"Еврейская тема" в русскоязычной зарубежной прессе 1970-х гг.: на примере журнальной периодики

Размещено на http://www.allbest.ru/

«Еврейская тема» в русскоязычной зарубежной прессе 1970-х гг.: на примере журнальной периодики

Стровский Д.Л.

доктор политических наук, профессор кафедры истории журналистики департамента «Факультет журналистики» Уральского федерального университета, г. Екатеринбург, Россия

Антошин А.В.

доктор исторических наук, доцент, профессор кафедры востоковедения Уральского федерального университета им. первого Президента России Б.Н. Ельцина, Екатеринбург, Россия

Опыт русскоязычных СМИ, выходящих за пределами России, во все времена привлекал внимание исследователей. Однако освещение в этих СМИ «еврейской темы» остается практически неизученным. Авторы статьи стараются восполнить этот пробел, обратившись к деятельности русскоязычной журнальной периодики 1970-х гг., когда тема получила активное развитие в связи с усилившимися процессами эмиграции и репатриации из СССР. Исследуя содержание публикаций таких изданий, как «Новый журнал», «Посев» и «Континент», авторы анализируют духовное состояние эмигрантской волны того времени.

Ключевые слова: русскоязычное зарубежье, русскоязычная пресса, журнальная периодика, эмиграция, репатриация, «еврейский вопрос»

Русскоязычные СМИ за рубежом -- тема, достаточно исследованная в российской и зарубежной историографии. Вместе с тем при изучении многих аспектов их деятельности обнаруживается большое число «белых пятен». Это объясняется не только огромным массивом материала, накопленного за почти двухсотлетнюю историю этих СМИ, но и их разнообразной типологией, а также содержательными особенностями, присущими им.

Существенное расширение числа и многообразия этих СМИ обозначилось на ряде этапов: в первые годы советской власти, когда за пределами России оказалось от двух до трех миллионов человек1; после Второй мировой войны, когда многие бывшие военнопленные отказались возвращаться на родину; в 1970-е гг., когда десятки тысяч советских евреев репатриировались в Израиль или эмигрировали в США, и, наконец, с начала 1990-х годов, когда отъезд из России стал формально разрешенным и сотни тысяч российских граждан устремились за границу в поисках лучшей жизни.

На каждом из этих этапов заграничные русскоязычные СМИ имели свою специфику. Она определялась, в первую очередь, фактором аудитории, поскольку основные эмигрантские группы, сложившиеся на том или ином историческом этапе, существенно отличались друг от друга. В 1970-е - первой половине 1980-х гг эмигранты оказались весьма однородной по национальным, социальным и образовательным признакам группой2. Если первая волна (послереволюционная) и вторая волна (послевоенная) были обусловлены, прежде всего, политическими мотивами, то третья волна эмиграции определялась иным. Речь шла «о стремлении противостоять строгой регламентации во всех областях жизни, усиленно насаждавшейся в Советской стране, стремлении обрести свободу» (Зубарева, 2000: 11-12).

У эмигрантов разных поколений возникали совершенно несхожие представления о будущем их родины и путях личной реализации3. Отсюда и заметные проявления идейного размежевания между представителями различных эмигрантских волн4 (Николюкин, 1994; Хрусталева, 1996; Демидова, 2003; Берелович, 2005: 66-- 67). Это определялось разными причинами, приведшими людей в эмиграцию.

В отличие от представителей первых двух волн многие участники третьей волны находились «в отказе» и по самым разным причинам не имели возможности уехать из СССР. Подчас этот процесс затягивался на многие годы. До отъезда «отказники» ощущали на себе давление политической цензуры, что кристаллизовало в них неприятие всего советского. Этот фактор обусловил общие содержательные особенности русскоязычных СМИ за рубежом того периода. русскоязычный зарубежный пресса эмигрантский

Таким образом, нельзя не согласиться с рядом исследователей, считающих, что термин «русское зарубежье» наиболее применим к эмигрантам первых лет советской власти, которым была присуща общность духовных настроений. В последующие десятилетия эмиграция стала более разнообразна (Базанов, 2005; Попова, 2010). Поэтому многие издания, основанные выходцами из СССР в семидесятые годы, правильно отнести не к русской, а к русскоязычной зарубежной периодике.

Следует принять во внимание, что советские люди, покидавшие страну в 1970-е гг., были в большинстве своем евреями или членами их семей. Именно это определяет лицо третьей волны эмиграции. Если в 1970 г. по израильским визам из СССР выехала тысяча человек, то в 1971 году -- уже около 13 тысяч, в 1972 -- более 31 тысячи, а в 1973 -- свыше 34 тысяч человек. После этого число разрешений на выезд снизилось, но в 1979 г. был отмечен пик еврейской эмиграции -- более 51 тысячи чел. Затем на этот процесс вновь были наложены жесткие ограничения. В результате за 1982--1986 гг. СССР покинуло менее 7 тысяч евреев и членов их семей5. В последующие два года этот процесс и вовсе пошел на спад.

В отличие от первых двух волн эмиграции (в 1920-е гг. и после Второй мировой войны), третья возникла без видимых катаклизмов. Ее развитие было предопределено не ужесточением режима, а международной обстановкой: США требовали от Советского Союза соблюдения прав человека в обмен на заключение договоров в военной и торговой сферах. Такая постановка вопроса позволила более чем ста тысячам людей реализовать свою идею -- эмигрировать из Советского Союза. Основной причиной их отъезда стало стремление избавить себя и родных от постоянных проявлений антисемитизма6.

С фактором новой волны эмиграции связано и возрастание в 1970-х гг. общего числа русскоязычных зарубежных СМИ, расширение их типологического и содержательного многообразия. Образовательный уровень эмигрантов и репатриантов позволял им вести дискуссии по самым разным вопросам. Эти дискуссии с регулярностью выносились на страницы русскоязычных печатных СМИ. Они и стали «визитной карточкой» журнальной периодики, ставшей в это десятилетие особым духовным явлением среди русскоязычных СМИ. Беремся утверждать, что никогда прежде аналитический уровень этих изданий не достигал такой высоты, как в те годы.

