Мифологизация мемуарной прозы (на материале "Петербургских зим" Г. Иванова)

Природа - положительные характеристики (Приложение 7)

К положительным же природным мотивам относятся у Иванова «солнце», «море», «пустынный», «Нева», «рассвет». Гораздо чаще, впрочем, встречаются у него мотивы «ветки», «деревья», «звезды», «цветы», «парк» (которые регулярно использовались им в лирике как своеобразные «ключи» к созданию отвлеченного поэтического пейзажа, особенно часто - в сборнике «Розы») в таком, например, фрагменте: «Падает снег. После вагонного тепла - сырой холодок оттепели пронизывает, забирается в рукава и за шиворот. И что за идея ехать ночью в Царское?!.. Но делать нечего - приехали, и обратного поезда нет. Тускло горят фонари. Ветки в инее. Звезды» Там же. С. 118..

Культура - отрицательные характеристики (Приложение 8)

В рамках этой категории часто встречаются такие мотивы как «стена», «окно», «дверь», «лестница», «жара», «крик», а также мотивы «улица», «дом», «смех» и «пение», хотя в тексте Иванова первые (кроме «жара» и «крик») имеют скорее нейтральный, а вторые - скорее положительный оттенок смысла. Стоит отметить, что такие мотивы как «грязь» и «сырость» являются общими для отрицательных культурных и природных мотивов. То же касается и цветовой гаммы: как правило, цвета «желтый», «серый», «зеленый» имеют в «Петербургских зимах» отрицательные коннотации, а «белый» и «синий» - положительные коннотации, вне зависимости от того, к чему они относятся. К категориям культуры в «Петербургских зимах» прибавляется много мотивов, связанных с политической и общественной жизнью 1900х-1920х годов; так, к отрицательным культурным мотивам относятся «война», «военный», «большевик», «документы» (имеются в виду, как правило, паспорта, ордеры на арест и другие документы, выдаваемые новой властью и необходимые для выживания), «чекист», «чиновник», «арест», «расстрел», «тюрьма», «хулиган», «пистолет», «гражданин», «товарищ», «революция» и др.

Культура - положительные характеристики (Приложение 9)

Значительно расширяется в «Петербургских зимах» и перечень положительных культурных мотивов: если из списка традиционных мотивов наиболее активно используются «мост», «дворец» и «сад», то к новым мотивам относятся, например, «заграница», «французский», «экзотика», «кафе», «ресторан», «кофе», «чай», «дореволюционный», «победа», «дворянство». В целом Г. Иванов относится с дореволюционному имперскому прошлому России с ностальгической нежностью, тогда как революция и большевики вызывают у него абсолютное отторжение. Для «Петербургских зим», впрочем, характерно размывание границ между разными состояниями, разными эмоциями: это видно, например, из двух пассажей, в которых появляется мотив «оранжереи» - беспечного, заинтересованного только в самом себе и закрытого от окружающего реального мира круга русской интеллигенции: «Мир уайльдовских острот, зеркальных проборов, в котором меняется только узор галстуков. Кончится это страшно. Но о конце никто не думает. Кончится это так. Когда в оранжерейную затхлость жизни, «красивой и беззаботной», ворвется февраль 1917 года, те, в ком этот «быт» не доконал еще человека, - опрометью бросятся на «свежий воздух». <…> А резкие перемены температуры - опасная вещь» Иванов Г.В. Мемуары. Литературная критика // Иванов Г.В. Собрание сочинений: в 3 т. Т.3. М.: Согласие, 1993. С. 150.; «Рослые лакеи в камзолах и белых чулках разносят чай, шерри-бренди, сладости. И среди всего этого звонкий голос Есенина, как предостережение из другого мира, как ледяной ветерок в душистой оранжерее» Там же. С. 175.. Комфортная «затхлость» жизни до революции противопоставлена опасному холоду и звонкой опасной «свежести» перемен, вызванных революцией - строго говоря, разделение на «положительное» и «отрицательное» здесь становится несколько двусмысленным. Подобное размывание границ появлялось и среди мотивов, описывающих чувства: помимо уже упомянутой «улыбки», которая часто воспринимается как неприятная, в тексте встречаются такие определения как «трагически-упоительный закат», «озабоченно-восторженное лицо», «выражение не то блаженства, не то ужаса». Этот прием встречается даже в самом начале текста: «Говорят, тонущий в последнюю минуту забывает страх, перестает задыхаться. Ему вдруг становится легко, свободно, блаженно. И, теряя сознание, он идет на дно, улыбаясь» Там же. С. 6..

Предикаты (Приложение 10)

В «Петербургских зимах» часто встречаются такие ключевые для Петербургского текста предикаты как «летать», «возникать», «исчезать», «шептать», «воплощаться», «тонуть». Стоит отметить, что среди предикатов «Петербургских зим» есть много глаголов говорения: «говорить», «рассказать», «бормотать», «шептать» и др., что отражает ориентированность текста на описание быта литературного Петербурга - который предполагал более или менее активную общественную жизнь, заведение литературных знакомств, посещение лекций и собраний и т.п.

Предельность (Приложение 11)

Наиболее часто употреблявшимися в «Петербургских зимах» мотивами предельности стали «великий», «громадный», «удивительный», «абсолютный», «гениальный» и «необъяснимый». Хотя в целом выражения предельности в «Петербургских зимах» появляются не так часто, семантически они вписываются в основную идею этого текста, в которую входят смыслы «удивления», «таланта» и «тайны».

Высшие ценности (Приложение 12)

Почти все высшие ценности Петербургского текста, перечисленные Топоровым, нашли отражение и в «Петербургских зимах»: к ним относятся «жизнь», «солнце», «заря», «вера», «молитва», «Бог», «детство», «дети», «мечта», «будущее», «пророчество». Однако специфика текста Г. Иванова делает присутствие этих ценностей в тексте как бы только номинальным, поскольку их значимость дискредитируется самим пространством Петербурга, которое постоянно напоминает о гибели. В частности, для каждой из этих ценностей в тексте находится противоположность, некое зло, которое, будучи сильнее, чем ценность, замещает ее собой в петербургском пространстве. Так, «жизни» в тексте противопоставлены мотивы «смерти», «убийства» и «самоубийства», которые одновременно являются лейтмотивами многих сюжетных линий в «Петербургских зимах» (способы убийства или самоубийства при этом очень разнообразны - яд, повешение, гильотина, костер, расстрел - и занимают в тексте более значимое место, чем мотив жизни). «Солнцу» и «заре» противопоставлен мотив «ночи» - именно ночью происходит большая часть встреч богемы в ресторанах и кафе. «Вере», «молитве» и «Богу» противопоставлен мотив «безбожия» или «атеизма» - и, как читатель понимает, эта революционно-атеистическая сущность постепенно захватывает страну, тесня веру; мотив «безбожия», с другой стороны, причудливо переплетается с мотивом «чертопоклонства»: см., например, посулы чертопоклонника в первой главе, поразительно напоминающие обещания всеобщей бесплатной сытости от коммунистов:

- От Бога-то вы отвернулись. Отвернулись, ладно, очень хорошо. Но мало от Бога отвернуться, мало, друзья. Надо еще перед Ним заслужить. Так, думаете, он вас и примет сразу, так и начнет помогать, едва крест с шеи долой…

<…>

- Что же тогда будет, когда поможет?

