Проблемы права интеллектуальной собственности

Проблемы права интеллектуальной собственности

Существование современной культуры невозможно без интеллектуальной собственности, без законодательного урегулирования связанных с ней общественных отношений по поводу производства «духовных благ». Но и материальное производство сегодня немыслимо без постоянно возрастающего использования интеллектуального труда. Философ Карл Поппер отмечал, что некоторые идеи гораздо более «фундаментальны», чем большая часть сложных материальных средств производства, предлагал провести следующий довольно жестокий мысленный эксперимент: «Представим себе, что наша экономическая система, включая всю промышленность и все социальные организации, уничтожена, но техническое и научное знание сохранилось. В этом случае потребовалось бы не так уж много времени для восстановления промышленности (конечно, в меньшем масштабе и после гибели многих людей от голода). Вообразите теперь, что исчезли все наши знания, а материальные вещи сохранились. Это равносильно тому, что случилось бы, если бы дикое племя поселилось в высокоиндустриальной, но покинутой ее жителями стране. Это вскоре привело бы к полному исчезновению всех следов цивилизации». Однако большинство стран до сих пор не в состоянии обеспечить приемлемого уровня соблюдения даже традиционных прав интеллектуальной собственности.

Необходимость предоставления авторам и инвесторам прав на создаваемые произведения и решения технических задач привела к появлению в российском законодательстве юридической конструкции, основанной на признании за авторами и их правопреемниками права интеллектуальной собственности на результаты интеллектуальной деятельности. Термин, получивший «прописку» в отечественном праве благодаря присоединению в 1968 году к Конвенции учреждающей Всемирную организацию интеллектуальной собственности, получил закрепление в тексте Закона РСФСР «О собственности в РСФСР». Такое начинание получило некоторую поддержку в Патентном законе Российской Федерации, которым было введено понятие объекта промышленной собственности, а также в Конституции Российской Федерации. Тем не менее, за распространением термина «собственность» на результаты интеллектуальной деятельности не последовало каких-либо дальнейших принципиальных шагов в построении на этой основе обновляемой системы законодательного регулирования. До сих пор нередко приходится встречать утверждения о том, что интеллектуальная собственность - это всего лишь условный, собирательный термин.

В течение нескольких столетий сложилось устойчивое понимание того, что создатель «интеллектуальной ценности» вправе извлекать выгоду из своего произведения и распоряжаться его судьбой благодаря предоставляемой ему совокупности специальных «интеллектуальных прав». Развитие этого понимания привело к возникновению ряда теорий, стремящихся отразить реальные отношения, а также к распространению термина «интеллектуальная собственность», все чаще закрепляемому на уровне международных договоров и в национальных законодательствах.

Однако многие ученые-цивилисты либо предлагают вообще отказаться от использования термина «интеллектуальная собственность», либо понимают под ним только нематериальные блага (совокупность идей, образов, творческих, технических решений и т.д.), на которые за достигнувшим их лицом или иным правообладателем закрепляется особое «исключительное право». При этом презюмируется, что право интеллектуальной собственности по существу устанавливает режим охраны только в отношении нематериальных объектов. При таком подходе интеллектуальная собственность оказывается никак не связанной с материальным объектом, в котором результат интеллектуальной деятельности выражен, хотя несомненно, что законодательство во многих случаях предусматривает необходимость контроля авторов и их правопреемников за участием такого объекта в хозяйственном обороте или возможность получения авторами дополнительного вознаграждения в определенных случаях. Можно привести многочисленные примеры: особые положения о праве на прокат произведения, право следования в отношении произведений изобразительного искусства и т.д.

Кроме того, исключительное право рассматривается как право монопольное. При периодически возобновляемой «ненависти к привилегиям» и трудности уяснения отличий между разными видами и основаниями «монополизма» такое положение препятствует пониманию ценности права интеллектуальной собственности и мешает успешной пропаганде необходимости охраны прав на произведения, изобретения и иные результаты интеллектуальной деятельности.

Поиски альтернативных подходов к теоретическому осмыслению проблемы охраны интеллектуальных достижений привели к возникновению проприетарных концепций, т.е. к рассмотрению таких результатов с позиций категории собственности, поскольку слово «proprietas» означает собственность, благодаря чему и возникло название этой группы концептуальных моделей. Проприетарный подход основан на весьма уязвимом для критики отождествлении права создателя на достигнутый им результат с правом собственности лица, создавшего материальный объект. Как отмечается многими исследователями, основными причинами, породившими использование именно данной категории, явилось стремление создателей интеллектуальных достижений иметь права на плоды своего труда, аналогичные правам собственников вещей, стремление использовать фундаментальные основы ключевого института гражданского права - права собственности - в сфере творческой и иной интеллектуальной деятельности, желание подчеркнуть абсолютный, сходный с таким «вечным» институтом, как право собственности, характер прав, «стремление втиснуть сравнительно новый институт в освященные традицией схемы».