Можно было предположить, что полемический запал будет реализован в эмигрантских СМИ конца 1980-х гг. и позже, когда под воздействием новой политической реальности был окончательно снят «железный занавес» и за рубеж устремились сотни тысяч наших соотечественников. А среди них было немало представителей интеллектуальной элиты. Однако ничего этого не произошло. В 1990-е гг. русскоязычная зарубежная пресса начала «мельчать». Новому поколению русскоязычных эмигрантов и репатриантов стали неинтересны духовные искания их предшественников. На этом фоне стали постепенно закрываться невостребованные серьезные общественно-политические и литературнохудожественные журналы. Их место занимала развлекательная периодика.

Почему же начал сходить на нет достигнутый русскоязычными изданиями 1970-х -- начала 1980-х гг. содержательный и интеллектуальный уровень? Сложившаяся ситуация объясняется, во-первых, снижением образованности аудитории и отупляющим воздействием Интернета. Во-вторых, новое поколение русскоязычной аудитории говорит и читает на языке стран проживания, утрачивает русский язык. Эта проблема, ставшая заметной уже в середине 1990-х гг., сегодня лишь усугубилась.

Высокий образовательный уровень многих эмигрантов 1970-х гг привел к тому, что тогдашняя общественно-политическая и литературно-художественная периодика активно демонстрировала проблемно-аналитическое восприятие действительности. Это существенно повлияло на духовные запросы эмигрантской аудитории. Данный фактор и стал ключевым при выборе темы данной статьи и материала, взятого для исследования и связанного с отражением «еврейского вопроса».

«Еврейская тема» в русскоязычных эмигрантских СМИ: к историографии вопроса

Если появление и развитие русскоязычных СМИ первых волн эмиграции изучено более или менее обстоятельно (Харина, 1999; Жирков, 2009; Жулькова, 2001; Раев, 2003: 205-219; Суомела, 2004; Исаев, 2005; Лебедева, 2007; Rimscha, 1924; Hardeman, 1994 и др.), то период 1970-х гг. отражен в исследовательской литературе скромнее. За последние годы появился, правда, целый ряд исследований, затрагивающих развитие СМИ в 1960-- 1980-е гг. (Glad, 1999; Овсепян, 2000; Волковский, 2006; Денисенко, 2010; Скарлыгина, 2004: 89-98; 2008: 121-129; 2010). Но и эти исследования не дают целостной картины происходящего, с учетом развития социально-политической обстановки в Советском Союзе и за рубежом.

Мы также не претендуем на то, чтобы осветить все аспекты истории русскоязычной периодики этого периода. Наша задача состоит в том, чтобы проанализировать освещение «еврейской темы» в нееврейских русскоязычных журнальных изданиях.

Многие российские и зарубежные историки занимались изучением духовных и политических установок эмигрантов третьей волны (Zaslavsky & Brym, 1983; Salitan, 1992; Морозов, 2007; Фридгут, 2007; Костырченко, 2008). В числе работ, на которые мы опирались, стоит, кроме того, назвать монографию, вышедшую на английском языке под редакцией З. Гительмана, М. Гланца и М. Гольдмана (2003), посвященную различным аспектам жизни евреев в эмиграции. Определенную роль в формировании авторских представлений о еврейской репатриации (т. е. о тех, кто уезжал на свою историческую родину -- в Израиль) сыграла монография «"Русское" лицо Израиля»: черты социального портрета» (2007). Формированию политических взглядов русскоязычных репатриантов посвящена статья В. В. Энгеля (2007: 172-198). Развитию представлений о политическом и творческом «лице» третьей волны эмиграции помогли воспоминания Р. Б. Гуля7, В. Е. Максимова8 и С. Д. Довлатова9.

Эмпирическая основа исследования

В качестве эмпирического материала были взяты хорошо известные журналы: «Новый журнал» (США), «Посев» (ФРГ) и «Континент» (Франция), без которых невозможно представить развитие эмигрантской мысли в 1970-е гг. Они олицетворяли собой традиции, присущие российскому интеллектуальному сознанию: неравнодушие к обсуждаемым вопросам, критичность восприятия окружающего мира, сопоставление «за» и «против» в оценках жизни. Важно подчеркнуть, что именно эти журналы помогают осознать политический и нравственный выбор тогдашней русскоязычной эмиграции, несмотря на все многообразие ее взглядов. Без исследования их содержания невозможно представить общий уровень русскоязычных зарубежных СМИ того времени.

Коротко остановимся на эволюции и содержательных особенностях каждого из отмеченных изданий, чтобы представить, с каким морально-этическим багажом они подошли к осмыслению «еврейской темы».

Наиболее ярким образцом может считаться нью-йоркский «Новый журнал», который начиная с 1950-х гг. постепенно обретает черты общественно-политического издания. Роман Гуль, главный редактор издания в 1959--1986 гг., снискал признание не только как писатель, но и как мемуарист и литературный критик. Ему удалось сделать «Новый журнал» одним из наиболее читаемых русскоязычных изданий зарубежья. Здесь увидели свет главы из романа Б. Пастернака «Доктор Живаго», стихи Н. Гумилева, А. Ахматовой и других поэтов Серебряного века, творчество писателей и философов русской эмиграции, а также огромное число очерков о культуре русского зарубежья, написанных Н. Берберовой, В. Вейдле, Г. Ивановым и другими литераторами-эмигрантами.

Многообразие содержания обеспечило внимание к журналу и со стороны советского читателя, стремившегося получить к нему доступ, несмотря на все препоны.

Вот что писал по этому поводу Р. Б. Гуль: «Приехавший в Англию советский прозаик Парфенов получил от кого-то в Лондоне “Новый журнал” -- весь тогдашний комплект -- и, как нам передали, запершись в комнате гостиницы, читал день и ночь... Потом один видный деятель советской культуры, встретившись в Европе со своим приятелем, известным американским профессором, за завтраком в разговоре о советских “толстых” журналах, вдруг сказал своему американскому коллеге: «Но больше всего я люблю нью-йоркский “Новый журнал”. Американец так и ахнул»10.

В отличие от многих эмигрантских литературных журналов и альманахов, акцентировавших внимание на произведениях прозы и поэзии, «Новый журнал» во все периоды своего существования проявлял интерес и к социально-политической тематике -- к различным аспектам советской жизни.