- Все будет, все, слышишь. Булки разные, и ветчина, и шпроты, и белая головка - чего хочешь. И не за деньги, хотя бы по старой цене, а даром - бери, что желаешь, ешь, что желаешь, пей - все бесплатно на вечные времена, только его в сердце держи... Иванов Г.В. Мемуары. Литературная критика // Иванов Г.В. Собрание сочинений: в 3 т. Т.3. М.: Согласие, 1993. С. 10.

Мотивы «детей» и «детства» остаются относительно незапятнанными, но и для них находятся контрастные мотивы - например, в главе VII, где Гумилев начинает осуждать вначале нравившуюся детскость Городецкого: «Только, - прибавил он, - теперь я вижу, - Бог с ней, с этой детскостью. Потерял я к ней вкус. Лучше уж жить с обыкновенными, не забавными... отвечающими за себя людьми» Там же. С. 71..

«Будущее» же и разнообразные «пророчества» и «предчувствия» (в духе тех предсказаний, которые делали о «Новом граде», или «Лесном царстве» Клюев) разрушаются в тексте «Петербургских зим», пожалуй, легче всего - самим знанием того, что автор текста пишет его, находясь уже в эмиграции, оставив позади страну и город, которые после революций потеряли свое имя, а значит, и самих себя - все высокие и исполненные надежд пророчества, которые делались на их счет, уже не сбылись и для автора текста, и для современных ему читателей.

Метаописание (Приложение 13)

Из элементов метаописания, названных Топоровым, в «Петербургских зимах» появляются мотивы «тени», «призрака», «зеркала» (или отражения), «актер», «роль» и «пружины»; в тексте Иванова появляются и родственные им мотивы «волшебства», «чуда», «механизма». Стоит отметить, что, те из названных мотивов, которые связаны с театром, в «Петербургских зимах» замечательным образом перекликаются с другим уровнем метаописания, присутствующим в тексте, а именно - с металитературным уровнем, наглядный пример которому мы видим, например, в начале IV главы: «Классическое описание Петербурга почти всегда начинается с тумана. <…> Там, в этом желтом сумраке, с Акакия Акакиевича снимают шинель, Раскольников идет убивать старуху, Иннокентий Анненский, в бобрах и накрахмаленном пластроне, падает с тупой болью в сердце на грязные ступени Царскосельского вокзала <…>» Иванов Г.В. Мемуары. Литературная критика // Иванов Г.В. Собрание сочинений: в 3 т. Т.3. М.: Согласие, 1993. С. 31..

Имена собственные (Приложение 14)

В последнюю версию «Петербургских зим» 1952 года вошло 18 главок. Для каждой из них выбран один или два «лица», чьи портреты нам рисует рассказчик, но появляются в главке не исключительно они: каждое «главное» для данной главки действующее лицо существует в окружении других персонажей, которые могут выйти на первый план в другой главке, а могут мелькнуть только как имя всего один раз. Кроме того, все эти персонажи существуют в едином материальном, литературном и культурном пространстве, что подчеркивается за счет регулярного использования:

одних и тех же топонимов (таких как Нева, Невский проспект, Кронштадт, ул. Подъяческая, Царское Село, Васильевский остров, Марсово поле, Мойка, Фонтанка, Летний сад, «Бродячая собака», Гатчина, Троицкий мост, Николаевский мост);

названий печатных изданий («Аполлон», «Весы», «Нива», «Гиперборей»);

книг и авторов, находящихся в круге чтения петербуржской интеллигенции («Голубиная Книга», Бодлер, Метерлинк, Пушкин, Фет, Некрасов, Достоевский, Рильке, Рабле, Лесков, Уайльд, Аристофан, Бальзак);

культурно значимых мест (Греция, Италия, Париж, Берлин, Волга, Сибирь).

Благодаря такому насыщению пространства текста повторяющимися и переплетающимися культурными знаками существование в каждой главке центрального персонажа, который упоминается в ней чаще и описывается более подробно, не мешает «Петербургским зимам» оставаться цельным текстом: за описанием каждого отдельно взятого персонажа просматривается многообразное в своих проявлениях, но однородное по сути пространство Петербурга.

Исходя из нашего количественного анализа, можно утверждать, что «Петербургские зимы» Г. Иванова имеют самое непосредственное отношение к Петербургскому тексту русской литературы: в них присутствует как достаточное количество мотивов, ориентированных на воплощение Петербургского мифа, так и основная идея этого мифа - борьба добра и зла, космоса и хаоса. При этом Г. Иванов видоизменяет свой Петербургский текст, ориентируясь не столько на Петербург как таковой, сколько на Петербург литературный.

2. Влияние Петербургского текста на структуру «Петербургских зим»

Очевидно, в «Петербургских зимах» Г. Иванов ориентируется на Петербургский текст русской литературы. Такой ход для авторов мемуаров - в частности, для тех, кто создавал свои произведения в 1910е-1930е годы: З. Гиппиус («Живые лица», 1925), Н.А. Тэффи («Воспоминания», 1931), В.Ф. Ходасевич («Некрополь», 1939) - является нетипичным; причина может быть в том, что Петербургский текст предполагает развитие тем превращения, оборотничества, зыбкости реального, что сложно совместить с установкой мемуарного жанра на максимальную правдивость и фактическую точность. Включение Петербургского текста в текст мемуарный, таким образом, не самый очевидный ход; чтобы определить, для какой цели он все же был сделан Г. Ивановым, проследим, на какие структурные элементы «Петербургских зим» такое сочетание повлияло особенно сильно.

Как мы уже определили, мотивная организация «Петербургских зим» выстроена под влиянием тех мотивов, которые традиционно появляются в Петербургском тексте. Можно выделить две основных категории, которые подвергаются влиянию этих мотивов: это персонажи (их внешность, характер, место в социальной и/ или литературной иерархии) и окружающий мир (описание природных и городских (внутри и вне помещений) пространств, куда попадают персонажи).

Обратимся к той части «Петербургских зим», которая больше всего раздражала современников: к изображению деятелей эпохи, чьи портреты оказываются искажены. Несмотря на наличие некоторых фактически достоверных подробностей, взятых Г. Ивановым из жизни (таких как их имена или литературные связи), описываемые им герои имеют очень и очень ограниченное отношение к реальности, поскольку, как мы установили в мотивном анализе, набор характеристик, при помощи которых они описывается, очерчен довольно строго, и выбор большей части этих характеристик мотивирован тем, что именно такие персонажи нужны для создания Петербургского текста; подтверждение этому - длинный ряд пьяниц, самоубийц и сумасшедших, появляющихся в тексте. Один из, пожалуй, самых ярких примеров этому можно найти в пятой главке, где Борис Пронин, заботясь о том, как бы устроить свои нескончаемые проекты и как бы спасти от затопления «Привал комедиантов» - один из таких проектов - фактически воспроизводит Петербургский миф о создании города: попытка творца-демиурга (в этом случае в сниженном виде) установить порядок там, где царит хаос, оборачивается неминуемой катастрофой: «Привал» был затоплен (!) водой из Мойки.