Специалисты неоднократно отмечали, что появление категорий интеллектуальная собственность, промышленная собственность, литературная и научная собственность обусловлено не только политическими и экономическими, но и психологическими процессами, повлиявшими даже на международные договоры, на национальное законодательство и на юридические конструкции, разрабатываемые в этой области. Поскольку для любого участника экономического оборота крайне важно обладание статусом, известным всем другим участникам, то исключительно удобной оказывается именно конструкция, аналогичная праву собственности или иному вещному праву: «Вещные права обладают перед обязательственными таким преимуществом, как определенность их статуса, поскольку последний устанавливается только законом»¹¹⁰.

Проприетарные концепции подвергаются активной критике прежде всего за попытки отождествлять правовой режим материальных вещей и нематериальных объектов, а также за невозможность с их помощью объяснить ряд явлений в сфере правового регулирования отношений, связанных с созданием и использованием результатов интеллектуальной деятельности, например, «эффект размножения» объекта интеллектуальной собственности при его передаче, институт преждепользования в патентном праве, ограниченность интеллектуальной собственности временными рамками, т.е. срочный характер прав на нее, и т.д. Обращается также внимание на территориальный характер прав «нематериальной интеллектуальной собственности», т.е. их ограничение пределами того государства, где они возникли или признаны в специально установленном порядке: «Владение неосязаемым имуществом имеет столько особенностей, сколько существует независимых государств».

Реагируя на эти замечания, сторонники дальнейшего развития теории интеллектуальной собственности стали подчеркивать, что речь в данном случае идет о собственности особого рода, которая требует специального регулирования из-за того, что объектами права собственности владельцев патентов, товарных знаков, субъектов авторского права являются неосязаемые и бестелесные вещи. Однако противники данного понятия продолжают указывать на опасность того, что сохранившееся сходство наименований скроет различие в содержании: «Термин «интеллектуальная собственность» представляется юридически недостаточно корректным. Он может создать впечатление о распространении на нематериальные объекты режима, установленного для права собственности. Это впечатление было бы ошибочным».

Между тем оба подхода - как через призму исключительных прав, так и с использованием отождествления нематериальных и материальных объектов, с неизбежностью влекут отрыв «идей» (результатов интеллектуальной деятельности) от их материальных носителей, «вещественных оболочек». В то же время нельзя не заметить, что почти всегда существует некоторая юридическая связь между правомерно введенным в гражданский оборот материальным объектом - носителем авторского произведения или иного результата интеллектуальной деятельности и правами на такой результат. Такая связь может ослабляться (см., например, пункт 3 статьи 16 Закона Российской Федерации «Об авторском праве и смежных правах»), однако эта связь почти всегда существует. Такое положение характерно для любых объектов интеллектуальной собственности.

Это обстоятельство дает возможность предложить вариант понимания интеллектуальной собственности как совокупности прав на объективно выраженный результат интеллектуальной деятельности. В этом случае намного проще объяснить некоторые особенности правового регулирования, которые при иных подходах нуждаются в построении специальных правовых конструкций, например, введении особых «исключительных прав», находящихся вне классического деления прав на вещные, обязательственные и личные, а затем дополнении их громоздкими исключениями и исключениями из исключений.

Например, правомерная продажа материальных объектов, в которых с согласия правообладателя воплощено запатентованное изобретение, рассматривается в качестве акта, «исчерпывающего» право из патента, и предоставляет покупателю и его правопреемникам возможность юридически беспрепятственно использовать приобретенное изделие. Так называемый принцип исчерпания прав в сфере охраны промышленной собственности означает ограничение правовых возможностей обладателя прав на объект интеллектуальной собственности правом контролировать судьбу материального объекта (товара), содержащего объект интеллектуальной собственности, путем разрешения или запрещения ввода товара в гражданский оборот, который в дальнейшем, как правило, осуществляется вне контроля обладателя прав интеллектуальной собственности. Так, в соответствии с частью 6 статьи 11 Патентного закона Российской Федерации не признается нарушением патентных прав применение средств, содержащих изобретение, полезную модель, промышленный образец, защищенные патентами (свидетельствами), если эти средства введены в хозяйственный оборот законным путем.

