Шифтерный лингвокультурный концепт "Справедливость"

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Данная работа выполнена в рамках лингвокультурной концептологии. Объектом исследования является шифтерный концепт «справедливость». Предметом изучения стали понятийные, образные и ценностные характеристики данного концепта, а также особенности его коммуникативной реализации.

Актуальность настоящего исследования обусловлена следующим: 1) необходимостью дальнейшего развития типологии лингвокультурных концептов; 2) неизученностью структурной и функциональной специфики шифтерных концептов; 3) значимостью концепта «справедливость» как одного из наиболее актуальных и аксиологически маркированных элементов любой национальной концептосферы.

В основу исследования положена следующая гипотеза: в лингвокультуре существует особый тип концептов, имеющих специфические шифтерные характеристики и воплощающих оппозитивные свойства аксиологически значимых феноменов. Одним из таких концептов является концепт «справедливость».

Цель исследования состоит в комплексном моделировании шифтерного концепта «справедливость», функционирующего в современной русской лингвокультуре. Для выполнения данной цели были поставлены следующие задачи:

1) обосновать выделение шифтерных концептов как особого типа аксиологически маркированных ментальных образований и установить их конститутивные признаки;

2) выявить понятийные характеристики шифтерного концепта «справедливость»;

3) определить варианты образного воплощения шифтерного концепта «справедливость»;

4) описать особенности ценностного содержания шифтерного концепта «справедливость»;

5) охарактеризовать феномен шифтерного переключения как основу коммуникативного функционирования концепта «справедливость».

Научная новизна работы состоит в определении статуса шифтерных концептов как особого вида концептов, в установлении взаимосвязи понятийных, образных и ценностных параметров концепта «справедливость» и специфики его коммуникативной реализации.

Теоретическая значимость исследования состоит в развитии лингвокультурной концептологии применительно к изучению и моделированию шифтерных концептов.

Практическая ценность работы заключается в том, что ее результаты могут быть использованы в лекционных курсах языкознания, теории межкультурной коммуникации, лексикологии, в спецкурсах по лингвокультурологии и дипломатической подготовке, в практике адаптации иностранных граждан к социальным условиям России.

Материалом исследования стали следующие источники: данные толковых, фразеологических и энциклопедических словарей русского языка (24), сборников пословиц, поговорок и афоризмов (8); данные анкетирования и интервьюирования информантов различного возраста, социальной и профессиональной принадлежности - 500 человек; тексты обращений граждан в администрацию г. Астрахани и Президента РФ (400); художест венные произведения (120 текстов), материалы прессы (90 выпусков), интернет-ресурсы (1560 страниц); видеозаписи художественных, мультипликационных и телевизионных фильмов (130); транскрипты телевизионных и радиопрограмм c 2000-го по 2008 г.(250).

Единицей исследования является текстовый фрагмент, в котором реализуется концепт «справедливость». Всего исследовано около 6000 единиц.

При первичной обработке исследуемых материалов были использованы методы статистического анализа и свободный ассоциативный эксперимент. Описание понятийных, образных и ценностных составляющих концепта осуществлялось при помощи понятийного моделирования, этимологического и компонентного анализа. Компонентный и контекстуальный анализ применялись при исследовании динамики развития концепта и особенностей его функционирования. Для верификации теоретических результатов применялся направленный ассоциативный эксперимент в различных возрастных и профессиональных группах носителей языка.

Теоретической основой работы послужили следующие положения, доказанные в лингвистической литературе:

1. Дискретной единицей переживаемого знания, реализующегося в языковой системе, языковом сознании и коммуникативном процессе, является лингвокультурный концепт (Н.Д. Арутюнова, Е.В. Бабаева, С.Г. Воркачев, В.З. Демьянков, В.И. Карасик, Н.А. Красавский, С.Х. Ляпин, В.А. Маслова).

2. Лингвокультурные концепты разноструктурны, полиапеллируемы, допускают множественное измерение в зависимости от применяемых исследовательских процедур (А. Вежбицкая, В. фон Гумбольдт, Н.В. Крючкова, Д.С. Лихачев, Ю.Е. Прохоров, Г.Г. Слышкин, Ю.С. Степанов).

3. Шифтерным содержанием, связанным с говорящим, адресатом сообщения и ситуацией коммуникации, могут обладать языковые единицы разных уровней: от грамматических и морфологических категорий до отдельных лексем (Ю.Д. Апресян, Э. Бенвенист, Е.В. Падучева, О. Есперсен, Р. Перкинс, Р.О.Якобсон).

На защиту выносятся следующие положения:

1. Особым типом лингвокультурных концептов являются шифтерные концепты - ментальные образования, структура которых включает позитивную и негативную оценочные зоны, равноправные аксиологически и характеризующиеся ситуативной реверсией референции. К числу шифтерных концептов относится концепт «справедливость».

2. Понятийный компонент концепта «справедливость» структурирован в виде фрейма, который включает четыре минимальных признака: 1) имеет место ситуация; 2) в ситуации участвуют две стороны; 3) одна из них позиционируется как ущемлённая в чём-либо; 4) сторона, считающая себя ущемлённой, претендует на оценку ситуации в свою пользу. Содержание понятийного компонента концепта «справедливость» расширяется за счет объективных и субъективных параметров ситуации.

К объективным параметрам относятся «количество и статус лиц, чьи интересы затронуты в конфликте», «поводы для интерпретации ситуации как несправедливой», «сфера возникновения конфликта», «фиксированность способов определения приоритетной стороны», «наличие третьей стороны, определяющей бенефицианта», «степень восстановимости ущерба». Субъективные параметры имеют оценочный характер: «размер ущерба», «адекватность и интенсивность наказания», «соотношение вложенных ресурсов или усилий» и т.п.

