Политический скандал как лингвокультурный феномен

Феноменологический подход В.П. Руднева к трактовке терминопонятия «событие» открывает его важные онтологические свойства и позволяет развести с близкими по значению - в частности, с фактом и явлением. «Событие - форма речевого акта и, как любой речевой акт, оно прежде всего акт говорения, рассказ о событии, так как то, что произошло, но никому не стало известно, на феноменальном уровне не произошло вовсе. Просто факт - упавший с горы камень, - если он не задавил никого и встревожил, не только не является событием, но даже не является фактом, если некому сказать, что он имел место» (Руднев, 2000 : 143). В.П. Руднев выделяет три конститутивных признака события: 1) антропоморфность сознания его воспринимающего, 2) событие всегда окрашено модально, то есть изменяет отношение сознания к миру и затрагивает сферу ценностей, 3) событие только тогда может стать событием, когда оно описано как событие.

Н.Д. Арутюнова разводит терминопонятия «событие» и «факт» с логико-лингвистических позиций: «Событие в жизни одного может пройти незамеченным для другого» (Арутюнова, 1988 : 172). Событие для одних тем самым низводится для других до значения факта как «способа анализа явлений действительности»; факт есть «величина объективная, он отбрасывает все то, что обнаруживает связь с личностью». По словам Н.Д. Арутюновой, «событие принадлежит жизненному пространству, разделенному на пересекающиеся личные сферы» (Арутюнова, 1999 : 525; см. также: Степанов, 1995 : 111-119). «Чтобы происходящее могло стать событием, оно должно стать для личности-носителя сознания чем-то из ряда вон выходящим, более или менее значительно меняющим его поведение» (Руднев, 1996 : 126). Иными словами, «факт» противопоставляется исследователями «событию» как терминопонятие, лишенное эмотивности и личностных смыслов.

Ю.С. Степанов, описывая концепт причины, цитирует работу американского философа языка З. Вендлера (Вендлер, 1967, цит. по: Степанов, 2000), который анализирует языковую дистрибуцию слов fact «факт» и event «событие» в английском языке. Затем он обнаруживает языковые выражения, через которые можно полностью выразить значения, обнаруживающиеся через эти два вида дистрибуции. Этими выражениями оказываются для «события» полностью номинализированные словосочетания: his beautiful singing of the song («его пение песни») - это «событие»; his having sung the song («то, что он спел песню») - не могущие быть полностью номинализированными словосочетания, то есть - «факты».

Таким образом, «факт» - величина недискретная и не имеющая протяженности во времени. Это скорее логическое, нежели дискурсивное терминопонятие. Напротив, «событие» имеет определенную нарративную структуру со своей динамикой, подразумевает вовлеченных наблюдателей и контекст. В самой семантике слова «событие» заложена модальность, способствующая порождению текстов, выражающих то или иное отношение к произошедшему, в отличие от абсолютно нейтрального «факта». Таким образом, коммуникативное событие - не только дискурсивная, но и дискурсо-образующая единица.

Дискретность феномена «коммуникативное событие» подчеркивает возможность расчленения его на более мелкие коммуникативные акты - так, иск адвоката будет являться составной частью судебного процесса, объявление домашнего задания - составной частью урока. Под термином «коммуникативный акт» В.В. Красных понимает «функционально цельный фрагмент коммуникации» (Красных, 1998 : 180). Исследователь в качестве компонентов коммуникативного акта выделяет: 1) конситуацию, т. е. условия общения и его участники; 2) контекст; 3) пресуппозицию; 4) речь (Красных, 1998 : 180-181). В.В. Красных рассматривает коммуникацию как «триединство: порождение - речь - восприятие, каждое звено которого равно значимо и равно важно» (Красных, 1998 : 178). Термин «акт» здесь следует понимать в театральном смысле, как «сцену из жизни», в отличие от теории речевых актов, где «акт» (act) означает «действие» (Красных, 1998 : 180). Из приведенных характеристик можно сделать вывод, что термины «коммуникативный акт» и «сложное коммуникативное событие» находятся в отношениях инклюзивности. Сумма таких «функционально цельных фрагментов коммуникации», как выступления перед избирателями, теледебаты, пресс-конференции, составляет сложное коммуникативное событие политического дискурса - избирательную кампанию. Таким же образом, научная конференция (с докладами участников, дискуссиями в кулуарах, банкетами) является сложным коммуникативным событием научного дискурса.

Если описание дискурсивных образований как сложных коммуникативных событий может быть продуктивным в плане прагматики семиотической системы, ее функционирования в реальной коммуникации и отношения к говорящим субъектам, то понятие нарратива способно, на наш взгляд, описать семантику дискурсивного образования текстов, отношение знаков системы к представлениям об объектах окружающей действительности, существующим в сознании языковой личности.

1.5 Нарратив в политическом дискурсе

Изучение сюжетов, их постоянных и переменных элементов всегда было актуальным компонентом гуманитарных знаний, так как сюжет является универсальной и вечной дискурсивной формой представления знания о мире. Х. Л. Борхес писал: «историй всего четыре (об осажденном городе, о возвращении, о поиске, о самоубийстве Бога - М.К.). И сколько бы времени нам ни осталось, мы будем пересказывать их - в том или ином виде» (Борхес, 1994 : 260). Этот «вечный пересказ историй» виден, например, в акцентировании внимания исследований последних лет на тексте, дискурсе, нарративе (а не на слове и предложении), что явилось результатом дискурсивного переворота в гуманитарных науках. Оформившаяся не так давно дисциплина лингвистики нарратива определяет свой объект исследования как «текст, передающий информацию о реальных или вымышленных событиях, происходящих во временной последовательности» (Попова, 2001 : 87).