В сфере авторского права действует аналогичный принцип: права автора исчерпываются контролем над введением материального носителя произведения в хозяйственный оборот, но не распространяются, за исключением специально предусмотренных законодательством случаев, на использование такого материального объекта третьими лицами, которые получили его на законном основании. Как устанавливается частью 1 пункта 3 статьи 16 Закона Российской Федерации «Об авторском праве и смежных правах», «если экземпляры правомерно опубликованного произведения введены в гражданский оборот посредством их продажи, то допускается их дальнейшее распространение без согласия автора и без выплаты авторского вознаграждения».

С точки зрения теории исключительных прав такое положение обычно объясняют следующим образом. Приобретая экземпляр, например, литературного произведения или программы для ЭВМ, лицо не приобретает каких-либо исключительных имущественных авторских прав в отношении литературного произведения или компьютерной программы. Поэтому оно не вправе осуществлять без согласия правообладателя использование произведения, хотя, с другой стороны, очевидно, что произведение или программу покупают именно для их использования. Чтобы сгладить возникающее противоречие, приходится исходить из того, что понятие «использование» для целей авторского или патентного права значительно отличается от обычного понимания этого термина, причем ни международные договоры, ни национальные законодательные акты не оговаривают с достаточной степенью ясности, в чем же именно состоит это отличие. Так, лицо, приобретшее экземпляр произведения, не вправе без согласия правообладателя осуществлять воспроизведение (тиражирование) приобретенного экземпляра, но в силу законодательно предусмотренных исключений может воспроизводить такой экземпляр, например, в личных целях. Не получив специального разрешения от обладателя «исключительных имущественных авторских прав», владелец экземпляров книги не вправе «распространять экземпляры произведения любым способом: продавать, сдавать в прокат и так далее» (пункт 2 статьи 16 Закона Российской Федерации «Об авторском праве и смежных правах»), но несмотря на это вправе продать приобретенный ранее экземпляр другому лицу. Причем с введением во многих странах, в том числе в Европейском Союзе, территориальных ограничений для действия принципа исчерпания прав, возможность последующей перепродажи правомерно выпущенных в оборот экземпляров произведений и даже возможность поездки с ними за рубеж в ряде случаев также оказывается весьма ограничена.

Сложность законодательных конструкций негативно сказывается на правоприменительной практике. Так, например, при рассмотрении дела по иску корпорации «Майкрософт» к ИВЦ «Аверс»¹¹⁴, Арбитражный суд г. Москвы несмотря на очевидно неразрешенное правообладателем использование программных продуктов, отказал в удовлетворении исковых требований. При этом в выводах суда оригинально переплетались ссылки на Закон Российской Федерации «О правовой охране программ для ЭВМ и баз данных», Закон Российской Федерации «Об авторском праве и смежных правах», а также статьи 454 и 460 Гражданского кодекса Российской Федерации, согласно которым, как было указано в решении: «объектом договора купли-продажи могут быть как товар, так и имущественные права, которые продавец обязан передать покупателю свободными от прав третьих лиц». Т.е. фактически суд посчитал, что поскольку ответчик приобрел где-то экземпляр программы, то он вправе инсталлировать ее на неограниченное число компьютеров и неограниченно предоставлять такую возможность другим лицам. Правильное решение было принято только в результате пересмотра дела, рассмотрение которого заняло почти полгода, несмотря на явно незаконный характер использования программного продукта ответчиком, очевидный для любого специалиста.

Еще более оригинальное решение принял один из районных судов г. Омска (см. заочное решение Октябрьского районного суда г. Омска от 30 июня 1998 г. № 2-4099/98 на сайте www.intemet-law.ru) по иску, предъявленному к корпорации «Майкрософт» местным обществом по защите прав потребителей. Суд признал, что приобретенный жителем Омска на Царицынском рынке г. Москвы программный продукт «Microsoft

Office 97» произведен без какого-либо разрешения правообладателя - корпорации «Майкрософт» и является контрафактным, однако счел, что «отношения между изготовителем и продавцом» не могут служить основанием для отказа жителю Омска в защите его прав, поскольку «ответчик не отказался от авторских прав на программный продукт». Наряду с взысканием неустоек и компенсации морального вреда, расходов общества по защите прав потребителя и государственной пошлины суд обязал корпорацию «Майкрософт» опубликовать свое решение в общероссийских средствах массовой информации, а также предусмотрел, что Корпорации «Майкрософт» обязана оплатить жителю Омска покупку нового принтера, приобретенного по ошибке, поскольку пострадавший сначала подозревал, что сбои при распечатке таблиц вызваны недостатками имеющегося у него оборудования, а не дефектами пиратской копии программы, не поддерживавшей соответствующие функции.

