Критический труд о времени и происхождении латинских переводов Аристотеля, греческих и арабских комментариев, использованных учеными-схоластами, выполненный Амаблем Журденом в 1814-1819 гг. в Париже

Размещено на http://www.allbest.ru/

Критический труд о времени и происхождении латинских переводов Аристотеля, греческих и арабских комментариев, использованных учеными-схоластами, выполненный Амаблем Журденом в 1814-1819 гг. в Париже

кандидат философских наук

Клестов А.А.

Аннотация

Научное открытие Aristoteles Latinus, сделанное Амаблем Журденом, является одним из ведущих направлений в интеллектуальной истории. Данная публикация представляет новый материал с целью ввести в русскоязычную общественную науку одно из значительнейших течений в Европе и Америке, определяющих их историческое своеобразие. Амабль Журден собрал уникальный материал по истории аристотелизма XII-XIII вв., который кроме прочего, указывает и на значение, какое обрела философия Стагирита в XIX в., когда прояснялись новые интеллектуальные горизонты в мире знаний и весьма расширились геополитические и экономические реальности. Речь идет о XII-XIII веках -- эпохе, когда закладывались новые представления о социальных и экономических отношениях, о путях европейской цивилизации, на примере сцепления рациональных конструкций мысли, выросших в различных регионах Средиземноморья. Также говорится о традициях и языковых культурах, соединенных в единое знание. Речь идет о такой интеллектуальной протяженности, как Aristoteles Latinus (латиноязычная философия Аристотеля) в Средние века, в качестве важнейшего признака Средиземноморской цивилизации в глобальном движении translatio studiorum. Для данной публикации были выбраны четвертая, пятая и шестая главы книги

Ключевые слова: Аристотель, Амабль Журден, переводы Аристотеля

Глава IV. Изучение древних латинских переводов Аристотеля, хранящихся в Королевской библиотеке

I. Рациональная философия. Хотя в XIII веке существовал более, чем один латинский перевод некоторых книг Аристотеля с греческого языка, я не встречал в Королевской библиотеке иных источников, кроме переводов Боэция. Поскольку они опубликованы не раз, я избавлю себя от необходимости рассказывать о них. Хотя в качестве, так сказать, компенсации я нашел несколько переводов, остающихся неизвестными до сегодняшнего дня: 1) перевод Комментария Симплиция на книгу Категорий и Комментарий Аммония на две книги Об истолковании; 2) перевод Второй аналитики и Комментарий Фемистия на те же книги.

Две первые книги переведены прямо с греческого языка, две последние -- с арабского.

Мы не можем ошибиться в происхождении перевода Фемистия. В начале Второй аналитики мы читаем Kidis вместо Phidias и арабское слово alakil употребляется для передачи intellectus¹.

II. Физика. У меня на столе очень древний манускрипт, который содержит три перевода книг Физики. Два сделаны с арабского языка; третий происходит от греческого текста².

Первый находится во многих манускриптах; второй -- в том, какой я только что отметил; он был сделан последним, поскольку включает название translatio secunda.

Происхождение третьего определенно видно по контексту фраз, соотнесенных с греческим языком и многочисленных вставленных греческих слов³.

III. Книги о небе и мире. Королевская библиотека владеет тремя древними переводами этих книг; два сделаны с арабского языка и один, как мы понимаем, имеет в качестве автора Михаила Скота⁴. Третий перевод был сделан с греческого языка. Потом в анализе Альберта и святого Фомы обнаружится некоторые из черт, по каким эти переводы можно различить⁵.

Выше мы рассказали о Комментарии Симплиция на те же самые книги, какие были изданы под именем Гильома из Мербеке⁶.

IV. Книги о рождении и тлении. Есть два перевода этих книг: один -- греко-латинский, а другой -- арабо-латинский; последний должно быть очень редкий, поскольку никто его не отмечал, и он в единственном экземпляре⁷.

V. Книги о метеорологии. И также я обнаруживаю два вида переводов этого произведения: один сделан с арабского, а другой -- с греческого языка. В первом сошлись три переводчика: Герард из Кремоны, Генрих и Аврелий⁸ и он представляет значительные расхождения. Три первые книги Герарда переведены с арабского языка; мы находим многочисленные слова этого языка, измененные собственные имена, сокращения, расположение материала -- все говорит о том, что у переводчика не было перед глазами греческого текста.

Четвертая книга, переведенная Генрихом и изданная Дювалем, начинается с середины последней главы третьей книги. Очевидно, что она переведена с греческого языка и в этом можно убедиться по ее близости к тексту оригинала и по сопоставлению имен у Аристотеля, данных в различных видах написания. Книга завершается тремя главами, переведенными Аврелием, которых нет на греческом языке; они пришли с арабского языка и кажется являются фрагментами книги О минералах⁹.

Я сказал, что порядок и деление материала, представленные в этом переводе, действительно заканчиваются IX главой, по Первой книге издания Дюваля. Глава посвящена кометам и предшествует главе о Млечном пути и очевидно, является сокращением. Вторая книга рассказывает об испарениях и конверсиях, какие случаются в средних слоях атмосферы, росе, туманах, ледниках, снеге, дожде, граде; о происхождении рек, вод и морей, приливов и отливов.

Соответственно, Третья книга говорит о ветрах, землетрясениях, молниях, громах, радугах и паргелиях. Известно и содержание четвертой книги.

Вот два примера изменения собственных имен: Понт, какое мы читаем у Аристотеля¹⁰, изменено на Коринф; Гиппократа и Эсхила его ученика¹¹ переводчики сделали Нихеем и Паулом.

Версия перевода с греческого языка легко узнается по выражениям и данным в них греческим терминам. Мы обнаруживаем это в печатном виде, в издании многих трактатов Аристотеля в 1483 году в Венеции¹².

В этом издании, в котором издатель предпринял попытку представить заново два собранных вместе перевода Аристотеля: перевод с греческого и арабского языков, мы обнаруживаем только четвертую книгу арабского перевода О метеорологии. Я также должен сказать, что четвертая книга переведена с греческого языка и что мы читаем затем латинскую версию с арабского языка и [что] имеется заново переведенная греко-латинская версия.

Наконец, Королевская библиотека владеет латинским переводом с греческого языка Комментария Александра Афродизийского на это произведение Аристотеля¹³.