В перечне категорий и понятий лингвистики нарратива Е.В. Падучева называет коммуникативную ситуацию и ее составляющие, первичные и вторичные эгоцентрические элементы языка (элементы, семантика которых связана с коммуникацией, прежде всего - область дейксиса и субъективной модальности), режим интерпретации, тип повествования (Падучева, 1996).

Многие из этих элементов лингвистики нарратива могут, на наш взгляд, быть применены при исследовании сложных дискурсивных образований. Особую роль играет нарратив в политическом дискурсе, так как по замечанию Е.И. Шейгал, «для обывателя мир политики предстает как набор сюжетов. Эти сюжеты (выборы, визиты, отставка правительства, скандал) составляют базу политического нарратива, под которым мы понимаем совокупность дискурсивных образований разных жанров, сконцентрированных вокруг определенного политического события» (Шейгал, 1998 : 55).

Сам термин «политический дискурс» уже давно стал общеупотребительным в многочисленных исследованиях. Существует две основных трактовки его содержания. Так, более узконаправленный подход предполагает, что критерием отнесения того или иного текста в поле политического дискурса должна быть идентичность интенциональной природы того или иного текста с функцией дискурса, в данном случае - борьбой за власть (агитация за власть, захват и удержание власти, ее стабилизация) (Водак, 1997). При таком подходе лишь институциональные формы общения, в основном сводящиеся к речевым жанрам публичной политики, могут быть отнесены к политическому дискурсу.

Более широкий подход выражен, в частности, В.В. Зеленским, который выделяет два уровня в определении политики. «Политика определяется как набор некоторых действий, направленных на распределение власти и экономических ресурсов в какой-либо стране или в мире между странами. Этот официальный уровень политики включает в себя средства массовой информации, систему образования и все те социальные институты, которые контролируют явления социальной жизни. Второй уровень политики - личностный; он представляет собой способ, которым первый уровень актуализируется в индивидуальном сознании, как он проявляется в личности, в семье, во взаимоотношениях людей, в профессиональной деятельности, а также в восприятии человеком произведений литературы и искусства» (Зеленский, 1996 : 371, цит. по: Шейгал, 2000 : 23). В данной работе мы придерживаемся этого подхода, и вытекающего из него определения политического дискурса, под которым понимаются «любые речевые образования, субъект, адресат или содержание которых относится к сфере политики» (Шейгал, 2000 : 23).

О характеристиках политического дискурса в последние годы было написано несколько фундаментальных исследований, поэтому мы сделаем лишь некоторые замечания по поводу важных признаков политического дискурса, особенно релевантных в свете поставленной нами проблемы.

Из выделяемых Е.И. Шейгал характеристик политического дискурса (Шейгал: 2000, 43-73) отметим наиболее важные для описания сложных дискурсивных образований в рамках этого дискурса. Итак, политический дискурс обладает следующими признаками:

Институциональность, представительское, статусно-ролевое общение в общественных (в данном случае - политических) институтах. Отличие от других институциональных дискурсов (медицинского, юридического, научного и т.д.) в том, что политическая коммуникация направлена на массы, а не на сравнительно узкую среду профессионалов или индивидуальных клиентов. Хотя бы минимальная массовая заинтересованность и компетентность в политическом процессе является необходимым условием поддержания политического процесса в условиях демократии.

Варьирование по оси «информативность - экспрессивность» (в зависимости от жанра, функции).

Смысловая неопределенность в силу как семантических (размытость семантических границ многих слов), так и прагматических причин, таких, как манипулятивность.

Иррациональность и суггестия, воздействие на эмоции и подсознание.

Опосредованность СМИ (журналисты - соавторы политиков).

Варьирование по оси «авторитарность - диалогичность» (на одном полюсе - монологичный, ритуальный, тоталитарный дискурс, на другом - полемичный, демократический, диалогичный (взаимодействие дискурсов-стимулов, первичных текстов, и дискурсов-реакций, вторичных текстов (Лассан : 1995)).

Театральность (политический процесс как разыгрываемое действо).

Каждая из этих характеристик является важным признаком политических нарративов - таких, например, как избирательная кампания, акция гражданского неповиновения, политический скандал.

Нарративная природа событий политического дискурса, их яркий сюжетно-ролевой и режиссерский компонент являются следствием его массовости, проявлением необходимости привлечь к политическому процессу максимальное количество людей. Представление сложнейших, зачастую смутных и малопонятных самим участникам подковерных интриг в духе всем понятного сюжета из детектива или мыльной оперы упрощает политический процесс и делает его доступным рядовому потребителю информации.

В разнообразной палитре текстов политических нарративов отражаются актуальные категории мира политики: участники политического процесса, основные ценности и ориентиры, стратегии борьбы за власть. Е.И. Шейгал выделяет такие основные характеристики политического нарратива, как сюжетно-ролевая структура, типажность фигур политического нарратива, общественная значимость сюжета, протяженность во времени, двуплановость сюжета, комбинация первичных и вторичных текстов, множественность изложений, ролевая амбивалентность, взаимодействие оппозиций этических ценностей и идеологий, варьирование текстов, составляющих сверхтекст нарратива, по таким параметрам, как степень достоверности, степень дистанцированности адресата и адресанта, соотношение фактуальной и концептуальной информации (Шейгал, 2000).

1.6 Политический скандал как предмет лингвистического изучения

В условиях экспансии агрессивных дискурсов политики и рекламы в растущей среде СМИ (Интернет, спутниковое телевидение, и др.) феномен политического скандала стал значимым языковым явлением, двигателем новостной истории. На время очередной скандал становится главным событием, формирующим политический процесс, являя собой слепок современного ему состояния языка и общества. Поэтому нам важно определить место скандала в общественном сознании, его языковую структуру и способы функционирования в дискурсе.