Описание окружающего мира в «Петербургских зимах» специфично. С одной стороны, оно ограничивается, как правило, краткими описаниями, в которых фигурируют максимально абстрактные категории, причем наибольшей частотностью обладает очень небольшое количество мотивов: «снег», «туман», «грязь», «ветки», «деревья», «звезды», «холод», «сырость». С другой стороны, описанию Петербурга в «Петербургских зимах» посвящен отдельный пассаж, который можно назвать металитературным; он начинается с фразы «Классическое описание Петербурга почти всегда начинается с тумана» Иванов Г.В. Мемуары. Литературная критика // Иванов Г.В. Собрание сочинений: в 3 т. Т.3. М.: Согласие, 1993. С. 31. и занимает первую часть IV главы. В нем происходит взаимопроникновение пространства Петербурга, поданного в тех мотивах, которые традиционно предполагает Петербургский текст («Туман бывает в разных городах, но петербургский туман - особенный»; «в этом желтом сумраке», «грязные ступени»), самого Петербургского текста (при помощи цитат: прямых - в виде отрывков стихотворений - и непрямых - в виде упоминания героев литературных произведений) и Петербургского текста как объекта авторского размышления (тех самых «классических описаний Петербурга»). Особенно примечательным здесь кажется то смешение реального и «классического» Петербурга, которое происходит при перечислении «персонажей» Петербургского текста: «с Акакия Акакиевича снимают шинель, Раскольников идет убивать старуху, Иннокентий Анненский, в бобрах и накрахмаленном пластроне, падает с тупой болью в сердце прямо на грязные ступени Царскосельского вокзала». Анненский здесь - несмотря на то, что Г. Иванов был его современником - становится в один ряд с персонажами, как бы вливаясь в «Петербургский текст» и навсегда (отметим использование настоящего времени для «вечно» происходящих событий) становясь его частью. Возвращаясь к сказанному выше, именно это и происходит со всеми героями «Петербургских зим»: из деятелей литературного Петербурга они превращаются в его персонажей.

На протяжении всего текста используются общая система персонажей и общее пространство, только выбор которых определяется рамками литературного Петербурга 1900-1920 годов, тогда как их описание и разработка подчиняются законам Петербургского текста и построены на использовании его мотивов и цитат из него. Иными словами, единообразная мотивная организация пространства Петербурга в «Петербургских зимах» оказывается обусловлена использованием Петербургского текста русской литературы.

Помимо единого Петербургского пространства, целостность текста «Петербургских зим» зависит от его сюжетной организации. Для этого текста кажется особенно верным замечание А.В. Леденева: «Именно жанровые формы портрета и близкого ему по формальным особенностям мемуарного эссе - с их временной и событийной локализацией (предмет этих произведений ограничен: один человек, одно событие, одна проблема), а также с преобладанием не хронологических и причинно-следственных, а ассоциативных связей - оказались наиболее продуктивными в общем потоке мемуаров русского зарубежья» Леденёв А.В. Литература первой волны эмиграции: основные тенденции литературного процесса// Русское зарубежье: история и современность: сборник статей/ ред кол.: Мухачёв Ю.В. (гл. ред.) и др. М., 2013. С. 126.. Действительно, текст «Петербургских зим» построен во многом как текст лирический: он существует как единое целое за счет многочисленных рефренов, которые могут повторяться как внутри одной главы, так и между главами. Повтор мотивов Петербургского текста влияет на выбор и сюжета каждой главы «Петербургских зим»: он подчиняется логике ключевых для Петербургского текста мотивов подступающей гибели, зла; превращения/ изменения/ оборотничества; смерти; поиска спасения. Формула этого сюжета такова: герой сталкивается со злом, петербургской дьявольщиной, которое угрожает ему или соблазняет его, после чего происходит смерть персонажа или его изменение (причем превращение персонажа часто для рассказчика выглядит как его духовная смерть). Спасение в рамках этой формулы часто двусмысленно и тоже на деле оборачивается гибелью. Проследим разные вариации этого сюжета по главам; за центрального персонажа каждой главы будет принят тот из них, чье имя чаще всего упоминается в ней:

Гумилев - беседуя с сапожником о Пушкине, обнаруживает в нем чертопоклонника - тот умирает. (Гумилев считает свое оружие - веру - более сильным, чем любое другое; враг погибает; однако читатель уже знает, что Гумилев погиб в реальности в 1922 году, что придает мрачное звучание даже победе - помимо логики читателя-современника, это подтверждается и логикой произведения: смерть Гумилева описана в одной из завершающих глав, что создает эффект сбывшегося проклятия);

Кульбин - однажды «прозревает» на улицах Петербурга - «теряет свою прежнюю душу» и оказывается «соблазнен» футуризмом, преображаясь из доктора в футуриста (чему сопутствуют мотивы истерики и сумасшествия);

И. Северянин - одержим желанием создать славу из ничего, один из тех, кто «соблазняет» футуризмом - не может удержать славу, его стихи теряют очарование, что синонимично гибели Северянина как поэта (рассказчик при этом переходит от футуристов в «Цех» и «заводит связи более «подходящие»», спасаясь от соблазна футуризма);

Н.К. Цыбульский - к началу сюжета уже находится среди «подонков», хотя он очень талантлив - через некоторое время преображается и при встрече приводит рассказчика на концерт «внеслуховой музыки» (несмотря на то, что внешнее превращение Цыбульского увидено, казалось бы, в положительном ключе - он выглядит более опрятно, причесан, выбрит - внутреннее изменение, изменение в его музыке, в рассказчике порождает страх; пребывание среди «подонков», с другой стороны, не враждебно искусству, являющемуся высшей ценностью «Петербургских зим»: «Талантливых и тонких людей - встречаешь больше всего среди ее [богемы] подонков». Мотив «гибели» в этом тексте определяется прежде всего гибелью не материальной, но духовной);

Б. Пронин - существует как «механизм», чье главное назначение заключается в выполнении бесконечных «проектов» - последний из его проектов, инициированный его женой, Верой Александровной, и уже законченный «Привал», быстро разрушается водой из Мойки (при этом определение этого механизма - «работающая впустую машина», «которая, однако, какие-то крупинки <…> молола», что указывает на постоянство неудач, сопутствующих Пронину: в Петербургском пространстве, таким образом, обречена, в сущности, любая попытка продуктивной деятельности);

Ахматова - стремится к художественной самостоятельности, чтобы стать поэтессой, а не только «женой поэта», которая «тоже пишет» - становится ею, но теряет мужа и сына; на улице ее принимают за нищенку (достижение цели здесь оборачивается несчастьем - в данном случае связь между событиями скорее не причинно-следственная, а «роковая»: в Петербурге каждый обречен на ту или иную «гибель»; в этой главке в иной огласовке продолжается один из мотивов предыдущей главы: женщина, стремящаяся к «власти» (в случае Веры Александровны) или ее варианту - «славе», приносит несчастье близким);

Городецкий - талантливый и всеми любимый человек, ребячливый и любящий детей - из-за своей «невменяемости», детскости и неумения отвечать за себя становится членом партии большевиков (вступление в партию большевиков - следующий после присоединения к футуристам вариант мотива «соблазнения»; однако при этом случаи с большевиками рассказчиком воспринимаются как предательство - другой вид духовной гибели);

Любяр - мечтает о самоубийстве и совершает несколько неудачных попыток - наконец ему удается это сделать, и его похороны, нелепые и безобразные, заставляют рассказчика подумать, что «такими поминками был бы доволен этот несчастный человек» (мрачная ирония, очевидная в этой небольшой главе, формально выворачивает наизнанку основной сюжет - герою все же удаётся то, к чему он стремится - но этим оказывается его собственная гибель, к которой неумолимо подталкивает петербургская дьявольщина);

