Отношение к городскому многоязычию сквозь призму языкового ландшафта Улан-Удэ

Размещено на http://www.allbest.ru/

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ АВТОНОМНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

«ВЫСШАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ»

Дипломная работа

Отношение к городскому многоязычию сквозь призму языкового ландшафта УЛАН-УДЭ

Образовательная программа «Языковая политика в условиях этнокультурного разнообразия»

Иванов Вячеслав Валерьевич

Москва, 2020



Оглавление

Введение

Глава 1. Теоретические подходы к анализу языкового ландшафта

Глава 2. Языковая политика Республики Бурятия и языковой ландшафт города Улан-Удэ

2.1 Языковая политика Бурятии и современное состояние бурятского языка

2.2 Языковой ландшафт города Улан-Удэ

Глава 3. Многоязычие в Улан-Удэ: мнение горожан и владельцев бизнеса

3.1 Мнение горожан

3.2 Мнение владельцев бизнеса

3.3 Личные наблюдения использования государственных языков Республики Бурятия

Заключение

Список используемой литературы

Приложение



Введение

Жизнь современного города невозможно представить без ежедневного взаимодействия горожан с большим количеством визуальной информации. Она включает в себя «публичные дорожные знаки, рекламные щиты, названия улиц и заведений, вывески магазинов и государственных учреждений, которые и формируют языковой ландшафт данной территории, области или городской агломерации» (Landry & Bourhis 1997: 25). Все эти элементы могут сказать многое о функционировании многоязычного городского пространства, в частности, об отношении горожан к языковому разнообразию и его влиянии на письменную коммуникацию, допустимую в публичном пространстве города (Баранова & Фёдорова, 2017: 103).

Все исследования языкового ландшафта в той или иной степени связаны с распределением влияния и власти между разными языками, сосуществующими на одной территории (Ben-Rafael, 2006; Shohamy & Ghazaleh-Mahajneh, 2012; Cenoz & Gorter, 2006). Российский контекст как нельзя лучше показывает комплексность таких отношений между языками в городах-центрах национальных республик. Уже исследованы языковые ландшафты Татарстана (Габдрахманова и др., 2015), Чувашии (Алос и Фонт, 2014), Саха (Якутии) (Ferguson & Sidorova, 2018).

Настоящее исследование дополняет это направление и рассматривает многоязычие столицы Республики Бурятия -- города Улан-Удэ. Его цель -- это исследование отношения жителей Улан-Удэ к языковому разнообразию и вклада многочисленных акторов в создание и поддержку городского многоязычия. Отправной точкой в оценке двух этих параметров является анализ представленности и используемости различных языков в городском пространстве, поскольку языки выполняют роль «самых непосредственных и прямых показателей присутствия человека, а также самых чувствительных маркеров социальных изменений» (Blommaert & Maly, 2014: 1).

Предыдущее количественное исследование (Иванов, 2019), посвящённое многоязычию Улан-Удэ, обозначило некоторые особенности языкового разнообразия города: превалирование русского, бурятского (официальных языков республики) и английского (неофициального языка), а также присутствие в небольших количествах китайского, корейского, японского, монгольского, тибетского, итальянского и турецкого языков (Иванов, 2019: 9). Помимо этого, были выявлены чёткие различия в поддержке бурятского и английского языков: первый поддерживается на государственном уровне, а второй -- в низовых практиках (Иванов, 2019: 29). Такой анализ даёт первоначальное представление об устройстве многоязычия в Улан-Удэ, однако не раскрывает «закономерностей социального взаимодействия, в которое вовлечены люди в определённом пространстве» (Blommaert & Maly, 2014: 3). Так, осталось непонятным, какая языковая политика устанавливается в различных частных заведениях и как она постулируется в визуальной информации; каких языковых идеологий придерживаются акторы при интерпретации языкового ландшафта города; насколько осознанно отношение к языковому ландшафту города у представителей разных групп акторов.

Для полноценного ответа на вышеперечисленные вопросы исследование строится на анализе трёх видов данных: 1) фотоматериалов языкового ландшафта Улан-Удэ; 2) полуструктурированных интервью с акторами, участвующими в языковом взаимодействии; 3) личных наблюдений за использованием государственных языков Республики Бурятия в официальной среде.

1) Фотоматериалы собирались методом сплошной фиксации в январе 2019 года в центральной части Советского района Улан-Удэ, а именно на территории, условно очерчиваемой по улицам Борсоева, Смолина и Куйбышева (рис. 1). Всего было собрано 1042 единицы языкового ландшафта, которые включали в себя знаки с названиями государственных учреждений, уличные и дорожные указатели, вывески с названиями частных заведений: ресторанов, кафе, магазинов, аптек, кафе, таблички с режимом работы организаций, объявления, памятные доски, рекламные щиты.

Рис. 1. Область сбора фотоматериалов языкового ландшафта Улан-Удэ

2) Интервью проводились с двумя группами: горожанами и владельцами частных заведений на русском и/или бурятском языках по двум разным опросникам (см. Приложение 1 и 2). Вопросы для владельцев бизнеса были направлены на выяснение их мотиваций по отношению к использованию тех или иных языков в своём заведении, начиная от причин выбора того или иного названия и заканчивая выяснением языковых требований, связанных с подбором персонала. Вопросы для горожан, наоборот, были сконцентрированы на общем восприятии городского языкового ландшафта: выяснялось, какие языки замечаются на улицах города, их распределение по видимым сферам использования, а также отношение к их видимости у информантов. Участники исследования подбирались методом «снежного кома» в возрастном диапазоне от 21 года до 70 лет. Всего было опрошено 7 женщин и 4 мужчин, живущих в Улан-Удэ от 10 до 35 лет. У нескольких человек, являющихся представителями обеих целевых групп одновременно, было взято по два интервью, что никак не противоречит исследованию: наборы вопросов никак не способствовали пересечению ролей. Всего было собрано 14 коротких интервью (9 в роли горожан и 5 в роли владельцев бизнеса) длительностью от 10 до 20 минут.

