Социальные аспекты изучения языка

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Социальные аспекты изучения языка

1. Истоки социолингвистики. Объект и предмет социолингвистического исследования. Широкое и узкое понимание социолингвистики

Истоки социолингвистики

Давно известно, что язык далеко не единообразен в социальном отношении. Одно из первых письменно зафиксированных наблюдений, свидетельствующих об этом, относится еще к началу 17 в. Гонсало де Корреас, преподаватель Саламанкского университета в Испании, вполне четко разграничивал социальные разновидности языка: «Нужно отметить, что язык имеет кроме диалектов, бытующих в провинциях, некоторые разновидности, связанные с возрастом, положением и имуществом жителей этих провинций: существует язык сельских жителей, простолюдинов, горожан, знатных господ и придворных, ученого-историка, старца, проповедника, женщин, мужчин и даже малых детей».

Термин «социолингвистика» ввел в научный оборот в 1952 г. американский социолог Г. Карри. Означает ли это, что и наука о социальной обусловленности языка зародилась в начале 1950-х годов? Нет. Корни социолингвистики глубже, и искать их нужно не в американской научной почве, а в европейской и, в частности, в русской.

Лингвистические исследования, учитывающие обусловленность языковых явлений явлениями социальными, с большей или меньшей интенсивностью стали вестись уже в начале нынешнего века во Франции, России, Чехии. Иные, чем в США, научные традиции обусловили то положение, при котором изучение связей языка с общественными институтами, с эволюцией общества никогда принципиально не отделялось в этих странах от «чистой» лингвистики. «Так как язык возможен только в человеческом обществе, - писал И.А. Бодуэн де Куртенэ, - то, кроме психической стороны, мы должны отмечать в нем всегда сторону социальную. Основанием языковедения должна служить не только индивидуальная психология, но и социология».

Таким выдающимся ученым первой половины конца 19 и 20 веков, как И.А. Бодуэн де Куртенэ, Е.Д. Поливанов, Л.П. Якубинский, В.М. Жирмунский, Б.А. Ларин, А.М. Селищев, Г.О. Винокур в России, Ф. Брюно, А. Мейе, П. Лафарг, М. Коэн во Франции, Ш. Балли и А. Сешеэ в Швейцарии, Ж. Вандриес в Бельгии, Б. Гавранек, А. Матезиус в Чехословакии и другим, принадлежит ряд идей, без которых современная социолингвистика не могла бы существовать. Это, например, идея о том, что все средства языка распределены по сферам общения, а деление общения на сферы имеет в значительной мере социальную обусловленность (Ш. Балли); идея социальной дифференциации единого национального языка в зависимости от социального статуса его носителей (работы русских и чешских языковедов); положение, согласно которому темпы языковой эволюции зависят от темпов развития общества, а в целом язык всегда отстает в совершающихся в нем изменениях от изменений социальных (Е.Д. Поливанов); распространение методов, применявшихся при изучении сельских диалектов, на исследование языка города (Б.А. Ларин); обоснование необходимости социальной диалектологии, наряду с диалектологией территориальной (Е.Д. Поливанов); важность изучения жаргонов, арго и других некодифицированных сфер языка для понимания внутреннего устройства системы национального языка (Б.А. Ларин, В.М. Жирмунский, Д.С. Лихачев) и др.

Американские исследователи в области социолингвистики подчас заново открывают то, на что уже обращали внимание их европейские предшественники. Вообще, при чтении американских работ по социолингвистике (да и по многим другим отраслям языкознания) поражает почти полное отсутствие ссылок на исследования «европейцев», и прежде всего русских ученых. По всей видимости, это результат не умышленного пренебрежения к опыту других, а элементарного незнания о нем. Однако, справедливости ради, надо сказать, что, в отличие от работ первой трети 20 в., в значительной части умозрительных, не опиравшихся на более или менее обширный конкретный языковой материал (исключение составляют, пожалуй, работы А.М. Селищева, но они и слабей других в теоретико-лингвистическом отношении), в современных социолингвистических исследованиях, в том числе американских, явно выражено стремление к сочетанию тщательной теоретической разработки и конкретного анализа социально-языковых связей и зависимостей.

Характерная черта социолингвистики второй половины XX столетия - переход от работ общего плана к экспериментальной проверке выдвигаемых гипотез, математически выверенному описанию конкретных фактов. По мнению одного из представителей американской социолингвистики Дж. Фишмана, на современном этапе изучение языка под социальным углом зрения характеризуется такими чертами, как системность, строгая направленность сбора данных, количественно-статистический анализ фактов, тесное переплетение лингвистического и социологического аспектов исследования.

При этом преобладает синхронический аспект, анализ связей между элементами структуры языка и элементами структуры общества; в работах предшествующего периода чаще постулировалась сопряженность эволюции языка с развитием общества, т.е. для этих работ был характерен диахронический аспект.

Предмет социальной лингвистики понимают в трех основных смыслах. Широкое и узкое понимание предмета социолингвистики.

Во-первых, в самом широком смысле, это «Язык, и общество», т.е. все виды взаимоотношений между языком и обществом (язык и культура, язык и история, язык и этнос, и церковь, и школа, и политика, и массовая коммуникация и т.д.).