Потребность в сложной, порой существенным образом затрудняющей правоприменение правовой конструкции возникает именно по причине понимания интеллектуальной собственности как нематериального блага, использование которого описывается через категорию «исключительных прав».

В то же время необходимо признать, что фактически, за исключением специально установленных законом случаев, каждый вновь создаваемый материальный объект, содержащий охраняемый результат интеллектуальной деятельности, находится в определенной юридической связи с обладателем прав интеллектуальной собственности, поскольку создание и использование такого объекта должны быть согласованы с ним или разрешены законом. Учитывающая это обстоятельство конструкция «материальной интеллектуальной собственности» позволила бы сохранить многие преимущества иных подходов, избавившись при этом от большинства присущих им недостатков.

Понятие интеллектуальной собственности по своему смысловому значению удачно характеризует принадлежность и сущность результата интеллектуальной деятельности. Вообще, любое употребление понятия «собственность» с неизбежностью указывает на наличие ее владельца и соответствующую возможность возникновения связанных с нею имущественных отношений¹¹⁵. Право интеллектуальной собственности, как и право вещной собственности, принадлежит к категории абсолютных прав: всегда известен носитель права, управомоченное лицо, а все третьи лица должны воздерживаться от нарушения его прав. Само понятие интеллектуальной собственности позволяет усиливать предварительное воздействие норм права на общественные отношения: термин «собственность» всегда подразумевает полноту и абсолютность прав.

Следует признать, что право интеллектуальной собственности не может рассматриваться в качестве одной из разновидностей права вещной собственности, хотя объекты интеллектуальной собственности (объективно выраженные результаты интеллектуальной деятельности) в большинстве случаев являются вещами, объектами права вещной собственности. Для адекватного юридического описания права интеллектуальной собственности необходимо «расширить» само понятие права собственности, охватив им все имущество, находящееся в исключительном господстве лица, в том числе и права на результаты интеллектуальной деятельности и средства индивидуализации, наряду с вещными правами на часть содержащих их в себе материальных объектов. Полноценным собственником вещи в таком случае сможет признаваться только тот, кто обладает на нее как правом вещной собственности, так и определенными правами, основанными на интеллектуальной собственности, если данная вещь может рассматриваться в качестве объекта таких прав. Без такого «двойного правообладания» права вещной собственности ограничиваются или даже полностью «парализуются» правами интеллектуальной собственности.

Право вещной собственности и право интеллектуальной собственности регулируются различными институтами гражданского права, но в рамках целостного понимания права собственности их коллизию следует разрешать по особо установленным правилам. Только в этом случае удастся, наконец, устранить многие существующие между ними противоречия, поскольку «количественные свойства спорят друг с другом, качественные - друг друга дополняют» (Д. Бонхеффер).

Хотя нелепо смотреть на мир как на совокупность только физических тел, но объектом правового регулирования не могут быть ни «информация», ни «произведение», ни иные нематериальные блага, как не может регулироваться правом «вещество», «энергия» (в отрыве от прав на их использование) и т.д. «Для того чтобы вещество (как собирательное понятие) стало объектом правового регулирования…, должны возникнуть отношения между людьми по поводу конкретных вещественных объектов»¹¹⁶. Правовая охрана может распространяться только на такие объекты.

Права обладателей интеллектуальной собственности, разумеется, защищаются с помощью иных правовых средств по сравнению с теми, которые применяются для защиты права вещной собственности, но такая же особенность средств применяемой защиты характерна для большинства видов самой вещной собственности. «Достоверность» прав интеллектуальной собственности может считаться даже большей: если для вещей регистрация прав устанавливается в качестве исключения, то подчиненность прав интеллектуальной собственности регистрации и формальностям - это практически общее правило, из которого изъяты лишь объекты авторского права, смежных прав и некоторые другие. Однако даже в отношении не подлежащих регистрации объектов интеллектуальной собственности установлены законодательные презумпции, позволяющие однозначно определять первоначального правообладателя.