3. Образный компонент концепта «справедливость» направлен на преодоление абстрактности соответствующей лексемы и возможен в следу ющих основных вариантах: метафорическом (справедливость/несправедливость описывается как субъект действия), перцептивном (справедливость/несправедливость описывается как объект восприятия) и прецедентном (справедливость/несправедливость ассоциируется с историческими и современными социально значимыми персонажами).

4. Иерархия ценностных ориентиров, по которым определяется справедливость притязаний одной из сторон конфликта, подвижна. Отсутствие абсолютного равенства получает обширную реализацию в паремиологическом фонде языка. В русской лингвокультуре ведущим источником для формирования ценностных установок является семья, поэтому в ситуациях распределения благ сохраняется установка на патернализм при общем недоверии к официальному судопроизводству.

5. Устойчивые ассоциации концепта «справедливость» обладают общенациональным содержанием и формируют системы приоритетов, релевантных для различных областей социального взаимодействия. В процессе коммуникации они вербализуются через индексы позиции субъекта, позволяющие осуществить реверсию референции в направлении, отвечающем интересам отправителя сообщения.

6. В процессе коммуникации происходит переключение между позитивной («справедливость») и негативной («несправедливость») модальностями концепта. Такое переключение отражает перемещение дейктиче ского центра коммуникации и обнаруживает различия систем ориентации субъектов. Данные различия выражаются в самопрезентации субъектов и зависят от степени их причастности к событию.

7. Шифтерное переключение в рамках концепта «справедливость» возможно в вербальной, довербальной и невербальной формах. Первая форма проявляется в диалогической коммуникации. При этом различные си стемы оценки меняются с переходом коммуникативной инициативы и конкурируют между собой. Вторая форма функционирует на уровне прагматического планирования, которое основано на идентификации оппонента и ограничено персональным диапазоном систем ориентации. Третья основана на перцептивном коде, крайние формы которого деструктивны.

Апробация работы. Основные положения и выводы диссертационного исследования были изложены на международных и межвузовских научно-практических конференциях: «Современная филология в международном пространстве языка и культуры» (Астрахань, 2004); «Язык, культура, менталитет: проблемы изучения в иностранной аудитории» (Санкт-Петербург, 2005); «Школа-семинар по психолингвистике и когнитологии» (Москва, 2007); «Коммуникативная парадигма в гуманитарных науках» (Ростов-на-Дону, 2007); «Язык и культура в России: состояние и эволюционные процессы» (Самара, 2007); «Русский язык: человек, культура, коммуникация» (Екатеринбург, 2007); «Меняющаяся коммуникация в меняющемся мире» (Волгоград, 2008); «Актуальные проблемы теории и методологии науки о языке» (Санкт-Петербург, 2009). По теме исследования опубликовано 9 работ общим объемом 3,3 п.л.

Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения, библиографии и пяти приложений.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

В первой главе диссертационного исследования «Типологические характеристики лингвокультурного концепта справедливость» предложен вариант типологии, в рамках которой концепт «справедливость» классифицируется как шифтерный, рассмотрены конститутивные признаки шифтерных концептов.

В первом параграфе «Принципы выделения и классификации лингвокультурных концептов» рассматриваются единицы сознания, языка и культуры, на основании функционального сходства которых утверждается изоморфизм соответствующих областей изучения человека. Такими единицами являются для сознания - логические категории (Аристотель, Э. Бенвенист), для языка - функционально-семантические категории (С.Н. Цейтлин, Г.Р. Доброва, А.В. Бондарко), для культуры - аксиологиче ски значимые смыслы (Ю.М. Лотман, А.А. Пелипенко, Ю.С. Степанов). В качестве междисциплинарных единиц познания человека используются концепты, по-разному детализируемые и классифицируемые в зависимости от научного направления. Для психолингвистики (А.А. Залевская, В.А. Пи щальникова) важно соотношение индивидуального, инвариантного (КОНЦЕПТинд., КОНЦЕПТинв.) и обобщенно-научного (КОНСТРУКТ). В рамках лингвокогнитивного направления типология концептов ориентирована на способы ментального структурирования знаний: гештальты, представления, сценарии, фреймы, схемы (А.П. Бабушкин, Н.Н. Болдырев, З.Д. Попова, И.А. Стернин). Лингвокогнитивные концепты типологизируются также по характеру их наблюдаемости (вербализованные и невербализованные), по принадлежности группам носителей (универсальные, национальные, групповые, индивидуальные), по степени абстрактности (абстрактные и конкретные). При этом в концепте выделяются понятийный и образный компоненты.

В лингвокультурологии концепты классифицируются по сфере отражаемых явлений (параметрические и непараметрические), по нормативному содержанию (регулятивные и нерегулятивные), по области формирования (архетипические, профессиональные, религиозные), по степени транслируемости, стадии существования в культурной практике (затуха ющие, актуальные, возникающие). Помимо понятийного и образного компонента в лингвокультурном концепте выделяется (при том - в качестве ведущего) ценностный компонент, определяющий культурный статус отношений или реалии, воплощённой в концепте. Он включает параметры актуальности и оценочности.

Актуальность концепта выражается объемом языковых единиц, которые могут быть применены для «входа» в данный концепт. Для концепта «справедливость» - это и способы прямой номинации (именования позитивной и негативной оценки - справедливо/несправедливо), и средства, ассоциативно связанные с концептом: статусные номинации участников (начальник/рабочий, государство/пенсионеры), прецедентные образы (Сталин, Робин Гуд), паремии (без труда не вытащишь и рыбку из пруда) и т.д.

В аксиологической оценке воплощаются свойства, приписываемые объектам восприятия (С.А. Прищепчук). Оценка - это комплексный ментальный феномен, включающий структурные (субъект, объект и оценочный элемент) и функциональные (шкала и стереотипы) элементы (Е.М. Вольф). Оценка как результат познания окружающего мира связана со значимой сегментацией пространства, а ее дуализация как ведущий принцип «всегда аксиологична» (Н.Д. Арутюнова, А.А. Пелипенко).