VI. Трактат о мире. Кроме перевода или лучше пересказа этого произведения, приписываемого Апулею, мы находим перевод с греческого языка; если судить по возрасту манускрипта, то он не идет далее XIII века¹⁴.

VII. Трактат о душе. Два перевода: один сделан с греческого, другой -- перевод Михаила Скота с арабского языка. Две версии собраны вместе в один манускрипт и разделены на параграфы, каждый из которых сопровождает Комментарий Аверроэса¹⁵.

Неизданный каталог манускриптов фонда Сорбонны отмечает перевод Комментария Фемистия и Иоанна Грамматика на произведение Аристотеля¹⁶; но обстоятельства, независящие от нашей воли, не позволяют верифицировать эту отметку.

VIII. Книги об органах чувств и чувстве; памяти и воспоминании; сне и бодрствовании; долгой и короткой жизни; юности и старости; жизни и смерти; о дыхании. Я нахожу единственный перевод этих небольших трактатов, он сделан с греческого языка.

Однако, в некоторых манускриптах¹⁷ перевод трактата об органах чувств и чувстве читается с некоторыми изменениями, которые в этом случае показывают смену источника; можно считать эти экземпляры, как новый перевод.

Деление и порядок небольших трактатов: О юности и старости, О дыхании и жизни не является одним и тем же во всех манускриптах. В одном манускрипте¹⁸ они формируют два трактата: De Juventute et Senectute; Vita et Morte¹⁹. Последний начинает пятую главу о дыхании в издании Дюваля.

Книга о долгой и короткой жизни также имеет некоторые варианты; мы можем применить к ней замечание, сделанное относительно Книги об органах чувств и чувствах²⁰.

IX. История животных. Книги о движении животных; причине движения; частях животных; о рождении. Существовали два перевода Истории животных к концу XIII века, один сделан с арабского, а другой -- с греческого языка.

Первым мы обязаны Михаилу Скоту, о чем г. Камю составил весьма подробную заметку²¹ и включил девятнадцать книг, поскольку арабы присоединяют к десяти книгам Истории, четыре книги о частях и пять -- о происхождении животных; например, Абдул-Латиф цитирует отрывок из одиннадцатой книги о животных Аристотеля, который находится в первой книге трактата о частях22.

Второй перевод озаглавлен De Historiis Animalibus23. Королевская библиотека владеет двумя экземплярами, один -- в девяти книгах²⁴, но заметка на полях предупреждает, что десятая книга находится на fol. 135; она действительно добавлена рукой другого автора. Второй манускрипт соответственно включает десять книг²⁵.

В одном и в другом манускрипте в конце книги идут трактаты: De progressu animalium, De causa motus animalium²⁶; четыре книги De partibus и пять De generatione²⁷.

Перевод трактатов De progressu и De causa motus animalium²⁸ является тем же, что перевод, который находится отдельно в других манускриптах, он сделан непосредственно с греческого языка.

Книги De partibus и De generatione ведут свое происхождение с греческого языка²⁹.

X. Книги о растениях и растительности Пролог, предшествующий переводу, есть во всех манускриптах и показывает происхождение этого перевода. Он был сделан с арабского языка, Переводчик позволил себе дать некоторое прибавление: quantulacumque adjectione ampliavi³⁰. Сравнивая его текст с греческим текстом, опубликованным Дювалем, мы обнаруживаем тот же самый круг выражений и тот же набор фраз, что подтверждает догадку Скалигера, увидевшего в греческом тексте, версию латинского перевода с арабского языка. Я добавил бы несколько новых штрихов, чтобы исправить догадку, верную в своей основе.

Греческий текст является точной копией арабо-латинского перевода, во всяком случае, последний не представляет никакой сложности, хотя переводчик опустил слова как варваризмы, какие ему могли быть непонятны или не соответствовали греческому языку. Объясняя, почему некоторые камни держатся на поверхности воды, Аристотель говорит: Materia quoque lapidis quae est ex genere terre mergitur in aquam, naturaque aeris inclusi in lapide, ascendi super aquam. Quodlibet ergo suum attrahit simile et contra naturae ejus cum quo conjungitur. Si ergo fuerit mutakefia, mergitur mediatas lapidum in aqua; mediatasque super eminebit: quod major sit aer, natabit lapis super aquam³¹. Переводчик с греческого языка сократил пассаж и опустил слово mutakefia. Действительно, невозможно схватить смысл слова, принадлежавшего арабскому языку и имевшего среди прочих значений, смысл: concordans, conveniens, congruens³².

Другое более определенное греческое происхождение дает нам слово belinum; комментаторы следующих веков не могли определиться с родом, отмеченным этим именем. В арабо-латинской версии мы читаем: Belinum in Perside pernitiosissimum, sed transplantatum Jerusalem et Aegyptum fit comestibile³³. Этот отрывок, верно скопированный греческим переводчиком, был известен Роджеру Бэкону, увидевшему в belinum народное название jusquiamus. По произношению, с чем я не могу не считаться, это -- lebakh, как мы можем убедиться, читая арабский текст отрывка в книге о растениях, по ссылке Абд аль -- Латифа³⁴.

Философ по имени Эмпедокл в греческом тексте, назван Бруталус в арабо-латинской версии перевода; здесь же мы читаем Лихениус в первом случае, и находим Лихенио -- во втором; не являются ли эти имена искажением Прокла и Левкиппа³⁵?

XI. Трактат о характере. Королевская библиотека владеет переводом этого произведения с греческого языка и одним фрагментом с арабского языка, под названием о характере Аристотеля, какой, как говорится выше, является последней частью книги Секретов³⁶.

XII. Книги о трудностях, цветах и непересекающихся линиях. Я объединяю эти трактаты, поскольку можно приложить к трем то, что я сказал бы о двух: они берут происхождение очевидно от греческого языка и существует в этом случае, только греко-латинская версия перевода³⁷.