Во-вторых, предмет социолингвистики иногда видят в ситуациях выбора говорящими того или иного варианта языка (или элемента, единицы языка). По сути дела имеется ввиду лингвистика, но с некоторым расширением своего предмета за счет включения в рассмотрение некоторых социально-коммуникативных аспектов речевого поведения. В языковом общении постоянно возможны варианты: в условиях двуязычия в зависимости от ситуации говорящие выбирают тот или иной язык; выбрав язык (или при коммуникации только на одном языке), люди стоят перед выбором того или иного варианта речи: говорить ли на литературном языке или на диалекте, предпочесть книжную форму речи или разговорную, употребить официальный термин или его просторечный синоним… Варианты любого ранга - начиная от конкурирующих языков (как коммуникативных вариантов при многоязычии) до вариантов нормативного произношения - называют социолингвистической переменной; это своего рода единица анализа в тех социолингвистических исследованиях, где социальные аспекты языка понимаются именно как социально обусловленное варьирование языка. Таким образом мы видим лингвистику в самом узком ее понимании

И, наконец, в-третьих, социальная лингвистика иногда понимается как изучение особенностей языка разных социальных и возрастных групп говорящих. В каком-то смысле это могло иногда пониматься как лингвистическая социология, т.е. изучение социальной структуры общества, но с добавлением к известным социологическим параметрам (социальное положение, образование, доходы, характер досуга, политические предпочтения и т.д.) различий по языку: люди со средним образованием чаще говорят так-то, с высшим - так-то, а те, кто окончил гуманитарные вузы, - вот так-то и т.д. Следует, однако иметь ввиду, что современная социолингвистика - это все-таки отрасль языкознания. Пока эта отрасль только формировалась, становилась на ноги, можно было спорить о ее статусе. Но сейчас, в начале XXI в., когда в социолингвистике не только определились объект, цели и задачи исследований, но и получены ощутимые результаты, совершенно очевидна языковедческая природа этой науки. Иное дело, что социолингвисты заимствовали многие методы у социологов (вот оно - «социо -»), например методы массовых обследований, анкетирования, устных опросов и интервью. Но заимствуя у социологов эти методы, социолингвисты используют их творчески, применительно к задачам изучения языка, а кроме того, на их основе вырабатываются собственные методические приемы работы с языковыми фактами и с носителями языка.

Объект социолингвистики

Один из основателей современной социолингвистики американский исследователь Уильям Лабов определяет социолингвистику как науку, которая изучает «язык в его социальном контексте». Если расшифровать это лапидарное определение, то надо сказать, что внимание социолингвистов обращено не на собственно язык, не на его внутреннее устройство, а на то, как пользуются языком люди, составляющие то или иное общество. При этом учитываются все факторы, могущие влиять на использование языка, - от различных характеристик самих говорящих (их возраста, пола, уровня образования и культуры, вида профессии и т.п.) до особенностей конкретного речевого акта.

«Тщательное и точное научное описание определенного языка, - отмечал Р. Якобсон, - не может обойтись без грамматических и лексических правил, касающихся наличия или отсутствия различий между собеседниками с точки зрения их социального положения, пола или возраста; определение места таких правил в общем описании языка представляет собой сложную лингвистическую проблему».

В отличие от порождающей лингвистики, представленной, например, в работах Н. Хомского, социолингвистика имеет дело не с идеальным носителем языка, порождающим только правильные высказывания на данном языке, а с реальными людьми, которые в своей речи могут нарушать нормы, ошибаться, смешивать разные языковые стили и т.п. Важно понять, чем объясняются все подобные особенности реального использования языка.

Из этого следует, что при социолингвистическом подходе к языку объектом изучения является функционирование языка; его внутренняя структура принимается как некая данность и специальному исследованию не подвергается (за исключением случаев, когда социальное внедряется в ткань языка и является компонентом строения языковых единиц.

А каков объект социолингвистики в обществах, где функционируют два, три языка, множество языков? В этом случае социолингвист должен исследовать механизмы функционирования нескольких языков в их взаимодействии: в каких сферах социальной жизни они используются? Каковы взаимоотношения между ними по статусу и функциям? Какой язык «главенствует», т.е. является государственным или официально принятым в качестве основного средства общения, а какие вынуждены довольствоваться ролью семейных и бытовых языков? Как, при каких условиях и в каких формах возникают дву- и многоязычие? Ответы на этого рода вопросы - компетенция социолингвистики.

Итак, объект социолингвистики - язык в его функционировании. А поскольку язык функционирует в обществе, обладающем определенной социальной структурой, постольку и можно говорить о социолингвистике как о науке, исследующей язык в социальном контексте (формула У. Лабова).

2. Функции языка. Модель речевой коммуникации. Теория речевых актов

Структура коммуникативного акта и иерархия функций языка

Современные представления о функциях языка (т.е. о его роли или назначении в жизни общества) могут быть систематизированы в соответствии со структурой коммуникативного акта как базового понятия теории коммуникации. Принципиальная схема коммуникативного акта была предложена одним из создателей кибернетики Клодом Шенноном (США) в работе «Математическая теория связи» (1948). Широким кругам филологов она известна в изложении Р.О. Якобсона в статье «Лингвистика и поэтика».

Основные компоненты коммуникативного акта, согласно Якобсону, таковы:

Референция (лат. referre - сообщать, докладывать; называть; соотносить) - это содержание сообщения. В осуществлении референции, т.е. в сообщении определенной информации, состоит коммуникативная функция языка / речи. Это главная функция языка и основная функция большинства коммуникативных актов. С референцией связана и вторая важнейшая функция языка - познавательная.

С адресантом (отправителем сообщения) и адресатом (получателем сообщения) связаны такие функции, как регулятивная, или призывно-побудительная, т.е. функция регуляции поведения адресата со стороны отправителя сообщения; экспрессивная, или эмотивная, функция, состоящая в выражении субъективно-психологического состояния говорящего. Если цель конкретного коммуникативного акта состоит в том, чтобы наладить - или упрочить контакт между его участниками, то язык выступает в фатической функции. Код в речевой коммуникации - это тот язык или его вариант (диалект, сленг, стиль), который используют участники данного коммуникативного акта. Если высказывание направлено на то, чтобы пояснить характер использования кода (языка), то имеет место метаязыковая функция. Сообщение понимается как процесс и результат порождения речи, т.е. текст. «Направленность (Einstellung) на сообщение, как таковое, сосредоточение внимания на сообщении ради него самого - это поэтическая, или эстетическая функция языка».

