Как слово наше отзовётся?

Во времена Пушкина никто не рассуждал о применении кибернетическо- семиотических методов для организации текстов; означенные методы в наши дни -- тема для схоластических рассуждений, практического применения они не имеют; если кто и пытается использовать их (нужно ещё разбираться, в какой форме, как именно) для интерпретации какого-либо непонятного, малопонятного текста, утверждая при этом, что удалось сделать однозначные выводы, мы сразу возразим, и мы уже привели некоторые примеры, что другие исследователи, исходя из своей предубеждённости, интерпретируя те же памятники письменности, с такой же уверенностью докажут нам что-либо иное или противоположное. Выше я высказался о словах урим и туммим: это предметы, но непонятно их значение и назначение; однако есть мнение богословов и филологов, что означенные слова следует понимать как свет и истина, и в качестве одного из веских доказательств нам предлагают взглянуть на герб Йельского университета: основанный, понятное дело, не дураками, сей всемирно известный центр науки и образования наделяет знаниями, тоже всем понятно, не лишь бы кого лишь бы как, и на его гербе изображена развёрнутая книга (вероятно, Библия), на развороте начертаны на иврите урим и туммим (не буду пытаться воспроизвести надпись подлинными еврейскими знаками), под гербом приводится латинский перевод этих знаков: Lux et Veritas. Такая текстологическая или, наверно, уже герменевтическая интерпретация звучит куда привлекательнее, нежели приземлённое объяснение, что это какие-то одёжные детали.

14

Филологические пособия и статьи в новое время, похоже, пишут только люди со страстной любовью к иностранным словам; это удивляет и настораживает, когда вы встречаете многочисленные дефиниции, номинации, контаминации, семы, лексемы, морфы и коннотации в материалах о русском языке и русской литературе, особенно о русском народном творчестве; навскидку выхватим из разных научных сусеков и коробов чуть ли не первые попавшиеся изречения: описание концептосферы русской народной сказки через лексикографическое описание концептов; в текстах русских сказок определяется национально-культурная специфика языковых средств актуализации как положительных, так и отрицательных качеств женщины в ее различных ипостасях, анализируются средства выражения национально-культурных коннотаций... Михаил Ломоносов, как о нём пишут хвалебно, был замечательным филологом, он создал первую научную грамматику русского языка; но сегодня у него не приняли бы к публикации ни одной статьи. Может быть, наш язык сильно изменился с тех пор, как М. В. Ломоносов в 1755 году описал его в «Российской грамматике»? Судя по темам научных статей, если судить всего лишь по названиям сегодняшних лингвистических исследований, язык невероятно усложнился, в нём открылись ранее неизвестные глубины, обнаружились тонкости, разглядеть которые удалось только в наши дни с помощью современной оптикоэлектронной техники. Возражу: язык не вещество, исследуя которое, мы докопались до атомов и электронов; какие-то слова русского языка вышли из употребления, какие-то вошли в употребление; изменился в какой-то степени синтаксис, изменилась орфография (кстати, в сторону упрощения); о фонетических изменениях судить невозможно, ибо у нас нет магнитофонных записей тогдашней речи. В целом язык менялся, как всё в живой природе постепенно преображается; реформа орфографии в 1918 году видится некоторым разгорячившимся патриотам, как называл их Гоголь, резким революционным скачком, трактуется ими как грубое волевое (и неоправданное) вмешательство коммунистов; но, если не впадать в квасной патриотизм, признаем, что реформа орфографии назрела эволюционно, о необходимости изменений говорил тот же Ломоносов в XVIII веке.