Сегментация знаний об окружающем мире происходит путем дискретных членений и закрепляется в виде бинарных оппозиций (А.Н. Афанасьев, Ю.М. Лотман, В.Н. Топоров, Дж. Лакофф, М. Джонсон), которые в системе языка по семантическому показателю выделены в группу антонимов.

Философская трактовка противоположностей у К. Маркса и Ф. Энгельса связана с онтологической сущностью познаваемых объектов: «Север и юг - противоположные определения одной и той же сущности… они представляют собой дифференцированную сущность» (К. Маркс). Онтологическое существование противоположностей человек фиксирует в виде нормированных номенклатур либо языковыми средствами. При этом понятие нормы подвижно. Так, температура человека может быть описана в градусах (35°, 36°, 40°) или с помощью прилагательных как низкая, нормальная, высокая, в этом случае употребление прилагательного ориентируется на оценку общего состояния человека, тогда как при других обстоятельствах, например для описания кипения воды, за норму будет принята другая отметка температуры.

По степени выраженности оценочного компонента лингвокультурные концепты предлагается подразделять на три группы. В первую группу войдут концепты - предметные области познания: труд, слово, жизнь, семья и т.п. Во вторую группу войдут концепты, в которых предметный компонент дополнен оценочным, - это концепты реалий, познанных определенным способом и получивших в культуре позитивную или негативную оценку, очевидную для представителей единой лингвокультуры: концепты «верность», «благородство», «подвиг» оценены как желательные феномены и потому содержат позитивную оценку; концепты «предательство», «обман», «убийство» нежелательны, их оценка негативная. К третьей группе предполагается отнести концепты, обозначающие способы или параметры познания мира, напрямую не связанные ни с каким определенным объектом оценки: «старый - новый», «красивый - некрасивый», «полезный - бесполезный». В эту же группу войдёт исследуемый концепт «справедливость - несправедливость».

Во втором параграфе «Шифтерные концепты как особый тип лингвокультурных концептов» выявлены параметры, по которым концепты с преобладанием оценочного компонента классифицируются как шифтерные.

Семантика концептов типа «плохой - хороший», «лёгкий - трудный» не связана ни с каким конкретным объектом оценки - она имеет в качестве объекта того человека, предмет или явление, которые требуют оценки в каждой конкретной ситуации. Подобного рода лингвистические единицы получили название шифтеров (О. Есперсен, Р. Якобсон). Их семантиче ское содержание категориально (т.е. представляет собой субъективность, локативность и т.п. в чистом виде). Шифтеры могут относиться к субъекту речевой ситуации, месту и времени, не обозначая ничего конкретного вне коммуникативной ситуации.

Концепты с ведущим оценочным значением включают в речевую ситуацию еще один элемент - объект, на который направлена оценка, или объект, которым она вызвана. По направлению оценки предлагается различать два вида шифтерных концептов - аффективные и посессивные шифтеры.

Концепты первой группы отражают различное отношение, которое объект вызывает у человека при попадании в фокус мысли или действия: красиво - некрасиво, смешно - не смешно, интересно - не интересно, холодно - тепло и т.п. Данная группа включает эмоциональные и перцептивные параметры реагирования.

Концепты второй группы, к которой мы относим и концепт «справедливо - несправедливо», воплощают отношение субъекта к объекту, исходящее от человека и направленное на объект обладания: полезный - бесполезный, старый - новый, свой - чужой и т.п.

Категория посессивности в узком понимании воплощает отношения собственно владения: как правило, в модели посессивных отношений в качестве субъекта выступает человек, в качестве объекта - неживой предмет (С.Н. Цейтлин). При широком понимании (М.В.Милованова, С.Н.Цейт лин, О.Н. Селиверстова) к посессии в русском языке относятся случаи обладания действием или качеством (у него отпуск, её красота), временное или постоянное обладание, а также различные варианты принадлежности: локативность - осознание своим всего, что находится на своей территории (М. Еливанова), агентивность - способность контроля над объектом или ситуацией (А. Зализняк), партитивность - осознание объекта обладания как части себя («отчуждаемая» и «неотчуждаемая» собственность - по К. Чинчлей) или себя как части целого (семьи, нации, социальной группы).

В коммуникативно-функциональном плане для шифтеров характерна высокая дискурсивная транслируемость. Это связано с когнитивной «простотой» данных концептов, снимающей возрастной и социальный порог при их реализации и восприятии.

Коммуникативная реализация шифтеров сопровождается реверсией референции, при которой один и тот же феномен или ситуация, как правило, получает различные (контрастные) именования: Справедливость есть только в самых простых случаях, дальше это либо бизнес, либо политика и всё; Справедливость или несправедливость, правда у каждого своя, а «истина где-то рядом».

Реверсия референции связана с оценочным характером коммуникативного действия (вербального или невербального), которое инициируется одним субъектом (в случае прямой или обратной посессии) или как минимум двумя (в случае встречной посессии).

В качестве конститутивных признаков шифтерных концептов мы выделяем следующие: 1) типологически шифтерные концепты выделяются на основе доминирования оценочной составляющей; 2) объект оценки семантически не конкретизирован; 3) структура шифтерных концептов образована двумя зонами выражения оценки - позитивной и негативной; 4) коммуникативная реализация шифтерных концептов сопровождается реверсией референции.

Во второй главе «Структурные характеристики концепта справедливость» исследуется специфика понятийного, образного и ценностного параметров концепта.

В первом параграфе «Понятийный компонент концепта справедливость» на материале толковых, этимологических и энциклопедических словарей, а также дефиниционной части анкет информантов устанавливается, что унифицированное содержание понятия «справедливость» включает одинаковый минимум мыслительных ходов. Если говорить о ситуации, в которой участвуют две стороны и одна из них считается ущемлённой в чём-либо, то человек, причастный к русской лингвокультуре, понимает, что речь идет о «несправедливости» и может прогнозировать претензии ущемленной стороны на «восстановление справедливости» (при этом человек может быть участником или свидетелем ситуации).