Как уже отмечалось, в целом теоретическое противостояние интеллектуальной собственности и исключительных прав приводит лишь к негативным последствиям, к тому, что непривычные слова вытесняют привычные понятия. Еще Иеремия Бентам писал, что формулировка закона должна быть прежде всего доступна для каждого, от кого ожидается его соблюдение. Для полноценного юридического обеспечения системы отношений, связанных с созданием и использованием объектов интеллектуальной собственности, необходимы использование всего накопленного юридической теорией и практикой арсенала правовых средств, комплексное применение различных подходов и даже определенная степень эклектичности при юридическом оформлении реально существующих правоотношений.

Попытки использования исключительно какой-либо одной теории в качестве единственно допустимой основы для построения правового регулирования в данной области приводят к невозможности полноценной систематизации законодательства об интеллектуальной собственности, к неустранимым трудностям при осуществлении кодификации. Не удается найти приемлемых решений многих проблем, связанных с участием объектов интеллектуальной собственности в гражданском обороте, их использованием в уставном (складочном) капитале хозяйственных обществ и товариществ. Осложняется решение вопросов не только в сфере цивилистики, но также и в других отраслях права, в том числе в налоговом, таможенном, административном, уголовном праве. Достаточно упомянуть проблему отражения интеллектуальной собственности как объекта бухгалтерского учета и налогообложения, которую никак не могут логично решить в налоговом законодательстве. В таможенном праве до настоящего времени не решен на законодательном уровне вопрос об общих принципах установления таможенной стоимости товаров, содержащих объекты интеллектуальной собственности, что позволяет во многих случаях уклоняться от уплаты таможенных платежей, в результате чего значительные потери несет государственный бюджет.

Интеллектуальная собственность не может быть «неточным» термином, поскольку понятия всегда условны, воображаемы. Понятия оправдываются лишь тем, что из них можно получить»: «Лишь плодотворное истинно», как писал Гете, а У. Джеймс отмечал: «Идеи становятся истинными только тогда, когда они помогают нам устанавливать удовлетворительные отношения с другими частями нашего опыта». Есть «пространство мышления», есть законы восприятия, законы понимания и есть законы того, почему мы не понимаем. К любой теории предъявляется одно главное требование: та теория хороша, которая содержит в себе такие принципы, что, не меняя их, можно сделать понятным максимальное число эмпирических явлений. Что же касается «точности», то, по утверждению известного юриста О. Холмса, «юридические формулы не схожи (и не должны быть схожи) с математически однозначными». Термин «интеллектуальная собственность» обладает явным удобством для понимания и применения, поскольку назначение права - регулировать общественные отношения, обеспечивать их оптимальность и стабильность. Перефразируя известное изречение, об этом термине можно сказать: вред от него невозможен, а польза весьма вероятна. «Сама живучесть термина «интеллектуальная собственность»… лучше, чем что-либо другое, доказывает удачность данного названия той совокупности прав на результаты интеллектуальной деятельности, которая возникает у их создателей и правообладателей».

В XX веке произошло во многом трагическое изменение отношения к творческому труду: он утратил ореол «святости» даже в глазах самих творческих деятелей. Едва ли найдутся теперь писатели, которые, садясь за письменный стол, украшали бы обшлага рукавов кружевами, как это иногда еще делали в Век Просвещения. Мы живем в переходную эпоху: источники частной финансовой поддержки стремительно тают, «внерыночное обеспечение», до конца XVIII века способствовавшее появлению большинства шедевров, исчезает, система меценатства повсеместно отмирает, а рыночный механизм все еще не может в достаточной степени способствовать созданию культурных ценностей, обеспечивать сохранение и распространение культурного наследия, гарантировать охрану того «хрупкого мира», в котором живут «идеи». Идеи, которые, однажды появившись, могут служить бесконечное время бесконечному числу людей. Проблема заключается в том, чтобы создать условия, которые позволят им появиться.

Вопросы соотношения материального вознаграждения за творческий труд и культуры как основного условия существования человечества, как главного гуманитарного, т.е. «человекообразующего» фактора, долгое время считались проблемой, не достойной философского размышления. Исследование «пространства мышления» современного человека делает очевидным непонимание и нежелание понимать, что за творческий труд нужно платить, создавая тем самым саму возможность для занятия таким трудом, что «старые», уже созданные произведения нуждаются в правовой защите прежде всего для того, чтобы рождались новые. В этой области современное общество, как представляется, дальше всего отходит от идеала «гражданского общества», состоящего из людей, знающих свои права и выполняющих свои обязанности. Напротив, для него характерны плохая осведомленность людей о своих правах и полное пренебрежение чужими, психологическая неготовность к восприятию требований современного законодательства.