Коммуникативная и познавательная функции являются основными. Они почти всегда присутствуют в речевой деятельности, поэтому их иногда называют функциями языка, в отличие от остальных, не таких обязательных, функций речи. По-видимому, не бывает сообщений, выполняющих только одну функцию, но можно говорить о преобладании той или иной функции в конкретном речевом акте.

Аспекты коммуникативной функции: адресаты сообщений, типы информации

Универсальность языка как средства общения проявляется в том, что при помощи языка человек может обратиться к человеку, животному, машине; к одному человеку, к неопределенному множеству лиц, к себе самому (саморегуляция поведения, некоторые случаи припоминания и т.п.). Адресант и адресат могут быть разделены временем и пространством. В намерения адресанта может входить то, что его сообщение будет воспринято после его смерти (например, в некоторых случаях завещания, дневники, письма); сообщение может быть адресовано еще не родившимся людям (ср. закладку капсул с текстом в фундамент монументов, значительных сооружений и т.п.; ср. также тексты на фронтонах зданий, рассчитанные на восприятие в течение десятилетий).

Что касается содержания языкового общения, то его составляет вся та разнообразная информация, которая передается во всех и любых коммуникативных актах, реализующих те или иные функции речевого общения: объективно-логическая информация, субъективно-психологическая, информация о коммуникативных намерениях говорящего по отношению к адресату, информация фатическая, метаязыковая, эстетическая. Таким образом, отдельные функции речи можно рассматривать как особые частные проявления основной функции языка - коммуникативной. Познавательная функция: язык как орган мышления и как библиотека значений.

Говоря о роли языка в познании, следует различать два аспекта: 1) участие языка, точнее системы языковых значений (как компонента сознания человека), и речемыслителъных механизмов сознания в процессах предметного восприятия и формирования представлений, понятий, суждений, умозаключений; участие языка в различных мыслительных операциях (сравнение, анализ, синтез, индукция, дедукция и т.п.), а также в механизмах памяти; 2) участие языка в хранении и передаче от поколения к поколению общественно-исторического опыта людей.

Участие языка в сохранении знаний о мире осуществляется на двух уровнях; во-первых, в самом языке, т.е. в семантических системах словаря и грамматики (это «библиотека значений»); во-вторых, при помощи языка, - в речи, т.е. в устных и письменных сообщениях, созданных на языке («библиотека текстов»). Если сравнить, с одной стороны, те сведения о внеязыковой реальности, которые можно извлечь из самого полного толкового словаря в подробной семантической грамматики некоторого языка, а с другой, - те сведения о мире, которые содержатся во всем сказанном и написанном на этом языке, то легко видеть, что информация, аккумулированная в семантической системе языка, по объему в тысячи раз меньше информации, содержащейся в текстах на языке. Достаточно сравнить, например, те представления о грозе, громе, молнии, тумане, росе, радуге, электричестве, которые складываются у человека до обучения, т.е. только на основе усвоения значений слов гроза, гром, молния, туман и т.д., и то понимание соответствующих явлений природы, которое формируется у человека из рассказов родителей, учителей, книг.

Однако, несмотря на ограниченный объем информации, составляющей семантику языка, она играет исключительно важную роль в овладении всем информационным богатством человечества. Дело в том, что значения слов и содержание грамматических категорий, - все эти неточные и неглубокие «обывательские», как о них писал Л.В. Щерба, представления о «клеточках» действительности, - запечатлели первый и поэтому во многом жизненно важный опыт освоения человеком окружающей действительности. Мы говорим о языковой или так называемой «наивной» картине мира, которая может отличаться от современных научных представлений о мироздании и отражает более древние представления человека о мире. Мы привыкли к этому и не склонны что-либо менять в нашем языке с этой точки зрения. Например, слово звезда в обычном, неспециальном употреблении означает небесное тело, представляющееся взору человека светящейся точкой на ночном небе; поэтому люди могут называть звездой и Венеру, и Меркурий, т.е. те небесные тела, которые астрономы называют планетами. В неспециальной речи люди продолжают говорить солнце встало, солнце зашло, село и т.д., хотя всем давно известно, что это Земля изменила свое положение относительно Солнца. Однако эти человеческие неточности языка не мешают ни астрономам, ни школьникам на уроках естествознания.

В своем основном объеме информация, составляющая семантику языка, известна всем говорящим на этом языке, без различия возраста, образования, социального положения. До школы, «только» в процессе овладения языком, в сознании ребенка формируются (не названные и до обучения не осознанные!) представления о времени и пространстве, о действии, субъекте и объекте действия, о количестве, признаке, причине, цели, следствии, реальности и нереальности и многих других закономерностях окружающего мира. В отличие от языковой семантики, в основном известной каждому говорящему (терминологическая периферия общего словаря здесь, конечно, не в счет), поздняя информация, содержащаяся в текстах, известна отдельным говорящим в разной мере - в соответствии с их возрастом, образованием, социальным положением, профессией.

В отличие от интенсивно меняющейся информации текстов, информация, сконцентрированная в языковой семантике, характеризуется исключительной стабильностью. Ср. эволюцию представлений о теплоте в истории естествознания и почти неизменность семантики слова тепло в истории языка. Физикам легко договориться и принять очередную концепцию теплоты, а обиходное сознание меняется медленно, его устраивают те нестрогие, бытовые представления, которые люди связывают со словом тепло. Стабильность информации, заключенной в языке, связана с ее внутренним, опорным характером по отношению к знанию, содержащемуся в текстах.