Сегодняшние филологи, не имея сказать ничего нового, толкут воду в ступе. Чтобы со стороны их не обвиняли в водотолчении и пустопорожних занятиях, введена терминология, которая представляет собой заимствование без перевода английских слов: со стороны слышно, как лингвисты общаются научным языком, который простому смертному не доступен. Взяты на вооружение какие-то термины, а то и обычные слова. Например, английское concept (ставшее концептом) -- это понятие, definition (ставшее дефиницией) значит определение... Однажды при издании сборника со всяческими произведениями русского народного творчества я, будучи редактором, предложил составителю и одновременно автору примечаний заменить словосочетание концепт любовь (в русских частушках) на понятие любви (в русских частушках); составитель сморщился: его рассуждения и комментарии потеряют научность. В другой книжке рассказывалось о русских яствах, питиях, фруктах, ягодах... Меня умилило следующее уточнение, касающееся клюквы: клюква в номинации ягода. Автор, как я понял, опасался, как бы кто не понял его клюкву в ином значении; а иное значение, кстати, не совсем понятно обозначено; например, в словаре Д. Н. Ушакова мы читаем следующее (усомнившись в достоверности байки про автора-француза): «Вот так клюква! (прост., фам.) -- восклицание при неприятных неожиданностях, то же, что: вот тебе и раз! Развесистая клюква -- шуточное обозначение небылиц, неправдоподобий, обнаруживающих полное незнакомство с предметом (пошло от описания России, в котором поверхностный автор-француз пишет, что сидел под тенью величественной клюквы -- sur l'ombre d'un kliukva majestieux)».

Я предложил написать: клюква в значении ягода. Автор сказал, при этом с некоторой усмешкой: значение и номинация не одно и то же. Любопытно, что в обоих случаях филологи русисты не соглашались со мной, филологом германистом, тогда как, по примеру Ломоносова и Даля, всех известных языковедов и вообще любителей русской словесности прошлого, они должны были стоять горой за чистоту русского языка и всячески противиться и возражать против засорения русского языка иностранщиной.

высказывание искажённый переделанный

15

В 2009 году я взялся подготовить к печати «Историю кабаков в России», исследование Ивана Прыжова, и мне подумалось, что за основу можно взять текст, опубликованный в наши дни: я буду избавлен от нетворческой возни с материалом в том виде, в каком он был напечатан впервые в 1868 году. Имея электронное оборудование и полезные программы для распознавания текстов и для проверки правописания, мы всё равно получаем множество искажений при переводе изображений со старой орфографией в тексты с новым правописанием, приходится исправлять возникшие опечатки и удалять вручную множество затейливых знаков, возникших, например, из-за того, что компьютер принял за буквы всяческие посторонние пятнышки между строк и чёрточки на полях книги... Некоторые сомнения в правильности выбранных действий возникли у меня, когда в тексте, уже, можно сказать, редактируемом, я наткнулся на каузотворцев: «...в исчислении запрещённых занятий, за которые отлучают от церкви, рядом с чародеями и каузотворцами упоминается и корчемник (корчмить)». Слово каузотворец не вызвало во мне отторжения: наверно, оно что-то значит, в старинных текстах встречается много интересного словесного материала, вышедшего ныне из употребления, там же в «Истории кабаков» мы находим слова тамга, мыто, копа, лукна, лазиво (оно же лезиво), фартина... Во всех доступных справочниках каузотворца не обнаружилось. Мне пришлось обратиться в Российскую национальную библиотеку, заказать «Историю кабаков», изданную в 1868 году, сравнить свой текст с подлинником. В старом наборе было: наузотворцы. Тут же обнаружилось, что слово в скобках корчмить следует печатать корчъмитъ. Я быстро заметил, что в новодельном издании отсутствует латинская фраза duas tabernas, similiter duas mensas panum; собственно, нет всего параграфа, в который она была вставлена Прыжовым; и несколько других параграфов тоже выброшены, вкупе со строками из малороссийских песен, к теме, исследуемой Прыжовым, очень подходящих:

Моя дочка ледащица, не ночуе дома,

Моя дочка ледащица, не хоче робити,

Да як пршде недшенька, иде в корчму пити.