«Интеллектуальное пиратство» захлестнуло весь мир. Например, доля программного обеспечения нелегального происхождения составляет: в ФРГ - 50 процентов, во Франции - 57 процентов, в Великобритании и Финляндии - 43 процента, в Швейцарии и США - 35 процентов, в России - до 94 процентов (см. «Независима газета», 1996 - 4 декабря). При отсутствии ясного представления о правильных отношениях, при «размытости доходов» современного человека «никто не испытывает угрызений совести от поступков, ставших обычаем» (Вольтер). Сфера интеллектуальной собственности буквально опутана незаконными действиями. «Но не это главное, а то, что единственные, кто испытывает по этому поводу угрызения совести, по-видимому, те, чьи преступления открылись».

Чтобы компенсировать свои потери от «пиратства» правообладатели повышают цену, а это в свою очередь провоцирует стагнацию легального сектора рынка интеллектуальной собственности и способствует росту доходов правонарушителей. В результате цикл повторяется, приобретая характерные черты того, что Гегель называл «дурной бесконечностью». Эта проблема имеет уже не только социальные и экономические, но и психологические корни. По криминологической теории социального обучения «преступные навыки и взгляды усваиваются на успешных примерах, ситуационных моделях и путем самостоятельных упражнений… Важно, какое значение сам человек придает своему поведению и как его оценивают другие». Поэтому очень важно то обстоятельство, что именно понятие интеллектуальной собственности способно давать мышлению ощущение нормы даже при наличии весьма значительных отклонений от нее в конкретных жизненных ситуациях.

По устоявшемуся мнению многих авторов, интеллектуальная собственность является исключительно нематериальным благом, а общий принцип заключается в том, что все нематериальные объекты могут свободно без чьего-либо разрешения и безвозмездно использоваться любым лицом, кроме случаев, прямо установленных законом. Т.е. признается и предлагается закреплять в законодательстве такое положение, при котором для того, «чтобы объект стал охраняемым, каждый раз помимо наличия всех… признаков необходимо специальное указание закона, как о самой охране, так и о порядке ее предоставления»; «только закон может устанавливать такое изъятие - именно оно и означает введение специальной охраны»¹²⁵. Тем самым подчеркивается, что интеллектуальная собственность, понимаемая как нематериальное благо, не подпадающая под действие авторского или изобретательского (патентного) права либо прямо не закрепленная специальными законодательными актами, не защищается. Однако в гражданском праве ничто не может быть ничьим, действует известное еще римскому праву правило: «Ничья вещь принадлежит тому, кто первый завладел ею».

В результате фактически пропагандируется подход, сходный с выдвинутым на определенном этапе перестройки лозунгом: «Все, что прямо не запрещено законом, разрешено». «Этот лозунг практически игнорирует то обстоятельство, что сдерживающими началами и социальными регуляторами преступного поведения являются, наряду с законом, моральные нормы, религиозные, эстетические, этические, экономические правила поведения и др. Именно это в совокупности подлежит учету при принятии каждого решения. Противоречит ли принимаемое решение закону, а тем более уголовному, - это уже последняя линия защиты, переступив через которую человек вступает в сферу действия уголовного закона. При задержке принятия решения может произойти отказ от совершения преступления, например, в результате осознания того, что такого рода преступления обычно раскрываются и виновные привлекаются к строгой ответственности. Поэтому целям права более соответствовало бы утверждение: «Не все, прямо законом не запрещенное, признается дозволенным», хотя и «дозволено не только то, что прямо разрешено законом». Между разрешенным и запрещенным всегда существует terra incognita, «спорная территория», отчасти в результате «недосказанности», наличия пробелов в ряде норм действующего законодательства, вступая на которую следует придерживаться общего правила любой науки: «Сомневайся!»

Юридическая доктрина, без которой немыслимо ни правотворчество, ни правоприменение, ни преподавание, уже давно исходит из того, что, в принципе, охраняться должен любой творческий результат с того момента, когда он был достигнут; каждый может при определенных условиях иметь права на созданный им результат интеллектуальной деятельности. Можно. сказать, что положение с интеллектуальной собственностью такое же, как и с правами человека: права человека в каждую эпоху определяются прежде всего возможностями человечества. В последнее время все отчетливее проявляется необходимость создания правового режима для включения в оборот всех видов творческих достижений, независимо от их специфики. В то же время наблюдается не только юридическая, но и психологическая, и философская неготовность к восприятию общего института интеллектуальной собственности.