Регулятивная функция языка и теория речевых актов

В сообщениях, сосредоточенных на адресате, на первый план выходит функция регуляции его поведения (путем побуждения к действию, к ответу на вопрос, путем запрета действия, путем сообщения информации с целью изменить намерения адресата совершить определенное действие и т.п.). У Якобсона эта функция называется по-разному: конативная (англ. conation - способность к волевому движению) или апеллятивная (лат. appellare - обращаться, призывать, склонять к действию); иногда ее же называют призывно-побудительная или волюнтативная (лат. voluntas - воля, желание, хотение) функция.

С регулятивной функцией связаны намерения, цели говорящего, т.е. то, ради чего он обращается к слушающему. Исследования того, каким образом говорящий стремится воздействовать на слушающего и как слушающий воспринимает коммуникативно-побудительные намерения говорящего, в 60-х гг. XX в. сформировали особое лингвистическое направление - теорию речевых актов, тесно связанное с психологией общения, теорией коммуникации и лингвистической прагматикой.

Речевой акт - это целенаправленное речевое действие, совершаемое в соответствии с принципами и правилами речевого поведения, принятыми в данном обществе; единица нормативного социоречевого поведения, рассматриваемая в рамках прагматической ситуации. Основными чертами речевого акта являются, намеренность (интенциональность), целеустремленность и конвенциональность. Речевые акты всегда соотнесены с лицом говорящего. Последовательность речевых актов создает дискурс.

Основы теории речевых актов были заложены английским философом Дж. Остином. В дальнейшем теория речевых актов развивалась совместными усилиями философов, логиков, лингвистов и психологов.

В речевых актах участвуют говорящий и адресат, выступающие как носители определенных, согласованных между собой социальных ролей, или функций. Участники речевого акта обладают фондом общих речевых навыков (речевой компетенцией), знаний и представлений о мире. В состав речевого акта входит обстановка речи и тот фрагмент действительности, которого касается его содержание. По Остину, выполнить речевой акт значит: произнести членораздельные звуки, принадлежащие общепонятному языковому коду; построить высказывание из слов данного языка по правилам его грамматики; снабдить высказывание смыслом и референцией, т.е. соотнести с действительностью, осуществив речение (англ. locution); придать речению целенаправленность, превращающую его в иллокутивный акт (англ. illocutionary act, т.е. 'выражение коммуникативной цели в ходе произнесения некоторого высказывания'; термин Остина); вызвать искомые последствия (англ. perlocutiоn), т.е. воздействовать на сознание или поведение адресата, создать новую ситуацию (напр., объявление войны). Дж.Р. Сёрл выделяет в речевом акте: акт произнесения (англ. utterance act); пропозициональный акт, осуществляющий референцию и предикацию; иллокутивный акт, реализующий целеустановку говорящего. Целенаправленность придает речевого акта особую, «действенную» интонацию, отмеченную Бахтиным. Функции речевого акта Остин назвал иллокутивными силами (англ. illocutionary forces), а соответствующие им глаголы иллокутивными («спрашивать», «просить», «запрещать» и т.д.). Понятие иллокутивной силы комплексно, Оно включает наряду с иллокутивной целью, объединяющей речевые акты в классы (например, побуждение), ее интенсивность, способ достижения цели, особенности зависимой пропозиции и др., индивидуальные условия употребления конкретных речевых актов (ср. акты побуждения, требования, совета и пр.). Образующие иллокутивную силу компоненты логически упорядочены. Они соответствуют программе описания значения иллокутивных глаголов.

Некоторые иллокутивные цели могут быть достигнуты мимикой, жестом, однако клятва, обещание и т.п. невозможны без участия речи. Глаголы «клясться», «обещать» и др. перформативны. Другие иллокутивные глаголы (например, «хвалиться», «угрожать», «оскорблять») не употребляются перформативно.

Поскольку перлокутивный эффект (то есть результат речевого воздействия) находится вне собственно речевого акта, теория речевых актов сосредоточена на анализе иллокутивных сил, а термины «речевой акт» и «иллокутивный акт» часто употребляются как синонимы. Наиболее обобщенные иллокутивные цели отражаются в грамматической структуре предложения (ср. повествовательное, вопросительное, побудительное предложения). иллокутивные цели играют важную роль в построении диалогической речи, связность которой обеспечивается их согласованностью: вопрос требует ответа, упрек - оправдания или извинения и т.п.

При классификации речевых актов учитывается иллокутивной цель, психологическое состояние говорящего, направление отношений между пропозициональный содержанием речевого акта и положением дел в мире, отношение к интересам говорящего и адресата и др. Выделяются следующие основные классы речевых актов: информативные речевые акты, сообщения (репрезентативен), например «Поезд пришел»; акты побуждения (директивы, прескрипции), например «Уйдите! в т. ч. требование информации, т.е. вопрос: «Который час?»; акты принятия обязательств (комиссивы), например «Обещаю прийти вовремя»; акты, выражающие эмоциональное состояние (экспрессивы), в т. ч. формулы социального этикета (behabitives, по Остину), например «Извините за беспокойство»; акты-установления (декларации, вердиктивы, оперативы), такие, как назначения на должность, присвоение имен и званий, вынесение приговора и т. и. Существует аналогия между речевыми и ментальными актами, ср. утверждение и мнение, извинение и сожаление, раскаяние (3. Веидлер).

