью Правительствующего Сената монарх соприкасался весьма эпизодически.

Как явствует из архивных материалов и публикации Н.А. Воскресенского, за 1719-1724 гт. Петр 1 направил на судебное рассмотрение Сената лишь 14 уголовных и гражданских дел. Например, 11 марта 1721 г. царь передал в судебное производство Сената расследованное канцелярией И.И. Дмитриева-Мамонова дело бывшего сибирского губернатора М.П. Гагарина, а 18 мая 1722 г. - расследованное канцелярией С.А. Салтыкова дело бывшего воронежского вице-губернатора С.А. Колычева.

В последние годы жизни наибольшее внимание первый российский император уделял учрежденному в 1723 г. для разбирательства дел по обвинениям государственных служащих в должностных преступлениях Вышнему суду. В частности, сохранились реестры дел суда с многочисленными высочайшими резолюциями от 24 октября и от 9 декабря 1723 г. А в составленном императором 13 января 1724 г. распределении занятий по дням недели значилось: «…В [Вышнем] суде - середы вечер и четвертка ympo>S. Данный распорядок отнюдь не остался мертвой буквой. Как явствует из походного журнала Петра I, за вторую половину января 1724 г. он посетил Вышний суд восемь раз.

Систематические данные о количестве как вынесенных, так и утвержденных Петром I приговоров на сегодня не установлены. Исходя из архивных материалов и введенных в научный оборот сведений, можно лишь предположить, что количество таких приговоров исчислялось сотнями. Например, по подсчетам Н.Б. Голиковой, только за 1700-1705 гг. по делам, находившимся в производстве Преображенского приказа, царь вынес более 50 приговоров.

В качестве судьи Петр I действовал не всегда последовательно. Скажем, в 1698 г. будущий император приговорил к смертной казни жену стряпчего конюха Аксинью Трусову и ее холопа Григория Леонтьева. Осужденные были изобличены Преображенским приказом в произнесении «непристойных речей»: объясняя жестокость царской расправы с восставшими стрельцами, они высказались о том, что Петр I «ожидовел и бес тово де он жить не может, чтоб ему некоторый день крови не пить». Между тем, три года спустя, в сходном случае царь вынес более мягкий приговор. В 1701 г. Петр I осудил к наказанию кнутом, урезанию языка и пожизненной ссылке в монастырь в Вологде посадскую дочь Евдокию Часовнико-ву, признанную виновной в произнесении фразы о том, что «которого де дни великий государь и стольник князь Ромодановский [глава Преображенского приказа] крови изопьют, того де дни в те часы они веселы, а которого дни они крови не изопьют, и того дни им и хлеб не ес[т] ца» К

Что касается существа деятельности Петра 1 по утверждению приговоров, то он их либо подтверждал, либо смягчал (но никогда не отменял и не ужесточал). Например, из девяти смертных приговоров, направленных Преображенским приказом на высочайшее утверждение в июне-ноябре 1700 г., царь подтвердил единственный, а по остальным смягчил наказание. В свою очередь, смертный приговор, вынесенный 16 июля 1712 г. военным судом уличенному во взяточничестве гвардии поручику Н.Т. Ржевскому, будущий император заменил на телесное наказание и ссылку в Сибирь. Аналогично Петр I поступил и с помещиком П. Сомовым, приговоренным Сенатом за укрывательство дезертиров и вырубку заповедного леса к смертной казни. 6 ноября 1715 г. царь заменил П. Сомову смертную казнь пятью годами каторжных работ.

А вот начальнику Морского комиссариата генерал-майору Г.П. Чернышеву, осужденному 6 октября 1718г. особым военно-судебным присутствием за злоупотребление должностными полномочиями к лишению чинов и конфискации имущества, Петр I при утверждении приговора снизил наказание до ареста на пять дней и штрафа в 972 рубля. Смягчил император и приговор, вынесенный специальным судебным присутствием сенатору П.П. Шафирову: вместо смертной казни осужденному была назначена ссылка в Якутию. Кронштадтскому таможенному бурмистру Ф.А. Болотному, приговоренному Вышним судом 23 января 1724 г. за неоднократное получение взяток к телесному наказанию и пяти годам каторжных работ, самодержец уменьшил срок пребывания на каторге до трех лет.