При оценке действий СССР «Новый журнал» подчеркивал их принципиальное отличие от политики Российской империи, которая, несмотря на свои изъяны (что всякий раз оговаривалось журналом), основывалась на уважительном отношении к людям. В статье М. М. Карповича «Русский империализм или коммунистическая агрессия?» проводилась мысль о стремлении советского режима -- дабы обеспечить собственную безопасность -- подавить «самые элементарные свободы»11. Другой автор «Нового журнала», Н. Градобоев, пришел к выводу, что законодательная власть в СССР давно уже превратилась в бюрократический аппарат: «Верховный Совет СССР не прикрывает диктатуру, он представляет ее в том виде, в каком она действительно существует»12.

Закрытый доклад Н. С. Хрущева на XX съезде КПСС «О культе личности и его последствиях», получивший активное распространение на Западе, не поменял отношения «Нового журнала» к происходящему в СССР. Издание видело общность сталинских и хрущевских методов работы. «Советское общественное мнение можно признать общественным мнением только в той мере, в какой советскую “демократию” -- демократией или советский “гуманизм” -- гуманизмом», -- писал незадолго до XX съезда КПСС публицист журнала М. Вишняк. Он же отмечал после съезда, что диктатура не сдается, а тех, кто ее собирается свергнуть, тоже «пока не видать»13.

Именно по этой причине, отмечал тогдашний главный редактор «Нового журнала» Р. Б. Гуль, «издание свободного русского журнала за рубежом действительно нужно людям»14. Через много лет Р. Б. Гуль уточнял: «Мы исповедуем принцип самой широкой терпимости ко всякому инакомыслию -- политическому, мировоззренческому, к разным литературным направлениям, вкусам, школам, даже модам»15.

В свою очередь, журнал «Посев» (Франкфурт-на-Майне) как печатный орган Народно-трудового Союза (НТС), зародившегося в Европе еще до Второй мировой войны, заявлял, что строит свою деятельность на идеях «права, свободы и справедливости». Это свидетельствовало о схожести мировоззренческих принципов его и «Нового журнала». Данная задача определила поддержку «Посевом» российского освободительного движения «во всех его проявлениях» (Посев. 1980, № 4: 3). Необходимо принимать во внимание, что НТС был основан в 1930-е гг. как национал-патриотическая эмигрантская организация. Несмотря на определенную идейную эволюцию после Второй мировой войны, он сохранял приверженность имперской модели Великой России16. Одновременно лидеры НТС и редакция журнала считали себя преемниками традиций русского зарубежья 1920--1930-х гг.

Содержание «Посева» всегда было антикоммунистическим. Уже в 1950-х гг. в журнале появились очерки о ГУЛАГе, предварившие художественные произведения А. И. Солженицына и В. Т. Шаламова, заметки и корреспонденции о нарушении прав человека в Советском Союзе. Позже, в 1960-е гг., на страницах журнала увидели свет статьи о судебных процессах 1930-х гг., главными обвиняемыми на которых были видные военачальники - Я. Гамарник, В. Блюхер, М. Тухачевский. Тогда же вышли репортажи о деле А. Синявского и Ю. Даниэля, чьи повести и сатирические рассказы были опубликованы на Западе.

Тематика «Посева» выходила за пределы обсуждения чисто политических вопросов, что обеспечило его популярность у различных читательских групп. Вместе с тем аудитория издания оставалась все-таки ограниченной, и его финансовое положение оставляло желать лучшего. По этой причине во второй половине 1960-х гг. журнал стал выходить лишь раз в месяц. Тем не менее его содержательная линия оставалась неизменной: в 1970-е - начале 1980-х гг. здесь регулярно появлялись публикации чисто политической направленности, с упоминанием фактов неповиновения государственным структурам в СССР. Редакция, кроме того, продолжала перепечатку самиздатовских материалов, публиковала биографии известных диссидентов.

Во главе «Посева» в 1970-е гг. стояли видные деятели НТС Е. Р. Романов (Островский), Л. А. Рар и Я. А. Трушнович, поддерживавшие «все формы антикоммунизма». «Утилитарные агитационно-пропагандистские задачи <...> повлияли на характер материалов <...> Они давались в очень доступной форме, понятной для любой читательской аудитории» (Базанов, 2008: 326).

Третьим наиболее заметным эмигрантским журналом того времени стал «Континент», начавший выходить в Париже в 1974 г под руководством известного писателя В. Е. Максимова. В отличие от двух других журналов, это издание появилось благодаря усилиям эмигрантов третьей волны.

В. Е. Максимову удалось собрать вокруг своего журнала влиятельный редакционный совет: писатели Сол Беллоу и Артур Кестлер, историк Роберт Конквист, югославский оппозиционер Милослав Джилас, физик Андрей Сахаров, выдворенные из СССР писатели Виктор Некрасов и Александр Галич. Уже это определило содержательную уникальность «Континента», который по уровню оппозиционности советскому строю был схож с «Новым журналом» и «Посевом». Вместе с тем в оценках политической действительности 1970-х гг. «Континент» выглядел, на наш взгляд, более убедительным по сравнению с двумя другими журналами, что объяснялось его меньшей оторванностью от советских реалий.

Как отмечалось в программной редакционной статье, помещенной в первом номере «Континента», журнал являлся антиподом всему происходящему за «железным занавесом». Литературный «Континент» символизировал собой единение всех гуманистических сил в борьбе за свободу и достоинство человека. Важнейшую для себя задачу редакция журнала видела в единении творческих сил «духовной оппозиции» -- в Советском Союзе и за его пределами.

С этой целью редакция привлекла к сотрудничеству оппозиционно настроенных представителей интеллектуальной элиты из соцлагеря. Среди авторов были чешские интеллектуалы-диссиденты Л. Пахман и В. Гавел, кубинский историк М. Салес, румынский драматург И. Ионеско и многие другие. Однако предпочтение отдавалось авторам из СССР. На страницах журнала увидели свет эссе А. Солженицына и А. Синявского, статьи А. Сахарова, В. Чалидзе и др. Не менее важным для редакции «Континента» стало продвижение качественных литературных произведений. Здесь впервые появилась проза Ф. Искандера и В. Войновича, стихи И. Бродского, Н. Коржавина, В. Делоне и др.