Характеристика речевого акта обычно дается через их сопоставление с пропозицией. Значение речевого акта не сводится к значению входящего в него пропозиционального содержания. Одна и та же пропозиция способна входить в разные речевые акты: «Я приеду завтра» может быть обещанием, угрозой, сообщением. Понимание речевого акта, обеспечивающее адекватную реакцию, предполагает правильную интерпретацию его иллокутивной силы. Последняя определенным, образом взаимодействует с пропозицией, например побуждения и обязательства могут включать только пропозиции, относящиеся к плану будущего. Их цель - создать такое положение вещей, которое соответствовало бы значению пропозиции. Они направлены от пропозиционального содержания к действительности. Пропозиции характеризуются условиями истинности, речевой акт - условиями успешности (англ. felicity conditions), несоблюдение которых ведет к иллокутивным неудачам. В одних случаях для эффективности речевого акта необходима определенная социальная ситуация (приказ, приговор и т.п. имеют силу только в устах людей, наделенных соответствующими полномочиями и опираются на социальные институты). В других случаях успешность речевого акта зависит от личностных факторов. Аналогом требования истинности, предъявляемого к суждению (пропозиции), является требование искренности, удовлетворение которого входит в условия успешности речевого акта Например, обещание действительно тогда, когда говорящий искрение намерен его выполнить и уверен, что в состоянии это сделать. Условие искренности (доброй воли) связывает речевой акт с намерениями говорящего, а через них с состояниями его сознания (интенциональными состояниями): просьбы соответствуют желаниям и нуждам говорящего, сообщения - эпистемическим состояниям, выражения чувств (экспрессивы) - тем или другим эмоциям. Согласование речевого акта с интенциональными состояниями признается обществом обязательным для речевых действий. Это подтверждается тем, что высказывания типа «Иван умен, но я так не считаю» неприемлемы, хотя в них нет явного противоречия. Условия успешности предполагают, что адресат способен опознать иллокутивную силу речевого акта, которая должна в нем быть вербально или невербально (просодически, мимически) выражена. Однако существует большая категория косвенных речевых актов, иллокутивная цель которых присутствует имплицитно и выводится адресатом благодаря его коммуникативной компетенции. Принцип вежливости, принятый в речевом общении, требует смягчения побуждений, которые часто бывают косвенными. Например, модализованный вопрос о способности адресата осуществить незатруднительное действие косвенно выражает просьбу: «Ты можешь налить мне чаю?». То же значение получают выражения желаний: «Я бы хотел побыть одни» может означать «Оставь меня одного» Косвенные речевые акты подвержены конвенционализации: модализованный вопрос почти всегда эквивалентен просьбе. Конвенционализация проверяется рядом тестов, из которых главным является тест на совместимость с отрицанием имплицитной цели. Высказывание «Ты можешь налить мне чаю? Но я тебя об этом не прошу (Но не делай этого)» отражало бы непоследовательность речевого поведения.

Теория речевых актов имеет выходы в логику, когнитивную психологию, лингвистическую философию, философию сознания, теорию коммуникации и моделей общения.

Языковые средства эмоционально-экспрессивной функции речи

Если в высказывании прямо выражено субъективно-психологическое отношение человека к тому, о чем он говорит, то реализуется эмоциональная, или экспрессивная, функция речи. Якобсон предпочитал называть эту функцию не эмоциональной, а эмотивной, поскольку она связана «со стремлением произвести впечатление наличия определенных эмоций, подлинных или притворных».

Основным средством выражения эмоций в речи является интонация. По-видимому, содержательный репертуар интонаций достигает нескольких десятков модально-эмоциональных смыслов.

Модальные значения (от лат. modus - мера, способ, правило) - значения возможности, желательности, допустимости, необходимости, приказания, запрета, уверенности и др. В грамматике модальные значения выражаются в первую очередь с помощью глагольных наклонений, в лексике - с помощью таких слов, как можно, нельзя, надо, обязан, необходимо, хочу, должен, по-видимому, конечно и др.

В студийных опытах К.С. Станиславского, позже повторенных Р.О. Якобсоном, словосочетание сегодня вечером удавалось произносить с таким интонационным разнообразием, что слушающие различали в вариантах исполнения 40 - 50 эмоциональных ситуаций.

Эмоции в речи выражаются также с помощью междометий и (значительно в меньшей мере) словами с эмоционально-экспрессивной коннотацией.

Коннотация (от лит. сoп - вместе и noto - обозначаю) - дополнительные эмоционально-оценочные оттенки в значениях слов или грамматических форм, сопутствующие их основному (денотативному) значению. Словари указывают на ту или иную коннотацию слов с помощью таких помет: неодобрительное, пренебрежительное, бранное, шутливое, ироническое, почтительное и т.п.

Чем сильнее в слове экспрессивно-оценочный компонент значения, тем неопределеннее его денотат (ср. эх-ма!, чертяка, лапушка, жлобский, опупеть и т.п.).

Денотативный компонент лексического значения, или денотат (от лат. denoto - обозначаю) - предметное значение слова, указание на то, что называется данным словом. Многие синонимы совпадают по денотату, различаясь коннотациями или стилистической окраской (сборище - форум, лицо - лик - физиономия, лгать - брехать и т.п.).

Эмоциональная сторона речи связана с работой правого полушария головного мозга. При правополушарных расстройствах речь больного становится интонационно однообразной. Специфическим образом нарушается и восприятие речи: «Пациент с расстройством правого полушария обычно понимает значение того, что говорится, но он зачастую не может установить, говорится ли это сердито или шутливо». Напротив, при поражении левого полушария (доминантного в речевой деятельности, ответственного за логико-грамматическую организацию речи) и сохранности правого больной может не понимать высказывание, однако нередко он в состоянии распознать эмоциональный тон, с которым оно было произнесено.