На уровне внутренней формы базовой лексемы слово «справедливость» этимологически связано со словом «правый» (букв. «находящийся справа», т.е. имеющий ориентацию относительно субъекта: справа от кого? - говорящий имеет в виду в первую очередь себя, либо требуется уточнение в рамках приемлемой для собеседников системы ориентиров - справа от вас, по правую руку (Ю.Д. Апресян)). Родственные слова с корнем прав-, с одной стороны, обозначают положительные изменения (поправиться, оправдать, исправить), с другой - единоличную деятельность (расправиться с кем-либо, самоуправство, заправлять = руководить). В то же время левши считаются до сих пор вне нормы так же, как вещи, вызыва ющие недоверие: левый товар, левые деньги, сходить налево.

Современное значение справедливости как регулятива человеческих отношений изначально входило в семантику слова «правда» наряду со значениями «точность» и «истина». Развитие значения слова «справедливость» хронологически представлено в диссертации в приложении 1 (64 примера) на основании письменных источников с XVI по XX в. и до 2009 г.

Представления, входившие изначально в концепт, определялись отношением к миру, как божьему творению, что выражалось в судебных практиках (поле, крестное целование, жребий), согласно которым вина доказывалась волей суда Божьего. Постепенное отмирание этих практик переводило человеческие отношения в земную плоскость: приговором о «Губных» делах 1556 г. вместо организации «поля» в суд надо было предоставлять «общую правду», т. е. свидетелей, на которых могли сослаться обе стороны.

Словоупотребление родственных слов с корневой морфемой «прав» (от праславянского пра- «какой должен быть») изначально также принадлежало области церковной практики: «О умираюшиих же ветхный правильный закон сохранит ся и ныне!» (Кормчая книга Ефремовская, XII в.). Интересно одновременное употребление слов прбвило и правъло, послужившее основой метафоры духовного совершенствования, а также руководства: «Взято на государев обиход пять верёвок и те веревки отданы на государев дощаной струг… на правъла и на голубницу их кормовому веслу» (Акты астраханской воеводской избы XVII в.).

Само слово «справедливость» в деловых и судебных документах до конца XVI в. не встречается. Согласно материалам словаря А.А. Грузберг, в источниках XVI-XVII вв. оно зарегистрировано в дипломатической переписке московского и польско-литовского государства, хотя по сравнению со словом «правда» всё ещё употребляется значительно реже (259 случаев к 10): «Шлём до тебя дворянина посланника П. Волка…чтоб подданных наших за все обиды и убытки … справедливость учинити… » (выписи из статейного списка П. Волка и М. Сушского).

Вхождение слова «справедливость» в употребление регистрируется наиболее широко в деловых и научных текстах в значении истина, точность: «Справедливость сего доказывается сравнением Российского языка с другими, ему сродными» (М.В. Ломоносов). Развивается также значение воздаяние должного, признание как характеристика межличност ных отношений: «Девушка лет осемнадцати, лицом не дурна, не самовольна, не своенравна, умеет отдать справедливость другим и самой себе» (Трутень, 1770). Внимание к социальной активности отдельной личности отразилось в выражении «своя справедливость»: «Я намерен только доказать свою справедливость, а не бранить публично других, ибо поступал по совести, по чести» (Трутень, 1769).

В течение XIX в. значение справедливости как данного от Бога, а потому общего для всех норматива постепенно вытесняется социальными претензиями, поднимается вопрос об ответственности: «Облеченные властью, с хорошими намерениями и с желанием добра для всех, с готовностью управлять народом справедливо, но они не знают силы вещей, они невежды, не учились тому, что нужно знать им» (Н. И. Костомаров). На этом фоне приходит осознание, что объективные параметры определения весьма гибки так же, как возможности языка: «Не может же быть, чтобы такое сложное явление имело такое простое и ужасное объяснение, не могло же быть, чтобы все те слова о справедливости, добре, законе, вере, боге и т. п. были только слова и прикрывали самую грубую корысть и жестокость» (Л.Н. Толстой).

Усложнение представлений о справедливости/несправедливости расширялось вслед за увеличением сфер взаимодействия в социуме, а в особенности формирования социально-политических течений: «Г. Плеханов не понимает, что будучи вынужден признать справедливость большевизма, признать, что его требования суть требования трудовых масс… сдаёт этим свою позицию…» (В.И. Ленин).

На протяжении социалистической истории религиозная лексика была практически исключена из употребления. К концу ХХ в. проблематика несправедливости распространилась на сюжеты, продуцируемые сферой развлечений, которая активно формировала новые прецедентные миры («Зло и тьма проснулись… Удастся ли воинам вернуть мир в привычное равновесие сил? Или оно завладеет их душами, раз и навсегда изменив жизни пяти девушек и всех тех, кто однажды последовал за ними в борьбе за добро и справедливость?» (Из рекламы компьютерной игры)).

В последнее время (источники 2000-2009 гг.) на фоне возросшей социальной и информационной мобильности населения наблюдается тенденция коммерческой эксплуатации концепта «справедливость»: «Если Вы представляете инициативную группу и хотите сообщить общественности о своей проблеме, если Вашей главной целью является достижение правды и справедливости - мы готовы помочь Вам! … организуем информационное освещение Ваших митингов или пикетов!».

В качестве семантической параллели базовому имени концепта «справедливость» часто рассматривается слово «правда», но в сплошной выборке контекстов современного словоупотребления «правда» в большинст ве случаев (218 из 300 примеров - 75%) обозначает соответствие истине: «Я вспоминаю себя студентом … в алгебре и физике ничего не менялось - в начале было условие задачи, а в конце ответ. В истории не так - старшие студенты учили нас, как правильно читать “Правду” и “Комсомольскую правду” - правда была всякая» (А. Филиппенко).