3) Анализ личных наблюдений автора опирался на его собственный опыт взаимодействия с властными структурами и жителями города за время регулярных поездок в Улан-Удэ в течение 5 лет. Помимо этого, внимание уделялось и использованию бурятского и русского языков в официальных публичных видеообращениях представителей власти. Рассмотрение этих материалов дополнительно иллюстрирует использование бурятского языка в разных сферах.



Глава 1. Теоретические подходы к анализу языкового ландшафта

Исследования языковых ландшафтов заняли прочную позицию в социолингвистике за два прошедших десятилетия. Как отмечают Бломмерт и Мали (2014: 2), это во многом стало возможным потому, что у исследователей появилась возможность запечатлевать языковой ландшафт, который способен достаточно точно отражать социолингвистическую ситуацию в рассматриваемой области. По нему можно отследить социальные изменения, их скорость, а также уровни, на которых они происходят. Кроме того, ориентация исследований языкового ландшафта на письменное использование языка заметно выделила данный подход на фоне остальных, которые традиционно уделяют внимание только устной речи.

Большая часть исследований раннего периода анализировала количественные характеристики: распределение языков на разных типах знаков, сферы, в которых чаще и реже встречаются те или иные языки, а также частота встречаемости языков на данной(-ых) территории(-ях). Тем не менее, по мнению Бломмерта и Мали, недостаток количественных подходов заключается в том, что они не объясняют, «как присутствие и распределение языков может быть связано с отдельными сообществами и отношениями между ними, или же с закономерностями социального взаимодействия, в которое вовлечены люди в определённом пространстве» (Blommaert & Maly, 2014: 3).

Такие связи могут быть выявлены этнографическим подходом к анализу языкового ландшафта. Он рассматривает публичное пространство как поле, на котором проявления контроля и власти со стороны одних акторов напрямую влияют на действия других, в частности, и на их коммуникацию. Этот контроль осуществляется в том числе и знаками языкового ландшафта, которые дробят публичное пространство на более мелкие части и воздействуют на него вместе с другими знаками. Таким образом, знаки изначально подразумевают под собой социальные отношения и отражают определённые интересы и практики различных участников, взаимодействующих со знаком. Кроме того, знаки разным образом соотносятся с существующими и существовавшими ранее нормами. Анализ всех вышеперечисленных взаимодействий на единицах языкового ландшафта и характеризует собой этнографичность данного подхода. В этой работе мы основываемся на тех же принципах и положениях, что и Бломмерт и Мали, однако проводим этнографический анализ не только на материале самих знаков, но и на данных, полученных из личных интервью с двумя группами населения: владельцами малого бизнеса и горожанами.

С самых первых работ объектом исследования языкового ландшафта являлись миноритарные языки. В них рассматривались проблемы и особенности их функционирования в дву- и многоязычном городском пространстве. Так, работа (Tulp, 1978, цит. по Backhaus, 2007: 13) изучает процесс вытеснения фламандского варианта нидерландского языка доминирующим французским, основываясь на анализе соотношения коммерческих плакатов на французском и нидерландском языках в Брюсселе. В другой ранней работе (Monnier, 1989, цит. по Backhaus, 2007: 18) рассматривается соотношение французского и английского языков в коммерческом секторе города Монреаля канадской провинции Квебек. В обоих исследованиях была выявлена отчётливая корреляция с географией расселения носителей рассматриваемых языков: нидерландский в Брюсселе распространён в северной части города, где проживает большая часть фламандского населения, а французский в Монреале -- в его восточной части, где франкоязычное сообщество составляет большинство.

На сегодняшний день исследования миноритарных языков в языковом ландшафте становятся ещё более актуальными, поскольку видимость таких языков говорит об их распространённости и витальности, мерах по их поддержке, идентичности, связываемой с ними, и их статусе (Marten et al., 2012: 7). Однако, если в первых исследованиях внимание уделялось в основном языкам, являющимся миноритарными лишь на рассматриваемой территории (нидерландский в Бельгии, французский в Канаде), то в новых исследованиях в поле зрения попали и коренные миноритарные языки. Особенно большой простор для изучения таких языков даёт российское языковое разнообразие, которое особенно отчётливо наблюдается в национальных республиках в составе Российской Федерации. Такие республики, как правило, имеют два государственных языка: русский и язык «титульной» этнической группы, по которой названа республика. Несмотря на полномочия, которыми наделены местные государственные языки, их положение относительно русского оказывается в заведомо неравным, поскольку они обладают значительно меньшим числом носителей и в большинстве своём находятся в той или иной степени под угрозой исчезновения.

Работы, рассматривающие языковые ситуации в разных республиках, концентрируются на используемости государственных языков в публичной сфере столичных городов (Габдрахманова и др., 2015 -- Казань, Алос и Фонт, 2014 -- Чебоксары). Габдрахманова и соавторы (2015) выявляют языки, встречающиеся на разных уровнях языкового ландшафта, как в официальной сфере (знаки государственных учреждений, названий улиц и др.), так и в неофициальной (граффити, уличная реклама). Они также рассматривают деятельность и мотивации акторов, которые участвуют в формировании языкового разнообразия города Казани. С другой стороны, Алос и Фонт (2014) подробно рассматривает только знаки официальной сферы, устанавливаемые государственными органами. Точкой отсчёта анализа в обеих работах служит нормативно-правовая база регионов, которая устанавливает сферы функционирования государственных языков, руководствуясь принципами дву- и многоязычия.

