Библейский текст как прецедентный феномен

При обращении к прецедентной ситуации в рамках художественного дискурса наблюдается постепенное искажение когнитивной матрицы библейского текста, динамическое варьирование ее смыслов. Так, у Я. Полонского («Агарь», 1855) можно отметить, с одной стороны, актуализацию одного из наиболее важных концептов библейского претекста (и Библии в целом) - Агарь-мать, праматерь мусульман; с другой - привнесение рассказа о ее нравственных страданиях, о жизни в доме Авраама и т.п. «Пролитые слезы» - одно из первых в русской классике упоминаний об Агари как «плачущей», «рыдающей».

Связь с религиозно-философским смыслом библейского претекста и аллюзии на другую Мать - Богородицу - могут оставаться достаточно устойчивыми, поскольку в Библии содержится не только пророчество рождения Спасителя, но также упоминание о животворном источнике духовной силы («колодце»), на который указал Агари и ее сыну Ангел (Черубина де Габриак, Мирра Лохвицкая).

Атрибуция Агари как «матери, изгнанной из дома отцом ее ребенка», оживляет в имени ключевого концепта различные смысловые кванты, связанные с общеязыковым концептом `покинутая женщина'. В этих случаях актуализируются субситуации «Бегство Агари» и «Агарь в пустыне» и происходит ослабление прецедентного потенциала иных субситуаций в рамках рассматриваемой ПС («Бесплодие Сарры»; «Окончательное заключение завета между Богом и Авраамом, обрезание»; «Поведение Измаила на пиру» - обращение к ним крайне редко). В сознании носителей многих языков закреплены ассоциативные ряды, связанные с плачем, страданием, одиночеством Агари: Тоска, тоска звериная! Впервые жжет слеза <…> (София Парнок); Плачет, плачет мать о сыне, Стонет смуглая Агарь (Мирра Лохвицкая); do Ciebie, Jehowa, Podnoszк pіacz№cy mуj gіos (Kornel Ujejski); <…> а Лариса будет моя невольница... моя рыдающая Агарь... ( Н. Лесков).

Аллюзия на страдания Агари усилена за счет сближения прецедентных имен двух библейских страдальцев, Иова и Агари, у Габриэлы Мистраль в стихотворении «Терновник» («Боярышник», «El espino», пер. Инны Лиснянской): И - я терновник обняла с любовью (так обняла бы Иова Агарь)/ cual si Agar abrazara a Job.

Таким образом, плачущая Агарь страдает от того, что изгнана из дома отцом ее ребенка, хотя в религиозной картине мира (применительно к Агари - прежде всего в мусульманстве) эти слезы имеют иной смысл [Каграманов 2006]. Подобное переструктурирование когнитивной матрицы библейской ПС в рамках художественного дискурса демонстрирует ее существенное варьирование. Обращение к рассматриваемой ситуации особенно характерно для поэзии. Агарь - востребованный любовной лирикой символ покинутой, отвергнутой женщины, Измаил - брошенное отцом дитя (М. Цветаева, И. Эренбург, Kornel Ujejski). Привнесение новых смысловых квантов в структуру ПС и ее ключевого концепта отличается большим разнообразием, поскольку разнообразны человеческие отношения в рамках любовных треугольников; такова, например, целующая Агарь (= соперницу) Сарра (=жена) в тексте Светланы Кековой.

И. Бунин, в художественном мире которого образы библейских женщин обладают особенно притягательной силой, обращается к рассматриваемой ПС в рассказе «Натали». Героиня (Гаша), внешне удивительно похожая на библейских женщин (…отец когда-то говорил: «Вот, верно, такая была Агарь»), - не законная супруга и не «госпожа», а «наложница» и «крестьянская сирота» (=рабыня, подобно Агари). Отсылка к прецедентной ситуации эксплицирует концептополе `трагическая любовь'. Агарь - юная (…вид она имела еще полудетский), черноволосая, с «темной тонкой кожей» и «глазами цвета сажи» - в когнитивной картине мира носителей русского языка всегда «брошенная возлюбленная»; сходство подчеркнуто созвучием имен (Гаша/Агафья - Агарь). Натали в прецедентном поле данной ПС приобретает черты как Сарры, так и Агари: она не законная, а «тайная жена», погибающая в «преждевременных родах». Заметим, что Бунин особую значимость видел в образе праматери Рахили (ср.: Сладчайшее из слов земных! Рахиль! «Гробница Рахили»), поэтому в «Натали» нельзя не отметить обращения писателя к прецедентной ситуации «Лия и Рахиль». Герой стремится к счастью с «Рахилью» (Натали), но получает взамен, подобно Иакову, «Лию» (Соню). Кончина Натали повторяет трагическую смерть Рахили, умершей при рождении Вениамина. По сравнению с библейскими претекстами концептополе `смерть, гибель' в рассказе Бунина эксплицировано значительно более отчетливо. Встреча с овдовевшей Натали происходит на фоне отпевания, «в сумраке и ладане этой страшной залы»; наконец, умирает сама героиня. Судьба новорожденного неизвестна, но осиротел ее старший ребенок, подобно тому, как Рахиль оставила после себя не только Вениамина, но и Иосифа. Вся концептосфера трагической любви, безусловно, служит убедительным доказательством динамических возможностей библейской прецедентности, бесконечного варьирования когнитивной матрицы библейских прецедентных ситуаций.