Инициирование апелляции к справедливости в подавляющем боль шинстве случаев принадлежит лицу, считающему себя жертвой несправедливости, либо таковому с авторской точки зрения. Ассоциативный опрос информантов трех возрастных групп (20-35 лет, 35-50 лет и старше 50) различной социально-профессиональной принадлежности (студенты -150 чел., госслужащие - 50 чел., предприниматели - 50 чел., юристы - 50 чел., пенсионеры - 150 чел.) также показал, что значение «справедливость - точность» (справедливость теоремы) для носителей языка не актуально (приложение 2 в диссертации). Употребление слова «справедливость» в этом значении сохраняется в научной речи и публицистике, но дополнительных значений не приобретает, и нами в понятийный компонент шифтерного концепта оно не включено.

На основе материалов толковых и этимологических словарей, а также дефиниционной части анкет 450 информантов было установлено, что понятийный компонент концепта включает объективно определяемые (I-V) и субъективные (VI-VIII) параметры. К объективным параметрам относятся: I. Количество и статус лиц, чьи интересы затронуты в конфликте: 1) два субъекта, которые равны или не равны по возрасту (ребёнок, взрослый, старик), личным возможностям (инвалид, здоровый, талант, сирота, многодетная), материальному состоянию (нищий, бедный, богатый), социальному положению (работяга, чиновник, интеллигент), полу (мужчина, женщина, сексуальные «меньшинства»); 2) более чем 2 субъекта с переменной позицией бенефицианта: 1 человек и микрогруппа (студент и его друзья, ребёнок и семья), 1 человек и макрогруппа (беженец - новый город, президент - население), 1 человек и супер-объект (Бог, судьба, жизнь); 3) большие группы лиц (социальные, политические, религиозные, этнические). II. Мотивы и причины, вызывающие сетования на несправедливость: материальный ущерб (кража, невыплата зарплаты, потеря квартиры), моральный ущерб (оскорбление, унижение ), статусное понижение (понизили, подсидели, подставили), физические посягательства (побои, убийство, насилие), территориальные споры (захват территории, непризнание автономии). III. Сферы возникновения конфликта: личная (предательство, измена, обман, ложь, насмехательство, надувательство, неуважение), статусно-ориентированная (подсиживание, выживание с работы, подстава), институциональная (чиновничий произвол, безработица), межкультурная и т.п. IV. Фиксированность способов определения приоритетной стороны: отношения оформлены документально (договор, закон, служебная инструкция) или регулируются в процессе коммуникации (совесть, обещание, взаимовыручка, компромисс). V. Hаличие третьей стороны, определяющей позицию бенефицианта: конфликт не выходит за рамки взаимодействия двух сторон, либо стороны прибегают к помощи посредника (судья или лица, его замещающие). Cтепень восстановимости ущерба: восстановимый ущерб (зарплата, льготы, украденные вещи); невосстановимый ущерб (смерть, здоровье, близкие люди).

В качестве субъективных выделяются параметры: VI. Оценка размеров ущерба (существенный - несущественный). VII. Критерии бенефициальности по соотношению вложенного труда (я вкалываю, а он в кабинете сидит - без труда не выловишь и рыбку из пруда), имеющихся ресурсов (он депутат, ему всё можно), очевидности материального превосходства (понастроили себе особняков, а простым людям есть нечего), по уровню ответственности за выполняемую работу (я директор, все проблемы на мне: и зарплата, и налоги, и безопасность). VIII. Критерий интенсивности наказания (слишком суровое/ слишком мягкое). Причины недовольства могут быть и чисто субъективными (именно их в ассоциативном опросе отмечали юристы): зависть, жадность, собственная леность. Они же отражены в пословицах «В чужих руках кусок больше кажется», «Сосед спать не даёт - хорошо живёт», «Есть много, а хочется больше», «В чужой лодке всегда больше рыбы», «Охал дядя на чужие бабки глядя». Список субъективных параметров принципиально не за крыт, он может пополняться в зависимости от конкретной ситуации.

Во втором параграфе «Образный компонент концепта справедливость» рассматриваются способы преодоления абстрактности справедливости/несправедливости.

Справедливости и несправедливости приписываются параметры размера или количества: справедливость как недостижимый идеал носит предельный, единичный характер, имеет размер (абсолютная, максимальная справедливость, пределы справедливости, за границами справедливо сти, мерило справедливости), а несправедливость - это обыденный, повторяющийся, исчислимый феномен (куча, нагромождение несправедливостей, опять несправедливость, ещё одна несправедливость, десять налоговых несправедливостей). Именно поэтому локальная привязка справедливости приравнивает её к своему антиподу: «справедливость по-брянски», «… по-американски», «эра туркменской справедливости».

Метафоры, с помощью которых описывается образ справедливости, нерегулярны, однако по совокупности примеров (20% от общего количест ва) очевидны настойчивые попытки говорящих/пишущих о справедливо сти «очеловечить» её, оставляя за собой необходимую свободу действий. Справедливость (1) и несправедливость (2) осмысляются в качестве дейст вующего лица: 1) справедливость требует, побеждает, разрешает, поселилась, притаилась, ведёт, царит, помогает, карает; 2) несправедливость огрубляет, заставляет страдать и бояться, наступает на человечество, правит.

Специфическим способом образной номинации несправедливости являются также перцептивно-соматические описания, которые описывают эмоциональные ощущения как физические, делают их более осязаемыми для собеседника: боль («Несправедливость - как нож в сердце»), вес («Если несправедливость происходит, мы ощущаем ее как некий болезненный груз»), температура («Несправедливость словно охватывает юное сердце ледяным панцирем»), медицинские ассоциации («Непрерывно растущая, как раковая опухоль, несправедливость»).