Несмотря на различия в фокусе исследований, отношения между государственными языками в обеих республиках в целом характеризуются доминированием русского языка в визуальной информации городов. Использование чувашского чаще всего характерно для знаков, выполняющих символическую функцию: официальные вывески государственных и муниципальных учреждений Чебоксар, а также знаков с названиями улиц и остановок общественного транспорта. Количество таких знаков сокращается на новых указателях, что говорит об ослаблении позиций чувашского языка. Кроме того, в знаках, роль которых заключается в донесении конкретной информации до клиентов (информационные надписи, социальная реклама, общественные мероприятия), чувашский язык отходит на второе место или же вообще не появляется. Таким образом, представители власти «подрывают возможность использования чувашского как полностью функционального языка» (Алос и Фонт, 2014: 39-40).

Татарский язык, в сравнении с чувашским, не показывает негативных тенденций, связанных с уменьшением его видимости, однако так же непоследовательно представлен в названиях органов государственной власти и практически совсем не представлен на знаках частных фирм. Авторы связывают сложившуюся ситуацию с «отсутствием у населения высокой мотивации к владению и использованию татарского языка» (Габдрахманова и др., 2015: 55). Анализ государственных языков Чувашии и Татарстана показывает, что для всех них характерны одни и те же тенденции при функционировании в визуальной публичной среде. Это может быть объяснено одинаковой направленностью положений законов о языках народов республик, а также восприятием миноритарных языков носителями преимущественно как символических маркеров.

Тем не менее, символическая функция государственных языков республик может осознанно продвигаться акторами как способ формирования идентичности города. Такое наблюдение было сделано в исследовании Фергюсон и Сидоровой (Ferguson & Sidorova, 2018), где авторы рассматривают присутствие якутского языка в столице республики Саха (Якутии) не только как инструмент строительства национальности и маркирования культурного пространства, но и продвижения товаров за счёт позиционирования их аутентичности через использование якутского языка непосредственно на них и в частных заведениях (Ferguson & Sidorova, 2018: 26). Несмотря на то, что в языковом ландшафте Якутска, как и в столицах других республик, русский язык занимает доминирующее положение, якутский язык показывает интересную особенность: из всех знаков с якутоязычными надписями, 73% относятся к неофициальным знакам и только 27% к официальным (Ferguson & Sidorova, 2018: 35). Такое использование языка нехарактерно для чувашского и татарского и является чрезвычайно редким для российского контекста в целом. Присутствие якутского языка в названиях продуктовых, ювелирных и других магазинов в ещё большей степени подчёркивает «якутскость» города (Ferguson & Sidorova, 2018: 43), которая может быть направлена как на самих жителей Якутска, из которых значительная часть владеет якутским языком, так и на приезжих, для которых город нужно представить определённым образом.

Таким образом, теоретические подходы к рассмотрению языкового ландшафта постепенно отходят от строгих количественных и всё больше включают в себя качественные методы, которые позволяют выявлять особенности социального взаимодействия на исследуемых территориях через знаки на улицах городов. Особый интерес такие подходы представляют для исследований российских городов-центров национальных республик, большинство их которых на настоящий момент рассматриваются через призму представленности на фоне доминирующего русского языка. В следующих главах мы обрисуем контекст, в котором функционируют государственные языки республики Бурятия, уделяя особое внимание состоянию бурятского языка и его представленности в языковом ландшафте Улан-Удэ, а затем перейдём непосредственно к обсуждению ценностей горожан и владельцев бизнеса по отношению к языкам, функционирующим на улицах столицы Бурятии.



Глава 2. Языковая политика Республики Бурятия и языковой ландшафт города Улан-Удэ

Языковой вопрос занимает важное место в общественной жизни любой многонациональной республики, в том числе и Бурятии. Особое внимание в его рамках уделяется русскому и бурятскому как языкам двух крупных этнических групп, которые составляют 65% От 955002 человек, указавших свою национальную принадлежность по данным Всероссийской переписи населения 2010 года. (русские) и 30% (буряты) от всего населения региона. Эта глава посвящена рассмотрению языковой политики и языковой ситуации в Республике Бурятия, а также её отражению в языковом ландшафте столицы республики -- города Улан-Удэ.

2.1 Языковая политика Бурятии и современное состояние бурятского языка

Основным документом республики, определяющим функционирование бурятского и русского языков, является закон «О языках народов Республики Бурятия», принятый 10 июня 1992 года. В первую очередь, он утверждает статус этих языков как государственных на территории республики (статья 1). Такой статус накладывает на государство обязанности по сохранению и развитию бурятского языка не только как языка культуры, религии и других сфер, но и как средства официального общения. Для этого закон гарантирует гражданам «право обращения в государственные, общественные организации и учреждения как на государственных языках республики, так и на других языках с заявлениями, предложениями, жалобами, а также получения на них ответов на языке обращения» (статья 6). Помимо этого, свои языковые права граждане могут реализовывать по требованию в суде (статья 18) и при получении образования (статья 21). С другой стороны, статус бурятского языка как официального реализуется и в органах государственной власти, которые должны вести на государственных языках Бурятии как свою внутреннюю работу (статья 7), так и собрания, съезды и совещания (статья 8). Ко всему вышеперечисленному следует добавить и СМИ, в которых вещание так же должно быть организовано на бурятском и русском языках (статья 28).

Важность дальнейшего государственного контроля языковой ситуации в Бурятии показывается и внесением корректировок в закон «О языках…», а также принятием других законов, прямым образом нацеленных на языки республики. Так, Цыренов (2014) отмечает, что законы «О языках народов Республики Бурятия» и «Об образовании в Республике Бурятия» в новой редакции, в которой изучение бурятского языка становится добровольным, «отвечают запросам жителей республики», однако в то же время «способствуют снижению его витальности» (Цыренов, 2014: 198). В таких условиях поддержка бурятского языка со стороны государства не перестаёт быть актуальной, что требует принятия другие законов и официальных документов, как закон «О мерах поддержки бурятского языка как государственного языка Республики Бурятия» (от 07.03.2014) и «Стратегия развития бурятского языка на период до 2030 года» (от 08.05.2019). Все они прописывают конкретные шаги, которые будут способствовать сохранению и поддержке бурятского языка.