Фатическая, контактоустанавливающая функция

Иногда общение как бы бесцельно: говорящим не важна та информация, которую они сообщают друг другу, они не стремятся выразить свои эмоции или воздействовать друг на друга. Пока им важен только контакт, который подготовит дальнейшее более содержательное общение. В таких случаях язык выступает в своей фатической функции (ассоциативная функция, функция контакта). Фатическая функция является основной в приветствиях, поздравлениях, в дежурных разговорах о погоде, городском транспорте и других общеизвестных вещах. При этом собеседники как бы чувствуют своего рода нормы допустимой глубины или остроты таких разговоров: например, упоминание о вчерашней телевизионной передаче не перерастает в разговор по существу содержания или художественного решения программы. Иными словами, общение идет ради общения, оно сознательно или обычно неосознанно направлено на установление или поддержание контакта.

Содержание и форма контактоустанавливающего общения варьируются в зависимости от пола, возраста, социального положения, взаимоотношений говорящих, однако в целом такие речи стандартны и минимально информативны. Ср. клишированность поздравлений, начальных и конечных фраз в письмах, избыточность обращений по имени при разговоре двоих и вообще высокую предсказуемость текстов, выполняющих фатическую функцию.

Однако информативная недостаточность таких разговоров отнюдь не означает, что эти разговоры не нужны или не важны людям и обществу в целом. Сама стандартность, поверхностность и легкость фатических разговоров помогает устанавливать контакты между людьми, преодолевать разобщенность и некоммуникабельность. Характерно, что детская речь в общении и с родителями и с ровесниками выполняет вначале именно фатическую функцию. Трехлетние дети еще не знают, что бы такое им сказать или услышать друг от друга, да и понять они друг друга еще не в состоянии, но тем не менее энергично лопочут каждый о своем, потому что стремятся к контакту. Зоопсихологи отмечают элементы фатического общения у животных.

Речевой комментарий речи (метаязыковая функция)

Использование языка в метаязыковой функции обычно связано с какими-то трудностями речевого общения - например, при разговоре с ребенком, иностранцем или любым другим человеком, не вполне владеющим данным языком, стилем, профессиональной разновидностью языка или арго.

Слыша незнакомое слово, например сканер, человек может спросить. Что значит сканер? или: Что такое сканер? Допустим, его собеседник отвечает. Это такая приставка к компьютеру, которая может нужный тебе текст или изображение передать с листа бумаги в компьютер, В данной случае вопрос о слове сканер и объяснение в ответ - это конкретные проявления метаяэыковой функции языка. Часто, однако, говорящий, не дожидаясь вопроса, стремится предупредить возможное непонимание и включает в свою речь попутные пояснения, например. К сожалению, у них в редакции нет сканера, такой штуковины, которая считывает с листа рисунок или текст и показывает его на экране. Так что твой текст придется вначале ввести, и потом уже переводить.

В условиях, когда один из собеседников не полностью владеет используемым языком, время от времени оказывается нужным проверять надежность «канала связи» - например, убедиться, что первокласснику известно слово процент, иностранцу выражение на всякийпожарный, бабушке, - допустим, слово фартит или аттестация. В таких случаях говорящие могут включить в свою речь попутные замечания о самой речи, пояснить слова и выражения, которые, по их мнению, не вполне понятны собеседнику.

В метаяэыковых комментариях говорящие также могут оценивать слово или его уместность в речи, мотивировать свой выбор решения, подчеркнуть индивидуальные оттенки смысла. Ср. метаязыковое назначение вводных клише вроде так сказать, как говорится, фигурально выражаясь, выражаясь высоким штилем, широко говоря, что называется, как говорят военные, было быгрубостью называть это [так-mo], извините за выражение, если говорить прямо, собственно говоря, по правде сказать, по счастливому выражению [такого-то], если угодно, скорее, дескать, мол, де и т.п. Например, говоря Это, если угодно, настоящая капитуляция, говорящий подчеркивает раскованность, переносный характер и вместе с тем точность употребления слова капитуляция; слушающий же может переспросить, не согласиться, предложить свой выбор слова и тоже его прокомментировать; Ну уж, капитуляция. Скорее, равнодушие. Помимо «текущих» вставных характеристик речи самим говорящим (в сущности говоря, как это модно сейчас называть, по словам моей бабушки, так называемый и т. л.), к метаязыковым средствам относятся все телексико-грамматические средства, с помощью которых люди говорят и пишут о языке, средства различения «своей» и «чужой» речи, обозначение процессов и участников речевого общения, названия проявлений речи (слово, пословица, диктант…), языковедческой терминологии.

По-видимому, языки могут различаться характером и разнообразием своих метаязыковых средств. У. Вейнрайх считал типологически значимой характеристикой лексического запаса языка то, насколько эффективен данный язык для своего собственного описания.

Рефлективность языка (т.е. возможность мысли и речи о языке с помощью его же лексико-грамматических средств) - это одна из тех семиотических универсалий, которая отличает язык людей от языка животных.

Лингвистические универсалии (от лат. universalis - общий) - явления и свойства, характерные для всех языков мира (например: в каждом языке есть местоимения; в системе личных местоимений любого языка различаются не менее трех лиц). К семиотическим универсалиям относятся те общие черты языков, которые объясняются знаковой природой языка (например: в каждом языке есть знаки, для которых характерны отношения подобия между формой знака и его содержанием - звукоподражание и др.; в устной речи на любом языке используются паралингвистнческие средства - мимика, жесты).