Вспомнив высказывание суеверных людей, что судьбу не обманешь, и от судьбы не уйдёшь, я начал работу заново; пришлось брать полный текст с его старой орфографией, удалять яти и еры, долго вычитывать, избавляясь от многочисленных искажений и тут же объяснять (в примечаниях) такие слова как наузотворец, недельщик, скра, отыскивать сведения о людях, в произведении Прыжова упомянутых: кто такие Корб, Крижанич, Маржерет, Еггегард, Контарини... Потом я обнаружил, что сам автор, Прыжов, во многих случаях неточно воспроизвёл (то ли из-за спешки, то ли в силу безалаберной своей натуры) документы, к которым он обращался, иногда обнаруживался пропуск ключевых слов, восстановить которые было необходимо, иначе цитаты выглядели бессмысленной и бесполезной вставкой. Мне долго пришлось работать с текстом, в некоторых случаях с трудом обнаруживая, откуда Прыжов позаимствовал ту или иную фразу, ибо она показалась мне подозрительной даже по написанию. Но мне не кажется, что я занимался интерпретацией прыжовского текста или его установлением и организацией. Мои усилия, соглашусь, не являлись текстологией. Вот если бы я прибегал к тонко разработанному критическому или изощрённому методу, к конъектурам и дивинациям... К дивинациям?

16

Увлёкшись чтением статьи в Большой советской энциклопедии, я узнал, что различают текстологию античной литературы, текстологию медиевистическую, текстологию новой литературы... Следующие строки, в которых фигурируют, среди прочего, дивинации и конъектуры, показались мне особенно замечательными: «Установление античности текстов почти всегда сводится к реконструкции с применением тонко разработанного критического метода, гипотез, дивинаций (дописывание, досочинение) и конъектур, установленный текст остаётся гипотетичным. В меньшей степени это относится к средневековым текстам, но и текстология некоторых произведений эпохи книгопечатания (например, У. Шекспира) требует изощрённых методов исследования».

Прочитав, мы понимаем, что идёт речь о высшем пилотаже в области языкознания и литературоведения, об уровне знаний, дотянуться до которого не все способны, ибо даже для выдвижения гипотез необходима природная острота ума, за отсутствием которой в большинстве своём филологи занимаются чем-нибудь незамысловатым, например, выделением корней, приставок и суффиксов в словах; хотя бывают и любопытные исследования, например, касательно того, почему мертвец, утопленник, покойник в русском языке считаются одушевлёнными существительными, тогда как труп -- существительное неодушевлённое. Дивинация производит особенно сильное впечатление, но и конъектуры тоже, надо сказать, способствуют тому, что специалисты в других областях знаний задумаются: текстология по сложности не уступает или даже сложнее ядерной физики!

Divination в английском языке значит буквально гадание. Гадать можно на картах, на кофейной гуще, когда-то жрецы гадали по полёту птиц или по птичьим потрохам; успех гадателя или гадалки строится на умении высказываться уверенно, но туманно, необходимым свойством характера является отсутствие стыда... Текстологи, обнаружив в рукописи вырванный листок, гадают: что на нём могло быть написано? Прибегнув к дивинациям и дописыванию, можно полностью заполнить своими досочинениями две утраченные страницы, при этом сильно ошибаясь: на отсутствующем листке, возможно, когда-то находились с одной стороны пара предложений предыдущей главы, на другой стороне -- всего лишь заголовок крупными буквами с заставкой и пара начальных строк следующей главы.

Бывает, что запомнив какое-то слово, русское или иностранное, мы запоминаем и место (книгу, иногда даже страницу книги), где мы его когда-то встретили, где оно чем- то нас привлекло или даже поразило. Английское divination отложилось в моей памяти по предписаниям, изложенным в Ветхом завете, во Второзаконии; привожу его по канонической англиканской Библии: «There shall not be found among you any one that maketh his son or his daughter to pass through the fire, or that useth divination, or an observer of times, or an enchanter, or a witch, Or a charmer, or a consulter with familiar spirits, or a wizard, or a necromancer» (Deut 18:10-11).