Тем не менее, несмотря на статус и широкие полномочия, которыми закон «О языках…» и другие наделили бурятский язык, ситуация в Бурятии показывает явный языковой сдвиг в сторону русского. Это отмечает в своём исследовании Г. Дырхеева: если по данным переписей населения 2002 и 2010 годов процент владеющих русским языком примерно остался на уровне 99,7%, то процент владеющих бурятским языком снизился с 23,6% до 13,7% (Дырхеева, 2014: 102). На фоне наблюдаемого уменьшения числа носителей автор отмечает и значительное сужение сфер использования бурятского языка: он практически не функционирует в государственном управлении, делопроизводстве, промышленности, науке, торговле и сфере обслуживания (Дырхеева, 2014: 102). В других сферах, где представленность бурятского языка выше (религия, культура, образование), его положение так же не равноценно положению русского.

Сокращение числа носителей и неспособность бурятского языка распространиться на другие сферы объясняются его непрестижностью в сравнении с русским: именно русский язык обуславливает успех в образовании и дальнейшем социальном продвижении человека в обществе. Однако, несмотря на очевидное неравенство между двумя государственными языками республики, языковая проблема в Бурятии не выходит за пределы этнической группы бурят и тем самым «не носит конфликтный межнациональный характер» (Дырхеева, 2015: 14).

В сложившейся ситуации разрешение языкового вопроса остаётся актуальной проблемой для республики. Определённое препятствие для этого представляет диалектное разнообразие бурятского языка, которое представлено четырьмя группами: аларо-тункинской, цонголо-сартульской, эхирит-булагатской и хоринской, каждая из которых подразделяется на несколько говоров (Бураев & Шагдаров, 1995). Такие условия требуют планомерной работы по укреплению наддиалектного литературного бурятского языка. Эта работа, однако, не проводится в нужной мере, вследствие чего «процесс обособления от диалектной основы проходит медленно», а литературный язык воспринимается сообществом «как язык носителей хоринского диалекта» (Дырхеева, 2015: 14).

В первую очередь, к проблемам бурятского языка не остаются равнодушными сами его носители. Показателем этого является языковой активизм в бурятском обществе, который, однако, не имеет массового характера (Хилханова, 2019: 980). В основном он характеризуется разрозненными инициативами, которые охватывают разные аспекты существования языка. Так, существует инстаграм-канал «Хэлыш, малыш» («Скажи, малыш»), который продвигает передачу бурятского языка детям с самого раннего возраста, а также создаёт для родителей необходимые материалы и рекомендации для занятий с детьми в игровой форме. Другая инициативная группа, в которую входит и автор данной работы, ведёт видео блог «Агаарай долгиндо» («В эфире») на платформе Youtube, где рассказывает на бурятском языке о своей жизни в Москве, а также её интересных местах. Для каждого его выпуска приводятся субтитры на бурятском и русском языках, что отличает этот канал от других бурятоязычных видеопроектов, которые дают субтитры только на русском языке. Ещё один проект с участием автора этой работы -- «Бэшэлгэ» («Надпись»), непосредственно связан с оценкой присутствия бурятского языка на улицах города Улан-Удэ. Помимо этого, его авторы добиваются соблюдения закона «О языках народов Республики Бурятия» и сообщают о случаях его нарушения в органы власти.

Таким образом, бурятский язык как государственный язык Бурятии поддерживается законодательством республики и продолжает функционировать в различных сферах жизни общества, однако испытывает неуклонное сокращение числа носителей и сфер употребления. Настоящее положение усугубляется и недостаточной функциональностью литературного бурятского языка как идиома, объединяющего многодиалектное бурятское сообщество. На ситуацию пытаются повлиять языковые активисты, которые, однако, охватывают узкий круг людей и не имеют значительного влияния на массы. В таких условиях важно оценить, какие языки представлены в языковом ландшафте города и какое место среди них занимает бурятский. Этому посвящён следующий раздел.

2.2 Языковой ландшафт города Улан-Удэ

Статус бурятского и русского языков как государственных на территории Бурятии предполагает определённые действия со стороны республики по поддержке обоих языков. В области их визуального представления поддержка проявляется в формировании группы top-down знаков. Такие знаки создаются органами власти и крупными государственными предприятиями (Ben-Rafael, 2008). В дополнение к этим знакам выступает другая группа -- bottom-up знаки, которые создаются владельцами частного бизнеса и простыми горожанами. В количественном соотношении знаки top-down составляют треть от всех знаков, а знаки bottom-up -- две трети, что представлено в таблице 1 (Иванов, 2019: 11):

Таблица 1 «Top-down и bottom-up знаки в языковом ландшафте Улан-Удэ»

Происхождение знака	Количество (шт.)	Процентное соотношение (%)
Top-down	325	31
Bottom-up	717	69
Итого	1042	100

Отличительные особенности двух данных групп, рассматриваемых в этой главе, дают общую характеристику языковому ландшафту Улан-Удэ.

Top-down знаки

Top-down знаки регулируются двумя статьями закона «О языках народов Республики Бурятия». Так, статья 14 постановляет, что «тексты документов (бланков, печатей, штампов, штемпелей) и вывесок с наименованиями государственных органов, организаций оформляются на русском и бурятском языках». Статья 15, в свою очередь, указывает на то, что наименования населенных пунктов, улиц, площадей также оформляются на бурятском и русском языках. В нашем предыдущем исследовании (Иванов, 2019) были отмечены некоторые недостатки двух данных статей. Так, из формулировки статьи 14 недостаточно ясно, как ограничивается понятие «вывески с наименованиями государственных органов»: относятся ли к ним крупные заглавные вывески с кратким наименованием учреждения (например, «Пенсионный фонд», ком068) или же только те, что содержат полное наименование учреждения («Отделение пенсионного фонда», ком069)? Поскольку и те, и те формально подходят под это определение, мы считаем, что «государство гарантированно оформляет их на бурятском и русском языках» (Иванов, 2019: 6). Статья 15, в свою очередь, сформулирована довольно узко: она исключает из себя такие важные компоненты, как дорожные знаки, служащие для ориентирования участников дорожного движения. Таким образом, в поле действия официальной языковой политики республики попали лишь вывески с наименованиями государственных учреждений, а также с наименованиями населённых пунктов, улиц и площадей.