Реализация прецедентного потенциала библейской ситуации «Сарра и Агарь» путем вербализации концептополей `любовь', `ревность', `измена' и т.п. в прозе (например, у Н. Лескова) может сочетаться с ее ироническим переосмыслением. Юмористически обыгрывает библейскую ситуацию Джером К. Джером («Как мы писали роман» /«Novel Notes»), подчеркивая релятивизм моральных норм и представлений о женской привлекательности: <…>Sarai stood in no danger of losing the respect of her little world when she led Hagar unto Abraham. В романе Эрве Базена «Анатомия одного развода» («Madame Ex») имя ключевого концепта иронически вовлечено в концептополе `развод'.

Менее предсказуемым является актуализация в структуре концепта `Агарь' смысловых квантов, связанных с происхождением от Агари «великого народа», развитие новых значений у номинанта концепта, появление новых словообразовательных связей.

Агаряне (метонимически: Агарь) - `арабы, мусульмане'. Производное, унаследованное из старославянского языка [Богородский 2004], употребляется в текстах религиозного содержания, в житийной литературе. В художественном дискурсе и в русском языковом сознании - `иноверцы, мусульмане', наименование лиц по национальности, актуальное для данного периода развития социума (`арабы', `турки', 'чеченцы'); ср. в одической поэзии XVIII века (М.В. Ломоносов. Ода … на победу над Турками и Татарами и на взятие Хотина; П.А. Сумароков. Ода государыне императрице Екатерине Второй на взятие Хотина и покорение Молдавии; В. Майков. Ода на сражение флотов российского с турецким…).

Вовлечение прецедентного имени «Агарь» в концептополе `мусульманство' широко представлено в творчестве И. Бунина («Путеводные знаки», «Иудея»).

В русском языке «агарянин» относится к числу немногочисленных экспрессивных этнонимов, имеющих высокую, книжную окраску - наряду с такими наименованиями, как «галлы», «россы», поэтому слово, обладающее также явным налетом архаизма, охотно используют авторы исторических романов (Д. Мережковский, В. Иванов, В. Пикуль).

В украинском «агарянин, агаряньский» (также устаревшее) - `магометанский; турецкий': А в турецьку землю агарянську Без кормиг прибило. (Тарас Шевченко. Невольник).

Семантико-стилистические особенности номинанта концепта в болгарском языке заключаются в том, что слово (по вполне объяснимым причинам) имеет сниженную окраску: презрит. Турчин, нехристиянин. (Агарянци, синко, врагове божии. Иван Вазов. Под игото).

В европейских языках номинант «Агарь» и производные имеют сходные значения и эксплицируют концептосферы `мусульмане', `иноверцы'. В английском употребление лексемы Hagarenes чаще связано с религиозными контекстами; польское Hagryci также употребляется преимущественно в текстах религиозного содержания. В русском языке существует традиция использования номинанта в художественных текстах, поэтому нет препятствий для дальнейшего вхождения его в язык беллетристики и публицистики: Ельцин решил открыть военные действия против нечестивых агарян, точнее против нечестивого агарянина генерала Дудаева.

Обращение к прецедентному имени Агарь (к его производным) служит вербализации концептополя `мусульманство', как правило, противопоставленного в языковой и когнитивной картине `христианству'. Дальнейшая смысловая эволюция концепта в русском языке «коррелирует» с пророчеством, которое было дано Агари Ангелом по поводу судьбы Измаила: «жить будет он пред лицем всех братьев своих». «Всех братьев» - означает не только христиан, но также (и в первую очередь!) иудеев, современных израильтян. Беллетристика последних лет содержат обращение к концепту `Агарь' с актуализацией ранее латентных квантов смысла `изгнание матери-мусульманки матерью-иудейкой', `вражда между детьми, рожденными этими матерями, и их потомками' и т.п. (Хольм Ван Зайчик. Агарь, Агарь!..; Борис Вайнблат. Сара и Агарь; Керен Климовски. Рада).

Неисчерпаемая смыслоемкость рассмотренной прецедентной ситуации позволяет предположить наличие в ней латентных смысловых квантов и наноквантов, которые могут актуализироваться в соответствии с художественными задачами писателя, потребностями говорящих на разных языках и социума в целом (в современной публицистике многочисленны обращения к ситуации в дискуссиях о суррогатном материнстве).