Традиционное мнение о том, что для русской лингвокультуры характерна установка принимать несправедливость как непреодолимое внешнее обстоятельство, компонентным анализом не подтвердилось. Списки глаголов с «пассивной» (1) и «активной» (2) семантикой равновесны: 1) мечтать о С (справедливости), верить в С, надеяться на С, жаждать С, жаловаться на Нс (несправедливость), ощущать Нс, чувствовать Нс, принимать Нс, терпеть Нс, страдать от Нс, пережить Нс, мириться с Нс, не возмущаться Нс, обидеться на Нс, быть во власти Нс; 2) искать С, бороться за С, добиваться С, восстанавливать С, наводить С, сражаться за С, отстаивать С, требовать С, защищать С, драться за С, победить Нс, сопротивляться Нс. Однако глаголы первой и второй групп различаются контекстами упо требления - для описания реального положения дел используются глаголы «пассивные», тогда как «активные» сообщают (чаще всего) установку, а не реальную деятельность: «Это так же несправедливо, как землетрясение: худо, а не отменишь, негодовать бессмысленно, а замалчивать вредно - надо знать о нем больше, чтоб как-то существовать, приспосабливаться, спасаться» (М. Веллер).

Ролевые модели концепта разнообразны, поскольку включают в себя противопоставление на основе всевозможных признаков, которые могут сигнализировать о неравенстве: возраст (ребёнок - родители), материальное положение (богатый - бедный), социальный статус (рабочий - служащий), этнос (русский - нерусский). Полярными полюсами образного воплощения представлений о справедливости и несправедливости являются лингвокультурные типажи «юродивый» и «чиновник». Юродивый воплощает предельную открытость и отказ от благ, доступных человеку (дом, одежда, питание, семья), и потому не боится Божьего суда. Современные ассоциации с юродивым оскорбительны: «У неё дома ребёнок голодный, а она здесь юродствует» (Х/ф «Гараж»).

Юродивый как лингвокультурный типаж, который пытается напоминать, демонстрировать правду от бога (пример 1) дублируется земным «правдолюбцем» (пример 2), действия которого неэффективны, могут нанести вред окружающим: 1) На Руси все православные знают, что кто библию прочитал и «до Христа дочитался», с того резонных поступков строго спрашивать нельзя; но зато этакие люди что юродивые - они чудесят, а никому не вредны, и их не боятся (Н.С. Лесков); 2) Дважды два - шесть! - заявляет оратор на митинге. - Неправда, дважды два - четыре! - кричит правдолюбец и исчезает на двадцать лет. Вернувшись, он снова попадает на митинг. - Дважды два - пять! - Неправда, дважды два - четыре! - кричит правдолюбец, к нему подходит оратор, доверительно обнимает его и тихо говорит: - Неужели вы хотите, чтобы дважды два снова было шесть? (Анекдот).

Анализ текстов обращений граждан в администрацию Астраханской области и администрацию Президента РФ показывает, что лингвокультурным типажом, воплощающим представления о несправедливости, остаётся «чиновник». Основные черты образа чиновника сложились задолго до наших дней: это безнаказанность, равнодушие, общественный паразитизм: «При вступлении Анны Ивановны на престол он губернаторствовал в Казани, считался по справедливости замечательно умным и способным человеком своего времени, но также прославился взяточничеством, всякого рода грабительствами и озорничеством» (Н.И. Костомаров).

В третьем параграфе «Ценностный компонент концепта справедливость» рассматривается культурная регламентация возможных приоритетов в конфликте.

Осознание неравнозначности распределения благ является неотъемлемой чертой картины мира в русской лингвокультуре: «Кому чин, кому блин, а кому и клин», «Кому щи жидки, а кому жемчуг мелкий». Готовность быть обделённым судьбой доходит до того, что человек слепо доверяет языковым привычкам: деревенский мужик читает вывеску на магазине «Коммутаторы, аккомуляторы» следующим образом: «Кому - таторы, а кому - ляторы… Опять омманывают простой народ!» (Б. Пильняк).

Тем не менее существует культурная регламентация бенефициальности: если субъекты противопоставлены по возрасту в ситуациях распределения, предпочтение отдаётся наименее защищённому и слабому - ребёнку, сироте, старику: «Вы вычеркнули Александра Григорьича/ ясное дело чело/ человек вышел на пенсию/ и списали человека/ а то что он тридцать лет в нашем институте отышачил/ что он всю войну разведчиком прошёл/ два ордена славы/ медаль за взятие Берлина / это/ конечно/ значения не имеет!/ это когда было!» (Х/ф «Гараж»).

Приоритет личных отношений над законными для русского человека перекрывается более ценным отношением к сохранению ближайшего прост ранства - знакомых, семьи. Так, в ситуации, когда дочь наняла киллера, чтобы убить мать, на вопрос журналиста «Вам кажется/ справедливо её осудили?» мать ответила: «Нет/ это очень строгое наказание/ ей дали 7 лет/ хотя ничего не случилось» (ОРТ. 5 вечеров. 2005).

На этом фоне вопрос иерархии базовых ценностей усложняется с расширением коммуникативных практик: «Для одного поступать по справедливости означает блюсти уголовный кодекс. Для другого - действовать согласно приказу. Для третьего - согласно десяти христианским заповедям… для пятого - как завещал великий Ленин. А для шестого - так, как поступил бы на твоём месте Бэтман» (Интернет-сайт).

Традиционно ценностные ориентиры закреплены в текстах, содержание которых должно быть известно всем участникам отношений: в религии - заповеди, в межинституциональном взаимодействии - законы, в тюремной субкультуре - «понятия», в детской игре или в спорте - правила. О возможном несовпадении аксиологических систем предупреждают пословицы и фразеологизмы, включающие дейктическое местоимение «свой»: «Со своим уставом в чужой монастырь не ходят», «Мерить своим аршином», «Смотреть со своей колокольни», «В каждой избушке свои погремушки».