Политический скандал имеет свою хронологию, и началом его, как правило, служит публичное обвинение политика в совершении поступков, несовместимых с его высоким положением. Словари определяют скандал как «1. Происшествие, позорящее его участников, 2. Происшествие, громкая ссора, нарушающие порядок» (Толковый словарь Ушакова, 1990), а также как «поведение или событие, часто с участием известных людей, которые считаются аморальными или шокирующими» (Longman, 1992), либо просто как «позорное действие или событие» (Collins, 1992). Эти явления действительности являются референтом скандала как сложного дискурсивного образования.

Вот некоторые словарные определения толковых словарей русского и английского языков:

скандал (от греч. skandalon - препятствие, соблазн) 1. Событие, происшествие, позорящее участников и ставящее их в неловкое положение. Вокруг этого дела разыгрался скандал. Скандал в семье. Политический скандал. Скандал в благородном семействе (шутл. поговорка). || Безобразие, нечто недопустимое, невозможное (разг. фам.). Истратил все деньги - прямо скандал! 2. Дебош, происшествие, нарушающее порядок руганью, дракой. Нарваться на скандал. Устроить скандал. (Толковый словарь русского языка Ушакова, 1990)scandal - behaviour or events, often involving famous people that are considered to be immoral or shocking: a sex scandal involving several officials / Some newspapers thrive on spreading gossip and scandal (Longman, 1992).

scandal - a disgraceful action or event: his negligence was a scandal; 2)censure or outrage arising from an action or event; 3) a person whose conduct causes reproach or disgrace; 4) malicious talk, esp. gossip about the private lives of other people; 5) Law. a libellous action or statement [C16: from Late Latin scandalum stumbling block, from Greek skandalon a trap] (Collins, 1992).

Лингвистический интерес для нас представляет в первую очередь четвертое значение слова: « 4) malicious talk, esp. gossip about the private lives of other people». Именно реакции на скандал и образуют интересующую нас дискурсивную структуру текстов разных жанров. Являясь реакцией на скандал как событие действительности, они создают скандал как явление массовой коммуникации.

Определения «immoral» или «shocking» в словарной статье, на наш взгляд, не могут служить четкими ориентирами для понимания значения слова, так как современное общество этически и эстетически достаточно поляризовано. Именно в силу некоторой прагматической и семантической размытости (и потому, универсальности, общеупотребимости) слово «скандал» сейчас является одним из нескольких наиболее частотных в дискурсе масс-медиа. Одной из причин популярности слова (а соответственно - и информационного явления), на наш взгляд, является то, что первое сообщение о скандале представляет собой предельно сжатую эмоциогенную информацию. В отличие от серьезной аналитики, чтобы понять сюжет скандала, как правило, не обязательно глубоко входить в курс дела, поскольку скандальная информация (как и любая сенсация) представляет мир в упрощенном виде. И это находит отклик у потребителя в наш век информационного бума, когда зачастую ценится не качество информации, а ее количество за единицу времени, некая «скандало-секунда» теленовостей. Второй важный вопрос, возникающий, когда мы говорим о популярности скандала - почему наибольшим спросом у медийной аудитории всегда пользуется негативная информация. Существуют исследователи, считающие этот факт проявлением

массового бессознательного, своебразной информационной некрофилией

(Бодрийяр, 2000). Акцент на негативных сторонах действительности уже

открыто провозглашается как принцип деятельности СМИ: «Задача

наша, журналистов, говорить не столько о хорошем, сколько о плохом»

(С. Кучер. Обозреватель, ТВ-6, 22.11.98., цит. по: Васильев, 2000); «каждый журналист будет искать в Думе не что-то серенькое, никому не нужное, а - информацию, нечто скандальное» (Вести. РТР. 17.12.98.). С другой стороны, очевидно, что наибольшим вниманием у публики будет пользоваться информация о явлениях, обладающих способностью изменить жизнь людей, информация, в первую очередь, касающаяся вопросов безопасности, а она, как правило, негативного свойства - позитивная информация подобного рода (например, на Кубани в этом году, как ни странно, не наблюдалось наводнений и повышенных паводков) вообще не является событием. Как отмечает В.И. Жельвис, «отрицательные, мешающие стороны бытия воспринимаются человеком намного острее, чем положительные, способствующие комфорту факторы, которые обычно рассматриваются как естественные, нормальные, а потому и менее эмоциогенные» (Жельвис, 1990 : 26).

Смысловая неопределенность политических и медийных терминов требует уточнить, что конкретно мы будем понимать под политическим скандалом в нашем исследовании. Речь пойдет не об универсальных критериях определения некоего события как политического скандала, а скорее, о проблеме выделения предмета лингвистического исследования. Для этого мы использовали два критерия. Основанный на словарных определениях слова «скандал» первый критерий определяется наличием в обсуждаемом событии нарушения общепризнанных этических норм, элемента опозоривания главных действующих лиц. В наиболее громких и «классических» политических скандалах конфликт всегда развивался именно вокруг этической составляющей - скандал Клинтон-Левински (адюльтер и ложь президента под присягой), крах корпораций «Энрон» («Enron») и «Уорлд.Ком» («World.com») (многомиллионные приписки, завышающие реальную прибыль), скандал со СМИ, входившими в холдинг «Медиа-Мост» (по версии одной из сторон - заговор власти против свободы слова). Политическим скандалом вполне может называться событие, на первый взгляд, не имеющее отношение к политике, если оно способно влиять на политическую ситуацию и в нем присутствует этическая составляющая. Так, в полномасштабный политический скандал вылились противоречивые судейские решения на Олимпиаде в Солт-Лейк Сити. Самые громкие политические скандалы прошлого в американской истории - Уотергейт и «Моникагейт» едва не померкли перед серией корпоративных крахов крупнейших американских корпораций. Интересно, что власть в любой стране старается представить политический скандал как нечто напрямую с политикой не связанное - типичны ссылки на экономическую, хозяйственную, личностную подоплеку происходящего. Так, в ответ на доводы журналистов о связи расследований, проводимых Генпрокуратурой в отношении «Медиа-Моста» с информационной политикой НТВ, президент В.В. Путин ответил: Категорически не связано, это не политическое дело. Это дело уголовное, дело хозяйственное. Никакой политики тут нет (www.memonet.ru, 04.02.03). Вот пример из США: Enron, we now hear, is not a «political scandal» - it's a «business story». A fine distinction! A high-profile corporation donated millions of dollars to legions of politicians, including the president; bent the government to its will; lined the pockets of its executives while dodging all taxes; then went bankrupt, vaporizing thousands of employees' retirement accounts? If Enron isn't a political scandal, nothing is. (S. Rosenberg, Salon.com, 18.01.2002) Мы помним аналогичную ситуацию в России, когда ликвидация оппозиционного телеканала (ЗАО «МНВК», канал ТВ-6) проходила под прикрытием официальной риторики о споре хозяйствующих субъектов. Как писал Р. Барт, «буржуазный миф - это деполитизированное слово», «задачей мифа является преобразовать историческую интенцию в природу, преходящее - в вечное» (Барт, 1996:269-270). Думается, и с политическим скандалом происходит эта попытка «превратить Историю в Природу», представить политические действия, зависящие от конкретных представителей власти и выражающие их волю, как явления, подчиняющиеся объективным экономическим законам и развивающиеся независимо от власть предержащих.