Б. Садовский - слабый поэт, но прекрасный критик, который после падения символизма стремится, оставаясь в одиночестве, стать самостоятельной литературной силой - его «съели без остатка» (сюжет здесь подобен сюжету главы об Ахматовой, за исключением финала: здесь происходит неудача, потенциал героя остается нераскрытым, что провоцирует появление мотива о том, что персонаж не является тем, кем кажется, т.е. мотива превращения - но несбывшегося);

Мандельштам - «птица Божия» с искрой настоящего поэтического дара и пишет прекрасные стихи - оказался «около большевиков», из-за бедности и беспомощности использовал эту возможность для получения «благ» - совершает подвиг, останавливая чекиста Блюмкина от пьяных ошибок при беспорядочном заполнении ордеров на расстрел, сбегает, ему удается уйти от гнева чекиста (мотивы «предательства» и «превращения», вызванные сотрудничеством героя с большевиками, перечеркиваются совершенным подвигом; это первый в тексте «Петербургских зим» случай реального «спасения» персонажа);

Кузмин - талантливый поэт, целиком при этом зависящий в своей поэзии от «воздуха», которым он дышит, хочет освободиться от влияния «башни» - ему это удается, но из-за смены «воздуха» его способность к «прекрасной ясности» стихов превращается в «опасную легкость» и его стихи постепенно теряют очарование (описанная здесь гибель Кузмина как поэта продолжает мотив творческой гибели, появлявшийся ранее в главах 3 и 4);

Нарбут - поглощен мечтами о красоте (несмотря на свою «скотскую» натуру), хочет укорениться в литературной среде Петербурга и ищет литературной славы - совершает одну ошибку за другой, после революции начинает писать стихи по «социальному заказу» партии (здесь проявляется и мотив «оборотничества» (присоединение к стороне большевиков), и мотив «неудачи» (истинно увлеченный красотой искусства, герой, по всей видимости, сбивается с пути и после своего «превращения» больше может подойти к ней));

Комаровский - борется с «болезнью» (сумасшествием), при которой ему вредно даже малейшее волнение, но при этом мечтает поехать в Италию - узнает о начале войны и погибает от нервного шока (следует отметить, что «несчастье» из-за Петербургского проклятия здесь не в самой гибели персонаже - оно было предрешено, было частью его судьбы - но в том, что его «единственное страстное желание» - казавшееся «неосуществимым, как путешествие на Марс», но все же возможное и планируемое - оказывается разрушено как косвенный результат войны, воплощающей в «Петербургских зимах» одно из проявлений разрушения мира, эсхатологического начала Петербургского текста);

Л. Рейснер - девушка из интеллигентной семьи, вышла замуж за любовь своей юности - ее муж становится красным офицером; она чувствует, что ее сердце «мертвое», теряет интерес к жизни, и, когда она умирает, о ее смерти пишут некролог, «глупый и напыщенный, как все советские некрологи» (это третья «женская» глава «Петербургских зим»; как и в предыдущих таких главах, здесь есть сочетание женского персонажа и стремления к власти, однако в этой главе к власти стремится не она сама, а ее отец, пользующийся связями с чекистами; она же, хотя косвенно и обладает властью (о себе она говорит «я комарси», хотя командующий морскими силами - это ее муж), не только не стремится к власти, но и становится несчастной из-за того, как сложилась ее жизнь; сочетание женского персонажа с мотивом власти, таким образом, и в этом случае приводит к несчастью);

Сологуб - внешне холодный, «каменный» человек, который испытывает «страх перед жизнью» и за холодностью скрывает нежное и чувствительное сердце - теряет жену, и, не в силах признать ее гибель, сначала отказывается верить в то, что она мертва, а затем, когда отрицать становится невозможно, избирает новый способ самообмана и математически доказывает существование бессмертия; умирает в одиночестве и бедности, не став великим поэтом, поскольку не может преодолеть «страх перед жизнью», или, иными словами, признать истину жизни, но являясь поэтом в истинном смысле слова (гибель персонажа здесь происходит, как и во всех главах «Петербургских зим», но в этой главе мотив несчастья смягчается сиянием истинной поэзии, исходящим от фигуры Сологуба);

Л. Каннегиссер - молодой, свободный, богатый человек, поэт, находящийся в «оранжерейном» воздухе петербургской богемы (в частности, под влиянием Кузмина) - с появлением после революции «свежего воздуха» бросается в него, и убивает Урицкого, в результате чего умирает в застенках (смерть Каннегиссера созвучна смерти Гумилева, которая будет описана в следующей главе; различие состоит в том, что для Гумилева контрреволюционная деятельность была решением, определенным всем его подходом к жизни, Каннегиссер же, по Иванову, руководствовался скорее «романтическими» представлениями о жизни и стал жертвой обстоятельств (в частности, судьбу Каннегиссера Гумилев сравнивает с судьбой Лермонтова));

Гумилев - следуя своему жизненному правилу идти всегда по пути наибольшего сопротивления, вступает в таганцевский заговор - арестован, расстрелян в камере; Блок - пишет революционную поэму «Двенадцать» - разочаровывается в революции, умирает «от отсутствия воздуха», раскаиваясь в создании поэмы (в этой главе представлен парный портрет двух крупнейших поэтов XX века; это не единственный случай для «Петербургских зим», но наиболее полно соответствующий форме парного литературного портрета (в других случаях одно описание обычно сильно преобладает над другим); оба поэта в этой главе - и «великие», и «настоящие» поэты, «противоположные во всем»: внешности, политических убеждениях, отношениях к литературному кругу, самой их поэтике, различны и их смерти; однако для Иванова главным оказывается не их различия, а их сходство: «Оба жили и дышали поэзией - вне поэзии для обоих не было жизни. Оба беззаветно, мучительно любили Россию. Оба ненавидели фальшь, ложь, притворство, недобросовестность <…>. Наконец. Оба были готовы во имя этой «метафизической чести» - высшей ответственности поэта перед Богом и собой - идти на все, вплоть до гибели, и на страшном личном примере эту готовность доказали» Иванов Г.В. Мемуары. Литературная критика // Иванов Г.В. Собрание сочинений: в 3 т. Т.3. М.: Согласие, 1993. С. 174.. Таким образом, на первый план здесь выступает - поверх мотива неизбежной гибели - мотив «спасения», воплощенный для персонажей в причастности к истинному искусству и к верности ему до конца);

Есенин - 1. мальчишкой приехал в Петербург, чтобы стать поэтом; быстро заработал известность, любим, особенно в леволиберальных кругах - за просьбу посвятить императрице цикл стихотворений попал в опалу этих кругов; 2. избежал либеральных репрессий благодаря произошедшей революции; присоединился к большевикам (но не вступил в партию), искренне поддерживал их власть - спустя некоторое временя его сотрудничества с большевиками причислен к «мелкобуржуазным», развенчан и разоблачен официальной властью; 3. Завел роман с Айседорой Дункан, а затем женился на ней - ее танец с шарфом-«хулиганом», который она растаптывает в конце танца, становится «странно пророческим»: Есенин совершает самоубийство, повесившись на ремне одного из чемоданов, которые были при нем во время их с Дункан совместной жизни в Берлине.