Когда-то я слышал утверждения, что божественное слово дошло до последующих поколений и до наших дней в том виде, в каком оно было изречено, в каком виде его услышал и записал тот или иной пророк, начиная с Моисея; среди прочих историй, подтверждающих божественный промысел, повествовалось, как семьдесят толковников взялись за перевод Ветхого завета с еврейского на древнегреческий -- не по воле какого- либо человека, но по Божьему почину; каждый толмач работал отдельно от других, при сравнении законченных переводов оказалось, что они полностью совпадают, и сие чудо объяснялось, естественно, Божественным вдохновением. Сравнивая английский текст с русским Синодальным переводом, я проверял по англо-русским словарям ключевые слова, даже хорошо мне знакомые, задумываясь о том, например, чем гадатель отличается от прорицателя, по каким признакам чародея в давние времена не путали с волшебником?

«Не должен находиться у тебя проводящий сына своего или дочь свою чрез огонь, прорицатель, гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник и вопрошающий мертвых».

В английском тексте divination (гадание) входит в словосочетание: any one that useth divination (любой, кто применяет/использует гадания), тогда как по-русски хватило одного слова прорицатель. Почему английские переводчики не выразились так же коротко, имея существительное diviner, соответствующее русскому прорицатель, почему не использовать его, тем более что мы встречаем означенное слово в других местах той же канонической англиканской Библии, например, во Второзаконии (откуда и первая фраза): «For these nations, which thou shalt possess, hearkened unto observers of times, and unto diviners» (Deut 18:14). Можно догадываться о разночтениях, незначительных (и значительных) в тех источниках (еврейских, греческих, латинских), использованных в Англии и в России при переводе на соответствующие национальные языки.

Всегда полезно привлекать к обсуждению третий вариант текста, поэтому выслушаем то же самое предостережение против прорицателей и гадателей, как оно звучит в Новой международной Библии (New International Version), увидевшей свет в 1978 году, -- при этом мы невольно впадаем в заблуждение, будто по мере накопления богословских и филологических исследований, благодаря развитию библеистики, с применением новейших технических методов, мы приближаемся и приближаемся к точному пониманию и безошибочной интерпретации античных текстов. Зачитываю обсуждаемую фразу из перевода, сделанного, как уверяют издатели Новой международной Библии, коллективом из более чем ста учёных, обратившихся, что укрепляет наши надежды и ожидания, к первоисточникам, еврейским, арамейским и греческим: «The New International Version (NIV) is a completely original translation of the Bible developed by more than one hundred scholars working from the best available Hebrew, Aramaic, and Greek texts». Итак, соответствие тому, что по-русски начиналось со слов: «Не должен находиться у тебя проводящий сына своего или дочь свою чрез огонь...»

«Let no one be found among you who sacrifices their son or daughter in the fire, who practices divination or sorcery, interprets omens, engages in witchcraft, or casts spells, or who is a medium or spiritist or who consults the dead».

Мы видим, что, перечисляя всякого рода гадателей, переводчики наших дней используют не всегда те слова, которые подобрали толковники при короле Якове; существеннее вот что: вместо неясного проводить через огонь (to pass through the fire) в современном варианте говорится однозначно о принесении в жертву детей: не должно быть среди вас того, кто приносит своего сына или дочь в жертву через сожжение. Иная интерпретация, согласимся, проясняет смысл! Мы готовы верить, ибо нас очаровало количество учёных мужей, привлечённых к работе над новым изданием, при этом мужей, знающих древние языки. Лично у меня остались сомнения: во-первых, в прошлые времена подобными переводами занимались тоже опытные толмачи; не берусь судить, у кого и когда дело обстояло лучше со знанием иврита или арамейского языка, но в период, включающий жизнь короля Яковa (1566-1625), английские учёные мужи не просто учили латынь в школе или университете, они писали свои трактаты, не только филологические и богословские, на латинском языке: «British scholars wrote in Latin until the late 17th century», так что не следует превозносить бездумно что-либо только потому, что оно провозглашено новым словом, в данном случае, в библеистике; во-вторых, в стихах 9-14 в восемнадцатой главе Второзакония, где излагаются запреты на идолослужение, в прежних переводах ни разу не произносилось слово жертва; сравним с церковнославянской Библией: «...да не обрящется в тебе очищая сына своего и дщерь свою огнем, волхвуя волхвованием, и чаруяй, и птицеволшебствуяй, чародей обавая обаванием, утробоволхвуяй, и знаменосмотритель, и вопрошаяй мертвых» -- здесь упоминается, как я понимаю, гадание по полёту птиц и по их потрохам, и это, мне кажется, более точное описание древних волхований, нежели просто прорицание, гадание, ворожба, чародейство, вызывание духов и волшебство, которые перечисляются в более новых версиях библейского текста. На мой взгляд, очищение огнём могло состоять не в том, что людей, дабы избавить их от скверны, закалывали и сжигали, их, предположим, заставляли прыгать через костёр, а новорождённых (сына своего и дочь свою) окуривали дымом около ритуального костра.