Метаязыковые операции осуществляются на базе левого («рационального») полушария. В онтогенезе современного человека факты метаязыковой рефлексии возможны на третьем-четвертом году жизни и обычны начиная с пятого-шестого. Это внимание к языку проявляется в сопоставлении слов, исправлении чужой и своей речи, в языковых играх, в комментировании речи,

Метаязыковая функция реализуется во всех устных и письменных высказываниях о языке - в том числе на уроках и лекциях по языку и языкознанию, в грамматиках, словарях, в учебной и научной литературе о языке. В сущности, возникновение языкознания как профессионального занятия части говорящих можно рассматривать как результат возрастания социальной значимости метаязыковой функции языка.

Праздничная разновидность языковой способности человека: эстетическая функция речи

По Якобсону, поэтическая (или эстетическая) функция речи связана с вниманием к «сообщению ради самого сообщения» (ср. самовитое слово Велимира Хлебникова). Ее механизмы во многом правополушарной природы. Эстетическое отношение к языку проявляется в том, что говорящие начинают замечать сам текст, его звуковую и словесную фактуру. Отдельное слово, оборот, фраза начинает нравиться или не нравиться, восхищать своей ладностью, точностью, глубокой осмысленностью, красотой. Эстетическое отношение к языку, таким образом, означает, что речь (именно сама речь, а не то, о чем сообщается) может восприниматься как прекрасное или безобразное, т.е. как эстетический объект.

Эстетическая функция языка заметнее всего в художественных текстах, однако область ее проявлений шире. Эстетическое отношение к языку возможно в разговорной речи, дружеских письмах, в публицистической, ораторской, научно-популярной речи - в той мере, в какой для говорящих речь перестает быть только формой, только оболочкой содержания, но получает самостоятельную эстетическую ценность.

Реалистическая художественная литература, опережая психологию и лингвистику, не раз подмечала, как само звучание или строй слова способны нравиться или не нравиться, возмущать, волновать, радовать. Л. Толстой в «Войне и мире» замечает, как гусарский полковник, докладывая об исходе боя, дважды с видимым удовольствием произносит звучное и очень военное слово наповал. Николенька Иртенъев в «Юности», говоря о своей «комильфотной ненависти» к новым товарищам, признается, что эти чувства возбуждали «в особенности их манера говорить, употреблять и интонировать некоторые слова. Например, они употребляли слова: глупец вместо дурак, словно вместо точно, великолепно вместо прекрасно, движут и т.п., что мне казалось книжно и отвратительно непорядочно» (гл. 43). В рассказе Чехова «Мужики» женщина каждый день читает Евангелие и многого не понимает, «но снятые слова трогали ее до слез, и такие слова, как «аще» и «дондеже», она произносила со сладким замиранием сердца».

Эстетическая функция языка обычно связана с такой организацией текста, которая в чем-то обновляет, преобразует привычное словоупотребление и тем самым нарушает автоматизм повседневной речи (разговорной, деловой, газетной). Преобразование может затрагивать лексическую и грамматическую семантику (метафора, метонимия и другие виды переносного употребления слов и форм); далее, обновленной может быть синтаксическая структура высказываний и сверхфразовых единств (фигуры экспрессивного синтаксиса); наконец, преобразуется звуковая организация речи (явления ритма, рифмы, аллитерации, звукописи). Речевой автоматизм разрушается также неожиданным и вместе с тем художественно оправданным выбором слов: таких слов, которые не «лежат на поверхности» речевого сознания и поэтому минимально предсказуемы (ср. художественную ценность старинного, или диалектного, или просторечного слова; ср. также экспрессию точно употребленного редкого слова). В силу разнообразных связей между всеми сегментами и уровнями текста преобразование его отдельного компонента отзывается на характере целого. Новизна, неожиданность художественной организации текста, обостряя восприятие, повышает осязаемость текста, в результате сама языковая оболочка текста становится частью его содержания. Однако, по-видимому, секрет воздействующей («внушающей» и «заражающей») силы эстетически значимого текста связан не только с обновленностью его языковой ткани, но и с особой значимостью для восприятия самой структуры художественного текста. Благодаря ритму, рифме, особой точности и весомости каждого слова, «складности» произведения в целом художественные тексты представляют речевые структуры, обладающие особой устойчивостью к преобразованиям. Такая устойчивость вызывает у слушателя или читателя ощущение того, что воспринимаемый текст - это единственно возможное языковое воплощение «вот этого» содержания (ведь именно о художественном тексте сказано: «Из песни слова не выкинешь»), и одновременно - ощущение достоверности и значительности содержания, заключенного в тексте. Интересны в этой связи те страницы романа Ю. Тынянова «Пушкин», где моделируется ощущение слова поэтом. Для семилетнего Пушкина рифма в стихах «была как бы доказательством истинности происшествия». И позже, в Лицее: «Кто писал без рифмы - писал, боясь проверки…»,»… рифмы, подтверждающие верность всего».

Эта внушающая сила искусного слова связана с древнейшими механизмами воздействия на человеческую психику, общими для искусства, магии, ритуала. С.М. Эйзенштейн в неопубликованной работе по теории искусства писал, что сущность этого воздействия состоит в вовлечении сознания в круг чувственного, дологического мышления, где человек «утратит различие субъективного и объективного, где обострится его способность воспринимать целое через единичную частность, где краски станут петь ему и где звуки покажутся имеющими форму (синэстетика), где внушающее слово заставит его реагировать так, как будто свершился самый факт, обозначенный словом (гипнотическое поведение)». Наиболее сильным внушающим фактором структуры художественного текста С.М. Эйзенштейн считал ритм.

Эстетическая функция языка расширяет мир эстетических отношений человека. Вместе с тем преобразования речи, способные сделать текст эстетически значимым, нарушают автоматизм и стертость речи, обновляют ее и тем самым открывают новые выразительные возможности в языке. Вот почему А.К. Гаврилов назвал художественную речь «праздничной разновидностью языковой способности человека», а Ян Мукаржовский заметил: «Основное значение поэзии для языка состоит в том, что она является искусством».