XIII. Метафизика. Существует два вида переводов Метафизики: очевидно, один идет от греческого языка; у меня есть доказательство: 1) начало omnes homines natura scire desiderant etc³⁸, 2) выражение полностью соответствующее [греческому] оригиналу; 3) наконец, греческие слова интерполированные в текст: Anthomata, Diathigi, Ethimagio, Omogeneum³⁹, Noxticorax, Hystemis и Olympia, Micrologia⁴⁰, Anthoagathon, Tetragonizare, Athosanum⁴¹, Egloga, Sophia, Elentice⁴², Phiale, Antropaten, Agonon, Proheresim, Colubon⁴³, Proheresis⁴⁴, etc.

Этот перевод, изданный в 1483 году, существует во многих манускриптах -- в четырех⁴⁵, в двенадцати⁴⁶ или в четырнадцати книгах⁴⁷, в последствие, дополненный еще и таким, какой есть у нас. В конце некоторых манускриптов мы читаем: Explicit duodecimus liber Metaphisicae Aristotelis secundum novam translationem⁴⁸. К тому же он отмечен под именем Vetus Metaphysica⁴⁹ и, в общем, под этим именем его цитирует Винцент де Бове⁵⁰. А с другой стороны, в манускрипте библиотеки св. Лаврентия⁵¹, арабо-латинская версия перевода содержит в заглавии слова Translatio nova. И то же название прочитывается вполне на манускрипте Королевской библиотеки⁵². Возможно, сначала был перевод с греческого языка первых книг, и этот несовершенный перевод завершен позднее по другому тексту с арабского языка, который считается новым в отношении некоторых частей и более древним, в отношении других.

Арабская версия перевода имеет отличие, делающее ее узнаваемой с первого взгляда: вторая книга в ней, является первой: сравнение первого параграфа этого перевода и того же параграфа греко-латинской версии, позволяет увидеть характерные признаки, какие отличают эту версию от другой. Арабы считают, что первая часть Первой книги Метафизики была произведением Теофраста, поэтому они ее не перевели⁵³. Их перевод дает другой способ разделения [текста]. У них Первая книга содержит, кроме Второй нашего издания, последнюю часть Первой книги.

Издатели в 1483 году придали этой книге продолжение, какое есть в греческом тексте и более того, они поместили его в Первую книгу.

Одиннадцатая книга греко-латинского третьего издания Дюваля совсем отсутствует в арабо-латинской версии, Двенадцатая и Четырнадцатая книги Дюваля идут непосредственно после Десятой и заканчиваются такой фразой в конце первой главы: Anaxagoras autem bonum ponit principium ut movens⁵⁴.

Я должен отметить, что арабо-латинская версия завершается в манускрипте следующей заметкой: Anno domenicae incarnationis millesimo ducentesimo quadrogesimo tertio, die veneris, quinto die, exeunte, junio, fuit expletum per Jacobus Karentanum Sporta nova et civitatis Mediolani. Deo gratias. Qui te illuminavit benedicat qui cuncta creavit ⁵⁵.

XIV. Книги Никомаховой этики. Я отмечаю многие версии перевода произведения. Латинский манускрипт 6569 Королевской библиотеки, кажется, содержит по изданному каталогу Этику Аристотеля. Действительно, он включает ее, но с весьма заметной особенностью.

Эта Этика делится на две части: одна имеет имя Ethica Nova, а другая -- Ethica Vetus⁵⁶.

Ethica nova открывается под тем же именем, что и находящаяся среди произведений Аристотеля, и завершается Первой книгой. Она берет начало непосредственно из греческого текста; единственного слова proheresis⁵⁷ достаточно, чтобы это показать. По этому слову я узнал ее принадлежность также веку схоластики.

Древняя этика состоит из II и III книг Этики и заканчивается такой фразой в последней главе nomen autem intemperantiae etiam ad errata puerilia transferimus⁵⁸. Я не считаю, что этот перевод является очень древним, однако он записан гораздо более правильным латинским языком, чем предыдущие. Я даю отрывки одного и другого⁵⁹.

Библиотека кроме прочего, обладает полной латинской версией перевода произведения с греческого языка. Эта версия включена в произведения святого Фомы под заголовком Translatio vetus. Книги II и III, кажется, заново не переводились, а только была отредактирована древняя версия⁶⁰.

Существует третий перевод Этики -- перевод Германа Германца с арабского языка. Здесь мы ссылаемся на сказанное выше⁶¹. Гарль⁶² указывает также на комментарий с арабского языка, завершенный в 1194 году. Вполне вероятно, что комментарий, не что иное, как комментарий Аверроэса, эпилог которого переведенный Германом в 1240 году указывает, что он составлен в 1176 году⁶³.

Наконец, я не должен обходить молчанием очень длинный греческий комментарий, часто используемый Альбертом и святым Фомой. Этот комментарий -- каталог манускриптов которого в Королевской библиотеке⁶⁴ -- составлен Евстахием; действительно комментарий принадлежит архиепископу Евстахию, имя которого читается весьма отчетливо на многих манускриптах. Впрочем, Евстахий не один имеет отношение к этой работе. Некоторые ее части принадлежат Аспицию и Михаилу Эфесскому⁶⁵.

XV. Книга большой морали. Единственный перевод произведения, какой я нахожу, это перевод Бартоломея из Мессины с греческого языка⁶⁶.

XVI. Книги политики и экономики. Версии переводов двух трактатов, имеющихся в XIII веке, указывают на греческий источник. Книга о политике дает место для одной ремарки: в большинстве манускриптов мы читаем заключительную заметку: Reliqua hujus operis in graeco nundum inveni ⁶⁷. Некоторые манускрипты говорят только о семи книгах⁶⁸, и последняя завершается, тем не менее, такими словами: Palam quia tres hos faciendum ad disciplinam: quod medium, quod possibile, quod decens⁶⁹. Деление книги изменяется, при этом произведение меньше по объему⁷⁰.

XVII. Риторика и поэтика. У меня на столе: 1) два перевода с греческого языка; 2) мы обязаны Герману Германцу переводом глосс Аль-Фараби на эти произведения; 3) Краткая Поэтика -- того же Германа перевод Аверроэса⁷¹.

XVIII. Книга о свойствах элементов. Моей задачей в этом исследовании является, по крайней мере, установление принадлежности произведений и источника латинских переводов. Поэтому я просто рассмотрю, по каким путям нас вела книга, опубликованная под этим заголовком, какую мы относим к XIII веку, как принадлежащую Аристотелю, и кто удостоился чести быть комментатором.