В целом мы видим, что русский текст в Синодальном переводе короче соответствующего места в канонической англиканской Библии, где вместо однословных определений мы находим описания: тот, кто использует гадания; тот, кто вызывает духов... Возникают вопросы и по поводу переводческих методов, используемых теми или иными переводчиками в разные эпохи (при короле Якове, похоже, намеренно избегали лаконичности, считая нужным выстраивать более развёрнутые фразы, придавая им значимость и весомость); есть причины задуматься и над смыслом, как мы задумались над ритуалом с проведением детей через огонь. В любом случае, нет никаких оснований утверждать, что Библия, как и любой другой древний письменный памятник, дошла до наших дней в том виде, в каком книги, её составляющие, были первоначально написаны. Мы не говорим о знаках, о разных буквах разных алфавитов; согласимся, что со временем утрачивается точный смысл отдельных слов и фраз, некоторые поступки, совершаемые когда-то с определённой целью, видятся теперь полной бессмыслицей, и никакие дивинации никогда не помогут установить, какими предметами были урим и туммим и о чём именно писал древний автор, осуждая тех, кто проводит своих детей через огонь.

17

Как-то мне попалось на глаза следующее утверждение: «В России эмпирическая эдиционно-текстологическая работа возникла в середине XVIII века». Может быть, и так; признаюсь в очередной раз, что высказывания, облачённые в подобную грамматическую форму, вызывают у меня подозрение: почему бы не выразиться по-русски, и если сказали не по-русски, как будто нарочно затемняя смысл, может быть, в середине указанного века никто эмпирической эдиционно-текстологической работой и не занимался.

Когда заходит речь о текстологии, мне первым делом вспоминаются следующие строки, написанные А. С. Пушкиным в 1825 году:

Заступники кнута и плети,

О знаменитые князья,

За них жена моя и дети Вам благодарны, как и я.

За вас молить я бога буду И никогда не позабуду,

Когда по делу позовут Меня на новую расправу,

За ваше здравие и славу Я дам царю мой первый кнут.

В таком виде мы находим сегодня это стихотворение в отдельных изданиях, в подборках пушкинской поэзии -- в избранной лирике поэта, тогда как, если ознакомиться с автографом, сохранившимся, кстати, до наших дней, мы вправе изумиться: пушкинская рукопись является черновым наброском, в наброске часть слов невозможно понять, ибо они написаны неразборчивым почерком, какие-то слова были зачёркнуты Пушкиным, то есть отвергнуты как ненужные, есть и недописанные фразы, посему возникает закономерный вопрос: каким образом словесные намётки превратились в произведение литературы, законченное по форме?

Конечно, вчитавшись, особенно когда прозвучала подсказка со стороны, мы начнём задавать вопросы, которые при первом прочтении не пришли нам в голову, потому что, знакомясь с поэтическими произведениями, мы подпадаем под обаяние ритма и рифмы, звучание воздействует на сознание, если не забивая смысл, то отодвигая его на задний план. Ежели вчитаться и вдуматься, не оберёшься вопросов! Кто такие знаменитые князья, выступающие заступниками телесных наказаний? Какое отношение они имеют к Пушкину? В 1825 году у Пушкина не было ни жены, ни детей. По какой причине жена с детьми (которых у Пушкина нет) благодарны князьям за их кнут и плети? Пушкин и сам благодарит их -- за что именно? Судя по всему, за то, что они заступаются за кнут и плети. Поэта кто-то позовёт на новую расправу, значит, была или были предыдущие? Здесь знающие люди вспомнят: в 1819 году кто-то, может быть, Фёдор Толстой, прозванный Американцем, пустил слух, будто Пушкина высекли в полиции; не об этом ли вспоминает поэт? Хотя расправа ожидается над ним, первый кнут получит царь! Очень смело писал Александр Сергеевич в 1825 году, не боялся, что власти возьмутся за него всерьёз. До этого он выходил сухим из воды, несмотря на все свои вольнолюбивые стихи, несмотря на богохульную «Гавриилиаду» и злые эпиграммы на первых лиц империи; в июне 1817 года, после окончания Лицея, его распределили, как сейчас говорят, не лишь бы куда, а в Коллегию иностранных дел (с окладом в семьсот рублей в год); его, имеющего чин коллежского секретаря, направили от Коллегии на работу в Кишинёв в 1820 году, с последующим переводом в Одессу, что только с огромной натяжкой можно называть ссылкой.

Когда я ходил в школу в 1960-х годах, из пушкинских стихов подлежала обязательному изучению ода «Вольность», нас заставляли затверживать её наизусть, и мы по очереди читали оду в классе на оценку, даже с выражением, по настойчивому требованию преподавателя:

Самовластительный злодей,

Тебя, твой трон я ненавижу,

Твою погибель, смерть детей С жестокой радостию вижу.

К рассуждениям о «Вольности» учительница подключала и строки про заступников кнута и плети; ни она, ни тем более мы, ученики, не понимали до конца и не могли понять, о чём идёт речь, но, тем не менее, общее представление складывалось: Пушкин в очередной раз бичует крепостников, самовластительных злодеев, царя и самодержавие... Обратимся, однако, к полному собранию сочинений в шестнадцати томах (издававшемуся в 1937-1959 годах): во втором томе означенный стих приводится в куда менее читабельном виде:

Заступники кнута и плети,

[О знаменитые<...>?] князь<я>,

[За <всё> <?>] жена [моя] [и] дети [Вам благодарны] как <и я><?>.

За вас молить [я] бога буду И никогда не позабуду.

Когда позовут

Меня на полную<?> расправу,

За ваше здравие и славу

Я<?> дам<?> царю<?> мой первый кнут.

Из примечаний мы узнаём: «При жизни Пушкина напечатано не было». По-моему, с самого начала следовало бы использовать не средний род (стихотворение -- оно), а мужской -- черновик, набросок. Нет, издатели включили черновик в том виде, в каком я его воспроизвёл, в главном разделе тома, в стихотворениях (а не среди отрывков); это пример того, как факты гнулись под коммунистическую идеологию: придать отрывкам и обрывкам статус стихотворения, показывающего вольнолюбивые стремления Пушкина, бичующего самодержавие. Читателям, тем, кто заглядывает в примечания, сообщалось (в 1947 году, когда напечатали первую книгу второго тома) о наличии чернового автографа. Черновик... простите, стихотворение, оно, в среднем роде: «Напечатано в виде сводки некоторых стихов Щёголевым в публикации «Новые стихотворения А. С. Пушкина» -- «Русское Слово» 1911, № 181 от 6 августа, стр. 3; факсимиле -- «Искры». 1911, № 30, стр. 237. Транскрипция дана Морозовым в акад. изд. собр. соч. Пушкина, т. IV, 1916, прим. стр. 295-296. В. Я. Брюсов предложил конъектуры на <царскую> расправу и Влетит <царю> мой первый кнут -- Пушкин. Стихотворения. Ред. Брюсова, том первый, 1919, стр. 256». Есть ссылка на обстоятельную статью Т. Г. Зенгер «Политическая эпиграмма» в сборнике «Пушкин -- родоначальник новой русской литературы» (1941 год)...