Эта последняя глава - самая протяженная в «Петербургских зимах» - содержит три сюжетные ветки, в которых стремление к славе, сотрудничество с большевиками и «предсказание» провоцируют сначала несчастья, а затем и гибель героя; таким образом, формула ключевого сюжета «Петербургских зим» здесь соблюдена. Более того, в этой главе мотивы гибели и спасения - ключевые и полярно противоположные мотивы и «Петербургских зим», и «Петербургского текста» русской литературы - находят свое, пожалуй, наиболее полное воплощение: глава начинается с самоубийства персонажа (чему в «Петербургских зимах» нет других примеров и что подчеркивает поэтому исключительность этой главы), а заканчивается - его «посмертной жизнью»: его значением для России в качестве «синонима и ее падения и ее стремления возродиться» Там же. С. 191., «наследника Пушкина наших дней». Эта «посмертная жизнь», принадлежащая ему по праву поэта, проявляется при этом не только в самой его поэзии: «…с посмертной судьбой Есенина произошла волшебная странность. Он мертв уже четверть века, но все связанное с ним, как будто выключенное из общего закона умирания, умиротворения, забвения, продолжает жить. Живут не только его стихи, а все «есенинское», Есенин «вообще», если можно так выразиться. Все, что его окружало, волновало, мучило, радовало, все, что с ним как-нибудь соприкасалось, до сих пор продолжает дышать трепетной жизнью сегодняшнего дня. <…>. И это же необычайное свойство придает всем, даже неудачным, даже совсем слабым стихам Есенина -- особые силу и значение» Иванов Г.В. Мемуары. Литературная критика // Иванов Г.В. Собрание сочинений: в 3 т. Т.3. М.: Согласие, 1993. С. 177..

Структура «Петербургских зим», таким образом, представляет собой нанизанные один за другим вариации одного и того же сюжета о поиске спасения в условиях неизбежной гибели, где единственным таким спасением оказывается искусство. С другой стороны, этому же сюжету подчинен сюжет «Петербургских зим» как целого: в главах I-XVII, закольцованных расскозом о судьбе Гумилева, циклически повторяется сюжет о неизбежной гибели, где проблески чести и поэзии являются единственным способом к духовному, если не физическому, спасению; в главе XVIII мотив спасения выходит на первый план, ставя в этом сюжете точку с появлением «наследника Пушкина наших дней» - высшей ипостаси поэтической судьбы.

Таким образом, как пространство Петербурга, которое ложится в основу ткани повествования в «Петербургских зимах», так и их сюжетная и композиционная организация построены с опорой на Петербургский текст русской литературы. Целостность текста же и глубокая взаимосвязь его элементов являются одним из признаков беллетристического текста, тогда как мемуарным текстам, особенно в жанре «литературных портретов», на который опирается Г. Иванов, напротив, присуща разрозненность глав, отсутствие глубокой связи между ними. В результате того, что целостность «Петербургских зим» обуславливается воздействием на повествование Петербургского текста, в тексте «Петербургских зим» создается новая мифология Петербурга: в Петербургскую мифологию и в традицию Петербургского текста русской литературы вписывается сюжет о материализации в 1900-1920х годах Петербургского проклятия, Петербургского зла, воплотившегося в войны, революции и гибель всего ценного, что принадлежало ушедшему миру.



Список использованных источников и литературы

Источники

1. Алданов М.А. Георгий Иванов. Петербургские зимы // Современные записки. 1928. № 37. С.526-528.

2. Ахматова А.А. Записные книжки. 1958-1966. Москва-Torino: Einaudi, 1996.

3. «Верной дружбе глубокий поклон». Письма Георгия Адамовича Ирине Одоевцевой (1958 - 1965). Публикация Ф. Черкасовой // Диаспора. Новые материалы. Вып. V. Париж - СПб., 2003.

4. Георгий Иванов - Ирина Одоевцева - Роман Гуль: Тройственный союз. Переписка 1953-1968 годов. СПб., 2010.

5. Гиппиус З.Н. Живые лица. М.: Азбука, 2009.

6. Г(ринберг) Р.Н. «Опыты». Нью-Йорк: 1953, кн. I, С. 193-194.

7. Гуль Р.Б. Георгий Иванов. Петербургские зимы // Новый Журнал. Нью-Йорк: 1953. № 32. С. 309.

8. Зноско-Боровский Е.А. «Иллюстрированная Россия». Париж: 1928, № 47. С. 18.

9. Иванов Г.В. Мемуары. Литературная критика // Иванов Г.В. Собрание сочинений: в 3 т. Т.3. М.: Согласие, 1993.

10. Кашин А. Распад души // Грани. 1953, № 20. №151.

11. Мандельштам Н. Я. Воспоминания. М., «Согласие», 1999.

12. Мандельштам Н. Я. Вторая книга. М., «Согласие», 1999.

13. Мандельштам Н. Я. Третья книга. М., «Аграф», 2006.

14. Мельникова-Папоушек Н.Ф. Воля России. 1928. №12. С.121.

15. Мирский Б.С. Петербургские зимы // Последние новости. 1928. 27 сент. № 2745.

16. Пильский П.М. «Петербург перед кончиной» // «Сегодня». Рига: 1928, №213.

17. Северянин И. Шепелявая тень // Уснувшие весны: критика, мемуары, скитания. М.: Ломоносовъ, 2014. С. 85-90.

18. Ходасевич В.Ф. Некрополь. М.: Советский писатель, 1991.

19. Цветаева М. И. История одного посвящения // Собрание сочинений в 7-х тт., Т. 4, М.: «Эллис Лак», 1994--1995. С. 130-158.

20. Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. Письма Г. Адамовича И. Одоевцевой и Г. Иванову (1955 - 1958). Публикация О. А. Коростелева // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 21. М. - СПб., 1991.

Научная литература

21. Александрова Т., Билинкис М., Зуева C. и др. Жанровые и текстовые признаки мемуаров // Поэтика. История литературы. Лингвистика. Тарту: ТГУ, 1967. C. 127-133.

22. Арьев А.Ю. Жизнь Георгия Иванова. Документальное повествование. СПб: Журнал «Звезда», 2009.

23. Барковская Н.В. А. Блок и Г. Иванов о последних днях царской власти: поэт как историограф. Филология и культура, 2017. № 4(50) С. 127-137.

24. Громова А.В. Жанр беллетризованной биографии в литературе русского зарубежья (произведения Б. К. Зайцева). Вестник Ленинградского государственного университета им. Пушкина. 2008. С. 48-58.

25. Демидова О. Р. «Петербургские зимы» Георгия Иванова как (псевдо)мемуары // Dzienniki, notatniki, listy pisarzy rosyjskich. Warszawa, 2007. S. 467-476.

26. Кознова. Н.Н. Жанр эссе в мемуарах писателей. Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 8 (223). Филология. Искусствоведение. Вып. 51. С. 74-78.

27. Кознова Н. Н. Мемуары русских писателей-эмигрантов первой волны: концепции истории и типология форм повествования: автореф. дис. … доктора филол. наук. М.: 2011.

28. Крейд В.П. Петербургские зимы // Георгий Иванов. Молодая гвардия, 2007. С.63-65 (ЖЗЛ)

29. Леденёв А.В. Литература первой волны эмиграции: основные тенденции литературного процесса// Русское зарубежье: история и современность: сборник статей/ ред кол.: Мухачёв Ю.В. (гл. ред.) и др. М., 2013. С. 116-136.

30. Мазурина В.А. Жанр мемуаров в литературе первой волны русской эмиграции. С. 129-134.

31. Попкова М.В. Интертекстуальность как специфическая черта мемуарных текстов Георгия Иванова// Пушкинские чтения. 2011. С. 371-380.

32. Роговский А.А. Модификация жанра мемуара в сборнике Г. Иванова Петербургские зимы»// Вестник РУДН. Серия: Литературоведение. Журналистика. 2017. Vol. 22. №3. С.443-447.

33. Свердлов М.И. «Мертвец и город - заодно»// Журнал «Литература». 1998. № 40.

34. Федякин. С.Р. У порога вечной России. Петербургский миф в мемуарной прозе Георгия Иванова // Иванов Г.В. Китайские тени: мемуарная проза/ Сост., предисл., коммент. Федякин С.Р. М.: АСТ, 2013.

35. Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы. СПб.: Искусство - СПБ, 2003.

36. Швагрукова, Е. В. Мемуаристика русской эмиграции «первой волны»: различные типы авторских мемо-стратегий (на материале творчества В.С. Яновского и Н.Н. Берберовой) // Молодой ученый. 2010. №10(21). С. 162-167.

Приложения

Приложение 1 (Чувства - отрицательные)