Происхождение Книги о свойствах элементов не вызывает сомнения: переводчик называет экватор -- lignae aequalitatis⁷² и планеты stellae currantes et stellae vagae⁷³. Легко узнать в этих выражениях названия, взятые из арабского языка.

Далее мы читаем: Et ventus qui interficit gentes in Hadramoth fuit propter conjnctionem quae fuit in signo Geniorum, et pestilentia quae fecit in terra Yamen non fuit nisi conjunctio quae fecit in signo Virginis⁷⁴.

Aegyptus et civitas Alexandria, quae sunt inter mare Rubrum et inter mare Asem⁷⁵: эти два термина являются арабскими словами⁷⁶.

Я ограничусь этими доказательствами⁷⁷.

XIX. Книга причин. Я ставлю эту книгу среди произведений Аристотеля, потому что она давно приписывается ему. Комментаторы философа, например, Альберт и святой Фома посчитали своим долгом ее прокомментировать.

Кажется, мы никогда не узнаем истинного автора и даже настоящее заглавие этой книги. В одном манускрипте, весьма древнем, она озаглавлена: Canones Aristotelis de Essentia purae bonitatis expositae ab Alfarabio⁷⁸; в другом, она завершается словами: Completus sermo noster de Essentia purae bonitatis⁷⁹; в третьей, такие слова: Completus est sermo de pura bonitate⁸⁰; впрочем, эта заметка записана недавно другой рукой: Expliciunt Canones Aristotelis de puro aeterno, sive de intelligentia; sive de esse; sive de Essentia purae bonitatis, sive de causis, expositi ab Alfarabio⁸¹. Я думаю, вначале настоящее название книги было: Liber de Essentia purae bonitatis, под этим названием она у Алена Инсульского⁸².

Что касается автора, Альберт -- единственный, кто достаточно подробно выразился по этому поводу. Он дает следующее разъяснение в начале Книги о причине и всеобщем движении: «Давид, иудей, составил до нас трактат о первых причинах по Аристотелю, Авиценне, Аль-Газали и Аль-Фараби, к которым он прибавил комментарий в духе Эвклида: автор дает теоремы, а затем их комментирует. Физика этого автора дошла более цельной, но он назвал эту книгу Метафизикой, принимая во внимание четыре мотива»⁸³.

Изложив последнее, Альберт заключает, что книга должна быть прибавлена к Метафизике, которую следовало довести до совершенства.

Аль-Фараби составил подобный трактат под названием Liber de bonitate pura⁸⁴; Аль-Газали под названием Flos divinorum⁸⁵; последователи Авиценны называют: Liber de Lumine Luminum⁸⁶, последователи Аристотеля, напротив: Liber de Causis causarum⁸⁷.

«Таким образом Давид -- сказали мы -- составил трактат по записи Аристотеля de Principio universi и прибавил к нему многое из того, что было взято у Авиценны и Аль-Фараби».

Святой Фома Аквинский⁸⁸ дает нам знать, что эта книга переведена с латинского языка и он относит ее к извлечениям из книги Прокла. Вот как он выражается: аристотелизм журден философия геополитический

Inveniuntur igitur quaedam de primis principiis conscripta per diversas propositiones distincta, quasi per modum sigillatim considerantium aliquas veritates, et in Graeco quidem invenitur scilicet traditus lib. Procli Platonis, continens dicentas et 9 propositiones, qui intitulatur. Elevatio theologica⁸⁹: in Arabico vero invenitur hic liber, qui apud Latinos de Causis dicitur, quem constat de Arabico esse translatum, et in Graeco penitus non haberi. Unde videtur ab aliquo philosophorum Arabum ex praedicto libro Procli excerptus, presentim auia omnia quae in hoc libro contitentur, multo plenius et diffusius continentur in illo⁹⁰.

Из того, что я сказал, совершенно понятно, почему трактат приписан Аристотелю, а также и изменения в названии.

XX. Книга секретов. Этот трактат имел большую популярность в XIII и особенно в XIV веках. Он переведен на многие европейские языки и, несмотря на успех, более не удовлетворяет требованиям философии, к какой его приписывают и не пользуется вниманием образованных людей.

Различные переводы содержат в основе латинскую версию арабского текста. Королевская библиотека обладает среди многих восточных манускриптов, двумя экземплярами этого произведения⁹¹. Я сравнил латинскую версию с арабским текстом, но это сравнение из чистого любопытства не дало никаких достойных изложения ощутимых результатов.

XXI. Жизнь Аристотеля. Эта жизнь, автор которой остался неизвестен, была переведена непосредственно с греческого языка. Г-н Буле опубликовал ее под именем Translatio vetus⁹², что избавляет меня от того, чтобы дать ее отрывок.

Я не стал умножать этот пример указанием на многие письма, написанные Аристотелем Александру или последним -- философу из Стагира; большенство из них являются апокрифами и имеют весьма малую ценность, чтобы еще на них останавливаться.

Глава V. Размышления о судьбе Аристотеля в университете Парижа. Пассаж, относящийся к Аристотелю у продолжателя Ригоре Гильома Бретонца выглядит таким образом:

In diebus illis (anno 1209) legebantur Parisiis libelli quidam ab Aristotele, ut dicebatur, compositi, qui docebant Metaphisicam, delati de novo a Constantinopoli et a graeco in latinum translati: qui, quoniam non solum praedictae haeresi Almarici sententiis subtilibus occasionem praebebant, imo et aliis nondum inventis praebere poterant, jussi sunt omnes combuti, et sub paena excommunicationis cautum est in oedem consilio, ne quis eos de caetero scribere aut legere praesumeret, vel quocunque modo habere⁹³.

Гильом Бретонец не единственный писатель, передавший воспоминание об этом факте. Цезарь Гайстербахский добавляет, после того, как поведал о ереси Амарика: Eodem tempore praeceptum est Parisiis, ne quis infra triennium legeret libros naturalie; libri magistri David de Dinant, et libri gallici de theologia perpetuo damnati sunt et exusti ⁹⁴.

Гуго, продолжатель хроники Роберта Оксерского, выражается почти в тех же словах: Librorum quoque Aristotelis, qui de naturali philosophia inscripti sunt, et ante paucos annos Parisiis coeperant lectitari, interdicta est lectio tribus annis, quia ex ipsis errorum semina vederentur exorta⁹⁵.