Из шести же высших должностных лиц, приговоренных в петровское время различными судебными органами к смертной казни за преступления против интересов службы, казнено было двое. Подтверждающие резолюции - «учинить по сенатскому приговору» и «быть по сему» - Петр I наложил лишь на смертные приговоры, вынесенные Сенатом 14 марта 1721 г. бывшему сибирскому губернатору М.П. Гагарину, а Вышним судом 22 января 1724 г. А.Я. Нестерову,

Как представляется, наиболее ярким примером приверженности Петра I «регулярному» судопроизводству явился проведенный в ноябре 1724 г. процесс над камергером гвардии поручиком В. Монсом. При всем том, что Видим Монс был уличен в разнообразных преступных деяниях (главным образом, в получении взяток и превышении должностных полномочий), в деле имелся еще один аспект: открылось, что камергер состоял в неподобающе близостных отношениях с супругой императора Екатериной Алексеевной'. В этих условиях, имея полную возможность осудить В. Монса единолично или вовсе расправиться с ним во внесудебном порядке, Петр 1 предпочел соблюсти все процедуры ординарного судебного производства. В итоге после предварительного следствия (осуществленного в весьма сжатые сроки императорским Кабинетом) дело В. Монса было направлено в Вышний суд, который вынес ему 14 ноября 1723 г. смертный приговор, незамедлительно утвержденный монархом.

Остается добавить, что при вынесении и утверждении приговоров - в качестве дополнительной санкции - Петр I регулярно практиковал такую своеобразную меру, как запрет погребать тела лиц, казненных за государственные преступления и за преступления против интересов службы. Так, приговорив 24 февраля 1712 г. к смертной казни изобличенного во взяточничестве коменданта г. Луха Ф.А. Волкова, царь специально предписал «труп ево в землю не хоронить (но чтоб лежал поверх земли, видим всем)»^ъ.

Не были преданы земле и тела казненных по делу царевича Алексея Петровича - в частности, шестерых лиц, обезглавленных в Санкт-Петербурге 8 декабря 1718 г. Общеизвестно, что было оставлено на виселице тело казненного 16 марта 1721 г. М.П. Гагарина'. Не было погребено и тело обезглавленного 15 ноября 1724 г. В. Монса.

Тяготение первого российского императора к подобной форме дополнительного уголовного наказания привело к уникальному случаю, когда, получив сведения, подтвердившие эпизоды казнокрадства умершего к тому времени в ходе предварительного следствия дьяка П.К. Скурихина, Петр I вынес ему посмертный (!) приговор. 15 апреля 1724 г. император указал извлечь тело П.К. Скурихина из могилы и повесить его «на железной чепе за Москвою рекою на Болоте… за то, что он, покрывая и отбывая своего воровства, во всем запирался и… повинной не принес». В таком контексте не приходиться удивляться осторожности, проявленной в 1721 г. главой одной из «майорских» следственных канцелярий М.А. Матюшкиным. Узнав о последовавшей 29 июня 1721 г. смерти подследственного - бывшего архангелогородского вице-губернатора А.А. Курбатова, М.А. Матюшкин не решился дать разрешение на его захоронение, а запросил особое указание Петра I на этот счет.

Наконец, нельзя не отметить, что первый российский император нередко практиковал и помилование - спустя какое-то время - осужденных с его участием лиц. При этом Петр I никогда не отменял прежние приговоры полностью. Осужденные освобождались в таких случаях лишь от части назначенного им наказания.

К примеру, упомянутый гвардии поручик Н.Т. Ржевский, осужденный в 1714 г. за взяточничество, был освобожден из ссылки - в рамках амнистиционной кампании по случаю победы России в Великой Северной войне - по именному указу от 26 января 1722 г.' Осужденный в 1718 г. за пособничество царевичу Алексею Петровичу В.В. Долгоруков получил освобождение из ссылки по указу Петра I от 7 мая 1724 г., изданному по иному поводу: в связи с коронацией Екатерины Алексеевны. Гораздо меньше довелось ожидать государевой милости осужденным на процессе П.П. Шафирова и Г.Г. Скорнякова-Писарева сенаторам Д.М. Голицыну и Г.Ф. Долгорукову. Приговоренные 13 февраля 1723 г. за пособничество П.П. Шафирову к лишению чинов и штрафу в 1550 рублей каждый, Д.М. Голицын и Г.Ф. Долгоруков были восстановлены императором в чинах и должностях уже 19 февраля 1723 г.

Резюмируя вышесказанное, можно констатировать, что Петр I проявил себя как весьма активный судебный деятель, хотя и односторонне сосредоточенный на участии в уголовном судопроизводстве. Здесь в центре внимания первого российского императора неизменно находились дела по государственным преступлениям и по преступлениям против интересов службы.

При рассмотрении уголовных дел Петр I выступал в самых разнообразных процессуальных ролях - от инициатора уголовного преследования до судьи, выносившего или утверждавшего приговор. Утверждая приговоры, Петр I предпочитал в большей мере либеральный подход, не ужесточая, а, напротив, нередко смягчая назначенные нижестоящим судом наказания. Таким образом, следует заключить, что к проведению первой отечественной судебной реформы приступал не только имевший углубленное представление о современном отечественном законодательстве и о новейших зарубежных политико-правовых концепциях активный законодатель, но и не менее активный судебный деятель, многократно соприкасавшийся с практикой уголовного судопроизводства.