Наряду с обязательным присутствием этической составляющей конфликта, вторым критерием для политического скандала в нашем исследовании мы предлагаем считать уровень общественного резонанса, степень вовлеченности медийной аудитории в ситуацию конфликтного общения публичных фигур. Конечно, можно назвать политическим скандалом и драку в парламенте, однако подобные эпизоды останутся вне сферы нашего внимания. Причина в том, что они не явились катализатором для широкой общественной дискуссии, не спровоцировали появления большого количества текстов. Важным дополнительным ориентиром может послужить наличие текстов художественного дискурса, посвященных тому или иному скандалу. На наш взгляд, только высокая степень ощущения эмоциональной вовлеченности коммуникантов в скандальные события способна породить конгломерат примеров языкового творчества в форме анекдотов, эпиграмм, пародий, и т.д. По их наличию или отсутствию мы будем судить, дорос ли тот или иной медийно-политический конфликтный эпизод до полноценного сверхтекста с присутствием текстов разных жанров. Именно этот факт будет являться для нашего исследования критерием степени резонанса явления и, следовательно, критерием оценки его статуса как сложного дискурсивного образования.

Широкое использование в СМИ слова «скандал» для описания любого рода конфликтных ситуаций мы расцениваем как ход, рассчитанный на привлечение внимания аудитории. Считая вопрос об универсальном определении словосочетания «политический скандал» открытым и не связанным напрямую с целями и задачами нашей работы, мы даем собственное определение с позиций лингвокультурологии, и в дальнейшем будем рассматривать только ситуации, под него подпадающие.

Под политическим скандалом мы понимаем получившее многократную вариативную разножанровую реализацию публичное конфликтное общение вокруг события, нарушающего этические нормы и влияющее на политическую ситуацию.

Мы полагаем, что именно в силу своей повышенной эмоциогенности и актуальности политический скандал развивается в сверхтекст, в конгломерат текстов разных речевых жанров - от аналитической статьи до анекдота. И чем выше интерес к событию, эмоциональный накал вокруг него - тем богаче и разнообразнее палитра текстов разных речевых жанров, созданных по его поводу. Информационный повод является чем-то вроде камня, падающего в водоем и создающим круги (не случайно метафорическая модель скандала представляет его как нечто концентрическое - новый виток скандала, скандал начал раскручиваться с новой силой, и т.п.). Именно многочисленные реакции на скандал и «реакции на реакции» создают из неприятного эпизода в жизни политика сложное дискурсивное образование, особую разновидность конфликтного общения, в которой сталкиваются интересы различных социальных групп и отстаиваются различные этические нормы.

Совокупность текстов различных речевых жанров, сконцентрированных вокруг политического скандала, объединяется в сверхтекст на основании единой ситуации функционирования: относительно ограниченного промежутка времени (время жизни скандала) и тематической общности (тексты объединены содержательно и ситуативно). Характерным признаком сверхтекста современного политического скандала является его жанровая разнородность.

Необходимо сделать уточнение о термине «сверхтекст» применительно к политическому скандалу. Н.А. Купина и Г.В. Битенская определяют сверхтекст как «совокупность высказываний, текстов, ограниченная темпорально и локально, объединенная содержательно и ситуативно, характеризующаяся цельной модальной установкой, достаточно определенными позициями адресанта и адресата» (Купина, Битенская, 1994). Некоторые критерии данного определения не представляются строго релевантными при рассмотрении феномена политического скандала: модальные установки могут быть множественными и поляризованными, локальная ограниченность в современную эпоху информационной глобализации также весьма условна.

Именно содержательное единство, связность и цельность являются основанием для утверждения о целостности текста. Также к категориям, обеспечивающим целостность текста, принято относить ситуативность и единство описываемого объекта (Мурзин, Штерн, 1991 : 15). Ситуативность сверхтекста политического скандала связана с особой разновидностью конфликтного общения: анализируемые тексты были взяты из СМИ и бытовых разговоров в периоды противостояния между участниками скандалов.

Интересен вопрос о структурной модели целостного единства политического скандала как сверхтекста. Мы предполагаем, что она может быть описана в терминах полевой структуры, так как при всем многообразии текстов разных жанров можно выделить тексты-прототипы, центральные для данного сверхтекста (новостной вброс скандала, комментарии в СМИ), близкие по своим характеристикам к институциональному типу дискурса, а также периферийные тексты - разговоры о политике, анекдоты, карикатуры, и т.п., в которых институциональные характеристики гораздо слабее, и больший удельный вес имеют личностные смыслы, характерные прежде всего для сферы межличностного общения.