Конечно, удивляет различие между первым рассказом и двумя следующими. В одном чтение небольших трактатов (libelli) метафизики, привезенной из Константинополя и переведенной на латинский язык, разрешено без ограничения во времени, и те же трактаты приговорены к сожжению. У Цезаря Гайстербахского высказывания основываются на книгах по натуральной философии и запрещение их чтения ограничено тремя годами; книги магистра Давида Динанского, трактаты по теологии на французском языке приговорены к огню. Гуго соглашается с этим писателем в отношении Аристотеля и говорит, что запрет трактатов по естествознанию должен был длиться три года. Александр Ноель думал, что решение Парижского собора ударило по физике и метафизике⁹⁶. Лануа отдает предпочтение рассказу Ригоре: Rem melius Regordius, qui sancti Dionysii monachus cum esset et Regis medicus, Lutetiaeque degeret, quae vidit ipse monimentis consignavit suis⁹⁷.

Знаменитый доктор не мог оправдывать такими мотивами свое утверждение. Цезарь и Гуго жили в эпоху, когда это было и хорошо знали, что Гильом Бретонец настоящий автор этого рассказа. Хейманн посчитал, что Ригоре мог легко спутать физику и метафизику⁹⁸.

В этом отношении у нас есть аутентичный памятник, который разрешает все противоречия -- суждение, вынесенное Собором, и оно таково, как его опубликовал Д. Мартенн⁹⁹:

Decreta magistri Petri de Corbolio, Senonensis archiepiscopi, Parisiensis episcopi, et aliorum episcoporum Parisiis congregatorum, super haereticis comburendis et libris non catholicis penitus destruendis.

Coprus magistri Amaurici extrahatur a cimiterio et projiciatur in terram non benedictum, et idem excommunicetur per omnes ecclesias totius provinciae. Bernardus, Guillemus de Arria aurifater, Stephanus presbyter de Cella, Joannes presbyter de Occiens, magester Willelmus Pictaviensis, Dudo sacerdos, Dominicus de Triangulo, Odo et Elinans clerici de S. Clodoatro; isti degradentur, penitus saeculari curiae relinquendi. Urricus presbyter de Lauriaco et Petrus de S. Clodoardo, modo monachus S. Dyonisii, Guarinus presbyter de Corbolio, Stephanus clericus, degradentur perpetuo carceri mancipandi. Quaternulli magistri David de Dinant, infra natale episcopo Parisiensi, afferantur et comburantur, nec libri Aristotelis de naturali philosophia, nec Commenta legantur Parisiis publice vel secreto. Et hoc sub paena excommunicationis inhibemus. Apud quem inveniuntur quaternuli magistri David, a natali Domini in antea pro haeretico habebitur. De libri theologicis scriptis in romano, praecipimus quod episcopis diocesanis tradantur, et Credo in Deum et Pater noster in Romano, praeter vitas sanctorum. Et hoc infra Purifucationem, quia apud quem invenientur pro haeretico habibetur ¹⁰⁰.

Нет сомнения в том, что сентенция собора не коснулась Физики¹⁰¹. Что касается времени запрета, то речь об этом совсем не идет. Есть, однако, предположение, что запрет был тогда установлен с ограничением [во времени], поскольку Роберт Курсон его возобновил в 1215 году. Среди прочих статей о статусе Университета данных легатом, содержится следующий пассаж об Аристотеле: Et quod legant libris Aristotelis de Dialictica tam veteri quam nova, in scholis ordinarie et non ad cursum. Legant etiam in scholis ordinarie duos Priscianos vel alterum ad minus. Non legant in festivis diebus, nisi Philosophos et Rhetoricas et Quadrivialia et Barbaricum et Ethicam, si placet, et quartum Topicorum. Non legantur libri Aristotelis de Metaphysica et naturali Philosophia, nec summa de eiusdem de doctrina Mag. David de Dinant, aut Almarici haeretici, aut Mauritii hispani¹⁰². Чтобы завершить то, что относится к судьбе Аристотеля в нашем Университете, я процитирую прямо отрывок из буллы Григория IX, данной в апреле 1231 года, адресованной магистрам и школам Парижа.

Ad haec jubemus ut magistri artium unam lectionem de Prisciano et unam post aliam ordinarie semper legant, et libri illis naturalibus, qui in consilio provinciali ex certa causa fuere, Parisiis non utantur: quo usque examinati fuerint, et ab omni errorum suspicione purgati¹⁰³.

Папа добавляет: Magistri vero et scholares theologiae, in facultate quam profitentur, se studeant laudabiliter exercere, nec philosophos se ostendant, sed satagant fieri theodocti: nec loquantur in lingua populi, et populi linguam hebraeam cum azotica confundentes, sed de illis tantum quaestionibus in scholis disputent quae per libros theologicos et SS. Patrum tractatus valeant terminari¹⁰⁴.

Различные пассажи, какие я только что процитировал, порождают много вопросов: что это за произведения: libri naturali philosophia, libelli de metaphisica¹⁰⁵? Следует ли нам считать автора Аристотелем? С греческого или с арабского языка они переведены? Приговоренные Парижским собором книги, это те же, какие отмечены в послании легата и в папской булле? Проблемы эти так тесно связаны между собой, что решение одной влечет за собой и решение других. Гретсер полагал, что это те самые книги, какие у нас сегодня под тем же названием: Quales autem libri isti fuerint aliis indagandum relinquo. Non enim fuisse arbitror illos qui hodie metaphisicorum nomine circumferuntur. Quid enim isti ad haereses Almarici stabiliendas fuerint? Verisimile igitur sit falsam titulum prae se tulisse ex impostoris alicujus officina profector fuisse¹⁰⁶.

Напротив, Ланнау соглашался с текстом Ригоре и последовал за Дюпэном¹⁰⁷ и Флери¹⁰⁸. Те отрицали, что были латинские переводы с греческого языка в XIII веке; как раз они противоречили историку Филиппа Августа.