Представления о справедливости формируются с детства через вторичные источники опыта: в традиционном варианте - через общение со старшими, в современном - по детской литературе, мультфильмам, компьютерным играм. Они предупреждают о сложностях взрослого мира: возможностях власти (пример 1), своеобразии личности (пример 2), обратимости авторитета (пример 3): 1) [Солдат] И кто же будет меня судить?/ [Король] Как кто? Я!/ [Солдат] Но ты же король!/ [Король] Да, я король, и судья, и адвокат, и прокурор. Последнее слово подсудимому!/ [Солдат] Ты мерзкий, противный старикашка!/ [Король] Нет, я мудрый и справедливый (Ф/сказка «Огниво»); 2) «Везет же людям…предметы двигают, другие летают…эх, несправедливо, ужасно несправедливо. Ведь я чувствую, что я необыкновенная девушка, а никаких особых способно стей у меня нет!» (М/ф «Смешарики»); 3) [Бандит] Они не хотят, чтобы эти сокровища увидели простые люди/ [Охрана музея] Проваливайте отсюда!/ [Бандит] Ну, теперь ты понял?/ [Электроник] Да, это несправедливо… (Х/ф «Приключения Электроника»).

В третьей главе «Дискурсивные характеристики шифтерного лингвокультурного концепта справедливость» представлены параметры переключения смысловых доминант концепта, а также его функциональный потенциал.

В первом параграфе «Эгоцентрический компонент концепта справедливость» рассматриваются характеристики участников сообщаемого факта, которые влияют на выбор системы приоритета и, соответственно, средств апелляции к справедливости.

Условием актуализации концепта является оппозиция сторон, участвующих в конфликте, причастных к нему или считающих себя таковыми. Переход коммуникативной инициативы, права на высказывание маркируется дейктиками: «А по-моему игра была равная, и обе команды имели шансы на успех… так что повторюсь, результат закономерен // Игра может и была равная, но результат не закономерен. ЗЕНИТ забил с игры, а Спартак - с пенальти» (Интернет-форум).

Приоритеты сторон во многом определяются контекстом ситуации, который задаётся вербальным оформлением. Его базой является автор ская самопрезентация. Она позитивна по модальности, иногда не соответст вует реальному положению дел. Это подтверждается фактами проверок, которые содержатся в административных делах по рассмотрению обращений граждан. Так, женщина, писавшая, что «весь семейный бюджет уходит на оплату квартиры... ожидается ещё 1 ребёнок, а мы не можем купить детям фруктов», вела асоциальный образ жизни, была лишена родительских прав на детей.

Негативная самопрезентация используется редко, чаще для создания эффекта искренности. Её можно прогнозировать в исповеди - специфическом речевом акте, направленном как раз на обличение собственных грехов. Однако служители церкви в интервью отмечают излишний эгоцент ризм современных исповедующихся (я согрешил, поэтому на мой день рождения пошёл дождь) или склонность во время исповеди искать причину своих неудач в других людях.

В зависимости от открытости/закрытости дискурса самопрезентация в восходящей коммуникации расширяется до максимума, насколько эффективным себе это представляет инициатор, поскольку государство как субъект социальных отношений (в т.ч. судебные органы) деперсонализировано: «И где же забота государства о нас, людях?» (Из обращений в администрацию). Анализ обращений в администрацию Астраханской области и Администрацию Президента РФ в 70% случаев показал максимальный диапазон параметров, используемых адресантом для самопрезентации в расчёте на справедливое решение: «Мне 68 лет, 40 лет непрерывного трудового стажа. Работала в должности от рядового экономиста до начальника планово-экономического отдела. На пенсию ушла по старости в 1994 году, трудном как для меня, так и для России. В 1995 г. заболели суставы, хотя я ещё проработала 2 года».

Было замечено, что люди, принадлежащие к одной и той же социальной среде, по-разному оценивают собственное положение. В связи с этим была выдвинута гипотеза о том, что факторы, влияющие на выбор оценочных критериев, выходят за рамки ведущей сферы деятельности.

Для выявления связи между параметрами группы испытуемых (таких как возраст, пол, профессия) и совпадением оценки одного и того же феномена был проведён эксперимент. Использовалась методика, сочета ющая направленный ассоциативный эксперимент и цифровое шкалирование интенсивности оценки. Эксперимент проводился с участием «фокус-группы», в которую вошли по 10 представителей ранее опрошенных лиц: студенты, пенсионеры, предприниматели, госслужащие, репрессированные. Степень влияния параметров испытуемых на оценку предлагаемых слов-стимулов вычислялась по методике Пирсона/Чупрова, которая используется в маркетинговых исследованиях. Согласно результатам эксперимента, показатель возраста (учитывая, что самой «младшей» группой были студенты) менее всего влияет на оценку, также нельзя признать существенной зависимость подобных представлений от параметра сфера деятельности (группы информантов - предпринимателей, пенсионеров, госслужащих). Более высоким фактором является уровень образования, а наибольшая зависимость связана с наличием/отсутствием лично пережитого опыта. В данную совокупность вошли лица, подвергшиеся репрессиям, предприниматели, участвовавшие в конфликтах с администрацией, люди, обращавшиеся за помощью в администрацию.

Значимым для индивидуальной оценки ситуации является параметр инклюзивности - осознания причастности к общему делу или проблеме. Даже безысходные ситуации в этом случае переносятся легче, подобно тому, как в мировых религиях сакрализуется страдание (М. Элиаде): «Ах, вроде счастья выше нету/Сквозь индевелые штыки/Услышать хриплые ответы/что есть и будут земляки/Шагай, этап, быстрее, шибко/Забыв о собственном конце/С полублаженною улыбкой/На успокоенном лице».