«Континент» отличался от ряда русскоязычных литературнохудожественных журналов 1970-х гг., отстаивавших левые взгляды. На протяжении нескольких лет В. Максимов и его единомышленники -- В. Некрасов, Н. Коржавин, В. Буковский -- активно полемизировали, например, с А. Синявским -- редактором журнала «Синтаксис». Речь шла о миссии советской интеллигенции, оказавшейся на Западе. И если А. Синявский полагал, что настоящий интеллектуал не должен быть «конформистом, подстраивающимся под обстоятельства», то В. Максимов как редактор «Континента» призывал не создавать «абсолютизации», нагромождающей «новые монбланы лжи»». Его серьезно беспокоило противостояние «плохих» и «хороших» идей, спрямляющих восприятие жизни (Скарлыгина, 2008: 129).

Несмотря на содержательные отличия, все три упомянутых журнала были едины в неприятии тогдашней советской политической системы и видели свою миссию в том, чтобы освещать по-настоящему сложные и противоречивые вопросы дня. «Еврейская тема» воспринималась этими журналами как злободневная и органично связанная с прошлым и настоящим России. B 1970-е гг. ее присутствие стало заметным на страницах журналов.

«Еврейская тема» -- очень многогранное понятие. Мы проанализируем лишь те ее аспекты, которые получили развитие на страницах «Нового журнала», «Посева» и «Континента». Нами было изучено 47 статей проблемно-аналитического характера, увидевших свет на страницах журналов (не считая коротких заметок, содержащих хроникальные факты на «еврейскую тему» и появлявшихся, в частности, на страницах «Посева»). Это предопределило достоверность результатов исследования.

Эмигрантская периодика о судьбе российского еврейства в ХХ веке

Общим для всех трех изданий является неприятие антисемитских настроений, воспринимаемых как проявления радикализма и экстремизма. Радикализм, присущий многим зарубежным русскоязычным СМИ в первые десятилетия советской власти, после Второй мировой войны постепенно ослабел. Большинство эмигрантских публицистов 1960-- 1970-х гг. сходились во мнении, что изменение общественно-политического строя в Советском Союзе не может произойти завтра. Поэтому свою основную задачу они видели не столько в безудержной критике общественно-политической системы СССР, сколько в стремлении основательно разобраться в проблемных аспектах жизни советского общества.

Одной из таких масштабных тем стала история еврейского народа в СССР. Заметной на общем фоне стала статья И. Войтовецкого «Забудем старые счеты!», опубликованная в 1976 г. на страницах «Посева». После репатриации в Израиль автору доводилось слышать от бывших соотечественников, что еврейскому национальному движению «незачем связываться с русскими демократами», поскольку новая жизнь не изменила привычной морали отношений между двумя народами: «Дескать, если русские демократы придут к власти, они станут бить евреев точно так же, как любые другие режимы». Сам И. Войтовецкий решительно выступал против этой точки зрения, считая, что она порождает «пережитки прошлого»17.

Примечательно, что в том же номере «Посева» была опубликована статья русского по национальности публициста А. Найденовича, озаглавленная «Отбросим национальное высокомерие». Отмечая, что во время прошедшей в Нью-Йорке демонстрации в поддержку советских политзаключенных евреи отказывались нести портрет представителя национал-патриотического крыла советских инакомыслящих В. Н. Осипова18, А. Найденович с неприкрытой болью восклицал: «Евреи, русские, демократы, националисты, прибалты, украинцы - призываю вас к глубокому осознанию вреда междоусобиц. Кому это надо?!»19.

Как и И. Войтовецкий, А. Найденович полагал, что еврейской интеллигенции следует забыть прежние обиды. «Да, православная монархическая Русь была виновата в исторической узости подавления еврейского достоинства и самосознания (черты оседлости, всяческие ограничения). Но разве евреи не отмстили ей за это?» -- задавался он вопросом. По мнению А. Найденовича, при формировании своей позиции эмигранту необходимо ориентироваться на тех русских и евреев, которые уже стали соратниками по борьбе: «Да будет нам примером добрая дружба между В. Осиповым и М. Агурским, А. Солженицыным и А. Гинзбургом, между священником Г. Якуниным и Л. Регельсоном. И мое русское православное сердце неизбывно хранит верность моим еврейским друзьям, которых люблю и ценю»20.

Трудно однозначно утверждать, в какой мере сами И. Войтовецкий и А. Найденович верили в осуществимость этой идеи. Оба представителя эмиграции не могли не видеть, что призывы подобного рода не приводят к желаемому результату. Вместе с тем последнее замечание А. Найденовича обращает на себя внимание. Многие русские эмигранты-журналисты действительно были связаны теплыми дружескими отношениями с представителями еврейской интеллигенции, ставшими репатриантами в Израиле. Так, Р. Б. Гуль, главный редактор «Нового журнала», в течение полувека был дружен с Ю. Б. Марголиным, известным литератором, жившим на Земле обетованной с конца 1940-х гг. Побывав у Ю. Б. Марголина в гостях, он заметил: «Сколько у меня ни было встреч с евреями в Израиле, но, когда узнавали, что я русский, они всегда приходили в какое-то чрезвычайно приподнятое настроение»21.

Консолидирующей основой сближения русских и евреев традиционно была их принадлежность к единому культурному коду, определяемому общим образованием, этикой взаимоотношений, что формировалось в российском обществе еще до большевистской революции. Этот код стал определяющим и во взаимоотношениях Р. Б. Гуля и Ю. Б. Марголина. Позиция Р. Б. Гуля определила и гуманистическое отношение к евреям на страницах «Нового журнала».

В свою очередь, «Континент», наряду с эмигрантскими авторами, публиковал и советских инакомыслящих, которым удавалось переправить свои рукописи на Запад. Некоторые из них поднимали и «еврейскую тему». Среди них был, например, Н. Н. Мейман -- доктор физико-математических наук, член Московской Хельсинкской группы, ставший «отказником» после подачи документов на выезд в Израиль. Он, в частности, обвинял руководство СССР в замалчивании факта расстрела евреев у Бабьего Яра, отмечая, что на установленном в 1976 г. монументе сделана надпись об уничтожении «граждан города Киева и военнопленных»22. Тем самым, по мнению Н. Н. Меймана, искажалась историческая память об одном из наиболее трагических событий в истории еврейского народа.