В группе знаков top-down в нашей выборке доминирующими языками являются русский (315 знаков), бурятский (88 знаков) и английский (21 знак) (Иванов, 2019: 11). Среди них встретились вывески государственных учреждений, в которых на практике проявляется неоднозначность формулировки статьи 14 закона. Хорошим примером является отделение Фонда социального страхования: над его входом висят две официальные вывески с полным названием учреждения на русском и бурятском языках (рис. 2). Порядок следования языков показывает их распределение по степени доминирования: русский язык несёт на себе всю информационную нагрузку о названии заведения и предназначен непосредственно для её донесения до клиентов. Бурятский язык на фоне русского выполняет символическую функцию и служит для удовлетворения требований закона «О языках народов Республики Бурятия». На это же указывает и терминология бурятской вывески: она содержит много заимствований из русского языка, которые были характерны для вывесок, изготовленных до принятия приказа «Об утверждении Справочника общественно-политических терминов бурятского языка» в 2016 году. Тем не менее, неравенство языков сглаживается оформлением вывесок в едином стиле и расположением их на горизонтальном уровне.



Рис. 2. Фонд социального страхования (официальная вывеска)

В отличие от официальной вывески, заглавная вывеска, расположенная на лицевой части здания, выполнена только на русском языке (рис. 3). Табличка с режимом работы у входа также представлена только на русском языке в кириллице и на шрифте Брайля (рис. 4). Таким образом, несмотря на то, что формально бурятский язык присутствует в вывесках учреждения, его отсутствие на других видах знаков указывает на негласное соглашение об использовании русского языка между руководством учреждения и его посетителями.

Рис. 3. Фонд социального страхования (заглавная вывеска)



Рис. 4. Фонд социального страхования (режим работы)

Другим примером распространённых знаков top-down служат знаки с названиями улиц и номерами домов. Они отличаются широким варьированием как по оформлению, так и по содержащимся на них языках. Эти знаки очень хорошо показывают динамику языкового ландшафта Улан-Удэ, так как являются универсальными ориентирами по городу, которые должна понимать бульшая часть горожан и гостей города. В связи с этим одноязычные указатели в настоящее время становятся редкостью и отходят на второй план: где-то они пока остаются единственными ориентирами (рис. 5), а в других местах соседствуют с новыми указателями улиц на двух языках (рис. 6).

Двуязычный знак (рис. 6) содержит в себе бурятский и русский языки, оформленные в одинаковом стиле. Тем не менее, на бурятском продублировано только слово улица, а само её название написано на русском. Интересно отметить, что бурятский вариант ?йлсэ стоит левее русского улица, что может указывать на желание органов власти сделать бурятский вариант более заметным. Однако такое решение приводит к тому, что надпись читается как *?йлсэ Модогоева, что нарушает порядок слов в бурятском языке и делает такое прочтение надписи неграмматичным. Гораздо правильнее было бы поменять местами русский и бурятский варианты слова улица, чтобы надпись читалась как Модогоева ?йлсэ. В целом же, несмотря на подобные недостатки, указатели такого типа являются единственными, содержащими в себе бурятский язык.

Рис. 5. Улица Сухэ-Батора

Рис. 6. Улица Модогоева

Другие двуязычные знаки с названиями улиц сочетают в себе русский и английский языки (рис. 7). Доминирующим на них является русский, который всегда расположен выше английского и выполнен более крупным и заметным шрифтом. Кроме того, влияние русского прослеживается на некоторых знаках и в английском переводе: в некоторых он представлен в латинизированной форме русского названия в родительном падеже (рис. 7). Тем не менее, в других переводах название приводится в своей начальной форме, что уменьшает связанность с грамматикой русского языка (рис. 8).

Рис. 7. Улица Смолина / Smolina street (двуязычный знак)

Рис. 8. Улица Ербанова / Erbanov st. (двуязычный знак)

Обзор знаков с названиями улиц согласуется с тем, что было обозначено при рассмотрении официальных знаков государственных учреждений: несмотря на то, что закон «О языках народов Республики Бурятия» предписывает оформлять абсолютно все такие указатели на русском и бурятском языках, на практике бурятско-русское двуязычие встречается редко, что показывает ориентацию власти на низовые одноязычные (русскоязычные) практики при формировании языкового ландшафта Улан-Удэ.

В то время как прескриптивные меры в отношении улан-удэнского языкового ландшафта ограничиваются знаками с названиями государственных учреждений, населённых пунктов, улиц и площадей, республика негласно расширяет список знаков, на которых информация дублируется на нескольких языках. К этой категории относятся уличные знаки, производящиеся в первую очередь для гостей города. Все они содержат информацию на трёх языках: русском, бурятском и английском. Ярким примером таких знаков является официальная вывеска музея истории Бурятии, оформленная в едином стиле на едином носителе с бурятским языком, вводящим каждый новый блок информации (рис. 9).

Рис. 9. Музей истории Бурятии им. М. Н. Хангалова

Другие вывески из туристической сферы относятся к дорожным указателям, указывающим расположение тех или иных значимых культурных объектов. Они представлены старыми и новыми вариантами (рис. 10 и 11 соответственно). Оба знака объединяются доминированием русского языка, что показано его более высоким расположением и выделенностью ограничителями (жёлтый фон на старом и белая рамка на новом). Положение бурятского и английского языков различается: на старом указателе бурятский расположен выше английского, а на новом ниже. Тем не менее, на старом указателе нарушена орфография бурятской надписи в словах ?умэ (правильно ??мэ -- церковь) и туухын (правильно т??хын -- истории). На новом указателе таких ошибок не допущено.