Эксклюзивность (предъявление собственной уникальности, требование считаться с мнением) чаще всего встречает негативную реакцию, однако при нахождении «нужных» слов приводит к смене позиции группы (Х/ф «Двенадцать», реж. Н. Михалков). В этом случае претендент на бенефициальность должен максимально мобилизовать «персональный ресурс»: [Жен. 1] - Давайте её обыщем!/ [Жен. 2] - Да вы что /с ума что ли посходили!/ [Муж. 1] - А я хочу вырваться отсюда, у меня жена больная/ и я проголосую за что угодно/ лишь бы смотаться отсюда - я за!/ [Муж. 2] - У него жена больная/ а у меня невеста здоровая / я за! (Х/ф «Гараж»).

Во втором параграфе «Индексальный компонент концепта справедливость» рассмотрены варианты входов в противопоставленные зоны концепта, характерные для различных систем оценки (возрастной, политической, этнической, религиозной и т.п.). Устойчивые вербальные ассоциации концепта «справедливость» используются в коммуникации в указательной (индексальной) функции. Индексальные компоненты текстов о справедливости/несправедливости направляют внимание на аксиологически значимые параметры оцениваемой ситуации.

В качестве индексов для входа в концепт могут использоваться отдельные лексемы, фразеологизмы, паремии, которые именуют причины конфликта («Всем не угодишь», «Где закон, там и обида»), характеристики контрагентов (из грязи в князи, рыльце в пуху, козёл отпущения), масштаб претензий (делать из мухи слона, выеденного яйца не стоит), нормативы поведения (лежачего не бьют, других не суди - на себя погляди), исход ситуации («А воз и ныне там», «Кто смел, тот и съел»).

Индексальное значение, во-первых, связано с модальностью речи - позитивной (это справедливо) или негативной (это несправедливо). В случае непрямой апелляции к концепту модальность распознаётся по коннотации: Кому выгоден этот гнилой гуманизм?; Женщина лет 36 забеременела третьим ребенком. Её стали отговаривать рожать самым наглым образом.

В своей основной функции индексы ориентируют нас на определённую систему приоритетов, в параметрах которой происходит оценка конкретного события: [Жен.] Нет, здесь не деньги (экономический критерий), здесь другое/ [Муж.] А что ж ещё?/ [Жен.] Это он пытается показать, что вот, мол, я какой отец! (статусный критерий) (ОРТ. Пусть говорят. 2009).

Индексальный потенциал, т.е. востребованность в коммуникации того или иного средства, тем выше, чем авторитетнее аргументативные выводы его когнитивного содержания: -- Вот гад…двоих детей бросил ради этой… - Да, тут не поспоришь (Бытовая беседа). Так, достаточно высок потенциал «свёрнутых» форм хранения национального знания: фразеологизмов и пословиц: Выходит, дело обстоит так - спасение утопающих - дело самих утопающих. Конечно, теперь мы - пенсионеры никому не нужные люди (Из обращений в администрацию).

В то же время для реализации разнонаправленных стратегий могут быть использованы одни и те же (амбивалентные) индексы: Бог - «Бог не Тимошка, видит немножко»; все - «Всем досыта есть, так и хлеба не достанет»; каждый - каждому своё; обида - «На обиженных воду возят»; правда - «Бог тому даёт, кто правдой живёт». Позитивная или негативная оценка, на которую указывает индекс в этих случаях, определяется по контексту: «Все люди разные, как в социальном плане, так и в умственных способностях, в представлении о жизни («Бог леса не уравнял, людей тем более»). Избегай тех, кто тебе неприятен, не вини их, подумай о том, что кому-то они могут и нравиться» (Интернет-форум).

По области формирования указательного значения и последующей его эксплуатации можно предположить деление индексов на общенациональные, внутригрупповые и индивидуальные (микрогрупповые). Оно представляет собой нисходящую иерархию, в соответствии с которой общенациональные индексы наиболее авторитетны: «А это как - угроза? Но боюсь, что здесь цивилизованные люди и по понятиям никто разговаривать не будет. И все эти выпадки воспримет как “записки сумасшедшего”» (Интернет-форум).

По направлению, в котором ассоциативно функционирует индекс, в культуре выделяются различные системы приоритетов - этическая, социально-экономическая, этническая, законодательная, религиозная.

Персонально-ориентированная система индексов включает несколько параметров, исходя из которых происходит оценка действий оппонентов: возраст, квалификация, пол: «И вдобавок ко всему этому вы отнимаете у нее первое человеческое право: не уступать мужчине в чувстве справедливости!» (Н.С.Лесков); моральные качества: «Почему Поливановы (кулаки) свободно живут - по справедливости? Потому что Захар (председатель колхоза) с его дочкой спит - вот она ваша справедливость!» (Х/ф «Любовь земная»); физические особенности: «Сейчас выясняется, что я могу попросту не пройти из-за того, что на “бюджет” уже берут нескольких инвалидов. Я не против, но как-то несправедливо» (Интернет-форум); особенности психики: «Его действия являются лишь актами отчаяния и извращёнными попытками восстановить справедливость» (Интернет-форум).

Аксиологические системы с минимальной оппозицией по сравнению со сложноорганизованными более устойчивы: гораздо легче определить приоритетную сторону по одному отличию (социальному, этническому, религиозному), чем по комплексному (персональные характеристики), поскольку многоуровневые иерархии требуют более широкого контекста.

Семантическое наполнение мы усматриваем также в невербальных знаках - визуальных: «Как последователь идеалов, за которые умер Че Гевара, я не против использования его портрета… чтобы бороться за социальную справедливость в мире» (Э. Гутьеррес); звуковых: мелодия из сериала «Рабыня Изаура» использовалась журналистом как фон к видеоряду о ситуации в Свердловске 1988 г. - забастовки рабочих, плакаты «Заводам работу», «Хлеба нет!» (Культура. 2007); кинетических: «Все были за комиссию, против - один, Ефим Граник. Он встал, высоко поднял руку, чтобы все хорошо видели, и держал, пока мадам Малая не приказала: - Сядь на место и не смеши людей» (А. Львов).