Острая полемика по «еврейскому вопросу» развернулась на страницах «Континента» практически с момента появления журнала. Ее начал 81-летний С. М. Рафальский -- бывший член кадетской партии и некогда деятель антибольшевистского «Союза защиты Родины и свободы», созданного Б. Савинковым в начале 1920-х гг. Поэт и сотрудник русскоязычных эмигрантских газет и журналов, он выступил с жесткой критикой в адрес еврейской интеллигенции, проживавшей в СССР. Эти люди, по словам С. М. Рафальского, «родились и выросли в Советском Союзе, почти все окончили его высшие учебные заведения, почти все занимали хорошие (хотя, может быть, и не столь ответственные, как их отцы) места». Но при этом они то и дело «кляли» «великорусский национализм», «шовинизм» и «империализм», якобы повинные в многочисленных бедах, пережитых российскими евреями и помешавших им в духовном развитии. С. М. Рафальский бросал камень в адрес евреев: «О чем же думали их отцы и деды, которые совершили, мощно поддержали и укрепили октябрьскую революцию, утвердили новую власть и стали ее элитой, ее правящим слоем?». По мнению С. М. Рафальского, на еврейской интеллигенции также лежала вина за то, что в Советском Союзе дошли до «зоологического антисемитизма»23.

Примечательно, что статья С. М. Рафальского появилась в «Континенте» вкупе с редакционным примечанием, где высказывалось несогласие с рядом суждений автора. Это подтверждало наличие собственной идейно-политической позиции редакции. Кроме того, «Континент» под руководством В. Е. Максимова видел себя в качестве дискуссионной площадки, дающей возможность высказываться сторонникам разных идейно-политических воззрений. Все это существенно отличало этот журнал от многих других эмигрантских изданий того времени, не говоря уже об их аналогах в Советском Союзе.

Суждения С. М. Рафальского, возлагавшего ответственность за антисемитизм в СССР на евреев, тоже вызвали взрыв негодования у некоторых авторов «Континента». Среди них, в частности, были евреи, ставшие репатриантами. Они считали важным опровергнуть тезис об ответственности еврейского народа за большевистскую революцию. Их основной довод звучал так: активность евреев в революции определялась не национальными интересами, а, в первую очередь, «интернациональностью мышления». Не случайно видные революционеры и функционеры первого советского правительства, по существу, порвали со своей национальной принадлежностью24. В этом плане показательной выглядела статья Б. М. Шарира (Шрайбмана) -- бывшего завлаба одного из ленинградских НИИ, а после репатриации -- сотрудника Университета имени Бен-Гуриона (в г. Беэр-Шеве). Он подчеркивал, что еврейские коммунисты участвовали в событиях революции и Гражданской войны в России «не в качестве евреев, а как интернационалисты»25.

Среди тех, кто критически отнесся к позиции С. М. Рафальского, были не только евреи. Например, В. А. Михальчук (представитель украинской эмиграции) воспринял статью С. М. Рафальского как «черносотенную смуту». Он замечал, что именно в Советском Союзе преследования евреев достигли «небывалого размаха». Отвергая сделанные С. М. Рафальским обвинения в адрес евреев, критикующих внутреннюю и внешнюю политику советского руководства, этот представитель украинской эмиграции писал: «Запрещать им любить землю их предков, думать о недостатках и несчастьях этой земли и анализировать ее общественное положение мне кажется не только недемократическим, но просто нечеловеческим»26.

Начатая С. М. Рафальским дискуссия в конечном итоге вышла далеко за рамки той проблемы, которую он поднял. Освещение исторической судьбы российского еврейства инициировало на страницах «Континента» обсуждение вопроса об антисемитских акциях националистов «новой волны» в различных республиках СССР. Демократически ориентированная редакционная политика «Континента» привела к тому, что первыми о недопустимости антисемитизма начали говорить даже не евреи, а представители тех народов, которые были повинны в его распространении в советское время.

Среди них был, например, Антанас Терляцкас -- выпускник экономического факультета Вильнюсского университета, подвергавшийся в СССР преследованиям за свою политическую деятельность. За неимением иных возможностей зарабатывать на жизнь, он был подсобным рабочим на литовской киностудии.

А. Терляцкас выступил против позиции литовской эмигрантской прессы, замалчивавшей участие литовцев в уничтожении евреев в годы Второй мировой войны. А. Терляцкас полемизировал и с распространенным в национальной эмигрантской прессе недовольством в отношении евреев, встречавших Красную Армию в Литве в 1940 г. цветами. Не оправдывая эти факты, он пытался объяснить причины случившегося. «Почему они [евреи] не думали о нашем народе?» -- задавался вопросом А. Терляцкас, и сам же отвечал на него: «Когда в июне 1941 г. восторженно встречали немецкую армию, много ли мы думали о евреях? Жалуемся, что мир не может понять, почему оккупантов встречали цветами. Почему мы не понимаем евреев, которые имели аналогичные, если не более веские, причины радоваться приходу Красной Армии?»27.

А. И. Солженицын и «еврейский вопрос»

Анализируемые журналы не могли пройти мимо такой видной фигуры русскоязычной эмиграции, как А. И. Солженицын.

Лауреат Нобелевской премии по литературе (1970) А. И. Солженицын, как известно, в 1974 г. был изгнан из СССР с формулировкой «за измену Родине». В последующие два года он совершил несколько поездок по странам Европы, в ходе которых встречался с политиками и общественностью. Лишь в 1976 г. он наконец осел недалеко от американского городка Кавендиш, став на долгие годы, по его собственному признанию, «вермонтским затворником», практически прекратившим общение с журналистами и общественностью, но регулярно публиковавшим свои произведения в эмигрантском издательстве ИМКА-пресс (YMCA-Press).

Публицистика А. И. Солженицына, значимое место в которой было посвящено оценке прошлого и настоящего России, встречала очень разные оценки представителей тогдашней эмиграции -- от безоговорочного принятия до практически полного отрицания. Точно так же воспринималась критическая позиция писателя по отношению к эмиграции третьей волны (тем, кто, подобно ему, покинул СССР в 1970-е гг.), выраженная в мемуарах «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов», а также в его многочисленных эссе и статьях. К числу последних можно отнести нашумевшую в свое время статью «Наши плюралисты» (1982), в которой А. Солженицын рисует нелицеприятный собирательный портрет представителей третьей волны эмиграции, которые вначале обслуживали советский режим, а потом, оказавшись на Западе, начали ругать не только его, но и нравственные установки общества28. Эти воззрения писателя вызвали недовольство в либеральной эмигрантской среде.