Татьяна Григорьевна Зенгер (1897-1978) лучше известна нам как Цявловская. У неё текст слегка отличается от того, что напечатано в академическом полном собрании сочинений, например, в восьмой строке она не смогла разобрать одно слово: «Меня на <нрзб.> расправу». Следовательно, в издательстве редактор или научные сотрудники (тоже филологи из Пушкинского дома), применив дивинацию, решили, что на месте чего-то неразборчивого должно быть прилагательное полную.

Цявловская сообщает: «Предложенные Брюсовым слова царскую и царю не были им прочтены в автографе, а внесены исключительно по догадке». Не подлежит сомнению, что Цявловская держала в руках автограф, тщательно его изучала: «Изучая черновики для нового академического издания, мне удалось прочесть почти полностью текст этой, правильно оценённой Щёголевым, гневной, бичующей, эпиграммы Пушкина».

Казалось бы, всё ясно. Но отрывок не является эпиграммой. Его нельзя, повторяю, считать законченным стихотворением. Поскольку Цявловская называет малопонятные строчки гневными и бичующими, мы понимаем, что она, хоть и внимательный исследователь, подделалась или, как сейчас говорит молодёжь, прогнулась под идеологию.

Предлагаю заслушать Павла Евсеевича Щёголева (1877-1931), разыскавшего и правильно оценившего обсуждаемый текст. Привожу мнение Щёголева по изданию 1931 года «Из жизни и творчества Пушкина». Он нашёл черновые наброски Пушкина к задуманному стихотворению «Андрей Шенье в темнице», на полях обнаружились записи про заступников кнута и плети: «Восстановить стихи в полном объёме нет возможности: слишком много зачёркнутого и слишком много незачёркнутого, писанного пушкинской скорописью. Вот что можно разобрать:

1. Заступники кнута и плети

2. За вас молить я Бога буду

3. И никогда не позабуду,

4. Когда делу позовут.

5. За ваше здравие и славу

6. Влетит мой первый кнут.

В стихе 4-м оставленный в строке пробел заполнен вверху строки словами, неразбираемыми.

Под зачёркнутыми словами разбирается и первоначальная редакция. <...> По поводу этого текста необходимо сказать, что в предпоследнем стихе первоначально было о вашем; затем выправлено за ваше. Слово кривлянье прочитано приблизительно.

Заступники кнута и плети,

О благодетели мои

жена моя и дети Вам благодарны Не позабудем никогда За ваше светское кривлянье Удар последнего кнута.

Даже при поверхностном ознакомлении с рукописью (см. факсимиле) ясно, что больше ничего не выжмешь из этого черновика. Самостоятельного стихотворения из него не сделаешь».

Цявловская в 1941 году отозвалась о текстологических усилиях Валерия Брюсова: слова царскую и царю были внесены им в текст исключительно по догадке. То есть Брюсов их вставил от себя. Ранее Щёголев прошёлся по Брюсову: «Но вот Брюсова тенденциозное стремление революционизировать Пушкина завело очень далеко. Брюсов предлагает следующее чтение:

Заступники кнута и плети,

О благодетели мои!

Все наши женщины и дети (Семья, жена моя и дети)

Вам благодарны навсегда

Благодарить вас...

Не позабудем никогда

За вас молить я бога буду

И никогда не позабуду,

Когда для дела позовут

Меня на царскую расправу.

За ваше здравие и славу

Влетит царю мой первый кнут.

Категорически можно утверждать, что царь тут не причём: ни слова царскую, ни слова царю в рукописи нет».