Этническая функция: язык как фактор объединения и единства народа

Рассмотренные выше языковые и речевые функции являются универсальными, т.е. их проявления наблюдаются во всех языках мира. По-другому обстоит дело с этнической функцией языка: это феномен заметный, но не обязательный. Этноконсолидирующая функция является во многом символической, она создается не употреблением языка, а отношением людей к языку, национально-культурной идеологией. В реальности процессы формирования этносов могут не совпадать с процессами дифференциации и интеграции языков. Этническая и языковая карты мира также далеко не совпадают, поэтому симметрия «один народ - один свой и отдельный язык» не является правилом или самым частым случаем. Во множестве ситуаций народ говорит на двух или нескольких языках, причем некоторые из языков используются и другими народами; во многих других случаях народ говорит на том же языке, на котором говорят другие соседние и / или несоседние народы.

Исследователь языков американских индейцев Делл Хаймс в этой связи писал: «Вероятно, наше мышление чересчур окрашено европейским языковым национализмом XIX в., чтобы мы могли заметить, что далеко не все языки имеют статус символа, необходимого для единства группы. Племя фульнио в Бразилии в течение трех столетий поддерживало свое единство, потеряв свои земли, но сохранив свой язык и главные обычаи, а гуайкери в Венесуэле достигли того же самого сохранением своей системы отношений собственности. На протяжении нескольких поколений у них не было и следа особого языка и религии».

Африканисты, изучая регионы, в которых языков меньше, чем этносов, т.е. ситуации, в которых имеет место ассимиляция по языку, указывают, что это «совсем не всегда тождественно этнической ассимиляции».

Вместе с тем в современном мире, особенно в постиндустриальных обществах, ширится стремление народов сохранить, иногда возродить свой язык - как живое свидетельство и естественную почву культурно-духовной самобытности (см. с. 98 - 100; см. также статью Г.В. Степанова «Национальный язык» в ЛЭС 1990).

Магическая, заклинательная функция речи

Якобсон считал магическую функцию частным случаем призывно-побудительной, с той разницей, что в случае словесной магии адресат речи - это не человек, а высшие силы. К проявлениям магической функции относятся табу, табуистические замены, а также обеты молчания в некоторых религиозных традициях; заговоры, молитвы, клятвы, в том числе божба и присяга; в религиях Писания - священные тексты, т.е. тексты, которым приписывается божественное происхождение: может считаться, например, что они были внушены, продиктованы или написаны высшей силой. Общей чертой отношения к слову как к магической силе является неконвенциональная трактовка языкового знака, т.е. представление о том, что слово - это не условное обозначение некоторого предмета, а его часть, поэтому, например, произнесение ритуального имени может вызывать присутствие того, кто им назван, а ошибиться в словесном ритуале - это обидеть, прогневать или навредить высшим силам.

Нередко имя выступало как оберег, т.е. как амулет или заклинание, оберегающее от несчастья.

Апокриф <Семьдесят имен Богу> (рукопись XVI-XVII вв. Иосифо-Волоколамского монастыря) советовал для самообороны записать, выучить и носить с собою 70 <имен> (символических и метафорических наименований) Христа и 70 <имен> Богородицы: «Сиа знамениа егда видиши и сна имена егда прочитаеши непобежден будеши в рати и от всех враг избавлен будеши и от напрасния смерти и от страха нощнаго и от действа сотонина… А се имена господня числом 70. Да еже их имат и носить с собою честно от всякаго зла избавлен будет власть, сила, слово, живот, милость…» (цит. с графическими упрощениями по изданию; Тихонравов Н.С. Памятники отреченной литературы. - СПб., НбЭ. Т. 2, С 339).

В древности, выбирая имя родившемуся ребенку, человек нередко как бы играл с духами в прятки: то он хранил в тайне «настоящее» имя (и ребенок вырастал под другим, не «секретным» именем); то нарекали детей названиями животных, рыб, растений; то давали «худое имя» - чтобы злые духи не видели в его носителе ценной добычи. Такое имя-оберег получил при рождении будущий пророк, основатель зороастризма Заратуштра (Заратустра): на авестийском языке слово Заратуштра означало <староверблюдный>.

Сознание, верящее в магию слова, не только мирится с непонятным и темным в магических текстах, но даже нуждается в смысловой непрозрачности ключевых формул (см. с. 72 - 75, 83 - 85).

Неконвенциональное восприятие знака, как и вера в возможность словесной магии, относится к явлениям правополушарной природы. Неконвенциональная трактовка знака близка к эстетическому восприятию слова. Неконвенциональное понимание слова известно в детской психологии: «слово отождествляется с вещью» (К.И. Чуковский) - например, дошкольник может считать, что в предложении Там стояло два стула и один стол всего три слова или что слово конфета - сладкое.

Неконвенциональная трактовка знака в целом близка также некоторым философским и культурологическим концепциям, верящим в содержательную неисчерпаемость слова и в определяющее воздействие языка на мировосприятие или этническую психологию, например таким, как античная теория «фюсей» (от греч. physis - природа), согласно которой имя вещи соответствует ее «природе»; как идеи В. фон Гумбольдта и А, А. Потебни и их развитие в теория «лингвистической относительности» Э. Сепира и Б. Уорфа; идеи лингвистической философии Л. Витгенштейна и Дж. Мура о «вине» и «недугах» языка как источнике человеческих заблуждений и псевдопроблем; как философская герменевтика, которая истинным познанием считает «вслушивание в язык» и видит в языке «самое интимное лоно культуры», «дом бытия» (М. Хайдеггер).