мотивы внутреннего состояния - отрицательные	глава 1	мотивы внутреннего состояния - отрицательные	глава 2	мотивы внутреннего состояния - отрицательные	глава 3	мотивы внутреннего состояния - отрицательные	глава 4	мотивы внутреннего состояния - отрицательные	глава 5	мотивы внутреннего состояния - отрицательные	глава 6	мотивы внутреннего состояния - отрицательные	глава 7	мотивы внутреннего состояния - отрицательные	глава 8	мотивы внутреннего состояния - отрицательные	глава 9
1. раздражительный / раздражение	0	1. раздражительный / раздражение	0	1. раздражительный / раздражение	0	1. раздражительный / раздражение	0	1. раздражительный	0	1. раздражительный	2	1. раздражительный	0	1. раздражительный	0	1. раздражительный	0
2. как пьяный	0	2. как пьяный	0	2. как пьяный	0	2. как пьяный	0	2. как пьяный	0	2. как пьяный	0	2. как пьяный	0	2. как пьяный	0	2. как пьяный	0
3. как сумасшедший	0	3. как сумасшедший	2	3. как сумасшедший	0	3. как сумасшедший	0	3. как сумасшедший	0	3. как сумасшедший	1	3. как сумасшедший	0	3. как сумасшедший	1	3. как сумасшедший	0
4. усталый/ утомленный/ утомительный	0	4. усталый/ утомленный/ утомительный	0	4. усталый/ утомленный/ утомительный	0	4. усталый/ утомленный/ утомительный	0	4. усталый	1	4. усталый	3	4. усталый	0	4. усталый	0	4. усталый	0
5. одинокий/ одиночество	0	5. одинокий/ одиночество	0	5. одинокий/ одиночество	0	5. одинокий/ одиночество	0	5. одинокий	0	5. одинокий	0	5. одинокий	0	5. одинокий	2	5. одинокий	2
6. мучительный/ мучение/ мучить	0	6. мучительный/ мучение/ мучить	0	6. мучительный/ мучение/ мучить	0	6. мучительный/ мучение/ мучить	1	6. мучительный	0	6. мучительный	0	6. мучительный	0	6. мучительный	0	6. мучительный	0
7. болезненный	0	7. болезненный	0	7. болезненный	0	7. болезненный	0	7. болезненный	0	7. болезненный	0	7. болезненный	0	7. болезненный	0	7. болезненный	0
8. мнительный	0	8. мнительный	0	8. мнительный	0	8. мнительный	0	8. мнительный	0	8. мнительный	0	8. мнительный	0	8. мнительный	0	8. мнительный	0
9. безвыходный/ неразрешимый	0	9. безвыходный/ неразрешимый	0	9. безвыходный/ неразрешимый	0	9. безвыходный/ неразрешимый	0	9. безвыходный	0	9. безвыходный	0	9. безвыходный	0	9. безвыходный	0	9. безвыходный	0
10. бессильный		10. бессильный	0	10. бессильный	0	10. бессильный	0	10. бессильный	0	10. бессильный	0	10. бессильный	0	10. бессильный	0	10. бессильный	0
11. бессознательный	0	11. бессознательный	0	11. бессознательный	0	11. бессознательный	0	11. бессознательный	0	11. бессознательный	0	11. бессознательный	0	11. бессознательный	0	11. бессознательный	0
12.  лихорадочный,	0	12.  лихорадочный,	0	12.  лихорадочный,	0	12.  лихорадочный,	0	12.  лихорадочный,	0	12.  лихорадочный,	0	12.  лихорадочный,	0	12.  лихорадочный,	0	12.  лихорадочный,	0
13.  нездоровый,	0	13.  нездоровый,	0	13.  нездоровый,	0	13.  нездоровый,	0	13.  нездоровый,	0	13.  нездоровый,	0	13.  нездоровый,	0	13.  нездоровый,	0	13.  нездоровый,	0
14.  смятенный,	0	14.  смятенный,	0	14.  смятенный,	0	14.  смятенный,	0	14.  смятенный,	0	14.  смятенный,	0	14.  смятенный,	0	14.  смятенный,	0	14.  смятенный,	0
15.  унылый,	0	15.  унылый,	0	15.  унылый,	0	15.  унылый,	0	15.  унылый,	1	15.  унылый,	0	15.  унылый,	0	15.  унылый,	0	15.  унылый,	0
16.  отупевший...;	0	16.  отупевший...;	0	16.  отупевший...;	0	16.  отупевший...;	0	16.  отупевший...;	0	16.  отупевший...;	0	16.  отупевший...;	0	16.  отупевший...;	0	16.  отупевший...;	0
17.  напряжение,	0	17.  напряжение,	0	17.  напряжение,	0	17.  напряжение,	0	17.  напряжение,	0	17.  напряжение,	0	17.  напряжение,	0	17.  напряжение,	0	17.  напряжение,	0
18.  ипохондрия,	0	18.  ипохондрия,	0	18.  ипохондрия,	0	18.  ипохондрия,	0	18.  ипохондрия,	0	18.  ипохондрия,	0	18.  ипохондрия,	0	18.  ипохондрия,	0	18.  ипохондрия,	0
19.  тоска,	0	19.  тоска,	0	19.  тоска,	0	19.  тоска,	0	19.  тоска,	0	19.  тоска,	0	19.  тоска,	0	19.  тоска,	0	19.  тоска,	0
20.  скука/ скучный/ скучать	0	20.  скука/ скучный/ скучать	0	20.  скука/ скучный/ скучать	0	20.  скука/ скучный/ скучать	0	20.  скука,	6	20.  скука,	4	20.  скука,	0	20.  скука,	1	20.  скука,	0
21.  хандра,	0	21.  хандра,	0	21.  хандра,	0	21.  хандра,	0	21.  хандра,	0	21.  хандра,	0	21.  хандра,	0	21.  хандра,	0	21.  хандра,	0
22.  сплин,	0	22.  сплин,	0	22.  сплин,	0	22.  сплин,	0	22.  сплин,	0	22.  сплин,	0	22.  сплин,	0	22.  сплин,	0	22.  сплин,	0
23.  бред,		23.  бред,	0	23.  бред,	0	23.  бред,	0	23.  бред,	0	23.  бред,	0	23.  бред,	1	23.  бред,	0	23.  бред,	0
24.  полусознание,	0	24.  полусознание,	0	24.  полусознание,	0	24.  полусознание,	0	24.  полусознание,	0	24.  полусознание,	0	24.  полусознание,	0	24.  полусознание,	0	24.  полусознание,	0
25.  беспамятство,	0	25.  беспамятство,	0	25.  беспамятство,	0	25.  беспамятство,	0	25.  беспамятство,	0	25.  беспамятство,	0	25.  беспамятство,	0	25.  беспамятство,	0	25.  беспамятство,	0
26.  болезнь (чахотка, припадки,лихорадка…)	0	26.  болезнь (чахотка, припадки,лихорадка…)	5	26.  болезнь (чахотка, припадки,лихорадка…)	0	26.  болезнь (чахотка, припадки,лихорадка…)	0	26.  болезнь,	0	26.  болезнь,	3	26.  болезнь,	0	26.  болезнь,	0	26.  болезнь,	2
27. лихорадочное состояние,	0	27. лихорадочное состояние,	0	27. лихорадочное состояние,	0	27. лихорадочное состояние,	0	27. лихорадочное состояние,	0	27. лихорадочное состояние,	0	27. лихорадочное состояние,	0	27. лихорадочное состояние,	0	27. лихорадочное состояние,	0
28.  бессилие,	0	28.  бессилие,	0	28.  бессилие,	0	28.  бессилие,	0	28.  бессилие,	0	28.  бессилие,	0	28.  бессилие,	0	28.  бессилие,	0	28.  бессилие,	0
29.  страх/ бояться/ пугать/ страшный	10	29.  страх/ бояться/ пугать/ страшный	2	29.  страх/ бояться/ пугать/ страшный	0	29.  страх/ бояться/ пугать/ страшный	2	29.  страх,	1	29.  страх,	3	29.  страх,	1	29.  страх,	0	29.  страх,	5
30.  ужас (ср. мистический ужас)/ жуть	0	30.  ужас (ср. мистический ужас)/ жуть	0	30.  ужас (ср. мистический ужас)/ жуть	0	30.  ужас (ср. мистический ужас)/ жуть	1	30.  ужас (ср. мистический ужас),	2	30.  ужас (ср. мистический ужас),	0	30.  ужас (ср. мистический ужас),	0	30.  ужас (ср. мистический ужас),	0	30.  ужас (ср. мистический ужас),	0
31.  уединение/ уединяться	0	31.  уединение/ уединяться	1	31.  уединение/ уединяться	0	31.  уединение/ уединяться	0	31.  уединение,	0	31.  уединение,	0	31.  уединение,	0	31.  уединение,	0	31.  уединение,	0
32.  апатия,	0	32.  апатия,	0	32.  апатия,	0	32.  апатия,	0	32.  апатия,	0	32.  апатия,	0	32.  апатия,	0	32.  апатия,	0	32.  апатия,	0
33.  отупение,	0	33.  отупение,	0	33.  отупение,	0	33.  отупение,	0	33.  отупение,	0	33.  отупение,	0	33.  отупение,	0	33.  отупение,	0	33.  отупение,	0
34.  тревога,	0	34.  тревога,	0	34.  тревога,	0	34.  тревога,	0	34.  тревога,	0	34.  тревога,	2	34.  тревога,	0	34.  тревога,	0	34.  тревога,	0
35.  жар,	0	35.  жар,	0	35.  жар,	0	35.  жар,	0	35.  жар,	0	35.  жар,	0	35.  жар,	0	35.  жар,	0	35.  жар,	0
36.  озноб,		36.  озноб,	0	36.  озноб,	0	36.  озноб,	0	36.  озноб,	0	36.  озноб,	0	36.  озноб,	0	36.  озноб,	0	36.  озноб,	0
37.  грусть/ печаль	0	37.  грусть/ печаль	0	37.  грусть/ печаль	0	37.  грусть/ печаль	0	37.  грусть,	0	37.  грусть,	2	37.  грусть,	1	37.  грусть,	0	37.  грусть,	1
38.  смятение,	0	38.  смятение,	0	38.  смятение,	0	38.  смятение,	0	38.  одиночество,	0	38.  одиночество,	3	38.  одиночество,	0	38.  одиночество,	0	38.  одиночество,	1
39.  страдание/ страдать	0	39.  страдание/ страдать	0	39.  страдание/ страдать	0	39.  страдание/ страдать	0	39.  смятение,	0	39.  смятение,	0	39.  смятение,	0	39.  смятение,	0	39.  смятение,	0
40.  пытка/ застенок	0	40.  пытка/ застенок	0	40.  пытка/ застенок	0	40.  пытка/ застенок	0	40.  страдание,	0	40.  страдание,	0	40.  страдание,	0	40.  страдание,	0	40.  страдание,	0
41.  забытье,	0	41.  забытье,	0	41.  забытье,	0	41.  забытье,	0	41.  пытка,	0	41.  пытка,	0	41.  пытка,	0	41.  пытка,	0	41.  пытка,	0
42.  уныние,	0	42.  уныние,	0	42.  уныние,	0	42.  уныние,	0	42.  забытье,	0	42.  забытье,	0	42.  забытье,	0	42.  забытье,	0	42.  забытье,	0
43.  нездоровье,		43.  нездоровье,	0	43.  нездоровье,	0	43.  нездоровье,	0	43.  уныние,	1	43.  уныние,	0	43.  уныние,	0	43.  уныние,	0	43.  уныние,	0
44.  боязнь,	0	44.  боязнь,	0	44.  боязнь,	0	44.  боязнь,	0	44.  нездоровье,	0	44.  нездоровье,	0	44.  нездоровье,	0	44.  нездоровье,	0	44.  нездоровье,	0
45.  пугливость,	0	45.  пугливость,	0	45.  пугливость,	0	45.  пугливость,	0	45.  боязнь,	1	45.  боязнь,	0	45.  боязнь,	2	45.  боязнь,	0	45.  боязнь,	0
46.  нестерпимость,	0	46.  нестерпимость,	0	46.  нестерпимость,	0	46.  нестерпимость,	0	46.  пугливость,	0	46.  пугливость,	0	46.  пугливость,	0	46.  пугливость,	0	46.  пугливость,	0
47.  мысли без порядка и связи,	0	47.  мысли без порядка и связи,	0	47.  мысли без порядка и связи,	0	47.  мысли без порядка и связи,	0	47.  нестерпимость,	0	47.  нестерпимость,	0	47.  нестерпимость,	0	47.  нестерпимость,	0	47.  нестерпимость,	0
48.  головокружение,	0	48.  головокружение,	0	48.  головокружение,	0	48.  головокружение,	0	48.  мысли без порядка и связи,	0	48.  мысли без порядка и связи,	0	48.  мысли без порядка и связи,	0	48.  мысли без порядка и связи,	0	48.  мысли без порядка и связи,	0
49.  чуждый/ чужой	0	49.  чуждый/ чужой	0	49.  чуждый/ чужой	0	49.  чуждый/ чужой	0	49.  головокружение,	0	49.  головокружение,	0	49.  головокружение,	0	49.  головокружение,	0	49.  головокружение,	0
50.  сон/ спать	3	50.  сон/ спать	0	50.  сон/ спать	0	50.  сон/ спать	0	50.  мучение,	1	50.  мучение,	0	50.  мучение,	0	50.  мучение,	0	50.  мучение,	0
51.  замкнуться,	0	51.  замкнуться,	0	51.  замкнуться,	0	51.  замкнуться,	0	51.  чуждость,	0	51.  чуждость,	0	51.  чуждость,	1	51.  чуждость,	0	51.  чуждость,	0
52.  углубиться;	0	52.  углубиться;	0	52.  углубиться;	0	52.  углубиться;	0	52.  сон...;	2	52.  сон...;	3	52.  сон...;	2	52.  сон...;	5	52.  сон...;	1
53.  не знать, куда деться;	0	53.  не знать, куда деться;	0	53.  не знать, куда деться;	0	53.  не знать, куда деться;	0	53.  уединяться,	0	53.  уединяться,	0	53.  уединяться,	0	53.  уединяться,	0	53.  уединяться,	0
54.  не замечать/ незаметный/ неуловимый	0	54.  не замечать/ незаметный/ неуловимый	0	54.  не замечать/ незаметный/ неуловимый	0	54.  не замечать/ незаметный/ неуловимый	0	54.  замкнуться,	0	54.  замкнуться,	0	54.  замкнуться,	0	54.  замкнуться,	0	54.  замкнуться,	0
55.  говорить вслух,	0	55.  говорить вслух,	0	55.  говорить вслух,	0	55.  говорить вслух,	0	55.  углубиться;	0	55.  углубиться;	0	55.  углубиться;	0	55.  углубиться;	0	55.  углубиться;	0
56.  опомниться,	0	56.  опомниться,	0	56.  опомниться,	0	56.  опомниться,	0	56.  не знать, куда деться;	0	56.  не знать, куда деться;	0	56.  не знать, куда деться;	0	56.  не знать, куда деться;	0	56.  не знать, куда деться;	0
57.  впадать в задумчивость/ задумчивый	0	57.  впадать в задумчивость/ задумчивый	1	57.  впадать в задумчивость/ задумчивый	0	57.  впадать в задумчивость/ задумчивый	0	57.  не замечать,	1	57.  не замечать,	0	57.  не замечать,	2	57.  не замечать,	1	57.  не замечать,	0
58.  вздрагивать,	0	58.  вздрагивать,	0	58.  вздрагивать,	0	58.  вздрагивать,	0	58.  говорить вслух,	0	58.  говорить вслух,	0	58.  говорить вслух,	0	58.  говорить вслух,	1	58.  говорить вслух,	0
59.  поднимать голову,	0	59.  поднимать голову,	0	59.  поднимать голову,	0	59.  поднимать голову,	0	59.  опомниться,	0	59.  опомниться,	0	59.  опомниться,	0	59.  опомниться,	0	59.  опомниться,	0
60.  забываться,	0	60.  забываться,	0	60.  забываться,	0	60.  забываться,	0	60.  шептать,	0	60.  шептать,	1	60.  шептать,	0	60.  шептать,	0	60.  шептать,	1
61.  не помнить,	0	61.  не помнить,	0	61.  не помнить,	0	61.  не помнить,	0	61.  впадать в задумчивость,	0	61.  впадать в задумчивость,	0