Происхождение этих версий мне кажется достаточно показательно. Декрет собора в Париже, указывая на книги naturali philosophia et commenta¹⁰⁹, представляет доказательство, касающееся версий переводов с арабского языка, ибо это единственные переводы с комментарием. Это замечание, как раз и не ускользнуло от Манси¹¹⁰: ученый муж отметил различия, существующие между историками, относительно приговора книг Аристотеля, и, обратив внимание на слово commenta, дал заключение, что слово это указывает на комментарии Аверроэса; следовательно, речь шла об арабо-латинских переводах.

Свидетельства современных авторов подтверждают такую данность. Альберт показывает нам, что тот же компилятор, кому мы обязаны книгой de Causis¹¹¹, опубликовал улучшенный трактат по Физике. Pervenit ad nos per eumdem modum Physica perfecta¹¹². Роджер Бэкон передает, что в Париже долго противились философии природы и метафизике Аристотеля, изложенной Авиценной и Аверроэсом; те, кто пользовались этими трудами, были осуждены. В Opus tertium он иначе и менее точно говорит о том, что сказал: Theologi Parisius et episcopus, et omnes sapientes jam ab annis cirsiter quadraginta damnaverunt et excommunicaverunt libros naturales et Metaphysicae Aristoteles quae nunc ab omnibus recipiuntur ¹¹³.

Два пассажа, кроме того, что проясняют проблему, показывают, когда Роджер Бэкон учился в Париже и когда он составил свой Opus Tertium. Наконец, я представил две арабо-латинские версии Физики Аристотеля, что доказывает, что произведение первоначально стало известно таким путем. Следовательно, нет сомнений в происхождении версий из постановления 1209 года. Хотя осужденные книги, представляют ли они Физику или, если хотите, полную Метафизику Аристотеля? Я так не думаю.

В середине XII века, когда арабских переводов Аристотеля не было у латинян, мы видели, что те обращались к произведениям Авиценны, из которых, как считали тогда, почерпалась сущность перипатетической философии.

Также мы видели, что книга de Causis¹¹⁴, использованная Гундисальви, или может быть переведенная им на латинский язык, была известна¹¹⁵ и цитировалась Аленом Лилльским под названием liber de Essentia summae bonitatis¹¹⁶. Эта книга также носила имя Метафизики. Наконец, улучшенная версия Физики, о которой я рассказал, содержала версии переводов Физики и Метафизики Авиценны и Аль-Газали.

Не теряя из виду этих суждений, бросим взгляд на мнения, какие приписываются Аморию и Давиду Динанскому.

Первый учил, что все есть одно; все есть Бог и Бог есть все; что Творец и тварь только одно; что идеи творят, и сотворены, что Бог определяет конечную цель всех вещей, поскольку все должно вернуться к нему, чтобы пребывать у него и образовать единое неизменное бытие и что Бог есть сущность всех тварей.

Давид Динанский начинал чуть раньше с такими же положениями. По его учению, все по своей сущности -- одно; так сказать, все вещи имеют одну и ту же сущность, одну субстанцию, одну в общем природу, ибо все может соотноситься по трем классам: не телесным субстанциям, душам и телам. Каждый из трех классов имеет собственный, невидимый принцип. То, что от телесной субстанции, то происходит от Бога; что от души, то -- от разума; что от тела, то -- от материи. Три уровня есть одно по сущности, но кроме того, они обладают некоторым отличием и тогда они -- не простые и отсюда следует то, что Бог есть материя всякой вещи¹¹⁷.

Все, кто изучал философию, знают, что положения эти -- не перипатетические, а берут начало от александрийской системы и относятся к учению об эманациях¹¹⁸. Многие доктора думали, что они опираются на произведения Дионисия Ареопагита и особенно на знаменитый трактат о разделении природы Скота Эриугены¹¹⁹. Кроме того, ничто не показывает лучше несовершенство знания Аристотеля, чем тот дар, каким одаривали его подобные учения.

Но, не прибегая к Скоту Эриугене, Аморию и Давиду укажем на более свежий источник, который содержит характерные черты их учения. Это книга de Causis¹²⁰, -- приписываемая Аристотелю, показавшаяся святому Фоме отрывком Elevatio theologica¹²¹ Прокла -- предлагает учение об эманациях и затем проникает в школы Франции во времени Алена Лилльского. Предположительно, Учение об эманациях было в этом произведении и в Fons vitae¹²² Авицеброна; те два еретика позаимствовали это учение. А его происхождение не отмечено ли именем Морис Испанец, hispanus¹²³? Этому предположению ничего не мешает. Наоборот, многие обстоятельства, требуют, чтобы мы усмотрели в этих трактатах и в книгах Авиценны -- произведения, подвергнутые анафеме собором Парижа. Скажу более, так как эти произведения получили некоторую известность, запрет их читать вызвал всеобщее любопытство и стремление их разыскать и тайно прочитать. Хотя их публичность не позволяла их уничтожить и остановить влияние, какое они оказывали. Было необходимо отыскать в философии оружие, чтобы преодолеть выродившуюся, испорченную философию, а отсюда встает необходимость изучать Аристотеля по самым чистым источникам; необходимость отыскать произведения; необходимость в рвении новых религиозных орденов, взявшихся за его изучение. Наконец, в скором времени открылась и участь, сопутствовавшая философии Стагирита на Западе. Если анафема коснулась бы самого Аристотеля, как же тогда наиболее известные доктора того времени: Александр из Гэлса, Альберт, Роберт из Линкольна могли бы изъяснять и комментировать его произведения в самом центре университета, его осудившего? Если Роджеру Бэкону поставить в вину незнание Положения об осуждении, то не говорит ли он и о том, что чтение было разрешено, потому что Аристотеля хотели знать лучше? Когда Роберт Курсон обнародовал Положение, а Григорий IX -- буллу, то это предполагает, что новые переводы Аристотеля уже были. Новая философия слишком занимала умы, чтобы оказаться неизвестной и не собрать свои плоды.

Так мы можем объяснить текст Гильома Бретонца. Если тот с пренебрежением относится к книгам, осужденным собором Парижа в 1209 году, то он не мог выдумать появление греческого текста Метафизики и латинского перевода, какой был в Париже. Между прочим, совершенно определенно, взятие Константинополя расширило знание о греческом тексте во Франции, и первый перевод Метафизики сделан был с греческого текста¹²⁴. Когда Гильом писал свою историю, небольшие части [философии Аристотеля] публиковались постепенно и по мере того, как переводились. Слово libelli de metaphisica¹²⁵ применялось, если всё произведение было переложено на латинский язык.