Своеобразие прецедентной ситуации «Руфь» заключается в ее необычайной значимости для религиозного дискурса, в котором реализуются две важнейшие когнитивные линии и соответствующие им концепты: `смена вероисповедания, прозелитизм' (обретение единого Бога) и `праматерь царя Давида и Иисуса'. Развертывание этой прецедентной ситуации в рамках художественного дискурса дало жизнь другим концептосферам, прямо или опосредованно связанных с библейским текстом и чрезвычайно важных для художественной картины мира европейской и мировой культуры.

В русской языковой картине мира произошло некоторое ослабление прецедентности в связи с уменьшением значимости этой ситуации в советской литературе. Однако традиции русской классики, а также большое количество переводных текстов, в том числе хрестоматийных, обращавшихся к Книге Руфь (Н. Лесков, Конст. Леонтьев, С Маршак, Себастьян Брант, В. Гюго, Г.Х. Андерсен и др.), - все это не позволило свести прецедентность в культурном и языковом пространстве к нулю. В позднесоветской и постсоветской художественно-когнитивной картине мира эта ситуация и ее ключевые концепты заняли прочное место.

В дальнейшем связь с религиозным дискурсом может оставаться весьма прочной или, как при обращении к любой библейской прецедентной ситуации, ослабевать. В последнем случае актуализируются концептосферы, связанные с непреходящими общечеловеческими нравственными ценностями: `иноземность, чужестранство'; `семья' - оба концепта в наибольшей степени вязаны с библейским текстом; `женственность' и неразрывно связанная с женственностью `скромность'); `трудолюбие'; `грусть, тоска'; `природа, времена года'

Перечисленные концепты находят экспликацию в огромном количестве текстов; нетрудно заметить, что выделение их в определенной степени условно, поскольку они тесно взаимосвязаны, а соответствующие концептосферы отличает изоконцептуальность (`семья' - `женственность', `трудолюбие - женственность', `иноземность' - `грусть' - `природные явления' и т.д.).

Концепт `иноземность' вербализуется в первую очередь в устойчивом определении Руфи как моавитянки, чужестранки в Вифлееме, а также в ряде других компонентов рассматриваемой концептосферы, указывающих на Руфь как на человека иноземного происхождения и другой веры (Н. Лесков, С. Маршак, Асар Эппель, М. Осипов, Лион Фейхтвангер).

Имя Руфи содержит имплицитное указание на все степени родства (вдова, невестка, жена, праматерь), Ноеминь - свекровь, Елимелех - ее муж, Махлон и Хилеон - их сыновья, сыном Ноемини называют соседки новорожденного Овида, сына Руфи; Орфа - вторая невестка, Вооз - человек, ставший мужем Руфи; в ситуации участвует не названный по имени родственник покойного мужа Руфи, - поэтому концепт `семья' является ядерным как в Библии, так и практически во всех текстах, адресующихся к рассматриваемой прецедентной ситуации (И. Бунин, С. Маршак, И. Лиснянская, М. Гамбурд; Виктор Гюго, Себастьян Брант).).

В свою очередь, женственность, скромность, трудолюбие - как качества идеальной жены - имеют весьма отдаленную связь с текстом Библии. Однако огромное количество текстов служит свидетельством того, что в языковой, концептуальной и художественной картине мира происходит актуализация именно этих концептосфер и динамическое варьирование когнитивной матрицы библейского текста.

Истоки многих важнейших когнитивных линий (`трудолюбие') и зарождения новых смыслов находятся в микроситуации «Руфь, собирающая колосья». По количеству прецедентных обращений и значимости для художественного дискурса ее можно сравнить с субситуацией «Иона в чреве кита». Характеристики Руфи как скромной, кроткой имеют опосредованную ассоциативную связь с библейским претекстом (Руфь, собирающая колосья - трудолюбивая - скромная), однако эти концепты, эксплицирующие соответствующую прецедентную ситуацию, находят вербализацию в художественной картине мира разных авторов

Ситуация «Руфь, собирающая колосья» служит импульсом для экспликации концептов времен года и природных явлений (Г.Х. Андерсен, Е. Кузьмина-Караваева). В сознании носителей европейских языков жатва тесно связана с осенними полевыми работами, а концептополе `осень' - с грустью, тоской, унынием, что естественно для Руфи, переживающей разлуку с родиной: Но если поздно, полная тоски, Она <любовь> придет, пусть будет незаметной <…> То Руфь, что подбирает колоски / Or if these bloom when worn-out autumn grieves…A graceful Ruth tho' gleaning scanty corn (Кристина Дж. Россетти. Осенние фиалки).