Становление единого института интеллектуальной собственности позволяет поднимать вопрос о расширении круга правообладателей за счет распространения единых правомочий на все виды охватываемых этим понятием объектов. Так, давно уже назрела необходимость решить проблему охраны прав не только владельцев товарных знаков, но и их авторов, дизайнеров. Авторское право возникает в силу создания произведения, к юридическим лицам могут переходить права на использование произведения в качестве средства индивидуализации - товарного знака, но автор, дизайнер остается обладателем авторских прав, например, на упоминание своего имени, по крайней мере, в изданиях, публикуемых не за счет заказчика - обладателя прав на объект промышленной собственности. Упоминание имени автора (дизайнера) возможно также в рекламных материалах, на рекламных щитах фирмы - обладателя права на товарный знак, что может регулироваться отдельным соглашением.

Российская правовая доктрина в качестве одной из причин, приводящих к исключению из числа объектов авторского права законов, административных и судебных решений, военных приказов, считала отсутствие принадлежности подобных произведений к «литературному обороту». Таким произведениям, как отмечал Г.Ф. Шершеневич, «независимо от количества умственного труда, потраченного на них, совершенно чужда цель литературного обращения, их существование обусловлено целью поддержания государственного порядка»¹²⁸.

Французский исследователь авторского права Р. Дюма допускает возможность оригинальности некоторых законов, нормативных актов, судебных решений, но в качестве причины, приводящей к исключению официальных документов из категории охраняемых авторским правом, указывает на публичную направленность этих актов. В отечественной правовой доктрине высказывались и иные мнения. Так, известнейшие российские юристы неоднократно приводили традиционное указание авторов Государственного гимна СССР в качестве примера правильной практики, которая должна быть распространена на другие категории официальных документов, а возможно, и закреплена законодательно.

В данном случае речь идет не столько о распространении на официальные документы авторско-правовой охраны в полном объеме, сколько о «желательности» указания имени как проявления личного неимущественного права творческих работников. Даже в том случае, если создание научно-литературных текстов входит в служебные обязанности автора, является его служебным заданием, это не должно полностью лишать создателя произведения всех его авторских прав. Парадоксально придание правовой охраны тексту проекта нормативного акта и полное отсутствие авторского права в отношении идентичного текста принятого закона. Недопустимо отнимать все авторские права, в том числе личные неимущественные, у лиц, внесших основной творческий вклад в создание любого произведения, тем более что цель «поддержания государственного порядка» вовсе этого не требует.

Как отмечалось многими специалистами, свидетельством высочайшего уважения к создателям интеллектуальных достижений юридической мысли проникнуты Дигесты Юстиниана, сохранившие и пронесшие через века законодательные положения не в обезличенном, а в персонифицированном виде. Сочинения римских юристов стали важнейшей частью кодификации Юстиниана, не потеряв при этом имен своих авторов. Следуя подобным традициям, можно было бы ожидать в будущем даже появления нового полноправного субъекта законодательного процесса - автора законопроекта, наделяемого специальными правами, например, правом на указание своего имени при публикации законодательного акта или его фрагмента, особым правом на мотивированное уведомление автора о вносимых изменениях и дополнениях и, возможно, даже правом на получение вознаграждения за отдельные виды использования созданного нормативного акта, например, при коммерческом использовании содержащей такой нормативный акт базы данных.

Из всех известных истории законодателей только Ликургу явилась странная мысль, что воровство - полезное общественное установление, единственное, способное поддерживать равенство в обществе. В отличие от Древней Спарты современные государства обычно придерживаются иной позиции в этом вопросе. Однако они по-прежнему склонны не замечать определенных экономических процессов, которые вследствие этого развиваются в стихийно устанавливаемых границах, как правило, противозаконных и в подавляющем большинстве случаев неприемлемых для общества. «Благодаря свойствам права оказывается возможным ввести в социальную жизнь всеобщую, стабильную, строго определенную по содержанию, гарантированную государством систему типовых масштабов поведения, функционирующую постоянно». Задачей же цивилистики является нахождение, как писал М.М. Агарков, «правовых способов решения определенных практических проблем, возникающих в жизни».

Поскольку «мнения правят миром» (О. Конт заявлял, что «идеи управляют миром и вертят им, как хотят» и «весь социальный механизм опирается, в конце концов, на мнения людей») и даже убеждение - это не что иное, как структурированное мнение, то следует, видимо, действовать в духе совета В. Парето: «извлекать выгоду из чувств, а не растрачивать энергию в тщетных попытках их уничтожить». Подобный подход напоминает правило, которое можно найти в старинных руководствах судебного красноречия: «Все, не исключая страстей и предрассудков, должно служить торжеству истины».