Несмотря на это, главный редактор «Нового журнала» Р. Б. Гуль с большим пиететом относился к автору «Архипелага ГУЛАГ», раскрывшему сущность советской политической системы. Он писал, что жизнь А. И. Солженицына, отмеченная «героической и титанической попыткой борьбы с шайкой путем раскрытия всех ее преступлений против человека», перекрывает все недостатки его позиции29. Р. Б. Гуль выражал поддержку писателю и в отношении его взглядов на роль и место евреев в России. Позиция А. И. Солженицына начала формироваться задолго до появления его монументального исследования «Двести лет вместе», посвященного «еврейской теме» и изданного уже в начале 2000-х гг

Высказывания А. И. Солженицына по поводу судьбы российского еврейства, озвученные в романах «Архипелаг ГУЛАГ», «Раковый корпус» и других, вызывали неоднозначную реакцию в русскоязычной среде за рубежом30. Однако «Новый журнал» не поддержал активно звучавших тогда обвинений русского писателя в шовинизме и антисемитизме. На страницах журнала выступил, в частности, Р. Рутман -- один из составителей самиздатовской «Белой книги Исхода», который после репатриации в Израиль работал в Тель-Авивском университете. В своей статье «Кольцо обид (еврейский вопрос и А. Солженицын)» Р. Рутман писал о том, что А. И. Солженицын был во многом прав в оценке «еврейского вопроса», не соглашаясь с утверждениями, что «русское общество в долгу перед еврейским народом». Р. Рутман полагал, что один народ не может нести ответственность за другой народ; это бремя накладывается только на конкретные структуры или индивидов, участвовавших в том или ином событии или деянии.

Упрощенным, по мнению Р. Рутмана, являлось и распространенное в кругах еврейской интеллигенции суждение об «односторонних гонениях», которым подвергались представители этого народа, жившие в СССР. Р. Рутман писал, что гонениям подвергались представители всех национальностей. Многое, по его словам, зависело от конкретных обстоятельств. Одновременно он защищал А. И. Солженицына, априори воспринимавшего «еврейский вопрос» в России как сложное явление и отвергавшего жестко заданные стереотипы. «Солженицын не вписывается ни в какую плоскую схему. Тесны ему и рамки национализма», -- писал Р. Рутман31, как бы выводя русского писателя из-под удара со стороны тех, кто не принимал его позицию по национальному вопросу.

Взгляды А. И. Солженицына встречали полное одобрение и со стороны редакции журнала «Континент», которая уважительно относилась к писателю, занявшему непримиримую антикоммунистическую позицию. Портрет А. И. Солженицына был вынесен на обложку одного из номеров как символ сопротивления тоталитаризму.

Многие авторы «Континента» также позитивно воспринимали А. И. Солженицына. Среди них были представители старшего поколения эмигрантов, сформировавшиеся еще во времена Российской империи. В частности, 75-летний А. И. Михайловский -- выпускник Венского университета и сотрудник парижской газеты «Русская мысль» -- поддержал идею «религиозного национализма», выраженную А. И. Солженицыным в его сборнике аналитических статей «Из-под глыб» (1974)32. Противоречия писателя в «еврейском вопросе» журналом попросту нивелировались, что видно и по этой статье, и по другим, увидевшим свет на страницах «Континента».

К идеям А. И. Солженицына с пониманием отнеслись не только русские по крови публицисты, но и некоторые участники еврейского национально-освободительного движения, чьи голоса также звучали на страницах «Континента». В числе них был М. И. Агурский -- специалист в области кибернетики, а после репатриации -- профессор Еврейского университета в Иерусалиме. Он выражал поддержку «оппозиционному русскому национализму», который, по его мнению, не имел ничего общего с тогдашней национальной политикой, проводимой в СССР. Суть этого феномена, полагал М. И. Агурский, состояла в несоответствии «советского империализма» духовным интересам русского народа. В результате уровень жизни русских оказался «самым низким среди всех других народов СССР», а политика власти последовательно вела к исчезновению «русской национальной культуры»33.

Именно на этой основе, считает А. И. Агурский, и формировалась позиция А. И. Солженицына. Вслед за Р. Рутманом М. И. Агурский отрицал принадлежность писателя к «шовинистам». По его мнению, взгляды А. И. Солженицына следовало соотносить с «теорией национального плюрализма». В соответствии с ней все человечество мыслится как «гармоническая совокупность национальных сил», где каждая «сила» имеет право на существование34.

Общественная значимость позиции А. И. Солженицына состояла в утверждении свободы слова, не скованной какими-либо ограничениями. Активист НТС А. П. Тимофеев отмечал, что при посещении стенда издательства «Посев» на международной книжной ярмарке в Иерусалиме недавние репатрианты из СССР больше всего интересовались собранием сочинений А. И. Солженицына35.

Движение за репатриацию в Израиль в 1970-е гг.

Тема борьбы советских евреев за право репатриации в Израиль часто звучала со страниц русскоязычной зарубежной периодики, откликавшейся на повседневные запросы дня. Но каждое издание трактовало эту тему по-своему.

Наиболее активной была позиция «Посева». Дело в том, что в 1970-е гг. руководство НТС сделало ставку на взаимодействие с оппозиционным движением в Советском Союзе, создав для этого специальную структуру -- Международное общество прав человека (МОПЧ)36. «Посев» стал уделять данной теме еще большее внимание, посвящая ей специальные выпуски. Движение за выезд евреев из СССР воспринималось руководством НТС и «Посевом» как одно из важнейших проявлений оппозиционности. «Новый журнал» и «Континент» -- «толстые» литературно-художественные журналы -- уделяли теме выезда евреев из Советского Союза меньше внимания.

Стремление к осмыслению вопроса репатриации свидетельствовало о том, какую серьезную эволюцию прошел НТС, на протяжении нескольких десятилетий исповедовавший националистически окрашенные настроения. В 1975 г. видный деятель этой организации А. Н. Артемов вынужден был признать на страницах «Посева», что в одном из ключевых документов НТС периода Второй мировой войны -- «Схеме национально-трудового строя» (1942) -- звучали антисемитские высказывания37. Тогдашняя позиция НТС была отражением настроений русских эмигрантов первой и второй волны, которые ставили в вину евреям победу большевистской революции 1917 г. В отмеченном документе евреи не были даже включены в состав российской нации и воспринимались как обособленная часть. Как признавал А. Н. Артемов, этот фактор был неотделим от истории НТС, возникшего в условиях жесткого политического противоборства. «Было бы чудом всюду выходить с чистыми ризами», -- пояснял он38.