Рис. 10. Дорожный указатель культурных объектов (старый вариант)

Рис. 11. Дорожный указатель культурных объектов (новый вариант)

Таким образом, обзор top-down знаков Улан-Удэ показал значительную узость сфер видимости бурятского языка в официальном языковом ландшафте города, из чего может следовать и предполагаемая редкость использования этого языка в этих сферах. На это указывает случай официального учреждения, где бурятский встречается лишь в одной вывеске (официальной), несмотря на то, что внешней визуальной информации на нём гораздо больше (заглавная вывеска и режим работы). Кроме того, названия улиц преимущественно прописываются на русском языке и чуть реже на английском, из чего следует, что для подавляющего большинства горожан привычнее воспринимать данную информацию на русском языке и надобности в её подаче на бурятском нет, чем пользуется республика несмотря на то, что в законодательстве прописано обязательство подавать названия улиц на двух государственных языках Бурятии. Несмотря на это, бурятский язык появляется вместе с русским и английским в официальных знаках, рассчитанных на туристов, где он выполняет одновременно и символическую роль, и информационную, которую могут использовать если не сами жители Бурятии, то туристы из соседней Монголии.

Bottom-up знаки

Bottom-up знаки в Улан-Удэ, в отличие от top-down, не подчиняются официальной языковой политике и подразделяются на две большие группы: те, у которых можно установить принадлежность к частным организациям (вывески и реклама кафе, ресторанов, аптек, продуктовых магазинов и т.д.), и те, у которых этого сделать не удаётся (уличные объявления частных лиц, граффити). Обе эти группы как никакие другие отражают языковые идеологии не связанных друг с другом акторов и вносят значительный вклад в языковой ландшафт города. В этой работе мы рассматривали знаки, относящиеся только к первой группе. Превалирующими языками в данной группе, как и в группе top-down, являются русский, английский и бурятский. При этом бурятский представлен в гораздо меньшей степени, чем английский: он встретился на 45 вывесках, в то время, как английский -- на 117, а русский -- на 580 (Иванов, 2019: 11). Далее мы рассмотрим некоторые примеры использования вышеупомянутых языков заведениями частного бизнеса.

Значительную часть частных заведений занимает сфера услуг. Здесь она будет рассмотрена на примере мест общественного питания: кафе и ресторанов, поскольку в них наиболее ярко выражается языковое разнообразие всей группы. Оно служит для позиционирования и репрезентации себя перед потенциальными потребителями. Так, например, заведения с бурятской и монгольской кухней склонны выбирать название на бурятском и монгольском языках, которое может связываться с блюдами национальной кухни, например, «Бууза Room» (смо127) -- с блюдом бууза, «Цуйвандаа» (кал002) -- с блюдом цуйван, «ШулэнД?» (смо116) -- с супом ш?лэн. В то же время, вся остальная информация о заведениях представляется на русском языке (рис. 12), однако встречаются и единичные случаи на бурятском (рис. 13).

Рис. 11. Дорожный указатель культурных объектов (новый вариант)

Рис. 13. Кафе «ШулэнД?» (название на бурятском, информация на бурятском и русском)



Другие заведения, не позиционирующие себя как национальная кухня, используют в своей визуальной информации только русский и английский языки. Тип заведения (кафе, ресторан) может быть прописан как на русском, так и на английском языках (рис. 14, 15).

Рис. 14. “Voyage” restaurant

Рис. 15. столовая «Лимонад»

В целом такие паттерны характерны и для других заведений сферы обслуживания. Использование тех или иных языков в названиях и информации о заведении показывает очень интересную особенность: название служит для них своеобразной «обложкой», поскольку по ним заведение идентифицируется клиентами и связывается с определёнными культурами. В частности, из наиболее часто встречающихся в языковом ландшафте языков маркированным является выбор именно бурятского языка как символа самой крупной коренной этнической группы республики. Однако дальше символической функции использование бурятского языка не выходит: на других заведениях, не связанных с бурятской культурой, информация указывается либо на русском, либо на английском языках, что подразумевает понимание этих языков и бурятоязычными клиентами, в противном случае информация указывалась бы и на бурятском языке.

Таким образом, обзор языкового ландшафта показал доминирование в визуальной среде города Улан-Удэ трёх языков: русского, бурятского и английского. Присутствие государственных языков на top-down знаках отражает официальную языковую политику республики, в то время, как появление на них английского рассматривается как инициатива руководства, направленная на создание условий для туристической деятельности в столице Бурятии. Группа bottom-up показала гораздо большее языковое разнообразие, однако так же подтвердила лидирующую роль трёх вышеупомянутых языков.

Распределение этих языков между собой показывает, что русский язык превалирует в обеих группах, а бурятский, обладающий равным с ним статусом, значительно ему уступает. Меньшая представленность бурятского языка в top-down знаках может говорить о не до конца последовательных шагах органов власти в установлении языкового паритета государственных языков, в то время, как низкая степень присутствия в bottom-up знаках -- о недостаточной функциональности бурятского языка в низовых практиках в публичной сфере, подразумевающей общение между незнакомыми людьми. В следующей главе мы рассмотрим мнения горожан и владельцев бизнеса о вышеприведённых наблюдениях, что поможет лучше оценить представленность и использование разных языков в языковом ландшафте города Улан-Удэ.



Глава 3. Многоязычие в Улан-Удэ: мнение горожан и владельцев бизнеса

Восприятие языкового ландшафта жителями города является важным показателем функционирования присутствующих в нём языков, поскольку именно горожане, постоянно живущие в городской среде, вероятнее всего способны отмечать в ней какие-либо изменения. Интерес для данного исследования представляет их отношение к присутствию и функционированию языков, которые они замечают на улицах города в публичной сфере. Выявлять это мы будем выявлять из оценок горожанами следующих параметров: в каких контекстах они замечают эти языки; на какие изменения в языковом ландшафте города они обращают внимание и с чем их связывают; имеют ли какие-либо предпочтения по видимости языков; сталкивались ли с живым употреблением различных языков в городе или знакомы ли с таким опытом других людей. В следующих разделах мы рассмотрим все эти вопросы на материале вышеупомянутых языков.