Сделаем заключение всего, что было изложено:

1. Положение 1209 года относилось только к книгам по философии природы;

2. под этим названием не нужно понимать всю Физику Аристотеля, но только краткое изложение, сделанное иудеем Давидом, о котором говорит Абеляр или отрывки Авиценны, или Аль -- Газали, опубликованные под названием Греческий философ;

3. сначала знали Метафизику только по отрывкам, и поэтому послание Роберта Курсона не могло отвергать всей Метафизики;

4. наконец, следует объяснить текст Гильома Бретонца, допуская, что в эпоху (около 1220) года, когда он писал, греческий текст Метафизики был принесен в Европу и начал переводиться.

Глава VI. О передаче знаний в Средние века и связях, какие существовали между различными школами. Перед тем, как предложить окончательный вывод предшествующих исследований, мне стоит бросить взгляд: на то, как стремление к наукам могло передаваться и как сохранялись знания среди гражданских войн и революций; [стоит бросить взгляд] на причины, способствовавшие сохранению от совершенной потери произведений, читавшихся в предшествующие эпохи; наконец, на многочисленные и частые связи, соединяющие школы между собой и на то, что они создали, чтобы преимущества одной из них, становились сразу же общими для всех других. Эти размышления имеют целью показать, что: 1) если со времен Карла Великого нам были известны иные переводы Аристотеля, кроме трактатов по логике, то, ведь, ими вовсе не пренебрегали в течение трех веков, следующих за блестящим правлением монарха; 2) что опубликованные в одной части Запада переводы, распространялись в короткий срок по различным университетам христианского мира.

Сначала нам следует не забывать, что если некоторый упадок в отношении искусств и наук продолжился и если какие-то произведения Античности и времен Отцов избежали участи исчезновения, витавшей над Европой, то, вот, сохранению их мы обязаны только религиозным орденам. И пусть псевдофилософия или невежество прекращает попрекать сочинения тех эпох как зло, как странную смесь мудрости и предубеждения, знаний божественных и человеческих, образцов стиля и поведения, моделей, противоположных одна другой, как странность и недостаток; но вот преимущества, какими мы обязаны [античным] авторам, образуют наследие всех веков.

Тритемий сообщает, что знания передавались из века в век, как драгоценный остаток. Алкуин, воспитатель Карла Великого, а, по мнению некоторых авторов, ученик Беды, установил известный порядок в монастыре Фульде: простые преподаватели руководили монахами и обучали божественным и человеческим знаниям; когда ученики были обучены долгим упражнением нужным знаниям, они обучали тех, кто был менее образован. Учащих преподавателей было всегда двенадцать и когда один из них уходил из-за смерти или потому, что шел преподавать в другой монастырь, его заменял монах, наиболее образованный и воспитанный [из оставшихся]. Во всех монастырях ордена Святого Бенедикта был брат, по имени книжник (scolastique), который главенствовал в обучении монахов. Если среди новичков находился кто-нибудь, кто выглядел более способным в обучении, главный монах посылал его обычно в какой-нибудь известный книжностью монастырь, чтобы завершить обучение; он возвращался и передавал братьям плод своих размышлений и занятий¹²⁶.

Такой способ обучения удерживался во все Средние века до XIV века. Мы обнаруживаем его многочисленные следы в литературной истории эпохи. Несомненно, варварские нашествия, войны, ареной которых была Европа, замедляли и прерывали течение исследований. Что увеличивало население монастыря, так это надежда жить, не беспокоясь о нуждах и следовать своим устремлениям, обрести убежище от волнений мира, но какое уважение имели искусства в то время, когда злодейства настоящего времени позволяли видеть только большие злодейства в будущем? Научные исследования и сочинение произведения требуют душевного спокойствия. Мы не можем заниматься науками, когда рука ослабела, поддерживая главу в ожидании помощи, а душа иссохла от страданий и боли¹²⁷. Но состояние изнеможения и застоя не есть всеобщая остановка. Уменьшается число монахов, теология и изящные искусства в небрежении, но рука варваров не всемогуща, чтобы повсюду и сразу уничтожить религиозные дома и сохраненные литературные памятники.

Обычай посылать в монастыри известных монахов, кому можно доверить улучшить знания, поддерживал связи между всеми домами различных орденов. Когда Франция породила Ланфранка и Ансельма, то репутация этих известных докторов привлекла внимание учащихся всех частей Запада. И соревнование это возросло, когда школы Парижа обрели преподавателей: Росцелина, Гильберта, Абеляра, Гильома из Шампо и тот ряд книжников сделался сектами реалистов и номиналистов. Мы наблюдаем множество учеников, направляющихся из Англии, Италии, Германии, Бельгии, Испании: Отона из Фрайзинга, Абеляра, Иоанна Сальсберийского, Альфреда и тысяч других, кого я могу назвать, обучившихся во Франции. Фульк утешал Абеляра в письме: Roma suos tibi docendos transmitebat alumnos, et quae olim omnium artium scientiam auditoribus solebat infundere, sapientiotem te, se sapiente, transmissis scholaribus monstrabat. Nulla terrarum spatia, nulla via difficili licet obsita periculo et latrone, quominu ad te properarent, retinebat. Anglorum turbam juvenum mare interjacens, et undarum procella terribilis non terrebat; sed omni periculo contempto, audito tuo nomine, ad te confluebat. Remota Britania sua animalia erudienda destinadat. Andegavenses, eorum edomita feritate, tibi famulabantur in suis. Pictavi, Vuascones et Hiberi; Normannia, Flandria, Teutonicus et Suevus, tuum calere ingenium, laudare et praedicare assidue studebat. Praetereo cunctos Parisiorum civitatem habitantes intera Galliarumproximas et remotissimas partes,qui sic a te doceri sitiebant, ac si nihil disciplinae non apud te inveniri potuisset ¹²⁸.