Обратившись к понятийно-научному уровню концептов времен года `весна', `лето' и `осень', интерпретатор текста должен сделать однозначный вывод о том, что прецедентная ситуация разворачивается в период апреля-июня, когда в Палестине происходила жатва, что точно воспроизведено в «Оде к соловью» Джона Китса: Руфь, собирающая колосья, слышит песню соловья. Стихотворение Китса - один из немногих текстов, эксплицирующих концепты Книги Руфь с библейско-климатологической точностью: концепт времени года вербализован компонентами summer и summer eves. Достаточную точность можно отметить в тексте Виктора Гюго «Спящий Вооз» (Booz endormi), где описание природы дает основание предполагать, что действие происходит «ранним летом». В остальных случаях, как правило, происходит адаптация этого важнейшего для языковой картины мира концепта к реальной когнитивной базе носителей языков.

Прецедентная ситуация «Руфь» может наполняться новым духовным содержанием: сохраняется достаточная точность в пересказе и указания на ключевые концепты библейского текста (жена), при этом Руфь-жена становится символом человеческой души, бесконечно устремленной к Богу, преданной ему до конца: (Р.М. Рильке. «Моя душа теперь - Твоя жена…» /«Und meine Seele ist ein Weib vor dir…»). В романе Ф. Горенштейна «Псалом» прецедентность реализуется в первую очередь отсылкой к самому прецедентному имени - Руфь (Руфина)-Пелагея - и к его этимологическому пласту. Руфь («подруга») становится верной подругой приемному отцу Дану-Антихристу, готова родить от него сына, т.е. становится одновременно женой (прямая отсылка к другой ПС - «Лот и его дочери») и его духовной наследницей.

Большое число обращений к рассматриваемой прецедентной ситуации в текстах разных авторов приводит к ослаблению концептосфер, связанных с первоначальным (библейским) текстом и появлению новых концептосфер, порождению новых смыслов, порою весьма неожиданных. В «Поэме осени» (Poema del otoсo) Рубена Дарио концептуальная связь с библейским текстом практически отсутствует, поскольку текст посвящен вечным размышлениям о том, как человек встречает старость, и полон надежд, что эта встреча должна пройти под знаком земной любви; в когнитивной сетке такого текста встреча Руфи с Воозом инвертируется из библейского в некий античный сюжет: «Руфь, жди Вооза поутру, сбирай колосья!» ( Aъn en la hora crepuscular canta una voz: «ЎRuth, risueсa, viene a espigar para Booz! »)

В контексте европейской культуры эта прецедентная ситуация характеризуется огромным количеством текстов, в которых она воспроизводится прямо, косвенно, в инвертированном виде, в том числе в нефикциональных жанрах. Так, в научных и публицистических текстах рассматриваемая ПС анализируется с точки зрения роли женщины, отраженной в Ветхом Завете, социальной антропологии, в модели любовных отношений и т.д. Следует отметить, что основные когнитивные линии и концептосферы рассматриваемой прецедентной ситуации обладают достаточной устойчивостью.

Как в реальной, так и в концептуальной картине мира огромную роль играют изначальные ипостаси свет и тьма, которые могут быть обозначены как концепты исходного общечеловеческого статуса, мегаконцепты, объединяющие внутри своих концептосфер концептополя, обладающие не меньшей значимостью (`солнце', `звезда', `огонь', `истина', `Бог', `Рай'; `смерть', `Ад' и т.д.). На смысловую эволюцию концептов `свет' и `тьма' текст Библии оказал огромное влияние, которое шло в двух взаимосвязанных направлениях: 1) формирование религиозных понятий; и 2) развитие новых смысловых квантов у общенародных концептов. Социопсихические образования `свет' и `тьма' относятся к числу приоритетных концептов русского и других народов. Их рассмотрению посвящена глава 5 «Изначальные ипостаси: свет и тьма».

В современной научной парадигме представлено достаточное количество работ, в которых рассматриваются различные аспекты этих важнейших для носителей любого языка концептов, особенно концепта `свет' [Еремина 1978, Петрова 1985, Гехтлер 2000, Федосова 2000, Младенова 2002; Григорьева 2004, Селянская 2004, Гуревич 2005, Леденева 2005, Kudliсska-Stкpieс 2003, Фесенко 2005, Кудлиньска 2006, Шустрова 2006, Азаренко 2007, Палеха 2007, Панасова 2007]. Своеобразие символики света и тьмы, а также смежных концептосфер в поэзии русского символизма подробно рассмотрено А. Ханзен-Леве [Ханзен-Леве 1999, 2003].

Нами рассмотрено формирование концептов `свет' и `тьма' с точки зрения анализа их этимологического уровня и влияние Библии на формирование их смысловой структуры.

Значимость концептов `свет' и `тьма' проявляется в том, что они выступают в Библии как символы фундаментальных религиозных ипостасей, что наблюдается, например, при отождествлении света с Богом, а тьмы с дьяволом. Свет в Священном Писании служит символом веры, знания, премудрости, чистоты жизни, вечной святости, радости, доброты, истины и т.д. Фактически через Бога (=свет) происходит также сближение света и Слова, света и письма. В пределах мегаконцепта `свет' рассмотрены концепты `солнце', `заря', `звезда', `день' и `ночь', `луна', `огонь', а также библейский концепт `искусственные источники света' (`светильники'). Последние в тексте Библии символизируют божественный промысел, высокую цель, к которой должен стремиться человек.

Тьма как противоположность свету представлена в Библии во взаимодействии с концептополем `свет'. Библейское объяснение сотворения мира отражало изначальное деление всего сущего на две ипостаси: свет и тьму, жизнь и смерть, день и ночь, добро и зло. Эта антитеза так или иначе проходит через все понятия, допускающие оценку «+» или «-», и служит основой аксиологической классификации. Концептосферы, объединенные центральными концептами `свет' и `тьма', чрезвычайно объемны, открыты и пополняются новыми компонентами. Текст Библии позволяет ассоциировать с концептом `свет' понятия, выражаемые словами Бог, солнце, луч света, луна, звезды, светильник, день, святой, священный, огонь (священный огонь), разум (светлый ум), лик (светлый и святой), добро, любовь, жизнь, светоч, истина, правда, озарение, знание (знание - свет), чистота, святость, искра (Божия), радость, счастье, слово, бессмертие, вечность, премудрость, светлый - святой, свет (земной шар), солнце евангельское, рай, эдем и многие другие.

С концептом `тьма' ассоциируются понятия, выражаемые словами сатана, антихрист, Вельзевул, ад, богохульство, голгофа, геенна, апокалипсис, грех, искушение, лицемерие, Вавилон, мщение, рабство, голод, засуха, ненависть, злоба (черная), (темная) сила, ложь, незнание (незнание - тьма), умственная тьма, нравственная тьма, князь тьмы, неволя, казнь, темница, болезнь, смерть и др.

Реальная жизнь этих может быть выявлена по данным языка. Так, в древнегреческом и латинском языках, изначально отражавших политеистический менталитет, концепт `свет' не образует обширной концептосферы.

Основной понятийный фонд Библии был унаследован всеми национальными менталитетами, в том числе русским, после принятия христианства и благодаря деятельности славянских просветителей Кирилла и Мефодия. Написанные кириллицей первые литературные источники свидетельствуют о значительном количественном росте числа производных, относящихся к номинанту концепта `свет'. «Материалы» Срезневского показывают, что уже в словарном фонде древнерусского языка присутствовало 36 существительных, 20 прилагательных, 15 глаголов и 6 наречий с корнем «свет».

При анализе смысловой структуры рассматриваемых концептов нами отмечено, что понятийный уровень концепта `свет' ориентирован на сугубо научное понимание света. Первоосновой внутренней формы номинанта «свет» явилось некое чувственное представление феномена света: И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош (Быт. 1.2-3]. Ср. у А.А. Потебни: «Связующим звеном может здесь быть только чувство, сопровождаемое восприятием огня и непосредственно отраженное в звуке indh- ».

В соответствии с внутренней формой (национальным «духом», своеобразием) каждого из привлекаемых для сопоставления европейских языков в них развивается своя, специфическая сигнификативная структура концепта, как правило, отражающая специфику национального самосознания и историю общества. Так, во французском языке на формирование концепта `свет' (lumiиre) оказали влияние идеи и веяния эпохи Просвещения, в английском концепте `свет' (light) актуализированы смысловые кванты, связанные с практической интеллектуальной и познавательной деятельностью.

В южнославянских и восточнославянских языках формирование смысловой структуры концептов `свет' и `тьма' происходило под влиянием переводов Священного Писания. Вместе с тем именно в древний период истории русского языка наблюдается обогащение семантической структуры номинанта концепта за счет наименования духовных ценностей: `свет духовный', `носитель света духовного', `просвещение, сила просвещающая', `чистота, святость', `божественное начало'.

Источники фактического материала и данные ассоциативного эксперимента показывают, что концептосфера `свет' обладает большим объемом и включает широкий спектр компонентов: Бог, Божий свет, солнце. Светлый луч (солнца), лик (светлый и святой), разум, ум (светлый), добро, жизнь, любовь, истина, правда, озарение, знание, чистота, святость, искра (Божия), одухотворенность, свет души, радость, счастье, вечность, бессмертие, мудрость, светлое будущее, очаг, милосердие, доброта, огонь (священный), красота, предмет обожания, духовная сторона жизни, светлая голова, мысль, душа, тишина, надежда, Священное Писание, улыбка, нежность, гармония, честность, верность, мир, светило небесное, рай, ангел, гений, небо, воскресение, окрыленность, божественность, первозданность, невинность, естественность, надежда на лучшее, Божественный свет, светоч мысли, луч надежды, опора, ласка, зрение, информация, ясность мысли и др.