3.1 Мнение горожан

Русский язык

Русский язык занимает наиболее прочные позиции в языковом ландшафте Улан-Удэ. Так, абсолютное большинство респондентов признаёт его доминантность и частоту встречаемости: «русский язык всегда был, доминировал» (Арсалан, 27 лет) Все имена респондентов изменены.; «[замечаю] в основном русский язык» (Нарана, 23 года); «русский язык есть везде» (Наталья, 23 года); «русский чаще всего виднеется» (Аюр, 21 год); «преобладает русский [язык]» (Цырен, 43 года); «в основном русский» (Анастасия, 58 лет); «русский, естественно, максимально представлен» (Дулма, 55 лет)). Такое массовое присутствие русского языка во многом объясняется его статусом: «это наш государственный язык» (Наталья, 23 года), а также функционированием в повседневной жизни: «без русского не обойдёшься» (Любовь, 70 лет). Такие оценки информантов свидетельствуют о крайней распространённости языковых практик на русском языке во всех сферах, что указывает и на его превалирование в визуальной среде города и согласуется с результатами нашего предыдущего исследования (Иванов, 2019).

Значимость русского языка проявляется и в рассказах респондентов о людях, не владеющих или плохо владеющих им. В первую очередь, к таковым относятся иностранцы, что отмечает в своём интервью информантка Нарана: языковой бурятский знак

«В первое время им [студентам из Китая] было очень сложно, так как они не знали русский». (Нарана, 23 года).

Она указывает, что такая ситуация вызывала необходимость приставлять к ним «русскоязычных друзей, преподавателей». О важности использования русского в городской среде упоминает и другой информант:

«Студент из Африки у нас был, первые два месяца плохо по-русски говорил, я ему иногда еду покупал. Потом, помню, мультиварку покупали». (Баир, 22 года).

Другая респондентка Наталья (23 года) рассказала о своей однокласснице из Монголии, которая владела только монгольским и английским языками. Она адаптировалась «благодаря тому, что у нас была классная руководительница английского языка», а также благодаря погружению в языковую среду русского языка:

«если человек живёт в обществе, где говорят на языке, который ты учишь, язык очень хорошо запоминается, усваивается» (Наталья, 23 года).

Этот случай показателен тем, что монгольский язык, несмотря на близость с бурятским, никак не помогал ей в общении с окружающими. Такая особенность также косвенно подтверждает, что государственный бурятский язык в повседневных практиках употребляется гораздо меньше, чем русский. Остальные же примеры показывают, что без помощи людей, владеющих одновременно и русским языком, и иностранным, жизнедеятельность в городе Улан-Удэ для приезжих становится очень затруднительной. Таким образом, русский язык обслуживает большую часть публичных языковых практик в Улан-Удэ, что указывает на одноязычность городской среды.

Бурятский язык

Если русский язык всегда прочно занимал доминантное положение в языковом ландшафте Улан-Удэ, то другой государственный язык республики -- бурятский -- значительно повысил своё присутствие только на протяжении последних 5-10 лет. Как отмечают информанты, «бурятский начал появляться где-то с 2006, где-то во второй половине нулевых и в первой половине десятых годов» (Арсалан, 27 лет). Такая динамика подтверждается и другими информантами:

«Вот бурятского было намного меньше. Сейчас я хожу хотя бы даже по бурятскому университету и вижу, что там кабинеты “тэнхим” называются, так же, как в Монголии, какие-то более или менее слова появляются. И плюс ещё зайдёшь куда-то вот, на бурятском языке есть… Вот в Центре восточной медицины на бурятском языке какие-то записи. Я вижу кабинеты тоже и так далее… Это редчайшие вообще, такого у нас не было. Только в последние годы такая тенденция появилась, что даже названия какие-то на бурятском языке» (Любовь, 70 лет).

Такое изменение связывается информантами с введением в 2014 году безвизового режима с соседней Монголией, из которой в том же году начался приток туристов на территорию Бурятии. Как отмечает одна из респонденток, туристы создали спрос на определённые категории товаров: в первую очередь, на продовольствие:

«Когда открыли границу с Монголией, <…> в магазинах, особенно приграничных, появились названия овощей, вообще всех товаров на монгольском языке. <…> А потом уже на бурятском» (Дулма, 55 лет).

Появление монголоязычных потребителей оказалось своевременным, потому что произошло на волне возрастающей популярности бурятского языка, которую отмечали другие респонденты за несколько лет до открытия границы. Такое стечение обстоятельств дало возможность государственным и частным заведениям «коммодифицировать» (Heller, 2010) бурятский язык: с одной стороны, он стал использоваться как бренд для туристов, а с другой, позволил сделать городскую среду более понятной для граждан Монголии.

Описанные процессы, произошедшие в республике в течение 10 лет, дали новый толчок для укрепления бурятского языка в тех сферах, где он уже присутствовал, а также в новых, в которых он до этого не был представлен. В первую очередь, повышение видимости бурятского языка отмечается информантами в официальной сфере («на вывесках государственных учреждений» (Арсалан, 27 лет)), чему способствовало «выдвижение определённого количества терминов, которые должны использоваться в делопроизводстве» (Баир, 22 года). Такая инициатива сверху послужила причиной для обновления официальных табличек в соответствии с новейшей бурятской терминологией. Однако, несмотря на это, изменения в этой сфере происходят неравномерно:

«Остались реликты старых времён -- это нулевые, девяностые, когда к бурятскому было отношение “шаляй-валяй”. Вот, на поликлинике №1 <…> чувствуется по эстетике, что надпись была в конце 80-х сделана и там бурятский чисто символически, даже там не все надписи на русском переведены» (Арсалан, 27 лет).