Структура текстов политического скандала отличается заметно большей организованностью и связями между ее компонентами, чем, к примеру, ризоматическая (ризома - корневая система наподобие луковицы или клубня) модель французских исследователей Ж. Делёза и Ф. Гваттари, которые выдвинули теоретическое положение об особой модели целостности, «ацентрированной системы, не иерархической и не означающей» (Deleuze, Guattari, 1976; цит. по: Енина, 1997 : 21). Описывая сверхтекст политического лозунга, Л.В. Енина отмечает, что «ризоматическая целостность включает в себя множества, каждое из которых соединено с другим не бинарными оппозициями, а линиями сегментарности» (Енина, 1997 : 22).

Первые сообщения о скандале - тексты, в которых наиболее четко проявляются признаки институциональности и крайне слабо - признаки личностного общения. Эти первые тексты, содержащие факты, и не претендующие на оценки, сменяются через небольшой промежуток времени более подробным рассказом о событиях и их комментариями, первыми попытками анализа происходящего. В таких текстах (в частности, в жанре политического комментария) большую роль играют личностные смыслы и индивидуальные оценки, становится весомой роль Автора - комментатора и аналитика. Комментарии, обладая эмотивным зарядом личностных смыслов, провоцируют реакции и обсуждения в среде наивных коммуникантов, порождая дискуссии на митингах, в общественном транспорте, и т.д. Такое общение является интегрирующим в случае, когда коммуниканты придерживаются одного мнения по злободневному вопросу, и конфликтным - когда мнения разнятся.

В связи с изложенной выше хронологией и последовательностью в развертывании скандала, говоря о возможной метафорической модели для полевой структуры сверхтекста политического скандала, мы предлагаем метафору мозаики. Она отражает такое свойство сверхтекста скандала, как его переходное положение между размытыми и ацентрированными структурами (ризома) и структурами с жесткими предустановленными связями (иерархия). К выбору такой метафорической модели нас подводит отсутствие жесткой иерархичной коммуникации, но все же вполне заметные связи между частями рассматриваемой системы и их взаимообусловленность. В отличие от ацентрированной ризоматической системы сверхтекста лозунга, сверхтекст скандала имеет вполне определенное центральное событие, вокруг которого развиваются тексты, оно служит инвариантным содержательным стержнем. В отличие от сверхтекста лозунга, скандал имеет выраженную жанровую, ролевую и темпоральную структуру. Однако большая жанровая вариативность текстов скандала, стихийность их возникновения, множественность авторов, непредсказуемость развития этого типа сверхтекста говорят об отсутствии подлинно иерархической коммуникации и четко предустановленных связей (что характерно для строгих иерархичных текстовых структур - таких, например, как свод законов). Сходные структурные тенденции в культуре и современном обществе отмечаются культурологами и социологами: «Современная культура образует мозаику, а не иерархию» (Моль, 1972). Сверхтекст политического скандала существует как конгломерат текстов самых разных жанров. Однако эти тексты достаточно четко объединены тематически и детерминированы более ранними текстами, прототипными для новостного дискурса - информационными сообщениями, так же, как и мелкие цветные элементы мозаики детерминированы общим эскизом.

Выводы к главе 1

Сообщества текстов разных жанров, принадлежащих разным типам дискурса, являются актуальным предметом лингвистических исследований. Поскольку социолингвистический анализ дискурса ориентируется на изучение взаимодействия языковой личности и социальных систем, таких, в частности, как институциональные дискурсы, необходима выработка методологического аппарата для изучения подобных макроречевых форм в их целостности. Мы пользуемся базовым термином «дискурсивные образования» и предлагаем взгляд на них в ракурсе семиотического треугольника - семантика, прагматика, синтактика. Объект изучения интерпретируется как сверхтекст, что представляет синтактику - отношения между элементами системы, то есть, текстами разных жанров. При рассмотрении объекта исследования как сложного коммуникативного события внимание акцентируется на отношении знаковых комплексов к говорящим субъектам, функционировании в реальной коммуникации (описание речевых действий, коммуникативных стратегий, ситуаций, сюжетно-ролевой структуры), т.е. на прагматике. Интерпретация сложного дискурсивного образования как нарратива выявляет отношение знаков системы к представлениям об объектах окружающей действительности, существующим в сознании языковой личности, т.е. представляет его семантический ракурс.

Уточнено содержание термина «сверхтекст». Это содержательное и ситуативное единство текстов разных жанров представляет собой разновидность текста, которая должна рассматриваться с учетом универсальных текстовых критериев цельности и связности. Локальная ограниченность и цельная модальная установка как конститутивные признаки сверхтекста (вывод Н.А. Купиной и Г.В. Битенской) не являются релевантными по отношению к сверхтексту политического скандала. В отличие от макроречевого акта, для сверхтекста характерна множественность коммуникантов и их иллокутивных целей. В отличие от гипертекста для сверхтекста не является обязательной формальная связь между элементами текстов на уровне плана выражения, т.е. механическое совпадение отдельных фраз или слов; для сверхтекста ведущим конститутивным признаком является содержательное и ситуативное единство.

Сложное коммуникативное событие является единицей дискурса, описывая «речь, погруженную в жизнь»: участников, наблюдателей, экстралингвистический контекст. Факт отбрасывает все, что обнаруживает связь с личностью, в то время, как событие принадлежит жизненному пространству, разделенному на пересекающиеся личные сферы (Арутюнова, 1988). Сложное коммуникативное событие является также дискурсо-образующей единицей, так как сама семантика этого термина подразумевает модальность отношения к факту действительности, которое побуждает адресанта к продуцированию текстов. Термины «сложное коммуникативное событие» и «коммуникативный акт» состоят в отношениях инклюзивности.

Политический скандал относится к числу сложных дискурсивных образований, обладающих высокой общественно-политической значимостью. В работе предлагается следующее определение политического скандала как сложного дискурсивного образования: получившее многократную вариативную разножанровую реализацию публичное конфликтное общение вокруг события, нарушающего этические нормы и влияющее на политическую ситуацию. Политический скандал может быть интерпретирован как сверхтекст, так как образует совокупность текстов разных жанров, объединенных тематически, ситуативно и темпорально. В плане структуры сверхтекст политического скандала представляет собой мозаику, т.е. переходную по степени организованности структуру между строгой иерархией и ризомой.

Политический скандал также может быть интерпретирован как политический нарратив, поскольку обладает его главными свойствами: сюжетно-ролевой структурой, множественностью изложений, взаимодействием оппозиций этических ценностей и идеологий, протяженностью во времени, и т.д. Конститутивными признаками политического скандала как сложного дискурсивного образования являются: 1) наличие элемента опозоривания главных действующих лиц в силу нарушения ими этических норм; 2) влияние скандала на политический процесс; 3) жанровая вариативность скандала, в частности, присутствие текстов художественного дискурса (включая фольклор), а также бытового дискурса в виде жанра разговоров о политике и слухов.

Подход к политическому скандалу как сверхтексту предполагает анализ его жанровой структуры, рассмотрение же политического скандала как сложного коммуникативного события и нарратива предполагает анализ его ролевой и темпоральной структуры.

Глава 2. Политический скандал как сложное дискурсивное образование

Политический скандал, как неизбежное явление в демократическом обществе, существует в двух средах - институциональной коммуникации (прежде всего, в политическом дискурсе и дискурсе масс-медиа), и неинституциональной коммуникации (бытовой дискурс, художественный дискурс). Сравнение этих двух модусов существования политического скандала показывает разницу между тем, как скандал реализуется через представителей социальных институтов, и тем, как те же процессы преломляются в широких слоях общества. Для скандала темпорально первичны институциональные жанры (информационное сообщение, политический комментарий), однако без подпитки в виде общественных дебатов скандальный нарратив не получает необходимый резонанс для развития. В русле семиотического подхода к изучению сложных дискурсивных образований мы рассматриваем политический скандал как сверхтект через его жанровую структуру. Рассмотрение же политического скандала как сложного коммуникативного события и нарратива предполагает анализ его ролевой и темпоральной структуры.

2.1 Жанровая структура политического скандала

Политический скандал представляет собой интересное явление для лингвистики с точки зрения жанровой структуры, так как в сверхтекст скандала вовлечены тексты разных жанров, принадлежащих к разным типам дискурсов.

Рассматривая политический скандал как сверхтекст, мы исходим из мысли В.Е. Гольдина о том, что любой текст является жанрово-структурированным (Гольдин, 1999 : 6). Выделение жанровых признаков может производиться, исходя из прагматических характеристик коммуникации - ситуации общения, канала передачи информации, а также из внутренних характеристик текстов - их лексических и стилистических особенностей, критериев соответствия того или иного текста существующим структурным особенностям жанров.

Как отмечает Е.И. Шейгал, все аспекты организации текста (тема, композиция, стиль) пересекаются и комбинируются на уровне жанра (Шейгал, 2000). Нас интересуют лингвистические особенности передачи одной и той же темы в текстах разных жанров, вариативность композиции и стиля в зависимости от условий коммуникации. Представляется также важным и перспективным исследовать условия порождения текстов разных жанров в сверхтексте политического скандала, учитывая их эмоциогенность и общественно-политическую актуальность.

В качестве центрального примера для изучения жанровой структуры политического скандала мы выбрали корпус текстов, сконцентрированных вокруг национализации телеканала НТВ в 2001-м году, а также ликвидации телеканала ТВ-6 в 2002-м году. Не вдаваясь в этические оценки произошедшего, мы можем констатировать долго (с перерывами почти два года) длившуюся ситуацию противостояния государственных институтов (налоговая полиция, прокуратура, суды различных инстанций, корпорация «Газпром-Медиа», пенсионный фонд «Лукойл-Гарант») с негосударственными информационными структурами («Медиа-Мост», ЗАО «МНВК»), которая завершилась практически полным разрушением последних. Скандальная составляющая в этой ситуации заключалась в том, что действия государства и подконтрольных ему органов трактовались многими российскими политиками, журналистами и общественными деятелями как преследование по политическим мотивам и прямая угроза свободе слова в средствах массовой информации («Мосту» принадлежал единственный частный общенациональный телеканал НТВ, ныне - собственность «Газпрома», ЗАО «МНВК» принадлежал «политический наследник» НТВ - оппозиционный телеканал ТВ-6), а представители власти выдвигали тезис о чисто экономических причинах спора «хозяйствующих субъектов». Мы выбрали этот пример потому, что, в силу большой общественной значимости происходившего, количество и разнообразие текстов (их счет идет на тысячи), созданных по этому поводу в России и за рубежом, их эмотивность, имеют мало прецедентов в истории новейшей России. Сверхтекст скандала с НТВ и ТВ-6 удобен для анализа еще и потому, что проходил недавно, переживал периоды затухания, и теперь практически завершен, представляя собой на данный момент замкнутую, хотя и очень разветвленную, структуру. Как отмечает Е.В. Бакумова, «политические тексты быстро устаревают, поэтому иногда может показаться, что исследование этих текстов выглядит не совсем актуальным. С этим свойством политических текстов приходится мириться, оно нисколько не мешает их анализировать, выявляя определенные закономерности» (Бакумова, 2002 : 49). Лингвистическое исследование должно фокусировать свое внимание на тех критериях описания, которые являются перманентными. Несмотря на то, что материалом для изучения, как правило, послужили тексты уже завершенных скандалов, мы полагаем, что закономерности жанровой структуры будут инвариантны для политического скандала как сверхтекста.

С одной стороны, выбранные эпизоды (НТВ - 2000, 2001, ТВ-6 - 2002) представляют собой разные скандалы. Они отличаются и эмоциональностью участников скандала (от демонстраций и петиций протеста в 2001 году до относительно тихого медийного конфликта 2002 года), и реакцией общественного мнения. Отличается и политико-экономическая подоплека этих конфликтов. С другой стороны, в них присутствует и инвариантная составляющая. Это, прежде всего, действующие лица, переходящие из сюжета в сюжет, и сам мотив противостояния по ключевому вопросу контроля над тем или иным телеканалом между частными владельцами и компаниями, представляющими государственную власть. Политический скандал, связанный с со СМИ, ранее входившими в холдинг «Медиа-Мост», стал уже привычным для информационного ландшафта России последних лет. Многочисленные тексты различных жанров, созданные по этому поводу, послужат нам материалом для изучения жанровой структуры сверхтекста современного политического скандала.

Для анализа жанровой структуры политического скандала мы воспользуемся моделью речевого жанра, предложенной Т.В. Шмелевой (Шмелева 1998; 88-98). По мнению исследователя, для универсальной характеристики такой модели важны, по крайней мере, семь конститутивных признаков: шесть содержательных и один формальный. Это: 1) коммуникативная цель жанра - главный жанрообразующий признак, который противопоставляет четыре типа речевых жанров (информативные, императивные, оценочные, этикетные); 2) образ автора - информация об авторе как участнике общения, которая входит в типовой проект речевого жанра; 3) образ адресата; 4) образ прошлого - различает жанры, начинающие общение и жанры-реакции; 5) образ будущего, который предполагает дальнейшее развитие событий, воплощающееся в других текстах; 6) событийное содержание; 7) языковое воплощение - спектр возможностей ресурсов жанра. Мы, однако, не преследуем цель описания особенностей тех или иных речевых жанров как таковых. В текстах разных жанров нас интересует, прежде всего, механизм реализации скандала как сверхтекста, способы его выражения в выявленной жанровой структуре.

2.1.1 Политический скандал в институциональной коммуникации

Исследование корпуса текстов, объединенных тематически и темпорально, позволяет выделить следующую жанровую структуру сверхтекста политического скандала в институциональной коммуникации: информационное сообщение, политический комментарий, интервью, публичное выступление, открытое письмо. Разумеется, реальная жанровая палитра значительно многообразнее. Мы сконцентрировали свое внимание лишь на наиболее характерных и частотных жанрах данного сверхтекста, которые, на наш взгляд, образуют релевантную жанровую структуру современного политического скандала. Соотнося выделенную нами структуру с реальной коммуникацией, необходимо учитывать богатую жанровую вариативность каждого элемента - так, жанр политического комментария включает в себя телевизионные программы («Однако», «Грани» и др.), газетные, журнальные публикации, радиопрограммы («Реплика Черкизова»), публикации в Интернете. В качестве жанрообразующих критериев мы используем, вслед за М.М. Бахтиным, типизированность языковой формы, и, вслед за Т.В. Шмелевой, коммуникативную цель того или иного текста.

В рамки жанра информационного сообщения включены тексты с варьирующимися структурными и стилистическими особенностями, зависящими в первую очередь от канала передачи информации. Вариативность жанра представлена теленовостями (Первый канал, канал «Россия», НТВ, ТВС, бывшее НТВ и бывшее ТВ-6, а также BBC World и CNN), информационными сообщениями в интернет-СМИ (newsru.com, grani.ru, polit.ru, и других), новостными выпусками в радиоэфире («Эхо Москвы», «Радио России»), газетными сообщениями («Коммерсантъ», «Комсомольская правда», «Аргументы и факты» и др.). Такие тексты передают фактологическую информацию о происходящем политическом скандале, в сообщениях в первую очередь выделяются главные участники события, его предыстория, и возможные последствия. Таким образом в жанре информационного сообщения подчеркивается темпоральная и нарративная структура скандала. Если же у скандала нет предыстории, то выделяется в первую очередь порядок действий сторон - называется информационный повод и последовавшая реакция сторон (или ее отсутствие). Тексты представляют собой краткие сообщения, в которых дается представление о развитии описываемых событий и их последовательности. На первый план выдвигается порядок протекания действий. Каждое возвращение к уже ранее известному скандалу обычно описывает какой-либо новый виток событий, этап в развитии скандального нарратива.

Как правило, такие сообщения лишены прямой оценочности (по крайней мере, в респектабельных СМИ), подчеркивается информативная составляющая события. Иногда такая установка трудна к исполнению: порой трудно разграничить, где кончается новость, а где начинается комментарий по ее поводу. Так, главный редактор американской газеты «Washington Post» Б. Брэдли провозгласил: В этой газете страницы новостей решительно и бесповоротно отделены от передовиц и тематических рубрик. Цель такого разделения - благо читателя, который имеет полное право различать факты и мнения...(National Press Institute, 2000) Возможно, в том числе и из-за того, что в прямую компетенцию новостного жанра не входит вынесение оценок, по отношению к скандалу часто используются предикаты, характерные для одушевленных лиц: «Enron» scandal refuses to subside (cnn.com, июль 2002) Такое придание скандалу черт субъекта и использование персонифицирующей метафоры приводит к тому, что скандал воспринимается аудиторией как самостоятельное действующее лицо: Бумерангом к команде Киселева вернулся скандал с НТВ (Эхо Москвы, апрель 2002 г.). Происходит это, на наш взгляд, потому, что само указание на активную сторону в политическом скандале уже будет обладать оценочным зарядом. В высказывании, представляющим скандал как объект деятельности, а не как ее субъект, было бы значительно меньше «политической корректности», для адресата отчетливо проявились бы заинтересованные фигуры. Как результат, манипулирование общественным мнением со стороны тех или иных влиятельных групп осложнилось бы. Это видно, если мы сравним высказывания: Вокруг фигуры генерального прокурора Скуратова разразился скандал, связанный с видеопленкой компрометирующего содержания, поступившей на все телеканалы (канал РТР, январь 1999) и ее «деконструированный» вариант: Государственный канал РТР спровоцировал скандал вокруг фигуры генпрокурора Скуратова показом анонимно присланной видеопленки компрометирующего содержания. Такая переформулировка предложения на уровне грамматики сразу же выдает реципиенту инициатора скандала (канал РТР), и, до некоторой степени, разоблачает его намерения (любой ценой скомпрометировать попавшего в опалу генпрокурора). Поэтому заинтересованные в скандале СМИ, как правило, не говорят о нем как об устраиваемом или провоцируемом. По их версии, он происходит как бы сам собой, разражается, разгорается, вызывая ассоциации с какой-то самостоятельно действующей недоброй силой или опасным самовоспламеняющимся веществом, что может, на наш взгляд, рассматриваться как проявление стратегии дистанцирования.

Другой причиной такого широкого распространения персонифицирующей метафоры по отношению к политическому скандалу, на наш взгляд, является часто присутствующая объективная невозможность выделения активной стороны в происходящих громких событиях. Сама природа скандала диалогична - это всегда, прежде всего, реакция на стимул. Иногда сложно определить, что послужило стартом к развитию скандала - тот или иной поступок или заявление, либо мощная негативная реакция на него. Это видно в следующих примерах: Разрастается скандал вокруг антиамериканских заявлений президента Франции Ширака (программа «Время», февраль 2003). Настоящим всероссийским политическим скандалом обернулось решение Красноярского Центризбизкома о непризнании результатов выборов губернатора региона (новости канала ТВС, ноябрь 2002).

В качестве примера рассмотрим сообщение информационного канала CNN в Интернете:

Battle for NTV reaches climax

Protest continues as rival station TNT broadcasts live

April 14, 2001

Web posted at: 7:23 a.m. EDT (1123 GMT)

MOSCOW, Russia - The self-proclaimed new management of Russia's independent NTV network has wrested control of the station from reporters. With new security guards and journalists who refused to recognise the validity of the takeover - led by state-controlled gas giant Gazprom - fired, the morning news was cut off mid-sentence. But renegade staff immediately started broadcasting on a smaller «sister» channel. CNN's Jill Dougherty says the development raises the spectre of «duelling stations». NTV staff have fiercely opposed what they say is an illegal boardroom coup, claiming that the Kremlin was behind the move in a bid to silence the station's criticism of government policies. But the new management team, led by American financier Boris Jordan, says it is a purely financial matter. NTV political сorrespondent Alim Yusutov told CNN by phone from Moscow that he and other employees had been barred from entering the studios and had been told that a new staff was in place. «Now we have a new company taken over by the state ... Using the same logo, they want to present themselves as NTV. We believe this totally changes the media situation in Russia», said Yusutov. NTV correspondent Alexei Kondulukov, speaking by telephone from inside the main television tower at Ostankino in northern Moscow, said a so-called commission on the transfer of property arrived at NTV's offices to take control of the network shortly before dawn. The station went off air during a morning news broadcast, before later returning with a regularly scheduled comedy about a parrot and a gorilla. A protest graphic, which had appeared on screen throughout the dispute, had disappeared. Leading NTV journalists who refuse to recognize the new management took down large pictures of themselves that had hung in the halls and left the building after signing a statement they were leaving the station. They went over to the offices of the smaller TNT station across the street. Gazprom, which claims to hold a controlling stake of the independent television station's stock, voted out the station's management April 3 at a board meeting. But the station staff had refused to let them into their offices, and have launched a legal case against the move which is due to be heard in May. Thousands of people have demonstrated against the takeover in the biggest street protests of Vladimir Putin's presidency. Putin has said that he cannot involve himself in a purely financial matter. On Friday, Jordan said he had warned banks not to deal with managers of the channel until the takeover was complete. His team's latest attempt to take control came as Yevgeny Kiselyov, the ousted general director, was in Spain consulting about the station's future with founder Vladimir Gusinsky, the head of the Media-Most group - which also owns TNT. Gusinsky is currently fighting extradition to Russia on fraud charges which he says are politically motivated. CNN founder Ted Turner is currently in negotiations to buy a stake in NTV.

Уже в заголовке кратко резюмируется содержание всего сообщения, выделяется ключевая новость (Battle for NTV reaches climax). Указание даты публикации, точного времени ее помещения в Интернет, места действия, а также расширенный событийный контекст в подзаголовке (Protest continues as rival station broadcasts live) создает хронотоп - пространственно-временные и контекстуальные координаты события для потребителя информации. Коммуникативная цель текста жанра информационного сообщения - информативная, однако прослеживается и интенция формирования у реципиента определенной оценки описываемых событий. The self-proclaimed new management of Russia's independent NTV network has wrested control of the station from reporters. Уже в самом первом предложении текста прослеживается отрицательное отношение его автора к происходящему: прилагательное self-proclaimed, а также фраза wrested control of the station from the reporters должны нарисовать в сознании аудитории картину яростного (на что указывает глагол to wrest) противостояния журналистов и некого самопровозглашенного руководства за право собственности (контроля) над телеканалом. Нужно отметить, что здесь произведена едва заметная подтасовка фактов при помощи умалчивания части информации. Так, новое руководство не было в полном смысле слова самопровозглашенным - оно было назначено заседанием Совета директоров, легитимность которого не признавал журналистский коллектив. Контроль над телеканалом (права собственности) принадлежал не журналистам, а медиа-магнату В. А. Гусинскому.