Просидев всю юность на одних и тех же скамейках, одного возраста, одних привычек, вкусов и знаний, эти ревностные слушатели, по возвращению на родину, не соблюдали дистанцию, какая часто их разделяла и скрашивали тоску потери занятий, искусством, молчаливо тянулись к течениям новой литературы не без помощи какого-нибудь сплетника. Кажется, эти трудности, мешавшие связям и сдерживающие обретение знаний, позволяли получать знание только при большом старании. Если появлялось произведение, если гарантия достоинств его лежала в имени автора, то благодаря множеству копиистов, оно быстро распространялось. Если мы хотим говорить о некоем предмете, то окружаем себя великим числом книг, какие на него указывают.

Испания -- эта академия знания, где человек, изучавший их, почерпал как из полноводного источника, вовсе не была чужда таких связей. Бернард, архиепископ из Толедо, привел многих докторов из Франции, достигших высших ступеней в церкви Испании. Альфонс, основатель новых школ, способствовал приходу преподавателей из Парижа¹²⁹. Знаменитый Родриго, архиепископ Толедо, учился в этом городе, как говорит его эпитафия¹³⁰. Два сына короля Кастилии закончили там свое образование.

Когда орден Святого Доминика умножил дома во всех частях христианского мира, то тогда и установились многочисленные связи между Западом и Востоком. Как раз в Париже открылась главная школа, где каждый кандидат получал ученую степень. Я цитирую в качестве примера историю Альберта и Святого Фомы. Если мы захотим прочесть деяния генеральных соборов, то увидим постоянную заботу, какую орден уделял поддержке этого рассадника добрых людей. В нем не только стараются научить теологии и философии, но также поддерживают изучение иностранных языков: арабского, еврейского, греческого vel alia lingua barbara¹³¹. Новичков обычно знакомили с оружием логики и допускали к обучению самым необходимым предметам. Гумберт Романский строго делил людей. Тех, кто не помогал или мешал занятиям, он сравнивает их с теми, о которых говорится в книге Царей, что те не хотели, чтобы был хотя бы один рабочий с ножом в Израиле, чтобы евреи не могли изготовить меч или кинжал¹³². В изложении на Правило Святого Августина тот же писатель отмечал подготовку у братьев: одни несколько глуповаты, другие со средствами, а иные разумны и способны. Он пожелал оградить первых от философии, предоставить необходимую, но скромную поддержку вторым, приготовить свободное поле последним, отчего религия может извлечь только пользу, «ибо изучение философии -- добавляет он -- необходимо для защиты веры, поскольку язычники ее атакуют через самую философию; она необходима для уразумения Писания, потому что только через философию мы можем понять различные ее высказывания; она владеет достоинством порядка, поэтому мир будет презирать невежественных братьев; наконец, она в некоторых случаях показывает, что сама должна делать; большинство людей совсем не знают предмета, какой занимает философа и они больше бы их уважали, когда ценили бы философию, а от того, что смутно понимают ее, они ценят ее меньше, чем теологию»¹³³.

Кроме важности изучения философии и желания поддержать порядок познания, сохранять власть и доверие, будет вполне оправдано сохранять вкус и культуру языческих наук среди братьев Святого Доминика. Анологичный мотив должно быть побудил к тому, чтобы узнавать о литературных новостях и удерживаться на уровне науки; а так как интерес к Аристотелю в некотором роде проявился с зарождения порядка, то судьба этому благоволила, и самыми знаменитыми комментаторами Философа стали доминиканцы, потому что внутренние связи и способ обучения объединили между собой все дома и очевидно, что знание и употребление опубликованных переводов в Испании, Англии, Италии и Франции не могло ограничиваться только местом, где они были опубликованы.

Заключение

Критики, мнения которых я рассмотрел, вместо того, чтобы изучать письменные памятники эпохи схоластики, ссылались на ошибочные традиции. Если они и высказывали некоторую истину, то нет ни одного, кто не впал бы в заблуждение. Так должно было случиться от того, что они восприняли.

Перед тем, как рассмотреть письменную историю Аристотеля в Средние века, необходимо определить его произведения по содержанию: трактаты по рациональной философии, трактаты по физике по истории естествознания, метафизике, морали, политике и риторике. Произведения одной группы не всегда имели одну судьбу. Утверждения, что произведения Философа¹³⁴ были известны до XII века в одном отношении верно и ложно -- в другом, смотря по тому, о каких произведениях мы говорим.

Произведения, относящиеся к искусству суждения использовались до XII века, поскольку мы владеем переводами Боэция, другие были неизвестны. Роджер Бэкон и исследование писателей того века помогают установить этот факт.

Философия, обосновавшись у арабов, и после вхождения на вершину власти Аббасидов, занялась математическим знанием. Понемногу книги по логике были переведены. Философия соединяется с теологией, поэтому божественные материалы исследуются, как человеческие проблемы. Мусульманская религия теряет свою чистоту. В Испании при халифах Омейядах астрономия, математика и медицина стали первыми предметами исследования до середины XII века. Христиане были знакомы с сарацинами по их практическим исследованиям в математике и астрономии. Авиценна появился в 980 году и стал для Востока тем же, чем был Альберт для Запада. Может быть даже последний обязан первому идеей общих трудов. И один и другой взялись не комментировать Аристотеля, а составлять под тем же именем труды, приспосабливая суждения и высказывания, согласовывая их c требованиями религии. Один и другой пользовались большой известностью и весьма содействовали распространению среди народов склонности к аристотелевской философии.

Произведения Авиценны, перенесенные в Испанию, обрели то же влияние, что и на Востоке. Мавры отошли от математических исследований, принявшись за философские дискуссии. Аверроэс по своему методу сравнимый со святым Фомой, решил судьбу греческой философии среди современников.

Христианам никогда не было чуждо состояние наук у мавров: политические и коммерческие связи, евреи в большом числе во многих частях Запада помогли им образовываться. Да разве история не сохранила имя каждого христианского философа, сведущего в арабских науках, кто изучал их в Испании?

У христиан философия следовала по пути того же прогресса, как и у арабов. Константин, Герберт, Аделард занимались сначала медициной и математикой. К середине XII века началось исследование метафизики, физики, логики, ставшей известной по произведениям Авиценны, Аль-Газали, Аль-Фараби, переведены по их источникам для латинян архидьяконом Домиником Гундисальви и евреем Иоанном Авендотом Испанским. Герард из Кремоны, Альфред Морлей перевели произведения, относящиеся ко всем частям философии.