Обычно как называют вещь или явление, так их и понимают: «назвать - значит понять». Основание же всякого понимания состоит из знания слов, ставших привычными, из «привыкания к слову»: «Знание есть уподобление или припоминание» (Платон). Благодаря этому в юриспруденции возможно даже «делание вещей с помощью слов» (Дж. Остин).

Часто уже сам по себе факт оценки чего-либо способствует резкому изменению взглядов, установлению социальных ограничений, сдерживающих индивида, заставляющих его делать разумный, законный выбор в силу присущей человеку способности осознавать опасность неблагоприятных последствий своих противозаконных поступков.

Имеется минимум знаний, которыми должен обладать каждый: то, что проще узнать, чем забыть. Даже тот, кто не станет пользоваться нормами какого-либо правового института или целой отрасли права, по крайней мере, сможет усвоить основные их принципы, если эти принципы будут выражены точно и ясно. Конечно, преподаватели могут говорить студентам, что юрист должен интересоваться многим, а знать все. Но невозможно требовать от представителей всех профессий понимания всех нюансов всего существующего законодательного массива. Знать то, что необходимо, и иметь представление обо всем остальном - этого вполне достаточно для поддержания истинных суждений о положении вещей. Принятое содержание понятия, термина отражает в сжатом виде, концентрированно историю развития, традиции и опыт: Распространенность того или иного варианта употребления термина уже есть показатель его влияния, научного и практического значения.

Отбор базовых понятий, первичных принципов - важнейшая задача для любой науки. Именно они делают возможным понимание на уровне отобранных наблюдений, на уровне простых и твердых убеждений. А поскольку, как уже отмечалось выше, процессы понимания человеком мира во многих случаях основаны не на тщательном изучении, а на сравнении и уподоблении, именно «принцип простоты» позволяет строить умозаключения на основе далеко не полных данных о характере ситуации, использовать интуицию, восполняющую недостаток информации. В этом случае можно ожидать, что само отклонение от нормы будет служить стимулом для возвращения к норме, стимулом, обеспечивающим реальную надежность действия права.

Часто указывают на то, что отсутствует четкое определение содержания понятия «интеллектуальная собственность», но никакое «простое называние» нельзя считать пониманием и никакое определение не может заменить знания. Определять - всегда значит ограничивать, и всегда следует смотреть с подозрением на любые попытки устранить неясность ситуации посредством обширных, сложных для понимания определений. В середине XIX века была предложена премия в один миллион франков тому, кто даст вразумительное определение слову «государство», но эта премия так и осталась невостребованной. Первичные понятия почти всегда не определимы, любое их «точное» определение будет в лучшем случае простой тавтологией, как писал известный экономист Дж. Хикс: «Деньги - это то, что используется как деньги».

Формулировка определений - не цель познания, а средство мышления, поскольку основной задачей научного познания является «приспособление» мыслей и фактов друг к другу. Главное, на что нужно ориентироваться при выработке определений, - это на прояснение смысла понятий с помощью наибольшего приближения к сути явления через набор понятных признаков или через перечисление характерных объектов.

В связи с этим определение интеллектуальной собственности в качестве правового феномена, характеризуемого совокупностью прав на объективно выраженный результат интеллектуальной деятельности или средство индивидуализации, представляется достаточно перспективным. Именно такой подход позволяет создать представление о том, что такое интеллектуальная собственность. Вообще, употребление термина «интеллектуальная собственность» позволяет создать интуитивный центр, предопределяет стиль мышления. Логика эмоций противоречива, но вполне предсказуема. С учетом законов человеческого восприятия термин «интеллектуальная собственность» всегда ориентирует на применение специального законодательства, т.е. позволяет использовать известное юридическое правило: найти главный термин в законе и, исходя из него, применять закон.

В любом случае интеллектуальная собственность - собственность особого рода. Интеллектуальная собственность не является разновидностью права вещной собственности, это самостоятельный правовой институт. Относящиеся к интеллектуальной собственности права называют правом интеллектуальной собственности потому, что их следует защищать также «основательно», как вещные права, а не для того, чтобы распространить на них порядок (определения, способы защиты), применяемый в отношении прав вещной собственности. В то же время веянием современности является «расширение» понятия собственности, включение в него не только материальных объектов, охраняемых вещным правом, но и иных представляющих имущественную ценность объектов.