Такие признания, сделанные в 1970-е гг., определяли и общую позицию «Посева»: его авторам приходилось идти на компромисс с участниками движения за выезд евреев из СССР. Само движение воспринималось ими как сила, способная противостоять советской политической системе. Особенно подробно «Посев» освещал подъем еврейского национального самосознания, обозначившийся после Шестидневной войны 1967 г. Авторов журнала отличал прагматизм в подходе к вопросу о выезде евреев в Израиль. Дистанцируясь от последних, но рассматривая их в существующей ситуации как союзников, публицисты «Посева» указывали: «Евреи -- народ с достоинствами и недостатками, как и все другие. Не секрет, что в СССР существуют настроения против них -- как на верхах (по политическим причинам), так и в низах (по бытовым причинам). Так не лучше ли не препятствовать им жить по-своему, где они хотят?» (Антисионистская... 1970: 10).

Начиная с февраля 1970 г. советская пресса повела агрессивную кампанию против Израиля и сионизма. На страницах «Посева» не раз можно было встретить сравнение этих действий с откровенно расистскими выпадами министра пропаганды нацистской Германии Й. Геббельса. Так, комментируя письмо семи литовских евреев Генеральному секретарю ООН У. Тану в 1970 г., журнал напрямую писал, что нацисты уничтожили еврейскую общину Литвы, а советская власть запрещала оставшимся в живых евреям вспоминать о тех событиях. При этом национальная элита еврейского народа в годы борьбы с «безродным космополитизмом», по существу, была уничтожена39.

Сравнение советской пропаганды с нацистской звучало в журнале неоднократно. Об этом писал и активист НТС А. П. Тимофеев, апеллировавший к «советской еврейской общественности», которая участвовала в кампании за выезд в Израиль. А. П. Тимофеев полагал, что еврейский народ имеет предателей в своих рядах: «Что ж, и у нацистов, ставивших себе целью уничтожить евреев как нацию, были евреи-приспешники. Мало, единицы, но были»40.

«Посев», обращаясь к заявлениям «еврейской общественности» в СССР, указывал, что под воздействием тогдашней политической обстановки они часто носили странный, если не сказать курьезный характер. По словам публициста М. Поповского, выступления некоторых советских представителей на организованной в феврале 1976 г. в Брюсселе пресс-конференции свидетельствовали о том, что они держали Запад «за дураков»41. Показателен и другой пример. Еще в марте 1970 г. в «Правде» было опубликовано вычурно пропагандистское письмо 51 украинского еврея об их нежелании уезжать в Израиль. При этом в письме отмечалось, что его авторы «гордятся Украиной, где жили такие замечательные еврейские писатели, как Перец и Бергельсон». «Посев» в своем послесловии к публикации не преминул с сарказмом отметить, что именно эти двое были расстреляны в 1952 г. в ходе кампании по борьбе с «безродным космополитизмом»! (Антисионистская... 1970: 10).

Публицисты «Посева» всегда опровергали официальные советские заявления о «счастливой жизни» евреев в СССР. На страницах журнала публиковались самиздатовские документы о дискриминации при приеме в вузы, на работу, при продвижении по службе и т. д. Редакции «Посева» было важно, чтобы подобные факты не повторились в новой, демократической России (независимо от того, когда ее существование станет возможным), где, как отмечалось, необходимо будет обеспечить «практическую возможность дальнейшего существования еврейской культуры»42. Верили ли в это в самой редакции «Посева» -- не очень понятно, однако, судя по частоте появления в 1970-е гг. таких суждений, журнал стремился отстаивать принципы гуманизма и уважения к «малым народам», живущим на территории СССР.

Закономерно, что «Посев» активно освещал и действия участников движения за репатриацию в Израиль. В специальном, четвертом выпуске журнала за 1970 г. были опубликованы открытые письма советских евреев И. Фридлянда, В. Пруссакова и др., заявлявших о своем стремлении уехать на Землю обетованную, несмотря ни на какие препятствия43. В шестом спецвыпуске «Посева» (1971) появилась информация об обысках и арестах людей, желавших репатриироваться. В 1971 г., в седьмом по счету спецвыпуске журнала, появился сборник документов «Исход», включавший в себя обращения, открытые письма евреев к международной общественности и т. д. Следующий спецвыпуск журнала был посвящен знаменитому «самолетному делу» в Ленинграде в 1970 г. и другим «делам», связанным с движением за выезд в Израиль (в частности, судебным процессам против С. Шмурака, И. Кольчинского и др.). Рижский и Кишиневский процессы 1971 г. стали темой девятого спецвыпуска «Посева».

Таким образом, «еврейскую тему» можно считать одной из ведущих на страницах «Посева» того времени. Позиция журнала определила уважительное отношение к ней со стороны всей советской оппозиции, несмотря на различия в мировоззрении.

Важно отметить, что «Посев» не только публиковал документы движения за выезд в Израиль, но и давал оценку судебным разбирательствам, организованным в отношении его участников. По мнению «Посева», этими процессами власти настойчиво стремились «запугать евреев и насадить антисемитизм». Полагая, что какую-то часть евреев запугать удалось, редакция журнала пишет: «Связи между еврейскими борцами за право выезда и русскими борцами за свободу за последнее время сильно окрепли». Здесь же высказывалось предположение о том, что сопротивление инакомыслящих будет возрастать (Посев, 1971, № 7: 6). Представляется, что журнал преувеличивал возможности этого сопротивления.

Тем не менее участникам движения за выезд все-таки удалось смягчить жесткую политику советских властей. В 1971 г. те выпустили из СССР часть евреев44. Теперь «Посев» ставит еще один вопрос: поможет ли теперь еврейская общественность Запада «русским» диссидентам -- в качестве ответной меры? Намерения журнала были понятны: если при обращении с евреями советским властям на какое-то время пришлось надеть «лайковые перчатки», то остальные инакомыслящие продолжали преследоваться «с прежней суровостью»45.

В связи с этим принятое в октябре 1971 г. решение Госдепартамента США о выдаче въездных виз только советским евреям воспринималась «Посевом» как «неоправданная дискриминация». Деятели НТС на его страницах задавались вопросом: почему это решение не касалось всех остальных граждан СССР, «находящихся под тем же тоталитарным зажимом»? «Посев» не исключал, что такая избирательность со стороны американских властей может привести лишь к усилению антисемитских настроений в СССР46.

Положение евреев в Советском Союзе в 1970-е гг. привлекало внимание не только редакции «Посева». Как уже отмечалось, «Новый журнал» реже писал о проблеме выезда евреев из СССР. Однако именно здесь в 1975 г. появилась статья М. Агурского, посвященная данной теме. В публикации отмечалось, что на вузовских лекциях в СССР время от времени можно услышать антисемитские высказывания (например, «о неоправданном стремлении Израиля к мировому господству»). Анализируя подобные факты, М. Агурский делал вывод: «Над еврейским населением СССР нависает смертельная опасность. По всей видимости, советское руководство, запутавшись в своей авантюристической политике на Ближнем Востоке, все более вынуждено пользоваться неонацизмом для оправдания своих неудач»47. В этих условиях, полагал он, единственное, что могло бы спасти евреев от новой «национальной катастрофы», -- это репатриация в Израиль.

Нельзя не увидеть в рассуждениях М. Агурского излишней прямолинейности: в частности, его тезис об упрочении в советской политике проявлений неонацизма и неизбежности «национальной катастрофы». Очевидно, что эмоциональная оценка берет здесь верх над выверенным осмыслением действительности. М. Агурский подчеркивал, что те, кто не понимал трагизма ситуации, способствовали усилению репрессий против еврейского народа. Призывы некоторых представителей инакомыслящей интеллигенции не уезжать из СССР, но бороться за изменение существовавшей системы М. Агурский оценивал как «безответственные»48.

Аналогичной была позиция редакции «Нового журнала», которую можно характеризовать как оппозиционную по отношению ко всему, что происходило в Советском Союзе. В этом отношении литературно-художественный «Новый журнал» мало чем отличался от большинства эмигрантских изданий того времени.

Отражение израильской политики в русскоязычной эмигрантской прессе

Общественный резонанс вокруг движения за выезд советских евреев в Израиль, арабо-израильское противостояние и влияние энергетического кризиса на экономическое и социальное развитие стран Запада -- все эти факторы способствовали повышенному вниманию русскоязычной эмигрантской прессы к проблемам развития еврейского государства. Ситуация на Ближнем Востоке регулярно исследовалась на страницах этих СМИ на протяжении всех 1970-х гг. Наиболее активно обращались к этим сюжетам «Посев» и «Континент». Что касается «Нового журнала», то он позиционировал себя, прежде всего, как русское эмигрантское издание и поэтому значительно меньше интересовался внутренними израильскими проблемами.

Признавая право евреев на репатриацию, «Посев» и «Континент» не скрывали своего беспокойства относительно условий, которые их ждут на Святой земле. По их мнению, политика Израиля не могла обеспечить какого-либо компромисса в арабо-израильских отношениях. В частности, один из авторов «Континента» С. М. Рафальский призывал руководителей страны осознать, что «если в веке деколонизации, наперекор общей тенденции эпохи, колонизация Палестины произошла и удалась, то все же нельзя бесконечно отстреливаться (хотя бы самым совершенным американским оружием) от со всех сторон напирающих арабских миллионов». А поскольку, продолжал он, эти миллионы «нельзя истребить и остатки загнать в резервации, как индейцев, надо с ними разговаривать, сговариваться, договариваться, учить и учиться жить вместе»49.

Тема взаимоотношений с палестинцами всегда была одной из наиболее болезненных для израильского общества. По мнению С. М. Рафальского, это общество уже прошло несколько войн, но так и не обрело устойчивого понимания, как именно следует строить отношения с арабским миром. В сознании некоторых представителей еврейской политической и интеллектуальной элиты, «правой» по своему духу, уже к концу 1960-х гг. сформировалось ощущение, что мирное развитие на Ближнем Востоке вряд ли возможно. Одновременно в Израиле с самого начала заявляла о себе «левая позиция», носителями которой были многие представители вузовской интеллигенции (эта тенденция сохраняется и по сей день), полагавшие, что с арабами необходимо идти на компромисс -- дабы сохранить мир в самом Израиле. Все это дополняло картину израильской политической жизни в сознании русскоязычной эмиграции, живущей за пределами этой страны. Неудивительно, что статья С. М. Рафальского вызвала отклики со стороны читателей «Континента».

Многие авторы журнала не согласились с С. М. Рафальским: его мысль о том, что Палестина «колонизирована» евреями, вызвала негативную реакцию. К примеру, сотрудник Университета имени Бен-Гуриона Б. Шарир назвал такую точку зрения «арабской»50. Чрезвычайно критично воспринял высказывания

С. М. Рафальского и недавний эмигрант, а в прошлом бывший руководитель одного из НИИ Академии наук Армянской ССР Э. Оганесян. Называя себя «армянским националистом», он заявлял, что воодушевлен примером «прекрасных израильтян», которые «вымучили свою родину и теперь героически защищают ее». По словам Э. Оганесяна, еврейский народ собран «на клочке земли» и «буквально творит чудеса». Поэтому армянские националисты схожи с сионистами -- в отстаивании своего права на землю, где они проживали испокон веков. Еврейское государство для них не что иное, как «настольная книга», -- с точки зрения налаживания системы общественного и межличностного существования51.

Израильская внутренняя и внешняя политика регулярно привлекала внимание и публицистов «Посева». Хотя НТС изначально был русской национал-патриотической организацией52, после Второй мировой войны он эволюционировал в сторону либерального консерватизма. Риторика его лидеров стала ближе к идеологическим установкам христианско-демократических организаций Западной Европы, сочетая в себе антикоммунизм с приверженностью к общедемократическим принципам. По мнению деятелей НТС, именно Израиль можно считать форпостом, сдерживающим рост арабского национализма. Пожалуй, наиболее точно охарактеризовал эту ситуацию А. П. Тимофеев - представитель НТС в Средиземноморском регионе. Хорошо зная ситуацию в этом регионе, он назвал Израиль «нормальным государством в ненормальной обстановке»53. Его симпатии были не на стороне ортодоксальных иудеев -- «религиозных фанатиков», которые «диктовали всему населению свою волю». Такими для А. П. Тимофеева были те, кто «ходил в широкополых шляпах, черных лапсердаках» и «носил пейсы». Им он противопоставлял представителей светского еврейства, которые являлись для него интеллектуальной частью израильского общества.