Подобные документы

• Текст как объект современного лингвистического исследования

  Структура текста, морфологический уровень. Исследование текста с лингвистической точки зрения. Прямонаправленная и непрямонаправленная связность текста. Важность морфологического уровня текста в понимании структуры текста и для понимания интенции автора.
  
  реферат [30,4 K], добавлен 05.01.2013
  

• Речевая структура прозы А.П. Чехова на примере текста новеллы "Хамелеон"

  Особенности художественной прозы А.П. Чехова. Понятие текста как единого целого. Исследование отдельных грамматических единиц (падежных и глагольных форм, союзов, частиц, предлогов) в тексте новеллы "Хамелеон". Употребление частиц, глагольная лексика.
  
  курсовая работа [116,0 K], добавлен 26.10.2014
  

• Текст астрологического прогноза: универсальные и национально-специфические черты

  Теоретические основы изучения текста. Разграничение текста и дискурса. Понятие текста и подходы к его анализу. Употребление терминов texte и discours во французском языке. Сравнительно-сопоставительное исследование текста астрологического прогноза.
  
  дипломная работа [204,5 K], добавлен 03.07.2009
  

• Стилистические особенности перевода с английского языка на русский (на материале художественного текста-сказки "Винни пух и все-все-все")

  Характеристика стилистических особенностей художественного текста. Стиль детской литературы. Приемы перевода художественного текста для придания эмоционального эффекта. Эмоциональная выразительность языка перевода произведения "Винни Пух и все-все-все".
  
  курсовая работа [87,2 K], добавлен 24.10.2014
  

• Порождение и восприятие текста. Природа текста

  Понятие текста в концепциях лингвистов и психолингвистов, его основные характеристики, свойства и функции. Подходы к его описанию. Природа и процесс порождения текста. Механизмы и особенности его восприятия на примере анализа художественного произведения.
  
  курсовая работа [47,8 K], добавлен 15.01.2014
  

• Феноменологическая характеристика анекдота как типа текста

  Описание комплекса сущностных признаков текста анекдота. Выделение группы признаков, онтологически связанных с комической природой анекдота, с его отнесенностью к фольклорным жанрам. Анализ глубинных связей между признаками анекдота внутри каждой группы.
  
  статья [22,4 K], добавлен 10.09.2013
  

• Лингвистический анализ текста

  Современные подходы интерпретации анализа художественно-прозаического текста с учетом его специфики, базовых категорий и понятий. Рассмотрение художественного текста как единства содержания и формы. Практический анализ текста "A Wicked Woman" Дж. Лондона.
  
  курсовая работа [48,5 K], добавлен 16.02.2011
  

• Принципы текстового анализа

  Изучение вопросов об определении поэтической функции языка, понятие лингвистической поэтики. Сцены как вариативное начало в составе рамки содержательной конструкции текста. Понятие содержания текста. Цельный versus комплексный анализ интенции текста.
  
  реферат [38,4 K], добавлен 14.08.2010
  

• Трансляция текста

  Проведение трансляции заданного текста с немецкого языка на русский с учетом правил перевода инфинитивных групп, оборотов, конструкций, передачи временных форм и порядка слов, выделение сказуемого, придаточного и объяснение их грамматических признаков.
  
  контрольная работа [28,1 K], добавлен 04.05.2010
  

• Компоненты эмотивного текста (на материале английского языка)

  Теоретические аспекты изучения эмотивного текста. Роль эмоций в процессе текстообразования. Возможности реализации эмотивного кода в художественном тексте. Эмотивы-неологизмы в творчестве англоязычных писателей. Реализация эмотивного кода в языковой игре.
  
  дипломная работа [99,9 K], добавлен 22.06.2010
  

• главная
• рубрики
• по алфавиту
• вернуться в начало страницы
• вернуться к началу текста
• вернуться к подобным работам