Другой сферой, где респонденты заметили повышение присутствия бурятского, является сфера частного бизнеса. Владельцы таких заведений, как отмечает Любовь (70 лет), «как-то стараются по-бурятски какие-то названия писать». То же самое изменение подчёркивают и другие информанты, говоря об информации как снаружи заведения, так и внутри него:

«Сейчас любой, даже индивидуальный предприниматель, своё заведение старается либо перевести, либо дать название бурятскоязычное» (Дулма, 55 лет).

«В крупных ТЦ владельцы начали писать названия товаров, отделов на бурятском языке» (Цырен, 43 года).

Присутствие бурятского языка стало отмечаться и там, где ранее не фиксировалось респондентами. К таким контекстам относятся уличные объявления, которые традиционно рассматриваются при анализе языкового ландшафта (например, в Thurlow & Jaworski, 2010), а также надписи на перемещаемых носителях, статус которых был спорным -- например, на одежде (в Reh, 2004: 3):

«Я внезапно увидел надпись на бурятском языке и это был призыв научиться печатать на компьютере бурятским языком» (Арсалан, 27 лет).

«Видела несколько раз на людях, они носят футболки, там бурятские надписи есть» (Наталья, 23 года).

Несмотря на то, что такие случаи являются единичными, они показывают активность одних горожан в воздействии на мобильный языковой ландшафт города, а также внимание других к таким деталям как полноправным единицам окружающей визуальной среды.

При таком повышении представленности бурятского языка интересно рассмотреть, по каким причинам респонденты хотят видеть его в публичной сфере. Мы выделили несколько типичных мотивов, которые с разных сторон обосновывают повысившуюся видимость бурятского языка в городском ландшафте. Одна из них связана с осознанием его статуса как государственного и тем самым имеющего полное право на равную представленность с русским:

«[Хочется], чтобы у нас было больше национальной составляющей и не только потому, что эта национальная составляющая как что-то туристическое, а именно как равноправное, полностью официальное, то есть с теми же атрибутами, что русский язык обладает» (Арсалан, 27 лет).

Похожую мотивацию, отсылающую к увеличению «национальной составляющей», приводит и другой респондент, однако рассматривает её не как возможность для равноправия, а как способ визуального маркирования «бурятскости» пространства в противопоставление центральным регионам России:

«Может быть, частные компании заинтересовались бы тоже, почему нет, интересно же. Это общий ландшафт создаёт, то есть всё-таки как-никак не Москва, что называется, какой-то интерьер создали бы» (Баир, 22 года).

Две эти причины могут объединяться в одну и отсылать как к правовому статусу бурятского языка, так и его принадлежности к самой крупной коренной этнической группе Бурятии:

«Бурятский желательно было бы, чтобы он параллельно дублировал, раз это наша республика» (Любовь, 70 лет).

Ещё одна причина следует из снижения демографической мощности бурятского языка как средства устного общения. Информантка Анастасия (58 лет) отмечает:

«Они [буряты] же обрусевшие тоже, сейчас же редко можно услышать, чтобы так разговаривали на бурятском» (Анастасия, 58 лет).

Именно по этой причине другие респонденты рассматривают большую визуальную представленность бурятского языка как способ обратить внимание на его проблемы:

«Бурятский язык становится менее употребляемым, и хотелось бы, чтобы было больше акцента на родной язык сделано» (Нарана, 23 года).

Такие мотивации по отношению к бурятскому языку показывают, что горожане по-прежнему считают его представленность низкой, несмотря на повышение его присутствия в прошедшие десять лет. Это происходит на фоне продолжающегося снижения числа носителей бурятского языка, что делает его более слабым и нуждающимся в поддержке как со стороны власти, так и со стороны общества. Всё вышеперечисленное говорит о том, что визуальное присутствие языка может служить для некоторых горожан крайне важным и необходимым условием для его полноценной жизнедеятельности и дальнейшего развития.

На фоне повышения видимости бурятского языка в городе Улан-Удэ интересно понять, распространены ли реальные языковые практики с его использованием в публичной сфере и готовы ли сами носители языка их использовать. Как отмечает А. Павленко, если знаки могут быть заменены за короткий промежуток времени, то «языковые практики очень трудно поддаются или практически не поддаются быстрым изменениям» (Pavlenko, 2012: 47). Это находит своё отражение в действующих языковых практиках на территории Улан-Удэ: многие горожане оказываются не готовы к общению в публичной сфере на родном языке. Одной из причин может быть уменьшение числа носителей бурятского языка, отмечаемое Дырхеевой (2014). В таких условиях компетенции одних и тех же людей могут быть примерно одинаковыми для русского языка, но сильно различаться для бурятского, что может служить препятствием для общения на нём:

«Человек будет говорить по-бурятски с тем человеком, которого он, во-первых, знает, а во-вторых, знает, что он знает бурятский язык» (Баир, 22 года).

Незнание компетенций незнакомых собеседников в бурятском языке сводит его использование к общению с близкими людьми:

«С земляками со всеми разговариваю на бурятском языке, в науке у нас тут принято на бурятском языке общаться обсуждать с коллегами» (Любовь, 70 лет).

Тем не менее, такое поведение со стороны некоторых носителей касается только ситуаций, где они сами инициируют общение. В тех ситуациях, когда оно инициируется на бурятском языке не ими, они могут поддержать коммуникацию на нём:

«На телевидении вопросы мне задают на бурятском языке, и я пытаюсь всё на бурятском говорить» (Любовь, 70 лет);

«Обычно, когда со мной продавщица начала на бурятском говорить, я как бы отвечаю, а так обычно я не говорю сам с людьми по-бурятски» (Баир, 22 года).

Невозможность коммуникации в таких случаях может обосновываться как субъективными препятствиями (стеснение акцента и т.д.), так и объективными, к которым относится незнание языка. Респондентка Наталья говорит о себе: