Субъективно-оценочные образования как эмотивные средства воздействия на читателя (на материале произведений М. Веллера)

Дифференциально-эмотивная лексика составляет около 13% (1368 семем) от всей эмотивной лексики, зафиксированной словарем. Дифференциально-эмотивные смыслы подаются в словарной дефиниции разнообразными грамматическими формами, например: увиваться 'угождая, заискивая, добиваться чьего-л. расположения'; балагурить 'говорить весело, забавн о, пересыпая речь шутками, остротами'; попирать 'топтать кого-, что-л., наступать на кого-что-л., (обычно с презрением)'; торчать, 'присутствовать, находиться где-л. (о присутствии неуместном, нежелательном)'; увеселение 'развлечение или зрелище, которое доставляет удовольствие'.

Как видим, эти смыслы манифестируются не только предложно падежными формами существительных, прилагательных, но и наречиями, деепричастиями, они могут быть вынесены в скобки, представлены отдельным предложением.

Самые разнообразные чувства передаются дифференциальной семой, хотя набор эмоций в целом ограничен исходными эмотивными смыслами. Наиболее частотные в их ряду: злоба, враждебность, азарт, забота.

Принято считать, что дифференциальные семы характеризуют отдельные стороны предмета номинации в различных аспектах субъектно-объектном, собственно определительном, обстоятельствен ном (временном, пространственном и т. д.).

Дифференциальная сема эмотивности принципиально отличается от других представителей этого класса сем: она содержит такого рода информацию, которую призвана обозначать, отражать категориально-лексическая сема. По своему содержанию, по денототивной соотнесенности (обозначение чувства), это предикатная сема, что легко доказывается трансформациями словарных дефиниций. (Например, попирать 'топтать кого-, что-л., наступать на кого , что-л. (обычно с п р е з р е н и е м)' --> 'топтать кого-, что-л. ни ступать на кого-,что-л. и испытывать при этом п р е з р е н и е').

По позиции в семной структуре слова и по функции - это дифференциальная сема, зависимая от какой-либо категориально-лексической семы и уточняющая ее в различных семантических параметрах (определительном, объектном и др.; см. примеры выше). Таким образом, наблюдается совмещение, наложение денотативного и функционально-позиционного смыслов, например: балагурить, 'говорить весело, з а б а в н о...' ("говорение" и дифференциальная сема эмотивности, где дифференциальная сема выражает сложный смысл: во-первых, обозначает определенное эмоциональное состояние (веселье, забава) - денотативно- предикативный смысл; во-вторых, занимая зависимую от категориально-лексической семы выражает определенное синтаксическое значение (обстоятельственно характеризующее) - позиционно-функциональный смысл. Таким образом, это особая, синкретичная по природе сема, занимающая зону переходности между идентифицирующим предикатом и собственно дифференциальными семами. Фактически это скрытая, включенная предикатная сема, существующая в слове в статусе дифференцированной семы.

Как видим, лексика, заключающая в себе эмотивно-целевые смыслы, благодаря особой сочетаемости категориально-лексической семы и дифференциальной семы эмотивности, передает связь эмоций с социальным и речевым поведением человека.

При этом эмоции обычно являются запрограммированным следствием деятельности человека.

Мы рассмотрели лексику, в которой эмотивные смыслы изображаются как дополнительные, уточняющие различные категориальные значения. Подобная зависимость эмотивных смыслов достигается тем, что манифестируются они дифференциальной семой, позиционно и функционально зависимой от категориально-лексической семы. По денотативной соотнесенности, по содержанию эти смыслы потенциально предикативны и сориентированы прежде всего на изображение категориально-лексической семой.

Следовательно, семная структура слов, содержащая их, имеет не одно, а по меньшей мере два предикатных места в своей структуре: позицию основного предиката и позицию включенного предиката. При этом значимость включенной предикатной семы в плане информативности может быть различной и может превышать значимость категориально-лексической семы, что зависит от способа внутрисемемной манифестации эмотивных смыслов, от семантической разновидности дифференциальной семы эмотивности..

Спектр связей дифференциальных эмотивных сем достаточно богат: они уточняют 16 различных категориально-лексических сем. Причем выделяются и устойчивые связи, и уникальные. Так, наиболее сильная "привязанность" эмотивных сем -- категориально-лексическая сема "говорение", она уточняется четырьмя дифференциальными эмотивными семами: определительной, объектной, причинной, целевой. Категориально-лексические семы "интеллектуальная деятельность" и "чувствование" регулярно сочетаются с тремя разновидностями дифференциальных эмотивных сем: определительной, объектной, причинной. По две "привязанности" имеют категориально-лексическая сема "поведение", "поступок" (уточняются определительной дифференциальной семой и дифференциальной семой цели) "обнаружение", "воздействие" (сочетаются с субъектной и объектной дифференциальной семой), "физиологическая реакция" (уточняется определительной и причинной семами) и "движение" (сочетается с субъектной и определительной семами). Остальные категориально-лексические семы отмечены устойчивой сочетаемостью с одной из разновидностей дифференциально-семантических эмотивов: "конкретная физическая деятельность", "существование", "достижение", "место", "жанр литературного произведения" уточняются определительной "становление" -- объектной дифференциальной семой; "возникновение", "исчезновение"-- субъектной дифференциальной семой.

В целом можно отметить, что дифференциальными эмотивными смыслами обогащается лексика, обращенная к человеку, к его внутренней природе, внешности и деятельности.



2.4 Коннотативно-эмотивные смыслы

Общепризнано, что эти смыслы находятся за пределами . предметной части значения [Гридин, В.Н., Лукьянова Н.А., Шаховский В.И и др.]. Специалисты по коннотации связывают эмотивные смыслы этого типа прежде всего с экспрессивной функцией языка, учитывая то, что они лежат в плоскости эмоционального самовыражения говорящего, обнажения его эмоционального состояния и эмоционального отношения (эмотивы-экспрессивы). В связи с этим лексические значения, включающие эмотивные смыслы такого рода, принято считать эмотивно окрашенными, или оценочно-экспрессивными. Рассматриваемая лексика обнаруживает двунаправленность процесса номинации: вовнутрь (самовыражение говорящего) и в окружающий мир (эмоциональная оценка его). Эмоциональное отношение, выражаемое к обозначаемому предмету действительности, соотносится в первую очередь с чувствами-отношениями типа "презрения, пренебрежения, стремления к уничтожению кого-либо, желания выразить порицание или, наоборот, восторг, восхищение и т.п.". Набор выражаемых чувств предельно ограничен исходными. Базовыми эмоциями, варьируемыми в полюсах одобрения/неодобрения.

В итоге наблюдается единое, нерасчлененное обозначение одной лексемой и объекта - источника эмоций говорящего, и самого эмоционального отношения говорящего (оценочно экспрессивов обычно находится в поле зрения специалистов по коннотативной семантике. В научной литературе эмоционально-экспрессивные средства языка рассматриваются по преимуществу как средства эмоционально-оценочной семантики [Шаховский, 1983, 1987, Говердовский, 1977] и в меньшей степени как средства выражения эмоционального состояния говорящего.

Существуют большие трудности выделения этой лексики в словарях (пометы эмоциональности оформляются в словарях не всегда однотипно).

Стремясь избежать названных трудностей и ставя прежде всего цель сопоставительного характера (сопоставление денотативно-эмотивных и коннотативно-эмотивных смыслов и способов их манифестации), мы избираем для анализа только лексику, зафиксированную словарем, причем одним словарем.

Коннотативная эмотивная семантика имеет выражение в виде системы лексикографических помет. Число помет строго ограничено, и располагаются они на оценочной шкале переходности в диапазоне от отрицательной до положительной оценки. Вершину классификации этих помет образуют два варианта оценки - положительная и отрицательная, дальше наблюдается их градация в определенном эмотивном регистре с учетом. конкретной разновидности эмоций. Многие исследователи, отмечая непоследовательность помет эмоционального регистра, пытаются уточнить их содержание, т.е. в целом конкретизировать представление о содержании эмотивно оценочной модальности.

Есть несколько моделей шкалы эмоциональности, наиболее популярная - биполярная шкала [61; 41]. Различаются эти варианты моделей степенью конкретности эмоциональных оценок. На наш взгляд, модель, предлагаемая Н. А. Лукьяновой, в большей степени разработана и более убедительна [41, 12]. К сожалению, типология, предлагаемая Н. А. Лукьяновой, пока еще остается чисто теоретическим научным достижением и не находит отражения в толковых словарях. Упорядочение помет в словарях - задача далекого будущего, а сегодня в конкретном анализе приходится опираться на ту систему лексикографических помет, что сложилась в практике составления словарей и нашла в них отражение. В частности, в МАС коннотативно-эмотивная семантика описывается с использованием 8 основных эмосем: одной эмосемы мелиоративной оценки (ласкательное) и 7 эмосем пейоративной оценки (шутливое, ироническое, неодобрительное, пренебрежительное, презрительное, грубое, бранное).

Узуально закрепленные коннотативно-эмотивные смыслы в большей степени присущи существительным (77%), в меньшей степени - словам иных частей речи (глагол - 16%, прилагательное - 7%).

Большая часть эмотивных коннотаций тяготеет к полюсу негативности (56 %), меньшая - к позитивности (13%). Около 31 % составляют шутливо-ироничные коннотации.

Принципиальное отличие коннотативных смыслов от денотативных состоит в том, что они существуют не для отражения мира чувств в действительности, а для отражения эмоционального отношения говорящего к действительности, они наводятся говорящим в содержание слова. Отсюда их явная оценочность. Эти смыслы в большей степени актуальны и коммуникативны, форма их существования - живая речевая деятельность. Вследствие этого вполне естественным является обращение исследователей коннотативной семантики к функционирующему языку. В словаре находят отражение лишь самые устойчивые, регулярно повторяющиеся в речи эмотивные коннотации, которые, несмотря на малочисленность, очевидно, в целом повторяют общую картину их распределения в лексическом множестве.

Коннотативные смыслы по своей сути надстроечны. Эти смыслы как бы окутывают в целом денотативную семантику слова и задают ей определенную эмоциональную тональность (не случайно они в словарных дефинициях оформляются особой пометой, находящейся через точку от основного словарного определения). Набор эмоциональных тонов ограничен, особенно в положительной части. Е.М.Вольф предполагает, что основания сочетаний денотативной признаковой семантики и эмотивных регистровых коннотатов можно выявить в семантическом толковании [16, 65]. Именно в денотативной семантике содержится ключ эмотивности, ибо "аспект оценки - это вершинная дескриптивная сема (или семы), но именно эта сема и "стимулирует" оценку" [53, 41]. Следовательно, для того, чтобы выявить мотив оценки, надо найти ту сему, которая уточняется эмотивным коннотатом. Вершинная категориально-лексическая сема выполняет идентифицирующую функцию и объединяет слова в семантические группы. Таким образом, выясняя категориальную семантику коннотативно-эмотивной лексики, мы одновременно обнаруживаем и мотив оценки, и разновидность лексического множества.

Склонность слова к эмоциональной политональности, к подвижности коннотатвно-эмотивных смыслов обнаруживается прежде всего в речевой деятельности, в фактах возможной мены этих слов в различных контекстных условиях. Но не только в речи. Словарь также фиксирует эмоциональную многотональность отдельных слов. Обычно при этом в словарной дефиниции используются два способа описания набора эмотивных коннотатов. Во-первых, они включаются в однородный ряд как равноправные перечислительной или соединительной связью. Например: зануда - груб., прост., презр. и бран. Чочень нудный и надоедливый человекЧ; евангелие (перен.). - шутл. и ирон. Чкнига, произведение, содержащее основные принципы, правила чего-либоЧ. Во-вторых, они подаются как альтернативные при помощи союза или, например: фитюлька - шутл. или пренебр. Чо маленьком, невзрачном или незначительном, ничтожном человекеЧ; лоб - пренебр. или шутл. Чо подростках, ставших большими, о взрослых детяхЧ. При этом обязательным компонентом, базой многотональных коннотаций оказывается эмоция шутки, которая способна сочетаться со всеми другими эмотивными коннотатами. Например: шутл., ирон., презр. - салага, пиит, ископаемый, телеса, доспехи; шутл., ирон. - омовение, олимп, чадо, комбинатор, судьбище; шутл., ласк. - вояка; шутл., неодобр. - публица; шутл., пренебр. - лоб, фитюлька.

Таким образом, коннотативно-эмотивные смыслы принципиально отличаются от денотативно-эмотивных и по содержанию, и по позиции в семной структуре слова, и по функциональной направленности. В плане содержания их отличает, во-первых предельная ограниченность, узость круга выражаемых эмоций (в разных исследованиях насчитывается от 7 до 17 эмотивных коннотатов) во-вторых, оценочность. Семы эмотивность (эмотивы-коннотаты), манифестирующие, занимают место на периферии лексического значения и выполняют при этом функцию выражения эмоций говорящего и "заражения" слова определенной эмоциональной тональностью, в связи с чем слова, содержащие эти смыслы, амбивалентны: они одновременно обозначают объект - источник эмоций (номинативная функция) и выражают эмоционально-оценочное отношение к нему говорящего (экспрессивная функция).



3. Эмотивные единицы в произведении М. Веллера "Легенды Невского проспекта"

Художественный текст, как и любое другое произведение искусства, имеет абсолютно антропоцентрический характер. Именно человек, его внутренний мир, духовные искания и переживания всегда составляли и составляют центр литературного произведения. Чувства, изображенные в тексте, - результат художественного познания человека. В талантливом тексте заложен смыловой заряд огромной силы воздействия.

Содержание текста, в том числе эмотивное, - это не нечто отдельное по отношению к тексту, оно осуществляется в тексте различными языковыми средствами и прежде всего - лексикой. Главная нагрузка в создании идейно-эмоциональной концепции художественного текста падает на лексику.

В структуре образов персонажей обнаруживается многообразие эмотивных смыслов. "Совокупность эмоций в тексте (в образе персонажа) - своеобразное динамическое множество, изменяющееся по мере раз-вития сюжета, отражающее внутренний мир персонажа в различных обстоятельствах, в отношениях с другими персонажами" [3, 167]

При этом в эмоциональной сфере каждого персонажа выделяется "эмоциональная доминанта" - преобладание какого-то эмоционального состояния, свойства, направления над остальными. "Конфликтность эмоциональной сферы персонажа, с одной стороны, и наличие эмоциональной доминанты, с другой, не противоречат законам художественного текста и положению дел в мире вообще; напротив, первое отражает общие законы организации художественного текста, а последнее соответствует особенностям психологии человека: психологи давно отмечали в качестве основополагающих черт личности ее эмоциональную направленность, т.е. тяготение каждого человека к той или иной системе переживаний". В целом, "автор литературного произведения подбирает лексику таким образом, что это подсказывает читателю, в каком эмоциональном ключе ему следует воспринимать героя". В разных художественных текстах, в зависимости от замысла автора, возможно преобладание то одного, то другого эмоционального свойства персонажа. В этом смысле показательными являются, например, произведения Л.Н. Толстого, в которых эмоциональная характеристика персонажа, представленная эмоционально-оценочной лексикой, является маркировкой положительных ("любимых") и отрицательных героев. Такую особенность изображения персонажей у Л.Н. Толстого исследователи заметили уже давно, но в лингвистическом аспекте это явление изучено мало. В целом, эмотивная лексика в художественном тексте выполняет несколько функций, основными из которых являются создание эмотивного содержания и эмотивной тональности текста. [3, 169].

Язык произведений М. Веллера наиболее точно отражает сегодняшнюю языковую ситуацию, находит отклик у читателя, доказательством чего является огромная популярность этого автора среди всех слоев общества.

При анализе эмотивных средств можно говорить об общих и частных текстовых функциях эмотивной лексики.

Общая текстовая функция эмотивной лексики лежит в раскрытии души человека, его внутреннего мира, что является важнейшей задачей художественной литературы, а основным средством изображения внутренних переживаний персонажа является именно эмотивная лексика разного рода. Эмоции немыслимы без человека, их испытывающего (позиция субъекта). Они обязательно чем-то обусловлены (позиция объекта - источника чувств, их причины), на что-либо направлены (позиция объекта). Эмоции организованы параметрически: человек их испытывает обязательно в определенное время (позиция обстоятельства времени), в определенном месте (позиция обстоятельства места) и в определенной степени (позиция атрибута). То есть, внутреннее содержание эмотивной лексики предполагает обязательные, экстралингвистически детерминированные конкретизации эмоций: субъектно-объектную и обстоятельственную

К частным текстовым функциям эмотивной лексики относятся:

1) создание психологического портрета образа персонажей ("описательно-характерологическая функция"):

"Пребывать в этом обреченно-подвешенном состоянии было неуютно, особенно если ты маленький, черненький, очкастый, картавишь: и паспорт не нужно показывать, чтоб нарваться по морде".

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

"Несколько крепких подвыпивших ребятишек скоро накидали ему по ушам, выдав характеристики проклятому еврейскому племени, и, обгаженный с ног до головы и насквозь, на темном тротуаре подле урны он подобрал окурок подлине и, не решаясь ни у кого попросить прикурить, выглотал колючий дым ночью в сортире"

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

Будучи представителем актуализирующей прозы, М. Веллер репрезентирует основной концепт смысловой организации художественного текста - концепт усиления и актуализации. В описании истории жизни нетипичного советского еврея включаются острые и яркие характеристики персонажа и его образа жизни и всего происходящего вокруг.

"Фиму с его рожей никто дружить не уполномачивал, он и не дружил-опасался: дурак, что ли".

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

"Нищих уличных милиционеров купили на корню"

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

"Из автобуса вываливался здоровенный дородный мужчина, розовый от свинины и пухлый от пива. Замшевые шорты обтягивали его откровенные ляжки, а клетчатая безрукавка - нуждающуюся в бюстгальтере грудь"

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

Эмотивная лексика неравноценна по способам выражения эмотивных смыслов, соответственно можно предположить, что и степень ее воздействия на содержание текста будет различной.

"Марина была девочка не так чтобы очень красивая, но при всех делах, без изъянов и с известным шармом. В общем, на крепкую четверку: ножки стройные, личико овальное - милая блондиночка, и даже с мыслью в глазах"

"Марина"

"Усики еще топорщились, лысенка потела, глаза горели в разные стороны, и в каждом глазе отражалось по Марине".

"Марина"

"И вот жил не тужил здоровый парень, мастер спорта по вольной борьбе в семидесяти килограммах и чемпион он в какой-то области".

"Легенда о стажере"

Выбор языкового знака об эмоциональном состоянии обусловлен, во-первых, возможностями языковой системы для описания эмоционального состояния, во-вторых, закономерностями работы памяти, основанной на хранении в семантической памяти единиц, сопровождаемых информацией о об увязываемых с ними обобщенных эмоциональных впечатлениях и оценках, "информационный тезаурус".

"Родом из глухомани, крепыш-самородок, здоровеннейший парняга. Он по-французски выписал на шпаргалку пару французских слов".

"Легенда о стажере"

"Это был маленький еврейский мальчик".

"Океан"

"В лохмотьях английской шинели, рожа копченая оскалена и глаз черной тряпкой перевязан".

"Легенда о Моше Даяне"

"Мордастый парнишечка в неброском костюмчике".

"Легенда о заблудшем патриоте"

"Немец был немолодой, очкастый, из тыловых охранных частей".

"Оружейник Тарасюк"

"А немец старенький, в очочках, и, подобно многим из его поколения, страдает комплексом вины перед Россией за ту войну".

"Оружейник Тарасюк"

Представление о мире эмоций персонажа постепенно наращивается в тексте и в результате образует представление о целостном духовном мире, имеющем свой семантический центр, свою эмоциональную доминанту.

Эмотивные смыслы, включаемые в структуру персонажа, неравноценны по значимости в тексте, имеют разную функциональную направленность в создании образа литературного героя.

2) эмоциональная интерпретация мира, изображенного в тексте, и его оценка ("интерпретационная и эмоционально-оценочная функции"):

"Вот так в городе Ленинграде летом пятьдесят седьмого года в голове молодого и нормально задавленного жизнью восмисотрублевого инженера и вполне типичного еврея Фимы Бляшица родилась гениальная идея фарцовки".

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

"В одна тысяча девятьсот пятьдесят третьем годе, как известно, Вождь народов и племен решил устроить евреям поголовно землю обетованную на Дальнем востоке"

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

"Потому что смерть Сталина в марте 53 была замечательным везением, вопрос о перенаселение отпал…"

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

С целью раскрытия внутреннего мира героя, стремясь передать не только мысли, но и тончайшие движения его чувств, желаний, его отношение к разнообразным фактам окружающей действительности, М. Веллер очень тонко подходит к выбору языковых средств, обладающих универсальной способностью выражать многообразные оттенки психологического, эмоционального состояния персонажей и семантически связывать разрозненные элементы текстового пространства в единое целое.

"Затем прошел исторический ХХ Съезд Партии, была объявлена оттепель и чуть ли не свобода, и страху в жизни стало куда меньше, а надежд и оптимизма куда больше"

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

"Шонька раздулся до размеров старостата "СССР-1".

"Марина"

"…МИД Франции заправляет именную просьбу в светское консульство в Париже продлить на шесть месяцев визу господину".

"Легенда о стажере"

" В первое училище Союза - имени Фрунзе, бывший Императорский морской кадетский корпус"

"Океан"

"Когда в мае шестьдесят седьмого года победные израильские колонны грянули через Синай, взошла и в ночных ленинградских кухнях шестиконечная звезда одноглазого орла пустыни генерала Моше Даяна"

"Легенда о Моше Даяне"

"..в тридцатые годы учился какое-то время в советской Академии Генштаба".

"Легенда о Моше Даяне"

"А поскольку взятие Киева было запланировано на 7 Ноября сорок третьего года как первая показная победа к назначенной торжественной дате".

"Легенда о Моше Даяне"

"Как раз тогда руководил ДОСААФом товарищ Ворошилов"

"Легенда о заблудшем патриоте"

"В сорок четвертом - Десять Сталинских Ударов! - Советская армия освободила Белоруссию".

"Оружейник Тарасюк"

"И первого сентября 1952 года Тарасюк приехал на исторический факультет Ленинградского университета".

"Оружейник Тарасюк"

В качестве ментальных рамок М. Веллер активно использует глаголы не только для передачи информации, констатации факта - они в данном произведении дополняются разнообразными средствами экспрессии, приобретают субъективную характеристику.

"Когда хозяин Ленинграда и секретарь обкома товарищ Романов выдавал замуж свою дочь, так Луи XV должен был зашататься на том свете от зависти".

"Оружейник Тарасюк"

"В тот же год сигнализировал в ОБХСС о воровстве на заводе"

"Легенда о заблудшем патриоте"

3) обнаружение внутреннего эмоционального мира образа автора ("интенциональная функция"):

"В двадцать два года людям вообще свойственно задумываться о смысле жизни"

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

"Мама, как и полагается маме, в силу возраста, опыта и материнской любви, смотрела на развертывающуюся перспективу более мрачно и безнадежно, чем сын"

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

"На свадьбу он подарил им через третьи руки ту самую квартиру и две турпутевки в Париж. А сам в первый и последний раз в жизни нажрался в хлам, поставив на рога всю "Асторию"

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

На примере анализируемого произведения прослеживаются особенности авторского создания персонифицированных речевых художественных образов персонажей (Фима, его незаметная мать, раскрепощенная Марина и др.), выявляющих собственный внутренний мир ("И то сказать, развитая женщина в пятнадцать лет - чего ж тут неестественного" "Марина"; "…хоть и француженка, но с пониманием баба оказалась" "Легенда о стажере"), социальный статус ("Филфак всегда был факультетом преимущественно женским, цветником прелестниц" "Легенда о стажере"; "…студенты без интеллигентской гнильцы… из Ленинграда…- колыбели революции" "Легенда о стажере"), психологического состояние ("Таскала ее за волосы и лупила по щекам, согласно канонам здорового народного воспитания" "Марина"; "Такому дай волю и право - пусти козла в огород" "Легенда о стажере"), эмоциональный настрой ("Гениально и просто, как вся советская власть: в наваре имеем бульон от варки яиц" "Марина"; "Марина пустила беззащитную слезу социальной жертвы" "Марина"), характер отношений с другими персонажами и миром ("В восьмом классе Марина стала гулять. Или трахаться, - какой оборот вам больше нравится" "Марина"; "И отличная учеба начинает пахнуть заграничным пряником" "Легенда о стажере"; "…мальчик проявлял библейское упрямство" "Океан"; "Рокоссовский плюет, он, как и всегда знал, что от этих евреев и англичан одна головная боль" "Легенда о Моше Даяне").

Особенностью прозы М. Веллера является позиция самого автора. Сохраняя изощренность и рафинированность языка, писатель "выписывает" свое персонажи, сочетая реальную и желаемую действительность с экспрессивным фоном повествования.

" …как никогда подпрыгнул бюстик Дзержинского"

"Легенда о заблудшем патриоте"

"…враг матерый, явно антисоциальный элемент"

"Легенда о заблудшем патриоте"

"И, став профессором, согласно древней академической традиции немедленно женился на своей первокурснице"

"Оружейник Тарасюк"

"Но традиция торговли сырьем возобладала - одного еврея просто меняли на три мешка канадской пшеницы"

"Оружейник Тарасюк"

4) воздействие на читателя ("эмоционально-регулятивная функция"):

"Стыдясь мятых трусов и бело-голубой своей щуплости, Фима пролез за ним под канат на ринг, где вальсировал десяток институтских боксеров, и был избит с ошеломляющей скоростью…"

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

"Жил он, кстати, на восьмой линии Васильевского острова, в комнатушке со старенькой мамой"

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

"Очки сидели на лице как-то страшно, на улице он старался прятать в сторону лицо, дома в зеркало увидел, что его тонкий ястребиный носик налился сизой мякотью и прилег к щеке"

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

"А отец, как пил, так и продолжал, и, жутко матеря шлюху-дочь, про себя, естественно, мечтал отодрать ее подруг"

"Марина"

Автор показывает беспомощность, враждебность окружающего мира, а сам мир, ощущаемый героями, как пространство, полное потребляющих, извращающих, разрушающих сил, угрожающих безопасности персонажа как индивида:

"В абортарии, будничном, как очередь за водкой, на нее цыкнули, наорали, без всякого наркоза выпотрошили, как курицу".

"Марина"

"Но Марина, несмотря на свои доходы советской бедолаги, дешевой женщиной себя не считала".

"Марина"

Читатель всегда имеет возможность оценить степень эмоционального накала веллеровских персонажей и качественно, и количественно. Причем эти изменения носят, как правило, не только постепенный, но и внезапный характер:

"…накрывает стол - серебряные подстаканники, нарезанный кружевом лимончик, балычок - икорка, коньяк"

"Океан"

"Наш понял, что залетел в паршивого пошиба забегаловку, где норовят сбыть чужаку завалящий хлам, неликвиды"

"Легенда о стажере"

"Квартира - обалденная… Ковры мохнатые по щиколотку, лампочки и столики во всех местах напиханы, бар забит пестрым суперпойлом"

"Легенда о стажере"

"Она предстает перед ним в прозрачном пеньюаре до пупка, благоухая шанелью"

"Легенда о стажере"

Оценки носят субъективный характер, так как даются читателю на основе на основе возможных представлений о внутреннем состоянии героев произведений.

"…где всем было приказано каски надеть, дерьмо присыпать, котловое питание подвезти, выбриться…"

"Легенда о Моше Даяне"

"Сигарета в черных когтях осыпала их пеплом"

"Легенда о заблудшем патриоте"

"Маркычев же под горячим душем сладострастно застонал и прикрыл глаза"

"Легенда о заблудшем патриоте"

Значимость эмоционально-оценочных лексем, реализующихся в произведении, в организации художественного текста определяется совокупностью обозначенных функций. Последовательное их выявление позволяет нам определить роль эмоционально-оценочной лексики в идиостиле писателя в целом. При подобном описании невозможно избежать вопросов, связанных с особенностями мировосприятия писателя, его индивидуальной картины мира: художественный текст формируется образом автора и его точкой зрения на объект изображения.

Известность М. Веллера обусловлена отнюдь не легкостью восприятия его текстов. По-видимому, читателя в интеллектуальной прозе этого автора привлекает скорее возможность оценить свой умственный потенциал, часто не читая, а разгадывая тексты произведений:

"Свой путь земной пройдя до половины и вступая в гамлетовский возраст, Фимма, кремневый деляга, влюбился, как великий Гэтсби";

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

"Вождь нардов и племен решил устроить евреям поголовно землю обетованную на Дальнем Востоке…"

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

"… в её зачаточном сознании Фима был чем-то средним между царем Соломоном и Аль Капоне, если только она когда-нибудь слышала об этих двоих"

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

"Карла содержал нормальный публичный дом"

"Марина"

"Иконой была огоньковская репродукция "Сикстинской Мадонны"

"Марина"

"…прославленного качества гаванская сигара, привет пламенного Фиделя.."

"Марина"

"Шейх был девяносто шестой пробы и выглядел как родной брат Ясира Арафата".

"Марина"

"Постель, она стимулирует, и ассоциации положительные. Эту методику еще Байрон пропагандировал, а уж он был полиглот известный"

"Легенда о стажере"

"Как начинал другую повесть, о другом герое, другой ленинградский писатель, некогда гусар Империалистической войны и поэт"

"Океан"

"Зараза. Союзник. Дипломатия. Реноме"

"Легенда о Моше Даяне"

"Но вот когда два бюргерских семейства из Восточной Германии самосильно мастерят в сарае воздушный шар"

"Легенда о заблудшем патриоте"

"Но товарищ Романов недаром прошел большой руководящий путь от сперматозоида до члена Политбюро и обращаться своим народом умел"

"Оружейник Тарасюк"

"Судя по сечению, это начало XV века. Конец эпохи тяжелой латной конницы. Немецкие крестьяне времен протестантских войн его очень любили. Регенсбургские чеканы были особо хороши"

"Оружейник Тарасюк"

Разумеется, процесс "разгадывания" не может не мешать восприятию основного текста, его сюжета, отвлекает мысль читающего, поэтому прозу М. Веллера порой называют перегруженной:

"В одна тысяча девятьсот пятьдесят третьем годе, как известно, Вождь народов и племен решил устроить евреям поголовно землю обетованную на Дальнем Востоке, и сорока лет ему для этой акции уж никак не требовалось""

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

"И составлялись уже по домоуправлениям списки, и ушлые начальницы паспортных столов уже намечали нужным людям будущие освободиться квартиры, и сердобольные соседи в коммуналках делили втихаря еврейскую мебелишку, которую те с собой уволочь не смогут"

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

"Подскакивая и кренясь на корнях, обдираясь в зарослях и буксуя в болоте, измученные поспешностью и страхом, они выбираются из чащи на противоположный берег, и видят, что Фима уже в сотне метров от спасительной суши, глаза его бессмысленно вытаращены, а изо рта и носа идут пузыри"

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

"Проститутки же казались им чрезвычайно красивы и свежи, бо вообще практически все англичанки, как прекрасно знают все в Союзе, похожи не на лошадей даже, а скорее на лошадиные скелеты, иногда разве что украшенные веснушками"

"Марина"

"Однако она хлопочет, развивает деятельность, надавливает на все свои связи, ее покойный муж оказывается чуть ли не школьным приятелем министра иностранных дел Франции, и в результате ни больше, ни меньше МИД Франции заправляет именную просьбу в советское консульство в Париже продлить на шесть месяцев визу господину такому-то - в целях дальнейшего развития советско-французских отношений, и вообще он очень ценный специалист, его будет во Франции сильно не хватать"

"Легенда о стажере"

"Характерно, что недотепу - старлея играл Юрский и зал аплодировал его выходкам и речам, а его положительного командира - сугубо положительный Лавров, игравший всех положительных от Молчалина до Ленина, этот расклад ролей в полной мере отразился на их собственных судьбах, когда первый много раз бедствовал, а второй процветал.

"Океан"

"И вот в ставке Рокоссовского от всех дым валит, форсировать осенний Днепр, с левого пологого берега на правый, крутой, укрепленный, под шквальным эшелонированным огнем, плавсредства в щепки, народу гробится масса, резервов не хватает, боеприпасов не хватает, строки трещат, вся карьера на острие - сталинский нрав Рокоссовский на своей шкуре испытал, - и тут ему телефонист подает трубку"

"Легенда о Моше Даяне"

"К рассвету Маркычев докурил сигареты, пнул в кусты свою корзину и, твердо зная, что солнечная сторона в квартирах - южная, идти днем на солнце, потому что Карелия Севернее Ленинграда, а, значит, Ленинград южнее Карелии - сообразил как единственно верный в его положении маршрут".

"Легенда о заблудшем патриоте"

"Немец встречал его прямо в венском аэропорту, где Тарасюк незамедлительно распил с ним коньяк и подарил на память пистолетик - точную копию того, когдатошнего, как он протащил его через таможню - одному Богу ведомо".

"Оружейник Тарасюк"

Главная нагрузка в создании идейно-эмоциональной концепции художественного текста падает на лексику. В зависимости от степени воздействия семантики слова на семантический объем текста выделяются слова с различным семантическим радиусом действия.

Эмоции персонажей изображаются как особая психическая реальность. Совокупность их в тексте - своеобразное динамическое множество, изменяющееся по мере развития сюжета, отражающее внутренний мир персонажа в различных обстоятельствах, в отношениях с другими персонажами.

Извлекая из текста эмотивную лексику и рассматривая в изоляции от текста, мы получаем лишь приблизительное, самое поверхностное представление о наборе эмотивных слов.

3.1 Словообразовательные средства выражения эмоций в рассказах М. Веллера

Художественно-публицистический дискурс пытается концептуально интерпретировать и трансформировать явление "сплава" множественности культурных уровней и кодов, а востребованная практика языковых игр позволяет ему быть гибким и динамичным. Игровое употребление слова и его образное восприятие формируют иную модель общения - нелинейную и многомерную. Эта специфика современного художественного и публицистического дискурса находит выражение в произведениях Михаила Веллера. По мнению писателя, сила впечатления от выражаемой мысли зависит от избранных способов ее представления. Одним из таких способов являются авторские новообразования - окказиональные слова и словосочетания, т.е. "не узуальные, не соответствующие общепринятому употреблению, характеризующиеся индивидуальным вкусом, обусловленные специфическим контекстом употребления" [5, 284].

Основываясь на общепринятом мнение можно говорить о сложности восприятия текстов произведений .М. Веллера вследствие культурной и эстетической многослойности текста. Возможная причина этого не только в идейном наполнении, но в самом слове, используемом писателем. С такой позиции логично предположить, что затрудняют понимание текста те языковые явления, которые несвойственны системе русского языка, т.е. собственно языковые вкрапления - разновидность неологизмов.

Иноязычное вкрапление - термин, появившийся в лингвистической литературе сравнительно недавно. Параллельно с этим термином в специальной литературе встречаются другие: окказиональное слово иноязычного происхождения, нетранслитерованное слово, беспереводное иноязычное вкрапление, неассимилированная иноязычная лексика, экзотизм-вкрапление и др.

В произведения М. Веллера "Легенды Невского проспекта" мы выделяем два основных вида вкраплений:

1) вкрапления в русской графике (т.е. иноязычное слово, переданное средствами русского алфавита):

"Самое смешное, что читать и писать по-французски он так и не научился. Дитя Больших Бульваров, гамен. Пан профессор"

"Легенда о стажере"

"Уж не трогала. Обликом морале, - вздохнул комитетчик: - тунеядка, проститутка, валютчица. Бомж"

"Марина"

"Гарсон склонил птичью головку и начал чирикать"

"Легенда о стажере"

2) вкрапления в русской графике, искажающие (преднамеренно или нет) иноязычные слова и просторечные:

"Через полтора месяца он ощущал себя абсолютно другим человеком - да он и был другим: деловар с башлями"

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

"Первого своего фирмача он разбомбил в Эрмитаже, в нижнем гардеробе у выхода, рядом с туалетом"

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

"В каждом кабаке и в каждой гостинице постоянно дежурили менты и кэгэбэшники в штатском"

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

"Америкашка, в довершение несчастий, оказался по национальности итальянцем. Такое сочетание кого хочешь подкосит: штатник и итальяшка в одном лице с приступом геморроя и свалившийся с горшка"

"Легенды Невского проспекта"

"По вечерам и выходным фарцевал, не стремясь урвать большой кусок сегодня, но дальновидно, проверял варианты для светского завтра"

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

Сам текст разнообразен своими словообразовательными особенностями. Словообразование прежде всего обслуживает потребности номинации, и морфемы в первую очередь выступают как средство создания новых мотивированных номинативных единиц - производных слов. М. Веллер же активно использует экспрессивно-стилистические свойства морфем в художественных целях. При этом используются не только производные, имеющие аффиксы формы оценки (здоровенный, блондиночка, очочки), но и аффиксы, привносящие стилистическую модификацию (лысенка, крепыш-самородок, парняга, мордастый). Таким образом, при помощи, главным образом, суффиксов выражаются разнообразные эмоционально-экспрессивны значения и оттенки, наслаиваемые на семантику производящей основы.

По продуктивности, словообразовательной активности на первом месте можем встретить существительные и прилагательные, которые становятся как бы композиционным и эмоционально-содержательным центром предложения и самого текста:

"Eврейская мебелишка", "ушлые начальницы", "старенькой мамой", "остался кривоватым", "закурил за кустиком", "необыкновеннейшую шляпу", "на костерке", "жарили шашлычки" ("Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице");

"Ножки стройные", "личико овальное", "блондиночка милая", "врачиха сказала", "маленький городок", "ты еще девочка", "трясучка была" ("Марина");

"Забегаловка небольшая", "девчонки здесь", "она старуха еще", "винище трескает", "подливает коньячку", "ресторанчик оказался рядом", "сначала в койку", "интеллигентское гнильцо", "здоровьишко поправить" ("Легенда о стажере");

"Ходил со скрипочкой", "дохленький мальчик", "с ведерком на мостике", "этот чудик", "получает шлепочек", "лимочик и балычок" ("Океан");

"Забросил на материчок", "в солдатскую манерку", "пятачок держал", "военный соседушка", "дохленький паренек", "здоровеннейший мужичок" ("Легенда о Моше Даяне");

"Водочки выпьешь", "колбаска с батончиком", "сигаретку закуришь", "ночка была темнее", "солдатик одурел", "принял под локоток", "коричневая корка", "птички чирикают" ("Легенда о заблудшем патриоте");

"Застегнули ремешки", "звездчатые башмаки", "подвыпившие итальяшки", "непьющий чудак", "бутылочка коньячка" ("Оружейник Тарасюк").

Окказионализмы в произведениях М. Веллера - обильный и интересный материал, позволяющий не только исследовать особенности идиостиля писателя, но и выявить семантико-стилистические потенции лексико-словообразовательной системы русского языка, комбинаторику, сравнительные возможности, содержательную прагматику языковых единиц, уточнить условия и правила языковой игры.

Анализ окказионализмов разных типов является по преимуществу семантическим и проводится главным образом по- средством семного и контекстуального методов с привлечением таких приемов исследования, как анализ словарных дефиниций, словообразовательный анализ, функционально-грамматический анализ. Структурно-семантическое исследование окказионализмов естественно сопряжено со стилистическим анализом художественного произведения.

Как известно, окказиональные слова имеют ряд свойств, отличающих их от узуальных, как-то: принадлежность к речи, функциональная одноразовость, творимость, экспрессивность, синхронно-диахронная диффузность, индивидуальная принадлежность. В современной теории окказиональности дискуссионным является вопрос о соотношении и различении окказиональных (как противоречащих норме в той или иной степени) и потенциальных (как соответствующих языковой норме) новообразований. Мы придерживаемся той точки зрения, что все речевые образования являются окказиональными независимо от того, созданы они по деривационным законам языка или с нарушением этих законов, т.е. потенциальные слова являются разновидностью окказиональных.

Из 23 выявленных окказиональных образований 10 являются существительными - наименованиями лица (офицерюга), предмета (видеопорник), вещества (суперпойло,) или явления (солдатская манерка) и эти наименования всегда оценочны. Большая часть таких новообразований создается автором комбинацией различных узуальных основ и аффиксов в соответствии со словообразовательной нормой или в некотором противоречии с ней. Среди окказиональных производных в текстах М. Веллера выделяется слово "старостат", которое создано на смешении двух слов: "стратостат" и "староста" - построены на обыгрывании значений этих слов. На втором месте находятся прилагательные - 8 случаев. Продуктивными являются адъективы, образованные путем сложения основ с суффиксацией, иногда - с интерфиксацией: трехохватная талия, антиблошной шампунь, трепологический факультет. Остальные представлены типичными для прилагательных суффиксальными способами: огоньковская продукция,; выявлен одни случай окказионального образования краткого прилагательного: бескостен.

Глагольные модели образования близки к просторечным (закукливал, проперхал) и построенным с намеренным искажением значения производящей основы (уполномачивал) - все 3 примера.

В произведении М. Веллера окказионализм нередко сопровождается авторским комментарием, в котором прямо содержится информация о механизме образования и/или семантике новообразования. Автор апеллирует в этом случае к собственно языковым знаниям читателя, знаниям особенностей языковых единиц, их "вовлеченности" в парадигматические и синтагматические отношения, их стилистической принадлежности и т.п. Языковая игра в данном случае базируется на учете лексического значения слова и идентификации значения вследствие установления внутритекстовых связей:

"В замкнутом мужском коллективе эстетическая примитивизация индивидуумов происходит удивительно быстро, как будто выключатель щелкает. Всякая духовная утонченность закукливается мигом"

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

Чаще всего для выявления семантики новообразования требуется миниконтекст, контекст ближайшего окружения - предложения, абзаца.

По одному случаю выявлены образования местоименные (когдатошний) и наречные (самосильно), характеризующиеся, соответственно, суффиксально-постфиксальным способом словообразования и сложением.

Первичные эмотивы характеризуются полиактивной определенностью, поэтому в высказывании часто являются средством актуализации эмотивных актуальных смыслов периферийных признаков, и максимальной смысловой вариативностью, что обусловливает их большие экспрессивные возможности в художественном тексте.

3.2 Разговорная и просторечная лексика в рассказах М. Веллера

Эмотивная лексика неравноценна по способам выражения эмотивных смыслов, соответственно можно предположить, что и степень ее воздействия на содержание текста будет различным.

Выбор языкового знака об эмоциональное состоянии обусловлен, во-первых, возможностями языковой системы для описания эмоционального состояния, во-вторых, закономерностями работы памяти, основанной на хранении в семантической памяти единиц, сопровождаемых информацией об увязываемых с ними обобщенных эмоциональных впечатлениях и оценках, "информационный тезаурус".

Все традиционно выделяемые знаменательные морфологические классы слов имеют в своем составе категориально-эмотивную лексику. По утверждению Л.Г. Бабенко [4, 55], приоритет в изображении эмоций в русском языке принадлежит глаголу (35,2%), за ним с учетом лексической представленности следуют существительные (30,4%) и прилагательные (24,1%). Все эти три класса составляют 90% всей категориально-эмотивной лексики.

В анализируемом произведении процентное соотношение указанных частей речи выглядит следующим образом: прилагательное (35,4%), за ним с учетом лексической представленности следуют существительные (31,1%) и глаголы (24.5%). Все эти три класса составляют чуть больше, чем 90% всей категориально - эмотивной лексики:

"Ушлые начальницы", "сердобольные соседи", "еврейскую мебелишку", "обгаженный с ног до головы", "ястребиный носик", "шикарные шмотки" ("Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице");

"Публичный дом", "советская женщина", "душераздирающее письмо", "интернациональная свадьба", "дурной британец", "склизкие макароны", "филфаковский мужчина", "шандарахнутый он", "сексуальное обаяние" ("Марина");

"Русский мужик", "советское землячество", "чудовищный акцент", "суровая правда", "универсальное образование", "недобитый парикмахер", "убогий человечек", "холеная мадам", "порочащие связи" ("Легенда о стажере");

"Еврейский мальчик", "дохленький мальчик", "проклятая скрипочка", "еврейский романтик", "белокурая невеста", "тупые разговоры", "бездушный дядя", "нежное темечко" ("Океан");

"Садистское злорадство", "идиотские вопросы", "одноглазый орел", "сухощавый офицерюга", "рьяный вояка", "солдатская манерка" ("Легенда о Моше Даяне");

"Расхлябанная либерализация", "крамольное злорадство", "клочковатая борода", "когтистая лапа", "некрупное тело", "любезная улыбка", "тощее, грязное плечо", "чудовищный недостаток", "унитазный ежик", "антиблошной шампунь", "вонючая жидкость" ("Легенда о заблудшем патриоте");

"Очкастый придурок", "тыловая крыса", "свинячья чушь", "безмозглый спортсмен", "свободомысленный год", "редкостная дура", "бабья сиська", "редкостный чудак", "старенький немец", "блюющий немец" ("Оружейник Тарасюк").

Вообще, стилистически окрашенные слова как естественное звано в языке писателя имеют прямое отношение и к веллеровскому тезаурусу, и к веллеровской "картине мира", и к прагматической целесообразности авторского использования возможностей языковой системы. Широкое употребление просторечной лексики в ткани художественного произведения автора обусловлено её художественно-выразительными свойствами и системой литературных образов. Являясь превосходным мастером, детально описывающим явления недавнего советского прошлого, М. Веллер наделяет своих героев естественной живой речью и его авторское слово звучит не менее ярко и образно и не лишено особых "словечек":

"…нюхнули заводского газку, заколдобились"

"Марина"

"…велел готовому халдею вызвать тачку"

"Марина"

"…красавица грохнула турмаша…"

"Марина"

"… угодила под колотуху семнадцатилетнего Кассиуса Клея"

"Легенда о стажере"

"Дрючили курсачей в хвост и гриву"

"Океан"

" - Хряк баварский. Какого хрена тебе надо, скажи? Сдай чепец и канай кирять, животное!"

"Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице"

"…вздрючат за слабую идеологическую работу"

"Легенда о заблудшем патриоте"

"Ослабил любезную улыбку и проперхал"

"Легенда о заблудшем патриоте"

В последнее время наблюдается общая тенденция к огрублению речи. Отчасти это может быть следствием ее раскрепощения и ответной реакцией на негативные явления жизни. Эти процессы мы замечаем не только в СМИ, устной речи, но и в художественных произведениях современных авторов. Поэтому известную детабуизацию обесцененной и грубой лексики следует рассматривать в контексте общей тенденции времени к стилистическому снижению речи в целом и заметной утрате практическим языком возвышенно-эстетических качеств [Валгина, 2001].