Со всей полнотой смысл концепта `свет' как своеобразного Логоса русского менталитета раскрывается в его символическом аспекте. Сложную структуру имеет не только мегаконцепт, но и примыкающие концептосферы `солнце', `звезда', `луч', `огонь', `искра', `светильник'.

Для реализации смыслового потенциала концепта `тьма' наиболее важным представляется тот факт, что, согласно тексту Библии, изначально, с момента сотворения мира, тьма - противоположность свету. Если о свете в Библии говорится много, то о тьме очень скупо. В Евангелии от Матфея под тьмой внешней (кромешной) понимается преисподняя, ад. Субстантив «ад» восходит к греч. бdes `место, лишенное света', `бог смерти' (у Гомера), `подземное царство', `смерть'. Смысловой потенциал концепта `тьма' также по-разному реализуется в индоевропейских языках, хотя наблюдается много общего. Так, в латинском языке tenebrae (pl.t.) - `тьма, темнота, мрак, ночной мрак, ночь', также и `мрачное место, подземное царство, тюрьма', `неизвестность происхождения, незнатность, безвестность', `неясность, туманность', `слепота', греч. skуtos `темнота, мрак, тьма', `неизвестность, неясность, тьма духовная, невежество', в английском darkness `темнота, тьма', `невежество', `неведение' и др.; французское tиnйbres `тьма, мрак', `невежество, темнота'. В русском языке имя концепта `тьма' в переносных значениях используется для выражения невежества, неведения, культурной отсталости (нравственная тьма, умственная тьма).

Рассмотрим моделирующую роль изначальных концептов `свет' и `тьма' в аксиологической контрастивной классификации современного социума.

Тексты русской литературы содержат немало фактов, свидетельствующих об аксиологической функции концептов `свет' и `тьма', что подтверждается литературой non fiction. Мы обратились к запискам и мемуарам позднесоветского и постсоветского периода, когда происходило осознание известных трагических событий истории. Историческое самосознание личности, являющееся сущностным, жанрообразующим признаком мемуаристики, требовало экспликации в мемуарном дискурсе.

Отметим, что в сознании нарраторов находит широкое отражение прежде всего лексика концептосферы `тьма' и отчасти - в противовес «тьме» - концептосферы `свет'. Кроме того, лексические компоненты концептосфер до определенного момента могут не быть достаточно эксплицированы в тексте и лишь на определенном этапе повествования получают вербальное выражение.

Во многих документальных свидетельствах речь идет о трагических событиях, поэтому концептосфера `тьма' расширяется за счет знаковых наименований событий эпохи. Это лексика, связанная с невозможностью свободно мыслить и говорить, - безгласие, молчание, отсутствие гласности, предательство и др., с действиями карательных органов - аресты, допросы, застенки, тюрьмы и другие замкнутые пространства, в которых творится зло, - зоны «черный люк» (место казни), смерть и т.д.

Концептуальная система, как и всякая другая система, предполагает не только взаимосвязь и взаимодействие элементов, не только наличие оппозиций, но и моменты нейтрализации этих оппозиций как важнейшего системообразующего фактора. Компоненты-продукты этой нейтрализации в концептополях `свет' и `тьма' служат показателем аксиологического релятивизма, поскольку речь идет о нейтрализации оппозиций в кругу понятий, входящих в социальное знание. Для всей советской эпохи значимыми понятиями были «ложь» и «страх», породившие социальную мимикрию, которая стала нормой и, в свою очередь, породила существование амбивалентных, нейтрализованных понятий в кругу рассматриваемых концептосфер. Это нашло отражение в большом количестве документальных свидетельств эпохи. Мимикрия проявляется в развертывании сценариев и перфомансе, что широко представлено в книгах Л. Чуковской, А. Солженицына, В. Войновича, Е. Эткинда и др.

Рассматриваемые концепты имеют глубоко ценностный (аксиологический) характер также в других языках. Несомненно, концепты `свет' и `тьма', обозначенные нами как понятия исходного общечеловеческого статуса и имеющие библейские истоки, содержат много общего в когнитивной картине мира носителей разных языков и в то же время отражают национальный менталитет.

В заключении подводятся итоги работы, обобщаются выводы и намечаются перспективы исследования библейской прецедентности. Независимо от частоты обращения к тексту Книги книг, от жанровой и стилевой специфики творчества, художественного уровня продуцированных текстов, языка, на котором эти тексты были созданы, каждый прозаик, поэт, публицист внес свой вклад в прецедентное поле функционирования Библии, отдавая дань этому удивительному свойству Книги Книг - быть вечно живым, обновляющимися, динамическим конструктом.

ОСНОВНЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ ОТРАЖЕНЫ В СЛЕДУЮЩИХ ПУБЛИКАЦИЯХ

Публикации в изданиях, включенных в «Перечень ведущих рецензируемых научных журналов и изданий...», рекомендуемых ВАК

1. Орлова, Н. М. Неопалимая купина как концепт библейского истока // Вестник Тамбовского университета. Сер. гуманитарные науки. - Тамбов, 2007. - Вып. 11 (55). - С. 133-137

2. Орлова, Н. М. Универсальный характер библейского прецедентного текста: Книга Руфь // Вопросы когнитивной лингвистики. - 2008. - № 2. - С. 84-91

3. Орлова, Н. М. Тематический словарь «Мир Библии» и прецедентные тексты русской литературы // Русский язык в школе. - 2008. - № 7. - С.74-77.

4. Орлова, Н. М. Прецедентные феномены библейского истока в русской филологической традиции // Вестник Тамбовского университета. Сер. гуманитарные науки. - Тамбов, 2008. - Вып. 5 (61). - С. 196-199.

5. Орлова, Н. М. Динамический характер библейской прецедентности // Известия Саратовского университета. Сер. «Социология. Политология». - 2009. - Вып.1. - С.46-53.

6. Орлова, Н. М. Прецедентный потенциал библейской ситуации // Ученые записки КГУ. Гуманитарные науки. - Казань, 2009.- Т. 151. - Кн. 6. - С. 254-263.

7. Орлова, Н. М. Прецедентная ситуация библейского истока в поэзии О.Чухонцева // Гуманитарные исследования. - 2009. - № 3. - Астрахань: Изд. дом «Астраханский университет», 2009. - С. 166-170.

8. Орлова, Н. М. Универсализм и смысловая динамика концептов библейского истока // Славянский альманах 2009. - М.: Индрик, 2010. - С. 369-379.

Монографии

9. Орлова, Н. М. Библейский текст как прецедентный феномен - Саратов: СГСЭУ, 2008. - 352 с.

10. Орлова, Н. М., Страхов, В. И. Текст. Общение: Труды психологической лаборатории. - Саратов: ИЦ «Наука», 2008. - 368 с.

Статьи и материалы конференций

11. Орлова, Н. М. Черепанов, М. В. О формировании концептов «свет» и «тьма» // Предложение и слово: межвуз. сб. научн. тр. - Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2002. - С. 551-563 (См. обзоры: Филологические науки. - 2003. - № 1. - С.117; Slavia Orientalis. - T.LII. - Nr 4. - 2003. - Str. 624).

12. Орлова, Н. М., Черепанов, М. В. Смысловая структура концептов «свет» и «тьма» и ее языковое выражение // Известия Саратовского университета. - 2003. - Т. 3. - Вып. 2. - С. 116-125.

13. Орлова, Н. М. Концепты «свет» и «тьма» в языковой картине мира // Вопросы лингвистики и лингводидактики. - Познань: Ун-т Адама Мицкевича, 2003. - С. 79-86.

14. Орлова, Н. М. Образы света и тьмы в словаре Срезневского: анализ поэтического текста на уроке // Материалы XIII Страховских чтений. - Саратов: СГУ, 2004. - С. 261-268.

15. Орлова, Н. М. «Свет» и «тьма» как фактор концептуализации социальной действительности // Русский язык: исторические судьбы и современность: II Межд. конгресс исследователей русского языка. 18-21 марта 2004 г. - М.: МГУ, 2004. - С. 134-135.

16. Орлова, Н. М. Языковое выражение смысловой структуры концепта «заблуждение» // Предложение и Слово. - Саратов, 2006. - C. 380-385. (см. обзор: Филологические науки. - 2006 - №2. - С.123) .

17. Орлова, Н. М. Текстообразующая роль прецедентных феноменов Библейского истока // III Международные Бодуэновские чтения: труды и материалы. - Казань, 2006. - С. 105-107.

18. Орлова, Н. М. Текстообразующая функция библейского концепта // Материалы XV Страховских чтений. - Саратов, 2006. - С. 332-348.

19. Орлова, Н. М. Прецедентность библейского текста (на материале Книги пророка Ионы) // Педагогические технологии в вузе и школе. - Вып. 4. - Саратов: Научная книга, 2006 - С. 412-426.

20. Орлова, Н. М., Новгородов, Е. Н. Перевод Библии на монгольские и якутский языки: материалы к курсу «Основы православной культуры» // Педагогические технологии в вузе и школе. - Вып. 4. - Саратов: Научная книга, 2006 - С. 408-412.

21. Орлова, Н. М. «Где горит без пламени Содом»: библейский текст как прецедентный феномен // Русский язык: исторические судьбы и современность: III Межд. конгресс исследователей русского языка. - М.: МАКС Пресс, 2007. - С. 402-403 (См. обзор: Филологические науки. - 2007. - № 5. - С. 121).

22. Орлова, Н. М. Книга Пророка Ионы как прецедентный текст // Русская словесность в контексте современных интеграционных процессов. - Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2007. - С. 775-779.