Позволю себе дать объяснение, кого, в конце концов, Пушкин назвал заступниками кнута и плети, кто они, эти знаменитые князья. Щёголев обнаружил черновую заготовку к гневному, но в целом шутливому стихотворению, которым Пушкин собирался дать ответ не каким-то врагам, а своим друзьям, прежде всего, князю П. А. Вяземскому, за их заботу. Он, Пушкин, пребывая в Михайловском, обратился к Александру I с просьбой о поездке за границу -- вроде как для лечения, но, судя по всему, чтобы бежать из России. Царь разрешения не дал, посоветовав лечиться в Пскове. Жуковский, поверивший, что Пушкин серьёзно болен, нашел для него врача, готового приехать в Михайловское. Вяземский советовал Пушкину «не отвергать из упрямства милости царской и не быть снова на ножах с общим желанием, с общим мнением». Пушкин злился: врач ему не нужен, советы и заботы тоже не нужны! Пребывая в злом настроении, он набросал черновик, в котором окрестил друзей заступниками кнута и плети: мол, они поддерживают произвол, которым подвергается он, Пушкин, со стороны властей: приказали ему жить в Михайловском под полицейским присмотром! Обвинение необоснованное, слова оскорбительные... Как мы поняли, стихотворное послание осталось черновым наброском, Пушкин друзьям его не показывал, с названными Вяземским и Жуковским он находился в хороших отношениях до конца жизни.

Литературовед Д. Д. Благой назвал обсуждаемый текст крайне неразборчивым (в 1969 году, в примечаниях к собранию сочинений Пушкина в шести томах). Но первое слово принадлежало всё-таки П. Е. Щёголеву: он обнаружил набросок, он его описал, он высказал свои соображения и пришёл к выводу: «Больше ничего не выжмешь из этого черновика. Самостоятельного стихотворения из него не сделаешь».

Получается, что Щёголев ошибся. Конъектуры Валерия Брюсова, сделанные им по догадке, действительно придали крайне неразборчивому черновику революционный характер. После революции набросок со вставками Брюсова стали включать в собрания сочинений Пушкина -- с намёком, что поэт не завершил его, опасаясь цензуры, страшась истязаний, которым он может подвергнуться со стороны царской политической полиции, во власти которой он, благодаря друзьям, остался (на эту нелепую интерпретацию я наткнулся в одном из нынешних литературоведческих исследований).

Мы понимаем, что названным и неназванным литературоведам было интересно работать с пушкинским автографом, они с удовольствием предавались критической проверке, установлению и организации текста для дальнейшего исследования, одни текстологи интерпретировали, другие, занимаясь дивинацией, что-то своё дописывали, применяя тонко разработанные критические методы... Установленный текст следует считать гипотетическим, но, как я понимаю, та же Цявловская придерживалась иного мнения, уверенно назвав набросок эпиграммой, которую ей удалось прочесть почти полностью. Для меня осталось загадкой, как и когда черновой автограф Пушкина стал стихотворением без скобок и отточий, какой издатель довёл текстологические исследования до публикации, отбросив вопросительные знаки, но могу утверждать, что превращение неразборчивого наброска в законченное (хотя и лишённое смысла) произведение литературы произошло благодаря дивинациям и конъектурам ряда текстологов и литературоведов.

Литература

Библия. -- М., 1989.

Пушкин А. С. Собрание сочинений в 16 томах. -- М., 1937-1959.

Толстой Л. Н. Война и мир. -- М., 1972.

Щёголев П. Е. Из жизни и творчества Пушкина. -- Изд. 3. М.-Л., 1931.

References

Bibliya [The Bible]. Moscow: 1989.

Pushkin, Al. Sobranie sochinenii v 16 tomach [Set of Works in 16 Vol.]. Moscow: 19371959.

Tolstoi, Lev. Voina i mir [War and Peace]. Moscow: 1972.

Shchegolev, Pavel. Iz zhizni i tvorchestva Pushkina [Pushkin, a Glimpse of His Life and Writings]. Moscow-Leningrad: 1931.

Размещено на Allbest.ru