23. Орлова, Н. М. Текстообразующая функция библейского концепта: статья вторая // Материалы XVI Страховских чтений. - Саратов, 2007. - С. 325-339.

24. Орлова, Н. М. Текстообразование мемуарного дискурса: текстообразующие концепты «свет» и «тьма» // Вопросы социальной психологии. - Вып. № 3 (8). - Саратов: ИЦ «Наука», 2007. - С. 301-310.

25. Орлова, Н. М. Ситуация «Авраам и Исаак» и ее ключевой концепт в русской филологической традиции // Русское слово, высказывание, текст: рациональное, эмоциональное, экспрессивное: межвуз. cб. научн. тр. - М.: МГОУ, 2007. - С. 208-213.

26. Орлова, Н. М. Концепты «свет» и «тьма» как фактор организации подцензурного мемуарного дискурса // Цензура как социокультурный феномен. - Саратов: «Новый ветер», 2007. - С. 230-238.

27. Орлова, Н. М. Прецедентный текст в обучении языку // Исследование художественного образа в парадигме восприятия носителями русской и монгольской культуры: доклады Междунар. научн. конф. - Улан-Батор, 2007. - С. 50-56.

28. Орлова, Н. М., Орлов, М. Ю. Библейский прецедентный текст как лингвистическая универсалия // Актуальные проблемы теории и практики обучения иностранных учащихся в российских вузах: материалы Межд. научно-практ. конф. (Тула, 10-12 октября 2007 г.) - Тула: ТГПУ им. Толстого, 2007. - С. 96-100.

29. Орлова, Н. М. Смысловая структура концепта «Рай/Эдем» и «Земной рай» Н.Г.Чернышевского // Н.Г.Чернышевский. Статьи, исследования и материалы. - Вып. 16.- Саратов: ИЦ «Наука», 2007. - С. 151-155.

30. Орлова, Н. М. Филологический комментарий библейских текстов // Язык образования и образование языка: материалы V Всероссийской научной конференции «Слово русской культуры в мире», посвященной 950-летию Остромирова Евангелия. - НовГУ им Ярослава Мудрого. - Вып.8. - Великий Новгород, 2007. - С. 76-78.

31. Орлова, Н. М. Тематические группы библейской лексики // Вопросы социальной психологии. - Вып. 4(9): сб. науч. тр. - Саратов: ИЦ «Наука», 2008. - С. 329-337.

32. Орлова, Н. М. «Лучшая в мире собирательница колосьев»: Библия и художественный текст // Предложение и слово: межвуз сб. научн. тр. - Саратов: ИЦ «Наука», 2008. - С. 231-236 (См. обзор: Актуальные вопросы русской словесности. - М., 2009. - С.471).

33. Орлова, Н. М. «Неопалимой купины пятериковые ожоги»: прецедентная значимость библейского концепта // Язык и мышление: психологические и лингвистические аспекты: материалы VIII Межд. научн. конф. - М; Ульяновск: Ин-т языкознания РАН; Ульяновск. гос. ун-т, 2008. - С. 150-151.

34.Орлова, Н. М., Орлов, М. Ю. Роль прецедентного текста в реализации текстообразующей иронии // Материалы XVII Страховских чтений. - Саратов: ИЦ «Наука», 2008. - С. 200-206.

35. Орлова, Н. М. Прецедентная ситуация ветхозаветного истока в пространстве текста // Международный конгресс по когнитивной лингвистике: сб. материалов. - Тамбов: Изд. дом ТГУ им. Державина, 2008. - С. 126-128.

36. Орлова, Н. М. Роль библейского текста в освоении монголами русской художественной картины мира // Россия и Монголия: взаимосвязь языков и культуры. - Улан-Батор, 2008. - С. 84-92.

37. Орлова, Н. М. Концепты библейского истока в славянской и мировой культуре // Славянские языки и культуры в современном мире: междунар. научн. симпозиум: Труды и материалы. - М.: МАКС Пресс, 2009. - С. 281.

38. Орлова, Н. М. Принципы составления тематического словаря библейской лексики // Взаимодействие лексики и грамматики в русском языке: проблемы, итоги и перспективы: сб. мат-лов Всерос. науч. конф. - Тамбов: Изд. дом ТГУ, 2009. - С. 240-244.

39. Орлова, Н. М. Библейский сюжет как генератор прецедентности // Русский язык: исторические судьбы и современность: IV Межд. конгресс исследователей русского языка. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 2010. - С. 133-134.

40. Орлова, Н.М. Структурно-семантические параметры номинантов библейских концептов // Вопросы социальной психологии. - Вып. 6 (11). - Саратов: ИЦ Наука, 2010. - С.123-135.

Учебное пособие

41. Орлова, Н. М., Черепанов, М. В. Книга книг: филологический комментарий библейских текстов. - Саратов: Научная книга, 2006. - 380 с.

Размещено на Allbest.ru